Когда придет дождь Уорд Рейчел

Глава 23

Когда я целую Нейшу – по-настоящему целую, – мне кажется, что окружающий мир распадается. Или сжимается до нас двоих. Все остальное перестает существовать. Ощущения шокирующие и очень приятные.

Я сосредоточиваюсь на наших губах. На нескольких квадратных сантиметрах тела, от которых расходятся послания каждой моей клеточке. Я сейчас взорвусь или растаю. А может, то и другое сразу. Я обнажен и возбужден.

Будь на мне хоть десять одежек, все равно бы чувствовал себя обнаженным. И она тоже. Наши тела соприкасаются. Нам нечего скрывать.

Чувствую: теперь я могу ей рассказать. В этот обнаженный момент. Никогда прежде не испытывал таких чувств, как сейчас. Я хочу, чтобы все было совершенным. Чтобы не осталось секретов. Хочу, чтобы она узнала, приняла и полюбила меня.

Слегка отстраняюсь от Нейши. Мне необходимо видеть ее лицо.

– Я должен кое-что тебе рассказать, – начинаю я. – Это важно. Нужно было сказать сразу, как вспомнил. Я пытался, но не мог подобрать слов.

– И что же?

Весь мир застыл в ожидании. По крайней мере, мне так кажется. Все ждут моих слов.

– Это была моя вина.

Нейша мотает головой, пытается снова меня поцеловать, но я не поддаюсь. Между нами возникает первое напряжение. Она упорствует, я сопротивляюсь.

– Карл, мы об этом достаточно поговорили. Ты сделал… то, что сделал, чтобы меня спасти. Незачем себя винить. Это не поможет.

– Я не об этом.

– Тогда о чем?

Ее руки уже не так крепко сжимают мои. Она готова слушать.

– Прежде всего, на озере ты оказалась по моей вине.

– Не выдумывай. Он хотел меня видеть. Угрожал, что любой ценой заставит меня прийти.

Если бы все было так просто, как она думает! Если бы на меня не давила необходимость рассказать страшную правду.

– Нет, это моя вина. Еще раньше я ему кое-что сказал, с чего все и началось. Во всем виноват я, потому что был трусом, а он смеялся надо мной и дразнил за то, что я втайне сохну по тебе. Тогда я ляпнул, что ты меня вообще не интересуешь ни с какой стороны и даже если он тебя убьет, меня это не тронет.

– Что?

Она застыла, будто кто-то нажал кнопку «Пауза» и остановил видеозапись. Я больше не в силах на нее смотреть.

– Однажды я подслушал ваш разговор. Ты смеялась надо мной и говорила ему, что никогда не воспринимала меня всерьез и не мечтала об отношениях со мной. Я был… был просто раздавлен. Нейша, во мне вспыхнула жуткая ревность. Я сказал ему отвратительные, глупые слова, но с тех пор он решил, что это я подговорил его тебя убить. Я в тот момент был сам не свой. Потом дико жалел, что сморозил такую глупость.

Я думал, что тишина наступила до моего признания. Нет. Настоящая тишина навалилась только сейчас.

Смотрю на Нейшу сквозь полузакрытые веки. У нее в прямом смысле отвисла челюсть. Лицо обмякло от шока. Но больнее всего мне видеть ее глаза. Они полны слез.

– Я… не понимаю. Я думала, что нравлюсь тебе. Ты даже признался мне в любви.

– Ты мне всегда нравилась. Я люблю тебя, Нейша. И всегда любил.

– Тогда как ты мог…

– Я хотел, чтобы Роб перестал меня дразнить. После твоих слов я очень разозлился. Совсем ненадолго. Это было сказано в запале, от отчаяния. Я думал, Роб забудет эту глупость. А он не забыл.

Я больше не в силах говорить. Стою и жду, что Нейша набросится на меня с обвинениями. Или с кулаками. Но она лишь отталкивает меня, поворачивается и идет к выходу. Ее руки засунуты в карманы, плечи подняты, а голова опущена.

Несколько секунд я смотрю ей вслед, затем догоняю.

– Нейша!

Она не оборачивается.

Перепрыгиваю через невысокую ограду детской площадки и приземляюсь перед ней. Нейша пытается пройти мимо, отворачивается. Я загораживаю ей путь. Она норовит меня обойти. Я хватаю ее за руку.

– Отпусти! – со злостью кричит она. – Не трогай меня.

Я не отпускаю и чувствую, как напряглись ее мышцы.

– Я просто хотел, чтобы ты знала правду.

– Спасибо. Теперь знаю.

На мгновение наши глаза встречаются. Кажется, мои зрачки испарятся от ее жгучей ненависти.

Признанием я изменил все.

Я ее потерял.

– Пойми, это было тогда, – торопливо пытаюсь я объяснить. – Я теперь другой. Я…

– Заткнись, Карл. Держи рот на замке.

– Но…

– Не желаю слушать твои объяснения. Никакие.

Она вырывает руку.

– Нейша!

Она поворачивается ко мне:

– Я-то думала, ты другой. А ты такой же, как он. Вы оба одинаковы. Я тебя ненавижу. Слышишь, Карл? Ненавижу!

Она уходит. Я стою возле ограды и смотрю, как Нейша исчезает из моей жизни. Как такое могло случиться, если на моих губах еще сохраняется вкус ее поцелуев?

Солнце тоже исчезло. Все, что переливалось серебристыми оттенками, стало тускло-серым, зеленым и коричневым. Я вздрагиваю от ветра и поднимаю глаза. Небо быстро затягивается тучами, несущимися слева направо.

Я на озере. Неба не видно. Сплошная серая пелена. Я барахтаюсь в воде, не зная, куда плыть. Не вижу ни Нейши, ни Роба. Вспыхивает первая молния. От неожиданности и страха чуть не захлебываюсь, зато в переливчатом свете вижу их. Две головы над бурлящей водой.

Ноги совсем ватные. Надо выбираться отсюда. Пора домой. Нейша скрылась из виду. Я поворачиваюсь и бегу к дому. Крупная дождевая капля ударяет по уху, и в голову врывается его голос. Четкий. Совсем близкий. Затем небо разверзается. Кажется, кто-то опорожняет громадное ведро на луг, улицу и дома. Слышу крики прохожих, торопящихся укрыться. За несколько секунд все промокли до нитки. День очень промозглый. От холода и неожиданности перехватывает дыхание.

«Я иду за тобой, Си. Тебе меня не остановить».

Дождь заливает глаза. Пытаюсь их вытереть и бегу дальше. Вокруг мокрые, перепуганные люди. Вижу Роба. Он не гонится за мной, просто стоит. Его бледная фигура – единственная неподвижная в мире ожившей воды.

«Убей ее, или я убью тебя».

– Убирайся прочь! Отстань от меня!

Лестница, что ведет наверх, превратилась в водопад. Кое-как поднимаюсь, бреду по проходу, добираюсь до дома. Толкаю дверь, вваливаюсь внутрь и тут же плотно ее закрываю.

«От меня за дверями не спрячешься».

Он где-то здесь. Близко.

Взбегаю по лестнице, врываюсь в свою комнату. В нашу комнату. Шторы закрыты. Какой отвратительный запах. Он липнет к коже, набивается в легкие, заставляя их деревенеть. Эта вонь, будто ядовитое растение, пытается повсюду оставить свои споры. Сумрачно. Я ничего не вижу. Включаю свет… Лучше бы не включал. Стена возле моего матраса уже вся черная. Черная, зловонная, покрытая множеством капелек. В углу, над матрасом Роба, там, где впервые появилось влажное пятно, по стене текут струйки. Вода прибывает, тянется ко мне.

Мне нельзя здесь оставаться. Ни в коем случае.

Я только переоденусь и сейчас же вон. Сбрасываю мокрую одежду, склоняюсь над грудой шмоток, роюсь в них. За что ни возьмусь – все липкое. Лезу в другую груду, швыряя одежду за спину, в коридор. Ничего не находится.

Все, что еще недавно было сухим, намокло, заплесневело. Даже в руках держать противно. Не хочу, чтобы эта дрянь касалась моей кожи.

– Карл, что с тобой?

Оборачиваюсь. В дверях стоит мама. Она ловит брошенную мною старую футбольную рубашку.

– Надеть нечего. Все мокрое, – объясняю я.

Она вертит в руках рубашку.

– Все воняет плесенью. Не могу прогнать этот запах. Хочу насухо вытереться. Мам, у меня почему-то не получается вытереться…

Похоже, мои слова ее напугали. Мама смотрит на меня, потом переводит взгляд на стену.

– Что за чертовщина? – бормочет она. – Стена мокрая. И давно это началось?

– Что?

Пытаюсь отстраниться от голоса Роба и слушать только маму.

– Я спросила, давно ли… Ладно, потом. Неужели у тебя нет ничего сухого? Поищи как следует.

Надо слушать маму. Попробовать найти в зловонной куче что-то приемлемое. Но все мокрое.

«Смотри-ка, Си. Она тебя уже ненавидит…»

– Мам, здесь нет сухих вещей. А эти я не надену. Не могу. Не могу. Не могу. Не могу…

Проскакиваю мимо нее в коридор. Я совсем голый, но мне наплевать. Вижу поднимающуюся тетку Дебби. Заметив меня, она вскрикивает и ретируется в гостиную.

– Божже мой, Керри! Он снова рехнулся! Хочешь, я позвоню в полицию?

– Никуда не звони! – кричит ей мама. Потом говорит мне: – Карл, надень хотя бы это.

И бросает мне футбольную рубашку.

– Мам, ты смеешься? Она же вся липкая. Не буду!

Размахнувшись, швыряю рубашку вниз.

Мама поворачивается ко мне.

– Хватит валять дурака. Успокойся, – требует она.

Сама она далека от спокойствия. Лицо красное, взбухшие вены на шее.

– Успокойся! – орет она.

Я очумело бегаю по коридору, не зная, куда деться. Я уже ничего не знаю. Хочу, чтобы этот мир провалился ко всем чертям.

– Постой! Постой спокойно! – кричит мама.

Она ненадолго уходит, потом возвращается и хватает меня за руку. Я отчаянно дергаюсь. Рука выворачивается за спину, заставляя меня остановиться.

– Вот. Надень это, – предлагает она.

И протягивает мне халат. Свой. Розового цвета, немного замызганный. Мама помогает мне продеть руки в рукава, запахивает халат и узлом завязывает кушак.

Подношу рукав к лицу, принюхиваюсь. Ткань мягкая, пахнет сигаретным дымом, дезодорантом и туалетной водой. Я утыкаюсь в халат лицом и некоторое время дышу его запахами. Заслоняюсь ими, отгораживаюсь от внешнего мира, пахнущего по-другому.

Мое дыхание успокаивается. Замолкает голос Роба. Вокруг тихо. И в доме тоже.

– Так лучше? – спрашивает мама.

Я молчу. Не могу пока говорить.

– Посиди здесь.

Я подчиняюсь. Мама садится передо мной на корточки, достает пачку сигарет и зажигалку. Дрожащими руками закуривает. Глубоко затягивается.

– Все нормально, – успокаивает она. – У нас все хорошо. Хочешь затянуться?

Я отказываюсь. Мама запрокидывает голову и выпускает дым.

– Ты малость выбился из колеи. Согласен? Теперь я понимаю. Я не знала, что твоя комната в таком жутком состоянии. Ясное дело, тебе противно там находиться. Но это поправимо. Я позвоню ремонтникам. Пусть посмотрят крышу, уберут протечку. У тебя снова будет сухо. А всю одежду я соберу и сдам в прачечную. Тебе нельзя жить в таких условиях. Никто бы не выдержал.

Она снова затягивается.

– Прости, Карл. Я запустила дом.

– Нет, мама. Ты не понимаешь. Дело не в доме. По-моему, я схожу с ума.

Мама плюхается на пол. Я протягиваю руку, она берет ее в свои. Так мы и сидим… на расстоянии вытянутой руки.

– Не выдумывай, Карл. Просто у тебя был дрянной день, только и всего.

– Мам, мне бы… куда-нибудь в другое место. Где мне помогут.

«Верни меня в больничную палату, – хочу сказать я. – Ту, в которую меня привезли с озера. Теплую, чистую и светлую».

– Карл, я же здесь, рядом. Я тебе помогу.

– Мам, но я постоянно его слышу. Он говорит со мной. Не только слышу. Вижу.

– Карл, мы оба его видим. Я тоже. Везде.

– Нет, ты не понимаешь…

Мама вздыхает:

– Я вижу его в ванне, совсем малышом. Помню, сначала никак не могла загнать его в воду, а потом он упирался и не желал вылезать. Никакие шлепки не действовали. Вижу его в кухне, где он ест из консервной банки. Вижу на диване, где он смотрит со мной фильмы ужасов и притворяется, что ему не страшно. Да, Карл, он здесь. И всегда будет.

Я сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Мы видим разное.

– Ты просто вспоминаешь о нем, – уточняю я.

– Да, – соглашается она. – И ты тоже. Это нормально. По-человечески. Это не признак сумасшествия.

Мама тянется ко мне. Обнимает. Я не противлюсь, но сам ее не обнимаю.

– У нас все будет хорошо, – обещает она. – Вот увидишь. Все будет хорошо.

Закрываю глаза и вижу его лицо. Его глаза широко открыты. Бегунок молнии скользит вверх и запечатывает его внутри черного мешка. Я пробую выпрямить спину, но мама крепко держит меня в объятиях.

– Мам, я куда-нибудь уеду. Не могу здесь оставаться.

Не могу освободиться от ее руки. А теперь она еще и дрожит всем телом.

– Не бросай меня, Карл, – просит мама. – Карл, пожалуйста, не бросай меня. У нас с тобой все будет замечательно. Обещаю.

Она плачет, уткнувшись мне в шею.

Кто-то стучит во входную дверь.

Дебс идет открывать и заводит разговор. Я слышу лишь отдельные слова, но их вполне хватает.

– Ударил ее… совершенно голый… просто одичал… брат в озере… безопасность.

Так. Заботливая тетка все-таки вызвала полицию.

Мама будто не слышит. Раскачивается из стороны в сторону, невольно заставляя качаться и меня.

– Ты все, что у меня осталось. Не уезжай, Карл. Не бросай меня.

– Мисс Адамс! – кричат снизу.

Мама перестает раскачиваться.

– Мисс Адамс!

Мама глотает воздух.

– Обождите. Сейчас спущусь.

Она крепко стискивает меня в объятиях и наконец-то разжимает руки. Вытерев глаза рукавом, несколько раз глубоко вздыхает.

– Ты ведь не уйдешь из дома?

«Уйду!» – хочется крикнуть мне.

– Не знаю. Мам, я больше не могу спать в той комнате.

– А как насчет дивана в гостиной?

Пожимаю плечами.

– Ты только продержись до похорон. Мы вместе пройдем через это, и… у нас все наладится. Я обещаю. Договорились?

Она идет вниз. Я подтягиваю колени к груди, кладу на них голову и вслушиваюсь в мамины попытки вести себя как нормальная, уверенная в себе женщина. Она просит полицейских пройти в гостиную, произносит дурацкую фразу о «несносной погоде» и предлагает им чаю.

Входная дверь закрывается. Голоса звучат глуше. Полицейские перешли в гостиную. Перестаю вслушиваться, превращая их разговор в обычный фоновый шум. Странно, но в таком виде он даже успокаивает.

Минут через десять мама поднимается ко мне. Садится передо мной на корточки.

– Они хотят с тобой поговорить. Убедиться, что ты в порядке. Тебе надо переодеться.

– Зачем? Мне и так хорошо.

В ее халате уютно, словно я завернулся в одеяло. Сухо. Тепло. Я бы не прочь носить его, не снимая.

– Не надо дразнить гусей.

Мама оглядывает одежный развал на полу коридора, потом уходит в свою комнату. Оттуда приносит джинсы и футболку.

– Чьи?

– Не спрашивай. Трусов я не нашла.

Я беру одежду, поворачиваюсь к маме спиной, сбрасываю халат и надеваю джинсы. Они на пару размеров шире. У мамы иногда бывают мужчины. Удивляюсь, почему она выбирает себе покрепче и потолще. Надеваю футболку. Там рисунок и надпись: «Серферы делают это стоя».

Смотрю на маму.

Она кривится:

– Извини.

Понимаю, что ее извинение касается не только дурацкой футболки. Вопреки своему настроению, улыбаюсь. Я готов даже засмеяться.

– Мам, ну и…

– Согласна.

Нагибаюсь и подворачиваю брючины, чтобы не волочились по полу.

– Ты готов? Можем идти? – спрашивает она.

– Готов.

Позже, когда полицейские ушли, а Дебби улеглась в ванну «отмокать», мама устраивает мне «гнездышко» на диване. Она сама частенько спала здесь, отрубаясь после выпивки. Но сейчас пытается соорудить подобие постели. Приносит подушку и мой спальный мешок, и у меня сжимается горло. Даже издали от него пахнет плесенью. Бегунок молнии отражает свет, и я сразу же слышу поскрипывание другой молнии. Той, что запечатала Роба в черном мешке. Меня передергивает. Желудок грозит вывернуть немногочисленную еду, запихнутую в него сегодня.

– Мам, только не спальник. Я в него не лягу.

Она морщится, но молчит. Уносит мешок наверх и возвращается с простыней и двумя одеялами.

– Это тебе больше нравится?

– Да.

– Я хотела купить пододеяльник, – делится она. – Пару недель назад видела в супермаркете. Всего пятерка. Но пятерки тогда у меня не было. Вообще-то, понадобилась бы десятка. Вас было двое…

Она умолкает, потом спрашивает:

– Карл, как мы это переживем?

Я делаю вид, что не понял ее слов. Не хочу сейчас говорить об этом.

– Ты застели диван простыней. Я накроюсь двумя одеялами.