Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия Стукалин Юрий
Джордж Белден сообщал, что сиу собирали ветки и побеги для стрел в конце осени, когда дерево твердело, чтобы выстоять суровую зиму. Ветви были не толще мизинца. Их связывали вместе по 20–25 штук, а затем плотно стягивали с одного конца до другого полосками сыромятной кожи, после чего подвешивали в типи над очагом, где они сохли и коптились. Благодаря плотной обмотке они не сгибались и не теряли формы. Спустя несколько недель связки снимали и развязывали, а с веток соскабливали кору. Как и сиу, команчи обрезали заготовки до нужной длины, после чего подвешивали вблизи очага или в другом сухом месте. У очага они выдерживались приблизительно 10–14 дней, после чего стрелоделатель осматривал их поверхность на наличие искривленных мест. Если дерево сушилось не у очага, то процесс мог занять гораздо больше времени. Изогнутые места смазывали жиром, нагревали и затем выпрямляли руками или с помощью специального приспособления. Некоторые выпрямляли древко, зажимая его зубами. Скиди-пауни выдерживали заготовки над очагом в течение одной ночи, предварительно очистив их ножом от коры.
При изготовлении древка использовали так называемые выпрямители, в которых их выпрямляли и придавали им круглую форму, пропуская в специально сделанное отверстие. Шошоны делали выпрямители из антилопьего рога, а команчи – из бизоньей кости или рога, высверливая отверстие диаметром чуть больше необходимого диаметра древка. Древко пропускали через него, двигая туда-сюда, придавая ему овальную форму и нужный диаметр. Кроу делали выпрямители из рога самки горного барана, высверливая в нем четыре дыры. Процедура оставляла на древке царапины, поэтому его потом шлифовали. Команчи использовали для этого два плоских камня песчаника с вырезанными в них выемками. Древко клали в выемки и двигали между камнями, пока оно не становилось пригодным для стрелы. Нижнюю часть древка всегда делали толще, чтобы проще было натягивать лук, цепляя стрелу большим и указательным пальцами.
Большинство индейцев наносили на древко небольшие продольные желобки. Гриннел сообщал., что стрелы обычно имели два-три таких желобка. Липаны наносили четыре прямых желобка, идущих от оперения до наконечника. Стрелы сарси также имели четыре маленьких желобка по всей длине древка. Команчи делали два прямых, выкрашенных в черный цвет желобка с одной стороны и два зигзагообразных красных – с другой, вырезая их костью или кремнем. Данбар сообщал, что пауни делали три небольших желобка вдоль древка. «Некоторые (индейцы. – Авт.) говорят, – писал он, – что так стрела лучше держится в ране, другие утверждают, что это облегчает вытекание крови». Джон Брэдбери указывал на наличие желобка на древках охотничьих стрел встреченных им племен, отмечая, что делались они, чтобы из животного вытекало больше крови и оно быстрее уставало при погоне. Брэдбери был человеком образованным и наблюдательным, однако его контакты с индейцами были краткими. Декост Смит отмечал, что существует ошибочное мнение, будто зигзагообразные желобки на древке стрел делались, чтобы кровь легче вытекала из раны. Но для этой цели от желобков было мало толку, поскольку они были слишком маленькими и тонкими, а рана и без того кровоточила достаточно, чтобы человек мог по кровавым следам обнаружить раненое животное или врага. Кроме того, сами индейцы говорили, что на охоте старались убивать животных так, чтобы в них оставалось как можно больше крови, иначе мясо становилось хуже. «В действительности, – писал Смит, – эти желобки всего лишь символизировали молнию. По индейским поверьям, они делали стрелы более смертоносными, давая им часть колдовской силы удара молнии. Лет сорок назад вам бы это сказал любой кроу или сиу». Уоллес и Хобел оспаривают обе точки зрения, считая, что желобки предотвращали деформацию стрел. Лафлеш также сообщал, что омахи делали вдоль стрелы желобки волнистой формы, чтобы она со временем не деформировалась, а не для того, чтобы лучше вытекала кровь. Он особо подчеркнул, что они не символизировали молнию, как об этом сообщали некоторые современники. Гриннел, прекрасно знавший множество старых индейцев, также настаивал, что, по их словам, единственной целью нанесения желобков было именно предотвращение деформации древка.
Когда древко полностью выпрямлено, отшлифовано и на него нанесены упомянутые выше желобки, его полировали, на заднем конце вырезали выемку для тетивы, а затем наносили личные метки. После этого оно было готово к закреплению на нем наконечника и оперения.
Полет и точность попадания стрелы зависят от оперения в не меньшей степени, чем от наконечника и древка. Перья должны быть хорошими и правильно закрепленными на древке. Для оперения стрел брали перья с крыла птицы, расщепляли вдоль ствола, обрезали до нужного размера и половинки закрепляли на древке при помощи самодельного клея и вымоченных сухожилий, после высыхания стягивавших древко еще крепче. К древку приклеивалось не все перо, а лишь его концы.
По данным Гриннела, обычно оперение стрел состояло из трех перьев, редко из двух или четырех. Понки, айовы, сиу, шайены и пауни закрепляли на древке три пера. Стрелы команчей могли быть и с двумя, и с тремя перьями, но, по их словам, стрелы с двумя хуже поражали цель, в то время как с тремя всегда летели по прямой линии. Шошоны использовали два пера, и, по данным Роберта Лоуи, длина оперения их стрел равнялась приблизительно 13 см, а согласно Висслеру – 11–13 см. Сиу Белый Ястреб говорил, что для оперения стрел люди его племени использовали перья разных птиц – прерийной курочки, совы, орла, канюка и т. д., – кому как нравилось. Перья прикреплялись к древку клеем и обматывались оленьим сухожилием. Сиу по имени Медвежья Морда считал., что лучшими были пеликаньи перья, и всегда на его стрелах одно из трех перьев было пеликаньим. Белден сообщал, что сиу использовали три пера индейки или орла, и в длину оперение достигало 15–20 см. Согласно Висслеру, средняя длина оперения стрел сиу составляла 16–19 см. По данным Вильяма Кларка, черноногие предпочитали орлиные и гусиные перья. Скиди-пауни, шайены и команчи считали лучшими перья дикой индейки, но эту птицу было тяжело добыть, и если найти ее было невозможно, они использовали канюка. Команчи также могли использовать перья совы. Перья этих птиц не портились от крови, и стрела оставалась боеспособной, даже будучи перемазанной кровью, тогда как перья орла или ястреба портились. Шайены использовали перья орла и ястреба только для церемониальных стрел. Длина шайенского оперения составляла 14–23 см. Согласно Висслеру, средняя длина оперения стрел у команчей составляла 10–12 см, у черноногих – 18–20 см, а у сарси —15–16 см.
Длина индейских стрел была разной. Сообщалось, что каждый изготавливал свои стрелы длиной точно от подмышки до кончиков пальцев вытянутой руки. По словам Белого Ястреба, длина стрелы сиу равнялась длине от локтя воина до кончика его среднего пальца, плюс длина от его запястья до самой крупной фаланги среднего пальца. Омахи измеряли длину древка стрелы от локтевого сгиба до кончика среднего пальца и оттуда по внешней стороне кисти до запястья. Стрелы племен, живших в районе рек Миссури и Саскачеван, были короче тех, что использовали индейцы к западу от Скалистых гор. Судя по коллекции Американского музея естественной истории, стрелы черноногих, сарси, сиу и шайенов были длиной около 65 см. Шошонские были немного длиннее, а команчские – короче. По словам Роберта Лоуи, длина древка стрелы у шошонов составляла около 76 см. Данбар сообщал, что длина стрел пауни была около 66 см. В этой связи интересно замечание Джорджа Белдена, отмечавшего, что процесс обрезания заготовленных веток под необходимую длину древка был чрезвычайно важен, и индейцы относились к нему с большим вниманием. «Стрелы разной длины летят по-разному, и если они не одной длины, то человек не попадет в цель». У каждого воина, по его словам, была специальная измерительная палочка, которой он отмерял длину своих стрел.
Ричард Додж писал, что стрелы разных племен настолько отличаются друг от друга, что индейцы и некоторые белые люди с первого взгляда могут сказать, какому племени принадлежит та или иная стрела. Этот факт подтверждал. Белден и другие современники. У шайенских стрел была особая метка, которая не позволяла спутать их с другими. Она представляла собой три волнистые линии по всей длине от оперения до основания наконечника. Джордж Гриннел утверждал: «Хорошо известно, что стрелы одного индейского племени отличаются от стрел другого, но, кроме того, стрелы каждого человека имеют собственную метку». У понков каждый клан имел отличительные метки на стрелах, которые не исключали и метки личные: васабе – красное древко на полдлины перьев, зихида – черное древко в местах крепления перьев и выкрашенные в красный цвет сухожилия. Ховард указывал, что каждый воин понков имел собственную метку на своих стрелах. Омахи ставили отличительные метки на стрелах попарно, чтобы в случае необходимости воин мог принести вторую стрелу, доказывая, что она принадлежит ему. У каждого омаха были собственные метки, но, в отличие от понков, клановых меток не было.
Вильям Кларк утверждал, что длина и форма наконечника обычно указывали на принадлежность стрелы тому или иному племени. Принц Максимилиан описал отличия наконечников разных племен: у манданов плотные и крепкие, у хидатсов тоньше и хуже по качеству, а у ассинибойнов очень тонкие и скверные. Белден вспоминал, что сиу, изготавливая самостоятельно или покупая наконечники, всегда предпочитали длинные и узкие, шайены – в форме тупого угла и с острыми краями, пауни – средней формы, а кроу, черноногие, юты, омахи, ото и виннебаго – длинные. Другой отличительной чертой стрел была их длина. В одной общине не нашлось бы и двух воинов, длина стрел у которых была одинаковой. Кроме того, «существовали другие отличительные метки для их идентификации – на древке, наконечнике или оперении. Из многих тысяч стрел, виденных мной, не было такого, чтобы стрелы, сделанные разными воинами, были одинаковы». Кларк Висел ер писал по этому поводу: «Это верно, что каждый человек узнавал свои стрелы, но, насколько нам известно, это было подобно тому, как мы узнаем свой почерк. Мы видели такие различия между содержимым колчанов одного и того же племени…»
В ряде работ отмечается различие между охотничьими и боевыми стрелами. Некоторые исследователи настаивают, что оно заключалось в расположении наконечника относительно углубления на конце древка, которым стрела накладывалась на тетиву. Согласно их утверждениям, наконечник охотничьих стрел располагался параллельно углублению, а наконечник боевых – перпендикулярно. Ричард Додж, проживший на Равнинах несколько десятилетий и находившийся в постоянном контакте с индейцами, писал, что команчи закрепляли наконечник охотничьих стрел параллельно выемке для тетивы, чтобы стрела легко проходила между ребер животного, располагаемых сверху вниз, а наконечник боевых – перпендикулярно выемке, потому что ребра человека располагаются горизонтально. Тем не менее Декост Смит верно отметил, что в полете стрела вращается вокруг своей оси, и весьма сомнительно, что ее наконечник в конечной точке войдет в тело именно так, как следовало. Выстрел в грудную клетку животного, опять же, не гарантировал, что стрела попадет между ребер, а не в реберную кость. Кроме того, индейский охотник часто посылал стрелу бизону не между ребер, а под углом под ребра, чтобы она входила в мягкие ткани и пробивала сердце или легкие. Соответственно, даже в технике стрельбы, при которой индеец держал лук вертикально, различия в креплении наконечника относительно выемки никакой роли не играли. «Из множества стрел сиу, которые я осмотрел, – писал. Смит, – те, что, по словам самих индейцев, были боевыми, в противовес вышеприведенной теории, имели наконечник, параллельный выемке для тетивы. Больше половины охотничьих стрел имели так же расположенный наконечник, многие располагались под прямым углом, а некоторые имели промежуточное между ними расположение… Что касается положения лука во время стрельбы – мои наблюдения убедили меня, что большинство равнинных индейцев держат его диагонально». Кларк Висслер также указывал: «Никто из сегодняшних черноногих не слышал о таких отличиях. Судя по всему, индейцы особо не утруждали себя мыслью о том, под каким углом сделать выемку относительно наконечника на боевых или охотничьих стрелах. Это было неважно. Логично предположить, что для лучника важно, чтобы выемки на всех его стрелах были одинаково расположены относительно наконечника, потому что при стрельбе он накладывал стрелу на тетиву не глядя, а наконечник мог быть ориентиром для точного и быстрого вхождения тетивы в выемку.
Однако различия между боевыми и охотничьими стрелами все же существовали, но заключались они в ином – в форме наконечников и способах их крепления к древку. Тот же Ричард Додж отмечал., что форма металлического наконечника указывала на боевое или охотничье применение стрел. Охотничьи имели длинные конусообразные наконечники, с округлой задней частью без зубцов. Их прочно прикрепляли к древку, и стрелу было легко вытащить из туши животного. Боевые же стрелы имели острые наконечники, подобные ланцету, и зубцы. Помимо этого, они слабо крепились к древку. Зубцы резали рану изнутри и не давали возможности вытащить стрелу. Обычно зубцов было два – по одному на каждом «крыле» наконечника. Команчи иногда делали всего один зубец. Такой наконечник при вытягивании еще и проворачивался в ране, делая невозможным его извлечение без хирургического вмешательства. Один зубец также часто оставляли сиу, тогда как шайены этого не делали.
Благодаря слабому креплению при вытаскивании наконечник оставался в ране. Даже если наконечник не имел зубцов, он представлял огромную опасность для жизни раненого человека – мог вызвать заражение крови или сместиться в тканях и повредить жизненно важные органы. Кларк Висел ер подтверждал, что у боевых стрел черноногих наконечники были закреплены слабо. Слабое крепление наконечников сиу подтверждал Джордж Белден. Данбар также сообщал, что некоторые племена делают два вида стрел – для охоты и для войны. «Наконечники последних закрепляются так, чтобы при попытке вытащить стрелу из раны наконечник оставался внутри жертвы», – писал он, отмечая при этом, что пауни никогда так не поступают, очень ценя свои стрелы и относясь к ним с большой бережливостью. О наконечниках с зубцами, использовавшихся в 1830-х годах, упоминал Джордж Кэтлин. Смит заметил: «Боевые стрелы сиу отличались большей длиной наконечников и лучшей обработкой. Наконечники боевых стрел хункпапа-сиу составляют в длину от 11 до 13 см, то есть на 2–3 см длиннее обычных, что дает им, по словам индейцев, большую пробивную силу». Брекенридж в 1811 году отметил различие между стрелами в зависимости от их применения у арикаров: «У них имеется два вида стрел – одни для охоты, другие для войны. Последние отличаются тем, что наконечник закрепляется в древке так слабо, что при проникновении в тело остается там, и его невозможно вытащить вместе со стрелой. Но если такая стрела попадает в мягкие ткани, то проходит навылет. Отравленных стрел они не используют». Джон Брэдбери указывал, что у охотничьих стрел более широкие наконечники, чтобы из животного вытекало больше крови и оно быстрей уставало при погоне. И у охотничьих, и у боевых стрел наконечники были плоскими.
Возможно, жесткие различия между боевыми и охотничьими стрелами и существовали в начале XIX века, но с тех пор как огнестрельное оружие стало более доступно краснокожим, у индейцев, вероятно, отпала необходимость изготавливать и использовать одни стрелы для охоты, а другие для войны. Смит отмечал, что «на практике оба типа стрел беспорядочно применялись как для охоты, так и для войны».
В начале XIX века некоторые племена Дикого Запада использовали отравленные стрелы гораздо чаще, чем утверждается в большинстве источников. Известно об использовании яда шошонами в ранние времена. Для этого они погружали наконечники в смесь из толченых муравьев и селезенки животного, которую оставляли гнить на солнце. В результате получался смертельный яд, и если наконечник такой стрелы даже царапал кожу противника, тот обязательно умирал. Кроме того, шошоны использовали яд гремучей змеи. По словам шошонов, индейцы Равнин никогда не использовали отравленные стрелы, но Кэтлин упоминал, что отравленными стрелами пользовались манданы. Информаторы Уоллеса сообщали, что иногда отравленные стрелы на войне использовали команчи. Яд изготавливали из неизвестного растения или обмакивали наконечники стрел во внутренности мертвого скунса. Джордж Белден писал: «К счастью, лишь некоторые племена сегодня используют отравленные стрелы. Это смертоносное оружие ничем не отличается от обычных стрел, за исключением отравленного наконечника. За прошедшие годы в войнах вдоль р. Платт, в верхней части Миссури и других столкновениях с индейцами ни один солдат или гражданский не были подстрелены отравленной стрелой». Он оставил описание метода, показанного ему ближайшими родственниками тетон-сиу – санти-сиу. Индейцы ловили большую гремучую змею и пригвождали ее голову к земле раздвоенной палкой, после чего легонько щекотали ее маленькой веткой от головы к хвосту. Это приводило змею в дикую ярость. Рядом с ней клали свежую оленью печень и отпускали. Змея впивалась в нее раз за разом, жаля ядовитыми зубами, а когда уставала, ее снова пригвождали к земле и щекотали, а затем снова отпускали, и она вновь набрасывалась на печень. Потом змею убивали, а нанизанную на острую палку печень несли в селение. Вскоре она чернела и начинала дурно пахнуть, что свидетельствовало о ее готовности. Индейцы приносили стрелы, втыкали их в печень и оставляли в ней на полчаса, после чего вытаскивали и сушили на солнце. Одной печени хватало на тысячу стрел. Отравленной таким образом стреле достаточно было лишь оцарапать кожу, чтобы убить противника. С ними обращались крайне деликатно, но иногда по неосторожности из-за них погибали лошади, женщины, дети и даже воины. Белден высказал предположение, что индейцы отказались от их применения скорее ради собственной безопасности, нежели по гуманным соображениям.
Глава 4
Чехлы для луков и колчаны
Для переноски и хранения стрел индейцы пользовались мягкими колчанами, к которым крепились длинные чехлы для луков. Лучшим материалом для колчана и чехла у всех племен считалась шкура пумы. Вне зависимости от используемой шкуры, мех оставляли с наружной стороны, что делало колчан практически водонепроницаемыми. По словам сиу Белый Ястреб, колчан обычно вмещал десять стрел, и воин, как правило, делал его сам. Кайовы предпочитали колчаны из шкуры пумы или мексиканских кож, реже из кожи оленя, антилопы или бизона. Самые красивые колчаны, по словам лейтенанта Кларка, делали кроу. Материалом для них служили в основном, шкурки выдры, а ремень-перевязь, на которой их носили, богато украшалась бисерными орнаментами и оторачивалась мехом горностая. Роберт Лоуи упоминает использование индейцами кроу, помимо шкурок выдры, еще и бизоньих кож. Омахи предпочитали шкурки выдры. Шайены часто шили колчаны и чехлы из шкур выдры, пумы или телят бизона, обычно оставляя на шкуре хвост, который свешивался вниз с колчана или чехла. Банноки делали колчаны из шкуры молодой антилопы или оленя. Согласно Велтфиш, у скиди-пауни шкура, из которой был сделан колчан, обозначала ранг воина. Шкуры выдры использовали только вожди, а из шкуры пумы могли делать колчаны только выдающиеся воины. Если кому-то удавалось подстрелить пуму, но он не имел права делать из нее колчан, он шел к человеку соответствующего ранга и обменивал, шкуру на одеяло, леггины и т. п.
По сведениям Данбара, обычным материалом у пауни была оленья шкура. Если же использовалась шкура пумы или выдры, на ней оставляли голову, хвост, лапы и даже когти. По данным Роберта Лоуи, шошоны Винд-Ривер делали колчаны из шкуры бизона, украшаемой бахромой. Чехлы для луков шили из того же материала. Но наиболее предпочтительным материалом для шошонских колчанов и чехлов все же была шкурка выдры.
В бою колчан висел на перевязи через правое плечо и свешивался сбоку под левой рукой владельца (если он был правшой) так, чтобы стрелы «смотрели вперед» и их легко было доставать. В спокойное время колчан висел за спиной почти горизонтально.
Лук и стрелы держали в чехле и колчане, чтобы они были в порядке и не деформировались. Их держали подальше от влаги, стараясь не применять под дождем.
Глава 5
Копья
До широкого распространения скорострельных ружей копье было самым грозным и опасным видом индейского оружия ближнего боя, и применение его в схватке несло верную смерть противнику. Копья были особенно широко распространены среди индейцев Равнин в первой половине XIX века. Джеймс Томас отмечал, что встреченный им в 1810 году крупный военный отряд команчей был вооружен луками, ружьями и копьями. Джордж Белден сообщал в конце 1860-х годов: «Сиу, шайены и некоторые другие племена все еще пользуются этим оружием (копьями. – Авт.), но оно быстро выходит из употребления. Они сделаны очень грубо, но чрезвычайно опасны». Додж писал в конце XIX века: «Еще несколько лет назад среди всех равнинных индейцев копье было вторым по значимости наступательным оружием после лука… В отличие от рыцарей древних времен, индейцы предпочитали не крепкие, жесткие древки из ясеня, а легкие и гибкие. Команчи и апачи нередко использовали для копий длинные и сухие стебли мыльного дерева (phalangium pomaridranum)». К середине XIX века копье было более распространено на Южных равнинах. По мнению Юэрса, на это повлиял прямой контакт с мексиканскими солдатами, на вооружении которых состояли копья и пики и которые были отменными копейщиками, что дало толчок применению копий индейцами Южных равнин. Но эта теория сомнительна, поскольку в XVIII веке копья очень широко применялись всеми племенами Великих Равнин.
Старые команчи отмечали, что только храбрый человек брал в бой копье, потому что это подразумевало рукопашную схватку. Такой человек никогда не должен был отступать, и у него не было альтернативы – он должен был победить или умереть. По мнению команча Ломает Что-нибудь, боевое копье по рангу было выше любого головного убора, и воины, которые ехали в бой с копьем в руках, не надевали головных уборов. Когда его брат после битвы у Эдоуби-Уоллс отдал свое копье, вся семья очень радовалась, потому что «копье – большая ответственность». Эмори в 1857 году писал, что команчи и кайовы, отправляясь на территорию Мексики, оставляли дома свои ружья, везя с собой лишь копья. В отличие от команчей, черноногие меньше использовали копья и никогда не брали их с собой в набег за лошадьми. По их словам, последний раз копья применялись ими в битве пиеганов с гровантрами и кроу в 1866 году. По данным Скиннера, понки также раньше применяли копья, но после появления огнестрельного оружия копья стали использоваться как штандарты или символы воинских обществ.
Обычные копья представляли собой длинное, прямое древко с прикрепленным к ним наконечником и мало чем отличались одно от другого у различных племен. Лишь падуки (равнинные апачи) несколько усовершенствовали его. Один из понков, живший в конце XIX века, рассказал, что слышал от старших соплеменников, что падуки часто применяли в бою длинные копья с петлей на конце, при помощи которой могли поймать противника и обезглавить его. Но к началу XIX века такие копья более не упоминались. Длина копья равнинников, по словам Доджа, составляла от 2,5 до 3,5 м. По данным Уоллеса и Хобела, древко у команчей составляло 1,8–2,1 м. Древки шайенских копий также достигали 1,8–2,1 м, и к ним крепился нож, штык, сабельное лезвие или другой металлический наконечник. Томпсон писал., что копье манданов представляло собой древко длиной около 2,5 м с прикрепленным к нему плоским металлическим обоюдоострым наконечником в 25 см. Копья банноков были несколько меньше – 1,8–2,1 м. У липанов длина древка составляла 2,5–2,8 м, и к нему в качестве наконечника обычно прикрепляли сабельное лезвие 75 см длиной. Древко копья черноногих было от 1,5 м, с железным наконечником в 15–30 см. Воинов, чьи копья были длиннее, подвергали критике, обвиняя в трусости. Хвост Ласки вспоминал, что у кроу были такие же взгляды на длину копья. Он стал свидетелем того, как один из кроу выхватил копье соплеменника и сломал его пополам, после чего вернул ему со словами, что и половины этого копья достаточно для храброго человека.
До появления металла наконечники были костяными или кремневыми. Берландье писал об индейцах Южных равнин, что они с удовольствием использовали для наконечников копий лезвия сабель. Если им удавалось заполучить эти длинные, прямые лезвия, они сразу же прикрепляли их к шестам 2,1–2,5 м длиной. Длина такого лезвия достигала 75 см, а ширина – около 3 см. Эти копья были страшным оружием. Как и многие другие индейцы, осейджи использовали сабельные лезвия для наконечников копий. В более поздние годы индейцы Южных равнин продолжали получать сабельные лезвия от мексиканцев в огромных количествах, причем их качество было очень высоким. Джордж Белден писал по поводу Северных равнин: «Индеец очень радуется, если ему удается раздобыть старый штык или лезвие сабли, потому что из них получаются великолепные наконечники для копий». Колин Тэйлор в 1969 году обследовал копья, находившиеся в Антропологическом бюро Смитсоновского института, и отметил, что многие из них имели наконечники, сделанные из лезвий кавалерийских сабель. Помимо сабельных лезвий, команчи использовали железные и стальные наконечники различных видов, в зависимости от оказавшегося под рукой материала. Кроме того, согласно Лино Санчес-и-Тапиа, в 1828 году команчи остро затачивали задний конец древка копья, чтобы в случае необходимости воспользоваться и этой стороной.
Во всех племенах наконечник крепили к древку кожаными ремешками, а в некоторых использовались еще и различные виды природного клея. Древко копья могло быть украшено мехом, перьями, материей и бисером. Копья команчей в прошлом украшались только одним или несколькими перьями, закрепленными на конце древка, но позднее для этих целей стали использовать бисер и другие материалы. Черноногие также украшали копья свисающими с конца древка перьями и в нескольких местах оборачивали древко мехом выдры. Иногда для перевозки копий шили специальные чехлы, которые обычно богато украшали различными орнаментами.
На Равнинах использовались три основных вида копий – обычное и два вида церемониальных копий воинских обществ: копье-лук и копья с концом древка, загнутым, как пастуший посох. Уоллес высказал предположение, что обычными и загнутыми на конце копьями у команчей владели воины разных рангов. Копье-лук представляло собой длинный лук с наконечником копья на одном конце. В ранние времена такой лук, несомненно, служил грозным оружием. На языке омахов его называли мондехи – медвежий зуб. Согласно преданию, омахи в древние времена прикрепляли к одному концу лука наконечник и использовали его в бою как штык. В XIX веке такие луки были скорее церемониальным, чем боевым оружием, или обозначали принадлежность к воинскому обществу. В 1830-х годах копья-луки длиной 2,5 метра носили члены шайенского общества Тетив. Таким же был и Громовой лук шайенских Противоположных. Кэтлин в 1832 году изобразил шамана черноногих с копьем-луком, а двумя годами позже Бодмер нарисовал портрет ассинибойна, держащего копье-лук. Церемониальные луки брали с собой в походы и битвы, но они были скорее военными талисманами, чем боевым оружием.
Глава 6
Военные дубинки
Военные дубинки были не менее страшным оружием в рукопашном бою, чем копья, и, несомненно, имели такое же древнее происхождение. Среди равнинных индейцев существовало несколько типов военных дубинок – каменные палицы, прикладовидные дубинки и некоторые другие.
Каменные палицы представляли собой деревянную палку-рукоять, на конце которой закрепляли камень весом до четырех фунтов из кремня, стеатита, а иногда даже кэтлинита. Камень был овальной формы, длиной 10–12 см и шириной 5–7,5 см в центральной части, сужающийся на концах. Этот набалдашник прикреплялся к рукояти при помощи мокрого куска сыромятной кожи, который, высыхая, крепко фиксировал его. На другом конце рукояти иногда проделывали отверстие, в которое пропускался кожаный шнурок – получалась петля, надеваемая на руку, чтобы палица не выпала во время боя. Их часто украшали скалытовыми прядями, перьями, бисером, иглами дикобраза, шляпками металлических гвоздей, а также бизоньими, коровьими и лошадиными хвостами. Вес камня на дубинках ассинибойнов приблизительно равнялся пяти фунтам (около 2,5 кг), а рукоять делалась из эластичного дерева, чтобы не ломались при ударе. Такие дубинки использовались многими племенами: сиу, шайенами, ассинибойнами, майданами, кроу, шошонами, черноногими, команчами и др.
Боевые дубинки.
1,2,4,8,10,13 – Боевые дубинки с металлическими шипами или наконечниками. 3 – Дубинка с шарообразным набалдашником, сделанным из камня. 5 – Деревянная дубинка манданов, 1830-е гг. 6 – Деревянная дубинка понков, 1830-е гг. 7,8,9,12,15,16,17 – Различные виды дубинок сиу, 1830—1880-е гг. 10 – Дубинка из рога. 11 – Деревянная дубинка юго-западных индейцев. 12,17 – Дубинки с лезвиями ножей. 14 – Дубинка с лезвием копья. Пахни, 1820-е гг. 15, 16, 18 – Дубинки с лезвиями копий. Равнины, XIX век
Рис. Ю. Котенко
По словам одного из шайенов, сиу были единственными индейцами, которые постоянно пользовались этими палицами. Шайены редко носили их с собой, тогда как сиу считался экипированным не до конца, если на поясе у него не висела такая дубинка. Берландье писал, что в 1830-х годах палицы были весьма популярны среди индейцев Техаса. Они были небольшого размера и представляли собой рукоятку из очень твердого дерева, к концу которой был прикреплен круглый камень. Всю эту конструкцию зашивали в кожаный чехол, который предварительно вымачивали в воде. Когда кожа высыхала, она плотно затягивала камень и рукоять в единое целое, создавая грозное оружие. Длина палицы составляла 60–90 см. Черноногие отдавали большее предпочтение военным дубинкам, чем копьям, и широко использовали каменные палицы.
Позднее, с распространением металлических топориков – томагавков, некоторые племена отказались от использования каменных палиц. В середине XIX века Рудольф Курц отмечал, что хидатсы считают их устаревшим оружием. Черноногие же и сиу продолжали применять их даже в 1870-х годах. Додж писал: «Я не знаю ни одного индейского племени, которое сегодня использовало бы военные дубинки, так широко распространенные во времена Кэтлина». В поздние годы они стали пользоваться большой популярностью у туристов, и индейцы начали богато украшать их бисером, оборачивать материей, отделывать рукоять медными гвоздиками. При этом каменный набалдашник делали меньше и зачастую из мягкого камня, который крошился при ударе.
Более редкий тип каменных палиц использовался в начале XIX века на Северных равнинах. Они во всем напоминали обычные палицы, кроме того, что каменный набалдашник не закреплялся жестко на рукояти, а свисал с нее, обрамленный в кожу. Об их применении ассинибойнами еще в 1776 году писал торговец Генри. Роберт Лоуи описал шошонскую дубинку поггамоггон именно как дубинку в виде камня, свободно свисающего с деревянной рукояти. Льюис и Кларк сообщали, что длина рукояти шошонских поггамоггонов составляла 55 см и была плотно обернута кожей, а круглый камень весом в два фунта был также обернут кожей и привязан к полоске кожи длиной около 5 см. Подобные палицы применяли неперсе второй половины XIX века. Карвер упомянул использование таких палиц всадниками Северо-Восточных равнин в конце 1820-х годов. Джон Юэрс отметил, что ему не удалось найти других свидетельств применения этого типа палиц индейцами XIX века. Однако художник Чарльз Бодмер видел такие дубинки среди черноногих в 1830-х годах, что отражено в его картинах.
Еще одним редким типом на Равнинах была деревянная дубинка с вырезанным шарообразным набалдашником, распространенная среди индейцев восточных лесов. На набалдашнике часто перпендикулярно закреплялось длинное металлическое лезвие или гвоздь. Но даже без него такая дубинка была страшным оружием, достаточно тяжелым, чтобы, по словам одного современника, «вышибить из человека мозги». Подобные дубинки встречались в местах соприкосновения равнинной культуры с лесной. Омахи делали шарообразные дубинки в основном из корня ясеня и над шаром обычно вырезали изображение ласки. Брэдбери видел любопытную дубинку подобного типа у воина арикаров в 1811 году. У нее был шарообразный набалдашник, из которого торчало лезвие ножа 12,5—15 см длиной. Набалдашник был полым, и в нем находились маленькие кусочки металла, позвякивающие при движении.
Другим типом дубинок были прикладовидные дубинки, или, как их еще называли, кроличья нога. По виду они напоминали деревянную копию ружья с большим прикладом, который использовался в качестве ударной части. Джон Брэдбери отмечал, что племена Миссури делают военные дубинки из древесины маклюры, прикрепляя к ударной поверхности под прямым углом лезвие ножа или иной острый наконечник, выступающий вперед на 10–15 см. Среди понков дубинки прикладовидного типа были очень популярны и применялись еще до переселения на равнины из юго-восточных лесов, а палицы с каменным набалдашником они переняли от сиу только в XIX веке. Такие дубинки использовали арикары, хидатсы, манданы, омахи, канзы, осейджи, ото, миссури, айовы и сиу. Колин Тэйлор отмечал., что прикладовидные дубинки были популярны на Равнинах в период 1860–1880 годов. Одна из них была получена генералом Нельсоном Майлзом от вождя сиу Сидящий Бык и хранится сегодня в Национальном музее американского индейца в Вашингтоне.
Глава 7
Топоры и томагавки
Топоры и томагавки пользовались огромной популярностью среди равнинных индейцев XIX века благодаря возможности их широкого применения на войне, охоте и в хозяйстве.
Миссурийские племена сражались большими боевыми топорами до середины XIX века, но особенно популярны они были между 1810 и 1830 годами. Их называли миссурийскими боевыми топорами, и члены экспедиции Льюиса – Кларка видели их среди манданов зимой 1805/06 года. Меривезер Льюис писал, что они весили приблизительно один фунт и представляли собой очень тонкое широкое лезвие 17,5—22,5 см в длину, закрепленное на рукояти 30–45 см длиной. Кроме манданов, еще по меньшей мере девять племен района реки Миссури использовали такое оружие, которое, по всей видимости, поставлялось им французскими торговцами в XVIII веке. Кузнец, находившийся в экспедиции, был очень занят, делая для индейцев такие топоры и обменивая их на кукурузу, чтобы экспедиция смогла пережить ту жуткую зиму, когда температура воздуха порой доходила до 50 градусов ниже нуля.
Другим, более распространенным видом боевых топоров были широко известные томагавки. Слово томагавк происходит из языка племени могикан – тумнахекан. На востоке, в лесном регионе, в ранний исторический период томагавками называли также и разного рода деревянные дубинки, но в позапрошлом веке томагавками было принято называть только небольшие металлические топорики. Томагавки были двух типов: пикообразные и трубочные.
Топоры и томагавки.
1 – Вождь брюле-сиу Железная Рубаха с трубочным томагавком. 2 – Томагавк вождя кайовов Пинающая Птица. 3 – Томагавк вождя шайенов Маленький Волк. 4 – Томагавк вождя брюле-сиу Большой Солдат. 1830-е гг. 5 – Томагавк вождя миниконжу-сиу Большая Нога. 6 —Томагавк вождя хидатсов Прокладывающий Дороги, 1834 г. 7 – Томагавк пауни. 8 – Томагавк сиу. 9 – Церемониальный томагавк, декорированный заклепками и бисерными украшениями. 10 – Томагавк вождя плоскоголовых Красная Сова. 11 – Томагавк вождя плоскоголовых Джона Делавара. 12 – Томагавк вождя манданов Мато-Топы (Четыре Медведя), 1833 г. 13 – Томагавк сиу 1875–1880 гг. 14 – Разрез трубочного томагавка. 15 – Томагавк ассинибойнов. 16 – Томагавк осейджей. 17 – Пауни Длинный Пес с трубочным томагавком, 1869 г. 18 – Лезвие трубочного томагавка хункпапа-сиу с гравировкой, символизирующей паутину. Приблизительно I860 г. 19 – Трубочный томагавк равнинных кри.
Рис. Ю. Котенко
Пилообразные томагавки для торговли с индейцами первыми начали производить французы, продававшие их в своих колониях в долине реки Святого Лаврентия и на Великих озерах, вплоть до устья Миссури. После 1763 года, когда французские районы были заняты британцами, к производству и продаже пикообразных томагавков приступили англичане, а затем американцы и канадцы. О наличии такого оружия на Великих Равнинах сообщалось еще в 1805 году. В XIX веке томагавки подобного типа были распространены по всем Равнинам и среди племен Скалистых гор. С 1870-х годов они пользовались большой популярностью среди кроу и неперсе. Пикообразное лезвие достигало приблизительно 38 см, и в бою им наносились очень серьезные раны и увечья.
Трубочный томагавк представлял собой комбинацию металлического топорика с широким лезвием и курительной трубки. К середине XVIII века такие томагавки получили очень широкое распространение среди восточных индейцев. Для продажи краснокожим их изготавливали англичане, французы и американские поселенцы. Индейцы Равнин в XIX веке также с удовольствием приобретали их и использовали в ближнем бою. Они пользовались большей популярностью, чем пикообразные, по причине возможности их применения не только в боях, но и по хозяйству.
Один из белых современников сообщал по поводу использования томагавков в последней четверти XIX века: «Они (индейцы. – Авт.) все еще пользуются томагавками, но те уже не выполняют зловещую волю своих хозяев, как в прежние времена, а служат скорее украшением, носимым подобно тому, как леди носит веер, или, и того хуже, – применяются для рубки дерева. Хотя у них еще много очень красиво украшенных томагавков, они являют собой знак отличия, который носят на церемониальных встречах, но как оружие уже не рассматривают».
Глава 8
Ножи
До появления товаров европейского производства индейцы пользовались ножами, изготовленными из камня – кремния или обсидиана. Они разбивали камень на куски и выбирали наиболее подходящий фрагмент с острыми краями. По форме они часто были неровными и несимметричными. Еще в начале XIX века в ходу также были ножи из ребра оленя или лося. С появлением металлических ножей, поставляемых белыми торговцами мехом, краснокожие быстро отказались от каменных и костяных.
Американским индейцам ножи начали продавать еще в первой половине XVII века, и они стали одним из первых товаров, поставляемых для торговли с ними. Для ножей использовались:
1) ковкая мягкая сталь, из которой получались хорошие лезвия, но они быстро тупились;
2) чугун, который дольше оставался острым, но лезвия легче ломались;
3) сталь, отличная во всех отношениях, но более дорогая.
Особой популярностью пользовались английские ножи, изготовленные в Шеффилде и Лондоне, но к 1840-м годам они были вытеснены американскими фирмами. Кроме того, ножи для продажи часто изготавливались местными кузнецами, и их качество было достаточно высоким. Ножи могли продаваться с рукоятками или же лезвиями, к которым индеец самостоятельно приделывал костяную или роговую рукоять. Деревянные рукояти обычно украшали круглыми шляпками латунных гвоздиков.
Нож помещали в ножны, прикрепленные к ремню на левом боку, никогда не расставаясь с ним. Ножи носили все, вне зависимости от пола и возраста, кроме совсем маленьких детей. Кэтлин отмечал, что краснокожие настолько привыкли к тому, что каждый имеет при себе нож, что даже на пиршествах никогда не предлагали его гостю.
Особенность индейских ножей заключалась в том, что лезвия затачивали только с одной стороны. Старый шайен говорил по этому поводу, что белые считали, будто индейцы не умеют затачивать ножи. «Мы точим только одну сторону лезвия, при этом ножи получаются острыми, и я не вижу смысла затачивать лезвие с двух сторон». В воспоминаниях Джорджа Белдена также упоминается односторонняя заточка ножей и указывается, что такой нож легче режет бизонью шкуру. Капитан Вильям Кларк тоже отмечал эту особенность: «Ножи затачиваются только с одной стороны… и по некой, не совсем ясной причине, лучше режут и дольше сохраняют лезвие в отличном состоянии, чем ножи, затачиваемые по нашему обыкновению с двух сторон. Я лично видел, как они свежевали оленя, легко разрезая ему хребет, вскрывали или разрубали череп, чтобы вынуть мозг, крайне редко при этом повреждая лезвие обыкновенного, пятидесятицентового ножа. Это кажется невероятным, но это абсолютная правда».
Ножи были достаточно острыми и тяжелыми, чтобы в походе рубить хворост или ветки для сооружения военной хижины, разделывать дичь, перерезать веревки, которыми у палаток привязывали лошадей. Их же использовали в бою. Специальных ножей для боя или скальпирования не существовало. Они делились на обычные и обоюдоострые. Ножи второго типа назывались бобровыми хвостами, и именно им отдавалось предпочтение в рукопашной схватке. Ножом добивали раненого противника, скальпировали его или уродовали его тело.
Глава 9
Щиты
До появления мощных скорострельных ружей щиты оставались очень важной частью военной экипировки индейцев Равнин. В прежние времена щиты были большими, обычно достигая в диаметре 90 см, и использовались пешими воинами. Такой щит полностью закрывал присевшего на корточки воина.
С распространением лошадей размер щитов значительно уменьшился в связи с изменением тактики боя и, например у ассинибойнов, в диаметре составлял около 46 см. Но на Южных равнинах большие щиты все еще использовались по крайней мере до середины 1830-х годов. Лино Санчес-и-Тапиа в 1828 году нарисовал команчей с большими щитами, а Джордж Кэтлин оставил портреты команчей и кайовов с такими щитами несколькими годами позже.
По индейским поверьям, основная защитная сила щита заключалась не в толщине кожи, а в тех магических силах, которые передавались ему в процессе церемониального изготовления. Арапахо считали, что огромной защитной силой обладают щиты, которые подвешивали к спинам истязуемых во время церемонии Пляски Солнца. Существовали даже щиты, сплетенные в виде паутины, – по мнению индейцев, они давали владельцу мощную защиту сверхъестественных сил. Некоторые щиты обладали такой колдовской силой, что считались священными. С ними были связаны многочисленные табу. У команчей подобные щиты никогда не вносили в типи, а многие воины даже держали их подальше от лагеря – где-нибудь в полумиле от него. Такой обычай может показаться странным, но не следует забывать, что, согласно индейским поверьям, если рядом со щитом проходила женщина в период менструации или кто-то случайно касался его жирными руками, магическая сила щита полностью утрачивалась, что могло привести к ранению и даже гибели владельца. Собираясь отправиться в поход, воин шел к месту хранения щита не кратчайшим путем, а делая полукруг. Сняв щит, он поворачивал его вокруг оси, после чего возвращался в лагерь опять же в обход, но с другой стороны, и входил в него с противоположного края. Таким образом, путь его от лагеря к щиту и обратно проходил по полному кругу.
Чтобы дать щитам дополнительную силу, на рассвете в солнечную погоду их вешали на треногу рядом с типи, лучи священного солнца падали на него. В течение дня его поворачивали, следуя ходу солнца, всегда лицевой стороной к светилу, а после захода возвращали обратно в типи. Таким образом щит совершал полный круг по ходу солнца, впитывая в себя его силу через лучи. Берландье писал: «Они (команчи. – Авт.) никогда не держат щиты в своих палатках, а помещают их в специальное укрытие, расположенное у входа в палатку, и он никогда не должен касаться земли». Надо отдать должное практичным команчам – они делали двухслойные щиты, сшиваемые по краю деревянного обруча, пространство между которыми заполнялось перьями, травой или волосами. Многих американских первопроходцев поражало стремление команчей к приобретению книг, пока они не узнали причину такой страстной любви к литературе среди абсолютно безграмотных дикарей. Один из команчских щитов, к примеру, содержал в себе полную историю Рима! Такие щиты проверяли, стреляя в них из луков и ружей с расстояния пятьдесят метров. Если пуля или стрела пробивала щит насквозь, команчи выбрасывали его. У сиу также, если щит или военный амулет не смог защитить воина, он выбрасывал его и получал новый во время поста или путем обмена. Согласно Уоллесу и Хобелу, у команчей существовало много щитов, изготовление которых не было сопряжено с какими-либо церемониями. Такие щиты не обладали сверхъестественной защитной силой и никак не украшались.
Джон Брэдбери еще в 1811 году сделал интересное наблюдение, «что все индейцы, обитающие на Равнинах, используют на войне щиты, а населяющие лесные районы совершенно не пользуются ими», прячась в бою за деревьями. Джон Юэрс утверждал, что черноногие использовали щиты только в рейдах, а в набеги за лошадьми никогда их не брали. Брэдбери отмечал, что щит бесполезен против огнестрельного оружия, но это не совсем верно. Рандольф Мэрси в своей книге, выпущенной в 1866 году, указывал, что даже в те годы индейский щит хорошо защищал воина, и ружейная пуля пробивала его, только если входила в него перпендикулярно. Эдвин Дениг подтверждал, что щит прекрасно держит удар стрелы, а мушкетная пуля пробивает его с расстояния до 90 метров, только если щит держат перпендикулярно и твердо. Но опытный воин в бою всегда старался держать щит немного под углом к противнику, и в этом случае хороший щит не могли пробить ни стрелы, ни пули из старых мушкетов. В 1830-х годах Берландье писал, что индейские щиты, сделанные из очень толстой кожи, служили хорошей защитой от стрел, могли остановить или отклонить удар копья, а иногда даже отбивали пулю, если она попадала на излете и ударяла по наклонной. Но если мушкетная пуля попадала в щит не на излете, она неизменно его пробивала. Однако случаи, когда стрелы пробивали щит, все же бывали. К примеру, сиу Бычья Голова пострадал, в бою с плоскоголовыми, когда стрела противника пробила его щит и вошла в тело на несколько сантиметров.
Во второй половине XIX века, когда большинство противников уже было оснащено новыми ружьями, использование щитов стало непрактичным, и единственной их функцией оставалась лишь магическая защита. Воины стали редко брать их в поход, несмотря на магические силы, которыми, по их мнению, они обладали. Уже в 1862 году кроу сообщили антропологу Льюису Моргану, что редко берут щиты в битву, потому что они больше не защищают их от пуль. По словам кроу, щиты были слишком тяжелы, громоздки и мешали воину в ближнем бою. Кроу Два Леггина рассказал, что, когда однажды взял в поход щит, по возвращении его кожа на левой руке и плече была стерта из-за постоянного трения тяжелого щита. Большинство воинов решали эту проблему тремя способами – они брали с собой только покрышку щита, его уменьшенную копию или какое-либо украшение с него. Считалось, что любой элемент щита давал воину туже сверхъестественную защиту, что и он сам. Представления о магической силе нарисованных на щите символов и прочих его атрибутов были столь сильны, что в поздние годы, когда современные ружья легко пробивали любой щит, индейцы приписывали такие последствия больше магической силе самих ружей, чем прогрессивным технологиям.
Щит команчей. 1870-е гг.
Изготовление магических щитов было одной из самых священных процедур, и не каждый имел право проводить ее. Среди шайенов даже очень влиятельному шаману не разрешалось делать больше четырех щитов, так как четыре – священное число. Белые торговцы из Американской пушной компании пытались наладить продажу черноногим полированных металлических щитов, но столкнулись с сопротивлением шаманов, увидевших в этом угрозу важной части своих доходов – церемониальное изготовление щитов всегда сопровождалось подарками. За щит платили от одной до нескольких лошадей, в зависимости от магической силы, заложенной в него, и репутации шамана, сделавшего его.
Если воин хотел получить щит, обладающий магической защитной силой, и готов был принять на себя множество связанных с ним обременительных запретов, у него было три возможности. Он мог самостоятельно начать поститься и искать соответствующего видения, попросить одного из владельцев такого щита разделить с ним его силу либо отправиться к известному шаману, чтобы тот изготовил для него щит и наделил его соответствующей защитной силой. Во втором случае владелец щита передавал воину право скопировать свой щит, тем самым разделяя с ним его силу. При этом его щит не утрачивал своей магической силы, но, по словам индейцев, владелец щита должен был проявлять крайнюю осмотрительность в выборе кандидатуры. Некоторые щиты обладали такой мощной колдовской силой, что ее нельзя было передавать другим. Чтобы уничтожить ее, щит просто выбрасывали в реку.
Поскольку любой сильный шаман или известный воин, получивший видение о том, как изготовить щит с мощными защитными свойствами, и на практике – в боях – доказавший его магическую силу, мог сделать несколько таковых для друзей или родственников, неудивительно, что порой встречались копии одного и того же щита. Так, один из щитов кроу, полученных в 1830-х годах принцем Максимилианом, в настоящий момент находящийся в Линденском музее Штутгарта, практически идентичен щиту из коллекции Музея американского индейца Нью-Йорка. А двойник знаменитого щита вождя Речных кроу Гнилой Живот находится в Музее естественной истории Чикаго. У кайова-апачей существовали геральдические щиты, полученные в результате видений. Как правило, было определенное число одинаковых щитов – семь, и хотя их владельцы не обязательно должны были принадлежать к одной семье, обычно это было так. Небольшие группы воинов – владельцев одинаковых щитов были тесно связаны друг с другом через общий для них ритуал. Муни отмечал, что у кайовов и кайова-апачей в прошлом существовало около пятидесяти геральдических щитов и обладатели одинаковых щитов имели одинаковые военные кличи, раскраску тела, церемонии и табу.
Обычно щит состоял из обработанного специальным образом кожаного диска толщиной 1,2 см и более, закрепленного на деревянном обруче, поверх которого натягивалась расписанная защитными символами кожаная покрышка. Она, в свою очередь, закрывалась обычным чехлом из сыромятной кожи, снимаемым перед битвой. Шайены часто делали покрышки для щитов из кожи бурого медведя. Роберт Лоуи сообщал, что кроу покрывали магическими изображениями сам диск щита и его покрышку. Колин Тэйлор в Хуперовской коллекции в Англии обследовал необычный щит кроу, у которого различными символами и орнаментами были покрыты все три кожаных слоя. Первый слой после тепловой обработки обычно становился выпуклым во внешнюю сторону, хотя часто встречались и абсолютно плоские диски. Щиты всех племен имели круглую форму, что, по мнению многих исследователей, давало воину лучшую защиту, поскольку круглый объект легче привлекает внимание и, соответственно, во время стрельбы противник инстинктивно выпускает стрелы именно в него.
У индейского щита не было принятых в других культурах ручек, за которые бойцы держали его или в которые продевали руку. К индейскому щиту прикреплялась длинная широкая перевязь, надеваемая на правое плечо. Это позволяло атакующему воину держать щит накинутым на левую руку, прикрывая жизненно важные органы таким образом, чтобы обе руки оставались свободными для применения оружия. Бедные воины черноногих, не способные заплатить за изготовление щита, иногда отправлялись в бой, оборачивая в несколько слоев левую руку бизоньей накидкой.
Шайены, понки, черноногие, команчи и племена Южных равнин делали щиты из ссохшейся толстой кожи с шеи старого быка бизона. Ассинибойны использовали несколько слоев кожи бизона или муса (канадского лося). Относительно шошонов американский исследователь Роберт Лоуи в одной из своих работ писал, что они делали щиты из кожи с груди бизона, в другой – что с шеи быка бизона. На Южных равнинах в более поздние времена иногда использовали шкуру с шеи вола. Шайены военного общества Красных Щитов, вразрез с существовавшей практикой, делали щиты из кожи с бедра бизона, оставляя хвост животного, который на готовом щите свисал с его нижнего края. Такие щиты носили все воины общества. Они раскрашивали их в красный цвет, что и послужило названием для общества. Считалось, что, если воин сделает им круговые движения перед врагом, вражеские стрелы не попадут ни в воина, ни в щит.
Бурк сообщал, что для изготовления щита шошоны вырезали круг из кожи по размеру немного больше необходимого, чтобы позволить ему сжаться и усохнуть. Колышками его плотно прибивали к земле и вымазывали тонким слоем глины. Затем на него набрасывали кучу тлеющих углей, в результате чего кожа уплотнялась и становилась способной выдержать удар копья или отбить пулю на излете. Льюис оставил описание процесса изготовления щита шошонами в начале XIX века. Сначала индейцы добыли цельную шкуру быка-двухлетки, после чего для всех воинов, стариков и шаманов был дан пир. В земле вырыли яму диаметром в щит и глубиной 45 см, куда набросали раскаленных камней, которые обрызгали водой, чтобы поднялся пар. Над ямой положили свежую, не высохшую шкуру шерстью вверх, а воины, ухватив ее за края, растянули во все стороны. Когда шкура нагрелась, ее пальцами очистили от шерсти, и она сморщилась и сжалась до нужного размера. После этого ее положили на сыромятную кожу и стали топтать голыми ногами, что продолжалось в течение нескольких дней. Методы изготовления щитов в разных племенах могли несколько отличаться, но основной принцип был единым.
Магический щит украшался символами, пришедшими изготовителю в видении, и именно они давали щиту его защитную силу. К внешней и внутренней стороне щита могли прикрепляться когти гризли, шкурки или чучела птиц, рептилий и т. п. Края щита часто украшали орлиными перьями, символизирующими непрерывную молитву этой священной птице о защите. У скиди-пауни немногие воины удостаивались чести украшать свои щиты по кругу орлиными перьями. Шошоны прикрепляли к щитам перья орла, сокола и других птиц. Кроу – шкурки птиц, перья, бизоньи хвосты. Американские первопроходцы и солдаты, хорошо знавшие команчей, утверждали, что их щиты обычно были украшены тремя символами.
1. Медвежий зуб, прикрепленный к щиту или нарисованный на нем, означал, что воин имеет силу и мощь медведя.
2. Скальп, прикрепленный или нарисованный на щите, говорил о том, что он могучий и удачливый боец.
3. Хвост лошади или мула показывал, что воин участвовал в набегах и захватывал лошадей.
Многие щиты команчей украшались орлиными перьями – некоторые говорили, что их всегда было четное количество (от шести и более).
Глава 10
Доспехи
Индейцы применяли кожаные доспехи с давних времен, и они не были скопированы с европейских, а имели древнее происхождение. Еще в 1540 году члены испанской экспедиции Де Сото предпочли заменить свои металлические доспехи на индейские кожаные. Позднее индейцы Юго-За-пада копировали испанские доспехи, но доспехи Северных равнин скорее всего имели местное происхождение. В XVIII веке упоминалось использование доспехов из нескольких слоев кожи конными и пешими падуками (равнинными апачами), команчами, кэддо, вичитами, плоскоголовыми, шошонами, черноногими, гровантрами, кри, янктон-сиу и пауни. Кроме того, команчи, шошоны, вичиты и падуки защищали подобными доспехами своих лошадей. Согласно преданиям понков, падуки, позднее выбитые с Великих Равнин команчами, в XVIII веке защищали бока и грудь лошадей от стрел толстой сыромятной кожей, вырезанной кругами и закрепленной внахлест, подобно рыбьей чешуе. Поверхность кожи была покрыта приклеенным песком. Стрелы понков отскакивали от этих доспехов, не причиняя вреда. Некоторые падуки были облачены в доспехи, сделанные по такому же принципу.
До 1750 года команчи часто использовали в боях кожаные доспехи, прикрывавшие тело воина и его скакуна, но с появлением большого количества ружей они отказались от них и начали использовать тактику легкой кавалерии. Доспехи янктон-сиу 1775 года представляли собой кожаные рубахи с рукавами, доходившими до локтей. Шошонские доспехи 1772 года шились из шести слоев лосиной кожи без рукавов. Их показали Мэтью Кокингу его спутники. «Рубаха принадлежала Змеям (шошонам. – Авт.) и служила для защиты от стрел», – писал он. Позже, уже находясь среди черноногих, Кокинг отметил, что «некоторые мужчины носят рубахи без рукавов из лосиной кожи, сшитой в шесть слоев». По словам Хвоста Ласки, индейца из племени блад, до получения ружей племена черноногих не пользовались щитами во время боевых действий. Вместо этого они надевали на себя длинные рубахи из трех слоев сыромятной кожи. Эти рубахи заканчивались ниже колен воина и, по словам индейцев, хорошо защищали от стрел, но легко пробивались мушкетными пулями. Шошоны Винд-Ривер даже называли черноногих Народом Твердой Одежды. Доспехи пауни были двухслойными, а пространство между ними покрывалось приклеенным песком. Последнее упоминание о кожаных доспехах сделали Льюис и Кларк, видевшие их на лошадях и воинах шошонов в 1805 году.
Судя по имеющейся информации, воины Равнин отказались от широкого использования доспехов уже к 1790-м годам, хотя на рубеже XVIII–XIX веков они еще изредка применялись в боях. Несмотря на повсеместные утверждения американских исследователей о том, что исчезновение доспехов было вызвано лишь распространением огнестрельного оружия, по мнению автора, не менее важное влияние, а возможно, и основное, оказали еще два фактора – распространение лошадей и металлических наконечников. На это указывают следующие факты.
1. Широкая, повсеместная продажа индейцам Великих Равнин и Скалистых гор ружей началась только в 1810 – 1820-х годах, но к тому времени доспехи уже практически не использовались.
2. Распространение огнестрельного оружия на Великих Равнинах еще не означало, что оно появилось у каждого воина. Только представители богатых семей могли позволить себе приобрести дорогостоящее оружие. Даже к концу XIX века многие бойцы не имели ружей и продолжали пользоваться луками и стрелами, а имея ружье, индеец не всегда мог раздобыть к нему боеприпасы. Не менее интересен и тот факт, что и белые, и краснокожие современники постоянно указывали, что лук был не менее эффективен в бою, чем старые, заряжающиеся с дула мушкеты. Лишь с 1860-х годов, с появлением заряжающихся с казенной части многозарядных ружей, ситуация кардинально изменилась. Соперничать с ними лук уже не мог, но и доспехи к тому времени давно не использовались.
3. В XVIII веке большинство индейцев Равнин пользовалось кремневыми и костяными наконечниками стрел, которые не могли пробить ни кожаных доспехов, ни щитов. Широкое распространение металлических наконечников и их повсеместное использование в боях пришлись как раз на время прекращения использования аборигенных доспехов. Известно, что стрелы с металлическими наконечниками зачастую пробивали щиты, если стрела выпускалась из хорошего, сильного лука и попадала в него не на излете. В таких случаях стрела не проходила навылет, а выходила с внутренней стороны щита, застревая в нем. Поскольку воин в бою не прижимал щит к себе, а держал его на руке и до тела бойца оставалось некоторое расстояние, ранений он не получал или же рана была легкой. Если стрела с металлическим наконечником могла пробить многослойный щит, она, несомненно, могла пробить и кожаные доспехи, но, поскольку доспехи плотно прилегали к телу бойца, раны оказывались смертельными. Если, согласно утверждениям американских исследователей, индейские воины отказались от использования доспехов как неэффективных против ружей, они, вероятно, должны были отказаться и от щитов, которые не могли защитить от пуль. Но индейцы продолжали пользоваться ими до середины XIX века. Утверждения о важности магических сил, заключенных в щитах, едва ли правомочны, поскольку доспехи, несомненно, также служили не только для физической, но и для колдовской защиты. Использование кожаных щитов после отказа от доспехов также может косвенно подтверждать версию о металлических наконечниках.
4. Во второй половине XVIII века только племена Южных равнин и Скалистых гор обладали большими табунами, а остальные племена начали получать их в достаточном количестве лишь к концу XVIII века, что также совпало со временем исчезновения доспехов. Тяжелые, многослойные рубахи или чешуйчатые доспехи сковывали движения всадника, использовавшего в бою тактику легкой кавалерии. Согласно описаниям современников, индеец на боевом коне постоянно перекидывал свое тело с одного бока скакуна на другой, укрывался за ним, легко избегая вражеских стрел и пуль. А поскольку кожаные доспехи уже не могли защитить его от стрел противника, надевать их в бой было бессмысленно.
В течение XIX века некоторые индейцы иногда пользовались старинными испанскими кольчугами и кирасами, попадавшими им в руки. Известно несколько случаев их использования черноногими, шайенами и членами некоторых других племен. Обычно, идя в бой, они надевали кирасы или кольчуги под рубахи, и у врагов, видевших, как от них отскакивают стрелы, складывалось впечатление о колдовской неуязвимости носивших их воинов. Знаменитый лидер черноногих Низкий Рог пользовался славой человека, магические силы которого были так сильны, что его невозможно убить. Причина неуязвимости стала ясна, когда он погиб в бою с огромным отрядом кри и ассинибойнов. Накинувшиеся на молодого воина враги пытались заколоть его ножами, но те удивительным образом отскакивали. Так продолжалось до тех пор, пока один из них не вонзил в ухо черноногого копье. Когда кри раздели труп, перед их глазами предстала старая испанская кираса, надетая под рубаху. Еще один черноногий – тоже владелец кирасы – даже получил имя Железная Рубаха.
Глава 11
Сабли
Несмотря на великолепные боевые качества сабли в ближнем бою, индейцы крайне редко применяли их в схватках. Еще Берландье отмечал в 1830-х годах, что индейцы Южных равнин не очень любят сабли как таковые, но с удовольствием используют их для наконечников копий. Изображения воинов с саблями достаточно часто встречались на пиктографических рисунках конца XIX века, отображающих их подвиги, но практически
никогда не упоминались в рассказах. Бывали ситуации, когда воин применял ее в бою, но бил лезвием плашмя, считая «ку». Известны случаи нанесения увечий саблями, но они крайне редки. В некоторых племенах сабли стали регалиями обществ. Например, в обществе Храбрых Сердец сиу было два «носителя сабель», а в обществе Простого Копья – один. Сабли украшались шкуркой черной выдры и орлиными перьями. В некоторых племенах они стали символами высокого статуса человека. Вероятно, отказ от использования сабли, как и использования копья, был связан с индейским пониманием храбрости. Кроме того, интересно отметить, что американские кавалеристы также редко использовали сабли в боях с индейцами. Известен лишь один случай кавалерийской атаки с саблями наголо. Причины этого более подробно описаны в разделе «Использование в бою различных видов оружия». Несмотря на наличие большого количества фотографий конца XIX века, на которых можно увидеть индейцев с саблями, они не отражают действительности, поскольку являются студийными работами, при которых индейца фотографировали, стараясь создать определенный «образ» исходя из имевшегося в студии инвентаря.
Глава 12
Огнестрельное оружие
Торговля оружием с индейцами была чрезвычайно выгодным бизнесом. В 1818 году служащие Американской пушной компании обменивали обычный мушкет на десять бобровых шкурок, что приносило прибыль в 500 %. После Гражданской войны на Западе появилось много более современных, заряжающихся патронами с казенной части ружей. Первыми были ружья «Шарпе», а следующими, наиболее известными марками стали «Генри» и «Винчестер». Последний стал настолько популярен среди жителей границы, что в Айдахо в честь него был назван город. Как отметил один американский историк, из «Винчестера» модели 1873 года было убито больше индейцев и солдат армии США, чем из любого другого типа ружья.
К концу XIX века у индейцев появилось больше возможностей для приобретения хороших ружей, что значительно снизило использование луков. Додж писал: «Сегодня почти все старшие воины племен, имеющих близкие контакты с белыми людьми, владеют ружьями и револьверами, многие из которых являются лучшими экземплярами, представленными на рынке». В начале 1870-х годов хорошо вооруженный воин кайовов имел при себе лук со стрелами, один-два револьвера, карабин и нож. Индейцы покупали оружие у торговцев, получали его от правительства в резервациях «для охоты на бизонов», воровали и захватывали в боях. Так, в 1876 году огромное количество ружей и револьверов было захвачено враждебными сиу и шайенами в битвах при Роузбад и Литтл-Бигхорн. По некоторым сведениям, в битве при Литтл-Бигхорн не менее 25 % индейских воинов были вооружены винчестерами, тогда как солдаты Кастера имели однозарядные карабины «Спрингфилд». Но даже при таком положении дел среди краснокожих до последних боевых дней еще встречались старые, а порой даже антикварные ружья, заряжающиеся с дула. А орегонская компания «Пакер-Филд» еще в 1875 году продолжала выпускать для торговли с индейцами кремневые ружья.
Несмотря на наличие огнестрельного оружия, краснокожие бойцы сталкивались с двумя серьезными проблемами. Во-первых, они испытывали большие трудности с получением боеприпасов. Во-вторых, ружья порой выходили из строя, а индейцы не только не имели инструментов для их починки, но и не обладали необходимыми знаниями. В результате владельцу оружия приходилось снова брать в руки лук и стрелы. Именно по этим причинам каждый воин даже из самой богатой и хорошо экипированной общины обязательно имел на вооружении лук.
С появлением шестизарядных револьверов системы кольт их начали широко использовать племена Южных равнин, а в более поздние времена ими пользовались сиу, шайены, кроу и другие племена. Ричард Додж писал: «Многие индейцы имеют револьверы высокого качества. С патронами к ним у них не возникает таких проблем, как с ружьями, потому что калибр револьверов более однообразен». Старые однозарядные пистолеты индейцы никогда не использовали. Еще Берландье, путешествуя в 1830-х годах по Техасу, отмечал, что ему не удалось найти сведений о том, что индейцы когда-либо применяли их.
Появление скорострельного оружия временно смогло серьезно переломить ситуацию на Равнинах не в пользу краснокожих. Первым экземпляром такого оружия был шестизарядный револьвер кольт, но путь его продвижения на Равнины был весьма сложен. История началась в 1836 году, когда молодой Сэмюэл Кольт получил патент на сконструированный им многозарядный револьвер, а к 1838 году в Патерсоне, штат Нью-Джерси, была организована компания по производству запатентованного Кольтом оружия. В том же году началось производство шестизарядных револьверов. Но новое оружие не пользовалось достаточным спросом на рынке США. Казалось, найдено достойное оружие, способное помочь быстро разделаться с индейцами, но американское правительство не распознало ценности нового револьвера, а военные эксперты написали по поводу него отрицательные отчеты. Серьезное противодействие со стороны армейских и флотских офицеров и, соответственно, отсутствие на него заказов со стороны правительства отразились на цене, сделав револьверы менее доступными для рядовых граждан.
Огнестрельное оружие, широко использовавшееся индейцами в боях с врагами. Рис. Ю. Котенка
Единственным, что давало возможность производителям держаться на плаву, были заказы, по непонятным причинам ставшие поступать из далекой Техасской республики. Как первые револьверы попали туда, неизвестно, но с появлением шестизарядного револьвера техасцы быстро разобрались, что вооруженный им человек стал стоить шестерых бойцов. Эффективность револьверов оказалась таковой, что первые схватки превратились в простые погони за краснокожими, и техасцы без опасений атаковали отряды индейцев, в десять раз превосходившие их собственные.
В США о револьвере Сэмюэла Кольта быстро забыли, и в 1842 году завод по производству «кольтов» обанкротился. Лишь в 1846 году, во время войны с Мексикой, армейские чины смогли увидеть превосходные боевые качества «кольта» в руках техасских рейнджеров и запросили у правительства 1000 единиц этого оружия. Но к тому времени Сэмюэл Кольт даже не смог найти ни одного экземпляра своего револьвера, чтобы продемонстрировать его, и ему пришлось изготовить новую модель. Только тогда револьверы системы «кольт» получили широкое распространение. Индейцы также начали приобретать и захватывать новые револьверы и использовать их в боях со своими бледнолицыми и краснокожими противниками.
Пушки и гаубицы изредка попадали в руки индейцев. Например, в октябре 1759 года испанские войска карательной экспедиции полковника Диего Ортиса Парильи были отбиты тавехашами и, отступая, бросили пушку. Индейцы установили ее в поселении, но так ни разу и не применили ее, хотя в XIX веке англо-американские торговцы могли снабдить их необходимыми боеприпасами. В более поздние времена пушки иногда попадали в руки к индейцам, но они также никогда не пытались научиться пользоваться ими, всегда бросая их на месте.
Часть VII
Становление воина
Глава 1
Воспитание и обучение мальчиков
Индейцы очень трепетно относились к своим детям. У некоторых племен рождение детей было делом не только одной семьи, но и имело глубокие религиозные корни, напрямую связанные с выживанием всего народа, что очень хорошо прослеживается на примере осейджей. Члены этого племени не считали себя выше других людей, потому что их враги обладали теми же физическими и духовными силами. Хотя они и искали помощи Ваконды (Великого Духа) в борьбе с противниками, Ваконда, по их поверьям, возлагал основное бремя борьбы за выживание на самих людей. Осейджи считали войну «злом, необходимым для самосохранения», а выживание народа зависело от двух факторов – его коллективной способности защищаться от других людей и постоянного благословения Ваконды. Величайшее благословение Ваконды проявлялось в способности производить потомство и в рождении детей, чем он демонстрировал осейджам свое желание, чтобы их народ продолжал существование. «Бесконечную цепь потомков» осейджи называли основным условием выживания народа.
Как и во многих культурах, у индейцев мальчик был более желанным ребенком, чем девочка. Одну из причин этого объясняют слова Иссакипа, вождя команчей и отца четырех сыновей. Он сказал, что своим умением воровать лошадей сыновья обеспечат ему комфортную старость. Индейская женщина редко рожала больше трех-четырех детей, и, как правило, некоторые из них рано умирали. Мэрси отмечал, что матери команчей растят мальчиков очень заботливо и относятся к ним с большей теплотой, чем к девочкам.
Сразу после рождения забота о ребенке возлагалась на мать. У кроу его первые дни не мыли, но чуть позже начинали делать это каждый вечер. Девочек мыли теплой водой, а мальчиков холодной. «Малыши-мальчики всегда крепче девочек», – говорила одна из женщин кроу. До шести месяцев ребенка переносили и перевозили только держа на руках, а лишь затем начинали пользоваться люлькой. К четырем годам ребенок кроу уже сам мог позаботиться о себе и во время перекочевок самостоятельно ехал верхом на кроткой лошади.
Детей никогда не наказывали физически, считая, что подобное отношение может сломить дух ребенка. Кроме того, как сказала одна шайенка: «Некто на земле – тот, кто дал тебе твоего ребенка, – присматривает за тобой. И если ты будешь плохо обращаться со своим ребенком, он может забрать его назад». Черноногие иногда могли наказать или успокоить ребенка, окатив его водой или заставив окунуться в реку, но основными методами воспитания были убеждение и собственный пример. Жизнь маленьких индейцев во многом была легка и свободна. Сиу Синий Вихрь говорил: «Мы никогда не били детей, потому что любили их. Мы старались мягко убедить их и никогда не повышали голос. Если дети вели себя плохо, мы просили их остановиться». Если в шайенской палатке разговаривали люди, а малыш входил и начинал что-то лепетать своей матери, она предупредительно поднимала палец, и он замолкал или шепотом говорил ей о своих желаниях. Это были первые уроки самоконтроля, которые ребенок усваивал на всю жизнь. В некоторых племенах дети получали большую свободу. Дениг писал, что мальчики кроу от 9 до 14 лет представляли собой величайших нарушителей общественного спокойствия, которым позволялось делать все, что им заблагорассудится. «Они досаждают родителям и всем остальным соплеменникам, – писал он, – безнаказанно совершая всевозможные шалости. При этом никто не делает им даже замечаний. В других племенах эту мелюзгу держат подальше от мест, где собираются мужчины, но родители кроу таскают их с собой повсюду, выставляя перед собой в любой толпе и на любом сборище. Именно поэтому они становятся невыносимы, а спустя несколько лет превращаются в смелых, самоуверенных, дерзких и готовых на все молодых бойцов». Рудольф Курц в 1851 году вторил словам Денига: «Молодые кроу такие же дикие и необузданные, как волки».
Сиу считали, что взрослые не должны проявлять агрессию по отношению к детям. Родители, по словам кайова-апачей, «шутили с малышами, пели им, учили их танцевать – то есть делали все, чтобы им было весело». Однако в начале XIX века Джеймс Томас стал свидетелем интересного случая, который, возможно, косвенно объясняет осторожное отношение взрослых к будущим воинам. Старый осейдж сидел на земле, когда перед ним встал юноша с веревкой в руке и сказал: «Однажды, когда я был маленьким, ты ударил меня. И я возвращаю тебе этот удар». Сидящий старик без слов нагнулся вперед, склонив голову в ожидании справедливого возмездия, а молодой мститель завязал на веревке два узла и, раскрутив над головой, со всей мощью обрушил ее на спину старого обидчика. Казалось, что оба узла полностью вошли в тело несчастного. В ярости он вскочил и бросился на юношу, пытаясь выхватить из его рук веревку и ударить в ответ. Но когда боль утихла, они стали друзьями и более не вспоминали о старой вражде.
Ответственность за заботу и обучение детей ложилась на родителей, но и здесь, как и во многих других случаях в индейском обществе, прослеживалось четкое разграничение по половому признаку. Отец отвечал за тренировку сыновей, но почти не принимал участие в воспитании дочерей, хотя и помогал им на протяжении всей жизни. Мать занималась воспитанием и обучением дочерей. Пока дети были совсем маленькими, в их воспитании принимали активное участие оба родителя, а поскольку отец был часто занят на охоте и в военных походах, мать проводила с ними большее количество времени. В этом ей помогала бабка – обычно свекровь. Ребенок любил и уважал родителей, но не позволял себе фамильярничать с ними, передразнивать. Важность отношений отец – сын была очевидна: отец делал для сына лук, стрелы и колчан, учил его стрелять. Подобную же важную роль также могли играть братья отца и матери и старшие братья мальчика. Участие в воспитании родственников-мужчин во многом зависело от того, жили ли они в одной общине, и если нет, то насколько часто встречались друг с другом. Так как родственников было много, полные сироты были редкостью. Если оба родителя погибали, ребенка забирали родители погибших, их сестры или братья. Они и отвечали за его воспитание. Наиболее близкие отношения складывались между братьями. Они вместе играли, защищали друг друга и мстили друг за друга. Старший брат присматривал за младшим, и последний обычно прислушивался к советам старшего. Когда они вырастали, отношения между ними становились более ровными. Им не было надобности соблюдать между собой установленные нормы и правила поведения, и они легко подшучивали друг над другом, но не в грубой манере. Старший брат был символом защиты. Глашатай кроу, подбадривая соплеменников перед битвой, сравнивал воина, отобранного для выполнения опасной задачи, со старшим братом. По словам кайова-апачей: «Брат – лучший друг мужчины… Если тебя убьют, его голова останется лежать там же, где и твоя». Близкие отношения между братьями сохранялись на протяжении всей жизни. «Если умрет жена, ты сможешь взять другую женщину, но если умрет брат, ты больше никогда не увидишь его», – говорили индейцы.
Ребенка с младенчества приучали не плакать, поскольку в случае опасности он мог выдать врагам местонахождение соплеменников. Но племена Равнин в отношениях со своими детьми никогда не доходили до крайностей, свойственных некоторым племенам других районов Северной Америки[30]. Когда маленький ребенок кроу плакал долгое время, родители клали его на спину и вливали в нос немного воды. Если позднее ребенок начинал плакать, они просто говорили: «Принесите воды!» Обычно этого было достаточно, чтобы ребенок успокоился. В других племенах ему могли аккуратно зажимать носик. Додж писал, что у индейцев Южных равнин мать зажимала младенцу рот, а пальцами нос и держала, пока он не начинал задыхаться. Затем мать отпускала руку, но при первой же попытке захныкать процедура повторялась. Вскоре малыш начинал понимать, что лучше вести себя тихо.
Индейцы всегда помнили, что мальчик должен вырасти не только здоровым, но и готовым к различным экстремальным ситуациям, с которыми он мог столкнуться в жизни. Например, если мальчик омахов после десяти лет во время еды отрезал куски мяса ножом, кто-нибудь из стариков мог посоветовать откусывать его или отрывать зубами. «Использование ножа делает человека ленивым, – говорили они. – Мужчина должен надеяться только на себя. Только тот, кто воспитывается таким образом, готов будет к любым непредвиденным ситуациям». В этом же племени мальчикам запрещали курить табак, «потому что курящие молодые люди быстро выдыхаются и устают, и в битве их быстро победят». Немалое внимание уделялось и рациону будущих воинов. Команчи, например, считали, что мясо индейки делает человека трусливым, а по поверьям омахов, подобными свойствами обладал мозговой горох. Они полагали, что мозговой горох размягчает человеку сердце и делает его вспыльчивым и пугливым. С другой стороны, представители практически всех племен считали, что сердце медведя гризли придает человеку храбрости. Тем же качеством, полагали омахи, обладали сердце черепахи, жир, располагавшийся вокруг бизоньего сердца, и сырая бизонья печень.
Подготовка мальчиков к военной деятельности начиналась с раннего детства. Берландье писал: «Я видел, как отцы новорожденных мальчиков (у команчей. – Авт.) подвешивали к детской люльке крохотный лук, как символ его пола». С раннего детства ребенок учился уважать все табу и священные талисманы семьи, племени и гостей. Помимо атлетических игр и обучения верховой езде, мальчики считали «ку» на подбитой дичи, принуждали девочек танцевать с шерстью волка или койота как со скальпом. Они отправлялись в «военные походы» против «врагов», которыми были всего лишь маленькие кролики или суслики. Размахивая убитым зверьком как скальпом, они вымазывали лицо в победный черный цвет и, распевая победные песни, входили в воображаемое селение, представлявшее собой накинутые на кусты старые кожи. Девочки, изображавшие сестер и жен «воинов», также раскрашивали себя, часто прибегая к помощи взрослых родственников, и плясали победные пляски. В детских обществах мальчики имитировали воинские общества взрослых. Хидатс Волчий Вождь сравнивал тренировку и обучение мальчиков с фургоном, едущим по изрезанной глубокой колеей дороге – съехать с нее было невозможно и следовало двигаться вперед по проложенной другими колее. По этой дороге можно было двигаться только вперед или назад, но, двигаясь назад, нельзя было достичь цели.
Когда мальчик достигал возраста шести-семи лет, его воспитанием начинали заниматься дядя или дедушка, а спустя несколько лет он полностью выходил из-под контроля матери. Хотя и в этом случае бывали странные исключения. Так, влиятельный вождь бладов Телячья Рубаха был человеком весьма благодушным в трезвом состоянии, но совершенно безумным в пьяном. В подпитии он не только терроризировал соплеменников, но даже убил нескольких из них. Единственным человеком, кто отваживался встать у него на пути в таком состоянии, была мать. Она хватала его за волосы, била по спине и требовала, чтобы он успокоился. Такое ее влияние на Телячью Рубаху, когда он уже стал взрослым и влиятельным человеком, говорило о том, что она была женщиной с железной волей и пользовалась у него огромным уважением.
Часто двое мальчишек становились очень близкими друзьями, пронося дружбу через всю последующую жизнь. Они вместе ходили на войну, обменивались подарками, их дети называли обоих отцами. В некоторых племенах, если один из друзей находился в военном походе, второму дозволялось спать с его женой.
Серьезное внимание в воспитании уделялось наставлениям со стороны старших родственников и соплеменников. Белый Бык, сиу, навсегда запомнил слова, которые говорил ему отец в детстве: «Когда ты отправишься в военный поход, постарайся найти врагов и совершить храброе деяние. Поступай так, чтобы мне не было стыдно за тебя. Внимательно изучай все, что увидишь, и старайся понять это. Будь доброжелателен к соплеменникам. Не лги, потому что человек, который лжет, – слаб и труслив».
Вождь южных арапахов Пороховое Лицо с женой и сыном. 1869 г.
Хантер, живя среди канзов и начав понимать их язык, вместе с индейскими мальчишками любил слушать рассказы и поучения старого воина по имени Защитник Людей. Он показывал им шрамы на своем теле со словами: «Я часто сражался с врагами нашего народа и почти всегда выходил победителем. В поисках врагов я пускался в путь через льды и снега, болота и прерии, не имея пищи. Я захватил в плен такого-то и такого-то и скальпировал такого-то и такого-то». Он поучал будущих бойцов: «Никогда не крадите, кроме как у своих врагов, которым мы должны наносить урон всеми доступными способами. Когда вырастете, будьте храбры и хитры на войне и защищайте свои охотничьи угодья от любых посягательств… Защищайте женщин и незнакомцев от оскорблений. Никогда не предавайте друзей. Не сносите оскорблений – мстите врагам… Не бойтесь смерти, поскольку лишь трусы боятся ее».
Если у мальчика не было отца и дяди, объяснить ему, каким должен быть настоящий мужчина-воин, могла его мать. Вот совет, который дала вдова из племени пауни взрослеющему сыну: «Ты всегда должен верить в Бога. Он создал нас, и благодаря ему мы живем. Когда вырастешь – будь мужчиной. Будь храбр и лицом к лицу встречай любые опасности. Не забывай, когда будешь оглядываться на свое детство, что я вырастила тебя и всегда поддерживала. У тебя нет отца, чтобы делать это вместо меня. Твой отец был вождем, но не забивай себе этим голову. От того, что он был вождем, не следует, что ты станешь таким же. Мужчина не становится великим, сидя у себя в палатке. Мужчина тот, кто постоянно работает, потеет, который всегда уставший от военных походов. Когда вырастешь, помни, что амбиции делают настоящего мужчину. Когда отправишься в военный поход, не сворачивай на середине пути, а дойди до цели и лишь после этого возвращайся назад. Если я доживу до того времени, я хочу, чтобы ты стал великим воином. Я хочу, чтобы ты помнил о трудных временах, которые мы пережили. Жалей бедных, потому что мы были таковыми, и люди жалели нас. Если я доживу до той поры, когда ты станешь воином и уйдешь на войну, я не стану рыдать, узнав, что тебя убили в бою. Только так можно стать мужчиной – сражаться и быть храбрым.
Мне будет жаль, если ты умрешь от болезни. Если тебя убьют, пусть это произойдет на открытом пространстве, чтобы птицы могли съесть твою плоть, а ветер дышал на тебя и обдувал, твои кости. Лучше погибнуть так, чем задыхаться, лежа в земле. Люби своего друга и никогда не бросай его. Если увидишь, что он окружен врагами, не убегай. Иди к нему и, если не сможешь спасти, умри рядом с ним, чтобы ваши кости лежали бок о бок. Умри в бою высоко на холме. Твой дед говорил, что не по-мужски быть убитым в лощине или какой-либо яме. И хотя не мужчина сейчас говорит с тобой, советует тебе, обрати внимание на мои слова, даже несмотря на то, что я женщина».
Большое влияние на становление характера будущих воинов оказывал, общий дух лагеря и отношение соплеменников к удачливым воинам. «При перекочевке, в селении – повсюду мы слышали восхваления ловкости и отваги, – вспоминал о своем детстве один индеец. – Наши мамы говорили при нас о деяниях сыновей других женщин, а мужчины рассказывали истории о храбрости и силе духа других воинов до тех пор, пока слушавший мальчик не был готов с радостью умереть, лишь бы его имя произнесли вожди на совете или даже женщины в своих палатках». Паркмэн стал, свидетелем прибытия, успешного военного отряда сиу в лагерь. Он писал: «Маленькие мальчики с горящими глазенками, возрастом не более двух лет, следовали за пышной воинственной кавалькадой, с полным страстного желания восхищением рассматривая тех, о чьих подвигах возвещал глашатай. Так ранние уроки войны исподволь внедряются в голову индейца». Подросшие мальчики обычно старались быстрее начать воинскую карьеру и прославиться. Но были и такие, которые боялись или ленились присоединяться к уходящим в поход отрядам. Над ними смеялись и подшучивали. Когда мальчик кроу возвращался из первого военного похода, он начинал подтрунивать над товарищами, говоря им, что они ведут себя словно женщины, оставаясь дома. Серый Бык так сказал одному из них: «Ты не парень. У тебя посиневшее влагалище».
Немалая роль возлагалась на атмосферу постоянного соперничества, присутствовавшую в большинстве мальчишеских игр. Победитель в играх всегда получал общественное признание от сверстников и старших соплеменников, а проигравшие порой должны были пройти через своего рода «наказание». К примеру, мальчики кроу иногда делились на две группы и соревновались в охоте на птиц. Проигравшей считалась та группа, которая настреляла меньшее количество пернатых. Они должны были зубами разгрызть череп живой птицы, а также сжевать ее ноги и крылья, что, естественно, было занятием малоприятным.
Как упоминалось выше, старшие соплеменники стимулировали игры, готовящие детей к взрослой жизни. В них девочки играли роль «жен», а мальчики «мужей». Если мальчикам кроу удавалось на охоте подстрелить койота или волка, они возвращались в лагерь, имитируя военный отряд, принося с собой пучок шерсти убитого зверя, а девочки устраивали пляску над этим «скальпом». Для тех же целей могли использоваться голова или другие части кролика, которые привязывали к длинным шестам. Несколько девочек могли прийти в палатку маленького мальчика со словами: «Мы пришли к тебе». Родители приглашали их войти и кормили, после чего они ложились рядом с ним, будто были его женами. Когда в лагере было много еды, целая цепочка девчонок приходила так к палатке мальчика, за что они получали от его матери пеммикан. Иногда группа мальчиков наносила визит своему товарищу, распевая у входа в палатку хвалебные песни, как это делали взрослые у жилищ прославленных бойцов. Они также получали в подарок немного пеммикана.
Помимо военных тренировок, мальчику внушали необходимость духовной подготовки к предстоящей воинской карьере. Ритуальные аспекты войны, по мнению индейцев, были очень важны. Мальчикам объясняли, как при помощи постов, во время которых человек голодал и взывал к Высшим Силам, найти магических духов-покровителей, дарующих воину сверхъестественную защиту и помощь. Кроме того, использовались различные талисманы, амулеты и всевозможные способы, призванные сверхъестественным образом помочь мальчику добиться тех или иных качеств. Плоскоголовые, например, чтобы мальчик стал трудолюбивым и хорошим охотником, смешивали горсть муравьев с белой глиной и втирали смесь ему в грудь. Смесь с сердцем орла или ястреба делала мальчика храбрее, бурундука – резвым, с медвежьим сердцем – сильнее, а с оленьим – хорошим скалолазом и выносливым ходоком.
Но индейцы были реалистами и, проводя ритуальное и техническое обучение будущих воинов, никогда не путали их друг с другом, давая необходимые знания и о том, и о другом. Военные предводители внимательно следили за играми и постами подросших мальчиков, подбадривали их и убеждали, что, прилагая больше усилий, они смогут быстрее подготовиться к своему первому походу против врагов и добиться славы среди соплеменников. При этом общество обычно пресекало попытки юнцов сократить необходимый процесс подготовки и отправиться на тропу войны раньше положенного срока.
Глава 2
Физические упражнения
Кроу Много Подвигов на вопрос, были ли его первые уроки связаны со стрельбой из лука, ответил отрицательно, сказав, что первое, чему должен был научиться мальчик, это быстро бегать. В этом нет ничего удивительного, поскольку, несмотря на безопасность первых упражнений, бег тренировал силу, быстроту, ловкость и выносливость. Интересен метод, которым воспользовался его дед, чтобы ребенок посвящал бегу достаточно времени и делал это с удовольствием. Он подозвал его к себе и попросил скинуть одежду, оставив лишь набедренную повязку и мокасины, после чего велел поймать бабочку. Мальчик долго бегал за ней, прежде чем смог выполнить поручение, а когда, запыхавшийся, принес ее, дед заговорщицки прошептал ему на ухо, будто выдавая очень большой секрет: «Вотри ее крылья над своим сердцем и попроси бабочек, чтобы они дали тебе свою грацию и быстроту». Естественно, как и предполагал хитрый дед, мальчик разболтал «секрет» друзьям, после чего они «гонялись за бабочками, чтобы получить выносливость в беге, натирали грудь их крылышками и просили бабочек отдать часть их колдовской силы».
В дальнейшем детские упражнения в беге оказывали воину неоценимую помощь на тропе войны. Например, члены пешего отряда, уходя от погони, могли часами трусцой бежать в сторону своей территории, стараясь оторваться от преследователей и быстрее добраться до своего лагеря. Лучшими бегунами на Равнинах считались пауни и осейджи. Шайены, вичиты и команчи говорили, что пауни были выносливы как волки, могли идти весь день, а потом всю ночь танцевать, могли проделывать долгие переходы, не имея во рту ни единой крошки. Не зря все их соседи называли их Волками. Они отправлялись в пешие военные походы за шестьсот-восемьсот миль от дома, перенося при этом весьма тяжелые грузы. Среди них нередко встречались бегуны, способные за сутки преодолевать расстояния в 100 миль не останавливаясь, без сна и еды. Известен случай, когда два воина пауни за одиннадцать часов пробежали более семидесяти миль. Испанцы называли осейджей Ligeros – Быстрые. Берландье писал: «Те, кто отправляется сражаться с ними на лошадях, должны перво-наперво коротко остричь хвосты своих скакунов, потому что они (осейджи. – Авт.) могут легко, даже будучи пешими, нагнать скачущего галопом всадника и опрокинуть его коня, вцепившись ему в хвост». Лейтенант Санчес также писал, что осейджские воины преследовали верховых команчей бегом, догоняли и «одним прыжком настигали их и убивали ударом копья в спину или же хватали коня за хвост, сбивали животное наземь, после чего приканчивали своего противника». Индейские враги осейджей подтверждали, что те были столь быстрыми бегунами, что им часто приходилось подвязывать хвосты своих военных лошадей, дабы воины осейджей не смогли схватить скакуна за хвост во время преследования. Также о тонкавах сообщалось, что в случае необходимости они могли передвигаться пешими с необычайной скоростью. Эдвин Дениг писал, что во время бега у индейцев никогда не сбивается дыхание, и они не только не понимают, почему такое происходит с белыми людьми, но и не имеют в своем языке слова для обозначения сего феномена. Они утверждали, что после нескольких дней бега у них отказывают ноги, но дыхание – никогда. По словам Денига, ассинибойны не были быстрыми бегунами, но выносливость их была поразительна. Они пробегали в одном темпе по равнине или пересеченной местности расстояние в 12–15 миль не останавливаясь, потом устраивали короткий привал на несколько минут, курили, после чего снова бежали дальше. В случае необходимости они были способны продолжать бег в таком темпе в течение трех-четырех суток, пробегая в час около пяти с половиной миль. Дениг вспоминал случай, когда посланный с письмом для него индеец проделал путь в 190 миль за 36 часов.
Помимо бега, большую роль в физических упражнениях играло плавание. Во все времена года большинство мужчин перед рассветом ходили купаться, и для мальчишек там было много учителей. Иногда их посылали плавать среди кусков льда – индейцы считали, что холод укрепляет мужчину. Существовало много разных игр, связанных с «водными процедурами». «Медвежья игра» черноногих заключалась в том, что мальчишки объединялись в группу, ловили сверстника и бросали его в воду, после чего разбегались. Вымокший мальчишка гнался за ними, и того, кого он ловил, группа хватала и бросала в воду.
Один из ранних путешественников писал по поводу команчей: «Хотя они носят мало одежды, они способны терпеливо переносить длительные периоды сильного холода. В конце зимы в любое время суток можно увидеть, как они ломают лед, чтобы искупаться». Один из старых бладов вспоминал: «Каждое утро мы ходили купаться, даже зимой. Если река была покрыта льдом, мы кувыркались в снегу обнаженными. Мой родственник – старик Звездный Вождь – часто приходил посмотреть, нет ли среди нас трусов. Наши матери шли следом за нами, держа наготове одеяла. Звездный Вождь всегда говорил мне, что такие упражнения сделают мое тело сильным, и я доживу до глубоких седин. И он оказался прав». Укрепление тела посредством водных процедур и подобных упражнений повышало выносливость и способность выдерживать сильные перепады температуры, так необходимые в военных походах и во время пересечения рек в холодную погоду.
Еще об одном упражнении, о котором не упоминалось ни в одном исследовании, рассказал Много Подвигов. Оно состояло в набивке тела, подобной практикуемым в восточных единоборствах. «Каждый раз, когда чьему-либо отцу удавалось поймать бобра, – вспоминал он, – мальчик брал хвост и приносил его нам. Затем мы по очереди шлепали плоским хвостом бобра по суставам и мышцам, пока удары не начинали обжигать их.
– Научи нас своей силе в воде, о Бобр! – говорили мы, испытывая жгучую боль».
Глава 3
Верховая езда
Верховая езда была одним из наиболее важных элементов жизни равнинников, и потому ей уделялось особое внимание. Индейские дети привыкали к лошадям с младенчества. Сначала во время перекочевки лагеря они ездили за спинами матерей. Затем, когда они становились постарше, их сажали в травуа. Ребенок узнавал, как лошади двигаются, их повадки, учился не бояться их. Потом его начинали учить ездить верхом самостоятельно – держаться и сохранять баланс, управлять поводьями и давать правильные команды. У черноногих обучение проводили отцы или матери вблизи своей палатки. Вначале для этого использовали кротких лошадей. Если у семьи не было кроткой лошади, обучением занимался отец. Ребенка сажали в женское седло и привязывали так, чтобы он не упал. Сначала взрослый человек вел лошадь на поводу медленным шагом, а позднее переводил ее на рысь. При перекочевке лагеря ребенка также сажали на лошадь, привязывали к ней и вели на поводу. Позднее, когда дети обучались управлять лошадью, они ехали самостоятельно, но все еще привязанными к седлу. Фарнхэм видел в 1839 году мальчика лет трех, который управлял животным, будучи привязанным к седлу. К пяти-семи годам большинство детей, независимо от пола, уже были хорошими наездниками. Таким способом обучались дети черноногих, кайовов, кайова-апачей, команчей, кроу и многих других племен. Мальчик команчей уже к четырем-пяти годам умел ездить верхом самостоятельно. Тиксир видел в 1840 году мальчиков осейджей, искусно скакавших верхом на неоседланных лошадях, хотя им было не более пяти-шести лет. Вильям Гордон писал о детях кроу: «В возрасте четырех-пяти лет они самостоятельно ездят верхом и управляют лошадью». Маленький шайен также к пяти-шести годам мог ездить на молодых неоседланных жеребцах.
Воин племени ютов с мальчиком. 1871 г.
По словам Доджа, индейцы не учили детей ездить верхом в том смысле, как это принято у белых людей. Ребенка совсем в юном возрасте просто сажали на лошадь, и он учился ездить так же, как учился ходить – следуя инстинкту и постоянно практикуясь. «Каждый индеец, – писал он, – ездит в своем собственном стиле, не перенятом от учителей, а пришедшем к нему естественным образом через постоянную практику и наблюдение за сверстниками и старшими соплеменниками. Отец или какой-нибудь старик может дать юнцу несколько советов относительно управления особо норовистой лошадью, но, как правило, предполагается, что любой индеец, как бы молод он ни был, способен справиться с любым скакуном и, соответственно, не нуждается в любезных и назойливых советчиках». В шесть-восемь лет, по словам Доджа, отцы отправляли мальчиков пасти табуны. Они собирались группками, выбирали лучших лошадей и устраивали скачки. Когда им надоедали скачки, они соревновались в стрельбе из луков по целям пешими или на скаку. Додж стал свидетелем интересного времяпрепровождения индейского мальчишки, развлекавшего себя во время охраны отцовского табуна. «Однажды, утомив себя долгой охотой, я присел передохнуть на возвышенности, обозревая растянувшуюся внизу долину. В полумиле вверх по реке я заметил табун из двадцати индейских лошадей, которые, хотя и держались вместе, казались пребывающими в великом смятении. Внимательно присмотревшись через бинокль, я обнаружил, что табунщик – мальчик лет десяти-двенадцати попеременно при помощи лассо ловил лошадей. Поймав одну, он вскакивал на нее верхом, мчался за следующей, иногда делая три-шесть бросков веревки, прежде чем ловил ее. Поймав следующую лошадь, он вскакивал на нее и мчался задругой. Я наблюдал за ним с полчаса, и, когда я отправился к своему лагерю, мальчишка все еще продолжал, развлекаться». Додж писал.: «К двенадцати-пятнадцати годам индейский мальчишка просто удивителен в своей способности крепко сидеть на лошади… Я считаю (его. —Авт.)… лучшим наездником в мире».
Мальчики учились скакать вдвоем на одном коне, бросать тело с одного бока лошади на другой, на скаку прикрываться лошадью, словно щитом, и, не останавливаясь, метко стрелять из лука. Один из приемов верховой езды, которым обучался маленький индеец, заключался в том, чтобы на полном скаку поднять с земли тяжелый предмет. Основной его целью было научиться вывозить с поля боя тела погибших или раненых соплеменников. Сначала на землю клали легкие предметы, постепенно увеличивая их вес. Джеймс Томас писал.: «Я часто клал для них на землю связку табака, которую они подхватывали на полном скаку. Дюжина всадников выстраивалась в линию, а затем мчалась к призу. Если первый всадник промахивался, второй или третий обязательно подхватывал его». В более взрослом возрасте юноши продолжали постоянно отрабатывать этот прием. Они менялись ролями, выступая то в роли раненого, то в роли спасителя. Будучи «раненым», юноша лежал распростертым на земле, вытянув руки и ноги. Если ему приходилось играть роль убитого, он принимал любые позы, вплоть до самых неестественных. Наиболее усердно обычно практиковались в хорошую погоду, причем на любой местности и до тех пор, пока всадники, лошади и предполагаемые «убитые и раненые» не отрабатывали все действия до автоматизма.
Глава 4
Воспитание бесстрашия
С раннего детства мальчикам внушали, что храбрость – важнейшее из качеств мужчины. Храбрость была частью жизни, с которой детям приходилось постоянно сталкиваться, и с раннего детства ребенок должен был учиться бороться со своими страхами.
Джон Брэдбери, находясь в селении осейджей в 1811 году, обратил внимание на женщину, скорее похожую на мужчину, чем на представительницу слабого пола. Ему объяснили, что, когда юноша отправляется в свой первый военный поход, старшие воины внимательно следят за ним и, если он проявит трусость, по прибытии домой его обряжают в женское платье и впредь вынуждают вести жизнь, подобную жизни женщин, потому что более никогда ему не предоставляли возможности доказать свою храбрость. Мужчины не общались с ним, ему запрещалось жениться и иметь половые отношения с женщинами. Любой воин мог безнаказанно оскорблять его, поскольку он не был способен постоять за себя. В том осейджском селении жило несколько подобных трусов.
Индейские племена постоянно вели войны, в которых погибали люди, и дети не должны были бояться зрелища трупов, ран и увечий. В селение с поля боя приносили отрезанные у убитых врагов руки, ноги и головы, и мальчишки били по ним и наступали ногами, как бы считая «ку» на враге. Считалось, что таким образом ребенок быстрее привыкнет к жестокостям войны. Белый Бык, сиу, вспоминал, как зимой 1855 года, когда ему было всего шесть лет, воины его племени убили двух арикаров. На следующее утро детям сказали, что все, кто желает увидеть трупы погибших врагов, могут, не опасаясь, пойти и посмотреть. Тела были замерзшими, и кто-то из старших пошутил, поставив их вертикально и закрепив палками. Мужчины подбадривали малышей подойти и ударить окоченевшие трупы, но Белый Бык был очень напуган. Спустя годы он признался, что, несмотря на то что за долгую жизнь видел сотни убитых людей, так и не смог забыть те две ужасные, окоченевшие фигуры, что стояли тогда в заснеженной прерии.
У сиу, если начавший ходить ребенок бил рыскавшую вокруг него собаку, старшие братья и сестры подбадривали его, убеждая бить сильнее. Они считали, что тем самым помогают ребенку уверовать в свое бесстрашие. На охоте, если убивали или ранили опасное животное, мальчики и юноши наперегонки старались коснуться его, так же как и женщины старались прикоснуться к первому упавшему животному во время большой бизоньей охоты. Другим видом проверки храбрости и ее воспитания у юных бойцов были схватки с разъяренным зверем. Юноши кроу часто развлекали себя, выискивая медведя и накидывая на него с разных сторон лассо, после чего пускали коней вскачь, волоча зверя за собой. Известен случай, когда они загнали на дерево девочек-соплеменниц, привязали медведицу внизу и уехали. Спустя некоторое время они вернулись с отцом одной из них, который долго смеялся, увидев столь «забавную», по мнению мужчин, картину. Его дочь и ее подруги сидели на дереве, боясь шелохнуться, а запутавшаяся в веревках медведица готова была разорвать любого приблизившегося человека. «Долгое время я не видела ничего смешного в произошедшем, – рассказывала одна из девушек, – но позднее я много раз смеялась, вспоминая тот случай». Смитвик стал свидетелем игр юношей команчей. Убив во время охоты столько животных, сколько им требовалось, они выбирали старого быка и выпускали стрелы в его горб до тех пор, пока животное не приходило в бешенство. Пока бык гонялся за одним из юных охотников, другой скакал рядом и вытаскивал из его горба стрелу. Боль заставляла быка повернуться к храброму обидчику и погнаться за ним. Индейцу и его скакуну требовалась вся их ловкость и быстрота, чтобы избежать рогов грозного противника. Но тут к нему мчался второй юноша, выдергивал другую стрелу, и теперь бык гнался за ним. Опасная игра продолжалась до тех пор, пока животное не уставало или индейцам не наскучивало действо. Тогда они убивали его и вытаскивали оставшиеся стрелы. Смитвик предположил, что индейцы скопировали эту игру с мексиканской корриды, однако подобные схватки происходили и на Северных равнинах. Бенджамин Бонневиль писал, что, когда плоскоголовые и неперсе хотели позабавиться и находили в прерии огромного быка, они окружали его и быстро истыкали стрелами, принуждая атаковать. Бык бросался на охотников, а они легкими движениями уводили своих скакунов от его грозных рогов. Так продолжалось до тех пор, пока бизон не начинал походить на дикобраза и не выдыхался. Тогда индейцы спешивались и, подойдя к зверю сзади, хватали его за хвост и дергали в разные стороны. Бык собирал последние силы и кидался за первым же смельчаком, который попадался ему на глаза. Игра продолжалась до тех пор, пока зверь не падал замертво.
Много Подвигов, вождь кроу. 1880 г.
Кроу Много Подвигов вспоминал, как однажды в селение въехал старик и, назвав имена двадцати старших мальчиков, велел им садиться на лошадей и поспешить к уехавшим на рассвете охотникам. Там они увидели кольцо всадников, в центре которого стоял огромный раненый бык, из кровоточащего бока которого торчало оперение стрелы. Круг разделился, маленький отряд мальчишек въехал внутрь. Раздраженный движением бизон кинулся на них, и ребята бросились наутек. Когда они вернулись, мужчины начали смеяться. В тот момент Много Подвигов было девять лет, но ему стало так стыдно, что он почувствовал себя совсем маленьким. Старик, приведший ребят, сказал, что тому из них, кому удастся пешим приблизиться к быку и ударить его по корню хвоста, будет засчитан «ку». Это была опасная игра, в которой жизнь маленького храбреца зависела только от него самого – его ловкости, бесстрашия и умения мгновенно принимать правильные решения. Попади мальчишка под копыта или рога быка, мужчины не успели бы прийти ему на помощь. Много Подвигов первым спрыгнул с лошади. Бык увидел его, взрыл копытами землю и пошел навстречу: «Глаза его позеленели от ярости и боли, а из раны на боку, как я заметил, кровь текла уже не красная, а смешанная с чем-то желтым… Над рогами животного от земли струился горячий воздух, его бока вздымались, а из пасти сочилась кровь. Я знал, что мужчины наблюдают за мной. Я чувствовал на себе их взгляды и должен был идти вперед. Один шаг, два шага… И тут он бросился на меня! Громкие возгласы пробились сквозь тучу пыли, когда я ударил быка по корню хвоста. Но теперь я находился в большей опасности, чем прежде… Развернувшись, он кинулся на меня. Бежать было глупо, и потому я стоял как вкопанный и ждал. Бык остановился передо мной и замычал, роняя из носа кровавую пену… мое сердце стучало, как барабан…. Я начал уставать от напряженного наблюдения за ним и должен был что-то предпринять, как-то заставить его пошевелиться. Я сделал шаг вправо. Бык атаковал мгновенно, но я увернулся и кинулся влево – прямо перед ним, а когда он промчался мимо, снова ударил его. На этот раз я побежал к всадникам и смешался с ними. На моей груди застыл комок кровавой пены. С меня было довольно». В тот день Много Подвигов дважды посчитал «ку» на разъяренном быке. И он был единственным из двадцати мальчишек, кто отважился на это!
Известны случаи, когда родители помогали будущим воинам открыть счет заслугам еще в младенчестве. Если в лагере кроу убивали прокравшегося в него врага, матери с малышами-мальчиками на руках спешили к телу погибшего, хватая на ходу ближайшие ветки или палочки. Они вкладывали их в маленькие ладошки своих детей, словами и жестами побуждая ударить поверженного врага и посчитать на нем «ку». Пусть малыш ударял его десятым или двадцатым, разницы не было – ребенка готовили к будущей воинской карьере. Несомненно, матери позже с гордостью рассказывали всем о «героическом» поступке своего дитяти. А иногда малышу даже удавалось при помощи матери совершить действительно нечто стоящее. Элизабет Кастер была свидетельницей Пляски Храбрых Сердец арикаров: «Наше внимание сразу же привлек малыш лет четырех, которого вечером мать время от времени приводила к кругу, где он немного кружил вместе с танцорами. Нам объяснили, что он заслужил право присоединяться к празднующим прошлым летом после битвы с сиу… Из четырех сиу, оставшихся лежать на поле боя в тот день, один, хотя и смертельно раненный, еще был жив. Женщина арикаров… притащила маленького сына и убедила его вонзить нож в раненого врага. В качестве награды ему было дано право присоединяться ко всем празднествам, а также носить орлиное перо, вертикально вставленное в скальповую прядь на его маленькой головке. Мы видели, как сияли от гордости глаза его матери, когда она смотрела на своего крохотного воина, допущенного плясать среди зрелых и опытных бойцов». По индейским обычаям, после такого поступка малыш действительно имел право зачислить убийство врага на свой счет.
Глава 5
Борьба
Большое внимание в подготовке будущих воинов уделялось различным методам борьбы, в которых использовались подсечки, броски, удары ногами и коленями. Эти приемы никогда не достигли уровня систем рукопашного боя, распространенных в Азии и Европе, являя собой лишь жесткие подготовительные игры, хотя некоторые элементы борьбы и удары ногами, несомненно, использовались в схватках с врагами.
Банноки проводили борцовские матчи – воин выбирал из стоящих вокруг него юношей и мужчин соперника и боролся с ним. Если один из них касался земли любой частью тела выше колена, он считался проигравшим, а победитель выбирал из круга следующего. У черноногих также проводились борцовские матчи, пользовавшиеся большой популярностью у мальчишек и юношей. Они делились на две группы и садились в два ряда. Одна сторона выставляла борца, бросая вызов другой. Вторая сторона выставляла против него своего. Победитель боролся до тех пор, пока не проигрывал, после чего борца выставляла проигравшая сторона. Великолепными борцами, с которыми было тяжело совладать, считались шайены. Бороться они начинали лет с семи и продолжали до зрелого возраста, но и потом с удовольствием наблюдали за борьбой и драками ногами. В борьбе ноги (подбивы, подсечки, подножки и подхваты) никогда не использовались, а противника пытались свалить наземь за счет силы.
Помимо борьбы, существовали и ударные техники, в которых использовались только ноги. В этой связи любопытно отметить, что индейцы не умели драться кулаками и подобных техник у них не было. Этот факт отмечался многими современниками. Один из них писал: «Он (индеец. – Авт.) не имеет ни малейшего представления о возможности применения в драке кулаков… Я никогда не слышал о кулачных боях среди них». У черноногих существовала техника, называемая «Пинать друг друга ногами», очень популярная среди мальчишек и юношей. Обычно две группы выстраивались в две шеренги и били друг друга ногами, пока одна из сторон не сдавалась. Существуют упоминания о соревнованиях, устраиваемых кайовами из разных воинских обществ во время проведения церемонии Пляски Солнца. Заключалось оно в поединках, состоящих из ударов ногами, и было призвано научить молодых мальчишек драться в бою. Один из белых людей, присутствовавших в 1846 году при подписании мирного договора с индейцами у Команчи-Пик, штат Техас, видел группу мальчишек команчей и кичаев в возрасте 12–14 лет, которые развлекали себя борьбой – противники били друг друга ногами и проводили броски. Команчи начала XX века помнили о драках ногами, но давно не применяли их в качестве развлечения. Насколько опасно оно было, можно судить по одной из легенд об отделении команчей от шошонов, где говорится, что произошло оно в результате игры, в которой мальчишки били друг друга ногами. В результате один из них ударил другого в живот так, что тот умер.
Подобные соревнования проводились также среди пауни, шайенов, арапахо и сиу. У шайенов мальчики и юноши разделялись на группы и устраивали игровые бои. Такие драки назывались Евоистсимтсис и проводились довольно часто. Несмотря на то что удары были очень сильными и бои проводились в жесткой манере, никто не злился и не обижался. Один индеец вспоминал, как однажды получил сзади по голове такой удар двумя ногами, что пролетел несколько метров. Удары наносились обутыми в мокасины ступнями либо стоя на земле, либо в прыжках двумя ногами вбок одновременно. Руки нельзя было применять ни при каких обстоятельствах. И здесь, как и в борьбе, шайены признавались очень серьезными бойцами. Иногда, если они стояли лагерем рядом с сиу или арапахо, мальчики лагеря собирались вместе, выходили на равнину к другому лагерю и кричали: «Кохо! Кохо! Кохо!» Это было вызовом, и мальчики из другого лагеря выходили навстречу шайенам. Когда лагеря были огромными, соперники могли насчитывать по нескольку сотен человек от 12 до 25 лет. Одно из правил позволяло любому мальчику сесть на землю, и тогда никто не мог ударить его, пока он не вставал. Поэтому, если маленький мальчик видел, что старший противник собирался ударить его, он мог сесть и избежать удара. Это не считалось позорным, но если он постоянно садился, над ним начинали смеяться и подтрунивать. Взрослые мужчины шайенов также порой устраивали подобные соревнования, а иногда они проводились между членами различных воинских обществ.
Вождь скиди-пауни рассказывал о боях ногами у пауни. Скиди никогда не устраивали таких боев между своими деревнями – в них всегда участвовали скиди с одной стороны и представители южной группы (чауи, киткехахки и питахауират) с другой. Когда мальчишки этих племен встречались, они всегда проводили такие соревнования. И хотя старались бить не сильно, а только ради забавы, игра была довольно жесткой. Бои обычно проводились вечером. Мальчишки одной группы начинали кричать: «Ху-ху-ху!» Другие слышали их призыв и выходили навстречу. Маленьких мальчиков родственники отговаривали: «Не ходи туда, тебе могут сделать больно или что-нибудь повредить». Но они все равно ускользали и присоединялись к бою. Когда одна из сторон не выдерживала и отступала, старшие соплеменники смеялись над ними, приговаривая: «Ну-ка давайте возвращайтесь обратно». С наступлением темноты маленьким мальчикам велели расходиться по домам, потому что теперь наступала очередь сразиться юношам лет шестнадцати-восемнадцати. Затем, уже при свете луны, сходились в бою мужчины лет тридцати, а еще позже те, кому было сорок и более. Мужчины срывали друг с друга одеяла и били ногами. Потом одеяла возвращали их хозяевам.
У сиу подобное соревнование называлось Свободными ударами ногами, и правила в нем были немного иными. Мальчики выстраивались в две шеренги друг напротив друга, у каждого на левую руку была намотана бизонья накидка. Игра начиналась после формального вопроса: «Мы схватим их за волосы и разобьем коленями их лица до крови?» Затем, прикрываясь накидками, как щитами, они начинали бить друг друга ногами, стараясь опрокинуть на землю. Судя по всему, в этой технике не было правил – мальчишки атаковали ближайшего соперника, часто двое на одного. Противника могли подбить ногой в подколенную впадину, а затем, когда он падал, хватали двумя руками за голову и били коленом в лицо. Вырвавшиеся окровавленные жертвы снова бросались в драку, нанося удары ногами и коленями, пока их не оставляли силы. Игра прекращалась, когда одна из сторон обращалась в бегство или кто-нибудь кричал: «Давайте остановимся!» Железная Раковина вспоминал: «Некоторые мальчишки получали серьезные травмы, но потом мы обсуждали произошедшее и смеялись. Очень редко случалось так, чтобы кто-нибудь приходил в ярость».
Глава 6
Владение оружием и военные игры
Лук был первой детской игрушкой индейского мальчика – маленький лук с тупыми стрелами, которые ему вручал гордый отец, едва ребенок достигал четырех лет. У хидатсов мальчик получал, свой первый лук, когда начинал ходить. Он во всем напоминал обычный, а в некоторых племенах даже мог быть проклеен сухожилиями, только был меньшего размера и слабее. Первый настоящий лук мальчик получал лет в семь, но и он тоже был слабее мужского. Один из белых современников писал: «Постоянно практикуясь в стрельбе из лука, к девяти-десяти годам он (индейский мальчик. – Авт.) начинает приносить домой много жаворонков, голубей, дроздов, ласточек, кроликов, сусликов и прочую мелкую дичь, за которую его очень хвалят… Когда же мальчик становится экспертом в обращении со своим оружием, ему дают стрелы с металлическими наконечниками… После этого он перестает играть с маленькими мальчиками, и в компании ребят, вооруженных так же, как он сам, совершает дальние походы за более крупной дичью, иногда пропадая из дома на несколько дней».
Стрельба из лука была одной из основных детских игр. Кроу связывали пучок травы длиной сантиметров в тридцать и клали его на склоне холма. Мальчики делились на две группы, каждая из которых выстреливала по 4–5 стрел. Выигрывала та группа, чья стрела оказывалась ближе к цели. Победители забирали себе стрелы противников. Мишень (связку травы) могли подбрасывать в воздух. Другой вариант развития меткости заключался в том, что в центре сухой бизоньей лепешки проделывали дыру, в которую вставляли палку. Один из мальчиков катил ее по земле, а его друзья стреляли по ней. Обычно в этой игре участвовали группы по четыре-пять человек. Побеждала та группа, чья стрела втыкалась ближе к центру. Иногда мальчик размахивал над головой привязанным к веревке бизоньим легким, а его товарищи стреляли в движущуюся мишень. Старшие юноши стреляли в выпущенные в воздух стрелы. Целью игры было попасть в древко летящей стрелы.
Наставления относительно владения тем или иным оружием могли быть таковы: «Если враг пытается пырнуть тебя ножом, ударь его по руке или запястью военной дубинкой, чтобы выбить нож, а затем ею же разбей ему голову». Старики манданов, чей возраст не позволял охотиться, много времени проводили, обучая мальчишек различным премудростям, в том числе и необходимым на тропе войны. Они собирали мальчиков лет до десяти, делили их на группы и учили пользоваться щитом. «Нападавшие» стреляли в «защищавшихся» из луков стрелами с тупыми концами, на которых был налеплен ком земли или намотан кусок шкуры. Мальчики кроу собирали птичьи яйца, делились на две группы и бросались ими друг в друга. Также могли применяться комки земли. Эти игры тренировали координацию движений, ловкость, меткость и умение уворачиваться. Умение метко кидать камни могло пригодиться и в бою. Известны случаи, когда воины, у которых кончались стрелы или патроны, закидывали врагов камнями, нанося тяжелые увечья.
«Все чаще и чаще мы, мальчишки, – вспоминал один из индейцев, – собирались вместе поговорить и поиграть. Мы рассуждали о воинах и войне, а целью наших игр всегда была подготовка к тому, чтобы стать воинами. У нас, как и у наших отцов, были предводители, и становились они нашими вождями точно так же, как вождями становились мужчины, – проявив себя». Военные игры, в которых мальчиков делили на два противоборствующих отряда, имели широкое распространение среди всех равнинных племен и были существенной частью регулярных упражнений. В них мальчики учились выслеживать врага и сражаться с ним. Играя «в войну», они имитировали взрослых, проводя «взрослые» советы, совершая «взрослые» военные походы, зарабатывая боевые заслуги и т. п. Их учителями всегда были опытные воины – деды, отцы, дяди. Они с готовностью восхваляли превосходство, при этом не говоря слов, которые могли бы сломить дух менее одаренных мальчиков. Тому, кто не понял что-либо, объясняли это вновь и вновь с еще большей тщательностью.
Северные арапахо. 1880-е гг.
Военные игры полностью копировали боевые реалии взрослых. Иногда мальчики и девочки ставили неподалеку друг от друга два лагеря из маленьких типи, и мальчики одного из них отправлялись войной на другой. Или ставили один лагерь, на который нападал «вражеский» отряд. Маленькие «войны» из лагеря «выезжали» навстречу врагам на своих «лошадях» – обычных палках. «Враги» тоже приезжали на лошадях-палках. Каждый, подобно настоящим бойцам, тащил за собой другую палку, представлявшую боевого коня, на которого воины пересаживались перед сражением. Во время последующей битвы «раненых» оттаскивали, чтобы «враги» не смогли посчитать «ку» или «снять» с него скальп. Если обитателям лагеря приходилось тяжело, «женщины» снимали палатки и спасались бегством. Если лагерь захватывали, «враги» забирали себе всю еду, которой обычно были съедобные корешки. Манданы 1830-х годов собирали несколько сотен мальчиков от семи до пятнадцати лет и делили их на два отряда, каждым из которых предводительствовал опытный воин. На рассвете их выводили на равнину недалеко от поселения. Мальчики были обнажены и в руках держали маленькие луки и пучки длинной плотной травы, служившей им безопасными стрелами. На поясе у каждого висел столь же безопасный деревянный нож, а к волосам прикреплялся пучок травы, символизирующий «скальп». Учителя отрабатывали с ними всевозможные военные маневры – атаки, отступления и т. п. Затем оба отряда сходились и вставали метрах в пятидесяти друг против друга, подбадриваемые расположившимися впереди предводителями.
Мальчики натягивали луки и стреляли друг в друга, уворачиваясь от «стрел» противника. Если «стрела» попадала кому-нибудь в жизненно важную часть тела, он должен был упасть. Его противник кидался к нему, ставил на тело ногу, одной рукой хватал травяной «скальп», а другой выхватывал деревянный нож, «срезал скальп» и вешал его себе на пояс, после чего возвращался в свои ряды и продолжал бой.
Такая тренировка длилась более часа на голодный желудок. Во время нее мальчикам приходилось пробегать около шести миль, что укрепляло их мышцы, силу и выносливость. По возвращении в селение их приветствовали вожди и воины. Те, кому удавалось «снять скальпы», выходили вперед и под руководством своих учителей исполняли Пляску Скальпа, размахивая «скальпами» и перечисляя свои бравые деяния.
Игры другого типа учили будущих воинов скрытно передвигаться, подкрадываться и уходить незамеченными, готовя их к набегам за вражескими лошадьми. Одна из таких игр у кроу называлась Ипьярексуа – Перевоплотившиеся в сорок. Когда в лагере сушилось много мяса, дядя или дедушка кого-нибудь из мальчиков проходил по селению и велел им тайно собраться в указанном месте. Мальчишки бежали в свои палатки и воровали там волчьи шкуры. «Мы знали, что должно произойти, – вспоминал Много Подвигов, – но каждый раз воспринимали приключение по-новому». Учитель обращался к ним, как к настоящим воинам, сообщая, что рядом находится «вражеский лагерь» и оттуда следует увести «лошадей», которыми он называл куски развешенного для просушки мяса. Задача, поставленная учителем, состояла в том, чтобы проникнуть в лагерь и стащить куски мяса незамеченными. Учитель полностью вымазывал тела мальчишек грязью и из глины лепил им на голове волчьи уши. Когда земля подсыхала, она становилась серой и очень походила на окрас волка. Поверх накидывалась волчья шкура. Чем жирней был кусок сворованного мяса, тем лучшей «лошадью» он считался. Тот, кому удавалось «увести лошадь», удостаивался поощрения и восхвалялся учителем. Если «сороку», как называли этих мальчишек, ловили в лагере, его шутливо журили и могли отвести к реке и отмыть.
Другой вариант этой игры у кроу описал Роберт Лоуи. В этом варианте мальчики учились стремительным нападениям и таким же стремительным отходам. Они собирались вдали от лагеря и, чтобы их не узнали, полностью вымазывали себя грязью, сворачивали волосы и также вымазывали их, после чего лепили медвежьи уши. Они выстраивались в шеренгу и бросались в лагерь, где были развешены куски сушащегося мяса. Мальчишки хватали его и бежали прочь, преследуемые по пятам старухами. После возвращения один из них шел собирать сухие бизоньи лепешки. Они рассаживались в тени у речного берега, разводили костер и жарили мясо. Те, кто добыл в лагере лучшие куски, были героями дня. После еды «глашатай» объявлял, что о первого из тех, кто поднимется с места, остальные вытрут свои жирные руки. Для этой цели каждый из мальчиков припасал кусочек жира, или же его специально варили. Некоторое время все сидели, но потом кто-нибудь (обычно маленький мальчик) забывался и вставал. Все кидались за ним и, поймав, перемазывали жирными руками. Эта заключительная часть игры помогала будущим воинам научиться терпению и выдержке.
Мальчики черноногих в те времена, когда для переноски воды еще применяли бизоньи желудки, лежали в засаде и ждали, пока появится женщина с наполненными водой желудками. Увидев ее, они стреляли тупыми стрелами, чтобы вода вытекла. Если женщина начинала злиться, это еще больше раззадоривало их.
Даже в более зрелом возрасте юноши продолжали практиковать разные умения, полезные на тропе войны. В мирное время они выглядели как детские забавы, но на деле помогали оттачивать мастерство. Столкнувшись с кем-нибудь вне лагеря, индеец мог укрыться, замереть и оставаться без движения, чтобы узнать, смогут ли его обнаружить. Он мог постараться подкрасться к человеку, учась передвигаться на различной местности. Один белый вспоминал, как, живя среди индейцев, он однажды ушел поохотиться и устроился на привал. Спустя несколько минут еле слышный шорох заставил его обернуться. Прямо за его спиной стоял улыбающийся молодой индеец. «Этот краснокожий был последним человеком в мире, – писал он, – которого я мог бы заподозрить в дурных намерениях. Он просто желал продемонстрировать себе и мне, как легко было убить меня со спины… Именно по этой причине (индейские. – Авт.) разведчики никогда не забывают о своем тыле».
Часть VIII
В поисках сверхъестественных сил и духов-покровителей
Глава 1
Поиск видений
Фрэнсис Лафлеш, индеец омаха, говорил: «Нельзя хорошо узнать настоящий характер людей, пока вы не ознакомитесь с их религиозными воззрениями и их концепцией Невидимой Силы, которая вдохнула жизнь во все живое». Магическая сила духов-покровителей, по индейским поверьям, давала защиту в опасных ситуациях, и каждый из них прилагал усилия, дабы заполучить ее. Без этой силы человек был всего лишь простым смертным и легкой добычей для врагов, а также несметных потусторонних сил, против которых он не мог ничего сделать. Получив такую силу, человек превращался в воина, способного при необходимости призвать на помощь духов-покровителей, дарующих защиту от тех или иных действий врага. Перед боем индеец обязательно старался провести необходимые ритуалы, активизирующие защитные силы.
Поиск духов-покровителей с помощью соблюдения ритуальных постов был не только неотъемлемой частью подготовки будущего воина во всех племенах, но и важной частью ритуальной жизни зрелых мужчин. Количество дней, в течение которых постился человек, в разных племенах несколько отличалось, хотя у всех число четыре считалось священным. Черноногие постились четыре дня, а манданы четыре, семь или девять. Мальчики майданов первый раз постились в возрасте восьми-девяти лет, когда все жители деревни собирались для проведения церемонии Окипа[31]. Первый пост был коротким, но срок последующих постепенно увеличивался. В возрасте семнадцати-восемнадцати лет от юноши ожидали, что он будет поститься на протяжении всей церемонии Окипа и будет подвешен на веревках, продетых через разрезы на коже груди или спины. Именно благодаря многочисленным постам, считали манданы, человек мог добиться поддержки духов и достичь богатства и положения в племени. Прохождение через эту процедуру являлось необходимым условием последующего присоединения юноши к его первому военному походу. Юноши постились, сутки проводя без пищи и воды вне деревни. Время от времени отец посылал одного из своих клановых братьев посмотреть, все ли в порядке и нет ли угрозы для его жизни. Если самоистязание юноши становилось опасным, отец мог остановить пост. Если во время поста не удавалось получить видение, отец давал ему в военные походы какие-либо магические амулеты из своей священной связки и позволял спать рядом со священной связкой, пока он не окрепнет после поста. Считалось, что связка может помочь приходу видения.
Мальчик понков, достигший половой зрелости, раскрашивал лицо углем, чтобы все знали о его священной цели, и шел на вершину малопосещаемого холма, где постился и молился в течение четырех суток. Только после наступления темноты к нему приходил старик, приносивший ему воду. Если ему везло, он заручался сверхъестественной помощью какого-либо духа. Позже он мог поститься снова и получать новые магические силы от других духов.
Некоторым мальчикам везло, и они получали мощные видения во время первого поста, некоторым же не удавалось получить собственного духа-покровителя никогда. Последним приходилось покупать амулеты у более удачливых соплеменников или шаманов. Известны случаи, когда мальчишки, вместо того чтобы молиться во время поста, ночью проникали в лагерь и проводили время с девушками. Если хитрость раскрывалась, сорванец подвергался хорошей порке.
По словам шайенов, в их племени духи-покровители редко приходили к человеку, которому было менее двадцати лет. У арапахо, в отличие от многих других племен, не существовало практики посылать подросших мальчиков поститься, чтобы получить видения. У них поститься уходили взрослые мужчины. Человек мог получать сверхъестественный опыт несколько раз в жизни. Наиболее часто постились на холмах или горных пиках. Пост продолжался от двух до семи дней, хотя последнее было довольно редко. Обычно, по словам индейцев, четыре дня, но чаще всего три.
В большинстве племен мужчины с возрастом постились гораздо реже или вообще оставляли эту практику. Даже у столь религиозного племени, как манданы, человек, достигший зрелого возраста, постился меньше, чем прежде, однако, если мужчина считал, что ситуация требует того, он продолжал периодически поститься до старости. Поводом для этого, среди прочего, могли послужить неудачи в роли предводителя военного отряда. Тогда он постился в течение долгого срока. По словам манданов, их воины «проходили через проведение постов, чтобы добыть скальпы, так же, как белые люди работают, чтобы добыть деньги». Они приносили в жертву Солнцу свою плоть или пальцы. Считалось, что Солнце было каннибалом и поедало пожертвованную ему человеческую плоть. Интересно отметить, что количество раз, которые воин манданов постился или истязал себя, засчитывалось в его послужной список, подобно убитым в битве врагам и «ку», и также перечислялось во время различных церемоний.
Существо, являвшееся человеку и становившееся его духом-покровителем, обычно было духом животного или птицы. Из животных наиболее часто являлись маленькие зверьки. Как правило, представители животного мира являлись в человеческом облике, и лишь после того, как они исчезали, постящийся осознавал, кем они были на самом деле. Дух вещал, какие амулеты следует сделать, как с ними обращаться, как раскрашивать свое тело, какие песни и ритуалы исполнять и какие запреты соблюдать. При этом дух давал человеку защиту на войне от врагов, наделял его способностью лечить больных или раненых, зазывать бизонов и т. п. Запреты, налагаемые сверхъестест-венными существами, могли заключаться в следующем – не применять во время еды металлических предметов, не есть определенных органов или частей животных, не накалывать пищу на палку или нож. В видениях от духов-покровителей можно было получить даже защиту от пуль и стрел. Шошоны вспоминали воина по имени Большой Неперсе, которого пули часто сбивали с ног, но он всегда поднимался без каких-либо ран, кроме синяков в месте попадания пули. Конечно, возможно, ему везло, и пули попадали на излете, но индейцы приписывали его чудесные избавления защите духов-покровителей.
Помимо духов животных и птиц, магическими силами обладали солнце, луна, звезды, природные явления, деревья, горы, камни. Индейцы постоянно молились им, а также духам и существам Верхнего мира и Подводного мира, прося защиты для себя и своих близких. Любые необычные предметы вызывали у них мистический трепет. Люди, не проявляющие уважения к ним, по индейским поверьям должны были вскоре умереть. В разных уголках континента краснокожие приводили массу примеров, подтверждающих их веру. Одна из таких историй следующая. На склоне Скалистых гор в ствол дерева врос череп горного барана, и индейцы считали его священным. Однажды некий неперсе посмеялся над друзьями, оставившими черепу дары, и, дабы показать свое недоверие к святости черепа, прострелил его из ружья. На следующий день его ружье случайно разрядилось, и он погиб.
Вознесение молитвы духам. Сиу
Водные глубины населяли орды таинственных обитателей. Одни из них были людьми, но отличались от земных, другие животными, третьи – монстрами. Сиу и шайены говорили, что водяные монстры имеют длинные рога и покрыты шерстью. Шайены верили, что они откладывают яйца, и человек, съевший их, сам превращается в водяного монстра. Некоторые племена в прошлом объясняли появление любого нового для них животного тем, что это один из водяных монстров вышел жить на сушу.
Не менее странными и грозными были существа, жившие высоко в небе. Среди них был Гром, бивший своих жертв молнией без предупреждения. Он убивал людей, животных и легко справлялся с огромными деревьями. Другими были ветры, облака, духи и иные существа.
Сверхъестественные силы можно было получить не только самостоятельно во время длительных постов, но и при помощи определенных церемоний от других людей, уже обладающих ими. Силы, полученные в видении от сверхъестественных существ, человек мог практически без опасений передать другому, поскольку при этом не лишался их полностью. При передаче сил человек должен был еще внимательнее следить за тем, чтобы не нарушить налагавшихся на него запретов. В действительности он не отдавал силы, а продавал их, получая в знак благодарности лошадь или иные дары.
Например, у арапахо юноша платил старику за каждое обучение соответствующим ритуалам, песням, приемам раскраски и т. п. Кроу Серый Бык получил от шамана в качестве военного амулета зуб, вырванный из челюсти черепа очень известного воина кроу. Поскольку предыдущий владелец зуба-амулета был невероятно удачлив, Серый Бык отдал за него десять лошадей. Ему также впоследствии везло на тропе войны, и он смог собрать табун в 90 лошадей. Передача сил могла происходить и от отца к сыну. Мандан Двигающийся Медленно получил их именно таким образом. Когда он подрос, его отец сказал: «Я собираюсь передать тебе своих богов и научить всему, чему научили меня медведь, дикобраз и выдра (их духи. – Авт.). Я передам тебе песни, но ты должен заплатить мне за них. Я научу тебя всему, чему научился в своем видении». Отец проделал по дырке в двух пулях – одну привязал к запястью, а другую повесил ему на шею. Он также сделал для сына щит и украсил его изображениями дикобраза, выдры и двуглавого медведя. К щиту он привязал пуховое перышко орла. «Только если враги попадут в это маленькое перышко, они смогут убить тебя». Сын Двигающегося Медленно впоследствии вспоминал.: «Эта сила была дана ему для удачи, и его боевые заслуги возвысили его в нашем племени».
Только помощь могучих духов-покровителей, по мнению индейцев, открывала перед человеком возможность достижения вершин на воинском поприще и в общественной жизни племени. Ради получения ее многие краснокожие были готовы пойти на все, даже на человеческие жертвоприношения. Известному вождю бладов Телячья Рубаха, который постился в надежде получить могучего духа-покровителя, в видении пришел дух медведя гризли. Но он отказался сразу наделить индейца сверхъестественной силой, сказав: «Чтобы получить Силу, ты должен дать мне женщину». Телячья Рубаха вернулся в лагерь, велел самой молодой из жен надеть лучшие одежды, отвел ее к холму и убил, после чего вернулся в лагерь скорбеть о безвременно ушедшей в иной мир супруге. Той же ночью дух гризли явился к нему во сне и сказал, что теперь ни пуля, ни стрела, ни нож не смогут поразить его тела. С тех пор Телячья Рубаха побывал во многих кровавых сражениях, но не получил ни единой царапины. Не только соплеменники, но и враги были убеждены, что никто не может убить его, отчего очень боялись. Один из белых торговцев писал о нем как о «величайшем индейском сорвиголове» тех дней.
Но поскольку в жизни все было несколько прозаичней, и воины, несмотря на поддержку сверхъестественных сил, порой терпели неудачу, индейцев нельзя обвинить в слепой вере в непогрешимость видений. Если воин манданов уходил поститься и истязать себя и к нему в видении приходило некое священное существо или животное и говорило, что он будет удачлив на тропе войны и убьет врага, но в походе, будучи предводителем, он терпел неудачу, люди считали, что он неправильно провел пост или его видение было ошибочным и нереальным. Храбрый боец снова уходил и постился еще дольше, жертвуя Солнцу свою плоть. Если к нему вновь являлся предыдущий дух, воин отвергал его и ждал, когда появится новый. В случае удачного похода люди говорили, что воин наконец нашел настоящего духа-покровителя, который помогает ему. Кроме того, неудачи приписывались нарушениям табу или наличию большей сверхъестественной силы у противника.
Глава 2
Магическая сила животных, птиц и насекомых и ее связь с войной
Индейцы наделяли животных, птиц и насекомых определенными качествами, мудростью и магическими силами. Как сказал один из осейджей: «Мы не верим, что нашими предками в действительности были животные или птицы, как об этом говорится в преданиях. Они всего лишь символы чего-то Высшего». Они не были богами, и все эти качества были предоставлены им Великим Духом. Как уже упоминалось, человек мог получить их магическую силу и различные качества в видениях, снах или нанеся изображение или символ определенного животного на рубаху, накидку и т. п. Роль, которую играл окружающий мир в жизни индейского воина, хорошо иллюстрируют слова старого шамана сиу Одинокий Человек: «Я не скажу тебе ничего, кроме того, что поможет понять землю, на которой ты живешь. Если человек хочет добиться успеха на охоте или тропе войны, им должны руководить не его наклонности, а понимание животных и окружающего его мира, полученное путем внимательного наблюдения».