Избранница Шахрияра Шахразада
– Мне почему-то кажется, что это было слабым утешением…
– О нет, сестричка. Ибо в те времена, о которых повествует легенда, ни одна из матерей не могла быть спокойна за судьбу своего малыша: набеги разбойников, тяжелые болезни, ужасные катастрофы сотрясали весь обитаемый мир. А потому мать малютки, если и не утешилась, то успокоилась: слова ШаррКана были пророческими всегда. А потому, получив золотой – огромную по тем временам сумму, – родители крохи благословили судьбу своего ребенка и возблагодарили Аллаха всесильного и всевидящего.
Ветерок, который шелестел в кронах пальм, становился все сильнее. От холода поежилась и Шахразада. А перед Герсими уже вставала целая картина: глинобитные лачуги у подножия высоких гор; суровый гигант, чей возраст определить невозможно и чья фигура – это фигура сильного человека, который привык добывать тяжелым трудом хлеб насущный; лицо избороздили морщины, словно время старалось оставить отпечаток всех прожитых лет… Он беседует с заплаканными мужчиной и женщиной… Шкура огромного невиданного зверя укрывает плечи неизвестного, а тяжелый посох в руке выглядит так, словно для его создания вырвали с корнем целое дерево.
– В тот же день ШаррКан вошел в цыганский шатер и забрал новорожденного малыша. Говорят, что цыгане, не медля ни секунды, снялись с места. А их барон поклялся, что никогда более не приведет свой род к горам, даже если они будут сложены из чистого золота.
– Похоже, чем-то напугал цыган твой мудрец…
– Об этом история умалчивает. Известно лишь, что мальчик вырос привлекательным юношей, который, однако, более ценил время в окружении свитков и книг, чем в обществе людей, пусть уже жил к этому времени не у мага и прорицателя, а при дворе правителя далекой страны Ал-Лат. Сам правитель, зная о беспредельной любви к знаниям, что вела по жизни молодого мудреца Хакима, старался брать его с собой во всякое странствие, ибо любой совет его оказывался простым и верным, а любое деяние, совершенное по этому совету – благородным и справедливым. Пять десятков лет прожил в стране Ал-Лат Хаким, превратившись из мудрого юноши в красивого мужа, полного сил и знаний. Время, казалось, было не властно над ним: как и его наставник, ШаррКан, был Хаким человеком, которому с равной вероятностью можно было дать и двадцать пять лет, и сто двадцать пять.
Герсими мысленно улыбнулась – для нее это было вполне привычно: матушка ведь тоже не знала, сколько ей лет, как и не знала, сколько лет любимому, отцу ее дочерей. «Но ведь Хаким-мудрец не был богом… – одернула себя Герсими. – Как же ему удавалось обманывать вездесущее время?»
Увы, девушка вновь не обратила внимания на то, что перед ней оживает целая картина: высокий привлекательный мужчина средних лет с мудрыми и насмешливыми глазами перелистывает толстые страницы книги в переплете из телячьей кожи с широкими медными полосами по углам.
– Прошло пять десятков лет, и решил Хаким, что пора ему совершить странствие к самым восточным пределам мира, туда, где Великий океан омывает крутые берега и откуда в ясную пору видна страна Канагава. И совершил он это странствие, вновь встретившись со своим наставником ШаррКаном и Нагом-прорицателем. Рассказывают, что знания Хакима к тому дню, когда увидел он за дымкой прибоя берега страны Канагавы, были столь обширны, что даже его наставник уже не осмелился бы соревноваться с ним.
– Бедняга… Как же, должно быть, болела временами у него голова…
– И об этом умалчивает история, – улыбнулась в ответ Шахразада. – Однако известно, что с тех пор всех врачевателей стали звать «хакимами», ибо знания о человеке должны быть более чем обширными. Иначе как излечить его от хвори?
– Превратить в камень, к примеру… А потом обратно в человека…
– Сестричка, увы, этот совет не подходит для того, кто рожден обычными мужчиной и женщиной.
Герсими, в который уже раз поежившись, кивнула.
– Итак, всезнающий Хаким, предприняв столь долгое путешествие, вернулся в страны, что нежатся под рукой повелителя всех правоверных Аллаха всесильного и всемилостивого. По долгом размышлении поселился он в городе Басре и решил скрыть от людей, сколь большими знаниями обладает. Ибо знал, что жизнь его превратится в ад, едва только узнают об этом глупцы, охочие до легкого знания.
– Полагаю, – пробормотала Герсими, – они бы просто снесли жилище мудреца.
– Должно быть, так рассуждал и сам Хаким. Ибо он отрекся от своего имени Хакима-мудреца и стал Наби-предсказателем.
– М-да… Должно быть, это мало что изменило в его жизни: люди, которые хотят получить в руки готовое решение, не менее назойливы, чем те, кто ищет легких знаний.
– О да, сестричка, это правда. Однако предсказатели, как известно, противны всякому, кто пребывает под рукой Аллаха всесильного. Равно как и те люди, которые приходят за советом к прорицателю. Как известно, пророк Мухаммад, да благословит его Аллах, сказал: «У того, кто пришел к предсказателю, спросил его о чем-либо, поверил в то, что он поведал, Аллах не примет молитвы в течение сорока дней». Поэтому не стоит удивляться тому, что поток искателей легких путей почти полностью иссяк.
– Мудро… Однако неужели никто не беспокоил Хакима?
– Наби-предсказателя, ты хотела сказать. К сожалению, беспокоили. И было таких людей много, куда больше, чем можно себе представить: вскоре понял Наби-Хаким, что иноверцы согласны отдать за готовые знания много золотых монет, да и приверженцы Аллаха всесильного порой пренебрегают мудростью пророка и открывают дверь в жилище предсказателей.
– Должно быть, Наби был не самым бедным человеком?
– Да, это так. Когда почувствовал Наби-Хаким, что никакими силами не отвратить его сограждан от охоты за знанием будущего, придумал он огромные предсказательные таблицы, которые якобы давали ответы любому из вопрошающих. В каждой клеточке такой таблицы была начертана буква. Гадающий должен был бросать кость, для того чтобы найти все буквы ответа.
– Но это же так просто… – разочарованно проговорила Герсими. – Знай себе придумывай вопросы, а потом бросай кости, пока не получишь ответ.
– Просто, да не просто. Ибо таблицы эти были более чем велики – сто на сто клеток или двести на двести. А буквы, вписанные в них, были буквами всех алфавитов, когда-либо существовавших в мире: и древними литерами твоего народа, сестричка, и буквами, дарованными правоверным, процветающим под рукой Аллаха всемилостивого, и значками древнего народа Кемер, и далекой страны Канагава…
– Забавно… Выходит, что вместо предсказания человек получал бессмыслицу?
– Самое забавное, подружка, что находились умники, отлично «понимающие», что же предрек им Квадрат Знания (ибо именно так назвал Хаким свое изобретение).
Герсими удивленно посмотрела на Шахразаду.
– Ну чему ты удивляешься? Ведь есть же люди, понимающие, что пророчит им движение звезд и недовольство стихий. Есть те, кто получает ответ, взглянув на дно простой чашки с кофе. Поэтому и бессмысленный набор знаков, который появлялся после предсказания по Квадрату Знаний, научились растолковывать.
– Ага, так, как это угодно вопрошающему…
– Ну конечно… Шарлатанов в этом прекраснейшем из миров не может извести никто – ни мудрец из мудрецов, ни самый грозный воитель, ни даже Аллах всесильный.
– Должно быть, твой Наби-Хаким немало потешался над ними…
– Должно быть, да. Однако и об этом умалчивает история. Как не говорит она ни слова о том, что стало в грядущем с этим удивительным мудрецом.
Герсими подняла на подругу разочарованный взгляд.
– И это вся история?
– Увы, сестричка, это вся история. И повествует она не о судьбе человека, пусть и самого умного, а о его хитрой придумке, которая позволяла ему облапошивать легковерных глупцов, жадных до легкого знания, равно как и изобличать шарлатанов.
– Печальная история, – Герсими плотно укуталась в шаль. – Надо будет спросить у матушки, что стало с этим удивительным человеком.
А Шахразада подумала, что не каждый может вот так просто узнать будущее. И, должно быть, это есть великое благо, дарованное человеку.
Еще один двенадцатый свиток
Увы, Герсими в тот страшный вечер оказалась права. Собственно, предсказания дочери богини редко (чтобы не сказать никогда) оказывались пустыми.
В самом деле, от смерти принца Шахрияра спасти удалось. Более того, удалось избежать и гибели прекрасной Кордовы в результате многих смертей ее жителей. Но проклятие действительно обрело силу в тот миг, когда Белль исчезла из жизни наследника престола.
Шахрияр теперь был словно одержимым, его разум раздвоился. Весь день он вел себя как обычно: охотился, присутствовал в диване, беседовал с мудрецами. Но едва только опускалась ночь, он приказывал «найти Белль».
Шахземан как-то раз попробовал указать брату, что Белль была порождением Мрака, на что Шахрияр ответил:
– Ну так найди мне ту, что лучше Белль!
Каждый вечер перед Шахрияром представала новая наложница, каждый вечер он говорил:
– О Аллах всесильный и всемилостивый, наконец ты мне послал ту, что излечит меня от проклятия!
Но приходило утро, и Шахрияр от одного взгляда на красавицу приходил в неистовство:
– Подлые лжецы! И вновь вы обманули мои ожидания! Это создание столь же неумело, сколь и уродливо. Это не женщина, а подлинное средоточие всего самого мерзкого, что может быть в человеке. На плаху ее!
И несчастную казнили, ибо никто не может перечить наследнику престола, сколь бы безумными ни были его приказания.
Обезлюдел гарем наследника: девушки предпочитали сбегать или бросаться на камни двора из окон Черной башни гарема. Находились и такие, кто подкупал евнухов, и те «забывали» о Наиле или Зухре, Бесиме или Ясмине.
Но безумие продолжалось. Более того, жажда познания все новых и новых женщин теперь не отпускала Шахрияра целый день. И он «выходил на охоту»: спрятавшись у городской стены, выискивал глазами самую красивую из горожанок и, увидев такую, приказывал своим нукерам хватать ее, словно дичь. Наступал вечер, и Шахрияр вновь повторял, что наконец нашел ту, что излечит его от проклятия.
Но утро вновь возвращало ненависть принца, которую не могли смягчить ни слезы, ни крики о помощи.
Увы, подобное утаить невозможно. Страх объял жителей прекрасной Кордовы. Они прятали своих дочерей, племянниц и внучек, нанимали корабли и караваны, чтобы увезти любимых как можно дальше от кровожадного чудовища, в которое превратился Шахрияр.
Ни Мехмет, Лев Кордовы, ни орды лекарей ничего не могли поделать с принцем. Не помогали ни снотворные снадобья, которые, казалось, могли сбить с ног и слона, ни крепкие стены темницы. Вновь и вновь Шахрияр вырывался из зиндана и выходил на охоту, дабы найти себе прекраснейшую, которую утром назовет ужаснейшей.
Ничего не могли поделать и Шахземан с Герсими.
– Увы, мой повелитель, – отрицательно качала головой девушка, – не в силах моей матери, не в силах даже всех ее соплеменников справиться с этим проклятием. Боюсь, я не могу найти даже лазейки… Пытаюсь, но не могу придумать, что же может заставить принца пожелать увидеть женщину еще раз.
– Должно быть, одного любовного искусства здесь мало.
– Кажется, любовное искусство – это вовсе не то, чем можно увлечь избалованного ласками принца. Думаю, мой повелитель, тебе следует вспомнить о своем брате нечто такое, чего не знает никто. Быть может, он более, чем страсть, любит, к примеру, военные состязания. Или долгие морские странствия, или…
– Ох, звезда моя, одного морского странствия нам уже никогда не забыть… Но я попытаюсь вспомнить, клянусь тебе.
В таких беседах проходили вечера. Но дни Герсими были по-прежнему посвящены занятиям с Шахразадой. Вернее сказать, Герсими делала вид, что слушает истории Шахразады и учится тому, что должна знать и уметь жена принца.
Мудрая же дочь визиря не только делала вид, что не замечает этого, но и пыталась понять, что происходит с Герсими и как ей помочь. Однако оказалось, что не Герсими нужна помощь…
Ибо увидев, что «охота» для него, Шахрияра, теперь всегда заканчивается ничем, он приказал, чтобы любая девушка, которая пройдет по улице, была изловлена и водворена в гарем. Увы, проклятие только усилило скверный характер принца, а страсть, ежеминутно пылающая в его разуме и чреслах, и вовсе сделала его более похожим на безумца, чем на наследника престола великой страны.
– Аллах всесильный, – прошептала Герсими в тот вечер, когда обеспокоенный Шахземан рассказал ей об этом. – Выходит, теперь по городу придется ходить в окружении дюжины стражников.
Шахземан протяжно вздохнул.
– Любовь моя, полагаю, что некоторое время тебе лучше вовсе не покидать нашего сада и Белой башни.
– Но как же мои уроки? Не могу же я ослушаться твоего доброго батюшки и перестать изучать быт и нравы великой Кордовы, да хранит ее Аллах во все дни и все ночи бытия!
– Милая, ты и так уже знаешь больше, должно быть, чем знаю о своей стране я сам.
Шахземан не договорил, так испугало его выражение лица жены.
– Шахразада… – прошептала девушка. – Она же ничего не знает! Надо немедленно спрятать ее!
– Повинуюсь, моя греза, – Шахземан кивнул.
Да, во власти принца, пусть и не наследника, сделать жизнь своих друзей чуть легче и проще. А потому уже через несколько минут быстроногий гонец отправился к дому визиря с распоряжением (о да, именно распоряжением) укрыть наставницу царской невестки от любых невзгод.
– Благодарю тебя, – нежно прошептала Герсими. – Однако, боюсь, это не выход. Как бы ни укрывали мы Шахразаду, рано или поздно она все-таки пройдет по улице… Не до седых же волос ей скрываться от посторонних глаз за толстыми стенами.
– Это верно. Но, быть может, безумное желание все же покинет Шахрияра. Быть может, взойдя на трон, он перестанет охотиться за прекрасными девами как голодный тигр.
– Ты так и не понял, любимый мой супруг. Это выше Шахрияра, выше любого смертного: над наследником тяготеет проклятие… Чары, каких не преодолеть простому человеку, будь он трижды наследник престола и самый сильный из силачей мира.
– Но тогда, выходит, Шахразаде надо будет прятаться воистину до седых волос…
– И всем остальным девушкам этого города и всех других селений тоже.
Супруги замолчали. Ибо правы были оба: Герсими понимала, что магия взяла верх над личностью Шахрияра, Шахземан же понимал, что вереница смертей бесконечна.
Молчание затягивалось. Мгновения будто уснули – не спешили сменить друг друга.
– Аллах великий, теперь евнухи и нукеры будут, словно ищейки, рыскать по городу и…
– Увы, это так. Думается мне, что Шахрияр, как ни старались вы с матушкой обезопасить наш прекрасный город, все же навлек на каждого из жителей великой Кордовы неслыханную беду.
– О да, обличий зла бесконечно много, и не в силах даже богине извести их все и навсегда. Магия, особенно черная, сродни хорошему судейскому или изворотливому имаму: всегда найдет лазейку, придумает, как избежать ловушки, ускользнет там, где все будут видеть глухое препятствие.
– Получается, выхода нет?
Ответом на эти слова были глухие рыдания, которые послышались у открытой двери в Белую башню.
Выскочивший Шахземан увидел визиря Ахмета, отца Шахразады. Вчера еще полный сил пятидесятилетний мужчина сегодня выглядел древним старцем. По его запавшим щекам катились крупные слезы.
– Принц Шахземан, – проговорил Ахмет, увидев Герсими и ее мужа. – И ты, далекая красавица. Моя старшая дочь, Шахразада, попала в беду. И виной всему я, старый осел…
– Что случилось, уважаемый Ахмет? – заботливо спросил Шахземан.
– Я велел своей мудрой и послушной дочери сегодня за час до заката прийти к дивану, дабы встретить меня. И там…
Слезы мешали визирю говорить.
– …и там ее увидели слуги нашего наследника, принца Шахрияра…
– О Аллах великий!
– Да, красавица. – Визирь обернулся к Герсими. – Я, глупый осел, не послушал разговоров, какие уже не один день ходят по городу. Я, неумный старик, не послушал и твоего вестника, умолявшего, приказывавшего мне беречь моих дочерей от глаз нукеров Шахрияра… И теперь…
– Да что случилось, почтенный? – вне себя воскликнул Шахземан.
– Сейфуллах Безухий, ближайший друг наследника престола, передал мне приказ Шахрияра: завтра на закате я должен привести свою дочь в покои принца. Сейфуллах трижды повторил, что мне и моей дочери оказана величайшая честь, ибо не каждую девушку принц хочет видеть в час своего отдохновения.
Герсими озабоченно покачала головой. Она знала куда больше, чем могла рассказать визирю Ахмету.
– Ослушаться приказа принца я не могу. А выполнить его приказ не в силах, ибо я потеряю дочь, если она появится в покоях Шахрияра, или собственную голову, если в указанный час моя крошка не появится на пороге царских покоев. И всему виной моя глупость… Ах, вареный я кушак…
Герсими было безумно жаль уважаемого и честного визиря. Но утешить его она не торопилась, ибо решения этой задачи еще не знала. Хотя чувствовала, что в одном шаге от прозрения…
– Почтенный Ахмет, не лей слезы. Аллах всесилен, он не позволит, чтобы случилось черное дело. Я полагаю, что твоей дочери и в самом деле оказана великая честь…
– О да, – горько усмехнулся визирь. – Ей оказана великая честь: умереть на рассвете от рук царского палача.
– Не говори так, глупый человек, не гневи судьбу. У тебя есть еще день, чтобы порадоваться тому, что твои дочери с тобой. А в тот час, когда тебе придется выполнить приказ, надеюсь, Аллах всесильный прояснит разум принца Шахрияра.
– Ах, услышал бы повелитель всех правоверных твои слова, уважаемый Шахземан! Поверить им так сладко. Но разум желает быть судьей… И судья этот безжалостен: на рассвете третьего дня я останусь без дочери, моей мудрой и веселой Шахразады.
Шахземан лишь молча покачал головой. У него не было слов ни чтобы утешить визиря, ни чтобы обнадежить его.
Ахмет, не простившись, ушел. Лицо его все так же заливали горькие слезы расставания навеки.
Внезапно Герсими воскликнула:
– Шахземан, мой муж и господин! Кажется, я знаю, как помочь моей сестренке, любимой наставнице! Я немедленно отправляюсь к ней!
– Ах, глупая женщина! Ты отправляешься… Мы посетим дом визиря вместе. Я никуда тебя одну не отпущу. Пусть нас будет сопровождать целая сотня отборных янычар!
– Да будь их хоть три сотни! Я согласна! Только медлить нельзя! Собирайся же поскорее!
Лихорадочный румянец окрасил всегда бледные щеки Герсими. Решение казалось ей таким простым, а загадка – такой легкой, что она почти приплясывала на месте. Шахземан, видя нетерпение, которое снедало жену, не стал медлить ни минуты.
Не успело солнце скрыться за горизонтом, как портшез, за занавесями которого скрывались Герсими и Шахземан, уже проплыл через главные дворцовые ворота. Глашатаи не кричали: «Дорогу царскому чиновнику!», но любому, кто вышел бы в этот миг на городские улицы, стало бы ясно, что так может передвигаться лишь сановник по чрезвычайно важным и срочным делам.
И был бы прав, ибо есть ли дело, более важное и срочное, чем спасение друга?
Свиток четырнадцатый
В доме визиря царила печаль. Нет, никто не лил слез, не причитал, вырывая пучки волос: «На кого ты нас покидаешь!», и не стенал. Но тишина, что поселилась в некогда веселых и шумных комнатах женской половины, где царили умные дочери визиря Шахразада и Дуньязада, угнетала куда сильнее, чем водопады слез.
– Аллах всесильный, – прошептал Шахземан. – Да они уже похоронили свою дочь! Они уже простились с Шахразадой, жена моя!
– Тем больше обрадует их известие, что она будет жить! Не медли же, муж мой. Ночь коротка, да и день не длиннее…
– Как скажешь, моя греза!
Шаги визиря Ахмета раздались в тишине дома подобно грому.
– Да будет мир над вами, мои гости! От всего сердца рад был бы вас приветствовать в этом доме, однако сегодня, боюсь, Шахразаде не до гостей.
– Почтенный визирь, уважаемый Ахмет! Не в гости мы пришли и не яствами надеемся насладиться. Прошу тебя, проводи мою жену и меня в покои твоей мудрой дочери. Герсими, да хранит ее Аллах всесильный, придумала, как превратить последний день ее жизни в тысячи и тысячи дней…
– Увы, – визирь покачал головой. – Мой дом сейчас не место для шуток. И сколь бы я ни уважал тебя, принц Шахземан, но этой просьбы выполнить не могу. Дай моей дочери проститься с миром, домом, матерью и сестрой. Не прельщай ее пустыми надеждами!
– Аллах великий! Как иногда упрямы могут быть старики! – воскликнула в гневе Герсими. – Тебе, глупец, говорят, что угроза смерти не так велика, что есть возможность отвести ее вовсе! А ты не веришь и не даешь нам это сделать…
– Девочка моя, – визирь взглянул в лицо Герсими глазами, полными слез. – Я рад, что у моей Шахразады такие друзья. Рад, что мне будет с кем оплакать мою умницу. Однако не пущу вас в ее покои – не смущайте душу дочери…
Герсими в отчаянии посмотрела на мужа. Тот едва заметно пожал плечами, не зная, какие слова найти, чтобы убедить визиря.
– Отец, – раздался от дальней двери голос Шахразады. – Впусти моих друзей да вели подать сладостей в восточную комнату. Пусть их попытка будет тщетной, но они хотя бы попытаются. Да пребудет над вами благодать Аллаха всесильного, друзья мои!
Глаза Шахразады были сухи, а в голосе звучало такое отчаяние, какого не выказали бы и сотни плакальщиц.
Герсими с любопытством оглядывалась по сторонам: как бы ни был прекрасен дворец, как бы ни была уютна Белая башня, сейчас ее глазам открывался совсем иной, настоящий мир. Мир обычных людей, пусть и близких ко двору, но мир простой семьи, в которой дети любят родителей, а те души не чают в детях.
Восточная комната сейчас была погружена в полумрак: солнце из нее давно ушло, а тусклой свечи было недостаточно, чтобы рассеять тьму, затаившуюся в углах.
– Аллах всесильный, Шахразада, что это такое?
Рука Шахземана указала во тьму.
– Где именно? Я ничего не вижу…
– Вот и я ничего не вижу! Почему к приходу друзей не накрыт пышный стол? Почему в комнате пусто, даже мухи покинули ее в печали? Где музыканты? Почему печальна ты сама?
– Ах, друг мой, – едва заметно улыбнулась Шахразада. – Ты хочешь развеселить меня, отвлечь от печальных мыслей. Благодарю, это льстит мне. Но, увы, нет у меня сил слушать пение, как нет сил угощаться сладкими финиками. Ибо завтрашний закат будет закатом моей юности. И как мне не увидеть более рассветов, так и моей семье более не увидеть меня…
– И это моя мудрая наставница, – укоризненно покачала головой Герсими. – Это та, каждое слово которой призвано учить меня!
– Я честно исполнила свой долг, сестра, – ответила Шахразада. – Ты теперь настоящая жительница прекрасной Кордовы, достойная жена своего мужа. А я…
– А ты глупая девчонка, которая отказывается от сладкого и готова умереть от голода в шаге от стола, полного яств!
– Ты о чем, Герсими?
Сердце девушки забилось от радости, ибо в голосе ее наставницы зазвучали нотки обиды.
– Я о том, почтенная моя учительница, любимая сестра, что знаю, как тебе уберечь свою жизнь. Знаю, как прожить дольше, чем до послезавтрашнего восхода!
– Я не буду прятаться, – гордо выпрямилась Шахразада. – Не сбегу, чтобы не призвать гнева владыки Кордовы и его наследника на голову моего отца!
– О Аллах, – почти простонала Герсими. – Но тебя же никто не заставляет прятаться!
– Но иначе, увы, мне не выжить…
– Ну почему?!
Шахземан не выдержал, ибо зрелище Шахразады, ведущей себя будто гордая горянка над пропастью, было столь же непривычным для него, как зрелище солнца, встающего на полуночи.
– Почему, упрямая дочь ишака, ты не хочешь выслушать нас? Раз уж ты впустила нас в дом, помолчи и дай нам сказать. Клянусь Аллахом всесильным, сединами моего отца и мудростью жены, что мы бы не пришли сюда лишь из пустого сочувствия.
– Да будет так, друзья мои. Рассказывайте.
Шахразада опустилась на подушки. Герсими и Шахземан, перебивая друг друга, поведали девушке и о корабле-пленителе, и о том, как Шахрияр на руках внес красавицу-пленницу в свою каюту. Как испугался спасенной девушки корабельный лекарь; как Белль, порождение Мрака, попыталась свести в могилу Шахрияра, дабы стал он первым в цепочке смертей, вошедшей в Кордову вместе с кораблем принца. Как могучей Фрейе удалось пленить Белль и заточить посланницу Зла в клетку, в какой некогда содержалась злая джинния.
И наконец поведали они Шахразаде и о проклятии, которое слабеющая Белль выкрикнула в лицо Шахрияру.
– Вот поэтому, сестричка, принц Шахрияр и ведет себя подобно древнему сатрапу, уничтожая всех тех, кто пытался скрасить его ночи и утолить его голод. Ибо ни одна из них, столь желанная на закате, не оставалась желанной на рассвете.
– Но зачем вы мне рассказали все это? Чтобы я заранее знала, на что иду? Знала, почему меня утром будет ждать плаха, как бы сладка ни была страсть принца?
– Муж мой, – простонала Герсими, – она опять взялась за свое! Сестричка, ну выслушай же меня внимательно. Ни одна из них не была желанна, не была интересна принцу утром. Понимаешь, не была интересна!
Последнее слово Герсими просто прокричала.
– А потому, глупая упрямица, тебе нужно сделать так, чтобы ты была интересна принцу утром.
Это уже произнес Шахземан.
– Аллах всесильный, но как же мне это сделать? Что, всю ночь плясать? Рассказывать принцу сказки?
– Ну вот, ты сама все поняла!
– Да он и слушать меня не станет.
– Станет, глупышка, еще как станет! Ибо знай: ты наделена редчайшим даром – даром оживлять слово. Ибо все, рассказанное тобой, превращается в настоящую картину, живущую, дышащую: птицы взлетают на ветки, корабли качаются на высоких волнах, а тот, кто слушает тебя, слышит шум крыльев или ощущает на своем лице морскую влагу…
Шахразада слушала Герсими, раскрыв рот от удивления.
– Вспомни, малышка Шахразада, – вступил в разговор Шахземан, – сколько раз ты пересказывала нам сказки, которые слышала от своей уважаемой матушки и ее уважаемой матушки. И клянусь тебе самой жизнью, я проживал многие жизни, совершал сотни путешествий вместе с птицами и героями, джиннами и вихрями.
– Я не понимаю, к чему вы это все говорите, – озадаченно произнесла Шахразада. – И как это поможет мне?
– Ты можешь сделать так, что принцу будет интересно все, что бы ты ему ни рассказала… Ибо твой дар воистину подобен алмазу – он столь же редок, сколь и драгоценен. Но мало того: чем сильнее ты желаешь, чтобы тебе поверили, чем сильнее ты сама веришь в свой рассказ, тем более яркая картина встает перед твоими слушателями. Тот, кто слышит тебя, увлеченную своей сказкой, сам словно живет в ней.
Шахразада видела необыкновенное волнение друзей. Оно уже начало пробиваться и в ее иссушенную болью душу. Однако девушка все еще не верила, что путь к спасению столь прост.
– Ну, давай же, сестричка! Ну, поверь нам… Для начала вспомни какую-нибудь простую-простую историю. Расскажи ее нам. И ты во всем убедишься сама.
Шахразада уже желала поверить своим друзьям. Желала, но боялась, что ее сил будет мало. И в этот миг ей пришла в голову простая мысль: «Аллах всесильный! Но чем я рискую? Самое страшное я уже пережила – я простилась с жизнью… Что мне мешает просто рассказать сказку? А вдруг мои любимые друзья правы?»
– Да будет так, сестричка! Да будет так, принц Шахземан. Воистину, тот, кто борется – побеждает, кто упал – умирает… Слушайте же историю о еже и вяхире.
Девушка откинулась на подушки, глаза ее потемнели, а голос стал мягким и напевным.
– Рассказывают, – начала она, – что еж устроил жилище около пальмы, а на ней поселился вяхирь со своей женой. И свили они там гнездо и жили приятной жизнью. И еж говорил себе: «Вот вяхирь и его жена едят плоды с пальмы, а я не нахожу к этому пути. Но надо обязательно придумать какую-нибудь хитрость, дабы и нам с женой досталось сладких плодов».
Шахразада увидела перед собой оазис, овеваемую теплыми ветрами высокую пальму, на которой зрели финики, вяхиря на ветвях и ежа у корней дерева.
Девушке, конечно, не дано было это знать, но и Герсими увидела ту же пальму и того же ежа. А перед глазами Шахземана еж предстал толстым и хитрым, как первый советник дивана.
– И вырыл еж у подножья пальмы нору и сделал ее жилищем для себя и своей жены, а рядом построил мечеть и стал уединяться там, выказывая благочестие и богомольность и пренебрежение к миру. И вяхирь видел, что еж поклоняется Богу и молится, и сердце его смягчилось из-за его великого воздержания.
«Сколько лет ты живешь так?» – спросил он. «Тридцать лет», – отвечал еж. «А что ты ешь?» – продолжал вяхирь. «Что упадет с пальмы», – сказал еж. «А во что ты одет?» – спросил вяхирь, и еж ответил: «В иглы, жесткостью которых я пользуюсь». – «А почему ты предпочел это место другому?» – спросил вяхирь. «Я выбрал его не на дороге, чтобы направить заблудшего и научить незнающего», – ответил еж. И вяхирь сказал ему: «Я думал, что ты не таков, но теперь я хочу того, что есть у тебя».
«Поистине, – отвечал еж, – я боюсь, что твои слова будут противоположны твоим поступкам и ты станешь подобен земледельцу, который, когда пришло время посева, не спешил сеять и говорил себе: „Я боюсь, что дни не приведут меня к желаемому и, поторопившись сеять, я погублю добро“. А когда пришло время жатвы и он увидел, как люди гибнут, ему стало жаль, что он упустил время, отстав от других, и он умер от горя и печали».
И вяхирь спросил ежа: «А что мне делать, чтобы освободиться от пут здешнего мира и предаться только поклонению Господу?» И еж отвечал: «Готовься к будущей жизни и будь воздержан в пище». А вяхирь воскликнул: «Но как мне быть, когда я птица и не могу улететь дальше пальмы, на которой моя пища? А если бы я мог это сделать, я бы не знал места, где поселиться». – «Ты можешь отрясти столько фиников с пальмы, что хватит запаса на год и тебе, и твоей жене. А сам поселись в гнезде под пальмой и проси у Аллаха хорошего наставления, – сказал еж. – Потом примись за те финики, которые ты отряс, перенеси их все и спрячь, чтобы питаться ими во время недорода. И если финики кончатся, а твоя отсрочка будет продлена, обратись к воздержанной жизни». – «Да воздаст тебе Аллах благом, ты напомнил мне о будущей жизни и вывел меня на верный путь!» – воскликнул вяхирь.
Весь долгий день вяхирь и его жена до тех пор трудились, сбрасывая финики, пока на пальме ничего не осталось. А хитрый еж подбирал эти плоды и наполнял ими тайные закрома. И говорил себе: «Когда вяхирю и его жене понадобятся эти припасы, они попросят их у меня и пожелают того, что у меня есть, полагаясь на мое воздержание и благочестие. А услышав мои советы и наставления, они подлетят ко мне близко, и я поймаю их и съем. И тогда это место останется пустым, плоды будут падать, и мне их хватит».
Когда же вяхирь и его жена спустились с пальмы, сбросив все плоды, они увидели, что еж перенес их все в свою нору. И вяхирь сказал ежу: «О праведный еж, увещеватель и советчик, мы не видим следа фиников и не знаем других плодов, чтобы ими питаться». А еж ответил: «Может быть, они улетели по ветру. Знай же, вяхирь: пренебречь пропитанием ради пропитающего – в этом сущность успеха. Ведь тот, кто прорезал углы рта, не оставит его без пищи».
И еж продолжал давать им такие наставления и проявлял благочестие красивыми словами, пока птицы ему не доверились. С каждым словом они подступали все ближе к ежу и наконец ступили на порог его жилища… И коварный еж съел их, как и собирался. Ибо сказано: верь другому до тех пор, пока позволяет тебе твой разум. Но верь лишь себе, когда закричит твоя душа.
Свиток пятнадцатый
Шахразада замолчала. Ее воображение все еще рисовало пальму, у корней по-прежнему копошился хитрый и жадный еж, а в ветвях суетились вяхири, сбрасывая вниз зрелые финики… Картина не меркла, девушке показалось даже, что ее щек коснулось горячее дыхание летнего ветра, хозяйничающего в оазисе.
«Быть может, Герсими права… Может, мне повезет…» – Робкие ростки надежды осветили опечаленную душу девушки.
– Аллах всесильный… Ты видела, Герсими?
– Так же ясно, как вижу тебя, мой супруг. Я видела все: и жадину ежа в норе, и пару вяхирей… И даже ветви пальмы, колеблемые горячим ветром.
«О Аллах, она слово в слово повторяет мои мысли!» – с некоторым страхом подумала Шахразада.
– Все получилось, умница! – Шахземан, не в силах сдержать радость, схватил Шахразаду за руку. – Ты понимаешь, малышка? Все получилось, как и говорила Герсими! Ты и в самом деле не просто рассказываешь сказки – тебе дано удивительное умение силой слова оживлять картину! Если бы мне кто-то сказал, что сие возможно, я бы рассмеялся ему в лицо. Но сейчас я в этом уверился сам… Ах, как прекрасно!
От этих ликующих слов принца Шахразада словно очнулась.
– Так значит, есть надежда?
– Не просто надежда, сестричка! Теперь я знаю, как тебе сберечь собственную жизнь! Теперь знаю! Да простит меня Аллах, я призову на помощь свою матушку и ее силу, дабы она помогла тебе завтра.
– Твою матушку, сестричка? Но зачем?
– Она подарит тебе уверенность, усилит твой замечательный дар. Принц Шахрияр не посмеет наутро сказать, что ты ему прискучила. И казни не будет. А моя дорогая наставница вновь сможет улыбнуться мне и своим добрым родителям!
Шахразада и в самом деле улыбнулась несмело, едва заметно. Но эти дрогнувшие губы так много сказали Герсими.
– Мысленно с тобой буду и я, моя мудрая наставница! Пусть мне не дано колдовское умение, но я могу придавать человеку уверенность, делать неустрашимым и сильным в самые трудные часы его жизни.
– Мои добрые друзья! Вы спасаете меня! – На глазах Шахразады показались слезы.
Это были первые слезы с того момента, как отец принес в дом повеление принца Шахрияра. И слезы эти были слезами надежды, они словно смывали черную пелену, что уже легла на душу девушки.
– Отдохни, сестричка, завтра у тебя трудный день. Я появлюсь в твоем доме в полдень и помогу собраться. Надеюсь, ты не выгонишь свою усердную ученицу?
Шахразада лишь молча покачала головой: дескать, конечно не выгоню. Говорить она не могла: слезы душили ее – слезы радости, слезы надежды.
Так же молча девушка смотрела вслед уходящим друзьям. Она уже ждала полудня, чтобы страшная ночь ожидания поскорее осталась позади и появилась Герсими, в присутствии которой девушка и в самом деле чувствовала себя куда спокойнее и увереннее.
Умница Герсими сдержала слово. Едва отзвучал крик муэдзина, призывавшего к полуденной молитве, как она вошла в комнату Шахразады.
– Да будет над тобой милость Аллаха всесильного, моя добрая наставница! – Герсими поклонилась, следуя всем правилам.
– И да хранит он тебя во веки веков, моя мудрая ученица! – с улыбкой проговорила Шахразада.
Появление Герсими было для нее подобно дождю в знойный полдень – такое необыкновенное облегчение снизошло на душу дочери визиря.
– Надеюсь, сестричка, ты спала этой ночью? Не лила горьких слез? Не причитала, вырывая волосы из кос?
– Нет, подружка, не плакала и не причитала. Спала, как ты велела, и даже снов не видела.
– Вот и славно! А теперь давай займемся делом… Пусть оно и не угодно Аллаху всесильному и всевидящему, но у нас нет выхода: со Злом придется бороться… не совсем дозволенными методами.
Читать бесплатно другие книги:
