Амели без мелодрам Константин Барбара

17

Ничего не бояться

Амели услышала за дверью какой-то слабый шорох.

Как будто скреблась мышка.

Дверь открылась, и в щель нерешительно просунулась голова Клары.

— Не могу заснуть. Можно к тебе?

Амели подвинулась, и Клара улеглась рядом.

— Хочешь, я тебе почитаю?

— Нет, не надо.

— Тогда я гашу свет?

— Гаси.

В темноте Клара прошептала:

— А тебе тоже иногда бывает страшно?

Амели обняла ее.

— Да… бывает.

— Ага!..

Амели прижала к себе девочку и стала потихоньку ее баюкать.

— Конечно, бывает. Даже старикам порой бывает страшно. Только, знаешь, когда мы с тобой вместе и я крепко обнимаю тебя, я ничего не боюсь!

— Ага!..

В темноте Амели почувствовала, что Клара улыбается.

— Ну, давай спать?

— Давай.

Они лежали, прижавшись друг к другу.

Клара о чем-то думала. Амели старалась дышать размеренно и медленно, чтобы приманить сон. Когда Фанетта была маленькая, у нее это хорошо получалось…

Прошло довольно много времени.

Их тела расслабились, успокоились.

И тут Клара снова еле слышно зашептала:

— Ты ведь не скоро умрешь, Амели?

Амели прекрасно расслышала, и сердце ее сжалось.

Не шевелиться и делать вид, что спит.

Может, для того, чтобы не пришлось соврать.

18

Обед, приправленный воспоминаниями

Был вторник. Время обеда.

Улиток хватило на всех. Амели запекла их в слоеном тесте. Очень вкусно! Понравилось даже Кларе, которая сразу предупредила, что не притронется с ним. Улитки? Ни за что! Фу, гадость!

Все были рады повидаться. Все улыбались. Только Марсель дулся. Такое с ним часто бывает. Но на этот раз из-за Амели. Даже не предупредила, что приедут Реймон и Мина! Он смертельно обиделся! Потому что, если бы он знал, ни за что не явился бы сегодня в инвалидном кресле! Он уязвлен… Приезжая сюда, он берет с собой это кресло, просто чтобы насолить Амели. В отместку за все ее смехотворные поломки… Она с таким трудом толкает кресло по дорожке… Оно тяжелое, неудобное… Будет знать! А тут… Реймон и Мина, с которыми он не виделся уже давно, обхаживают его из-за этого чертова кресла… Он уже не знал, как выпутаться из этой ситуации. Оттого и брюзжал. А хуже всего было встретиться глазами с Кларой или Амели, которые потихоньку над ним посмеивались.

Однако, если разобраться, Реймон-то мой ровесник! Хорошо сохранился парень. Наверняка каждый день делает зарядку, чтобы быть таким стройным. Но он-то не в инвалидном кресле! И потом, любовь способствует… Видно, что эти двое до сих пор друг в друга влюблены. И им не надо держаться за руки и целоваться у всех на виду, чтобы все поняли, как они друг друга любят.

В глубине души Марсель им завидовал. И уже в который раз жалел, что когда-то у него оказалась кишка тонка признаться в любви избраннице своего сердца. Вот уж дурак так дурак!

И он пропускает стаканчик. К десерту это уже пятый, и Марсель перестает дуться.

— Слушай, Рей, сколько нам было, когда мы прятались в шалаше на холме, не помнишь? Четырнадцать? Пятнадцать?

— Помню ли я? Конечно помню!

— А мостик внизу на берегу? Помнишь, как мы его взорвали динамитом?

— Ага! Помню ли я? Ну конечно помню! Такое не забудешь.

— Айда, Реймон! Надо пойти поздороваться с мостиком и пописать на опоры, пусть он тоже кое-что вспомнит! А? Как думаешь?

Марсель быстро встал и потащил Реймона к ведущей на берег дороге. Он слегка захмелел, да и Реймон тоже.

Только Мина удивилась, увидев, как резво он вскочил с кресла. Подняв брови, она обернулась к Амели, словно спрашивая, не произошло ли у них на глазах чудо.

— Да нет, нет. Ты же знаешь Марселя. Вот и все.

— Так я и думала. Этот парень всегда был со странностями.

Теперь пришел черед барышням тоже предаться воспоминаниям.

Мина и Амели рассказывали Кларе:

— Мы всегда лазали по деревьям, в любую погоду, и в дождь, и в ветер. Летом на вишни, осенью на орешник. Ох, бедные птицы и белки! Мы ничего им не оставляли, все объедали подчистую!

— Техникой лазания по деревьям мы владели, как никто. Мы карабкались быстро-быстро, как обезьянки, стараясь не шевелить веток, а потом застывали на месте, не успев опустить руку или ногу, помнишь? И до первого порыва ветра шевелиться было нельзя, чтобы нас не выдала шуршащая листва.

— Мы воображали себя индейцами, дозорными племени сиу. Наша задача была, оставаясь не замеченными неприятелем, охранять свою территорию.

— Случалось так долго сидеть неподвижно, что сводило руку или ногу. Но мы держались изо всех сил! Ведь настоящие сиу нечувствительны к боли!

— А сколько интересного мы видели сверху! Я уверена, что, лазая по деревьям, мы узнали гораздо больше, чем в школе. А самое забавное, что нас никто ни разу не засек.

— Да, надо сказать, немногие в те времена смотрели на верхушки деревьев. Это занятие для мечтателей и поэтов. А поэтов в наших краях раз-два и обчелся, верно, Амели?

— Это точно. Поэтов у нас негусто.

— А помнишь, как орехи разгрызали зубами? А истории, ты помнишь, какие истории мы друг другу рассказывали? А как со смеху валились с деревьев? Все в ссадинах, а все равно продолжаем ржать до упаду!

— Ох уж эти приступы хохота! А скажи, ведь здорово тогда было?

— Вот уж что верно, то верно.

— Ну ладно… Кофе хочешь?

— Хочу…

И обе ушли в дом.

Клара решила пойти посмотреть, что там делают мужчины. Она спустилась к реке и остановилась перед мостиком. Оглянувшись по сторонам, выбрала дерево и полезла наверх. На полпути остановилась с поднятой лапой и прислушалась, стараясь сквозь птичий гомон, жужжание насекомых и далекое ворчание тракторов уловить голоса Реймона и Марселя… Потом снова полезла наверх, снова остановилась, вгляделась и сквозь листву различила дорогу к берегу. Ага, вот они! Дождавшись ветерка, чтобы никто не заметил ее передвижений, Клара стала карабкаться еще выше. Добравшись до вершины, она нашла удобную развилку и уютно в ней устроилась.

Отсюда ей видно все, а ее никто не видит. Теперь она настоящая индианка.

Внизу, в закатанных до колен брюках, примерно в метре друг от друга, стоят в воде Реймон и Марсель. Пригнувшись, они молча, не шевелясь, внимательно вглядываются в воду. Тут Клара заметила, что Марсель потерял равновесие. Вот бедняга, наверное, поскользнулся… Кларе нелегко удержаться от улыбки, глядя, как Марсель раскидывает руки, чтобы не упасть. Но ничего не помогло: он раскачивался все сильнее, шарил в воздухе рукой, ища, за что бы ухватиться, но ничего не нашел и плюхнулся в воду! Реймон бросился на помощь, тоже поскользнулся, и вот он уже тоже в воде. У Клары от смеха слезы брызнули из глаз. А оба старика, сидя в воде, тоже принялись хохотать, как мальчишки!

И Клара на дереве заливалась во все горло!

18

(Продолжение)

Для поднятия духа

— Сахару?

— Нет, я теперь без сахара. Так лучше чувствуешь вкус.

— Ты права, я тоже не буду класть…

К кофе Мина и Амели налили себе по рюмочке сливовой наливки. Для поднятия духа. От первого глотка у них перехватило дыхание. Но это нормально, уж больно крепко. Щеки у обеих разрумянились, глаза заблестели.

Амели продолжила прерванный разговор:

— А помнишь, как мы голодали, чтобы привыкнуть есть не каждый день? А как бегали под снегом без пальто, чтобы закалиться?

— А как старались не плакать, когда было больно? Как хотели научиться терпеть боль — вдруг нас будут пытать в гестапо! А наши упражнения, чтобы не бояться темноты? Пройти через большой сад, коснуться каменной ограды и вернуться назад, да еще не бегом и в полной темноте? Мамочки мои, до чего же это было трудно! У меня вечно что-то не ладилось: либо я бежала, хоть пару метров, либо протягивала руку, но не могла нащупать ограду… Меня просто парализовало от страха, и вот тут, в животе, все скручивалось! А самое невероятное, что мы поджидали друг друга у входа в сад, но никто никогда ни о чем не спрашивал. Помнишь? Мне казалось, что у тебя каждый раз все получается, что тебе легко… Я была убеждена, что ты из чистого милосердия делала вид, что веришь мне, когда я возвращалась с победоносной улыбкой, как будто мне все нипочем… Но теперь-то, Мина, ты можешь мне сказать: удавалось тебе пересечь сад, прикоснуться к ограде и вернуться — и ни разу не побежать?

Мина загадочно улыбнулась. Она уже собралась ответить, как…

— Амели-и-и!! Ми-и-ина!! Идите-ка посмотрите! Скорее!

Они вышли в сад и увидели Клару, а с ней двух старых плешивых ворчунов, с которых ручьями стекала вода. Все они весело хохотали.

— Видели бы вы, как они оба свалились в воду! Вот умора!

День теплый, но все-таки… Эти стариканы изрядно промокли и запросто могли простудиться. Мина потащила Реймона в дом и помогла ему раздеться, а Амели пока занялась Марселем. Каждый в своей комнате. С возрастом они снова обрели юношескую стыдливость. Реймон воспользовался случаем и погладил жену по бедрам и груди. Был час сиесты, дома они бы прилегли, и он доказал бы Мине, если это необходимо, что все еще влюблен в нее. Но сейчас она со смехом оттолкнула его и отправилась развешивать на солнышке его мокрую одежду. Реймон смирился, прилег в одиночестве и почти тотчас заснул.

Амели с Марселем сложнее. У них нет ни привычки быть вместе, ни особой близости. Он скован, никак ей не помогает. Когда же она добралась до майки, он еще больше напрягся. Она настаивает.

— А это что за татуировка? Я не знала, что у тебя есть…

Она увидела татуированное сердечко, а вот надпись не разглядела. Она наклонилась, чтобы прочесть, без очков все расплывалось…

Но Марсель заворчал:

— Оставь! Это так, ошибки молодости…

Он спрятался под простыню и закрыл глаза.

— Ну почему? По-моему, очень даже романтично…

Но Марсель уже спал.

(Продолжение продолжения 18)

Увлечения

Клара удивлена:

— Мина говорит, что, когда вы были маленькими, не было ни телевизора, ни игровых приставок. Чем же вы занимались?

— Да мы никогда не скучали. Мы были поглощены своими увлечениями…

Амели и Мина хихикнули.

— Какими увлечениями?

— Подожди. Сейчас объясним. Но рассказывать надо по порядку.

Так вот… Совсем маленькими их разлучили с родителями. В самом начале войны для безопасности отправили к общей родне на швейцарскую ферму. Там не было ни продовольственных карточек, ни бомбардировок, ни даже немецких солдат. А когда война закончилась, они вернулись домой. Им тогда было лет восемь-девять.

— И понимаешь, никто не желал говорить о войне. О ней хотели забыть. Но так или иначе, а война все время всплывала в разговорах, особенно за столом. Если мы оставляли еду в тарелке, нам сразу говорили: «А вот во время войны вообще нечего было есть…» Если нам не нравилась цветная капуста, мы тут же слышали: «А вот мы были очень довольны, если у нас была цветная капуста…»

— Но мы были еще совсем маленькие, и нам эти разговоры порядком надоедали. И мы пожимали плечами или закатывали глаза. Хуже того, когда мы думали, что на нас не смотрят, мы еще и язык высовывали. И тут — бац! — получали затрещину. Урок уважения. Потому что уважения явно не хватало! Ведь все эти годы, хотя и не по своей воле, мы росли сами по себе и превратились в настоящих дикарок…

— Амели, помнишь мадам Рапэн? Злющая была, как ведьма, и от нее всегда воняло кошками. Так вот, она все время твердила: «Если вы не исправитесь, то пожалеете, когда вырастете. Ни один мужчина не захочет на вас жениться!»

— А нам-то было плевать. Мы бы вообще предпочли остаться старыми девами!

— Мужчины в те времена были суровы. Никаких нежностей. Во всяком случае, в нашей семье… Об отце я помню две вещи: подзатыльники и то, как, глядя на меня, он всегда говорил: «Уж лучше бы я в тот день сломал себе ногу, вместо того чтобы заделать эту девчонку!»

— И у меня было то же самое.

Мина и Амели на минуту задумались, потягивая наливку, потом продолжили:

— Так вот, про войну… Именно слушая разговоры о войне, мы стали воображать, будто готовимся к следующей. И тогда, если она начнется, мы будем во всеоружии!

— И для начала стали приучать себя к голоду.

— Да-да, точно. Мы решили, что если станем пропускать некоторые приемы пищи, то приучим себя есть не каждый день. Все дело в тренировке. Наши желудки уменьшатся…

— И вот раз в неделю мы ничего не ели. И специально выбирали дни, когда на обед были топинамбур, свекла или артишоки, чтобы не жалеть. Мы выжидали момент, и, пока одна отвлекала внимание, другая вытряхивала еду из тарелки под стол, собакам. Но наши собаки не таились и устраивали под столом возню, а потом смачно облизывались. Ясное дело, им не каждый день выпадало такое угощение! И чтобы заглушить шум, мы обе принимались громко кашлять, будто чем-то подавились. Мы старались, краснели, изо всех сил колотили друг друга по спинам. Родители ничего не понимали. Но самым трудным было исполнить свой трюк дважды за обед…

— И не говори! Но мы недолго оставались с пустыми животами. Выйдя из-за стола, мы мчались собирать орехи. Мы их обожали!

— А потом нам пришла в голову мысль научиться распознавать растения. Мы без конца разглядывали гравюры в словарях и в учебниках по естествознанию. Вот, к примеру, грибы. Легко распознать лисички, сыроежки, волнушки… А остальные? И мы подумали: «А вдруг нам попадутся ядовитые? Вряд ли во время войны поблизости окажется врач. Может, он уедет или попадет в плен. А может даже, всякое бывает, перейдет на сторону врага!»

— Да, рассказывать небылицы мы любили. И выдумывать… Пожалуй, выдумывать и изобретать было нашим самым любимым занятием…

— И делать открытия… Двигать вперед науку… Однажды мы открыли, на что могут сгодиться ягоды бузины. Ну, знаешь, такие маленькие черненькие?.. Мы выжали из них сок и слили в бутылочку. Потом хорошенько подумали. И нам пришла блестящая мысль лечить этим соком крапивные ожоги! Великое и очень полезное открытие! Надо было его испытать. У исследователей есть подопытные кролики. У нас была Жаннина, внучка соседей. На четыре года младше нас. Мы имели превосходство в возрасте и воспользовались им. Чтобы провести тест, мы затеяли играть в салки. И в подходящий момент… хоп!.. малышку толкнули так, чтобы она как раз свалилась в заросли крапивы. Знаешь, Клара, такая с метелочками, самая злая.

— Жаннина принялась визжать, как поросенок резаный. Мы испугались. Быстренько вытащили бутылочку и говорим: «Не бойся! В две секунды у тебя все пройдет! Это чудодейственное средство от крапивных ожогов!» И смазали ей все волдыри… И тут… произошло невероятное. У нее все прошло!

— Да-да, правда! Никаких волдырей, никакой боли, вообще ничего!

— Как же мы возгордились… И мы сразу почувствовали себя Мариями Кюри…

— Но для чистоты эксперимента мы сами сунули руки в крапиву и еле сдерживались, чтобы не завизжать. И сразу смазали волдыри соком бузины… И вот хочешь верь, хочешь не верь… Ничего! На нас сок не оказал никакого действия! Вот было разочарование…

— Да уж… Мы были просто убиты…

Мина и Амели вздохнули.

— Не знаю, как у тебя, Амели, а у меня такое ощущение, будто это было вчера…

— И у меня тоже…

И они снова вздохнули.

— Ну ладно… Ого, уже почти пять часов. Скоро Пепе приедет. Клара, зайка, пойди, пожалуйста, разбуди Марселя!

— Хорошо.

Клара поднялась по лестнице и постучала в дверь спальни. Оттуда доносились голоса. Тогда она тихонько вошла. Завернувшись в простыни, Марсель и Реймон сидели на краешке кровати и оживленно что-то обсуждали.

— …Нет, вот чего я не понимаю, так это записей. Как это они записывают в цифровом виде?

— Ох, да это проще простого. Ты подсоединяешь аппарат через USB-порт к компьютеру и кликаешь на иконку… Ой, Клара! Мы никак не ожидали, что ты придешь!

— Я пришла разбудить Марселя. Пепе скоро приедет.

— Нет, все в порядке. Я ему только что звонил и сказал, чтобы он не беспокоился. Реймон и Мина меня забросят по дороге. Зато у нас есть еще время, чтобы обсудить кое-что. Мы скоро спустимся, цыпленок. Лично я уже немного проголодался. А ты, Реймон? Я бы подзакусил хорошенько.

Когда все разъехались, было уже совсем темно. Утомленная воспоминаниями, Амели задремала в шезлонге. А Клара, пользуясь случаем, улеглась перед телевизором смотреть какой-то дурацкий фильм. С пачкой чипсов.

Это заняло довольно много времени.

И фильм… да и чипсы тоже.

Но как же это иногда здорово — дурацкие вещи…

19

Почта

С почты принесли огромный конверт для Клары. Это Фанетта переслала ей из дому. Там куча открыток и письмо.

Дорогая Клара.

Здесь отлично. И мне очень весело. У меня появилось много новых друзей. Встретимся, я тебе все расскажу. Надеюсь, что тебе тоже весело и у тебя тоже много новых друзей. И ты мне тоже все расскажешь.

Крепко целую.

Одри.

Привет, Клара!

Как ты можешь видеть на фото, здесь настоящий рай! Я здорово продвинулся в испанском! Те quiero mucho! Me gusta bailar la salsa![9] Ладно, пока. Мне просто необходимо окунуть башку в бассейн! Срочно!

Целую.

Артюр.

Куку, Клара!

Я обожа-а-аю каникулы!!!! Если бы они могли длиться весь год, это было бы гениа-а-а-ль-но-о-о.!!!!!

Целую.

Талья.

Дорогая Клара!

Говорят, что каникулы начались уже давно. Но я посмотрел в календарь: прошло всего две недели! Не знаю, как я продержусь без тебя до конца каникул. Я каждый день много думаю о тебе. И по ночам тоже. Я много размышлял, и мне так много надо тебе сказать. Во-первых, когда мы целовались, это было не супер. Я так волновался, что просто впал в какую-то кому. Ты — первая девочка, с которой я целовался. Так что пока я не профи… Но обещаю, что в следующий раз будет лучше. Я постараюсь не дрожать и чтобы у меня не потели руки. (Я знаю, ты этого не любишь. Слышал, как ты об этом сказала Одри.) В общем, надеюсь, ты на меня не сердишься. Во-вторых, если ты больше не захочешь встречаться со мной, то давай останемся друзьями. (Мне, конечно, хочется быть с тобой. Но это мое желание. Решать тебе.)

И в-третьих, мне хочется рассказать тебе, чем я тут занимаюсь.

Я в деревне у бабушки с дедушкой, у родителей отца. Он тоже должен был поехать, но в последний момент не смог. Не знаю почему. Впрочем, с ним всегда так. Говорит, что поедет, и никогда не едет. Бабушка с дедушкой думают, что он слишком много работает и на нем, на бедняжке, большая ответственность, а это нелегко. А его недостатков они не видят, но это нормально, он же их сын. Я их все равно очень люблю. Они начинают быстро стареть. У них свои привычки. Они ужинают каждый вечер в одно и то же время, а потом смотрят телевизор. Им очень нравятся передачи «Цифры и буквы», «Вопросы для чемпиона» и старые сериалы типа «Деррика». А мне по барабану, я взял с собой комп и игровую приставку. А еще я слушаю музыку и читаю.

Я дочитал книгу, которую нам дала мадам Морен: «Се человек» Примо Леви. Знаешь, я плакал. А ты ее читала? Если нет, я тебе ее дам. Что до музыки, я слушаю старые папины виниловые пластинки. Они двух размеров. Маленькие на 45 оборотов, вроде двухдорожечных CD, а большие на 33 оборота. На них много записей 80-х годов и классической музыки. Слушать их — целое дело. Надо вынуть пластинку из конверта, не касаясь ее пальцами, потом специальной тряпочкой стереть с нее пыль, осторожно уложить на вертушку, аккуратно поднять лапку за тот конец, где игла, опустить на пластинку. При этом надо постараться не ударить по бортику и не промахнуться. А потом головка с алмазной иглой (мне что-то не верится, что это действительно алмаз) скользит по пластинке, пока не попадет в первую бороздку, и тогда слышится тихий треск и начинается музыка.

Мне бы очень хотелось все это тебе показать. Вот было бы здорово, если бы ты была здесь.

Напиши мне.

Антуан.

20

Клара творит

Дорогой Антуан,

я много раз перечитывала твое письмо. Я тоже много думала, и, если хочешь, мы можем встречаться и дальше. Я знаю, Одри сказала тебе, что до тебя я встречалась с Артюром, но это неправда! Она старается все запутать (думаю, что она немного ревнует). И потом, когда мы с тобой целовались, у меня это тоже было в первый раз. Так что я тоже не очень профи. Вот и все. Я говорила о тебе с бабушкой. Она сказала, что, если ты хочешь провести здесь несколько дней, она может позвонить твоим бабушке и дедушке. Если они согласны, мы можем заехать за тобой на следующей неделе. Хочешь? Позвони скорее.

Клара.

Он позвонил. Бабушка и дедушка согласны насчет следующей недели. Клара и Амели поедут за ним на машине и переночуют у них, чтобы Амели не накручивать много километров в один день. А пока они готовили для него спальню. Клара хотела самостоятельно ее оформить. Она задумала перекрасить мебель: стул, шкафчик и ночной столик. Вот только не могла решить, в какой цвет. Что-нибудь веселенькое, но не крикливое… Понимаешь, Амели, но в то же время… чтобы не слишком вылизано… Да уж, непросто…

Перелистывая какую-то книгу, она случайно наткнулась на репродукцию картины Ван Гога, и ей понравилось. Амели достала старые пигменты, льняное масло и отмученный мел и показала Кларе, как составлять краски. Клара работала целых два дня и выкрасила шкаф в очень красивый ярко-желтый цвет… А столик и стул — в ярко-ярко-синий, тоже очень веселый. А чтобы не выглядело слишком ново — хотя на это априори было маловато шансов — прошлась по свежей краске металлической щеткой. Амели нашла, что эффект состаривания удался на славу. Уж в патине она толк знала, это была ее специальность. И в довершение поставила в вазу несколько подсолнухов, срезанных на поле папаши Тома. Клара осталась довольна. Очень красиво, Антуану понравится.

Она уселась на пол и, откинувшись назад, разглядывала плоды своих трудов. Синий просто великолепен…

Вот было бы забавно, если бы стул мог что-нибудь сказать…

— А почему это я не могу?.. Спрашивай…

— А!.. В таком случае, как тебе нравится твой цвет, стульчик?

Знаешь, я бы сказал, очень нравится. К тому же мне идет. Я всегда считал синий цветом надежды. Может, у меня начинается новая жизнь. Я ведь сирота, последний из семьи в шесть стульев. Ты же знаешь, нас бывает либо шесть, либо двенадцать. Нечетное число — очень редко. Или это уже другая категория: уникальные вещи, произведения искусства, троны. Короче, аристократия… Это не про меня. Но называться уникальной вещью, конечно, мне бы понравилось… Думаешь, сирота — почти то же самое? А вот и нет. Потому что никто не скажет: «Три уникальных стула», а скажут: «Три разрозненных». Улавливаешь нюанс? Но мне плевать. Если как следует подумать, то мне нравится стоять там, где я стою. Здесь никто не боится раскачиваться на мне, опираться на мою спинку, залезать на меня с ногами, здесь кошкам позволено точить когти о мои ножки… Здесь меня даже могут выкрасить в ярко-синий цвет! Меня не боятся выносить на улицу, когда много гостей, меня ставят на стол вверх ногами, когда идет уборка, на меня кладут толстые справочники, когда ребенку низко сидеть… Нет, тут интересно. Я не жалею. И потом, уникальная вещь всегда рискует оказаться в музее или под стеклом, и люди не решаются потрогать ее руками, чтобы не разбить или не сломать. Такая жизнь не для меня. Мне бы стало скучно, я ведь простой. Мне нравится контакт, я люблю чувствовать на себе вес тела, даже если оно очень тяжелое! И еще — только никому не говори, ладно? — мне нравится слышать вздох облегчения, когда в конце трудного дня мужчины плюхаются на меня своими толстыми задами. Я буквально изнемогаю от удовольствия! Это моя радость, мой кайф, моя страсть.

Моя сестричка — последняя из оставшихся — закончила свои дни на костре, в День Ивана Купалы. Но она уж совсем была просижена. Я прекрасно знаю, что для старого деревянного стула это нормально — закончить жизнь в огне. Но все же довольно огорчительно. Хотя, вроде, это не мучительно. По крайней мере, так говорят…

Но мне все равно как-то не по себе.

В любом случае, что касается цвета, который ты для меня выбрала, Клара. Я нахожу его превосходным! Нет, честно.

Серьезно.

21

Фанетта и Жерар: второй тайм

— Алло, Клара? Это мама. У тебя все в порядке, зайка?.. Ты правда не скучаешь?.. Ах вот как… Ты пригласила Антуана? Замечательная идея. А я его знаю?.. А, ну да, наверное. Его папа работает недалеко от нас и был у меня на приеме в прошлом году… По-моему, он подхватил какую-то гадость… черт, не помню… А, вспомнила, болезнь лайма! Я тебе говорила, очень мерзкая хворь! Ее переносят клещи. Слушай, а ты все делаешь, как я тебе говорила? Осматриваешь себя всю, когда принимаешь душ?…Ну и хорошо. Сейчас опасное время, Клара, у них сезон. Ладно. А как Амели? И вот что еще… когда поедете за Антуаном, внимательно следи, чтобы Амели не заснула за рулем. Как только почувствуешь, что она устала, сразу проси остановиться. А, это всего в двух часах езды? Вот и хорошо, тогда я не буду волноваться… О, у меня все хорошо. Ничего особенного. Нет, с Анри я не вижусь. Он был настоящее… ничтожество, вот кто. Ну и ладно, мне плевать… Да, мне было очень приятно снова увидеть Жерара. Мы провели замечательный вечер… Нет, ты что, шутишь? Это давняя история. Теперь мы просто друзья… Все, Клара, пока, мне звонят по другой линии. Целую тебя тысячу раз, мой птенчик.

— Алло, Фанетта? Это Жерар. Я тебя не отвлекаю?

— Вовсе нет.

— Я тут решил… а не взять ли мне отпуск? По-моему, мне надо…

— Прекрасная мысль, Жерар.

— Ну, и я подумал… может, увидимся? Если у тебя есть время и ты не против, конечно…

— Ну а почему бы и нет? Когда ты собираешься…

— Я думал уехать сегодня. Тогда увидимся вечером? Идет?

— Договорились. До вечера.

Они отправились ужинать в один ресторанчик. Не из лучших, но они там бывали еще студентами. Потом пешком вернулись к Фанетте, петляя по каким-то закоулкам, чтобы потянуть время. Дома выпили еще вина, наговорили друг другу кучу банальностей, а когда наступила ночь, с тревогой бросились друг другу в объятия. Их тела не сразу друг друга узнали: за семнадцать лет они сильно изменились. Это их удивило и повергло в нерешительность. Но ненадолго. Во всяком случае, на рассвете они, обнявшись, заснули от радостной усталости. Но ведь с самого начала совместного вечера им только того и хотелось…

Фанетта проснулась очень поздно. Быстро вскочив, она включила кофеварку, опрометью бросилась под душ, впрыгнула в одежду… и все это за две минуты, тридцать пять и четыре сотые секунды. Кофе она пила не торопясь, стоя в ногах кровати, на которой спал Жерар. Выглядел он довольным. И дышал спокойно. Хорошо смотрится посередине постели: руки раскинуты крестом, флаг мужского достоинства приспущен. Даже не храпит… Фанетте не хотелось его будить, и она задумалась, что бы такое ему написать.

Жерар, я ужасно опаздываю! Оставляю тебе запасные ключи. Не забудь бросить их в почтовый ящик, когда будешь уходить. Но если хочешь, можешь остаться! Я сегодня заканчиваю раньше. Может, на этот раз сходим в приличный ресторан? К примеру, в итальянский? Созвонимся?

P. S. Я и забыла, как это хорошо…

P. P. S. Альцгеймер, что ли? Ха-ха!

Подпись: Фанетта.