Царица амазонок Фортье Энн

Ник застонал, хотя, возможно, собирался хихикнуть.

– Ну, ты ведь меня предупреждала, чтобы я не злил твоих сестер-амазонок, так что… – Открыв бардачок, он взял оттуда что-то и протянул мне. – Вот твой новый паспорт. Нам придется на какое-то время затаиться. Тебя теперь зовут Артемида Панагополус. Думаю, нам лучше стать греками. Ты знаешь греческий. А я буду твоим слабоумным мужем. Как насчет того, чтобы устроиться в каком-нибудь бунгало на берегу маленького симпатичного острова и уже оттуда послать поздравления моему боссу?

Если бы мне не нужно было следить за дорогой, я наверняка схватила бы Ника за воротник и попыталась придушить.

– Я думала, ты бросил свою работу. Ты ведь говорил, что аль-Акраб не знает, где ты находишься…

– Не знает. Но я все равно работаю на него. – Ник бросил на меня неуверенный взгляд. – Но если тебя это утешит, так меня едва не выгнали за то, что я украл «Историю амазонок»…

– Вот как? – Я почувствовала, что мое настроение слегка улучшилось от такого поворота событий. – Но если этот твой аль-Акраб не приказывал тебе украсть манускрипт…. Тогда зачем ты это сделал?

Ник вздохнул:

– Видишь ли, судя по всему, Резнику достался манускрипт, украденный из маленького архива в Румынии. За кражу арестовали одного из сторожей.

– Но ты ведь не поэтому его стащил?

– Ну ладно… – Ник немного приподнял спинку сиденья. – Случилось вот что: у меня был строжайший приказ не появляться на вечеринке у Резника, но я не смог устоять перед искушением еще раз тебя увидеть. Однако до того, как я нашел там тебя, меня отвлекла какая-то женщина в костюме кошки, она смотрела на меня так, словно мы были знакомы, а потом сбежала с кем-то в костюме мыши…

– Погоди-ка минутку… – Я попыталась вспомнить ту весьма враждебно настроенную «кошку», с которой столкнулась в дамской комнате в доме Резника. – Я их тоже видела. Та, что была в мышином костюме, украла мой телефон в Нафплионе. И могу поклясться, что именно она напала на меня в лабиринте.

– Вряд ли. – Ник повернулся на сиденье и поморщился от боли. – Та, что напала на тебя в лабиринте, украла твой ноутбук, а этот ноутбук оказался в доме Резника задолго до начала приема. Я совершенно уверен, что те две женщины явились туда как раз для того, чтобы украсть твой компьютер у него. А теперь этот ноутбук лежит где-нибудь на дне Черного моря, дремлет среди рыб по соседству с твоим же телефоном. Но как бы то ни было – и мне жаль, что от этого ты вообразишь меня закоренелым преступником, – я видел, как две эти милые цыпочки прокрались в маленький музей Резника во время приема. Я решил пойти за ними и слышал, как они поднимались на верхний этаж. А это дало мне шанс заглянуть в библиотеку. И вот тебе на – там лежит академическое будущее Дианы Морган, бери не хочу. Я собирался подарить тебе его в тот же вечер, но потом все пошло… немного наперекосяк.

Я глянула на Ника, смягчившись от его исповеди:

– Я вполне ценю такой жест, вот только теперь за нами гонится толпа головорезов Резника вместе с новоявленными амазонками.

Ник горестно хмыкнул:

– Ладно, я совершил ошибку. Я был уверен, что те особы отключили камеры наблюдения заодно с системой сигнализации. Однако если бы я не стащил «Историю амазонок», твой приятель не настучал бы на меня и Резник не стал бы связываться с моими людьми в Дубае, а тогда я так и не узнал бы, что его сканер превратил тебя в амазонку. Назови-ка мне какую-нибудь греческую трагедию, которая с этим сравнится!

Некоторое время мы ехали молча. Здесь, вдали от Тевтобургского леса, ночь казалась спокойной и ясной: вокруг нас мигали звезды, а над горизонтом повис тонкий полумесяц. Но внешняя безмятежность никак не влияла на мое внутреннее состояние. Недоумение волна за волной накатывало на мое сознание, и я была разочарована тем, что даже теперь, сидя в машине рядом с Ником, я по-прежнему не знала, что скрывалось за интересом Фонда Акраб к амазонкам. Но у меня хватало ума не расспрашивать Ника, пока мы неслись на скорости сто тридцать километров в час. И я просто сказала:

– Как ты меня нашел?

– Хм, начнем с того, – Ник явно развеселился, – что ты путешествовала под собственным именем, взяла в аренду машину на свой паспорт, зарегистрировалась в отеле «Идингсхоф» тоже по нему…

Не глядя на Ника, я почувствовала, что он улыбается.

– Мне очень жаль, доктор Ливингстон, но если вы действительно не хотели, чтобы я к вам явился, вам не следовало оставлять за собой след шириной в Нил… или, лучше сказать, шириной в Амазонку? – Поскольку я промолчала, Ник вздохнул и продолжил: – Я просто позвонил Ребекке. Она была более чем рада помочь. Сказала, что мистер Телемакос посоветовал тебе отправиться в музей Калькризе. После этого мне только и оставалось, что обзвонить все гостиницы в округе…

Я вспыхнула:

– Бекки тебе поверила?

– А почему бы и нет?

Мне на ум пришла тысяча причин, по которым Ребекке не следовало доверять Нику, однако все они выглядели довольно жалко перед тем фактом, что Ник бросил вызов могущественному аль-Акрабу и проехал через всю Германию, чтобы спасти мою жизнь и в награду получить разбитый нос.

Весь остаток пути я излагала историю своих злоключений в Калькризе, включая и подозрения насчет аукционных каталогов и того, что доктор Егер могла быть распространителем информации среди амазонок.

– Это выглядит более чем логично, разве не так? – сказала я, когда мы свернули с автострады. – Конечно же, амазонки не могут рисковать тем, что кто-нибудь обнаружит их тайные средства связи… в особенности при той награде в миллион долларов, которую Резник назначил за их головы.

Я была настолько поглощена нашей беседой, что едва замечала темноту вокруг, пока не услышала хруст грязи под колесами. Ник говорил мне, куда поворачивать, и я так и делала, но…

– Но это не аэропорт Франкфурта… – Только это я и смогла сказать, когда мы остановились перед каким-то неосвещенным коттеджем.

– Я вовсе не пытался надуть филолога, – ответил Ник, выходя из машины. – Я просто подумал, что мы нуждаемся в небольшом отдыхе в тишине.

Я услышала, как он отпирает дверь коттеджа старомодным ключом.

– Но где мы находимся? – спросила я, выбираясь из машины и тщетно пытаясь разглядеть окружавший нас пейзаж; здесь пахло лесом, а единственными звуками были уханья совы где-то вдалеке, но я не помнила, чтобы замечала деревья вдоль дороги. – Какое-то тайное укрытие аль-Акраба во Франкфурте?

– Что угодно, только не это, – возразил Ник, включая внутри несколько ламп. – Добро пожаловать в мою Германию. Это Таунус, он находится неподалеку от аэропорта. Сейчас ничего не видно, но отсюда открывается великолепный вид на долину Майна. – Он улыбнулся мне, оглянувшись через плечо. – В этом доме я так хорошо сплю, что не раз опаздывал на самолет. Это, вообще-то, моя единственная настоящая собственность.

Следом за Ником я вошла в маленький домик. Кроме огромной кровати, здесь почти не было мебели. Небольшой письменный стол с шатким стулом стояли у окна, а сидеть можно было только на большой диванной подушке перед камином.

– Ну как? – спросил Ник, опускаясь на колени перед очагом, чтобы смять какую-то старую газету. – Недостаточно шикарно для доктора Ливингстона?

Я окинула взглядом неровные каменные стены и деревянный потолок. Было нечто невероятно соблазнительное в этой беззащитной простоте и слабом запахе углей, висевшем в воздухе. Да, это был не отель «Чираган-Палас», но, будь у меня выбор, я бы предпочла именно это место.

Когда я вернулась из крошечной ванной комнаты, Ник стоял, прислонившись к камину, ожидая, пока разгорится огонь.

– Вот. – Я протянула ему влажную губку. – Твоя очередь.

Он криво улыбнулся:

– Ну да, я знаю, что жутко выгляжу…

– Не хуже, чем обычно. – Я помогла ему стянуть заляпанный кровью свитер и заметила, как он морщится, оберегая плечо. – Очень болит, да?

– Ну, мне и посильнее доставалось с того дня, как я с тобой встретился.

То, как Ник посмотрел на меня, откровенно сказало мне, что именно он подразумевал.

– Тебе следовало меня пристрелить, когда у тебя была такая возможность, – прошептала я, запуская руки под его футболку. – Или оставить меня умирать в том подземном храме…

Ник поцелуем заставил меня умолкнуть. Потом поцеловал еще раз. И только после этого сказал, сердито качая головой:

– Я сделал все, что мог, чтобы не влюбиться в тебя.

От его слов я почувствовала себя до глупости счастливой.

– И каков результат?

Ник взял мою руку, прижал свою ладонь к моей, и через несколько секунд я уже не могла различить, чей именно пульс я ощущаю.

– Что скажешь, богиня? – Он заглянул мне в глаза. – Позволишь ли ты смертному полюбить тебя?

Я наклонилась поближе к нему:

– Это опасно. Но тебе ведь нравится опасность, разве не так?

Более не колеблясь, Ник заключил меня в объятия, и мы с жадностью прижались друг к другу. У меня еще оставались к нему вопросы, но я их уже не помнила. Все, что я хотела знать, был Ник… И как моя кожа ощутит его кожу, и так ли он нетерпелив, как и я… Одежда была сорвана, руки дали себе волю… Наша потребность быть вместе стала так велика, что мы оба совершенно забыли о вежливости. Я слышала, как стонет Ник, когда я сжимаю его плечи, но не знала, стон ли это боли или наслаждения. И меня это не остановило. Я желала Ника куда сильнее, чем когда-либо желала кого-то, я стремилась к его телу с ненасытностью… Еще не успев даже раздеться до конца, я уже была прижата к стене и ощутила Ника в себе – наслаждение было таким сильным, что я чуть не потеряла сознание.

– О, бог мой… – выдохнул Ник, когда мы наконец упали на огромную подушку на полу, и из его носа снова потекла кровь. – Что ты со мной делаешь?

– Наверное, ты хотел добавить «богиня», – пробормотала я, осторожно стирая кровь с его губ. – И с каких это пор ты стал таким религиозным?

Ник провел пальцами по моей вспотевшей коже, и в его глазах светилось благоговение.

– Только бессмертные могут так действовать на человека, как ты действуешь на меня.

– Ну, поначалу ты вовсе не так уж и сох по мне, а?

Ник улыбнулся, понимая, что я на самом деле имею в виду.

– Не думаю, что смог бы заманить тебя в Алжир, если бы сразу потащил в свой шатер и начал расстегивать штаны. А?

– Ну… если бы ты сначала сбрил свою ужасную бороду…

Ник засмеялся:

– Поосторожнее! Если ты будешь плохо себя вести, она может снова отрасти…

Позже, когда мы уютно устроились в кровати, я наконец задала вопрос, который уже много дней вертелся у меня в голове.

– А что ты подразумевал тогда в Стамбуле, заявив, что уже поймал пулю вместо Джеймса? – спросила я, поглаживая грудь Ника.

Ник улыбнулся и поцеловал меня.

– Ты и сама знаешь. Если бы не он, я бы давно тобой занялся.

Я расхохоталась:

– А твои боссы никогда тебе не говорили, что нельзя домогаться своих служащих?

Ник громко хмыкнул:

– Домогательство – это часть договора.

– Слушай… а тебе нравится работать на мистера аль-Акраба?

Ник немножко подумал:

– Нет.

– Тогда почему ты не уйдешь от него?

– Это не так-то просто. – Ник как будто почувствовал себя неловко, чтобы не сказать глупо. – Думаю, пора уже все тебе рассказать. Мистер аль-Акраб – мой отец.

– Что?!

Я бы свалилась с кровати, если бы Ник меня не удержал.

– Ну, ну… – Он поцеловал меня в шею. – Это все-таки не то же самое, что оказаться в постели с самим дьяволом.

– Не знаю…

Я не понимала, то ли мне смеяться, то ли плакать. Трудно было сердиться на Ника за то, что он в конце концов сказал правду, однако мысль о том, что Ника окружала неизбежная для таких людей свита моделей в бикини и гоночных автомобилей, вызвала во мне грусть.

– Дай определение, что такое «дьявол».

– У меня есть кое-какие искупающие вину качества, разве не так? – Ник взял мою руку и утащил ее под одеяло. – Ну, например, очень большое… сердце.

– А как насчет очень больших объяснений? – возразила я, напоминая себе обо всех тех замечательных причинах, по которым я сбежала от него в Стамбуле. – Твои люди шпионили за моими родными! В том числе какой-то низкопробный детектив, который лазил сквозь зеленые изгороди и прочие кусты, чтобы сфотографировать моих родителей у них дома! А как насчет тех пистолетов под твоей кроватью? Уверена, они для того, чтобы стрелять в людей! – Я уставилась на Ника, чтобы проверить, как именно подействовали на него мои слова, и была вознаграждена тем, что его улыбка растаяла. – Так что уж извини меня, если я рассердила тебя такой малостью. Но ты с самого начала лгал мне, дурачил меня, манипулировал мной… Я даже не знаю твоего настоящего имени!

Ник откинулся назад и скрестил руки на груди:

– Меня зовут Ник. Так, как я тебе и сказал. Отец называет меня Камалем, но мама звала меня Никколо.

– Бразильянка? – предположила я, подталкивая его к дальнейшим объяснениям.

Я ведь отлично помнила наш разговор в Микенах за обеденным столом мистера Телемакоса, сооруженным из школьной доски, когда Ник потчевал нас литературной импровизацией – полностью фальшивой, как я теперь понимала, – на тему своего горестного детства.

– Нет. – Ник вздохнул и закрыл глаза. – Моя биологическая мать.

И он снова погрузился в молчание, а моя давно назревшая растерянность превратилась теперь в полнейшее недоумение. Я была так уверена, что мы будем говорить о содержании того конверта, который я стащила, начав с отчетов частного сыщика обо мне и моей семье… Но осознание того, что на самом деле я могу оказаться лишь фигурой второго плана в пространных объяснениях Ника, основательно меня отрезвило.

– Мой отец родился в Иране, в старой и очень богатой семье, – заговорил наконец Ник, по-прежнему не открывая глаз.

– Семья аль-Акраб, полагаю?

– Нет, нет, нет… – Ник отмахнулся от этого предположения усталым жестом, – аль-Акраб – это арабское имя. Оно означает «скорпион». Мой отец взял его, когда в двадцать два года его изгнали из семьи.

Видимо почувствовав мое удивление, Ник открыл глаза. Он выглядел таким несчастным, что я ощутила укол жалости. Лишь в этот момент мне пришло в голову, что, может быть, скрытыми причинами его столь продолжительной таинственности было вовсе не желание одурачить меня, а просто необходимость создать некий внутренний барьер между собой и отцом. Все эти бесконечные маскировки и перемены мест, все эти паспорта… Могло ли быть так, что Ник прятался не только от мародеров и контрабандистов, но и от самого себя? Наклонившись, я поцеловала его в щеку, и он улыбнулся в ответ.

– Тридцать четыре года назад мой отец со своей командой выиграл в Оксфорде соревнования по гребле, – продолжил Ник. – И вместе с товарищами отправился в Лондон отпраздновать это событие. И там он познакомился с одной девушкой, и они провели ночь вместе. Но она сбежала еще до рассвета, и он больше никогда ее не видел… – С этими словами Ник встал с кровати и ушел в крошечную кладовую, абсолютно голый, предоставив мне гадать, как это мне удавалось так долго удерживать внимание такого потрясающего мужчины, и еще – закончил ли он свой рассказ…

Через несколько минут Ник вернулся с бутылкой красного вина, двумя бокалами и коробкой печенья. И только когда бокалы были наполнены и он коснулся своим моего, он сказал:

– Год спустя мой отец получил по почте младенца. То есть меня. К посылке прилагалось письмо. В нем говорилось: «Милый Хасан, это твой сын. Его зовут Никколо. Пожалуйста, прости его. Ему не понять того, кем является его мать». Там было еще кое-что, но теперь это не имеет значения. Под запиской также была подпись: «Мирина».

Я вытаращила глаза, утратив дар речи.

– В общем, как ты можешь догадаться, – Ник основательно отпил из своего бокала, – мой отец потратил следующие тридцать три года на попытки отыскать эту самую Мирину. Он был убежден в том, что она амазонка. Она была невероятно красивой и сильной, а обстоятельства их встречи были столь необычными… Мой отец возвращался с друзьями из ночного клуба, когда прекрасная латиноамериканка подошла к ним и взяла его под руку. И только много лет спустя отец сообразил, что по улице в тот момент проехало несколько полицейских машин с включенными сиренами. Но как бы то ни было, эта женщина вошла с ним в отель, а затем и в отцовский номер. Он был так зачарован ее внешностью, что не стал возражать. Как только они остались наедине, она извинилась и ушла в ванную комнату. Она провела там довольно много времени, и отец даже постучал в дверь и спросил, все ли у нее в порядке. Она не ответила. Когда отец толкнул дверь и понял, что та заперта изнутри, он просто вышиб ее, подумав, что девушка, возможно, принимает наркотики или задумала самоубийство… В общем, ему что только не пришло в голову. Но он нашел ее рыдающей под душем. Поначалу он подумал, что она ранена, потому что на полотенце для рук и в раковине он увидел кровь, но на ее теле ран не было. Потом он заметил охотничий нож на груде ее одежды. – Ник скривился, посмотрев на меня. – Конечно, отец был заинтригован. Кто эта женщина? Что она натворила? Он попытался разговорить ее, приласкать, но она оттолкнула его и огрызнулась: «Ты знаешь, как наказывают того, кто оскверняет амазонку?» В конце концов она встала и вытерлась, а мой отец убедил ее остаться на ночь в его номере. Подробностей я не знаю, но, учитывая то, что я был зачат именно в ту ночь, я прихожу к выводу, что отец вовсе не спал в кресле. И – да, – Ник кивком указал на мою руку, – она носила точно такой же браслет, как у тебя. Поэтому мой отец и отправился тридцать лет назад в Микены, чтобы поговорить с мистером Телемакосом.

И тут наконец длинная цепочка костяшек домино начала стремительно падать в моей голове.

– Ну конечно! – воскликнула я. – Это был твой отец! Мистер аль-Акраб! Это он был тем Крисом Хаузером из Балтимора, так ведь? Вот почему ты был таким странным в тот день!

– А я был странным? – Ник как будто слегка развеселился. – Ну, теперь ты понимаешь. Я ведь даже не догадывался о том, что отец приезжал туда прежде, да еще и под чужим именем. Я и теперь не понимаю, как мистер Телемакос умудрился увидеть связь… Я совсем не похож на отца. Да?

– Ну он же Оракул, в конце-то концов, – ответила я, дипломатично уходя от прямого ответа. – Он сказал, что и моя сумка вернется. Так оно и вышло.

Ник внимательно посмотрел на меня, словно не был пока уверен, до какой степени я его простила. Потом, с надеждой коснувшись ладонью моей щеки, он прошептал:

– Он сказал мне, что ты – моя половинка. Но я и так уже это знал.

Я поцеловала его в ладонь:

– Хотелось бы мне, чтобы мы обо всем этом поговорили до поездки в Стамбул. Или, по крайней мере, до того, как уехали из Стамбула.

Ник покачал головой:

– Диана… до вчерашнего вечера я просто не знал всего этого. Когда ты исчезла, я полетел в Дубай, чтобы наедине увидеться с отцом, что всегда очень нелегко…

– Ты летал в Дубай? Но я же видела твоего отца там, в отеле «Чираган-Палас», вместе с мистером Людвигом…

– Он весьма подвижный и увертливый тип, – сказал Ник, наливая нам обоим еще вина. – Я потребовал, чтобы он мне все объяснил: какого черта мы вообще делаем, и при чем тут ты, и почему Резник гоняется за тетрадью твоей бабушки… И тогда он отдал мне тот конверт, который ты у меня свистнула. – Ник покосился на меня. – И еще, кстати, он дал мне те пистолеты, на случай, если придется столкнуться с Резником. Это его способ показать свою любовь.

Переполнившись сочувствием, я прижалась головой к его плечу:

– Мне ужасно жаль…

– Не стоит. Если бы ты вот так не сбежала, я бы никогда не смог вытрясти из него всю правду. Я, вообще-то, всегда знал, что женщина, которая меня вырастила, не моя мать, но, как ты сама заметила, до встречи с тобой я и слова «амазонка» почти не знал. И только тем вечером на лодке, когда ты рассказала мне о своей бабушке и о том, что амазонки отказываются от рожденных ими мальчиков, я начал подозревать, что наше путешествие имеет какое-то отношение и ко мне тоже. Отец отправил меня на это странное задание – держаться как можно ближе к тебе и проследить, что ты собой представляешь… Но не объяснил, зачем ему это нужно.

– Но почему? – спросила я. – Зачем вся эта таинственность?

Ник глубоко вздохнул:

– Таков уж мой отец. Он всегда говорит, что тот, кто управляет настоящим, переписывает прошлое. Я только никогда не понимал, что он говорит о самом себе. Я полагаю, что, если ты начинаешь лгать людям и создавать альтернативную реальность, ты не можешь просто взять и отодвинуть ее в сторонку. – Он снова покачал головой и выглядел теперь почти таким мрачным, как в Алжире. – Я понимаю, все выглядит так, словно я лгал тебе с самого начала, но на самом деле я просто изложил тебе ту историю, которую мой отец рассказал мне. Я понятия не имел, что он тридцать три года подряд искал амазонок и что его странноватый интерес к археологии был всего лишь предлогом для того, чтобы разворошить каждый муравейник в Средиземноморье…

– Может, он считал, что таким образом защищает тебя? – предположила я, думая о своих собственных родителях. – Но тогда… Тогда зачем он пожелал, чтобы именно ты пошел по следу амазонок? И похоже, надеялся, что я тебе в этом помогу.

– Он утверждает, что хотел дать моей биологической матери шанс встретиться со мной. – Ник нахмурился. – Я лично думаю, что это игра с позиции силы. Он желает доказать, что в конце концов был прав и что амазонки действительно существуют и по сей день. Он велел, чтобы я не спускал с тебя глаз… везде следовал за тобой… выяснял, куда ты хочешь направиться.

Я ощутила укол подозрения.

– Но ты меня уволил. В один прекрасный день. Зачем тебе было меня увольнять, если предполагалось, как ты утверждаешь, что ты должен постоянно за мной следить?

Ник кивнул, понимая мою идею:

– Когда мы с тобой впервые встретились, для меня на первом месте был тот храм. Я решил, что тебя пригласили, поскольку ты связана с Оксфордом и Моузлейнами. – Ник улыбнулся, наверное вспомнив, как многое весьма драматически изменилось с тех пор. – Признаю: я дождаться не мог, когда наконец от тебя избавлюсь. Но потом я переговорил с отцом, и он четко мне объяснил, что ты куда важнее храма. – Ник обнял меня за плечи и запечатлел поцелуй на моем лбу. – Он и представления не имел, насколько оказался прав.

– Даже несмотря на то, что я с чем-то там связана?

– Ты связана с браслетом амазонки. – Ник провел пальцем по шакалу. – С этого все и началось. Мой отец был убежден, что рано или поздно ты приведешь меня к плавучей базе амазонок. А когда он увидел, что события не спешат развиваться, то решил, что следует как-то подтолкнуть амазонок к действию. Поэтому он и потребовал, чтобы я вернул тебе телефон там, в Алжире. Он хотел узнать, кому ты позвонишь и что после этого произойдет. Он уже подозревал, что твой контакт в Оксфорде, Катерина Кент, как-то связана с амазонками; он просто не знал, какую именно роль она играет.

– Как мило! – сказала я. – Ставить научные эксперименты на своем собственном сыне! Отлично! Ему все это явно недешево обошлось. Полагаю, он поэтому и хотел, чтобы ты начал болтать о сокровищах амазонок? Чтобы заставить амазонок ощутить некоторое давление?

Ник выглядел виноватым.

– Подумать только, я играл на его стороне, а на тебя навлекал неприятности… Но я просто не представлял, с чем нам придется столкнуться. Да и он тоже. Видимо, он был убежден, что в какой-то момент моя мать должна будет осознать, кто я таков, и откроется мне. А если нет… Ну, ничего страшного, поскольку я же все равно ничего о ней не знал. Он наверняка даже не воображал, что мы можем оказаться зажатыми между амазонками и головорезами Резника.

Некоторое время мы оба молчали. Мне казалось странным сидеть вот так и наблюдать за языками пламени, танцующими в камине, зная, что огромные поленья скоро превратятся в пепел… И что весь мой мир пошатнулся. В конце концов я прижалась к Нику и сказала:

– Ты говорил, что твой отец был уличным музыкантом. И мне это понравилось.

Ник в очередной раз вздохнул:

– Ну, он действительно был. А я действительно был его обезьянкой и бегал по кругу со шляпой. Его родные в Иране, узнав о ребенке, то есть обо мне, просто пришли в бешенство. Они пожелали, чтобы отец отказался от меня и продолжил учебу в Оксфорде, как будто ничего не случилось, а когда он не согласился с ними, они выбросили его из семьи. Тогда отец обратился в колледж, предлагая как-то отработать плату за обучение, но ему объяснили, что он не может там оставаться с ребенком… Это «не в духе Оксфорда». У него не было денег, домой он вернуться не мог… Вот он и сунул меня в рюкзак и присоединился к группе бродячих музыкантов. Так он оказался в Рио, где и начал свое первое дело, и встретил женщину, которая стала мне приемной матерью. Отец целиком и полностью сделал себя сам. Рядом с ним нелегко находиться. Он испытывает потребность контролировать все и вся.

– Даже тебя?

– В особенности меня.

Я попыталась улыбнуться:

– Он явно не слишком популярен в Оксфорде. У меня сложилось впечатление, что он довольно… беспощаден?

Ник сжал мое бедро:

– Он вовсе не так плох, как людям нравится думать, просто он весьма целенаправлен. Тебе когда-нибудь приходилось слышать о капиталистах, которых бы не считали беспощадными? Это же общее мнение бездумного стада.

– Но даже если и так, полагаю, он был бы не слишком доволен, если бы узнал, что ты связался с оксфордской училкой.

Ник повернул голову и посмотрел на меня с кривой улыбкой:

– Он бы понял мое желание завоевать ледяную принцессу, которая и руки бы мне не подала…

Улыбка Ника угасла, он провел пальцами по всему моему телу, как бы демонстрируя ту вольность, с которой теперь могла путешествовать по нему эта некогда презираемая рука.

– И ты именно это и сделал? – спросила я, когда он наклонился ко мне, чтобы поцеловать. – Преодолел мою ледяную царственность?

– Преодолел ли? – Ник лег на меня сверху. – Разве я не ощущаю нечто вроде бунта? – Он улыбнулся, когда я расслабилась под ним. – Что-то не похоже на капитуляцию…

– Поосторожнее! – предостерегла я его. – Это может оказаться засадой. В любой момент мои сестры-амазонки могут вышибить дверь…

– И то верно. – Ник прижал мои руки к постели. – Так что лучше мне поспешить.