Кто рано встаёт, тот рано умрёт Россик Вадим

Глава 15

«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!»

В мрачной столовой мрачные художники мрачно двигают челюстями. Мрачная Лиля понуро таскает посуду. Сразу заметно, что в Замке наступили трудные времена. Положение не спасают даже горящие свечи, щедро расставленные по столу и Эрих опять с энтузиазмом втирающий Бахману что-то о винных этикетках. Аскетичный маэстро, попыхивая трубкой, равнодушно внимает правляющему. Его мысли где-то далеко. Алинки нет. Да и что делать милому улыбчивому ребёнку среди тринадцати невинных овечек и одного волка? Или волчицы.

Занимаю ставшее привычным место возле небритого Эдика и Баклажана в зелёном балахоне. Не обращая внимания на льнущего к ней Кокоса, африканка призывно мне улыбается белоснежными зубами, а Эдик по-простецки трясёт руку. Проверяю, что лежит у них на тарелках. Ага! Сегодня вечером в нашем меню тушёная с галушками курица и котлеты. Не знаю, по-киевски или полтавские. В сортах котлет я не очень разбираюсь. Это же не пельмени, Похоже, что на этот раз украинская кухня покорила всех обитателей Замка, так как даже плешивый Кельвин ест то же, что и простые смертные. Больше никаких удивительных блюд, напоминающих отходы зверофермы. После Фединого гриля я не голоден, но, тем не менее, стараюсь не отрываться от земли – пробую всего понемногу. Вкусно!

Постепенно ощутив влияние еды, сдобренной бокалом замкового вина, сотрапезники немного оживляются. Люди не могут долго оставаться в нервном напряжении. Понтип начинает робко улыбаться. Слегка порозовевшая Селина принимается рассказывать Урсуле о грандиозных успехах своего Мирко в школе для дефективных. Урсула в синей майке слушает остроносую польку с сочувственной миной. Почемутто темпераментно посвящает Лилю в тонкости приготовления пиццы с пармезаном и трюфелем. Никс крутит своим лицом цвета прыщавой овсянки в разные стороны, прислушиваясь одновременно ко всем разговорам сразу. Один лишь Круглый Ын остаётся невозмутим. Видно, что наши проблемы его не трясут.

Перебираю в голове вопросы, на которые нужно найти ответы. Я догадываюсь, чья тень напугала меня ночью в понедельник возле столовой. Могу предположить, чью тень заметила Баклажан. Знаю, куда делся Харди – он был убит утром в четверг и плавал в чане с известью до пятницы. Впрочем, теперь это все знают. Понятно, зачем был спрятан в кустах велосипед. Убийца угнал родстер Харди в лес, оставил его там, а затем вернулся в Замок на велосипеде. В свою очередь лысый жулик Кокос украл бесхозный велосипед и продал его в азюльхайме.

Эдик наливает мне бокал вина. Я благодарю его улыбкой. Чокаемся, опрокидываем. О’кей! Так на чём я остановился? Ах, да! Вопросы. Мне всё ещё не понятно, почему в полночь Эрих был полностью одет, хотя на шум он примчался первым. Где он был и что делал той ночью? Правда, тогда в Замке ещё не было никого из художников, но, тем не менее, мне хотелось бы это выяснить.

Пока я не знаю, почему Бахман назвал Харди мерзавцем и почему бегал в роковой четверг по Замку с алебардой. В его объяснение я не верю. У меня есть своя догадка о роли маэстро с алебардой в произошедшем преступлении. В общем, постепенно список сокращается, но появляются новые вопросы. Смерть Мари меняет весь мой расклад. Теперь версий у меня, как у дурака стекляшек. Но подозреваемых не так уж много. Казус Кокоса разгадан, и мои мысли вращаются вокруг двоих: Бахмана и Никса. Однако против Никса есть много возражений. Одно из них: вряд ли красавчик Харди поднялся бы чуть свет, чтобы встретиться с очкастым дохляком на стройке. Что же касается Мари, то тут Никс тем более ничего не выигрывает. Просто-напросто навсегда теряет любимую девушку. А может быть, я ошибаюсь? Вдруг жестокий убийца – это невозмутимый Круглый Ын? Или татуированная Урсула? Мне ведь ничего неизвестно про связывающие их всех отношения. Что заставило кого-то из них дважды совершить чудовищное преступление?

– Эрих, скажите, пожалуйста, трудно ли попасть постороннему человеку в подземный ход? – спрашиваю я управляющего. Эрих недовольно оглядывается. Пусть он будет недоволен, зато, наверное, Бахман мне признателен – энтузиаст винографолии уже чуть было не открутил пуговицу на пиджаке маэстро.

– Вообще-то решётки с обеих сторон хода заперты на висячие замки.

– А у кого хранятся ключи?

– В Замке есть два комплекта ключей. Один комплект у меня, один запасной – в офисном сейфе.

– Есть ещё?

Эрих мнётся в нерешительности.

– Как вам сказать? Один комплект я отдал доктору Бахману.

Упс! Вот это да! Кажется, я попал в десятку! Смотрю на маэстро. Маэстро смотрит на меня взглядом, непроницаемым словно мутная вода. Творческие люди дружно поворачивают головы к Бахману. Им интересно, чего это я пристал к их кормчему.

– Оказывается, у вас есть ключи от потайного хода? – задаю вопрос Бахману. Тот молча кивает, выпуская из трубки густой клуб дыма. Пока маэстро в нём не спрятался, я уточняю: – Они и сейчас при вас? Можно взглянуть?

Бахман лезет в карман и достаёт два самых обычных ключа, висящих на кольце.

– Пожалуйста, герр писатель.

Бахман передаёт зазвеневшую связку Никсу, тот – Эдику, а Эдик – уже мне. Беру у него ключи, верчу их так и сяк. Ну и что? Ключи как ключи. Через Эдика и Никса возвращаю их Бахману.

– Вы удовлетворены осмотром, герр детектив? – спрашивает Бахман. Мне кажется, что в его бесстрастном голосе звучит насмешка. Ну, Рембрандт, погоди! Я злюсь?

– Вы никому не давали ключей?

В моём вопросе скрывается ловушка, но маэстро в неё не попадается.

– Когда?

Я продолжаю расставлять капканы.

– Вам лучше знать, когда. Ну, предположим, с неделю назад.

Бахман пожимает худыми плечами.

– Нет, герр писатель. Ни неделю назад, ни месяц. Эти ключи всегда находились у меня.

– А зачем они вам?

Эрих опережает маэстро.

– Вы же знаете, мой друг, что доктор Бахман руководит здесь художественной студией. После занятий он часто задерживается в Замке допоздна. Чтобы меня не беспокоить, он уходит через подземный ход на стоянку, садится в машину и уезжает домой. Это ведь так, Никлас?

В знак согласия со словами управляющего, Бахман кивает и выпускает ещё один клуб дыма.

– Вот видите, Вадим, – волнуется Эрих. – А почему вас так заинтересовал наш подземный ход?

– Возможно, что убийца проникал в Замок через туннель и тем же путем возвращался.

Веко Бахмана начинает дёргаться.

– Повторяю: я никому ключи не давал!

Интересно, почему маэстро так нервничает?

– И у вас нет никаких предположений, почему убили вашу дочь?

Бахман измеряет меня враждебным взглядом и цедит бескровными губами:

– Никаких. Поймите, герр писатель. Мне всё равно, кто быстрее найдёт мерзавца – вы или полиция. Важно одно: найти его и покарать. Кто бы он ни был, этот негодяй убил мою дочь. Мари была хорошей девочкой, хотя и своенравной. Она не заслужила такой участи.

Я согласно киваю. Тем временем Эдик снова наполняет бокалы: мне, Селине, Урсуле, Кельвину, Баклажану, Кокосу и себе. Всем, кто сидит рядом. Эрих в начале стола наливает вино из другой бутылки своим соседям. Только Бахман предпочитает кока-колу. Я принимаю из рук Эдика бокал для Баклажана и передаю по адресу. Баклажан наклоняется к моему уху и шепчет на своём своеобразном немецком:

– А я знаю, кто это сделал!

– Что сделал?

Женщина с экватора многозначительно выпучивает глаза, прикасаясь пальцами к гри-гри.

– Убил Харди и Мари!

Я недоверчиво смотрю на Баклажана. Может, я ослышался?

– И кто же это?

– Вы мне всё равно не поверите. Тень зла легла на Замок.

– Я вам верю, Ида. Говорите.

Баклажан открывает рот, чтобы назвать имя злодея, но тут Эдик встаёт с места, поднимает свой бокал и провозглашает тост:

– Я предлагаю всем выпить за то, чтобы добро восторжествовало, зло было наказано, ну и, конечно, за живопись – наше вечное искусство! До дна! Прозт!

– Прозт!

Художники громкими возгласами выражают одобрение, пьют. Я тоже осушаю бокал и снова поворачиваюсь к Баклажану.

– Ида, что с тобой?! – вдруг пронзительно взвизгивает Селина.

Едва выпив половину, африканка вдруг роняет бокал на пол. Лицо Баклажана сводит судорога, глаза выкатываются из орбит, зубы жутко скалятся. Она хватается руками за живот и валится лицом на стол. Из-под рыжего парика бежит тонкая струйка тёмной крови. Баклажан хрипит. Её кожа стремительно сереет. Пот выступает крупными каплями. Я в растерянности замираю на стуле. Кокос, испуганно вскрикнув, инстинктивно вскакивает и отбегает от женщины своей мечты.

– Скорее! Врача! – кричит Урсула.

Эрих торопливо достаёт мобильник и набирает номер. Пока он разговаривает, остальные окружают Баклажана. Слышно, как африканка тяжело дышит. Мы не решаемся прикоснуться к ней, пока, наконец, Лиля, решительно растолкав сгрудившихся художников, не щупает Баклажану пульс.

– Сердце бьётся. Она просто потеряла сознание.

– Скорая помощь и полиция сейчас будут здесь, – сообщает Эрих, пряча телефон.

– Зачем ты вызвал полицию? – спрашивает Бахман.

Эрих с удивлением смотрит на друга, потом сердито отвечает:

– В Замке за три дня убили двух человек. Только что отравили третьего, а ты спрашиваешь, зачем нужна полиция? Я тебя не понимаю, Никлас!

– Вы думаете, что Баклажана отравили? – подаёт голос Никс.

– Ну, а что же ещё можно здесь думать? – огрызается управляющий.

Селина нагибается и протягивает руку, чтобы поднять бокал, валяющийся под столом. К счастью, он не разбился.

– Ничего не трогай! – одергивает польку Урсула. Селина испуганно отскакивает назад.

За окнами раздается знакомое завывание сирен. Эрих выбегает встречать врачей и полицейских. Через несколько минут в столовую врывается целая бригада деловитых людей в броской одежде скорой помощи. Следом за ними вваливается краснолицый истинный ариец с русской фамилией. Инспектора Сквортцофа сопровождает собственная команда помощников. И начинается! Медики проворно оттесняют нас от стола, разворачивают свои приборы и принимаются спасать Баклажана.

– Где я могу провести опрос свидетелей происшествия, герр управляющий? – басит Сквортцоф. – Мне нужно помещение, в котором поместятся все.

– Я открою вам зал рядом со столовой, – отвечает Эрих. – Он достаточно велик.

С эскортом из полицаев мы проходим по коридору (хоть по лестницам лазить не нужно!) и оказываемся в большой комнате, такой же сумрачной, как и столовая. В помещении пахнет так, словно где-то рядом сдохла крыса. Эрих включает свет и открывает окна. Вдоль стен стоят длинные лавки, в центре – квадратный стол. Вокруг стола четыре стула. Здесь холодно и безнадежно, как в пустом холодильнике.

– Располагайтесь! – приглашает Сквортцоф, занимая место за столом. Он вынимает из своего портфеля какие-то бумаги и кладёт их перед собой. Мы рассаживаемся по лавкам. Полицай с головой черепахи охраняет дверь.

В зал вбегает врач скорой помощи. О чем-то быстро пошептавшись с инспектором, он задаёт нам несколько вопросов о том, как всё случилось и выскакивает за дверь. Видимо, с Баклажаном дела плохи.

Узнав от Эриха, что африканка потеряла сознание после замкового вина, которое наливал Эдик, а передавал ей я, Сквортцоф отпускает художников.

– Я прошу задержаться только вас, герр Трепнау, вас, герр Росс, и вас, герр Ланг, – рычит великан, грозно нахмурив брови.

Первым с лавки срывается Никс. Он поправляет, скатившиеся на кончик носа очки, и устремляется вон из вонючего зала. За хлюпиком следуют остальные художники. Я с тоской смотрю им вслед, но не трогаюсь с места. Ничего не поделаешь. Желание полиции – закон для байронца. Такое правило.

– У меня складывается впечатление, что убийца задался целью ухлопать всю художественную студию Нашего Городка, – бурчит Сквортцоф. – У вас есть что сказать по существу? Где вы взяли эту бутылку, герр управляющий?

Эрих качает большой головой.

– Там же, где всегда. В винном погребе.

– Бутылка была запечатана?

– Совершенно верно. Мне пришлось повозиться, чтобы вытащить пробку.

– Герр Трепнау?

На Эдика жалко смотреть: помятый, небритый, поддатый. Настоящий художник.

– Я всем наливал вино из одной и той же бутылки, а плохо стало только Иде, – лепечет он. – Не понимаю, как такое возможно.

– Герр писатель?

– Я тоже не могу понять, что произошло. Если вы думаете, что я что-то добавил в вино, то ошибаетесь. Бокал я держал в руках одну секунду. На виду у всех.

– И тем не менее, этой женщине внезапно стало плохо! – угрожающе наводит на меня палец верзила.

Я недоумённо пожимаю плечами, думая о том, что если так пойдет и дальше, то мне скоро придётся спать с пулеметом под подушкой. Эдик сидит рядом со мной и дрожит от испуга. Эрих благоразумно помалкивает.

– Это не Замок, а какой-то заповедник для психов! – в сердцах рявкает Сквортцоф.

Наш разговор прерывает коллега инспектора. Он неслышно появляется в зале, подходит к Сквортцофу и тихо что-то говорит. Гигант кивает с недовольным видом. Потом басит:

– Всё ясно. Продолжайте работать.

Закончив доклад, коллега исчезает за дверью. Сквортцоф некоторое время молча нас разглядывает. Мы ждём. Решив, что достаточно нас помучил, великан с неохотой произносит:

– В бокале и бутылке следов посторонних веществ не обнаружено. Врач говорит, что это не отравление. Больше у меня вопросов нет. Вы свободны.

Эдику дважды повторять не надо. Он тут же выскакивает в коридор. Эрих тоже покидает зал. Полицай у двери их не задерживает и, повинуясь жесту инспектора, выходит следом. Мне не меньше других хочется на свежий воздух, но я продолжаю сидеть на неудобной лавке.

– Вы хотите мне что-то сказать, герр писатель? – спрашивает Сквортцоф, складывая бумаги обратно в портфель.

Я передаю инспектору последние слова Баклажана. Сквортцоф впивается в меня сердитыми глазками.

– Вы уверены?

– Иду не так просто понять, но на этот раз я убеждён, что она сказала именно это: «Я знаю, кто убил Харди и Мари».

Физиономия великана наливается кровью. Я уже знаю: инспектор размышляет. Почтительно молчу, чтобы не нарушать хрупкий мыслительный процесс. Подумав с минуту, Сквортцоф задаёт неожиданный вопрос:

– Доктор Бахман не мог дотянуться до чёртовой бутылки?

– Это совершенно исключено. Бахман сидел далеко от нас. Да и причём здесь бутылка? В вине же не было яда.

Сквортцоф хмурит брови.

– Вы правы, герр писатель. Бутылка явно не при чём.

– Может быть, Ида пришла в сознание и её можно спросить? – осторожно задаю я вопрос инспектору. Тот машет огромной ручищей.

– Не выйдет. Вашей беженки уже нет в Замке. Её увезли в клинику. Когда она придёт в себя, мне сообщат.

– А что с велосипедом? – набираюсь я нахальства.

– Мы нашли его. Сейчас устанавливаем, кому он принадлежал.

Внезапно гигант хлопает ладонью по столу.

– Давайте начистоту, герр писатель.

Я гляжу прямо в кирпичную физиономию Сквортцофа. Он тоже не сводит с меня глаз.

– Хорошо. Давайте начистоту, герр инспектор.

– Признавайтесь, что вы тут нарыли? Кого сами-то подозреваете?

Я усмехаюсь.

– А если ошибаюсь? Подведу невинного человека.

Сквортцоф кривит губы в ответной усмешке. Нет, так я тоже усмехаться не буду.

– Не считайте полицию наивной, герр Росс. У меня уже есть версия, подкреплённая доказательствами, но хотелось бы услышать ваши соображения.

Я пожимаю плечами.

– Вполне возможно, что мы оба подозреваем одного и того же человека.

– Вы имеете в виду доктора Бахмана?

Я осторожно киваю. Ну вот. Имя злодея, наконец, произнесено вслух. Мне действительно очень подозрителен руководитель художественной студии.

– Я в сложной ситуации, – доверительно басит Сквортцоф. – Бургомистр давит на моё начальство – фрау Кукертц, а она на меня. Необходимо, как можно быстрее, раскрыть это дело.

Слыхали? Фрау Кукертц! Я же говорю: «Матриархат!»

– Против Бахмана свидетельствует многое, – признаю я.

– Что, например? Как, по-вашему, развивались события?

– Я допускаю, герр инспектор, что могло произойти следующее. По неизвестной мне причине, Бахман решил убить Харди Курца.

– Заранее?

– Да. У Бахмана были ключи от подземного хода. В прошлый понедельник, накануне приезда в Замок художников, он поздно ночью осмотрел место действия и спланировал преступление.

– Откуда вы знаете?

– Я видел чью-то тень в коридоре.

– Вы уверены, что это был доктор?

– Я уверен – это были не глюки. Полагаю, что это вполне мог быть убийца. Возможно, Бахман. Кто ещё будет по ночам шляться по Замку? Или вы верите, герр инспектор, в легенду о Полоумной Марии?

– Допустим, это был Бахман. Что дальше?

– На следующий день убийца прячет с лесу велосипед, на котором вернётся в Замок после преступления.

– Отлично. Я тоже так думаю.

– Затем убийца назначает Харди встречу. Рано утром в четверг они встречаются на стройке в восточном крыле, и убийца закалывает Харди кинжалом. Потом прячет труп в чане с известью, чтобы скрыть следы.

– Бахман не отрицает, что утром отсутствовал в своей комнате, – напоминает Сквортцоф.

– Да, как раз в это время я встретил его в коридоре с алебардой в руках.

– Наши эксперты утверждают, что алебарда побывала в известке, – замечает инспектор.

– Я долго думал, при чём здесь алебарда, ведь Харди был убит кинжалом.

– И к какому выводу вы пришли?

– Убийца зачем-то окунал алебарду в извёстку. Может быть, с её помощью заталкивал тело поглубже. Или доставал кинжал, который уронил в чан. Руками ведь копаться в извести невозможно. В общем, как-то использовал.

– Я думаю, – сказал Сквортцоф, – что кинжал остался в теле Курца и доктор с помощью алебарды поднял его на поверхность.

– Вполне возможно. Потом Бахман помчался в туалет, чтобы смыть с оружия кровь и известь. Там я его и встретил.

– Но кинжала вы у него не заметили. Почему?

– В коридоре было темно. Такой большой предмет, как алебарда, не мог не броситься мне в глаза, а на другое я и не смотрел. Бахман очень быстро пробежал мимо меня. Вся сцена заняла несколько секунд.

– Понятно. Что же случилось потом?

– Затем доктор возвращает кинжал и алебарду туда, откуда их взял – статуе рыцаря возле комнаты Мари.

Хотя инспектор и хмурит брови, но видно, что он со мной согласен. Однако я догадываюсь не обо всём.

– Не понимаю, когда убийца успел отогнать родстер Харди в Ведьмин лес и вернуться на велосипеде обратно в Замок? Что-то здесь не сходится.

Сквортцоф опять противно усмехается.

– Всё очень просто, герр доморощенный детектив. У доктора был помощник. Вернее помощница. Я уверен, что Бахману ассистировала его жена. Эта маленькая азиатка.

– Разве Понтип умеет водить машину?

– Разумеется, я всё проверил. У неё есть водительские права. Выданы в позапрошлом году. Так что, герр писатель, я на верном пути!

– А мотив? Зачем солидному уравновешенному человеку убивать своего лучшего ученика?

Сквортцоф басит с видом превосходства:

– Я знаю причину.

Неужели намекает, мол, не один ты с крыльями?

– И какую же?

– Герр Никс сообщил, что Бернхард Курц и Мария Бахман были любовниками. Сначала Курц соблазнил Марию, а потом хладнокровно бросил, ради своей карьеры в Штатах. Вывод очевиден: отец отомстил за дочь. Герр Никс утверждал также, что Бахману Курц никогда не нравился. Больше того, герр доктор ненавидел этого ловеласа и очень любил Марию.

Я скептически хмыкаю.

– Вы всерьёз считаете, герр инспектор, что после казни негодяя, совратившего Мари мстительный отец расправился со своей любимой дочерью? И выдал убийство за самоубийство?

– Один дьявол знает, что творится в головах этих художников, – сердито бурчит Сквортцоф. – Это же настоящие безумцы! Я никогда не понимал, как взрослый человек – не дитя сопливое – тратит жизнь на малевание картинок.

Я привожу ещё один довод против:

– Понтип утверждает, что вчера до завтрака Бахман не выходил из комнаты.

– Вы верите этой азиатке? Бросьте, герр Росс! Они сговорились. Как говорят у вас в России: «Муж и жена – одна сатана!»

Победоносно глядя на меня, верзила подбрасывает ключи от машины в воздух и роняет их на пол.

Упс! Но и я повергнут в шок.

Глава 16

Под траурный звон колокола опять наступает понедельник. Оказывается, уже прошла целая неделя, как я поселился в Замке. Так, не успеешь оглянуться, и наступит последний понедельник твоей жизни. Вы спросите, как можно понять, что это последний? Ну, если на вас будет нестись паровоз или вы будете смотреть на океан в иллюминатор падающего авиалайнера, то вы поймёте.

Между прочим, сегодня Международный женский день. Несмотря на то, что в Германии его не отмечают, я поздравляю Марину с праздником – посылаю ей смс-ку. Постановляю купить жене цветы, когда она вернется с «кура». Прежняя супруга, Виолетта, разбила мне сердце, а Марина склеила его, как смогла. Теперь живу со склеенным.

За окнами моей комнаты колышется густой утренний туман. Словно к стёклам прилипла ватная борода Деда Мороза. Туман поднимается от реки и заполняет собой всё окружающее пространство. В голове у меня тоже туман. Вчерашний разговор с инспектором его нисколько не развеял. Убийца – Бахман? Не знаю. Я не так категоричен, как Сквортцоф. Это гигант не ведает сомнений. Сомнения ведут к разладу, разлад к унынию, а уныние – как учит нас Библия – грех. Сквортцоф старается жить без греха уныния. Ему, похоже, уже всё ясно. А мне нет. Может быть, Баклажан, когда придёт в себя, поможет распутать это преступление?

Без пяти минут семь. Спускаю себя по лестнице в коридор – заодно тренирую вестибулярный аппарат – и «мчусь» на завтрак. С каждым утром народа в столовой всё меньше. Как в английском детективе. Ходульный сюжет. Таинственный убийца трудолюбиво сокращает количество едоков до тех пор, пока не перебьёт всех. Читал – знаю. На этот раз кроме Харди, Мари и Баклажана отсутствует ещё чета Бахманов.

«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт!»

Приземляю себя возле Эдика. Тот энергично пожимает мою ладонь.

– Привет, Вадим! Отлично смотришься в оптическом прицеле.

Эдик явно воспрял после вчерашнего шока: умыт, побрит, причёсан и благоухает лосьоном после бритья, а не перегаром. Мой друг с аппетитом уплетает яичницу с помидорами. Я не люблю помидоры с жареными яйцами, поэтому придвигаю к себе блюда, наполненные красиво нарезанной колбасой, сыром, зерновой хлеб и баварское крестьянское масло. Настоящий океан холестерина! Кельвин с ужасом таращится на моё безрассудство. Я подмигиваю консультанту. «Не боись, плешивый! Настоящим мужикам холестерин необходим».

Вокруг все свои. Эрих с большой головой, Лиля с горой посуды, Алинка на цыпочках, Урсула в фиолетовой майке, остроносая Селина, одинокий Кокос, вертлявый Никс, Почемутто, Круглый Ын. Завтрак проходит непривычно спокойно. Больше никаких трупов, плавающих в извёстке или висящих под потолком. Кому как, а мне это нравится.

– А где ваш Леонардо да Винчи с супругой? – спрашиваю Эдика.

Человек-справочник обязан знать всё. Он и знает.

– Доктора Бахмана и Понтип вызвал к себе Сквортцоф. Я видел, как их увозили четверть часа назад в полицейской машине.

– А о Баклажане новостей нет?