Царица амазонок Фортье Энн
То, как она посмотрела на меня, заставляло предположить, что, несмотря на ее заверения, в случившемся она винила прежде всего меня.
– Тут есть одна загвоздка, – продолжила я. – Ник хочет встретиться с мистером Телемакосом. Он мне не заплатит, если я не покажу ему Микены.
Ребекка прищурилась, и я почти физически ощутила, как завертелись колесики в ее голове.
– Интересно…
– Даже и не думай об этом! – сказала я. – Я не желаю ни минуты больше быть рядом с этим человеком. И плевать мне на его деньги. Я возвращаюсь домой.
Вместо ответа Ребекка встала с кровати и пошла к плите, чтобы поставить чайник.
– Вот интересно, что бы сказала на это твоя бабушка? – Ребекка хлопнула дверцей холодильника, сердитым жестом достав из него бутылку молока. – Я-то думала, дело в том, чтобы отыскать ее след. Ты разве не сама говорила, что чувствуешь, будто она тебя тянет куда-то, только не можешь понять, куда именно?
– Да, но…
– А как тебе такая теория: все это связано… мистер Людвиг, фотография, надпись… и, может быть, где-то среди всего этого тебя ждет она?
Ребекка уставилась на меня так, будто я предала разом и ее саму, и бабулю.
Я наконец встала, хотя мое ушибленное колено очень болело.
– Чего ты от меня хочешь?
Ребекка протянула мне поднос:
– Я хочу, чтобы ты была той самой амазонкой, которую я знаю. Я пока что не лишилась работы, так что не увиливай. Богатенький папик хочет отправиться в Микены? Отлично, я вас туда доставлю, первым классом! – Ребекка вернулась к плите, чтобы проверить чайник, но теперь ее движения стали более мягкими. – И ты наконец-то встретишься с мистером Телемакосом, хочешь ты того или нет.
Я поставила поднос на скамеечку для ног, пытаясь найти такие возражения, которые не расстроили бы Ребекку еще сильнее.
– Но ты не должна этого делать…
– Похоже, ты забываешь о том, – тут же перебила меня Ребекка, – что Фонд Акраб оплачивает раскопки по всему миру. – Она попыталась изобразить хитрый взгляд, но ей это не удалось. – Может быть, я смогу убедить Ника дать мне новую работу…
– Нет! – Я энергично затрясла головой. – Нет-нет-нет!
– Почему нет? – Ребекка окинула меня взглядом с головы до ног, и в ее глазах снова вспыхнула искра негодования. – Почему это ты можешь с ними работать, а я нет? Где они сейчас копают? Сколько у них археологов?
– Понятия не имею, – вздохнула я, – но могла бы посмотреть в «Гугле»…
– Что? – Ребекка вытаращилась на меня. – Ты даже не пыталась ничего проверить? Ты мотаешься по всему миру с этим человеком, едва спасаешься от взрыва, возвращаешься из лабиринта вся побитая… и при этом даже не знаешь фактов?! – Ребекка с отвращением покачала головой, не давая мне возможности высказаться в свою защиту. – Ну, можешь быть уверена, моя дорогая мисс Морган, все это скоро изменится.
Мне понадобилась вся моя храбрость, чтобы позвонить Джеймсу. Я почти надеялась, что он окажется на каком-нибудь благотворительном обеде с какой-нибудь величественной престарелой особой под руку, и ужасно испугалась, когда он мгновенно ответил на мой звонок. Я услышала плеск воды, потом прозвучало:
– Морган! Как раз вовремя.
Голос Джеймса звучал ниже, чем обычно.
– Ну, может, как раз и не вовремя… – начала я, теряясь.
Снова где-то рядом плеснула вода.
– Эй, не отключайтесь! Погодите, я все это выключу.
Я с изумлением прислушивалась, понимая, что Джеймс принимал душ и сейчас выскочил из-под него, чтобы поговорить со мной.
– Вы еще здесь? – Теперь Джеймс говорил с искренней озабоченностью. – Что происходит, Морган?
Я вкратце обрисовала ему ситуацию, оставив без упоминания те детали, которые могли его встревожить, и добавив обещание вернуться в Оксфорд на следующий день.
– Суть в том, – завершила я, перейдя наконец к истинной причине своего звонка, – что завтра днем у меня занятие, введение в санскрит, и я подумала… нельзя ли попросить вас провести его вместо меня? Просто прочитать лекцию об Ассирийской империи?
Последовало недолгое, но весьма неприятное молчание. Потом Джеймс откашлялся и сказал:
– Сделаю для вас что угодно. Только пообещайте мне кое-что. Что бы ни случилось, не позволяйте этим людям влезть к вам в голову.
Я так удивилась, что невольно захихикала:
– Вы беспокоитесь о моей голове?
Не слышно было, чтобы Джеймс разделял мое веселье.
– Вы же умная девушка, Морган! Если они сумеют влезть в голову к вам, то сумеют влезть в голову к кому угодно! И поосторожнее с этим негодяем Камалем…
– Кем?
– Ну, этим… Камалем или Каримом… Или как там его зовут?
– Вы имеете в виду Ника?
– Да. Того парня, который делает грязную работу для аль-Акраба. Не поддавайтесь ему ни за что.
На мгновение я как будто вернулась в рушащийся храм и почувствовала, как Ник изо всех сил тащит меня наверх…
– Не беспокойтесь, – сказала я. – Я уже практически на пути домой.
– Вы и в Алжире говорили то же самое, – напомнил мне Джеймс. – Вам стоит держать наготове объяснение получше для нашей старой кошки.
Я похолодела.
– Понятно…
Закончив разговор, я еще какое-то время продолжала сидеть на кровати Ребекки. Я просто не в силах была сдвинуться с места. Что-то было не так. Мне было наплевать, что дома я становлюсь все менее популярной. Я была абсолютно уверена в том, что никогда не говорила Джеймсу – или Катерине Кент, если уж на то пошло, – что конечным пунктом моего таинственного путешествия оказался Алжир.
Глава 21
Остров Крит
Мирина в ужасе отшатнулась при виде этой чудовищной картины. Она знала, конечно, что религия может принимать разные формы, но никогда прежде ей не приходилось видеть, чтобы почитание богов выливалось в человеческие жертвоприношения. Ей даже в голову не приходило, что ее храмовая сестра, которую она искала и наконец нашла, могла встретить такой жестокий конец.
– Уходим, – прохрипел Парис и вскинул руку, приказывая своим соратникам остановиться. – Никогда в жизни не видел такого проклятого места.
Но путь им неожиданно преградила какая-то жрица; по крайней мере, Мирина предположила, что это жрица, – по обнаженной груди и множеству драгоценных украшений. Ее лицо исказилось от гнева; женщина схватила двусторонний топор с одного из жертвенных столов и принялась беспорядочно размахивать им, едва не задев Энея.
– Ах ты, грязная мерзкая демоница! – оскалился Парис, протягивая руку к своему кинжалу.
Одним легким движением оружие выскочило из-за его пояса и вонзилось в грудь жрицы, и та сначала привалилась спиной к стене, а затем сползла на пол с пронзительным воем. Ее широко открытые глаза и в смерти выглядели такими же дьявольскими, как и при жизни.
– Быстрее! – Парис махнул рукой в сторону выхода. – За ней может прийти подмога.
И она пришла. Встревоженные шумом, еще две жрицы выскочили из двери в стене – двери, которую Мирина не заметила прежде. Как только они увидели на полу мертвое тело своей подруги, то упали ниц, моля сохранить им жизнь.
Они вопили так оглушительно, что троянцы даже не услышали шума за своими спинами. Только Мирина, все еще не в силах пошевелиться, заметила приближение чудовища, которое как будто возникло из ниоткуда – или же вышло из какой-то темной ниши за главным алтарем. Этот монстр, слишком высокий и широкий для нормального мужчины, с огромной рогатой головой, тут же ринулся с копьем на Париса.
Мирина, разом очнувшись от оцепенения, действовала чисто инстинктивно. Поскольку у нее отняли ее собственное оружие, она стремительно нагнулась, чтобы поднять с пола двусторонний топор, выпавший из рук мертвой жрицы, и изо всех сил швырнула его в чудовище.
Топор, брошенный сильной и точной рукой, вонзился в горло монстра, заставив его на мгновение вытаращить глаза… И только когда гигантское тело с тяжелым стуком упало на пол, подняв тучу пыли, троянцы развернулись, чтобы посмотреть, чей удар сразил чудовище.
Мирина была слишком занята, вытаскивая топор из шеи своей добычи, чтобы заметить выражение лица Париса, когда тот осознал, что девушка спасла ему жизнь. Но когда она наконец подняла голову и посмотрела ему в глаза, ей все стало понятно.
– Давайте убираться отсюда, – сказал Эней низким голосом. – А с этими двумя что делать? – Он кивнул в сторону жриц, трусливо ползавших по полу и визжавших еще более пронзительно.
– Убей их, – велел Парис, беря Мирину за руку и поворачиваясь к выходу. – Убей их так, как они того заслужили: как грязных животных.
Мирина плохо помнила обратную дорогу к заливу.
К немалому облегчению Париса, они вышли из дворца Миноса как раз в тот момент, когда к царю явилась следующая делегация и глашатаи были слишком заняты, чтобы заметить, как троянцы вышли из святилища.
Отказавшись от паланкина, в котором ее доставили во дворец, Мирина вскочила на коня Париса и закуталась в его плащ, не выпуская топора из рук. Несколько мгновений спустя они уже мчались по городским улицам – на этот раз вниз по склону холма, к морю. Мирину тошнило от одной мысли о том, что Минос, который мог спокойно принимать гостей и поражать их искусством красноречия, поощрял гнусный каннибализм в подвале собственного дворца.
Когда они добрались до восточного залива, Парис помог Мирине соскочить с коня на землю. Она сделала несколько шагов по направлению к трапу… и остановилась.
– Как мне рассказать сестрам о том, что я видела? – прошептала девушка, обращаясь скорее к самой себе, чем к Парису. – Как сказать о таких чудовищных злодеяниях…
– Идем. – Парис забрал из рук Мирины топор и подтолкнул ее в сторону пляжа, на котором они встретились впервые. – Давай сначала смоем кровь с твоего лица, иначе ты до смерти напугаешь своих сестер. – Не дав Мирине возможности снять с себя одежду, он затащил ее в воду, ведя все дальше, пока юбка ее роскошного платья не поднялась на волнах, словно лепестки цветка. – Ну вот, – снова заговорил Парис, вытирая лицо Мирины подолом ее наряда. – Царице не следует расхаживать с кровавыми отметинами на лице, как какой-нибудь охотнице.
Мирина посмотрела на Париса:
– Но я и есть охотница.
Парис взял ее за подбородок и заглянул прямо в глаза:
– Ты спасла мне жизнь. И это делает тебя знатной женщиной. А уж боги, я уверен, давным-давно назначили тебя царицей. – Парис немного помолчал, его взгляд на мгновение скользнул по губам Мирины. – И я тоже.
Мирина отодвинулась от него:
– Было бы куда умнее с твоей стороны, если бы ты вернул меня в ту канаву, где нашел. Я, конечно, спасла тебе жизнь, но не забывай, что это именно я привела нас в то страшное место. И теперь Минос уж точно станет твоим врагом. – Мирина вздохнула и покачала головой. – Ты очень добр, а я к такому не привыкла. И ради себя самого не надо пытаться меня утешить. Я и отвечать-то на такое не умею, я могу только укусить.
– Погоди… – Парис обхватил Мирину за талию. – Я собирался кое о чем тебя спросить… – Прямо в воде Парис развернул Мирину спиной к себе и стащил платье с ее плеч.
Задохнувшись от негодования, Мирина прижала ткань к груди.
– Что ты… – начала было она, но тут же умолкла, когда пальцы Париса осторожно коснулись старой раны на ее спине.
– Вот что меня беспокоит… – Парис нажимал на кожу тут и там, исследуя рану. – Почему ты ничего мне не сказала?
Мирина высвободилась и снова натянула платье.
– Да потому, что это ерунда. И она уже заживает…
– Боюсь, что это не так. – Парис направился к берегу. – Как только выйдем в море, я осмотрю тебя получше.
– В море?..
Он остановился и обернулся. На лице его играла кривая улыбка.
– Или ты предпочитаешь провести ночку с Миносом? Уверен, приглашение не заставит себя ждать.
Ни одна из женщин не стала возражать, когда они увидели, что троянцы принялись готовить корабль к отплытию. Они прекрасно понимали, что у них нет другого выбора, кроме как остаться на борту. И хотя их будущее оставалось все таким же неопределенным, Мирина знала, что ее сестры втайне только рады тому, что могут оставить позади свое старое рыболовное суденышко.
Как только они отошли от берега и большие паруса наполнились крепнущим ветром, Мирина собрала сестер на палубе и во всех подробностях объяснила им причины столь поспешного отплытия. Как она и предполагала, рассказ о чудовищном открытии во дворце Миноса заставил женщин взвыть от горя и отчаяния.
– И ты… ты поняла… кто это был? – спросила наконец Анимона, продолжая в ужасе прижимать ладони ко рту.
– Думаю, это была Ниита, – шепотом ответила Мирина, закрыв глаза при воспоминании о бесчисленных человеческих черепах. – Но я не уверена.
Ниита была тихой девушкой, редко привлекавшей к себе внимание; и она никогда не вызывала в сестрах столько любви и привязанности, как в этот вечер, когда женщины сидели на палубе в свете безразличной ко всему луны, вспоминая ее мягкость и нежность.
– Она всегда выполняла свои обязанности, не жалуясь, – тихонько сказала Питана, уйдя в свои мысли. – И никогда не нарушала правила.
Кайми, будучи старше остальных, попыталась вернуть женщинам душевное равновесие, воспоминая прошлое.
– А ведь Ниита, кроме всего прочего, показывала нам, что в том, чего мы не делаем, может быть не меньше добродетели, чем в том, что мы делаем, – произнесла она, грустно покачивая головой.
Некоторое время женщины молчали, утирая слезы, безудержно лившиеся из их глаз. Потом Эги, которая, в отличие от Нииты, умела в любой ситуации найти предмет для спора, сказала Мирине:
– Я все-таки не понимаю, почему мы не могли задержаться и похоронить ее достойным образом. Ты, конечно, всегда находишь удовольствие в нарушении правил, но я считаю, что правила нужно соблюдать всегда. А теперь мы куда-то плывем с троянцами… – Голос Эги стал еще печальнее. – То есть я так полагаю, мы направляемся в Трою?
– Вот для тебя новое правило, – ответила Мирина, вставая; она боялась потерять терпение. – Не полагай ничего. Что же касается того, куда мы направляемся, я точно так же не знаю, куда мы плывем, как и ты. Но это не делает меня тираном, каким тебе хочется меня видеть. Ты здесь, как и все мы, просто потому, что нам больше некуда деться.
Позже тем же вечером Мирина решила поговорить с Парисом, который стоял в одиночестве на носу корабля, глядя в темные морские воды и на звезды в небе.
– Скажи, карта звездного неба здесь не такая, как там, откуда ты прибыла? – спросил он.
Мирина посмотрела на небо, которое так хорошо знала:
– Такая же. Наверное, наши звезды следуют за нами, куда бы мы ни отправились.
– Вон то созвездие, – Парис показал на небо, – названо в твою честь. Мы его зовем Охотником. – Он с усмешкой взглянул на Мирину. – А вы как называете его?
Мирина наклонилась вперед, оперевшись локтями о поручни:
– Моя мать называла его Три Сестры. Она говорила, что некогда жили три сестры, любившие одного и того же мужчину, а он попросил их самих рассудить, кто из них прекраснее прочих. И в результате начались война и разрушения. – Мирина посмотрела на Париса. – Моя мать всегда была убеждена, что звезды остались от какого-то другого, древнего мира, как предостережение для нас.
Парис положил руку рядом с рукой Мирины:
– Предостережение насчет чего?
Мирина выпрямилась и повела плечами, стараясь утихомирить боль, все еще пульсирующую в ее спине.
– Насчет того, чтобы держаться подальше от сестер. – Она покосилась на Париса. – В особенности от святых.
Парис развернулся и прислонился к поручням спиной, чтобы лучше видеть Мирину.
– Насколько святых? Явно не настолько, чтобы отказаться от оружия, ты с ним управляешься как настоящий воин. Скажи, с чем еще ты можешь управиться?
Мирина попыталась оборвать разговор, зло посмотрев на Париса, но темнота сыграла против нее.
– Идем. – Парис решительно взял ее за руку. – Я хочу осмотреть твою рану.
– Погоди! – Мирина пыталась сопротивляться, но Парис бесцеремонно протащил ее под палубой, потом через тесное пространство, заполненное спящими в гамаках мужчинами… Пока они наконец не очутились в кормовой части корабля. Все это время девушка злобно шипела. – Что-то мне кажется, – сказала она наконец, наблюдая за тем, как Парис зажигает лампу, – что лечение ран не царское дело.
Парис посмотрел на нее и сказал совершенно искренне:
– Ты действительно думаешь, что я позволю хоть кому-то прикоснуться к моей царице? Ну-ка, снимай это. – Он показал на тунику из змеиной кожи. Поскольку Мирина не шелохнулась, Парис покачал головой и шагнул вперед. – Я что, должен сделать это сам?
– Нет! – Мирина отпрыгнула назад, но наткнулась на стену, составленную из деревянных бочонков. – Ты называешь меня царицей, а обращаешься как со шлюхой! Ты за этим везешь меня в Трою? Чтобы удовлетворять свою похоть?
Даже при слабом свете в кладовой Мирина поняла, как сильно она обидела молодого человека.
– Прошу, – произнес он упавшим голосом, – прекрати воевать, женщина! Я не хотел тебя оскорбить. Я… – Парис обеими руками провел по своим волосам. – Я просто хотел тебе помочь.
Мирина прижала ладонь ко лбу, сожалея о своей вспышке.
– Прости, пожалуйста. Ты вел себя так благородно. Просто недавние события убедили меня, что чужестранцы могут причинять только боль и горе… – Мирина посмотрела в сторону Париса, благодарная темноте за то, что та скрывала его лицо. – Но ты уже научил меня тому, что это не всегда так. Если все троянцы так же хороши, как ты, Троя должна быть благословенным местом как для мужчин, так и для женщин. Жду не дождусь, когда увижу ее.
Парис наконец улыбнулся:
– Тогда мой неприятный долг – разочаровать тебя, потому что мы плывем не в Трою. Да и как бы мы могли? Мы направляемся в Микены, чтобы выяснить, нельзя ли спасти твоих сестер. А теперь все-таки повернись и позволь мне посмотреть, что можно сделать с твоей раной. И не бойся, что я делаю это ради наслаждения; будет щипать.
С моря греческая земля выглядела в общем похожей на остров Крит; она была приятна взгляду, но смертельно опасна для неосторожных моряков. Однако знание того, что эти берега – эти горделивые зеленеющие холмы, эти уютные и спокойные бухты – породили народ грубых животных, уничтожающих все вокруг, заставило Мирину и ее подруг отшатнуться от всех красот, и женщины стали говорить друг другу, что зеленые болота на их родине, несмотря на обилие змей, все равно лучше во всех отношениях.
– За этими холмами, – сообщил им Эней, показывая туда, куда они направлялись, – лежит Спарта, самый безжалостный из всех греческих городов. Там мужчин готовят только к борьбе, и они не знают большего наслаждения, чем вонзать свои копья в плоть живых существ. Их царь – кровный брат того человека, у которого мы недавно были; и они состоят в нерушимом союзе, их все боятся.
Сестры Мирины молча всматривались в берег, представляя себе то, чего не могли видеть. Потом Анимона, которая не уставала благодарить троянцев за их доброту и в то же время просить прощения за то, что женщины стали им такой обузой, сказала Энею:
– А если бы не мы, стали бы вы приближаться к этим неприветливым берегам?
Эней пожал плечами:
– Греки нам ничего не сделают. Они не захотят враждовать с нашим царем Приамом.
Анимона посмотрела на Мирину, но больше ничего не добавила. Когда женщинам стало ясно, что между их предводительницей и Парисом возникла некая связь, Анимона не упускала ни единой возможности напомнить Мирине о ее обетах и ответственности.
– Ты можешь чувствовать благодарность к этому человеку, – сказала она как-то, увидев, каким долгим взглядом обменялись эти двое, – и не мне винить тебя за это, потому что он так хорош, как никто другой. Но помни о тех клятвах, которые ты дала богине Луны. Где бы она ни находилась, не сомневайся: она наблюдает за тобой. Так что, если тебе действительно нравится Парис, оставь его в покое. – Анимона коснулась браслета на руке Мирины. – Не забывай: шакал – весьма ревнивый хозяин.
Но Анимоне не было нужды напоминать Мирине об опасности; та и сама прекрасно ее осознавала. Из-за неблагоприятных ветров их путешествие, которое могло бы закончиться за три дня, тянулось в три раза дольше. И Мирина, оказавшись в ловушке этого безвременного водоворота, видела, что все сильнее и сильнее подпадает под обаяние Париса. Каждый вечер он, под предлогом того, что нужно заниматься ее раной, задерживал руку на спине Мирины все дольше, а его дыхание ощущалось все ближе… И если бы не Анимона, пространно благодарившая Париса перед тем, как увести Мирину, иные прикосновения или звуки могли бы наверняка привести к тому, чего было бы уже не исправить.
А ночами, лежа между своими сестрами на полу в кают-компании, раскачиваясь на волнах собственных мыслей, Мирина весьма остро ощущала ревнивую ярость шакала. И поскольку девушке совсем не хотелось, чтобы ядовитые зубы ее демона впились в человека, проявившего к ней такую доброту, она старалась избегать Париса, предпочитая страдать в одиночестве.
Но Парис, целыми днями находившийся на палубе, всегда настороженный и внимательный, выглядел так, словно яд все равно проник в него. Его взгляд находил Мирину, где бы она ни была, он словно упивался ее видом, и с каждым днем его жажда становилась все сильнее, потому что он по ошибке принимал яд за лекарство.
Когда троянские корабли наконец добрались до залива Аргос, Мирина уже почти физически ощущала, что на борту ей грозит куда большая опасность, чем на суше. И она жутко разозлилась, когда Парис не позволил ей покинуть корабль, и мрачно стояла у поручней, наблюдая за тем, как он и наиболее доверенные из его людей сели в лодку и взмахнули веслами, чтобы добраться до берега и разузнать все, что удастся.
– Но разве ты не понимаешь, что, если нас кто-нибудь узнает, это будет настоящей бедой? – сказала Анимона, стоявшая рядом с ней.
– Может быть. – Мирина не сводила взгляда с лодки. – А может, и нет. Я ведь до сих пор не знаю, что задумал Парис.
На самом деле Мирина не знала и того, есть ли у Париса какой-то план вообще. Он не давал ей никаких обещаний.
– Прежде всего мы должны выяснить, действительно ли твои сестры находятся здесь, во дворце, – сказал он Мирине перед тем, как спуститься в лодку.
Но когда мужчины вернулись из разведки, Мирина сразу поняла, что никаких новостей для нее у Париса нет.
– Царь Минос нас не обманул, – сказал он, отводя Мирину в сторонку. – Сын царя Агамемнона только что вернулся из какого-то путешествия, и на берегу много говорят о некой черной богине, которую вроде собираются поднести в подарок какому-то соседнему вождю. Мы заведем корабли в залив, потому что вечером нам предстоит ужинать при дворе. И – да, ты тоже можешь пойти. – Парис вскинул руку, чтобы не дать Мирине вставить свое слово. – Но на этот раз ты не наденешь мою корону. Ты будешь изображать мою рабыню, и уж поверь: я с наслаждением стану отдавать тебе приказы!
Жилище царя Микен располагалось далеко от берега, в нескольких километрах от стоящего у самого залива города Аргоса. Между Аргосом и Микенами лежала большая открытая равнина, окруженная холмами и возделанная длинными узкими полосами. Пейзаж, поблекший и дремлющий зимой, обещал пышное летнее цветение, и контраст между этим местом и обожженными соляными равнинами ее детства показался Мирине настолько ошеломляющим, что она просто не знала, на чем остановить взгляд.
– Тебе бы здесь понравилось, – сказал Парис, оглядываясь на Мирину через плечо. Он сидел прямо перед ней на своем коне и, похоже, куда больше интересовался реакцией Мирины на все окружающее, чем дорогой. – Здесь полно охотников и земледельцев, и вообще есть с кем поговорить. Может, люди здесь не так благородны, как в твоем мире, но подозреваю, что ты все равно почувствовала бы себя как дома.
Мирина лишь молча улыбнулась в шарф, обмотанный вокруг ее головы, и снова передвинула руки, чтобы как можно меньше касаться царевича, когда животное под ними двигалось слишком резко. Она изо всех сил сопротивлялась тому, чтобы сидеть позади Париса, понимая, что будет наслаждаться этой близостью куда больше, чем следовало, но в конце концов поддалась простому здравому смыслу.
– Если мы пойдем пешком, это займет много часов, – объяснил ей Парис. – Так что, если хочешь отправиться вместе со мной, тебе придется забраться на моего коня. А что касается твоих сестер, – он кивнул в сторону Анимоны, Эги и Питаны, которые настояли на том, чтобы сопровождать их, – так им тоже придется пострадать от подобного унижения. – Улыбнувшись при виде того, как нервничает Мирина, он слегка подзадорил ее: – Тебе решать.
Дворец Агамемнона расположился на склоне холма, у подножия которого приютился весьма процветающий город Микены. Мощные стены защищали и город, и крепость, и, несмотря на то что огромный поток людей, казалось, спокойно вливался и выливался из главных ворот города, здесь царила атмосфера страха и подозрительности.
Когда дорога пошла вверх, Мирина почувствовала, как ускоряется бег ее крови от тревожного предчувствия. Оглянувшись на Анимону, сидевшую за спиной Энея, она поняла, что ее подруга точно так же полна страха и недоверия, потому что та становилась все более и более молчаливой по мере того, как они приближались к воротам крепости. Хотя из-под шарфа видны были только глаза Анимоны, Мирине и этого оказалось достаточно, чтобы понять: Анимона думает не только о тех женщинах, которых они надеялись найти при дворе царя Агамемнона. Анимона думает и о тех мужчинах, которых они могли увидеть и узнать здесь, – о тех жестоких тварях, которые уничтожили их прежнюю жизнь и которые, конечно же, и вообразить не могли того, что злобная тень, которую они оставили далеко за морем, может последовать за ними на их родину.
Царская обитель в Микенах представляла собой довольно беспорядочное нагромождение зданий, сооружаемых в течение долгого времени не в соответствии с каким-то планом, а просто следуя фантазиям и желаниям их обитателей. И хотя дворец Миноса представлял собой элегантную постройку с четкими углами, в строениях Микен было нечто гораздо более естественное. Мирина невольно подумала, что птице, летящей в небе, все это должно напоминать скопище грибов с белыми шляпками, выросших, как им захотелось, из хорошо унавоженной почвы.
Куда бы Мирина ни бросила взгляд, она видела то очередную каменную лестницу, то узкий крытый переулок между домами; все здесь выглядело чрезвычайно запутанным. Однако троянцы явно отлично знали дорогу и ни разу не сбились с пути. Наконец они добрались до верхней террасы крепости. И Парис, и Эней не единожды бывали здесь и раньше, чтобы налаживать и укреплять дипломатические связи между Микенами и Троей. Оставив коней на Питану и Эги, как они и договаривались, троянцы пошли дальше вверх по широкой лестнице к главному двору; впереди шагал Парис, а его рабыни Мирина и Анимона тащились в хвосте процессии, покорно склонив головы.
На противоположной стороне двора находился вход в тронный зал – широкая дверь в портике с колоннами, которую охраняли четверо стражей с копьями. Несмотря на свое обещание держаться как можно более незаметно, Мирина все равно внимательно посмотрела на стражей, когда проходила мимо. Да, они были немного похожи на тех, кто ворвался в их храм, но ни один из четверых не показался ей знакомым.
– Рабыня! – Парис остановился на пороге и чуть слышно обратился к Мирине. – Не забывайся. И следи за собой.
Им навстречу вышел глашатай, приветственно кланяясь и нервно сжимая руки, и наконец они очутились в том зале, который троянцы не раз и не два прежде называли логовом льва. Потому что именно там восседал на троне царь Микен, иной раз жаждавший крови, иной раз – нет. И его всегда окружали мужчины, готовые сделать что угодно – и убить кого угодно, – чтобы доставить удовольствие своему хозяину. И в глазах тех, кто являлся сюда – не важно зачем, – Агамемнон и его друзья действительно напоминали львиный прайд; никто достаточно храбрый или глупый для того, чтобы войти в это логово, не мог быть уверенным, что выйдет из него живым.
Царский трон почти ничем не отличался от стульев, что стояли вокруг; царю Микен не нужны были ни пышность, ни постаменты, чтобы выглядеть устрашающе. Все стулья в зале, включая и трон Агамемнона, были расположены вокруг очага, устроенного прямо в полу и настолько огромного, что в нем можно было зажарить целого быка, что, собственно, и происходило в этот момент; на гигантском вертеле висела почерневшая бычья туша, прямо с рогами.
– О Парис! – воскликнул Агамемнон, приветственно поднимая кубок.
Однако того, что он сказал вслед за этим, Мирина не поняла, как не поняла и пространного ответа Париса. Они говорили на языке, который Мирина до сих пор слышала лишь однажды, во время налета. И его мерный ритм в ушах Мирины звучал как самый отвратительный в мире шум.
Усевшись на скамью, покрытую плотной шерстяной тканью, Парис жестом предложил своим друзьям сесть рядом – всем, кроме Энея, который устроился на полу за скамьей вместе с Мириной и Анимоной, чтобы иметь возможность переводить разговор для женщин.
Поначалу все просто обменивались вежливыми замечаниями и безобидными вопросами. Мирина осторожно рассматривала зал, пытаясь изучить лица мужчин, собравшихся вокруг царского очага. Многие из них были так же стары и седы, как сам Агамемнон, но некоторые показались Мирине болезненно знакомыми. И Анимона, нервно проследив за взглядом Мирины, несколько раз склонила голову и кивнула с мрачной уверенностью.
К тому времени, когда по кругу понесли мясо и вино, Мирина была уже почти уверена в том, что по крайней мере четверо из пятнадцати греков, сидевших в тронном зале, участвовали в налете на храм богини Луны. Она запомнила их лица и жесты там, на берегу, где они спорили из-за награбленного и чуть не подрались из-за жриц. Когда же Мирина увидела, как исказилось лицо Анимоны при виде нового мужчины, вошедшего в зал из какой-то внутренней комнаты, то инстинктивно поняла, что ее подруга вспомнила куда больше, чем просто это подлое лицо.
– Теперь они говорят о твоей стране, – прошептал Эней, чуть наклонившись к Мирине. – Мой хозяин спрашивает царя, доводилось ли ему самому видеть то, о чем ходят слухи, и царь отвечает, что его сын только что возвратился с озера Тритонис. Он говорит, что из-за низкой воды им пришлось волочить корабли по суше, чтобы вернуться в море. Он называет твою родину краем чудовищных змей и уродливых колдуний.
Некоторое время Эней молчал, смущенно прикрыв глаза. А Мирина увидела, как Парис застыл на скамье, слушая рассказ Агамемнона.
– Что он говорит? – требовательно спросила она Энея.
Троянец заколебался. Но все-таки снова стал переводить:
– Он говорит, что женщины в тех краях уж слишком упрямы и высокомерны. И он недоволен своим сыном из-за того, что тот привез слишком много этих женщин. – Эней кивком указал в сторону очага. – Он сидит вон там. Ты его видишь? Наклонись немного вперед.
Когда Мирина чуть склонилась, чтобы тайком глянуть на сына Агамемнона, который сидел по другую сторону очага, то увидела лицо, которое никогда не смогла бы забыть: именно он зарезал верховную жрицу и торжествующе поднял вверх ее отсеченную голову.
– Теперь Парис говорит, что рассказ царя воистину удивителен, – продолжил Эней. – Он спрашивает, нельзя ли ему собственными глазами увидеть этих странных женщин. А царь…
Но дальше Энею нечего стало переводить, потому что Агамемнон вдруг щелкнул пальцами и согнувшийся едва ли не пополам слуга умчался куда-то и почти сразу вернулся, ведя с собой молодую женщину в белом платье.
Мирина узнала ее уже по походке. Девушка неуверенно цеплялась за руку слуги, понимая, что тот ведет ее в какое-то незнакомое ей место. И вид этой девушки заставил Мирину вздрогнуть от боли и облегчения одновременно, потому что это была Лилли.
Глава 22
Увы, увы! Государь, государь!
Как оплачу тебя?
Как поведаю сердца кручину?
Ты лежишь бездыханный, в паучьих сетях, —
В святотатственных путах, убитый!
Горе и стыд очам! Ложе позорное!
Пал, женой осетен вероломной,
Свержен ударом двойной секиры!
Эсхил. Агамемнон
Кносс, остров Крит
Быстренькая поездка в Микены, чтобы немножко поболтать с мистером Телемакосом, оказалась далеко не первоклассной, вопреки обещаниям Ребекки. Как только я согласилась поехать, моя подруга тут же исчезла и не появлялась по меньшей мере час. Когда же она вернулась, то была одета в изящную курточку и плотно прилегающий к голове кожаный шлем с большими очками.
– А ты-то и не думала, что я смогу это сделать, да? – усмехнулась Ребекка, имея в виду наши многочисленные ночные споры насчет полетов на самолете. – Ну а я наконец-то получила летные права. Или, скорее, я ими обзавелась, как только Ставрос починил свой принтер.
– Новость просто потрясающая, Бекки, – сказала я, предчувствуя недоброе. – Но надеюсь, ты не предполагаешь действительно сесть за штурвал?
– Как раз собираюсь! – Ребекка вытолкала меня наружу и заперла за нами дверь. – Вообще-то, я думаю, что это единственный стоящий способ передвижения. Ты можешь перелетать с раскопок на раскопки и вообще не иметь никаких отношений с современным миром!
После того как мы зашли за Ником, я поняла, о чем говорила Ребекка. Усадив нас в свой фургончик, она промчалась по кочкам усыпанной гравием дороги, в конце которой стоял явно давным-давно заброшенный ангар, где скрывались три небольших самолета с пропеллерами. Два из них выглядели вполне способными взлететь; но третий поразил меня своим видом, потому что напоминал музейный экспонат, и на его крыльях явно не доставало таблички: «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ!»
– Я его взяла взаймы у Ставроса, – объяснила Ребекка, припарковывая фургон рядом с ангаром. – Он требует некоторого внимания, – кивнула она в сторону обветшалого агрегата, – но зато цена невелика.
– Кто такой этот Ставрос? – спросила я, все еще слишком потрясенная, чтобы совладать со своими мыслями. – И почему он хочет тебя убить?
Но Ребекка уже выскочила из кабины фургона, оставив дверь распахнутой настежь. Ник молча последовал за ней, так что я осталась в одиночестве, спрашивая себя, как именно внезапный полет на рассыпающемся аэроплане может приблизить меня к бабуле. Меня поддерживало лишь то, что я пока еще не закончила свои дела с Ником. И дело было не в деньгах, которые он намеревался мне заплатить и которые я хотела поделить с Ребеккой, – нет, дело было в моем убеждении в том, что где-то в офисе в Дубае лежала совершенно секретная папка с ответами на все мои вопросы об амазонках.
В этот день мы с Ребеккой провели не меньше получаса за ее компьютером, разыскивая хоть какую-то информацию о Фонде Акраб. Но то немногое, что мы нашли, только усилило мои страхи и подтвердило то, что уже сказал мне Джеймс. Насилие, стрельба, судебные тяжбы… Все то, что я так ненавидела в деле изучения древнего мира. Здесь и речи не шло о красоте и поэзии прошлого, которые были для меня сутью дела; на их место вставали деньги и право собственности.
Мы с Ребеккой так расстроились из-за всего этого, что чуть не пропустили – по крайней мере, я чуть не пропустила – наиболее значимые новости. Фонд Акраб не только много лет подряд заваливал исками британские музеи, доказывая, что предметы, приобретенные абсолютно законными способами, на самом деле украдены на Среднем Востоке, но и недавно внес в список своих целей еще и коллекцию лорда Моузлейна, намереваясь буквально разграбить ее, и предъявлял лорду совершенно надуманные, на мой взгляд, обвинения.
Теперь-то я поняла, почему Джеймс предостерегал меня, говоря, чтобы я не позволяла Нику и ему подобным «влезть ко мне в голову».
Это открытие изрядно добавило сумятицы в мой и без того уже запутавшийся ум. Может, я каким-то образом превратилась в мячик для пинг-понга, который перебрасывали туда-сюда Фонд Акраб и лорд Моузлейн? Не потому ли Джеймс проявлял такой интерес к месту моего нахождения, до того, что даже проследил телефон Ника и определил, что я находилась в Алжире? Я просто не знала, что и думать.
– Эй! Скоро приземлимся прямиком в бронзовом веке. – Ребекка прервала мои горестные размышления, сунув голову в фургон. – Оракул ждет нас! И – да, если ты умрешь, то, по крайней мере, это будет мученическая смерть во имя дружбы.
При всех его достоинствах – ну, например, притом что он оторвался от земли и действительно полетел, – восьмиместное чудо Ставроса оказалось пугающе тряским, а уж неровное гудение его мотора просто приводило в ужас.
– Это потому, что его немножко выпотрошили! – прокричала Ребекка, когда мы уже оказались в воздухе, и ее голос потонул в реве и грохоте дешевого самолета. – Будет лучше, когда мы наберем высоту!
– Кстати, о высоте, – проорала я в ответ, сжимая края своего спасательного жилета, – ты разве не собираешься связаться по рации… ну, с какими-то официальными лицами?
– Не вижу в этом необходимости. – Ребекка проверила датчики. – Мы же летим ниже радаров. А на тот случай, если нам встретится какой-то другой самолет, существуют твердые правила. Все просто.
Во время полета Ник был, по вполне понятным причинам, молчалив и даже делал такой вид, что чувствует себя вольготно. Он уселся прямо позади Ребекки, но совсем не заговаривал с ней; он просто наблюдал за тем, что она делает, да время от времени посматривал в окно. Но ведь если верить тому, что я совсем недавно прочла в Интернете, даже этот рахитичный самолетик, ведомый дилетанткой, мог оказаться куда безопаснее того, к чему привык Николас, работая на аль-Акраба. Может быть, думала я, всматриваясь в Ника с невольным любопытством, как я уже делала не раз, он даже не лгал, когда говорил, что ему просто необходим небольшой отпуск.
К тому времени, когда мы наконец приземлились в долине Аргоса, только уважение к Ребеккиному чувству собственного достоинства удержало меня от того, чтобы поцеловать землю. У меня еще кружилась голова, когда мы вышли из самолета и увидели, как к нам подъехал мистер Телемакос – крайне эксцентричная натура. Именно поэтому последние три года я всячески уворачивалась от попыток Ребекки познакомить меня с ним, а она не теряла надежды, что человек, которого она называла Оракулом, произведет на меня впечатление. Но, видимо, несмотря на все мои усилия, Судьба решила, что мы должны встретиться.
– Добро пожаловать в Микены, варвары! – прогудел мистер Телемакос, захлопывая дверцу своего ржавого автомобиля с откидным верхом.
Мистер Телемакос оказался загорелым лысым увальнем, чью природную властность ничуть не умаляли ни завязанная узлом на животе рубаха, ни золотая цепь, терявшаяся на его груди в зарослях седых волос.
– Мой маленький Гермес! – Он подождал, пока Ребекка не подойдет к нему, и только тогда раскрыл объятия. – Какую весть ты принес мне сегодня?
Но прежде, чем Ребекка успела ответить, он бросил на меня победоносный взгляд и воскликнул:
– Диана Морган! Наконец-то!
Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь подходящее к случаю, но в том не было необходимости. Мистер Телемакос уже шагнул к Нику с широкой улыбкой, расплывшейся по его лицу.
– Ты вернулся!