Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия Стукалин Юрий
Иногда приказы не выполнялись даже разведчиками, что ставило под удар весь отряд. Например, в 1857 году отряд конокрадов кроу обнаружил лагерь сиу, и предводитель выслал к нему разведчика. Но, увидев прекрасных скакунов, тот не смог удержаться и увел нескольких. Прибыв к месту, где расположился отряд, он получил выговор от предводителя, который разумно заметил, что если сиу обнаружат пропажу, то будут настороже и перебьют их всех. Разведчик, сознавая, что поступил скверно, попытался загладить вину: «Если вы опасаетесь входить в лагерь сиу, отберите себе любых из уведенных мной лошадей и вернемся домой». Но предводитель не собирался принимать дар – он желал сам захватить лошадей. Остальные воины согласились с ним. Разведчик ответил, что это их право, а сам он вполне удовлетворен добычей и потому отправляется домой. Кроу попытались проникнуть в лагерь, но были замечены и перебиты.
Если в ночь проникновения во вражеский лагерь воин считал, что его магическая сила была слабой или с ней что-то не так, он мог отказаться. Это не считалось проявлением трусости. Как сказал об одном таком случае кроу Много Подвигов: «Он поступил мудро, отказавшись идти». Если лагерь слишком хорошо охранялся (например, в нем подозревали о близости врага), его обходили стороной и отправлялись на поиски другого вражеского стойбища.
Несмотря на возможность увести большее количество лошадей из пасущихся вокруг лагеря табунов, индейцы старались увести лошадей, привязанных около палаток, или из корралей. На это были вполне объективные причины:
1. Лошадь, привязанная в лагере у палатки или в коррале, несомненно, была самой лучшей и быстрой в табуне хозяина, а соответственно, ценилась выше любой табунной. Управиться при перегоне с меньшим количеством лошадей гораздо проще, а ценность их при этом выше большего числа табунных.
2. Такая лошадь обязательно была объезженной, тогда как в табунах находилось много лошадей, не приученных к верховой езде. Соответственно, не было опасности оказаться сброшенным на землю и получить травму, что порой случалось при краже лошадей из табунов.
3. Увод лошади от палатки (называлось «срезать лошадь») засчитывался в победные деяния воина и поднимал его статус в глазах соплеменников, тогда как угон пасущихся в прерии лошадей такой славы не приносил.
Опытные воины всегда проникали во вражеский лагерь за лучшими скакунами, только неопытные юнцы довольствовались лошадьми из табунов.
В лагерь проникали ночью, обычно при свете луны. Скиди-пауни предпочитали темные ночи во время грозы, чего другие индейцы обычно опасались. По словам осейджей, пауни были колдунами, магия которых позволяла им делать ночи темнее и вызывать грозу, чтобы легче было уводить лошадей.
Искусство и выдержка индейских конокрадов вызывали восхищение многих современников. Ной Смитвик упомянул несколько случаев. Однажды группа техасцев заночевала в прериях. Один из них, владевший великолепным скакуном, накинул ему на шею петлю, а другой конец веревки взял в руку и, прислонившись к дереву, заснул. Ночь была очень темной. Неожиданно он проснулся от холодного прикосновения к руке, в испуге вскочил и выронил веревку. Оказалось, что подкравшийся индеец наткнулся на веревку и, держась за нее, двинулся вдоль нее, надеясь украсть лошадь, но выбрал не то направление. В отличие от белого, краснокожий не испугался и не потерял головы. Он хладнокровно вскочил на коня и умчался. В другом случае лошадей на ночь заперли в конюшне, закрыв дверь изнутри при помощи прочного деревянного колышка, вбитого кувалдой. Ночь прошла тихо, но, когда наступил рассвет, дверь оказалась открытой, а лошади пропали. Индейцы в темноте разобрались, как была закрыта дверь, и, провозившись с ней не менее часа, открыли ее и увели лошадей. Полковник Додж писал, что ночью воин команчей «мог пробраться в лагерь, в котором спала дюжина мужчин, к запястью каждого из которых веревкой была привязана лошадь, перерезать ее в полутора метрах от спящего и скрыться с лошадью, не разбудив ни души».
Как уже указывалось выше, кто пойдет во вражеский лагерь, решал предводитель отряда. Он мог пойти самостоятельно, послать пару воинов или позволить всем испытать удачу. Если пробраться к месту, где стояли лошади, было очень трудно или чрезвычайно опасно, задачу проникнуть в лагерь и привести лошадей предводитель брал на себя. В этом случае он старался увести по лошади для каждого воина. Иногда он брал пару человек, чтобы определить местонахождение лучших лошадей. После этого они возвращались к основному отряду и рассказывали, где какая лошадь находится, чтобы все смогли увести лучших. Бывало, что предводитель первым посылал в лагерь самого бедного воина, чтобы тот наверняка успел увести для себя лошадь, а лишь потом разрешал войти в него остальным. Кроме того, предводитель мог сопровождать новичка, чтобы с тем по неопытности ничего не случилось.
Очень часто во вражеский лагерь проникали парами. Воины обычно разделялись и входили в него по двое. Они действовали как партнеры, и им было легче увести лошадей, поскольку одному человеку тяжело ночью тихо отогнать животных. Но если лошадей в лагере было много и все были опытными бойцами, они могли действовать поодиночке. Когда же в отряде находился новичок, ему нужен был наставник. Юноши обычно собирали животных, пасущихся в окрестностях лагеря, и перегоняли их к месту встречи. Вражеские собаки могли поднять лай – тогда им бросали куски мяса. Иногда каждый воин захватывал коней для себя, иногда их держали общим табуном, а уже потом предводитель делил добычу. Если каждый из членов отряда уже определил лошадь, которую хотел увести, в лагерь первым входил тот, чья находилась дальше всех. Роберт Кэмпбелл упоминал, что в 1820™1830-х годах черноногие «отрезали медвежьи ступни и надевали их, как мокасины, чтобы подкрасться и украсть лошадей», но это заявление по меньшей мере нелепо.
Кроу отправляли группу воинов к табунам, чтобы увести как можно больше животных. Это создавало трудности для тех, кто в селении выбирал лучших скакунов. Такая ситуация вынуждала их торопиться, из-за чего порой они попадали в руки врагов и погибали. Направляющиеся к табунам, как правило, создавали больше шума, чем те, кто крался между палаток. К тому же при угоне табуна иногда начиналась схватка с охраной, поэтому отправлявшиеся в селение старались улизнуть оттуда прежде, чем угонщики приступят к работе.
Лагерь кайовов вождя Одинокий Волк
Томас Майлз писал, что, если черноногие ночью среди своих лошадей замечали силуэт человека, «стандартной процедурой для охраны было побежать в его сторону». Если человек бросался прочь, в него стреляли, чтобы убить, а если бежал в сторону лагеря, значит, был припозднившимся мальчишкой, пожелавшим проверить свои способности конокрада. Однако это утверждение не верно. Известно много случаев, когда амбициозный враг-одиночка, заметив одного из хозяев лошадей, кидался на него, чтобы, помимо коня, заполучить еще и вражеский скальп. Чтобы случайно не пристрелить соплеменника, среди всех племен существовал обычай, по которому в темноте один спрашивал другого: «Кто ты?» Если человек не отвечал, его считали врагом и старались убить. Даже встретив человека ночью в собственном лагере, индеец сначала задавал вопрос, а уже потом начинал действовать… если оставался жив. Встретив кого-нибудь в чужом лагере, шайены, например, пересвистывались – воин не начинал говорить, а тихонько свистел.
При странных звуках житель лагеря не выскакивал из типи на поиски возможного противника, чтобы на фоне неба не стать четкой целью для врага. Чаще он аккуратно выглядывал из-за закрывающего вход полога. В таком поведении не было ничего странного. Если бы весь лагерь срывался со своих лежаков и бросался в темноту, стреляя в любой подозрительный предмет, существовала бы серьезная опасность подстрелить безвинного соседа-соплеменника. Иногда разбуженный шуршанием у палатки старик мог сесть, развести костер и затянуть тихую песнь, чтобы возможный враг знал, что его могут услышать и обнаружить, и убрался бы подобру-поздорову.
Некоторые воины обладали таким пренебрежением к врагу, что походы с ними становились делом весьма рискованным. Пиеган Четыре Медведя вспоминал, что таковым был его близкий друг. Один раз, разобрав корраль во вражеском лагере, чтобы вывести оттуда животных, Четыре Медведя никак не мог справиться с норовистым конем, когда услышал в ночи громкий голос друга:
– Да сядь ты на него верхом и поезжай!
– Тише, тебя услышат, – испуганно прошептал Четыре Медведя.
– Ничего не могу поделать, – снова громко сказал друг. – Я не собираюсь ждать здесь всю ночь. Луна уже поднимается.
– Тише же ты, – снова зашептал Четыре Медведя и взобрался на коня. В этот момент из ближайшего типи раздался голос разбуженного мужчины.
Пиеганы не поняли его языка, но друг Четырех Медведей закричал в ответ:
– Ты лучше не дрыхни там, а выйди наружу! Тут твоих лошадей воруют! После чего друзья пустили коней в галоп и выскочили из вражеского лагеря.
В другом случае они снова крались во вражеский лагерь за лошадьми. Стояла теплая летняя ночь, и в одной из палаток, рядом с которой были привязаны великолепные кони, несколько мужчин играли в азартную игру. Пиеганы настолько заинтересовались игрой, что начали делать ставки между собой. Те, на кого ставил друг Четырех Медведей, постоянно проигрывали. Четыре Медведя попытался урезонить его, напомнив, что они приползли сюда воровать лошадей, но тот никак не хотел уходить, продолжая проигрывать. В итоге его нервы не выдержали, и он закричал из темноты игроку, кидавшему кости: «Ты выигрываешь каждый раз, но я положу этому конец!» После чего дважды выстрелил в игрока из двустволки. Друзьям пришлось бежать во весь дух, чтобы скрыться от разъяренных врагов, так и не добыв лошадей.
Правильная техника увода лошадей от палаток предполагала именно перерезание веревки, а не ее развязывание. Во-первых, веревка могла быть туго завязана или заскорузлой от влаги и холода. Во-вторых, воин предпочитал посмеяться над врагом, перерезая веревку, так как это не оставляло вопросов, что же произошло. Если лагерь был небольшим и удавалось увести из него всех лошадей, воины в насмешку часто оставляли веревку или хлыст – совершенно бесполезные вещи для безлошадных.
Опытный человек, прежде чем увести лошадь, иногда осторожно заглядывал в палатку или прикладывал к ее покрышке ухо, чтобы убедиться, что все спят. Любой шорох настораживал его, и он продолжал ждать, пока все стихнет. Бывало, что какой-нибудь старик мог не спать, сидя у костерка и покуривая. Он сидел тихо, чтобы не тревожить сна спящих родственников, но часто разводил костер побольше, чтобы согреться. Тиксир сообщал, что скиди-пауни, убедившись, что в палатке все спят, иногда пробирался в нее, тихо убивал и скальпировал спящего воина, после чего уводил привязанную у нее лошадь.
Обычаи равнинных племен были схожи, и опытный воин хорошо знал., как следует вести себя во вражеском лагере при той или иной ситуации. К примеру, укутанная с головой в одеяло фигура человека, лежащего в темноте среди палаток и всячески пытавшегося не быть узнанным, в 99 случаях из 100 будет молодым юношей, чьей единственной целью было недозволенное любовное приключение. А потому при появлении кого-нибудь из жителей лагеря он мог сделать вид, что как раз и является одним из таковых сексуально неудовлетворенных юнцов. Бывало, что собака могла прокрасться в палатку хозяев, аккуратно приподняв мордой закрывающий дверной проем полог, после чего медленно и бесшумно влезть в палатку. Такого рода шорохи, привычные жителям всех индейских лагерей, были на руку конокрадам.
Проникновение требовало не только храбрости и умения, но и способности мгновенно находить правильные решения. Индеец по имени Левая Рука однажды затаился в тени палатки, рядом с которой был привязан приглянувшийся ему конь, но люди внутри не спали, играя в одну из популярных среди краснокожих азартных игр. В конце концов, решив, что игроки слишком увлечены процессом, он выступил из тени палатки, чтобы срезать веревку, но в этот момент полог над входом откинулся и наружу вылезли двое мужчин. Левая Рука оказался прямо перед ними. Не растерявшись, он спокойно прошел рядом с ними ко входу в палатку, а они, приняв его за соплеменника, пошли своей дорогой. Подойдя ко входу, Левая Рука приподнял полог, как бы намереваясь войти, но тут же бросил его и спрятался в тени палатки. Когда мужчины скрылись, он увел коня.
Очень интересную технику проникновения в бодрствующий вражеский лагерь использовал Голова Духа, сиу. Она весьма необычна и дерзка: «Когда я отправлялся в военные походы, то всегда брал волчью шкуру (его магическим помощником был волк. – Авт.), лук со стрелами и вражескую одежду (курсив мой. – Авт.). С собой я приглашал двух-трех друзей – чем меньше группа, тем лучше, так как ее сложнее засечь врагу. О походе я предупреждал только отца. Матери я не говорил, чтобы она не беспокоилась… В тот раз я шел за лошадьми кроу… Во время походов за лошадьми мы редко нападали на замеченные вражеские отряды, а обходили их, потому что целью нашей были лошади…
Наступил вечер. Я надел одежду кроу, захваченную мной в прежних битвах, и один отправился в их (обнаруженный ранее) лагерь. Если бы это был лагерь шошонов, я бы надел шошонскую одежду, раскрасился бы, как они, и сделал бы такую же прическу, как носили шошоны, чтобы ничем не отличаться от них…
Входить во вражеский лагерь надо смело, нагло, – так, как если бы ты жил в нем и в этот момент куда-то направлялся. Проходя по лагерю, я не смотрел на лошадей. Часто один или два человека могли лежать в траве, поджидая таких воров, и потому примечать лошадей следовало боковым зрением, чтобы не вызвать у них подозрения. Когда один из них заговаривал со мной, я лишь кивал в ответ, поскольку произносить что-либо было неразумно. Чтобы никто не заговорил со мной, я продолжал идти, делая вид, что занят тем, что несу какую-то вещь под накидкой.
Так я проходил по всему лагерю кроу, разыскивая лучших лошадей, пытаясь найти тех быстрых скакунов, которых видел в деле в прошлых сражениях. Я действовал так, будто собирался пойти на пляски – мне кажется, что в своих селениях кроу всегда танцуют, – но потом поворачивал в поисках лошадей. Это занимало час или более, потому что я пытался узнать быстрых лошадей – первых четверых-пятерых, на которых нас преследовали в прошлый раз… Кроу вплетали в гривы и хвосты лучших лошадей перья, что, в свою очередь, служило признаком быстрого скакуна.
В итоге я ушел из лагеря тем же путем, которым вошел, поскольку лучше знал этот путь. Оказавшись на безопасном расстоянии, я побежал к своим, рассказал, где находятся хорошие лошади и большие табуны. Каждый по описанию решил, какую лошадь возьмет. Затем я снял одежду кроу и надел свою… в вечерней темноте… мы по одному вошли в лагерь кроу. Поскольку надо было идти смело, мы прикрыли головы накидками, чтобы спрятать перья вотаве (амулет. – Авт.)».
Не менее дерзко и находчиво повел себя сиу Нападающая Ворона во времена, когда индейцы Северных равнин уже были помещены в резервации, но все еще продолжали совершать набеги друг на друга. Он нашел старый полицейский значок, нацепил его на себя и, нагло въехав в лагерь кри у форта Белкнап, заявил, что является офицером полиции. Наивные кри поверили ему, а он украл из их лагеря почти всех лошадей и благополучно скрылся.
Весьма необычно действовал знаменитый конокрад пиеганов Белый Колчан. Он всегда вел только конные набеги и во вражеский лагерь часто отправлялся самостоятельно, оставляя воинов поджидать его на временной стоянке. В отличие от большинства краснокожих, он проникал в лагерь не ночью или перед рассветом, а вечером, когда его обитатели готовились отойти ко сну. Белый Колчан смело входил в лагерь и уводил лучших скакунов.
Выходя из лагеря к месту сбора, воин вел лошадей так, чтобы они располагались между ним и палатками. Шел он при этом немного пригнувшись. В этом случае, если кто-то из врагов вдруг увидел бы лошадей, он бы решил, что это отбившиеся животные медленно бредут из лагеря попастись. Выводя срезанных лошадей, индеец старался держаться поближе к той из них, которая, по его мнению, была самой быстрой, чтобы в случае опасности вскочить на нее и постараться скрыться в ночи. Отойдя от лагеря, воин садился верхом на лучшего коня и ехал к месту сбора.
Команчи 1830-х, по словам Берландье, собираясь напасть на врагов, старались подобраться к ним поближе, чтобы поджечь дома или угнать коней. «Сняв одежды и взяв лишь луки и копья, они ползут в траве, подкрадываясь ближе так, что даже неусыпные глаза стражей поселения не видят их. Если вдруг среди деревьев они производят какой-либо шорох, то быстро рассеивают малейшее подозрение врага, имитируя уханье сов, которых во множестве можно встретить в этой стране… Если ночь недостаточно темна или нет деревьев, за которыми можно укрыться, то после внимательного дневного наблюдения за лагерем команчи срезают кусты и ползут к врагам, держа их в руках. Приблизившись на определенное расстояние, они ждут, пока часовой повернется к ним спиной, а лишь затем ползут дальше, продолжая держать перед собой куст. Поскольку ночью, если они перемещаются таким образом, их тяжело обнаружить, команчи легко подкрадываются на достаточное расстояние, чтобы выстрелить из луков или проникнуть в табун или стадо, обратить его в паническое бегство, а затем увести. Очень часто зимой там дует жесточайший северный ветер. В техасской пустыне он дует почти постоянно, скатывая в шары сухую траву и ветки и гоняя их перед собой. Дикари знают, как пользоваться этим природным феноменом. Люди видели, как они забираются внутрь таких шаров и закатываются в них прямо в центр вражеского лагеря или в табун лошадей и выстрелом из ружья обращают их в бегство».
Злоключения подстерегали индейца на каждом шагу. Старый шайен рассказал о случае, когда кроу ночью попытался угнать лошадь, оказавшуюся дикой и необъезженной. Она сбросила незадачливого седока, и тот сломал при падении руку и ногу. Понимая, в каком незавидном положении оказался, воин соорудил из подвернувшейся палки костыль и попытался скрыться, но утром был настигнут и убит. Бывало и так, что проникший в лагерь воин по возвращении не мог найти в темноте собственные пожитки. Известен случай, когда воин кроу отправился поутру к своему табуну, пасущемуся вниз по реке, и наткнулся на привязанную к кустам вражескую лошадь. На ней было седло, уздечка, лассо, а на луке седла висел пояс, полный патронов. Как выяснилось позже, проникший в лагерь сиу просто не смог вспомнить, где же он ее привязал!
Будучи обнаруженными в лагере, воины пытались побыстрее ретироваться. Известны случаи, когда опытный воин, не имея возможности скрыться, старался спрятаться прямо в лагере – например, в небольшой ямке, поросшей кустами, а потом уже сбежать. Мало кому из жителей лагеря в первые минуты суматохи могло прийти в голову искать кого-то в таком «убежище».
Порой воины попадали в курьезные ситуации. Один кроу рассказывал., как в кромешной темноте вывел из лагеря плоскоголовых лошадь, ожидая, что она будет хорошим скакуном. Каково же было его удивление, когда «быстроногий скакун» оказался всего лишь мулом! Как он очутился у палатки, словно резвый военный конь, выяснилось, когда на его спине обнаружили засохшую кровь. Вечером хозяин перевозил на муле свежее мясо и собирался воспользоваться им утром. Еще хуже, если выведенное из лагеря животное оказывалось кобылой. У кроу это вообще не считалось деянием, и получалось, что воин рисковал зря. Кроу в большинстве случаев просто отпускал ее на волю и, если была возможность, вновь проникал во вражеский лагерь. В весьма забавную ситуацию, едва не стоившую ему жизни, попал известный кроу Ищущий Смерти. Проникнув в лагерь шайенов, он выбрал великолепного черного скакуна, обрезал веревку и стал надевать на него волосяную уздечку. Когда он затягивал уздечку, конь сделал шаг назад и… наступил на спящую у края типи собаку. Та завизжала, и из палатки выглянул человек. Он увидел конокрада, но Ищущий Смерти не растерялся, издал боевой клич, прыгнул на спину дернувшегося в сторону скакуна и… не рассчитав силы, перелетел через него. Все еще сжимая уздечку, он бросился бежать, таща за собой коня. На его пути попался небольшой, но глубокий ручей, и когда Ищущий Смерти попытался его перепрыгнуть, конь заартачился и сдернул незадачливого воина в глубокую воду. Чтобы выбраться на поросший травой заболоченный берег, кроу пришлось бросить добычу. Пули свистели у него над головой, и он побежал к небольшой роще. Там он заметил нескольких шайенов, которые залегли в засаде, поджидая его. Ищущий Смерти выпустил в них стрелы, они отступили, а он бросился бежать к другому лесочку, которого достиг незамеченным. Две шайенки на возвышенности пели победную песнь – песнь, которую незадачливый конокрад помнил спустя сорок лет после тех событий. Ему показалось, что все обитатели покинули лагерь, преследуя его. Недолго думая, Ищущий Смерти прополз по траве к ручью, а затем снова проник в лагерь. В то время, когда шайены поджигали лесок, чтобы «выкурить» конокрада, он поймал в их лагере коня, вскочил на него и, прихватив еще четырех животных, ускакал прочь незамеченным!
Серый Орел, кайова-апач. 1872 г.
Частота проникновений во вражеский лагерь зависела лишь от желания воина, его храбрости и, в какой-то мере, жадности. Чаще всего индеец пробирался к палаткам один раз, после чего стремился как можно быстрее скрыться. Но наиболее хладнокровные воины возвращались во вражеский лагерь несколько раз за ночь, чтобы увести как можно больше ценных лошадей. Иногда краснокожие конокрады могли удачно увести лошадей в первую ночь, но, решив, что этого мало, затаиться недалеко от лагеря и проникнуть в него и во вторую ночь. Самые отчаянные пытались проникнуть в лагерь за лошадьми во вторую ночь, даже если первая их попытка была неудачной и они были обнаружены и обстреляны.
Судьба вражеского воина, захваченного в лагере, была незавидной – чаще его убивали на месте, иногда перед этим подвергали жесточайшим пыткам. У него практически не было шансов выжить, хотя известны случаи, когда человека отпускали. Об одном из таких рассказал индеец из племени фоксов. В молодости он однажды проник в деревню пауни и увел много лошадей. В следующий раз он снова выбрал целью эту деревню, и вновь удача улыбнулась ему. И в третий раз тоже. Но на четвертый пауни уже ждали его в засаде. Воины схватили фокса и оттащили в жилище верховного вождя. Конокрад дрожал от страха, ожидая худшего, но пауни не спешили убивать его. Они раскрасили ему лицо, одели в красивые одежды. «Ты уже трижды удачно уводил наших лошадей, а теперь уходи и больше никогда не возвращайся», – сказал напоследок вождь. По словам фокса, он больше никогда не беспокоил пауни. Белому человеку тяжело понять, почему индейцы поступили таким образом, но для краснокожих цель этих действий была совершенно ясна. Пауни проявили благородство к врагу и вызвали уважение к себе, не опозорив его при этом.
После того как каждый воин уводил достаточное количество лошадей, собирались в заранее обусловленном месте. По обычаю, члены отряда не должны были разделяться и действовали сообща. Воины забирали оставленные пожитки, садились верхом и без промедления уезжали. Для отставших иногда оставляли какой-либо знак-указатель. Удалившись на достаточное расстояние, где их уже нельзя было услышать, они начинали бешеную многодневную скачку в сторону дома. Даже если в лагере моментально обнаруживалась пропажа, воины все равно по возможности устремлялись к назначенному месту сбора, потому что вместе было легче отбиваться от погони.
Если кто-нибудь первым возвращался на место, забирал свои вещи и, не дождавшись товарищей, уезжал, он подвергался серьезной критике. Однако и в этом случае воин мог самостоятельно принимать решения и поступать в зависимости от сложившейся ситуации. Однажды шайены ночью отправились в лагерь кроу, чтобы увести лошадей. Первым на место сбора вернулся воин, который выкрал большой табун и, не дожидаясь товарищей, взял свои вещи и уехал. В родное селение он прибыл первым, где объяснил свой поступок следующим образом. Он увел у кроу так много лошадей, что, если бы задержался и уехал вместе с остальными, его огромный табун замедлил бы бегство всего отряда, тем самым он подверг бы друзей дополнительному риску. Объяснение было принято.
Случалось, что воины оставляли без средств передвижения целые общины. В таких случаях враги не могли даже преследовать конокрадов. Обычно табуны паслись на некотором расстоянии от лагеря – порой в нескольких милях от него, в укромном месте. Их уводили ночью, и пропажа обнаруживалась только утром, когда хозяева приходили, чтобы отвести табун на водопой. Иногда индейцы угоняли огромные табуны прямо из-под носа владельцев, проявляя при этом отчаянную храбрость и большую изобретательность. Как правило, пострадавшими оказывались неопытные белые переселенцы или слишком уверенные в себе армейские офицеры. Полковник Томас Мунлайт лишился коней, отмахнувшись от советов опытных людей, рекомендовавших выставить охрану во время привала. Индейцы угнали всех лошадей, вынудив солдат сжечь седла и пешком возвращаться в форт Ларами. Генерал Гренвилл Додж, командующий департаментом Миссури, сообщал: «Полковник Мунлайт позволил индейцам неожиданно напасть на свой лагерь и угнать табун. Я приказал уволить его со службы».
При нападениях на индейские лагеря крупных вражеских сил угон табунов становился первостепенной задачей противника. Основной метод заключался в том, чтобы обратить лошадей в паническое бегство и направить их в нужном направлении. Кроу использовали для этого специфический музыкальный инструмент, называемый «бычий ревун», – плоскую дощечку с привязанной к ее концу веревкой. Когда дощечку раскручивали, держа за конец веревки, она производила громкий жужжащий звук, который очень пугал животных, и они уносились прочь. Чаще всего для этих целей применяли одеяла или бизоньи накидки. Именно так потеряли всех лошадей люди из охотничьей партии Стюарта. Они переночевали на берегу реки, а рано утром поднялись – одни начали готовить завтрак, а другие собирать поклажу к дальнему переходу. Стреноженные лошади паслись неподалеку на лужайке. Неожиданно раздались крики: «Индейцы! Индейцы! К оружию!» Мимо лагеря пронесся конный кроу с красным флагом в руке и остановился на ближайшем холме, размахивая им. В этот момент на другой стороне лагеря, за пасущимися лошадьми, раздался дьявольский крик и появилось несколько индейцев, с гиканьем скакавших к табуну. Испуганные животные, привлеченные развевающимся флагом, в панике помчались к кроу-одиночке. Всадник развернул коня и поскакал, преследуемый обезумевшими лошадьми охотников, подгоняемыми вопящими краснокожими. Трапперы похватали ружья и попытались отрезать индейцев от своего табуна, но в тот же момент раздались военные кличи с другой стороны. Это другая группа краснокожих попыталась захватить оставленную в лагере поклажу. Трапперам пришлось бежать обратно, чтобы спасти ее. Индейцы промчались мимо, а один из них на скаку приподнялся в седле, выкрикнул несколько ругательств и шлепнул себя по заду в самой издевательской манере. Позднее Стюарт сообщал, что кроу было не более двадцати человек, и он не смог не восхититься хитростью краснокожих, отметив, что никогда не слышал о более отважных действиях индейских воинов.
Генерал Дэбней Мори пострадал похожим образом от команчей: «Этой ночью, когда весь лагерь задремал, налетели команчи. Они промчались по лагерю на полном скаку, размахивая одеялами и бизоньими накидками и вопя, словно демоны. В результате все животные команды Кука в панике понеслись прочь, и на следующее утро он обнаружил себя пешим посреди безбрежной равнины. Он оставался там, пока не смог получить достаточно лошадей, чтобы перетащить фургоны в форт».
Вашингтон Ирвинг сообщал, что индейцы пользуются двумя основными методами при угоне табунов у белых путешественников. Ночью воин пробирается в табун, тихо отводит вожака от лагеря, а остальные лошади сами идут следом, не производя при этом никакого шума. В другом случае воин также скрытно пробирается в табун, медленно садится верхом на коня, после чего пускает его галопом. Весь табун при этом впадает в панику и несется следом.
Глава 9
Нападение на врага и поведение воина в бою
Самым важным элементом подготовки к бою считалось совершение определенных личных ритуалов, дарующих защиту и поддержку духов-покровителей и племенных божеств. Порой, когда неожиданно сталкивались два больших отряда, воины не бросались в бой сразу, а давали друг другу время выполнить необходимые ритуалы. Если же нападение оказывалось неожиданным и времени для этого не было, индейцы везли контейнеры с военной одеждой в бой, поскольку считалось, что она также обладает сверхъестественными силами, способными защитить бойца и даровать ему удачу.
Индейцы раскрашивали себя, пели магические песни и надевали всевозможные военные амулеты. Например, среди амулетов пиегана Ленивый Мальчик, которые он надевал в битву, было совиное перо, носимое им в волосах. «Даже если пуля попадет в меня, она не причинит никакого вреда, пока я ношу его», – утверждал он. Другим амулетом была выкрашенная в красный цвет шкура койота, носимая им вокруг шеи. По его словам: «Койот видит далеко и никогда не упускает своей цели». Молодые воины, сомневающиеся в силе своих амулетов, могли «призвать на помощь» кого-нибудь из старших бойцов, которые давали им в бой часть (перо и т. п.) своего военного амулета.
Воины обязательно осматривали оружие. Луки перед нападением на врага проверяли, натягивая тетиву – убеждались, что она в порядке и не порвется. Из колчанов доставали стрелы, разглаживали перья, осматривали крепление наконечников, накладывали стрелы на тетиву. Лошадей перед боем водили взад-вперед, чтобы они помочились, иначе у них могли случиться колики.
Если отряд был конным, обычных лошадей, вместе с поклажей, оставляли в скрытом месте, пересаживаясь на боевых коней. Такое место могло располагаться в нескольких часах езды от лагеря противника.
Красное Одеяло, шайен. 1870-е гг.
Многие воины раздевались перед боем, оставляя на себе лишь набедренную повязку и мокасины. Они отправлялись в бой обнаженными, потому что были недостаточно богаты и просто не имели красивой одежды. Черноногие говорили, что среди их воинов таковых было большинство. Но существовала еще одна причина для снятия одежды перед боем – опасные раны. С пулей или стрелой кусочки материи попадали в рану, а такие раны были опасны и даже в легких случаях плохо заживали. Пауни иногда снимали набедренную повязку и обвязывали ее вокруг головы. Иначе во время быстрых маневров она могла мешать всаднику. Кроме того, разодетый в богатые одежды воин сразу привлекал к себе внимание врагов. Омахи, как и представители многих других племен, в бою были одеты лишь в набедренные повязки и мокасины. Они также могли надеть шкуру какого-либо животного, если оно было связано с их видением. Например, воин Жингагахиге носил волчью шкуру, в которой была сделана прорезь для головы так, чтобы голова волка покоилась на груди, а украшенная перьями шкура ниспадала по спине. Но часто бывало и так, что воин надевал в бой лучшие одежды, чтобы в случае гибели родственникам и друзьям не пришлось одевать его тело красиво, дабы он предстал перед Великим Духом, как подобает воину.
Одевался воин перед боем или раздевался до набедренной повязки, во многом зависело от того, насколько он был готов умереть в этот день. Эту мысль подтверждают и слова одного сиу, разодевшегося в лучшие одежды перед битвой с генералом Круком на Роузбад. Он сказал, что, если его убьют, он хочет умереть в этой красивой одежде. Иначе те, кто увидит его тело на поле боя, могут посмеяться: «Он был бедняком и, должно быть, никчемным воином. Посмотрите, какой он жалкий и убогий». Кроме того, по словам индейцев, красивая военная одежда придавала человеку смелости.
Оглала-сиу Громовой Медведь утверждал, что, если воин перед боем распускал косы, это означало, что он собирался совершить деяние отчаянной храбрости. Чтобы они не мешали в бою, их стягивали лентой.
Представители некоторых воинских обществ и колдовских культов также совершали определенные церемонии. Например, члены тайного общества племени омаха, называвшегося Пауни Черного Медведя, прежде чем отправиться в битву, втирали в тело особое колдовское зелье красного цвета, что давало им защиту от вражеских пуль и стрел, и натирали им пули, чтобы они вернее убивали врагов. Если лошадь члена общества уставала, они давали ей поесть немного этого колдовского зелья. Индеец с гордостью надевал в бой регалии своего воинского общества, зная, что духи его соратников по обществу с ним и помогут ему. В битве он мог громко выкрикнуть, что принадлежит к тому или иному обществу, члены которого были хорошо известны своей храбростью. Члены Медвежьего культа ассинибойнов, готовясь к бою, одевались строго определенным образом. Они раскрашивали лицо красной краской, а затем делали вертикальные «царапины», символизирующие следы медвежьих когтей, снимая ногтями часть краски с обеих сторон лица. После чего рисовали черные круги вокруг каждого глаза и рта. На шею, поверх кожаной рубахи, выкрашенной в желтый цвет и с множеством пробитых дырочек, а также украшенной бахромой по низу и по концам рукавов, надевалось ожерелье из когтей медведя. Маленький прямоугольный кусочек кожи, вырезанный из самой одежды, свисал в центре груди. Верхняя часть головы членов культа была выбрита, и с каждой стороны волосы скатаны в шары, схожие с ушами медведя. Они носили отличительный нож, представлявший собой широкое, плоское, обоюдоострое металлическое лезвие, к рукояти которого была прикреплена медвежья челюсть. Среди ассинибойнов это оружие было известно как «медвежий нож:». В схватке член культа мог также нести щит, на лицевой стороне которого был изображен медведь. В бою члены культа должны были вести себя очень агрессивно.
Попадая в тяжелое положение, воины давали клятвы Высшим Силам при удачном исходе боя и возвращении домой со скальпами или добычей принести ту или иную жертву. Порой жертвоприношения совершались и перед схваткой с врагом. Воины черноногих, обнаружив врага, иногда рассаживались в круг, а их предводитель или старший по возрасту член отряда взывал в молитвах об успехе. После этого все жертвовали Солнцу кусочки собственной кожи. Молящийся присаживался около воина, втыкал иглу в его кожу, оттягивал ее и срезал ножом около 2,5 см в диаметре. Затем он обмакивал срезанный кусочек в черную краску, поднимал его вверх к солнцу и молился об успехе жертвующего. Этот кусочек он клал на материю и срезал новый. Так ведущий обходил всех поочередно. Ожидалось, что каждый пожертвует по два кусочка кожи, но число их было неограниченно, некоторые жертвовали по четыре и более. Собранные кусочки связывали в узел в углу материи, которую привязывали к шесту, обернутому диким шалфеем. Получившийся флаг водружали на вершине холма или закрепляли на дереве в качестве пожертвования Солнцу. О таком пожертвовании всегда говорили как о кормлении Солнца собственной плотью, и оно считалось одним из величайших, на которые способен человек. По словам черноногих, так поступали во время каждого похода, и у многих воинов руки и ноги были покрыты шрамами. «По ним мы до сих пор можем сказать, кто из наших стариков в молодости побывал на тропе войны много раз», – поясняли они. У некоторых насчитывалось более сотни таких шрамов. Они шли рядами по рукам, ногам, груди и спине. Справедливости ради следует отметить, что пожертвование кусочков кожи также могло производиться родственниками находившегося в походе воина или по иным, не связанным с войной причинам. Но чаще всего подобные шрамы на теле мужчины появлялись все же именно по причинам, связанным с просьбами о военном успехе. Кроме того, воин мог принести в жертву ценные для него вещи или обещать стать спонсором определенных церемоний. Шайены, например, приносили жертвы племенному талисману (Магическим Стрелам). Однажды небольшой отряд шайена Высокий Волк наткнулся на огромную охотничью партию кроу, двигавшуюся в их направлении. Если бы кроу обнаружили их, у шайенов не было бы ни единого шанса. Тогда Высокий Волк обратился к священному племенному талисману Магическим Стрелам, поклявшись в случае удачного возвращения отряда домой преподнести им в подарок одеяло: «Пусть Вы далеко от нас, но мы всегда верим, о Стрелы, что Вы слышите, когда кто-либо взывает к Вам. Я прошу, ослепите кроу, чтобы они не заметили нас». Кроу прошли совсем рядом с шайенами, ни разу не посмотрев в их сторону. Вернувшись домой, Высокий Волк взял красивое одеяло и отправился к Палатке Магических Стрел, которые висели перед входом. Он встал у палатки, держа одеяло в руках, а затем сделал четыре шага по направлению к ним и обернул одеяло вокруг Стрел. После этого он зашел в палатку и выкурил трубку с их хранителем. Он поблагодарил Стрелы и попросил хранителя пойти с ним в его палатку. После трапезы Высокий Волк сказал, хранителю: «Когда ты пойдешь к себе, возьми в дар лошадь, привязанную перед моей палаткой».
Фрэнсис Лафлеш указывал, что перед атакой на врага предводитель осейджей (Священный Воин) закреплял на спине у восьми «командиров» по шкурке ястреба, символизирующие отвагу и неустрашимость. После этого они не могли повернуть назад, а должны были атаковать врага. В другом месте Лафлеш писал, что в поход брали только одного «ястреба», принадлежавшего клану Священного Воина, и только он закреплялся на спине главного «командира». В битву предводитель военного отряда осейджей всегда нес одну из Священных Связок племенных кланов. У каждого из 24 осейджских кланов имелось несколько таких связок, но все они имели единую форму и содержание и назывались ястребами или ястребиными связками. В каждой из них обязательно находилось восемь основных предметов, каждый из которых имел символическое значение. Среди них шкурка ястреба, орлиная лапа и скальп. Шкурка ястреба символизировала храбрость воинов каждого клана.
Отправляясь в бой, воин часто набрасывал на шею своего скакуна петлю веревки, а свободный конец засовывал себе за пояс с правой стороны. Если он падал на землю, то мог остановить коня, схватив веревку, пока она разматывалась. Сиу Белый Бык весело смеялся над картинами белых художников, на которых индейцы скакали, а концы веревок волочились за ними по земле. По его словам, они никогда не поступали так ни на охоте, ни в бою, поскольку это было слишком опасно. Веревка могла за что-нибудь зацепиться, или на нее могла наступить лошадь соплеменника или противника.
Если разведчики крупного военного отряда обнаруживали кочующий лагерь либо отряд краснокожих или бледнолицых врагов и силы противника были меньше или хотя бы равны, воины устраивали на их пути засаду и неожиданно нападали. Такая тактика редко срабатывала, потому что в отряде всегда находился какой-нибудь юный смельчак, намеревавшийся показать перед соплеменниками свою удаль и первым посчитать «ку» или убить противника. В то время как более опытные воины ожидали, пока враги подойдут ближе, юнец ударял пятками по бокам коня и с гиканьем мчался навстречу врагам, выдавая тем самым присутствие своего отряда. Все белые современники, сражавшиеся с индейцами, особо отмечали, что наиболее отчаянными воинами среди них были именно юнцы.
По вражеской территории отряд пробирался скрытыми тропами.
Художник Ч. Ремингтон
Когда разведчик сообщал о приближении врагов, предводитель оповещал людей о намерении атаковать их из засады. Разведчики отправлялись наблюдать за передвижением противника, а воины укрывались за холмом, в овраге или в лесочке. Если несдержанный смельчак выдавал засаду, остальные не теряли времени и скакали вслед за ним. В случае нападения на кочующую общину ее воины старались сдержать натиск налетевших противников, давая женщинам и детям возможность бежать. Вражеский отряд, в составе которого было достаточное количество воинов, мог принять бой. Если же отряд был маленьким, воины старались найти место, где можно закрепиться и отбить атаку.
Об одном из нападений на кочующую общину хункпапа-сиу, совершенном воинами кроу летом 1858 года, старики помнили еще в начале XX века. Стоял чудесный солнечный день. Длинная процессия тянулась через прерию – впереди находилось двое мальчишек, а на флангах и позади процессии группками ехали воины, шутя и переговариваясь. Неожиданно из-за ближайшей возвышенности выскочило пятьдесят кроу, галопом мчавшихся к началу колонны. Земля сотрясалась от грохота двухсот копыт, а на металлических наконечниках копий играли отблески солнца. Впереди скакал, предводитель кроу в великолепном головном уборе, длинный хвост которого развевался за его спиной, словно странная оперенная грива. Нападавшие врезались в начало колонны, и громкий военный клич пронесся над равниной.
Все смешалось. Испуганные вьючные лошади брыкались и вырывались из рук женщин, собаки бросились врассыпную. Одни женщины визжали от страха, другие затянули песнь Храбрых Сердец, подбадривая своих мужчин. Дети хныкали. Старики пытались перекричать шум, призывая женщин не бежать, а собраться на хребте и удерживать лошадей. В то же время мужчины и юноши собирались отразить врага. Кроу отрезали мальчишек и убили одного из них на глазах у соплеменников.
Сиу быстро пришли в себя и бросились на врагов с двух сторон, но безуспешно – кроу легко удерживали позиции, медленно отступая. Через некоторое время кроу все же повернули коней и поскакали прочь. Когда сиу начали нагонять, один из них развернулся, прикрывая отход. Он разъезжал взад-вперед, размахивая заряженным ружьем, и никто из сиу не осмеливался приблизиться. Лишь один старик, мучившийся несколько дней зубной болью, побежал к нему. Он был слишком стар для рукопашной, но, увидев, что его соплеменники боятся напасть на одинокого кроу, закричал:
– Оставьте этого кроу мне! Прошлой ночью у меня жутко болел зуб, и я хочу умереть! Настал мой час!
Когда кроу заметил бегущего к нему человека, он спрыгнул с коня и встал в ожидании. Прежде чем сиу смог выпустить в него стрелу, кроу выстрелил из ружья и попал в плечо, отчего лук выпал из рук старика, но он не остановился. Кроу откинул ружье и хладнокровно вытащил нож. Старик тоже попытался выхватить свой, но ножны соскользнули за спину, и старые пальцы не могли ухватить рукоять. Кроу накинулся на него, схватил за седые волосы и несколько раз ударил ножом. Старик пытался защититься голыми руками, а опешившие сиу в это время стояли в стороне и смотрели, как враг убивает их соплеменника. Когда один из них все же бросился на помощь, было уже поздно. Кроу вонзил нож в макушку несчастного, и тот упал замертво. Кроу отпихнул труп, вскочил на коня и ускакал. Лишь после этого сиу пришли в себя. Злые и пристыженные, они преследовали врагов под палящим солнцем на протяжении тридцати миль, загнав шесть лошадей, но им удалось убить десяток кроу.
Другой вид засады воины устраивали, зная о намерении врагов атаковать их лагерь. Году в 1852-м у р. Рипабликэн разведчики военных отрядов пауни и шайенов обнаружили друг друга, но первые, в отличие от последних, об этом не знали. Шайены, понимая, что пауни обязательно атакуют их, когда все уснут, вошли в лес, разожгли большой костер, поели, а затем скрытно нарубили много бревен и обернули их бизоньими накидками и одеялами, уложив у костра, словно они были спящими людьми. После этого шайены спрятались и стали ждать. К середине ночи, когда костер начал затухать, появились крадущиеся пауни. Они яростно набросились на лежащих у костра «людей», но были неожиданно атакованы прячущимися неподалеку воинами и перебиты. Старый индеец, рассказывая эту историю в начале XX века, добавил: «Даже сегодня шайены часто смеются над тем случаем».
Не рискуя нападать на сильного противника в лобовую, понимая, что потери будут слишком велики, индейцы пытались выманить часть врагов и разделаться с ними подальше от их основных сил в удобном для себя месте. Одной из стандартных тактик выманивания была атака небольшим отрядом воинов, в расчете на то, что враги погонятся за ними и попадут в заранее подготовленную засаду. Они также могли ворваться в лагерь и угнать часть табуна. Обычно такой отряд насчитывал один-два десятка воинов – количество, достаточное для того, чтобы враги поверили, что это отдельный, самостоятельный отряд. Практически всегда он состоял из молодых и честолюбивых воинов, что удовлетворяло всех. Это позволяло рвущейся в бой молодежи совершить атаку первыми, что они наверняка постарались бы сделать в любом случае, несмотря на сдерживающие указания опытных бойцов и предводителей, чем заранее бы выдали засаду. А старшему поколению давало шанс поучаствовать в полноценном сражении, после того как молодые приведут за собой взбешенных врагов. Сиу говорили, что существовала ревность между начинающими и опытными воинами. Возможно, что данная тактика как раз и произошла от желания опытных людей обратить в свою пользу безудержную смелость молодого поколения. Поскольку засаду устраивали в одной-трех милях от вражеского лагеря или укрепления, лошади преследователей за время погони уставали, и впоследствии бойцы на свежих скакунах легко нагоняли их. Подобную тактику применили Солдаты Псы шайенов у Джулесберга, штат Колорадо, 6 января 1865 года, а также сиу, шайены и арапахо в Битве Феттермана у форта Фил-Кирни, штат Вайоминг, 21 декабря 1866 года. Но даже при такой тактике горячие воины, оставшиеся в засаде, часто не выдерживали и преждевременно атаковывали, срывая весь замысел.
Этой тактикой индейцы пользовались в войне как против белых, так и против краснокожих противников. Много Подвигов рассказал, как действовал отряд кроу, обнаружив большой лагерь сиу: «Было решено на рассвете выслать Волков (разведчиков. —Авт.), чтобы разъярить сиу и заманить их в ловушку. Засаду устроили на некотором расстоянии от селения, а Волкам велели поближе прокрасться к врагу, убить одного-двух, а затем, отбиваясь, отступать, создавая впечатление, что они являются самостоятельным отрядом». Выехало несколько групп Волков (всего около двадцати воинов), а триста кроу поджидали в зарослях, готовые прикончить сиу. Такую же тактику индейцы применяли, если лагерь противника был слишком силен – знали, что часть воинов останется охранять его. Вождь пауни рассказал Джеймсу Томасу, как однажды приблизился к селению осейджей – слишком крупному для его отряда. Укрывшись за большим холмом вдали от селения, он выслал вперед восемь воинов на хороших лошадях. Осейджи, заметив непрошенных гостей, сразу бросились в погоню. Домчавшись до холма, воины пауни разделились – четверо поскакали слева вокруг холма, а четверо справа. В этот момент вождь пауни издал боевой клич, и его воины накинулись на врагов. Осейджи повернули коней, но уставшие животные не могли спасти своих опрометчивых хозяев и, по словам пауни, около сотни несчастных пали от рук их разъяренных соплеменников.
Иногда в роли приманки мог выступить воин-одиночка. Около 1820 года шайены захватили лагерь кроу, состоявший из 100 палаток (около 700 человек). Это был страшный удар для племени. Вскоре у шайенского лагеря появился всадник кроу. Он ездил вперед-назад, и люди не могли понять, плачет он или поет. Двенадцать молодых воинов вскочили на лошадей и помчались за ним, несмотря на предупреждение некоторых людей, что это может оказаться ловушкой. Кроу повернул коня и поскакал, но складывалось впечатление, что его конь не может бежать быстро. Когда они проскакали в небольшое ущелье, преследователей атаковал огромный отряд. Восемь юношей нашли там свою смерть.
Красная Ворона, верховный вождь бладов (кайна). 1895 г.
Порой, чтобы заманить врага, противники имитировали бизонов. Верховный вождь бладов Красная Ворона рассказывал о такой уловке: «Зная, что, увидев огромный отряд, кри побегут, мы укрылись в низине, а несколько наших воинов вывернули бизоньи накидки мехом наружу, пошли на ближайший холм и начали имитировать бизонов. Уловка сработала, и приблизившиеся кри очутились в ловушке». Свидетелем эффективности этого метода стал Джордж Кэтлин во время пребывания в поселении манданов. Голодные индейцы уже несколько дней исполняли специальную пляску, призванную при помощи магических сил привлечь к деревне стада бизонов. Пляска не должна была прерываться, пока не появятся бизоны, и иногда продолжалась две-три недели, но, по сведениям Кэтлина, всегда приносила удачу. На холмах вокруг поселения стояли дозорные, чтобы при появлении зверей подать сигнал соплеменникам. И вот утром четвертого дня дозорные сообщили, что вдали замечено стадо бизонов. Барабаны смолкли, «каждое сердце забилось от радости, а глаза наполнились слезами утешения», и молодые охотники поскакали туда, куда указывали дозорные. Неожиданно среди всеобщего веселья раздались пронзительные крики. Женщины и дети взобрались на крыши земляных домов и увидели двух скачущих назад охотников. Из лощины выскочил еще один, а затем появились другие, яростно настегивающие коней. Вскоре охотники оказались в поселении, и их вид сам говорил за себя – грудь одного была покрыта кровью, другой сжимал в руке свежий скальп, третий выбросил оружие, положившись на быстроту своего скакуна… Еще недавно счастливые жители деревни теперь плакали и стенали. Ночью сиу подобрался к селению манданов и, увидев, что те пляшут, призывая бизонов, пошли на хитрость. Утром около десятка их воинов накинули на себя бизоньи шкуры и на вершине отдаленного холма начали имитировать бизонов так, чтобы их заметили дозорные манданов, что и произошло. Когда охотники приблизились к ним на полмили, «бизоны» скрылись за холмом. Через некоторое время из небольшой лощины выскочило около полусотни сиу, а когда манданы повернули, с другой стороны холма появился еще больший отряд. В тот день сиу улыбнулась удача. Их уловка сработала, они преследовали охотников на протяжении нескольких миль и сумели убить около десяти из них.
Другой метод, связанный с охотой на бизонов, применили шайены, выдав себя за охотников. Отряд шайенов наткнулся на большую группу охотников кайовов и их женщин. Совершить лобовую атаку было неразумно, и потому их предводитель Дикобраз-Медведь пошел на хитрость. Он крикнул своим воинам, чтобы они спрятались, а сам, бросив копье на землю, начал скакать на вершине холма взад-вперед, делая знаки, что видит бизонов. Кайовы приняли его за соплеменника, обнаружившего животных, и поскакали к нему. Дикобраз-Медведь не поворачивал к ним лица и продолжал делать вид, что вглядывается в прерию. Когда кайовы приблизились, шайены неожиданно атаковали их и всех перебили, несмотря на численное превосходство врага.
Старожилы рассказывали, что порой индейцы, пытаясь незаметно приблизиться к белым путникам на открытой равнине, свешивались сбоку своих лошадей, чтобы издали они походили на диких мустангов. Оказавшись недалеко от своих жертв, воины неожиданно с гиканьем атаковали несчастных и убивали.
И хотя на практике воины Дикого Запада использовали ограниченное количество уловок, нельзя сказать, что они не учились ничему новому. Так, во время одной известной битвы[36] имевший солдатский горн индеец путал белых вояк, отвечая на сигналы солдата-горниста противоположными сигналами – на сигнал «наступление» он давал сигнал, «отступление», а на «отступление» – «наступление».
Обычно индейцы нападали на вражеские лагеря на рассвете, хотя черноногие и сиу часто обстреливали стоянки трапперов и путешественников по ночам. У омахов атака на врага проводилась на рассвете, и такая битва называлась «Ударить среди жилищ». Пауни рассказывали, что сиу нападали на их поселения по утрам и перед этим подавали друг другу сигналы, подражая воронам. Старик, юность которого прошла в Небраске, рассказывал, что если он ехал и неожиданно слышал звук, похожий на крик вороны, то «знал, что сейчас подвергнется нападению». Пауни прежних лет говорили: «Когда слышишь голос вороны, остановись и внимательно осмотрись. Возможно, это вовсе не птица». По словам шайенов, ассинибойны в ранние времена часто нападали на их лагеря по ночам. Они носили рожки, сделанные из полых стеблей какого-то растения, звуки которых напоминали весенний зов быков-бизонов. Приближаясь к чужому лагерю, ассинибойны дули в эти рожки, и их враги думали, что это всего лишь бизоны, а те затем неожиданно нападали на них. Равнинные кри имели обычай, приближаясь к лагерю противника, переговариваться в ночи воем койота, но, по словам Хвоста Ласки, многие блады умели отличить имитацию воя койота от настоящего воя. Сиу утверждали, что кроу перед нападением или проникновением во вражеский лагерь подавали друг другу сигналы криком совы. Команчи никогда не нападали в темноте, не устраивали набегов, если рога полумесяца были повернуты вверх или была вероятность дождя, после которого их следы четко видны на сырой земле. Излюбленным временем для нападения был период полнолуния. Они наносили быстрые удары при лунном свете или, если обстановка была благоприятной, налетали на изолированные поселения среди дня. Тогда они убивали и захватывали в плен людей и угоняли скот и лошадей в свой временный лагерь. План нападения составлял вождь, но в бою каждый воин действовал, так, как подсказывал ему личный опыт. Первое, что обычно делали краснокожие, нападая на вражеский лагерь, – пытались отрезать противника от табуна, лишив его мобильности. Либо они мчались сквозь спящий лагерь, стреляя по палаткам и выскакивающим из них людям, стараясь угнать всех привязанных у палаток и находившихся в загонах лошадей. Привязанные лошади пугались неожиданного шума, вырывали веревки и скакали следом за всадниками. После этого было проще справиться с противниками.
Практичный Вильям Гамильтон вывел довольно верную формулу, которую следовало использовать в боях с индейцами: «Убивая вождя, вы выигрываете сражение». Берландье писал: «Они считают, что жизнь одного из их людей стоит сотни врагов, и потому наиболее выдающаяся победа воспринимается как поражение, если при этом пролита кровь соплеменников». Как правило, когда в бою убивали одного или нескольких влиятельных людей, краснокожие прекращали драться и уходили. Опознать наиболее опасных воинов было легко по одежде и знакам отличия, но, поскольку все они были очень опытными бойцами, убить их оказывалось непросто. Если же индейцы защищали женщин и детей, этот метод не срабатывал..
Воины, готовые к битве. Художник Г. Терпининг
Тиравахат-веситава, индеец пауни, говорил, что его соплеменники имели два выражения, относящиеся к тактике ведения боя: 1) скирикикурури, или Подобные Волкам, описывало воинов, умевших укрываться на местности, где, казалось, невозможно спрятаться; 2) mupappupueucucam, или Они Идут Бок о Бок (сражаться), применялось для описания боевого формирования, которое представляло собой шеренгу воинов, стоявших плечом к плечу лицом к врагу. Наступая, они передвигались боком, чтобы подставлять врагу меньшую поверхность своего тела. В шеренге воины стояли согласно принадлежности к тому или иному военному обществу. Каждая такая группа состояла из 10–20 человек и располагалась метрах в трех от другой. Воины держали эмблемы своего общества, например копье с различными перьями, прикрепленными к древку. Но раскраска у каждого была индивидуальной. Джордж Белден, присоединившийся к отряду сиу в набеге на пауни, подтверждает эту информацию: пауни «развернулись в длинную линию и, приближаясь, начали битву, выпуская в нас тучи стрел». Затем, «пока одна группа пауни продолжала сражаться с нами по фронту, другая группа скрытно спустилась вниз по реке, переправилась через нее и зашла в тыл моим воинам». Сиу потерпели поражение и отступили.
В крупных сражениях у пауни руководство брал на себя вождь общины или селения. Вскочив на лошадь, он выбирал в стороне удобную позицию, откуда мог наблюдать и управлять действиями. Разведчики сообщали ему о местонахождении врагов. Сведения передавались группам воинов, собравшимся в соответствии с принадлежностью к тому или иному воинскому обществу. Вождь также следил за фланговыми перемещениями врагов и в случае опасности предупреждал сражающихся воинов. Каждой из групп мог командовать какой-либо из великих воинов, хотя, в зависимости от обстоятельств, всякий боец принимал решения самостоятельно. Среди сообщений белых современников встречаются упоминания о подобной практике руководства битвой и среди других племен, но обычно централизованного управления не было. И хотя вожди и лидеры выкрикивали рекомендации, они не были приказами, и выполнять их или нет, каждый боец решал для себя сам.
В отряде всегда существовало два типа воинов, чьи обязательства и действия различались. Обычными воинами считались все мужчины, способные держать в руках оружие. Если ситуация становилась крайне опасной или отряд отступал, они могли бежать, не опасаясь навлечь на себя позор. Их действия подвергались насмешкам, только если они проявляли трусость или позволяли застигнуть себя врасплох. Вторую группу составляли воины, давшие обет никогда не отступать перед врагом. Эти храбрецы сражались до смерти, даже если враги во много раз превосходили их численно. Есть все основания полагать, что главную роль в наступательной войне во всех племенах играли именно представители наиболее агрессивных воинских обществ и люди, занимавшие в обществах посты «офицеров» (носителей определенных регалий), а также амбициозная молодежь, стремящаяся завоевать себе имя среди соплеменников. Слишком многое в социальной жизни племени зависело от военных заслуг, и молодой человек, не проявивший себя на тропе войны, был никем. Стремясь завоевать общественное признание, молодые бойцы, в отличие от более опытных, не раздумывая бросались на самые опасные участки боя, совершая подвиги или погибая. Еще Рандольф Мэрси в 1850-х годах особо отмечал, что даже при не предвещающей неприятностей встрече с молодыми воинами стоит быть особенно внимательными и всегда держаться настороже.
По утверждению Декоста Смита, во время пеших атак индейцы часто бежали на врага, высоко прыгая из стороны в сторону, чтобы в них тяжелее было попасть. Эдвин Дениг также сообщал, что в бою каждый воин пытался укрыться за каким-либо деревом, кустом или валуном, но, если таковых не было, он постоянно прыгал из стороны в сторону, ни секунды не оставаясь на месте. Один пауни так описал поведение своих бойцов: «Наши воины перекатывались, вскакивали, падали на землю, зигзагообразно перебегали с места на место, все время стреляя».
Подбираясь к занявшим хорошую позицию врагам, воин старался укрываться от вражеских пуль. Коминакус, предводитель кри, во время боя с черноногими даже использовал для этого тело погибшего вождя союзных ассинибойнов. Он прикрывался им, как щитом, пока пули вонзались в мертвеца, не причиняя вреда ему самому. Чтобы подкрасться незаметно, воины укрывались в густой траве, за валунами и деревьями либо пробирались по оврагам и расщелинам. Если спрятаться было негде, воины закрепляли на голове пучки травы.
Когда сталкивались две крупные силы, индейцы вытягивались в боевой порядок – растянутую массу воинов, состоящую из различных групп, каждая из которых собиралась около своего предводителя. Тем не менее эти группы образовывали единый фронт. Они могли атаковать все вместе или по отдельности. Интересно отметить, что индейскую атаку обычно вел тот, чья лошадь была самой быстрой и у кого при этом хватало храбрости и безрассудства первым оказаться перед врагами. Обе стороны распевали военные песни и осыпали друг друга ругательствами. Лобовые атаки использовались крайне редко. Индейцы скорее уходили от боя с противником, даже если значительно превосходили его по численности, но могли при этом потерять много своих воинов. Лишь в редких случаях, когда безумная ярость обуревала их, они решались на лобовую атаку. В этом случае индейцы всей массой кидались на врага. Если огонь противника был яростным, они отступали, чтобы перегруппироваться и атаковать вновь. Но последующие атаки, как правило, были менее безрассудными. Священник Менгарини, весной 1846 года ставший свидетелем крупного сражения между черноногими и плоскоголовыми, писал: «Стрельба уже началась с обеих сторон, и вся равнина была покрыта всадниками, старающимися убить кого-нибудь из врагов. Индейская битва состоит из бесчисленного числа одиночных схваток. У них не существует званий, батальонов или объединенных действий. «Каждый за себя!» – вот их основной принцип, и победа зависит от персональной храбрости и искусства верховой езды».
В схватке конного воина с пешим первый зачастую пытался сбить врага своим скакуном и затоптать до смерти. Два вождя гровантров – Большая Дорога и Волчья Шкура Вокруг Его Шеи – были известны тем, что убивали своих врагов именно таким способом. Подобный поступок причислялся к подвигам. Следовавшие за всадником воины считали на сбитом враге «ку» или убивали его. Сбив врага с лошади дубинкой или копьем, индейцы часто спрыгивали с коня, чтобы прикончить его или вступить в рукопашную схватку. Пиеган Ленивый Мальчик утверждал, что некоторые его соплеменники превосходно умели делать сальто с коня назад, всегда приземляясь на ноги с оружием в руках, готовые к бою. Для рукопашной с пешим противником часто спешивались кроу, сиу и шайены. На вопрос, почему индейцы так много внимания уделяли рукопашным схваткам, в достатке имея оружие, способное убить врага на расстоянии, один из черноногих ответил: «Мужчина добивается славы храброго воина, убивая врага в рукопашной, когда каждый может увидеть его действия».
Если сходились два больших, но равных по силе лагеря или отряда и обе стороны имели время подготовиться, сражения, как правило, не были кровопролитными. На лобовую атаку обычно ни одна из сторон не решалась. Если же нападение было неожиданным или противник значительно превосходил по численности или в вооружении, бой превращался в резню. Однако если слабейшая сторона оказывала отчаянное сопротивление или у нападавших погибали известные воины, то противники расходились и более друг друга не тревожили, оплакивая павших. При равных условиях кто-нибудь из воинов обычно мчался на коне взад-вперед вдоль линии противника, вызывая на себя огонь и показывая свою доблесть. Такой воин решал сразу две задачи. Во-первых, он сокращал, запас боеприпасов противника. Во-вторых, ружья от долгой стрельбы перегревались, выстрелы становились менее меткими, а оружие заклинивало. О погибших слагали песни и долго вспоминали их смелое деяние. Если под воином, в одиночку поскакавшим к вражеской линии, подстреливали лошадь, он бежал к своим, не пытаясь далее продолжать свою атаку. Так было заведено у всех племен, и автору не удалось найти ни одного случая, когда бы воин поступал иначе.
Бегство от врага в этой ситуации не считалось позорным. Единственное, что он должен был обязательно сделать, это снять с убитой лошади уздечку. Важна не уздечка – важно показать свое хладнокровие. Известны случаи, когда воины снимали уздечку и медленным шагом, не пригибаясь, под градом вражеских пуль уходили в сторону своих рядов. Этот поступок был очень смелым, но зачастую приводил к гибели храбреца. К убитому мчались враги, чтобы посчитать «ку» и скальпировать, а его сородичи бросались вперед, чтобы защитить тело. Самые серьезные схватки разворачивались именно вокруг тел убитых и раненых.
Иногда во время столкновения двух крупных отрядов все решали поединки предводителей. Однажды ранним утром отряд из полутора сотен шайенов атаковал селение манданов, угнал много лошадей и захватил один скальп. Молодой Матотопа, второй по значимости вождь манданов, бросился за ними в погоню с пятьюдесятью воинами – всеми, кого смог на тот момент собрать. К полудню следующего дня они нагнали шайенов, но, увидев, что врагов гораздо больше, чем ожидали, манданы повернули коней, решив, что нападать на них было бы неразумно. Но Матотопа остался. Он поскакал вперед, остановил коня и вонзил в землю копье, сорвал с груди красную перевязь и, закрепив ее на конце копья, крикнул соплеменникам: «Зачем мы прискакали сюда? Мы выслеживали врагов два дня, а теперь, когда нашли их, поворачиваем прочь и бежим, словно трусы? Копье Матотопы, красное от крови храбрецов, вело вас к вашим врагам, а вы следовали за ним. Теперь оно твердо вонзилось в землю, где прольется кровь Матотопы! Все вы можете вернуться домой, а Матотопа будет сражаться с врагами один!» Шайены заметили противников, развернули коней и начали приближаться, намереваясь дать бой. Вождь шайенов, поняв, что происходит в рядах манданов, и восхищаясь отвагой их предводителя, выкрикнул:
– Кто тот храбрец, что вонзил в землю копье и готов сразиться со всеми врагами в одиночку?
– Я, Матотопа, второй вождь смелых и доблестных манданов!
– Я часто слышал о Матотопе. Он храбрый воин. Осмелится ли Матотопа выйти вперед и сразиться только со мной, а наши воины будут смотреть?
– Вождь ли говорит с Матотопой?
– Ты видишь, снятые мной скальпы висят на узде моего скакуна, и это копье, украшенное шкурками горностая и хвостом военного орла!
– Ты сказал достаточно.
Вождь шайенов сделал круг или два, галопируя на великолепном белом жеребце, а затем воткнул в землю рядом с копьем Матотопы свое копье. Оба военных отряда сблизились, а их вожди помчались навстречу друг к другу, стреляя из ружей. Они проскакали мимо друг друга, развернулись, и Матотопа поднял вверх свой пороховой рог, крикнув противнику, что его пуля разбила рог на куски и у него больше нет боеприпасов. После чего отбросил прочь рог и бесполезное ружье, схватил лук в правую руку, а щит в левую. Шайен тут же сделал то же самое. Они галопом кружили друг вокруг друга, пуская стрелы и парируя их щитами. В итоге стрела шайена пронзила сердце коня Матотопы, и тот соскочил на землю, готовый к бою. Увидев это, шайен также спрыгнул со своего скакуна. Они сделали еще несколько выстрелов из лука, но тут у шайена кончились стрелы, и он в ярости бросил на землю лук, пустой колчан и щит и выхватил нож.
Нападая, индейцы скакали вокруг занявших оборону врагов, обстреливая их. Художник Ч. Рассел
Матотопа последовал его примеру, но оказалось, что ножа нет на месте. Он парировал удары ножа с помощью лука и выбил его из руки противника. Воины бросились на землю, пытаясь схватить оружие, и в этой схватке шайен несколько раз серьезно порезал руку Матотопы. В конце концов мандану удалось вырвать нож из рук шайена и вонзить его в сердце врага. Израненный, окровавленный и грязный, Матотопа поднялся с земли, сжимая в одной руке нож, а в другой скальп шайенского вождя. Бой был закончен, и враги разъехались.
У команчей и многих других равнинников основной тактикой был внезапный яростный натиск, сопровождаемый леденящим кровь сверхъестественным боевым кличем. Они избегали открытого боя, когда им противостояли равные или превосходящие силы противника, предпочитая внезапно атаковать небольшие отряды. Если враг не был захвачен врасплох и не бежал, а, напротив, твердо стоял на месте, клиновидная масса команчей быстро изменяла свой боевой порядок. Как и все индейцы Равнин, они кружили вокруг врага, охватывая его кольцом в один или более рядов воинов. Кольцо сжималось все туже и туже. Воин, достигший ближайшей к неприятелю точки, соскальзывал с седла и, укрывшись за конской шеей, посылал во врага стрелы. Если коня убивали, воин почти всегда падал на землю на ноги и продолжал стрелять, прикрываясь щитом. Такая тактика не только мешала врагам целиться, но и давала команчам возможность перезаряжать ружья вне круга – в безопасности от вражеского огня. Они могли вынудить противников преждевременно разрядить ружья и в этот момент стремительно атаковали их. В этом случае лук ничуть не уступал мушкету. Мушкет бил дальше, но медленнее перезаряжался, особенно на скаку. Лишь револьверы позволили белым обрести превосходство в боях подобного рода. Участник карательной экспедиции против команчей, капитан Ричард Картер, так описывал, атаку квахади-команчей на части кавалерийского полка: «Их тактику под огнем трудно описать… Их стремительный натиск в V-образ-ном строю, последующее развертывание веером перед фронтом, когда оба их крыла сливались в единую волнистую линию кружащихся, как в водовороте, всадников, все быстрее несущихся по кругу направо и налево и столь же мгновенно собирающихся в единую массу, не сбиваясь при этом в беспорядочное стадо; их непостижимые маневры, когда они вновь рассыпались, время от времени выстраиваясь веером или же распадаясь на два крыла, – все более и более вводило в замешательство наших ветеранов Гражданской войны, которые никогда не сталкивались с подобными тактическими маневрами и со столь гибкой и подвижной линией стрелков. Команды были едва слышны, и, чтобы перекрыть визг, приходилось орать во всю глотку».
Если нападение производилось на пересеченной местности, среди деревьев, скал и расщелин, тактика бывала иной. Часто лошадей оставляли в безопасном месте и добирались до врага по двое на одном коне. Когда скачка по кругу достигала критической точки, лучшие воины соскальзывали с коней, стараясь остаться не замеченными врагом. Всадники продолжали отвлекать врагов, а спешившиеся воины скрытно подбирались к их позициям, готовясь нанести смертельный удар. Лейтенант Джордж Петтис был свидетелем конной атаки кайовов: «Многие враги действовали как передовые пешие бойцы, спешившись и укрываясь в высокой траве, задавая нам жару меткой стрельбой, тогда как основная часть конных, разодетых в военные одежды краснокожих постоянно атаковала вдоль нашей линии, мчась в двухстах метрах справа налево и наоборот, вопя, как демоны, и стреляя в нас из-под шей своих скакунов».
По-иному индейцы действовали в долинах рек, поросших кустарниками и чахлыми деревцами, где низкие, но крутые берега извилистого потока давали укрытие. В таких местах невозможно было обнаружить краснокожего до тех пор, пока не звенела спускаемая тетива и не раздавался свист стрелы. Они шли на всевозможные хитрости, чтобы нанести противнику урон, не подставляя себя под пули. Петтис сообщал: «Индейцы (кайовы и команчи. – Авт.) подожгли высокую, сухую траву, вынудив нас отойти к подножью холмов. Скача позади стены огня, распространявшегося в нашу сторону, они периодически, скрытые дымом, оказывались всего в нескольких метрах от нашей колонны, обстреливали нас из ружей, после чего благополучно мчались прочь, оказываясь на безопасном расстоянии прежде, чем солдаты могли их обнаружить».
Если один из воинов в бою попадал в опасное положение (был ранен, сбит с коня или окружен врагами), соплеменники старались выручить его, рискуя собственной жизнью под огнем противника. Шайен Пятнистый Хвост так наставлял сына перед боем: «Проявляй сострадание ко всем. Увидишь, что кто-то попал в положение, из которого не может спастись, помоги, если сможешь. Сам попадешь в такую ситуацию – оставайся хладнокровным, пытайся стрелять и защитить себя. Только так человек становится великим. Если ты погибнешь, враги скажут, что сражались с очень смелым человеком и что им было тяжело убить тебя».
Известно много случаев, когда кто-нибудь бросался вперед, пытаясь вывезти находившегося на грани гибели товарища с поля боя. Осенью 1876 года отряд солдат и индейских скаутов атаковал поселение враждебных племен в каньоне гор Бигхорн. Лошадь скаута по имени Три Медведя понесла и, будучи очень быстрой, вырвалась вперед. Несчастный краснокожий очутился в самом центре селения, где со всех сторон свистели пули. Враждебные воины отчаянно сопротивлялись, пытаясь защитить семьи, и Трех Медведей ожидала скорая смерть. Другой скаут, по имени Перо на Голове, увидев, в какое незавидное положение попал его друг, помчался за ним, отчаянно настегивая скакуна, свешиваясь то с одного, то с другого его бока. Вскоре Перо на Голове оказался в центре селения, посадил друга себе за спину и ускакал прочь под градом вражеских пуль и стрел. Самое любопытное, что Перо на Голове никогда не хвалился своим поступком, считая, что не совершил ничего особенного. Но Три Медведя был настолько восхищен его действиями, что не упускал возможности рассказать людям о его храбрости.
Бой между крупными силами мог продолжаться весь день. Уставали не только люди, но и лошади. Бывало, что во время боевых действий лошадь вставала и отказывалась двигаться, несмотря на все усилия всадника.
Если бой длился долго и не приносил никаких результатов, краснокожие могли обратиться к противнику с предложением устроить передышку. Один из белых первопроходцев вспоминал, как во время сражения индейцы подали одеялом сигнал перемирия, а затем предложили устроить небольшой перерыв. «Мы были совсем не прочь, – вспоминал он, – надеясь, что краснокожие через некоторое время просто уберутся, оставив нас в покое. Я приказал своим парням согласиться с их условиями и вскоре увидел темные тени, оттаскивающие тела убитых и раненых, лежавших перед домом. Я крикнул им, чтобы они дали знать, когда будут готовы, а то нам очень не терпится хорошенько поразмяться и мы хотим, чтобы они поспешили. В ответ они обещали подать знак».
Если ни одна из сторон не одерживала решительной победы, кто-либо из влиятельных людей мог остановить бой, призывая: «Остановитесь! Достаточно на сегодня! Несколько наших воинов уже ранено!» К наступлению темноты все боевые действия обычно прекращались и обе стороны расходились, но иногда группы молодых воинов оставались и обстреливали противника на протяжении всей ночи, пока не заканчивались патроны. Они могли оставаться там, несмотря на призывы вождя уехать.
Многие сражения были кровопролитными, и племена в ярости сходились в многодневных побоищах, не жалея ни себя, ни врагов, и потери с обеих сторон были катастрофическими.
Порой индейцами овладевало любопытство по поводу урона, который они нанесли противникам. В 1839 году, после боя между команчами и объединенным отрядом техасцев и липанов, первые выслали женщину-липанку, давно жившую среди них. Она вышла с белым флагом в руке, а навстречу ей пошел старый липан. Женщина сказала, что среди команчей погибло несколько известных воинов, и спросила, скольких смогли убить они. Однако хитрый вождь ответил, что с их стороны не только никто не погиб, но даже не ранен. Его слова не были правдой, но еще больше разозлили команчей.
Эмоциональное напряжение во время боя было на пределе. Один из наиболее влиятельных вождей команчей – Маленький Медведь – никогда не смеялся, кроме как во время боя. Другой известный вождь этого племени – Спина Лошади, отличный боец, сражавшийся во многих битвах, в конце концов заработал настолько серьезные проблемы с сердцем, что, приходя в бою в бешенство, становился абсолютно недееспособным. Когда сражение принимало отчаянный характер, некоторые команчи спешивались и сбрасывали мокасины в знак решимости более не отступать. Отказываясь от сдачи в плен, если не было надежды на спасение, команч сражался, пока хватало сил.
Соперничество между отдельными бойцами и членами различных воинских обществ в боях накалялось, и они совершали отчаянные поступки, лишь бы возвысить себя и принизить соперников. Воин «окичито» равнинных кри во время боя бросался впереди всего отряда, вонзал нож в землю и сражался около него. Другой «окичито», соперничающий с ним, прорывался вперед немного дальше и делал то же самое. Первый вырывал свой нож и забегал вперед. Так могло продолжаться довольно долго. Соперничество между обществами Лис и Дубинок кроу всегда отличалось жесткостью. Однажды воины загнали врагов на вершину высокого холма, где те заняли хорошую позицию. «Офицер» Лис, держа в руках загнутый посох общества, поднялся вверх по холму на некоторое расстояние, после чего залег. Один из храбрецов Дубинок спросил: «Кто-нибудь уже посчитал «ку» на враге?» Ему ответили, что пока нет, потому что это очень опасно. Тогда храбрец выхватил у «офицера» Лис их штандарт – посох, взбежал на вершину и ударил посохом врага. Затем воткнул штандарт на вершине и под огнем побежал вниз, где предложил воинам Лис забрать свой штандарт. Поскольку никто из Лис не осмелился сделать этого, Дубинки после боя «забрали» их церемониальные песни, и Лисы больше не могли использовать их.
Особого внимания заслуживает поведение калек и тяжело больных мужчин. Многие воины в боях получали серьезные увечья или были калеками от рождения. Обычно о них заботились друзья и родственники, но они все равно чувствовали свою неполноценность. Для многих из них нападение на родной лагерь предоставляло единственную возможность отличиться – совершить единственный, но великий подвиг и умереть. Летом 1864 года солдаты атаковали лагерь сиу Сидящего Быка в горах Киллдир. В лагере жил человек по имени Тот, Кто Никогда Не Ходил, который был калекой от рождения. Его скрюченные конечности не позволяли ему охотиться или воевать, но в груди у него билось храброе сердце. Когда солдаты напали на лагерь и пули стали пробивать покрышки типи, он увидел шанс принять участие в бою и умереть как настоящий мужчина. Тот, Кто Никогда Не Ходил попросил посадить его в корзину на травуа и отвезти на поле боя. На вершине холма стояли конные сиу, наблюдая за развернувшимся внизу боем, когда туда из лагеря подошел человек, распевая военную песнь и ведя на поводу запряженную в травуа лошадь. В корзине на травуа сидел калека с сердцем медведя. Индеец остановился и выкрикнул: «Этот человек был калекой всю жизнь и никогда не ходил на войну. Сегодня он попросил привезли его на поле боя. Он хочет погибнуть в бою, потому что ничем не может служить своему народу». Калека едва мог шевелить руками, поэтому у него даже не было оружия. Лошадь стегнули, и она помчалась вниз к шеренгам солдат. Лошадь сразу же подстрелили, и калека выпал из корзины. Он сел, распевая песню смерти. Вскоре его песня оборвалась. Позже, когда солдаты приблизились к распростертому телу, они очень удивились, увидев, что человек, так храбро атаковавший их в одиночку, был всего лишь беспомощным калекой. С тех пор сиу, вспоминая о нем, называли его не иначе, как Медвежье Сердце.
Как правило, калеки погибали, но иногда им сопутствовала удача. В 1830 году действия калеки пауни помогли закончить кровопролитную битву и имели очень серьезные последствия для шайенов. У шайенов было два защитных племенных талисмана – Бизонья Шапка (иссивун) и Магические Стрелы (махутс). Они считались наиболее мощными магическими талисманами, которыми владело племя, и с ними были связаны основные общеплеменные церемонии. Поскольку они, ко всему прочему, обладали защитной силой на войне, их иногда несли в битву, что, однако, не всегда приносило успех, поскольку люди нарушали связанные с ними табу. В таком военном походе принимало участие все племя – мужчины, женщины и дети. Шайены всегда хотели уничтожить пауни и постоянно нападали на них. В 1830 году племя вознамерилось осуществить свой план. В верховьях р. Саут-Луп, штат Небраска, шайены обнаружили селение скиди-пауни и атаковали его. В начале битвы, когда оба племени вытянулись в линию друг против друга, один из пауни, давно болевший и не желающий больше жить, вышел вперед и сел перед шеренгой соплеменников. Во время первой атаки шайены посчитали на нем «ку», но не убили. После этого воин, несший в бой Магические Стрелы, которые, по обычаю, были привязаны рядом с острием копья, подскакал к сидевшему пауни и ткнул в него копьем. Но храбрец не растерялся, увернулся от удара, схватил копье и выдернул его из рук противника. По поверьям, это было ужасное предзнаменование, и шайен, стеная, повернул коня и ускакал к своим. Пауни, обнаружив, что к копью привязана какая-то священная связка, позвал соплеменников, которые забрали Магические Стрелы, несмотря на отчаянную атаку шайенов, пытавшихся отбить ее. Бой был закончен, и шайены с плачем уехали прочь. Позднее они сделали новые Стрелы, но многочисленные несчастья, постигшие племя впоследствии, по их мнению, начались именно с того момента, когда пауни захватили священные Стрелы.
У многих племен существовал разумный обычай, по которому в бой не отправлялись всей семьей – если в битве участвовал сын, отцу полагалось находиться на безопасном расстоянии и не отнимать у молодого поколения возможности совершить подвиг. Во время большого сражения отец мог даже попридержать одного из сыновей от лишнего риска, если другой его сын был среди участников. Вот как напутствовал отец младшего сына, прискакавшего в лагерь сменить уставшую лошадь: «Ты вел себя смело и сделал достаточно для одного дня… Не забывай, твой брат уже там. Я думаю, теперь нет необходимости посылать туда сразу двух сыновей… Держись как можно дальше и стреляй издалека. Пусть вперед идет твой брат». Если семья понесла на войне большие потери, родители также могли постараться убедить сына быть осмотрительнее. Мать сиу просила сына: «Будь более осторожен в следующей битве и не лезь на рожон. Сжалься надо мной. Если тебя убьют, это ляжет тяжелым бременем на меня и моих детей. Постарайся быть осмотрительней. Будь осторожней». Иногда, правда, и сами воины стремились оказаться подальше от опасных участков боя. Сердце Вороны, хидатс, рассказывал о случае, когда несколько молодых воинов посчитали, что, чем рваться в бой, лучше соскочить с лошади и сделать вид, что им надо подтянуть подпругу и поправить седла. Тем самым они избежали основной, самой жаркой части боя.
Храбрый Вождь (Нешасурурехикутс), верховный вождь киткехахки-пауни. Фотография сделана в Вашингтоне в декабре 1857 – апреле 1858 г.
Индейцы никогда не понимали идиотизма приношения в жертву нескольких десятков воинов ради удовлетворения своего тщеславия и сиюминутной победы над врагом. Если не получалось одолеть противника сегодня, его можно было без проблем захватить врасплох позже, не потеряв в бою ни одного из соплеменников. Поэтому и вели они бой в манере партизанской войны, которая не подразумевала перемещений строем, лобовых атак и т. п. Еще вождь сиу Сидящий Бык говорил: «Бледнолицые солдаты не знают, как воевать. Они словно не живые. Солдаты стоят не двигаясь или бегут по прямой, а потому их легко подстрелить. Они не думают о своем спасении. И у них, по-моему, нет сердца. Когда погибает индеец, его друзья плачут, а иногда даже останавливают бой. Но когда убивают белого солдата, никто не плачет, никого это не заботит, они продолжают стрелять, оставляя его валяться там, где он упал. Иногда они даже уходят, бросая своих раненых».
Подполковник дон Франсиско Руис, много лет проживший среди команчей, рассказывал, что в бою команчи подчинялись приказам вождя, который отдавал их при помощи военного свистка. Другие применяли флейты, на которых играли различные сигналы – например, отступление или атаку. Военные свистки в боях использовали представители всех племен. Его носили на шнурке на шее и, как правило, делали из кости крыла орла или песчаного журавля. Кость обрезали с двух сторон, близко к одному краю просверливали дырку, а с другой отверстие заклеивали сосновой смолой. Обычно на него наносили зигзагообразную красную линию, символизировавшую силы Грома, и прикрепляли к нему желтые перья дрозда – создания, ассоциировавшегося с Громовой Птицей, а также пуховое перо орла. Пронзительный свист, раздававшийся, когда предводитель дул в военный свисток, символизировал крик орла. Несмотря на шум боя, его хорошо было слышно на большом расстоянии. В бою звуками свистка не только подавали различные команды, но и призывали Высшие Силы помочь одолеть врагов и защитить. Сиу по имени
Джон Тупой Рог так объяснял воздействие его звуков на врага: «Если тебя атакуют, возьми свисток из орлиной кости и подуй в него. Звук приведет врагов в замешательство, и их будет легко победить».
Относительно дисциплины и централизованного руководства битвой у индейцев в документах XIX века приходится сталкиваться с двумя абсолютно противоположными точками зрения. Одни утверждают, что боем руководил тот или иной предводитель, другие (большинство) описывают полное отсутствие дисциплины среди краснокожих. В последующих исторических и этнографических исследованиях авторы, как правило, склоняются к последней точке зрения. И действительно, поверхностный взгляд показывает, что во время боя индеец самостоятельно решал, как ему действовать, когда и кого атаковать, а когда выходить из боя. Если он уставал или начинал испытывать чувство голода, то мог отъехать на безопасное расстояние и перекусить. Предводитель выкрикивал советы, но они не были приказами в общепринятом для нас понимании. Воины не обязаны были им подчиняться. В крупном сражении индейцы обычно действовали отдельными группами, объединявшими друзей и родственников под началом наиболее влиятельного бойца. Эти группы могли действовать совместно или порознь, и любой из воинов во время боя мог легко переходить из одной группы в другую. Даже к месту предстоящего сражения, в случае обнаружения врагов, они часто прибывали не единой, управляемой кем-то силой, а отдельными группами – первыми были те, кто раньше успевал подготовиться.
Проведенный автором анализ позволяет утверждать, что каждый воин действовал в бою в определенных, известных каждому соплеменнику рамках, позволяющих прогнозировать поведение друг друга. Набор стратегических и тактических мероприятий был невелик, и каждый боец знал их еще с детских военизированных игр. И если эти действия не подпадали под понятие дисциплины, принятое в американских войсках, это не может служить доказательством хаотичного поведения индейских воинов и отсутствия среди них согласованности. В отличие от солдат, индеец с ранних лет приучался к военному делу. Он знал, как наиболее рационально поступать в той или иной боевой ситуации, и для него не было секретом, как поведут себя в ней его товарищи. Недаром, указывая на отсутствие среди краснокожих дисциплины, современники отмечали великолепную слаженность их действий. И если они не подпадали под общепринятые в американской армии понятия о воинской дисциплине, это не мешало индейцам наносить поражения выпускникам Вест-Пойнта и удачливым полководцам времен Гражданской войны. Ричард Додж скромно попытался оправдаться за частую несостоятельность американских войск в боях с недисциплинированными краснокожими дикарями: «Реальная сила тысячи мужчин совершенно не зависит от того, дисциплинированны они или нет. Результатом дисциплины и строевой подготовки является простая сосредоточенность, делающая толпу механизмом, способным по воле одного направить свою мощь в определенном направлении или выполнить задачу до конца». При этом он не скрывал, что «индеец превосходит его (солдата. – Авт.) во всех боевых качествах, за исключением дисциплины и необузданной храбрости».
По поводу воинских качеств индейцев многие боевые офицеры отзывались с нескрываемым восхищением. Майор Канадской конной полиции Дж. М. Уолш, хорошо познакомившийся с бежавшими в Канаду сиу, говорил полковнику Нельсону Майлзу, что видел лучшие английские подразделения кавалерии, но не думает, что они смогли бы сравниться с сиу в искусстве верховой езды и стрельбы. Другой действующий офицер сказал: «Дайте мне возможность привить дисциплину и научить подчиняться приказам таких рекрутов, как индейские юноши, и я легко смогу победить равное число солдат любой кавалерии мира». Показательные битвы и редкие случаи, когда евро-американцам удавалось стать свидетелями отработки военных действий индейскими отрядами, безусловно, свидетельствуют об умении краснокожих воинов атаковать и перемещаться на поле боя не менее, а зачастую и более слаженно, чем это получалось у американских кавалеристов. А потому утверждения многочисленных исследователей о несогласованности действий индейских сил на поле боя и отсутствии понятия о дисциплине могут вызывать лишь недоумение. Еще Джеймс Томас в начале XIX века сообщал: «Индейцы посвящают много времени военной подготовке и учебным сражениям. Их искусство и дисциплина заставила бы наших драгун покраснеть от стыда. Они быстро и в превосходном порядке передвигаются, атакуют и отступают. Их искусство верховой езды поистине удивительно, и я думаю, что их не смогут превзойти в этом даже казаки и мамелюки».
Для равнинных индейцев восточные племена, переселенные правительством США на Индейскую Территорию, были незваными гостями, представлявшими опасность их охотничьим угодьям и пастбищам. Обитатели Равнин не различали их принадлежности к разным племенам, и большинство равнинников считало их одним народом. Шайены, например, называли всех их савани — от шауни — и не могли отличить шауни от саука, делавара от семинола и других, одетых в однообразные, отороченные бахромой кожаные куртки, фетровые шляпы и вооруженных длинными ружьями, из которых они превосходно стреляли.
Все белые современники отмечали высокие воинские качества представителей переселенных восточных племен, и у равнинников была возможность убедиться в этом на собственном опыте. Вислиценус в 1839 году писал: «Племя делаваров дружественно белым… Они живут на западной границе штата Миссури и… часто совершают вылазки в страну своих краснокожих братьев (на равнины. – Авт.), где их боятся за бесстрашие и превосходство в вооружении огнестрельным оружием». Рандольф Мэрси в 1850-х годах сообщал относительно кикапу: «Они, подобно делаварам и шауни, в достатке обеспечены хорошими ружьями, очень меткие стрелки, и на границах не найдется лучших охотников и воинов, чем они. Они сообща охотятся верхом на лошадях, и, после того как их отряд пройдет по какому-либо участку земель, там редко остается дичь. Кикапу умны, деятельны и храбры. Они часто посещают прерийных индейцев и торгуют с ними, не боясь встретиться с ними в бою, где каждый из кикапу равен шести равнинникам». Похожие слова можно было услышать и об остальных представителях переселенных племен.
Некоторые непоседливые сауки, фоксы, делавары, шауни, потаватоми, ирокезы и кикапу нашли себя на поприще охотников за бизоньими шкурами, отправляясь на равнины Канзаса и Небраски. Это сразу привело к конфликту с киткехахки-пауни, а затем с шайенами, сиу, арапахо и кайовами. У краснокожих переселенцев было много возможностей доказать равнинникам свою боеспособность и хладнокровие и заслужить их уважение. Война между потаватоми и пауни продолжалась с 1842 до 1852 года. Весной 1850 года потаватоми нанесли пауни серьезное поражение, и к 1852 году последние осознали необходимость заключения мира с переселенными племенами и объединения с ними против общих врагов.
Методы боя переселенных из лесов индейцев во многом отличались от используемых на Равнинах, но они быстро адаптировались и научились использовать положительные стороны обеих тактик. Воины спешивались, вставали в две шеренги и, установив стволы длинных ружей на скрещенные палки, попеременно стреляли и перезаряжали оружие. При этом они медленно наступали – первая шеренга, дав залп, оставалась на месте, перезаряжая ружья, а вторая проходила сквозь нее, останавливалась и давала новый залп. Первый меткий залп ломал линию атакующих равнинников, второй не давал им перегруппироваться, а последующие вынуждали отступить.
Такую же тактику, только верхового строя, использовали потаватоми против огромного объединенного отряда шайенов, сиу, кроу, арапахо, команчей и кайовов, атаковавшего пауни в 1853 году. Потаватоми тренировали лошадей неподвижно стоять, пока они стреляли из ружей. По данным Джеймса Клифтона, число нападавших составляло около тысячи воинов, что, вероятно, значительно преувеличено. Они атаковали охотничий лагерь пауни, в котором, включая женщин, детей и стариков, было около восьмисот человек. Нападение не было неожиданным, и, когда всадники доскакали до вершины холма и увидели в долине большой лагерь пауни, все старики, женщины, дети и лошади уже находились в реке, защищенные берегом, а воины выстроились вдоль его края, готовые к бою. Атака следовала за атакой, но пауни не выходили из укрытий, сражаясь очень осторожно. В такой манере бой продолжался почти весь день. После полудня нападавшие начали уставать и готовы были оставить пауни в покое, когда появились люди с длинными ружьями – потаватоми, пришедшие на выручку своим друзьям. Шайены говорили, что их было всего двадцать, а по данным Джеймса Клифтона сорок. Когда они добрались до поля боя, их вождь приказал: «Я хочу, чтобы половина из вас давала залп, затем отходила, давая возможность выстрелить остальным. Стреляйте, чтобы убить». Равнинники атаковали приближавшихся людей, но, вместо того чтобы бежать от приближавшейся массы всадников, половина потаватоми остановила лошадей. Они положили стволы ружей на скрещенные палки и выстрелили. Каждый выстрел достиг цели. Затем их место заняла вторая группа. Нападавшие начали отступать, а потаватоми последовали за ними и, достигнув места, где лежали убитые, вскрыли им грудные клетки, вырвали сердца и положили их в патронные сумки, после чего запустили руки в тела убитых и вымазали лица их кровью. Когда нападавшие увидели все это, они пришли в ужас. По словам Джорджа Гриннела, сердца, положенные на пули, должны были дать им колдовскую силу, чтобы они не промахивались. Джеймс Клифтон, изучавший историю и обычаи потаватоми, утверждал, что позднее эти сердца съедали. Так несколько десятков дисциплинированных и хорошо вооруженных восточных индейцев доказали превосходство своей тактики против луков и копий равнинников. По некоторым данным, нападавшие потеряли в том бою 50 убитыми и 100 ранеными. Кроме того, потаватоми и пауни захватили 170 лошадей.
В 1854 году около ста (по другим данным, двухсот) сауков и фоксов, включая нескольких потаватоми, были атакованы огромным отрядом шайенов, сиу, арапахо, команчей, кайовов, кайова-апачей и осейджей. Восточники успели занять хорошую позицию. Нападавшие атаковали со всех сторон. Их подпустили на сотню метров, дали сокрушительный залп, вслед за которым последовал второй, отбросивший нападавших. Союзники атаковали снова и снова, но не могли приблизиться достаточно, чтобы применить луки и старые ружья. Сауки и фоксы сражались так же, как потаватоми в прошлом году, – стреляя залпами попеременно. По словам шайенов, противник имел прекрасные ружья, и каждый выстрел поражал цель – человека или лошадь. Многие воины проявили храбрость в том бою – у шайена Старый Вихрь на головном уборе были отстрелены почти все перья, – но они ничего не могли поделать против восточников, совмещавших методы индейского боя с дисциплиной и тактикой европейских солдат. И в этот раз воины потаватоми вырезали сердца убитых осейджей и увезли их домой для ритуального пиршества – последний зарегистрированный случай церемониального каннибализма среди потаватоми.
Лишь к концу Гражданской войны равнинники научились противостоять назойливым «гостям», получили достаточное количество огнестрельного оружия, развили новые навыки ведения боя и блокировали доступ переселенных племен на бизоньи равнины. Охота на Равнинах стала слишком опасной, чтобы быть для краснокожих переселенцев экономически выгодной. С тех пор крупных столкновений между ними не происходило.
О столкновениях между белыми людьми и индейцами осталось много воспоминаний непосредственных участников с обеих сторон. Здесь необходимо отметить различие, существующее в рассказах враждующих сторон, которое чрезвычайно важно для понимания их достоверности. Интерес к индейским воспоминаниям начал проявляться у американских исследователей на рубеже XIX–XX веков, когда еще были живы многие из участников войн на Диком Западе. Индейцы обычно простодушно рассказывали о своих действиях в тех или иных боях, ничего не приукрашивая и не выдумывая, окруженные седовласыми соратниками, которые иногда поправляли их, если они что-либо забывали, и внимательно следили за тем, чтобы рассказ был правдивым. Краснокожий мог умолчать об убийстве белого человека, не очень доверяя бледнолицым слушателям и опасаясь запоздалого наказания. Справедливости ради, стоит отметить, что и среди них встречались люди, готовые за доллар-другой рассказать именно то, «что хотел услышать белый человек».
Индейцы часто останавливали караваны переселенцев, чтобы получить подарки за право пройти по их земле. Художник Ч. Рассел
Так, младший вождь шайенов Две Луны стал едва ли не главным действующим лицом Битвы на Литтл-Бигхорн, руководящим и направляющим «главнокомандующим» всех шайенов. Его соплеменники потом долго смеялись над доверчивыми белыми слушателями, так как впервые узнали о своем «герое» вместе с ними. Но таких весельчаков среди индейцев было мало, поскольку им с детства внушали, что бахвалиться лживыми заслугами постыдно. Однако до сегодняшнего дня многочисленные исторические издания причисляют Две Луны к руководителям той битвы.
Воспоминания белых участников, напротив, за редким исключением изобилуют небылицами и преувеличениями. Там, где с индейской стороны выступало не более пятисот воинов, их потери порой достигали полутора тысяч! Помимо невероятного героизма авторов, индейцам приписывались совершенно не свойственные им манера ведения боя, тактика и стратегия. Как вежливо упомянул об одном из подобных примеров боевой офицер Юджин Вэйр: «О событиях того боя ходит много странных историй».
В середине XIX века Рандольф Мэрси написал несколько книг, одна из которых, названная «Путешественник по Равнинам: путеводитель для сухопутных экспедиций», изданная в 1859 году, являла собой чрезвычайно подробную работу, описывающую решение всевозможных проблем, способных возникнуть у переселенцев на Запад. В ней он давал рекомендации, как вести себя с индейцами: «Приближаясь к незнакомцам, равнинные индейцы пускают коней в галоп, и люди, не знакомые с их манерами, могут воспринять это как свидетельство враждебности. Но это их обычай в обращении и с друзьями, и с врагами и не должно служить для необоснованной тревоги. Когда замечена скачущая таким образом группа краснокожих и они приблизились достаточно для того, чтобы разглядеть подаваемые сигналы, все, что необходимо… это поднять правую руку ладонью вперед и несколько раз двинуть ею вперед-назад. Все они понимают это как призыв остановиться и, если не имеют враждебных намерений, сразу выполнят его. После этого правая рука поднимается вновь и медленно двигается вправо-влево, что означает: «Я не знаю вас. Кто вы?» На языке жестов они дадут знать, к какому племени принадлежат. Если вы их не понимаете, можно спросить, друзья они или враги, подняв обе руки сжатыми, как в рукопожатии, или сцепив оба указательных пальца. Если они настроены дружественно, то ответят тем же сигналом, если нет, то не остановят своих скакунов или сделают жест, означающий «злость». Небольшая по численности группа белых людей, путешествующих по Равнинам, не должна позволять приближаться к себе отряду незнакомых индейцев, если только не чувствует себя способной дать отпор нападению при самых невыгодных обстоятельствах. Основное правило безопасности, когда человек оказывается в прерии в одиночестве и замечает приближающуюся группу индейцев, – не позволить им подойти ближе, а если они продолжают приближаться, дать им понять, чтобы они держались подальше. Если они не послушаются, а он имеет быстрого коня, следует мчаться к ближайшему лесу. Если индейцы нагоняют, следует остановиться, повернуться к ним и направить ружье на ближайшего краснокожего, что зачастую обращает их в бегство. Никогда не стоит без надобности нажимать на спусковой крючок, потому что как только ружье разряжено… единственным спасеньем будет быстрота его скакуна». Мэрси знал об индейском коварстве не понаслышке. В 1849 году он выслал одного из офицеров вперед. Сам он был прикован к постели болезнью и не проследил, чтобы тот взял с собой нескольких солдат. Обнаруженные позже следы свидетельствовали о том, что к нему галопом подскакало четверо индейцев. Офицер ехал, на очень быстрой лошади и мог спастись бегством, но не сделал этого. Они проехали вместе около трех миль, после чего индейцы жестоко убили его и скальпировали. Мэрси так и не смог выяснить, кто виновен в смерти доверчивого офицера, но предположил, что тот встретился с возвращавшимися из неудачного похода молодыми воинами, которые не смогли противиться желанию захватить его скальп и лошадь.
При некоторых обстоятельствах для белого человека могли представлять опасность и встречи с представителями дружественных племен. Льюис Морган описал причину, по которой не присоединился к охотникам канза: «Было бы хорошо присоединиться к ним, но они враждовали с пауни и некоторыми другими племенами, которые часто посещают тот же район, чтобы поохотиться, а когда они встречаются, они сражаются. Белый человек, обнаруженный среди них, разделяет их участь. Поэтому белым людям безопасней организовывать отряд из себе подобных».
В первой половине XIX века нападениям со стороны индейцев подвергались в основном трапперы и мехоторговцы. Их самыми страшными и непримиримыми врагами были черноногие, остававшиеся враждебными по отношению ко всем американцам до середины 1840-х годов. Кроме них, нередко грабили и убивали белых людей сиу, гровантры, банноки, юты, кайовы и команчи, но трапперы оказались настолько серьезными противниками, что вступать с ними в открытую войну отваживались только черноногие. Начав сражаться, опытные трапперы всегда старались довести дело до конца, не удовлетворяясь парой снятых скальпов. Отбив атаку, они преследовали индейский отряд, стараясь перебить всех до единого. Билл Вильяме, начавший добывать меха и торговать с индейцами еще в 1812 году, так напутствовал своих людей в 1842 году: «Никогда, если это возможно, не позволяйте скрыться индейцу, который вас атаковал». При этом Вильяме не был человеком, люто ненавидящим краснокожих, и всегда старался договориться с ними мирно. Как бизнесмен, он не видел выгоды в стычках с индейцами. У него было много друзей среди ютов, шайенов, шошонов и некоторых других племен. Гамильтон писал: «Если у кого-то из читателей есть сомнения по поводу боевых качеств траппера, пусть он отправится сегодня (1905 год. – Авт.) к краснокожим любого племени и спросит их, что они об этом думают. Они неизменно будут отвечать, что сражаться с трапперами стоило им много крови».
Ковбоям часто приходилось платить дань диким индейцам, чтобы они не трогали их скот. Художник Ч. Рассел
Бои между индейцами и гражданскими евро-американцами проходили по трем основным вариантам:
1. Чаще всего белые люди занимали позицию и отбивались от индейских атак. В этих случаях краснокожие обычно скакали по кругу, в центре которого располагалась группа белых мужчин и женщин, сбившихся в кучу за спешно возведенной баррикадой или поставленными в круг фургонами. Такие картины можно было наблюдать от Миссури до Орегона, Калифорнии и Санта-Фе. Целью индейской тактики было вынудить бледнолицых опустошить ружья, а затем, пока они их перезаряжали, броситься на них и перебить. Если местность была абсолютно ровной, без леса или нагромождения скал, защищающиеся искали лощину или хотя бы углубление в земле, дающие минимальное укрытие. Иногда, если было время, углубления в земле рыли ножами. Опытные белые жители равнин – трапперы и торговцы, путешествуя небольшими группами, всегда двигались, обращая внимание на возможные пути отступления, высматривая крепкую позицию на случай внезапного нападения индейцев. Если им удавалось хорошо укрепиться, индейцы становились более осторожными, поскольку по собственному опыту знали, насколько отчаянно дерется загнанный в угол человек. Если белый человек, подвергшийся нападению индейского отряда, оказывался на равнине, где некуда было привязать лошадь, он быстро наклонял голову животного и привязывал ее к передней ноге, чтобы лошадь не смогла убежать. Одним из способов небольшой группы белых людей избавиться от наседавших краснокожих было отпустить своих лошадей. Индейцы зачастую бросались за ними, отдавая предпочтение добыче. После чего чувствовали себя вполне удовлетворенными и, не желая более рисковать жизнями, уезжали прочь. Если природного укрепления поблизости не было, попавшие в отчаянную ситуацию белые путешественники занимали круговую оборону и укладывали лошадей (иногда, если позволяло время, связывая их) и отбивались, прячась за ними. Если индейский отряд был очень большим и бой предстоял тяжелый и долгий, лошадей убивали.
2. Во втором варианте индейцы бежали, а белые их преследовали. Максимальное количество готовых к выстрелу зарядов у хорошо вооруженного евро-американца первой половины XIX века обычно составляло не более трех – один в ружье и два в двух однозарядных пистолетах. В этом случае евро-американцы давали залп из ружей, а затем вскакивали на лошадей и бросались в погоню. Но два заряда в пистолетах кончались быстро, в то время как индеец легко мог отстреливаться из лука. Когда оружие преследователей опустошалось, индейцы разворачивали коней и атаковали. С появлением многозарядных ружей и револьверов ситуация изменилась не в пользу краснокожих, и их потери стали выше. Но и здесь преследование редко превращалось в резню, поскольку прицельная стрельба на полном скаку была делом весьма непростым, а индеец постоянно свешивался то с одного, то с другого бока лошади, не давая возможности хорошо прицелиться. Кроме того, индейцы часто имели более быстроногих и выносливых лошадей, чем их белые противники, и, если преследователи нагоняли, краснокожие не отступали единой группой, а рассыпались.
3. В третьем варианте индейцы преследовали убегающих белых. Все, кто воевал с индейцами, говорили, что это была самая опасная ситуация, где все зависело от скорости лошади. Индейцы часто имели превосходных коней и на скаку могли посылать в преследуемого стрелы одну за другой. Не имея быстрой лошади, человек мог надеяться лишь на то, что на его пути окажется лесок, где он сможет укрыться, – равнинники не любили атаковать спрятавшегося в зарослях противника, разумно полагая, что потери окажутся слишком большими. Участь бледнолицего, которого настигали разъяренные индейцы, была предрешена. Его убивали, а тело уродовали и истыкали стрелами – белые старожилы называли тела таких несчастных «подушечками для булавок». Паническое бегство было фатальным и по другой причине. Поддавшись страху в тот момент, когда от него требовалось все хладнокровие и мужество, человек становился беспомощным, и его было легко убить или захватить в плен. Известен случай, когда опытный житель равнин, участник нескольких схваток с индейцами, отличный наездник и стрелок, потеряв голову во время бегства, был настигнут и застыл с пистолетом в руке, не способный к сопротивлению. Его убили несколькими выстрелами, а он даже не сделал попытки защитить себя.
К середине XIX века через Великие Равнины потянулись караваны белых переселенцев на Дальний Запад (современные штаты Невада, Калифорния, Орегон). Как правило, белые переселенцы очень боялись встреч с краснокожими, сильно преувеличивая возможную опасность, о чем свидетельствуют многочисленные дневники, оставленные участниками тех сложных переходов через Великие Равнины. Не все племена, встречавшиеся на их пути, были враждебными, но порой люди сами провоцировали нападения. В 1852 году, в одном из небольших караванов переселенцев, пересекавших прерию по пути в Калифорнию, находился человек, который при каждом удобном случае бахвалился, что пристрелит первого встреченного индейца. На берегу Роухайд-Крик ему на глаза попалась девушка питахауират-пауни, и он убил ее. Когда соплеменники нашли тело несчастной, разъяренные воины бросились в погоню, окружили караван и потребовали выдать убийцу. Струсившие белые тотчас исполнили пожелание суровых воинов и передали негодяя индейцам, которые провели совет и приняли решение – каравану следовало вернуться на место преступления. Там, в присутствии дрожащих компаньонов несостоявшегося «героя», «жестокие дикари» сняли кожу с живого негодяя, после чего переселенцам разрешили продолжить путь.
Белый Конь, знаменитый предводитель кайовов. 1869 г.
Небольшая группа краснокожих могла попытаться ограбить караван «по-хорошему». Они по праву считали, что могут взимать дань с проходивших по их землям переселенцев. Как правило, белые соглашались на мирное решение проблемы, разумно полагая, что индейцы могут съездить за подмогой, и тогда добраться до конечного пункта им едва ли удастся. Свидетельств тому в виде свежих могил и сгоревших фургонов на их пути встречалось предостаточно. Индейцы, даже если способны были захватить всю поклажу полностью, понимали, что лучше довольствоваться достаточным количеством подарков, что не стоило им ничего, чем захватывать караван ценой жизни воинов. Часто индейцы приближались галопом, останавливаясь недалеко от путешественников. Это позволяло им оценить численность и реакцию противника – в случае панического бегства белых людей в девяти случаях из десяти индейцы, несомненно, оставили бы свои мирные намерения на следующую встречу и попытались бы захватить добычу и пару скальпов. Обычно обе стороны приближались друг к другу с «белыми флагами», для которых могла использоваться любая белая тряпка – старая фланелевая рубашка, платок и т. п. Индейцы подъезжали и требовали дать им порох, свинец, сахар, кофе или другие подарки. Либо вперед мог выехать индейский лидер и знаками показать, что хочет провести мирные переговоры. Бывало, что лидер соскакивал с коня, клал на землю оружие, а уже после этого знаками давал понять, что желает переговорить с непрошеными гостями.
Путь на Дальний Запад был опасным предприятием, и угроза нападения краснокожих постоянно витала в воздухе. Мэрси давал следующий совет переселенцам: «Пересекая земли, населяемые враждебными индейцами, вечерний марш следует продолжать еще час-два после наступления темноты, после чего необходимо свернуть в сторону. Сделать это нужно на твердой земле (чтобы оставить меньше следов. – Авт.), а затем отъехать с полмили от тропы и разбить лагерь в низине, где индейцам будет сложно выследить или заметить караван».
Но какие бы меры предосторожности ни предпринимались, караваны переселенцев и обозы нередко подвергались нападениям враждебных индейцев. Основной тактикой белых людей была постановка фургонов в круг, что позволяло отразить атаку более крупных сил противника. Поскольку нападения, как правило, были неожиданными, многое зависело оттого, насколько быстро белые успевали образовать из фургонов плотное кольцо. «Атакуй индейцы до того, как мы сформировали круг, им не составило бы труда скальпировать всю нашу партию», – вспоминал белый первопроходец. Поэтому при передвижении каравана по опасной территории, если позволяла местность, фургоны располагали в две линии, между которыми гнали коров и лошадей. Именно такая формация каравана позволяла быстро поставить их в круг. Быков распрягали, два передовых фургона сближали так, чтобы они касались друг друга передними колесами, последующие фургоны передними колесами касались их задних колес и т. д., образуя из них своего рода корраль, внутрь которого помещали быков, коров и лошадей. Мужчины либо отстреливались из-за фургонов, либо занимали оборону перед ними. Если караван сопровождал эскорт солдат, они, как правило, двигались цепочкой с обеих сторон каравана, готовые отразить нападение.
Собираясь атаковать, индейцы старались выбрать для нападения места, где белым было тяжело быстро поставить фургоны в круг. Если атака каравана была слишком рискованной по причине большого количества вооруженных людей в нем или сильного эскорта солдат, индейцы пытались решить задачу двумя путями.
1. Караван фургонов обычно растягивался, кто-то отставал, у кого-то ломалось колесо, и требовалось время для починки. К «чести» белых переселенцев, стоит отметить, что отставших не ждали. Если им везло, они нагоняли основную группу на привале. Известны случаи, когда люди, отставшие со своим фургоном, терялись на бескрайней равнине. Отбившиеся от каравана становились легкой добычей для индейских воинов. Они неожиданно нападали, захватывали содержимое фургона и лошадей, а переселенцев-мужчин убивали. Женщин и детей могли увезти в плен либо убить.
2. Во втором варианте целью враждебных индейцев становился табун лошадей, который неопытные переселенцы, успокоенные тем, что на протяжении многих дней пути они не встретили ни одного краснокожего, плохо охраняли или позволяли ему пастись слишком далеко от лагеря. То, что они не видели индейцев, совсем не означало, что индейцы не видели их. Постепенно бдительность белых людей притуплялась, и они расслаблялись. Выскочившие из засады визжащие всадники обращали лошадей в паническое бегство и спустя мгновение вместе с табуном скрывались вдали. Поскольку фургоны обычно тащили волы, караван мог продолжать путь, но уже без лошадей.
Если индейцы решались атаковать поставленный в круг караван фургонов, они мчались вокруг него, постепенно сжимая кольцо. Иногда удача была на их стороне, иногда нет.
Некоторые исследователи писали, что для индейцев караваны переселенцев были легкой добычей, где риск минимален, а добыча огромна. Первое утверждение, в отличие от второго, не совсем верно. Конечно, драться с переселенцами было проще, чем с регулярными войсками, но в караванах зачастую находилось достаточное количество хорошо вооруженных ружьями мужчин, чтобы потери нападавших были значительными. Можно без доли сомнения утверждать, что, если бы караваны переселенцев на Запад, фургоны которых были доверху набиты всевозможным добром, были бы столь легкой добычей, как это пытаются показать некоторые авторы, ни один из них никогда бы не добрался до цели своего путешествия.
В отличие от восточных племен, индейцы Дикого Запада крайне редко нападали на поселения или форты белых людей. Даже если внутри находилось всего несколько десятков человек и, по понятиям европейцев, поселение было плохо укреплено, краснокожие прекрасно осознавали потери, которые могли понести в результате лобовой атаки, и избегали этого. В лучшем случае они пытались выманить часть людей из укрепления и заманить их в ловушку или проникнуть внутрь под мирным предлогом, а лишь затем атаковать.
Однако иногда они все же решались на подобный шаг. Наиболее часто на поселения нападали команчи и кайовы. Но их целью в основном были мексиканские поселения, обитатели которых практически не имели оружия. Джеймс Томас посетил Пекос в начале XIX века: «На крышах, которые, как и повсюду в Мексике, плоские, сложены груды камней, чтобы отбиваться от (индейских. – Авт.) врагов». Такое положение сложилось в результате политики мексиканских властей, опасавшихся вспыхивавших то там, то здесь народных восстаний. Испанские, а затем и мексиканские власти запрещали торговлю оружием. Надо отдать должное этим хозяевам Южных равнин, они отваживались нападать и на хорошо укрепленные асьенды и пресидио, идя при этом на различные хитрости и уловки.
Интересный метод использовали команчи во время нападения на далекий мексиканский город приблизительно в 1826 году. Рейд был хорошо спланирован – отрядом из сотни воинов руководил предводитель с великолепной репутацией. Каждый воин вел на поводу дополнительного скакуна. Цель – захватить город, который еще никогда не подвергался нападениям воинов севера. Он был хорошо защищен с севера, востока и запада непроходимыми землями, где на протяжении 50 миль не было воды. Лишь на юге от него находилась прекрасная долина. В городе жило около ста семей, богатых лошадьми и скотом. Город был слишком силен для прямой атаки, и вождь составил хитроумный план. Во время сиесты группа воинов атаковала табун и погнала его на запад, в сторону безводной пустыни. Сначала планировалось заманить преследователей в засаду, но они оказались слишком сильны, и их решили увести от города как можно дальше. Когда погоня удалилась от города, в него ворвались оставшиеся воины. Основная часть мужчин ускакала за конокрадами, и команчи надеялись быстро перебить стариков и подростков, а женщин и детей увести в плен. Но женщины так боялись попасть в руки краснокожих, что начали драться всем, что попадалось под руку, – ножами, топорами и т. п. Индейцы рассказывали, что некоторые женщины хватали за ноги своих детей и крутили их над головой, словно это были деревянные дубины, не давая воинам приблизиться к себе. Команчи убили всех, кроме одного младенца, который был принят в племя и со временем стал знаменитым воином. После этого разъяренные воины подожгли город, несмотря на приказы вождя, убеждавшего их, что дым будет виден на много миль вокруг. Они погрузили добычу на сотню дополнительных лошадей и благополучно вернулись домой.
Индейцы практически никогда не осаждали укрепления – это не согласовывалось с их тактикой ведения войны. Вокруг укрепления могли остаться несколько групп молодых воинов, искавших случая проявить себя или захватить добычу, но основной отряд обычно уходил в тот же день. Известен случай, когда кроу в течение нескольких дней держали в осаде хорошо укрепленный торговый пост, но это скорее исключение.
Когда крупные силы индейцев сталкивались с армейскими формированиями, как и в битвах со своими краснокожими противниками, они выстраивались в боевой порядок – линию воинов, состоящую из различных групп, образующих единый фронт. Они могли атаковать вместе или по отдельности. Лобовых атак кавалерии индейцы никогда не встречали, и та часть воинов, которая находилась на пути кавалеристов, рассыпалась и «отступала», а бойцы, находившиеся с флангов, нападали на атакующих с обеих сторон и с тыла. Рассыпавшиеся воины скакали по кругу, присоединяясь к нападавшим с флангов. Если кавалеристы увлекались преследованием врагов и рассеивались по полю боя, их поражение было неминуемо.
Тактика ведения боя армии США против индейцев была основана на методах европейских армий и на Равнинах практически не приносила желаемых результатов. Лишь с 1860-х годов армейские чины начали перенимать тактику краснокожих. Рандольф Мэрси отмечал: «Военная система, которой обучались и которая практиковалась нашей армией до войны с Мексикой (1846 год. —Авт.), была, без сомнения, эффективной и хорошо адаптированной для войны цивилизованных народов. Эта система предназначалась для армейских операций в населен ных районах, с достаточным уровнем ресурсов, и против врага, который был осязаем и использовал такую же систему ведения войны… Их (индейцев. – Авт.) тактика делает старую систему практически бесполезной. Действовать против врага, который сегодня здесь, а завтра там, который сегодня увел табун мулов в верховьях реки Арканзас, а в следующий раз проявился в самом сердце населенных районов Мексики… который повсюду, не будучи при этом в каком-то конкретном месте, который собирается в момент сражения и исчезает, когда удача отворачивается от него, который оставляет своих найденное в разгромленном женщин и детей далеко от театра военных действий и не имеет ни городов, ни складов, требующих защиты… не обременен обозами из фургонов или вьючных лошадей, который вступает в дело, только если это отвечает его целям, и никогда не делает этого, не имея преимущества в численности или позиции. С таким врагом учение о военной стратегии цивилизованных народов теряет свой основной смысл и редко находит применение на практике».
Ожерелье из человеческих пальцев, найденное в разгромленном солдатами лагере шайенов
Офицеры форта Райли, который Чарльз Бойнтон посетил в 1854 году, рассказали ему, что солдаты, несмотря на револьверы, в ближнем бою уступают конным индейцам, вооруженным луками и стрелами. Мало кто из драгун являлся хорошим наездником, а их лошади были плохо тренированы или «по крайней мере, не приспособлены к индейским методам войны». Воины Равнин, с другой стороны, «одни из лучших конников в мире, и их лошади тренированы так, что складывается впечатление, будто они готовы выполнять даже мысленные желания всадника. Они управляют ими без уздечки… оставляя обе руки свободными для применения оружия». Имея такую лошадь, индеец, вооруженный луком со стрелами или копьем, сближается с драгуном на расстояние эффективного выстрела из лука, что соответствует «приблизительно тридцати шагам, и быстро скачет вокруг драгуна кругами, пугая его лошадь воплями, что делает невозможным попасть в него из револьвера. В то же время он выпускает стрелы в человека и лошадь с такой скоростью, на которую не способен даже револьвер». Индеец свешивается сбоку скакуна, стреляя из-под его шеи, и противнику видно лишь одну его руку и ногу. Драгун же, «неспособный управлять лошадью, напуганной воплями краснокожего и взбешенной полученными ранами, очень часто бывает бесславно убит своим энергичным и практически невидимым им врагом». Бойнтон сравнивал искусство боя индейских воинов с искусством русских казаков. По словам офицеров, артиллерия, за редким исключением, совершенно бесполезна против краснокожих бойцов, потому что они не атакуют плотной группой и при желании легко уходят за пределы досягаемости ружей. «Прекрасно зная свои земли, они заводят наши войска в засады или просто двигаются впереди погони, заманивая солдат на территории, где нет воды или где траву (для лошадей. – Авт.) могут найти только они сами. Редко атакуя и не давая возможности атаковать себя, они уносят многие жизни наших соотечественников – и солдат, и переселенцев».
Другой боевой офицер писал, что удивительное искусство верховой езды, выучка и тактика краснокожих дают им огромное преимущество. «Резкими поворотами быстроногих лошадок избегая бешеных прямых атак своего неуклюжего врага и кружа вокруг, подобно хищным птицам, они собираются вместе и нападают на его фланги и тыл, сокрушают его, а затем, как по волшебству, рассыпаются, чтобы повторить свой прием на следующем враге».
В этой связи интересно отметить и отношение индейцев к воинским качествам американских солдат. С одной стороны, дисциплина, лучшее вооружение и большая численность войск давали солдатам несомненные преимущества. С другой стороны, ряд фактов свидетельствует о том, что индейских противников краснокожие воспринимали с большей опаской. Примечателен факт, что пауни, служившие разведчиками в американской армии, при встрече с группой враждебных индейцев часто надевали солдатские мундиры и шляпы и передвигались колонной, чтобы издали походить на белых кавалеристов. Враждебные индейцы хладнокровно ожидали их приближения, чтобы дать бой, но, когда хорошо вооруженные пауни подъезжали ближе и скидывали мундиры, сиу и шайены всегда обращались в бегство, не желая сражаться с ними. Подобные ситуации могут свидетельствовать лишь о том, что воины не считали равнозначными силы одинакового количества белых солдат и индейцев. Кроме того, большинство побед американской армии над «краснокожими дикарями», где потери последних были действительно серьезными, приходятся на неожиданные нападения на спящие индейские лагеря. В этих случаях, однако, гибли в основном женщины, дети и старики. Еще Рандольф Мэрси в середине XIX века отмечал, что нет ничего неожиданного в том, что человек, отошедший ко сну с чувством полной безопасности, теряет присутствие духа, когда на его лагерь неожиданно обрушивается толпа визжащих и стреляющих во все движущееся противников. «Даже индеец, гордящийся своим хладнокровием и самообладанием, – писал он, – далек от того, чтобы не быть подверженным его (внезапного нападения. —Авт.) последствиям».
Сабли, несмотря на широко распространенное мнение, крайне редко применялись американскими солдатами в боях с индейцами, и кавалерийские атаки с саблями наголо практически не использовались. Столкновения между равнинными индейцами и американской армией начались только с середины XIX века, а к тому времени уже получили распространение многозарядные ружья и револьверы, сделавшие использование сабель нецелесообразным. В первой половине века кровопролитная война с равнинниками велась только на юге между Техасской республикой и союзом команчей, кайовов, кайова-апачей и вичитов. Липаны и хикарийя также нападали на жителей молодой республики, но их нападения можно отнести к разряду мелких стычек. Регулярной армии республика не имела, и в конце 1830-х годов были созданы отряды так называемых техасских рейнджеров. На протяжении всего XIX века индейские противники, с которыми сталкивались белые люди на Равнинах, как правило, были конными. Не избежали этой проблемы и техасцы. Более того, южные племена, в отличие от северных, обладали огромными табунами и всегда воевали верхом на отличных скакунах. Когда встал вопрос об экипировке рейнджеров, они категорически отказались от сабель, считая их абсолютно бесполезным оружием против конных индейцев, которые уходили от прямого столкновения, принятого в европейской кавалерийской тактике ведения боя. Когда пошли разговоры о том, чтобы обеспечить рейнджеров саблями, один старый вояка с усмешкой сказал: «Они, несомненно, сослужат рейнджерам хорошую службу, особенно чтобы распугивать змей». На практике учившиеся воевать с индейцами техасские рейнджеры никогда не использовали сабель.
Превосходство американской армии в огнестрельном оружии было серьезной проблемой для краснокожих воинов. К тому же перестрелка с большого расстояния была скучным занятием для людей, чьей основной целью в бою было ударить врага, чтобы посчитать на нем «ку». Позднее старики говорили, что «война белых людей – это всего лишь стрельба». После Первой мировой войны некоторые ветераны сиу искали возможности вступления в старые племенные воинские институты, но старики воспротивились, заявляя, что убийства людей из ружей недостаточно для того, чтобы называться настоящим воином, – такая война просто «пустая стрельба». Безусловно, стрельба необходима, но не более. Она не могла ничего добавить к списку воинских заслуг краснокожего бойца. Кроме случаев, когда воину приходилось защищать свой лагерь, он был индифферентен к количеству убитых врагов. Стэнли Вестал отмечал, что, обсуждая разные битвы со старыми сиу, ему часто приходилось слышать от них, что «в тот день ничего не произошло», и это означало, что говоривший в тот день так и не смог посчитать «ку».
У каждого племени существовал собственный военный клич, являвшийся одним из методов психологического воздействия на врага. Многие белые путешественники и военные вспоминали, как у них стыла в жилах кровь, когда тишину неожиданно разрывал многоголосый клич краснокожих воинов Равнин. Известны случаи, когда медведь в испуге от него падал с дерева, а рассерженная пума бросалась наутек. Зенас Леонард отмечал, что во время боевых действий военный клич играет очень важную роль для индейцев. Джон Ирвинг писал: «Есть нечто сверхъестественное в свирепом, пронзительном кличе банды индейских воинов, который пронзает ваш мозг и леденит кровь». Кроме запугивания врагов, военный клич был также эффективен для подбадривания себя и товарищей по оружию. Его издавали во время атаки, боя или победы над противником, но никогда во время отступления и бегства. Военный клич сиу звучал, как «Йип-йип-йип!», аукоманчей: «Pa-pa-pa-pa-pa!»
Помимо военных кличей, существовали другие подбадривающие и устрашающие звуки, использовавшиеся индейцами в бою. Берландье писал, что некоторые команчи носят шапки, сделанные из меха с головы бизона, «а порой даже оставляют рога этого зверя, дабы придать себе еще более ужасающий вид». Носители таких шапок, сталкиваясь с сильным врагом или попав в опасное положение, «спешивались и начинали мычать, подобно быкам бизона, ударяя землю руками и ногами, точно как дикие животные, которых они имитировали». Сиу в такой ситуации подбадривали себя, имитируя рычание гризли. Такие рыки назывались «храбрым ворчанием». Боец издавал один-два полурыка-полуворчания, похожих на те, что издавал, раненый медведь перед броском на врага. Подражая разъяренному быку бизона, воины резко выдували воздух через расслабленные губы: «Плу-у! Плу-у!» Члены Медвежьего культа ассинибойнов, атакуя врага, «издавали звуки, подобно медведю», но это было не рычание, а – «Ху, ху!». Подобное поведение было свойственно и воинам других племен. Большой Волк из племени бладов вспоминал, что в одном из боев раненый кри вел себя как обезумевший и постоянно рычал, подражая медведю. Шайены считали, что, если воин будет имитировать голос песчаного журавля, ни одна пуля не сможет его поразить.
Лук был основным стрелковым оружием индейцев, и хотя некоторые воины со временем становились очень хорошими стрелками из ружей, они редко достигали в обращении с ружьем такого же мастерства, как с луком. Ричард Додж вспоминал: «Когда я впервые встретил индейцев, мало у кого из них было огнестрельное оружие, а имевшиеся ружья были самого низкого качества. Универсальным оружием был лук. Даже те, кто имел ружья, носил их, по моему мнению, скорее из-за производимого ими шума (что мы назвали бы психологическим эффектом) или потому что оно было «ценной вещицей»… В моем первом бою с индейцами я был весьма удивлен, увидев, как убегающие краснокожие неизменно прихватывали с собой луки и стрелы, но бросали ружья. Проводник объяснил, что индейцам мало пользы от ружей в ближнем бою. Воин мог выпустить полный колчан стрел за время, которое уходило на то, чтобы зарядить ружье и выстрелить один раз».
Лук был мощным и опасным оружием в руках краснокожего. Современники говорили, что белый человек с трудом мог натянуть тетиву сильного индейского лука на 10 см, тогда как индеец легко натягивал его до наконечника стрелы. Сила луков значительно разнилась. По словам индейцев, бывали луки, натянуть которые было под силу не каждому из них. Хороший лук посылал стрелу в бизона так, что наконечник скрывался в теле животного, отличный вгонял стрелу по оперение, а великолепный лук пробивал бизона навылет. Рандольф Мэрси подтверждал, что в руках индейца лук становился весьма грозным оружием и с небольшого расстояния часто пробивал туловище бизона насквозь. Но Ричард Додж, проведший на Равнинах более тридцати лет, писал: «Я слышал много историй о способности индейского лука пробить бизона насквозь, а один из авторов заявлял, что лично навылет пробил дюймовую доску. Могу сказать лишь, что, обладая значительными знаниями о многих племенах, я никогда не видел ничего подобного. Я часто видел, как стрела уходила в туловище бизона по оперение, если только не попадала в кость. По моему опыту, самый сильный индеец, имея лучший лук, не сможет даже с расстояния в несколько футов прострелить бизонье ребро, чтобы нанести смертельное ранение». Однако многим белым людям удалось удостовериться в мощи индейских луков. Один из них, Энтони Гласе, в 1808 году побывал, на бизоньей охоте с таовайя (вичитами): «Я сам видел, как индеец с луком из маклюры[37] прострелил бизона навылет с гораздо большей силой, чем ружье посылает пулю».
Различные методы натягивания тетивы и удержания на ней стрелы у индейцев Дикого Запада
Белден также сообщал, что индеец из лука насквозь пробивает человека, лошадь или бизона. «Силу лука лучше понять, когда я скажу вам, что самый мощный револьвер «кольт» не может пробить бизона насквозь… сам я часто пробивал из лука навылет дюймовую доску. Однажды я обнаружил человеческий череп, пригвожденный к дереву стрелой, которая не только пробила его кости, но и вошла в дерево достаточно глубоко, чтобы удерживать вес черепа». Археологические раскопки на полях сражений подтверждают, что стрелы легко пробивали черепа.
Капитан Вильям Кларк сообщал, что индейцы метко поражали движущиеся мишени, мчась верхом на своих скакунах, превосходно рассчитывая расстояние и влияние ветра на полет стрелы. На расстоянии 50 м лук был очень метким оружием. По словам Белдена, лучник легко убивал добычу, пробивая ее сердце с семидесяти метров, или сбивал птиц с вершин самых высоких деревьев. Ларок в 1805 году отмечал, что кроу очень метко стреляют из луков. Подобные сообщения можно найти и относительно представителей всех других племен. По разным сведениям, индейский лук посылал стрелу приблизительно на 200–300 м, но на излете она теряла убойную силу. Вашингтон Ирвинг сообщал, что пауни из лука поражали цели на расстоянии 280 м. Старики шайены говорили, что из лука убивали противников с расстояния 270–360 м[38]. Они также утверждали, что в дни заряжающихся с дула ружей лук был более эффективным оружием для поражения целей с дальней дистанции, чем ружье. Но это заявление сомнительно – большинство современников указывало, что основное преимущество огнестрельного оружия заключалось как раз в гораздо большем радиусе убойной силы, в чем лук значительно проигрывал.
Скорость стрельбы была поразительна. Ной Смитвик писал: «Насколько бы ни было примитивно оружие краснокожих, в скорости стрельбы оно дает им преимущество над старыми, одноствольными, заряжающимися с дула ружьями. Особенно во время атаки. Пока белый человек заряжает ружье, индеец способен выпустить дюжину стрел. А если краснокожим удается вынудить нас выстрелить всем сразу, мы оказываемся полностью в их руках». То же подтверждал Джордж Гриннел: «Стрельбу из лука могли производить очень быстро и с большой точностью. Я видел, как индеец взял в руку шесть стрел и выпустил их в цель гораздо быстрее и точнее, чем я мог сделать это из шестизарядного револьвера». Полковник Додж был свидетелем, как индейцы, держа в левой руке по 5—10 стрел, так быстро выпускали их из лука, что последняя стрела выстреливалась еще до того, как первая касалась земли, и делали это с такой силой, что любая из них могла убить человека, стоящего на расстоянии 30 ярдов. Кэтлин описал «игру в стрелы» у манданов, когда воины стреляли вверх из луков так, чтобы выпустить больше стрел, пока первая не упадет на землю. Он отмечал, что его поразило не только расстояние, на которое била стрела, но и скорость, с которой воины умудрялись накладывать стрелы на тетиву и стрелять. Юджин Вэйр, боевой офицер, знавший о схватках с краснокожим не понаслышке, утверждал: «Лук со стрелами в руках индейца гораздо более опасное и эффективное оружие, чем револьвер. Несмотря на то что из револьвера можно быстро выстрелить шесть раз, после этого его невозможно перезарядить на скаку или бегу, если вас кто-то преследует. А индеец может выпустить с близкого расстояния шесть стрел также быстро, как из револьвера, а затем также быстро еще двадцать четыре. Поэтому, когда солдат отстреливает все свои пули, он становится добычей преследующего его индейца, вооруженного луком».
Кроме скорострельности, у лука было еще одно важное преимущество перед огнестрельным оружием – если противники укрывались в овраге, наспех вырытых окопах и т. п., индейцы обстреливали укрытие, посылая стрелы вверх так, чтобы они падали на головы и спины противников сверху. К тому же лук был бесшумным оружием, незаменимым для снятия часовых, а при стрельбе в сумраке, в отличие от ружья, не выдавал местонахождения воина.
Когда индеец натягивал лук, обе руки работали одновременно. Левая толкала его вперед, а правая в тот же момент тянула тетиву назад к правому уху. Стреляя, воин накладывал стрелы на тетиву, не глядя на нее. Существовало несколько способов удержания стрелы на тетиве во время стрельбы. Некоторые зажимали стрелу между большим и указательным пальцами и тянули тетиву назад, другие помогали себе, цепляя при этом тетиву средним пальцем. Третий способ заключался в следующем: указательным и средним пальцами захватывали тетиву, зажимая ими стрелу, и дополнительно фиксировали ее на тетиве большим пальцем. По слова Гриннела, методы стрельбы и натягивания тетивы были индивидуальными, а не общеплеменными.
Скача на лошади, индеец часто держал одну или несколько стрел в сжимавшей лук руке, а другой накладывал стрелу на лук и натягивал его. Стрелы держали наконечниками вниз, перьями вверх, чтобы острые наконечники не ранили левую руку, когда правая брала стрелы и натягивала тетиву. Иногда дополнительные стрелы воин зажимал в зубах. Так было быстрее, чем вытягивать их из висящего за спиной колчана. Этот метод применяли только на войне или в опасных ситуациях. Преследуя всадника, отстреливающегося из лука, индеец старался подъехать к нему с правой стороны, чтобы так тому было неудобно стрелять в преследователя. Некоторым воинам в бою удавалось уворачиваться от летящих в них стрел. Ассинибойны помнили соплеменника, который был настолько быстр и ловок, что легко уклонялся от вражеских стрел.
Если в бою у воина кончались стрелы, он поднимал валявшиеся на поле боя. Так, во время Битвы Феттермана земля была усеяна стрелами, и индейцы могли подобрать их повсюду. Брекенридж писал в 1811 году, что арикары «великолепные наездники – они стреляют из лука на полном скаку и поднимают стрелы с земли, даже не придерживая лошадей». Учитывая, что представители этого племени никогда не считались лучшими наездниками на Равнинах, воины других племен, несомненно, легко могли проделывать подобные трюки не хуже.
Изготовление стрел было делом трудоемким, а потому немало времени тратилось на их поиски после выстрела. Воины по возможности собирали стрелы и после боя и даже вытаскивали их из тел поверженных врагов. Майданы не смывали с них кровь жертв, оставляя ее высыхать, после чего позже стрелы использовали снова. Один из сиу рассказывал, что после битвы с Феттерманом он собрал много валявшихся повсюду стрел и набил ими колчан, потому что они дорого ценились и их было тяжело изготавливать. Оставляли только притупившиеся и поломанные. Команчи, однако, утверждали, что никогда не применяли по второму разу стрелы, которыми был убит враг, потому что они были запятнаны человеческой кровью.
Одним из распространенных мифов истории Дикого Запада первой половины XIX века является преимущество, которое давало огнестрельное оружие краснокожему бойцу перед вооруженным луком и стрелами противником. Поначалу индейцы приписывали убойные качества ружей не меткости стрелка, а магической силе его оружия. Недаром сиу называли ружья Колдовским Железом. Французский торговец Франсуа Ларок встретил в 1805 году отряд хорошо вооруженных огнестрельным оружием кроу. Индейцы были разочарованы неудачами на поле брани, которые их предводитель приписал тому, что «кто-то наслал на их ружья дурное колдовство, и если бы он узнал, кто это сделал, то убил бы его на месте».
Дениг, много лет проживший среди индейцев, сообщал, что несколько воинов с ружьями более опасны, чем толпа, вооруженная луками, копьями и дубинками. Но он же отмечал, что индейцы по возможности всегда носили и ружье, и лук, поскольку ружье являлось лишь добавочным оружием и ни в коей мере не могло заменить лук со стрелами. Удивительно, но, несмотря на всеобщие утверждения исследователей XX века, многие современники указывали на факт, что индеец с луком и стрелами был не менее (а зачастую и более) опасным противником, чем человек с однозарядным ружьем. Приведенные выше сведения о силе и скорострельности луков только подтверждают это. В истории завоевания восточной части американского континента однозарядные ружья сыграли важную роль. За двести лет лесные индейцы научились отменно стрелять, и ружье стало для них обычным видом вооружения. Но тактика ведения боя лесных воинов значительно отличалась от принятой на Равнинах. Первые обычно дрались в лесных зарослях, где даже тонкие ветви деревьев и густая листва легко отклоняли стрелы, но не были препятствием для пуль. Лесные индейцы даже не использовали щитов, прячась за деревьями. Равнинники же сражались на открытом пространстве, где ничто не мешало стреле поразить цель. Лесные индейцы дрались пешими, тогда как равнинники предпочитали конный бой, а длинноствольные, заряжающиеся с дула ружья не были приспособлены для этого. Они подходили для пешего бойца, который во время стрельбы твердо стоял на земле и имел возможность хорошо прицелиться. Перезарядка занимала около минуты – порох отмерялся и засыпался, а пуля забивалась в дуло длинным шомполом. За минуту боя могло произойти многое. На скаку перезарядка такого ружья была делом еще более сложным, не говоря уже о стрельбе. Индейцы с уважением относились к ружьям, но только к заряженным. Пока человек перезаряжал ружье, индеец на лошади покрывал расстояние в триста метров и выпускал около двадцати стрел. Чтобы выстрел был точным, белый человек должен был спешиться, тогда как оружие индейца позволяло ему на протяжении всего боя оставаться верхом на коне.
Индейцы наткнулись на лагерь солдат. Художник Ч. Ремингтон
Обладавшим старыми ружьями индейцам часто приходилось соскакивать с лошадей, чтобы выстрел из ружья был более точным. Для этого они приучали боевых коней стоять рядом, когда воин спешивался в бою. До распространения новейших моделей скорострельных ружей огнестрельное оружие редко применялось конными индейцами из-за сложности его перезарядки на скаку. Даже в 1860-х годах среди краснокожих все еще были широко распространены старые, а зачастую просто антикварные ружья, заряжающиеся с дула. Порох и свинец они без труда получали от торговцев. Порох перевозился в роге-пороховнице, а свинец нарубался кусочками, которые выковывались в грубые шарики-пули. Они специально делались меньше диаметра ствола, чтобы легко проскакивать внутрь. Отправляясь в битву, индеец наполнял рот пулями. Выстрелив, он на полном скаку переворачивал рог и засыпал в ружье неизвестное количество пороха, после чего сплевывал в дуло пулю. «Можно было не опасаться заряженного таким образом оружия, – писал Додж, – и солдаты без тени сомнения бросались на любое количество индейцев». Информация Денига согласуется со словами Доджа. Он сообщал, что, заряжая ружье в бою, индеец засыпает порох, после чего сплевывает в дуло одну из пуль, которые держит во рту, – влажная пуля падает на порох без какого-либо пыжа между ними или поверх них. «Так они заряжают и стреляют очень быстро – четыре-пять раз за минуту, но не очень метко», – писал он.
Индейцы быстро научились обращаться с огнестрельным оружием. Франсиско Руис писал, что индейцы Техаса первой половины XIX века применяли ружья весьма искусно, перезаряжая их быстро и легко. Многие авторы отмечали большую меткость индейцев Скалистых гор в сравнении с их соседями-равнинниками. Вильям Гамильтон так объяснял причины этого на примере шайенов и шошонов: «Как охотники и стрелки шошоны превосходят шайенов по причине того, что они чаще живут в горах и охотятся на мелкую дичь». Дениг отмечал в 1855 году, что оглалы «имеют ружья и являются отличными стрелками». Однако боеприпасы были дорогостоящи и не всегда доступны, и воины не имели возможности практиковаться в стрельбе, а потому уступали в меткости евро-американцам.
Обычной практикой равнинников было целиться всаднику в область живота. Черноногие говорили, что так было проще подстрелить его. Священник Менгарини писал: «В бою нет беспорядочной стрельбы наугад, каждый плоскоголовый всегда целится всаднику в живот». Кроу упоминали, что целились в ту часть тела всадника, «которой он сидит на лошади».
Индейцы некоторых племен, рассказывал шайен Деревянная Нога, любили отпиливать у ружей стволы, чтобы их было легче держать, сидя в седле. Они думали, что такие ружья стреляли не хуже длинноствольных. Обрез можно было держать одной рукой, а другой – управлять лошадью. Шайены, по его словам, никогда этого не делали, что неверно. Гриннел, записавший рассказы шайенов, упоминает ружье Маленького Волка, у которого были спилены дуло и приклад. Этот обрез он носил за поясом.
Появление нового скорострельного оружия серьезно переломило ситуацию на Равнинах не в пользу краснокожих. Первым экземпляром такого оружия был шестизарядный револьвер «кольт», с появлением которого один боец стал стоить шестерых. Эффективность револьверов оказалась таковой, что первые схватки превратились в простые погони за краснокожими, и техасцы без опасений атаковали отряды индейцев, в несколько раз превосходящие по численности их собственные. Наиболее известным примером первых схваток с краснокожими с использованием шестизарядных револьверов был бой между техасскими рейнджерами и огромным отрядом команчей, возвращавшимся из опустошительного рейда. Несколько десятков вооруженных новыми револьверами рейнджеров нанесли им такое сокрушительное поражение, что воины, побросав награбленное добро, были вынуждены спасаться бегством. Рейнджеры долго вспоминали «испытание кольтов» в битве в каньоне Нуэкес. Индейцы скакали вокруг них, выпуская стрелы. Рейнджеры дали залп из ружей, после чего вскочили на лошадей и бросились на них, поливая свинцом. Ситуация разворачивалась по совершенно непривычному сценарию. Обычно после такого залпа индейцы кидались на опустошивших ружья противников и убивали их. «Никогда, – вспоминал один старый рейнджер, – банда краснокожих не бывала такой обескураженной, как во время той атаки. Они-то ожидали, что рейнджеры окажутся беззащитными». Индейцы бросились врассыпную, а преследователи гнались за ними около трех миль и многих убили. Но широкое распространение револьверы «кольт» получили только к концу 1850-х годов.
Шайен Деревянная Нога
Спустя некоторое время индейцы начали приобретать новые ружья и револьверы и успешно использовать их в боях, что несколько уравняло противоборствующие стороны. Новые ружья конные индейцы обычно применяли на скаку, редко спешиваясь, чтобы прицелиться. Только о вожде Бешеный Конь один из его соратников вспоминал: «В критические моменты боя Бешеный Конь всегда соскакивал со своего скакуна, чтобы выстрелить. Он единственный индеец из тех, кого я видел, кто часто поступал так». Ричард Додж: «Именно заряжающиеся с казенной части многозарядные ружья и металлические патроны превратили индейца Равнин… в изумительного солдата высшего разряда. Он уже был великолепным наездником, привыкшим всю свою жизнь сражаться верхом на коне. Единственное, что ему было необходимо, – меткое оружие, которое можно легко и быстро перезаряжать на полном скаку».
Израсходовав патроны и стрелы, воин мог воспользоваться валявшимися под рукой камнями и весьма метко метать их по занявшим оборону врагам. В 1868 году капитан Джон Смит вместе с несколькими товарищами был вынужден в течение многих часов отбиваться от отряда сиу. Позднее он вспоминал: «Я искал возможности подстрелить индейца, засевшего метрах в шести от меня, который бросил камень и разбил боковую панель моего винчестера, что едва не привело его в негодность. Ружье работало, но плохо. Наблюдая за тем местом, где он укрылся, я увидел взмах его руки, а спустя мгновение камень размером с два моих кулака ударил меня в лоб, оставив на нем ужасную рану и сбив меня на землю».
По словам Ричарда Доджа, до широкого распространения скорострельных ружей копье было самым грозным и опасным видом индейского оружия ближнего боя, и применение его в схватке несло верную смерть противнику. Манданы оставляли на своих копьях кровь жертв, не смывая ее, и после каждого убийства кровь высыхала поверх предыдущего слоя. Дэвид Томпсон также подтверждал, что копья являлись «страшным оружием в руках решительного человека». Джордж Белден сообщал в конце 1860-х годов, что они «чрезвычайно опасны, когда оказываются в искусных руках». Юджин Вэйр: «Индейцы великолепно владеют копьями. У наших же парней имеются на вооружении сабли – индеец не может поразить солдата копьем, если тот вооружен саблей, но и солдат не может поразить саблей индейца, если тот вооружен копьем».
Копье обычно использовалось конным воином, и рана, оставленная им, как правило, была смертельной. В большинстве исследовательских работ отмечается, что индейцы никогда не бросали копье в противника. Но Белден сообщал, что на Северных равнинах умеют метать их достаточно далеко и довольно метко. Старики команчей говорили, что не бросали копий, но Бернет упоминал, как приблизительно в 1820 году воины этого племени с большим проворством метали копья на полном скаку. Траппер Джозеф Мик утверждал, что был свидетелем, как во время атаки, случившейся в 1834 году, конные команчи метали копья, прикрепленные к длинным волосяным веревкам, чтобы их можно было притянуть обратно к себе.
Метод хвата копья при нанесении удара, использовавшийся конными воинами черноногих
Это свидетельство кажется надуманным, поскольку на неровной поверхности копье могло зацепиться за куст, кочку или иное природное препятствие и сбить всадника с лошади.
Колтер вспоминал, что нападавший на него пеший черноногий схватил копье двумя руками над головой и ударил сверху вниз. Информаторы Юэрса из черноногих также сообщали, что для нанесения удара они перехватывали копье двумя руками, после чего наносили тычок сверху вниз. Юэрс утверждал, что воины всех племен Равнин в конном бою держали копье двумя руками над головой, нанося удар сверху вниз, и никто из них не перенял техники боя испанских конных копьеносцев, в которой одной рукой всадник управлял конем, а другой наносил удар копьем. Но это неверно. Команчи рассказывали, что всегда наносили прямой колющий удар, держа копье согнутой рукой и ударяя из подмышки.
Не менее распространенным оружием были палицы с жестко прикрепленными к рукояти каменными набалдашниками, которые использовали как в пешем бою, так и в конном. Воины старались нанести врагу палицей увечье, а затем добить его следующим ударом или ножом. Хвост Ласки из племени бладов рассказал, как использовать ее против ножа: «Если враг пытается пырнуть тебя ножом, ударь его по руке или запястью палицей, чтобы выбить нож. А затем ею разбей ему голову». Торговец Эдвин Дениг отмечал, что любая попытка отразить удар такой палицы приводила к перелому руки, а если парировать удар не удавалось, она сбивала на землю даже очень сильного человека. Использование другого вида дубинок, у которых каменный набалдашник свисал с рукояти, а не жестко закреплялся на ней, описал торговец Генри: «Конный воин мчится на полном скаку, вращая камень вокруг рукояти. Каждый меткий удар сбивает на землю человека или его лошадь». Также часто в рукопашных схватках использовались металлические топорики – томагавки. Относительно метания томагавков в бою информация отсутствует, что, по-видимому, говорит об отсутствии такой практики на Равнинах. Одно из редких упоминаний мы находим в сообщениях Берландье, который писал в 1828 году, что многие команчи применяют «в бою булавы или метательные топоры». С другой стороны, Дениг писал в 1854 году относительно индейцев Северных равнин: «Несмотря на широко распространенное мнение, томагавки и боевые топоры не метают во врага, а напротив, к ним приделывают петлю, которую надевают на кисть (чтобы не потерять оружие в бою. – Авт.), и используют только в рукопашной схватке».
Как уже упоминалось, специальных ножей для боя или скальпирования не существовало – для этих целей использовали обычные ножи. В бою обычно применяли верхний хват, когда рукоять зажималась так, что лезвие ножа было направлено вертикально вниз. Удар наносился сверху вниз, чтобы проткнуть тело противника над ключицей или сбоку горизонтально между ребер и в живот. Хотя в рукопашной схватке пеших бойцов нож был смертоносным оружием, от него было мало пользы против конного воина, вооруженного копьем или дубинкой. Обычно ножом добивали уже раненого противника, скальпировали его и уродовали тело.
В бой индеец старался отправиться на своем лучшем скакуне. Некоторым коням отдавалось особое предпочтение. Если лошадь принимала участие во многих горячих схватках и не получала ранений либо была несколько раз ранена, но всегда поправлялась, считалось, что магическая сила защищает ее от вражеских стрел и пуль. У хункпапа-сиу в конце 1860-х годов имелась темно-гнедая лошадь, которую они считали священной. Ее применяли, когда нужно было атаковать хорошо укрепленного противника, потому что, по их мнению, ее нельзя было убить. Несмотря на то что враги девять раз ранили ее, она выздоравливала. Эта лошадь всегда шла в голове колонны во время всех парадов вокруг лагерного круга.
На некоторых лошадях отправляться в бой было очень почетно. Если кайова-апач сильно болел и знал, что должен умереть, он звал к себе родственников и дарил что-либо напоминающее о себе. Братьям обычно отдавали лошадей. Таким животным обрезали гривы и хвосты и относились к ним с особой заботой. Иногда родственники плакали, когда видели ее пасущейся у лагеря, потому что она напоминала им об ушедшем. На них никогда не ездили, кроме как в битве. Считалось большой честью для умершего, если эту лошадь убивали в бою. Когда воин возвращался с поля боя без нее, родственники снова начинали скорбеть.
Хвост Ласки, воин бладов и один из основных информаторов Дж. Юэрса
В бою воин часто свешивался сбоку своего скакуна, прикрываясь им и стреляя из-под его шеи. Некоторые авторы высказывали мнение, что в качестве защитной тактики в поединке или прямой атаке этот метод на практике не использовался. Джон Юэрс считал, что использование лошади в качестве живого щита является одним из распространенных мифов относительно индейской тактики ведения боя. Существует множество описаний очевидцев того, как индейцы равнинных племен во время боя свешивались с бока коня так, что врагу была видна лишь одна нога воина. Одной рукой он крепко удерживал поводья и гриву, а другой стрелял из ружья из-под шеи скакуна. При этом нога воина цепляла либо седло, либо специальную веревку. По утверждениям Юэрса, большинство описаний относится к показательным битвам, устраиваемым в мирное время в честь гостей, и не может в полной мере свидетельствовать об использовании этой тактики в реальном бою. Но Джон Кэнфилд Юэрс никогда не участвовал в военных действиях против индейцев, и его мнение являет собой лишь субъективную точку зрения, основанную на разговорах со стариками черноногих. Его информаторы говорили, что мальчики с детства обучались такому приему, но в бою он применялся очень редко из-за неэффективности. Хвост Ласки (блад) и Ленивый Мальчик (пиеган) указывали на опасность использования этого маневра во время битвы. Бок лошади представлял легко поражаемую цель, и если в нее попадали, лошадь падала, и всадник мог получить серьезную травму или погибнуть. Только если враги хотели заполучить скакуна, они старались не попасть в него. Но если индейцы защищались от наседавших противников, то не задумываясь стреляли в лошадей. Юэрс высказал мнение, что воин мог использовать такой маневр лишь как акт бравады или прелюдии к битве, пускаясь галопом вдоль вражеских рядов, в то время как враги обстреливали его. Но как раз в этом случае лошадь часто подстреливали, а воин убегал к соплеменникам. Тем самым Юэрс приводит пример, противоречащий его же теории. Он также привел слова Тиксира, который писал, что команчи «лучше других знают, как прятаться за туловищем лошади, но с презрением относятся к такой тактике. Они атакуют врага с военными кличами, даже не пригибаясь к шеям лошадей». Но Тиксир не был свидетелем атак команчей, а записал информацию о них со слов другого человека. Кроме того, существует много свидетельств, противоречащих его словам. Например, Ричард Додж, не раз видевший команчей в бою, сообщал, что практика использования ими лошадей в качестве «щита» была широко распространенной. Вашингтон Ирвинг сообщал в 1833 году о такой практике среди пауни.
Читать бесплатно другие книги:
