Охота на маршала Кокотюха Андрей
Майор надеялся взять Николенко измором. Даже немного взбодрился, когда, стукнув в дверь для порядка и открыв ее, не дождавшись ответа, вошел подполковник Юрченко. Взмокший Гонта успел скинуть фуражку. Потому не козырнул в ответ на приветствие – просто вытянулся. А скукоженный, казалось, еще сильнее похудевший, почти растаявший в воздухе за эти несколько часов начальник станции посмотрел на гостя с явно читающейся в глазах надеждой на спасение – эти искорки от взгляда Гонты не ускользнули.
Но в следующий миг майор понял: Николенко смотрит мимо начальника УМВД. Ведь следом за ним вошел высокий офицер с погонами подполковника, в котором Гонта не узнал – почуял сотрудника МГБ, и тут же понял: не ошибся. А еще догадался: Игнат Николенко знал этого подполковника, видел его раньше. Что подтолкнуло майора к не очень хорошим для него выводам: во всем происходящем каким-то боком замешаны чекисты, и более того – подполковник либо вызывал начальника станции к себе, либо, что более вероятно, приезжал в Бахмач лично. Город невелик, начальник милиции знает если не обо всем, происходящем здесь, то о многом. А вот о визите на узловую станцию целого подполковника госбезопасности, да еще, можно сказать, в режиме минимальной огласки, даже секретности…
История, и без того скверная, сразу же обрела для Дмитрия еще более неприятный запах.
– Работаете? – быстро спросил Юрченко, пожав майору руку, и, не дожидаясь очевидного ответа, кивнул на своего спутника: – Знакомьтесь, товарищи офицеры.
– Майор Гонта, – представился тот старшему по званию. – Начальник городского…
– Знаю, майор. Лишнее. Подполковник Коваль, начальник УМГБ области.
Дмитрий уже слышал о том, что на эту должность нового человека назначили совсем недавно. Вот только фамилия не закрепилась в голове, да и голову есть чем постоянно занимать.
– Я пересекался с Журовым…
– Переведен, – ограничился подполковник коротким ответом, давая понять – личность своего предшественника и его отношения с Гонтой, какими бы они ни были, он обсуждать не намерен, вместо этого сказал: – Я тут справки наводил, товарищ майор. Воевали вместе, хотя вы вряд ли об этом знаете.
– В смысле? – Дмитрий, не ожидая такого поворота, даже слегка растерялся.
– Первый Украинский, сорок четвертый год. Особый отдел фронта. Ну а вы – командир разведывательной роты двадцать первого гвардейского стрелкового полка.
– Бывший.
– Бывших командиров не бывает. Как и бывших офицеров. Я к тому, что задачи мы с вами выполняли разные, но враг у нас был общий. И били мы его на одном фронте. Так что общий язык, надеюсь, найдем быстро. Возражений нет?
– Никак нет, товарищ подполковник.
– Отлично. Тогда давайте-ка сразу выйдем на два слова. Товарищи пока здесь пообщаются.
По-прежнему чувствуя приближение чего-то неладного, Гонта быстро взглянул на Юрченко. Начальник областной милиции кивнул. Судя по всему, он не собирался беседовать с Николенко, уже не так заметно испуганным, даже слегка воспрянувшим духом. Этот обмен взглядами не ускользнул от Коваля. Но подполковник никак не отреагировал на подобную попытку проявить субординацию – просто повернулся и вышел из кабинета первым. Поэтому Гонте ничего не оставалось, кроме как, накинув шинель, последовать за ним.
Они прошли по коридору, на ходу отвечая на приветствия, вышли на улицу, где моросил мелкий неприятный дождик, зарядивший еще с утра, и отошли за угол здания.
Когда Коваль достал из кармана шинели пачку «Казбека», предлагая Дмитрию закурить, тот вдруг почему-то представил себя и нового знакомого пацанами, стащившими у одного из их отцов папиросы, чтобы затихариться подальше от посторонних глаз и в безопасном месте подымить.
– Разговор будет, майор, – сказал Коваль, сразу же отбрасывая лишние политесы и переходя на «ты». – У тебя на хозяйстве ЧП, есть соображения, кто в округе такой наглый?
– Они появятся, товарищ подполковник, как только я выясню, почему бандиты оказались в данном случае такими нахальными и дерзкими.
– То есть?
– По предварительным данным, они приехали на трех грузовиках, были хорошо вооружены и пустили в ход оружие сразу, без колебаний. Более того: наверняка зная, что пальбу услышат и в ружье поднимут не только личный состав милиции, но и подразделение МГБ, они не думали останавливаться.
– И какие выводы, майор?
– Ситуация, как на фронте, товарищ подполковник, разве нет? Противник нанес решительный удар на опасном для себя участке фронта. Риск огромный, но есть ситуации, которые его оправдывают. Во всяком случае, так считает противник. Преимуществом нападавших стала внезапность. Слабой стороной охраняемого объекта – личный состав. Однако рисковали они не потому, что охранять вагоны на тупиковой ветке поставили мальчишек сопливых. Их привлекло содержимое вагонов. Качество охраны в данном случае – вопрос второй, хотя наверняка была проведена предварительная разведка.
Сейчас Гонта не просто говорил – он докладывал, шестым чувством понимая: ответы на все интересующие его вопросы новый начальник УМГБ знает. И вызвал его не просто покурить, даже не для того, чтобы выслушать доклад, не содержащий ничего секретного, а только очевидные вещи. Затянувшись, Дмитрий замолчал в ожидании, и долго ждать не пришлось.
– Ты все правильно просчитал, майор, – проговорил Коваль. – При других обстоятельствах мое вмешательство никому здесь не нужно. Разве только подтянуть живой силы, когда надо будет этих бандитов брать. Силами милиции ты точно не справишься. Тут, как я погляжу, понадобится войсковая операция. Ты грамотный офицер, Гонта, ты их вычислишь. Но, – подполковник выдержал короткую паузу, – есть обстоятельства, которые должен знать ограниченный круг лиц. Сразу скажу: даже начальство твое непосредственное, подполковник Юрченко, введен в курс дела только в общих чертах. Ты должен знать больше.
– Намного?
– Нет. Но достаточно для того, абы знать, что искать. Кого – покажет время и результаты оперативных мероприятий. Ты прав, здесь надо понимать, что взяли.
– Это военная тайна? – усмехнулся Гонта.
– Можно и так сказать. Короче говоря, майор, никаких документов на груз тебе никто не покажет. Хочешь – считай, что это мое личное распоряжение. Хотя… Ладно, – Коваль махнул рукой, – да, я распорядился никому не показывать документацию. Тебе достаточно знать, что три товарных вагона отцепили от состава, следующего из Германии в направлении Москвы. По пути следования их уже несколько раз загоняли на такой вот запасной путь, чтобы позже прицепить к другому составу. Вагоны эти, майор, должны были привлекать как можно меньше внимания, и это просьба… – Оборвав фразу на полуслове, Коваль с многозначительным видом ткнул пальцем вверх. – Понятно?
– Не совсем, товарищ подполковник.
– Понятно, – снова отмахнулся Коваль. – Говорю же тебе – будешь знать ровно столько, сколько положено для того, чтобы по возможности оперативно вычислить и поймать преступников. И в свете последних событий – особо опасных, майор, преступников. Или ты с этим не согласен?
– Полностью согласен, товарищ подполковник. Что было в вагонах?
Коваль хмыкнул.
– От ты ж упертый, Гонта… Трофеи, майор.
– Трофеи? – переспросил Дмитрий, словно не веря собственным ушам. – Какие трофеи?
– Военные трофеи. На вполне законных основаниях, по праву победителя взятые в Германии старшими офицерами советской группы войск. Думаю, Гонта, тебе, боевому офицеру, не нужно долго и сложно объяснять, почему они доставляются в Москву в обстановке строгой секретности?
– Если только в двух словах.
– Хорошо, – легко согласился Коваль. – Во-первых, вещи очень дорогие, сами по себе представляющие определенную ценность. То, что во-вторых, вытекает из этого обстоятельства: советские офицеры, победившие в тяжелой войне, принесшей горе в каждую семью, могут показаться… как бы помягче выразиться… не слишком скромными. Как подобает победителю. Сейчас страна только начала оправляться от ударов, люди работают над ее восстановлением, не щадя себя. И в это самое время военные озабочены тем, как бы вывезти из Германии и других освобожденных от фашизма стран Восточной Европы некие материальные ценности. Не могут же они разделить это все с народом, верно? – Коваль помолчал. – Ладно, я тебе более конкретный пример приведу. У моей жены есть шелковый халат, трофейный. Красивый, я бы даже сказал – шикарный. Из отменного материала. Это трофей, я привез его с фронта в чемодане и, заметь, майор: не снимал с трупов. Немецкая фрау, с виду – ровесница моей Любы, совала мне эти тряпки в обмен на тушенку, хлеб, мыло: они все хотели жрать и заросли грязью! Понимаешь?
– Так точно. Вот только к чему…
– А к тому, майор! – Коваль повысил голос. – Мою Любу из-за этого халата ненавидят соседи! Только потому, что у нее есть этот долбаный шелковый халатик, она разругалась с несколькими подругами, у которых такого нету! И это, майор, происходит с женой сотрудника управления государственной безопасности! Зависть и жадность! Это не измена Родине, не шпионаж в пользу врагов, за это нельзя судить и сажать! Но не только я, даже там, в первую очередь там, – его палец снова нацелился вверх, – понимают, какое отношение у народа может сложиться к победителям, если вагоны с военными трофеями пойдут по нашим железным дорогам открыто. Речь, как ты сам понимаешь, не об одном шелковом халате… с этими… китайскими драконами вокруг талии. – Он снова помолчал, затем заговорил уже тише, ровнее: – Вмешиваться в оперативно-розыскные мероприятия УМГБ, как ты понимаешь, прямо не должно. Бандитизм и борьба с ним есть дело милиции. А то, что поработали уголовники, пусть и хорошо вооруженные, – факт, не подлежащий, как по мне, сомнению. Потому ваша, – здесь Коваль сделал особый нажим, – товарищ майор, задача предельно проста. Найти банду, обезвредить ее, вернуть награбленное.
– Если не удастся возвратить все в полном объеме?
– Не беда. Основную часть бандиты все равно так быстро не смогут реализовать здесь, в Бахмаче и окрестностях. А мне… нам нужна именно основная часть похищенного. И конечно же, никто не должен знать, кому все это добро принадлежит. Ты мне его только отыщи, майор. Место найди, где они все прячут. Получишь благодарность, может быть – медаль, премию в размере оклада, что-то еще… Слыхал, жилищные условия у тебя стесненные, негоже так жить начальнику милицейского управления. Словом, зачем я тебе все это объясняю? Теперь понятно, наконец?
– Никак нет, – отчеканил Гонта, стараясь смотреть прямо в глаза собеседнику.
Они чуть сузились, стали злыми.
– Что еще?
Дмитрий привычным жестом поправил ремень, проведя под ним большим пальцем, одернул китель, затем – края расстегнутой шинели.
– Я должен знать, что похитили. Не думаю, что немецкий воздух.
– Смешно. – Коваль и не думал улыбаться, в очередной раз выдержал короткую паузу, потом повторил: – Смешно. Но правильно.
Расстегнув несколько верхних пуговиц шинели, подполковник сунул руку за отворот, порылся немного, вытащил несколько сложенных вчетверо листов бумаги, протянул Гонте.
– Опись. Не я ее делал. Только ничего, она все равно подробная настолько, насколько это было возможно. Ищите вещи. Откуда они взялись, куда следовали, кто владелец, документы на груз – все опускается, все побоку. Задавать только те вопросы, которые имеют прямое отношение к поимке особо опасной банды. По пустякам свое начальство дергать не стоит. Подполковник Юрченко в курсе, я с ним договорился. Информировать о ходе розыска меня лично. Еще вопросы?
– Никак нет, товарищ подполковник.
– Ну, разобрались, выходит. – Коваль даже изобразил некоторое подобие улыбки. – Тогда действуй, майор. И кстати, Дмитрий Григорьевич, воевали мы с тобой на разных участках, факт. А вот знакомые общие по фронту есть.
– Знакомые? – Гонта удивленно вскинул брови.
– Ну да… Точнее – были они, общие знакомые. У вас в полку особым отделом командовал некий Вася Вдовин. Помнишь такого?
Особист по прозвищу Удав.
Грохот.
Это мимо проехал куда-то по разбитому шоссе крытый брезентом грузовик.
Начальник УМГБ машинально повернул голову на звук, что, как посчитал позже Гонта, если не спасло, то помогло: Коваль не успел заметить резкую перемену в лице собеседника. Когда же их взгляды снова встретились, отвернулся Дмитрий – слишком сильно затянулся, не рассчитал, дым пошел не туда, прокашлялся, закрывшись рукой.
– Тьфу, зар-раза… – Он перевел дух.
– Не жадничай, – поучительно проговорил Коваль. – Ты как год не курил, майор.
– Нервы.
– У разведки – нервы?
– На фронте справлялся. А тут, когда такое… Еще можно угоститься?
– Держи.
Подполковник достал пачку, раскрыл, протягивая собеседнику, но тут же закрыл, великодушно отдал початую:
– Бери всю.
– Вот спасибо! – Гонта раскрыл пачку, кивнул Ковалю: – Ну, теперь вы угощайтесь.
Подполковник хохотнул, взял папиросу и, когда оба снова закурили, повторил вопрос:
– Так помнишь Вдовина, нет?
Теперь Гонта уже мог отвечать спокойно:
– Был. Молодой парень вроде…
– Да, таким и погиб. На засаду, говорят, нарвался где-то под Каменцем… Тогда немчура из окружения прорывалась, всякое могло статься. Наводил я справки по своим каналам, интересовался кое-чем… Вася мне вроде как сын…
– Сын?
– Почти. Вместо сына. Если хочешь – ученик мой. Протеже, так сказать. В общем, я его когда-то в органы рекомендовал, в люди вывел. Теперь вот здесь тебя встретил. Случай, меня ведь в другое место назначить хотели. А вишь: мир тесный, шарик круглый…
4
Пепел
Никто не сказал Густаву Винеру, почему сюда, на место, где сгорели вагоны, нужно идти даже не в сумерках, хотя в марте еще темнело рано, а именно глубоким вечером, когда вокруг совсем темно.
Немцу объяснили, зачем он здесь, когда везли по дороге из Киева в какой-то город с коротким названием, которое при всей его простоте Густав с первого раза не запомнил. Переспросив, тут же уточнил у сопровождающего моложавого офицера, свободно говорившего по-немецки:
– Этот… Бахматч… правильно?
– Бахмач, – поправил офицер.
– Да, Бахмач… город, куда мы едем… Он далеко от Житомира?
– Километров триста. Может, чуть больше, – услышал он в ответ, и офицер тут же добавил: – В другую сторону.
– Что-что?
– Житомир, говорю, в противоположной стороне. Чего он вообще вам дался, Житомир этот, а, Винер?
К нему здесь обращались нейтрально. Почему-то еще с Берлина повелось. Называть его господином сотрудники советской государственной безопасности не собирались. А от обращения «товарищ» их, как и остальных русских, с кем приходилось общаться за этот неполный год, тоже что-то сдерживало.
Густав от подобного отношения не страдал.
Так же, как от четкого осознания факта: не все, кто вокруг него, настоящие русские.
Например, несколько часов назад его вместе с неразговорчивым офицером доставили на самолете из Москвы в Киев. Сейчас везут по территории Украины, вокруг живут украинцы, тоже славяне, их также в рейхе считали неполноценной нацией. Только на самом деле для Винера все вокруг оставались русскими – ну разве возникнет необходимость общаться с цыганами или евреями. Вот так, очень просто, освобожденный из концлагеря и теперь сотрудничающий с победителями немец решил для себя национальный вопрос.
Как, впрочем, и многие другие. После того, как его подробный и обстоятельный рассказ привлек внимание именно тех людей в советском секторе Берлина, на чей интерес Винер и рассчитывал, он почти сразу обеспечил семью достойным по меркам того голодного времени пайком. Сам же, оказавшись значительно ограниченным в передвижении, военнопленным при этом не был. Его довольно-таки быстро перевели в категорию засекреченных сотрудников, и Густав получил примерно тот же статус, который ему обеспечила работа в проектах «Аненербе».
Когда две недели назад в Берлине все нужные приготовления для нового проекта, теперь уже с новыми хозяевами, были завершены, Винера, как и планировалось, отправили в Москву. Семья приняла это нормально. Тем более что к тому времени им удалось сменить многолюдный подвал на приличную квартиру в одном из домов, чудом уцелевших от бомбежек.
Конечно, на Винеров многие, знавшие их, глядели косо. Однако Густава такой подход, признаться, задевал мало. Ведь еще не так давно он улавливал к себе подобное отношение за то, что сменил штатский костюм на военную форму и активно сотрудничал с немецким режимом.
Всегда, при любой власти, отыщутся люди, готовые подозрительно, даже с ненавистью и бессильной злобой смотреть на тех, у кого с этой властью не возникает проблем, даже наоборот – нечто вроде мирного соглашения. Возможность заниматься своим делом для Винера зачастую была важнее режима, который ему это предложит. И вообще, супруга привыкла к частым отлучкам мужа, так что ничего принципиально нового в их жизни не происходило.
Нынешняя катавасия началась внезапно.
Сперва Густаву, ничего толком не объяснив, приказали собираться. Затем была ночь, машина, куда-то ехали, какой-то аэродром, вероятнее всего – военный, других просто не было. Самолет, снова без лишних комментариев, несколько часов полета, Винер даже не представлял куда. И вот – посадка в Киеве. Затем его отвезли куда-то, дороги не разглядел, они по-прежнему ехали в ночи. Там, куда прибыли, были комната, кровать, стол и окна с видом на какой-то серый лес. Густаву велели отдыхать, он поспал, так и не получив ни одного разъяснения. А потом опять вечер, машина, путешествие сквозь темную мартовскую сырость в неизвестном направлении…
– Так причем Житомир-то? – переспросил офицер, выводя Винера из задумчивости.
Тот вздрогнул, словно от времени ожидания ответа впрямь зависела его жизнь, пояснил:
– Я бывал в тех краях. Житомир, окрестности.
– Давно?
– В сорок втором.
– И что?
– Ничего… Просто вспомнилось. Думал, места увижу знакомые…
– Если бы увидели знакомые места – что из того?
Этот сухой вопрос окончательно загнал Густава в тупик, он решил отмолчаться, и, похоже, сопровождающего это устроило. Оставшуюся часть пути не общались, Винер за это время даже успел вздремнуть немного, хотя за день от нечего делать успел выспаться на киевской базе. Открыл глаза, когда их ЗИС-110[20] сильно тряхнуло – хоть они двигались в ночи, видимо, свернули с относительно укатанной дороги на более колдобистую.
Вертя головой в разные стороны, Густав пытался определить хотя бы местность, куда его привезли. Вскоре услышал характерный шум проезжающего вдали состава, решил – где-то рядом железная дорога, и довольно скоро убедился в этом. Впереди замаячили огни станционных семафоров, машина притормозила недалеко от опущенного шлагбаума, пропустила еще один поезд и, когда его подняли, медленно двинулась дальше.
– Ну, куда теперь? – спросил водитель.
Сидевший на пассажирском сиденье офицер не успел ничего ответить – впереди, в темноте, маякнули проблесковые огни, и ЗИС поехал в обозначенном направлении. Видимо, их ожидали, решил Густав, причем время прибытия рассчитали если не точно, то очень близко к реальному. Следуя за огнями, их машина проехала еще дальше вперед, вокруг снова стало темно, и единственное, до чего додумался Винер, – здесь какие-то задворки большой железнодорожной станции. Вероятнее всего – тупиковая ветка.
Фары выхватили из ночи очертания пакгаузов. Ведущее авто притормозило, их машина тоже остановилась. Все, включая водителя, вышли, и Густава сразу же охватила смесь запахов влажного после недавнего дождя воздуха и свежей гари.
Они приехали на место какого-то пожара. Горело недавно.
И в следующий момент Винера осенило. Он, конечно, задаст вопросы. Хотя ему наверняка уже и так готовы все объяснить. Но, сложив в голове простое уравнение, компонентами которого были узловая станция, московское направление, цель его доставки из Берлина в Москву и, наконец, запасной путь, где если что и могло гореть, то только вагоны, Густав понял, что случилось.
Страшно ему не стало. Охватила горечь – ведь он, возможно, приехал на пепелище своих больших надежд.
Пока он так размышлял, из ведущей машины уже вышли несколько человек. Офицер жестом велел Винеру следовать за собой и, подойдя, бросил руку к козырьку фуражки.
– Майор Лужин!
– Подполковник Коваль! – ответил на приветствие тот, к кому обращался сопровождающий, сразу после этого коротко пожал Лужину руку, повернулся к немцу: – Это и есть Винер?
– Так точно, товарищ подполковник.
– Ладно, давай уже хоть здесь без казарменных рапортов. – Руки Густаву подполковник не подал, казалось, даже потерял к нему на время всякий интерес. – Скажите, Лужин, для того, чтобы все выяснить, надо ехать обратно в Москву?
– Даже в Киев не нужно, – ответил тот. – Достаточно обеспечить условия здесь, на месте.
– Что для этого понадобится?
– Ничего особенного. Необходимое оборудование мы привезли с собой. Походный вариант, если можно так сказать. Просто охраняемое помещение, отдельную комнату. Этого достаточно.
– Тогда надо везти нашего… вашего специалиста в Чернигов. Недалече отсюда, но там немец будет под моим личным присмотром. Аникееву, который здесь на хозяйстве, головной боли меньше. Еще что-нибудь?
– Материал для работы.
– Такого добра… – Коваль хмыкнул, исправился, – такого дерьма кругом полно. Здесь ничего не трогали. Периметр оцепляли даже без специальных указаний. Но сейчас поступило указание охрану снять. Не надо привлекать внимание, кому нужно сторожить пепел и золу…
– И то верно, – согласился Лужин, повернулся к Густаву, перешел на немецкий: – Вы уверены, что сможете точно определить, что именно сгорело?
Винер уже успел немного освоить русский. Даже разобрал фамилию и звание встретившего их офицера. Густав не сомневался: он тоже из МГБ, с ним не имели дела сотрудники других ведомств. Пока что он понимал язык плохо, говорил еще хуже. Однако общий смысл разговора таки уловил. Отчасти подтвердил свои подозрения и все-таки, делая вид, что совершенно ни о чем не догадывается, поинтересовался:
– А что могло сгореть? Или что должно было сгореть?
– Ничего не должно было сгореть! – раздраженно огрызнулся Лужин.
– Но ведь что-то же сгорело?
Вопрос был очевидным. Видимо, даже сопровождающий его офицер не имел всех полномочий отвечать на него немцу. Потому снова обратился к Ковалю по-русски:
– Он хочет знать, зачем его сюда привезли.
– А ему-то какое дело? Пускай занимается своим.
– Так или иначе, товарищ подполковник, сгорело или могло сгореть как раз то, что имело отношение к работе Винера. Он должен понимать, зачем его привезли сюда и какого лешего от него хотят.
– То есть, – резко спросил Коваль, – вы сами не уверены, что вагон сгорел вместе с содержимым?
– Не уверены в Москве, товарищ подполковник. Именно потому сюда, к вам, направили вместе со мной не рядового специалиста, а этого немца. Выходит, ему при любом раскладе придется объяснить ситуацию.
– Мне бы кто растолковал, какого рожна происходит, – проворчал Коваль.
Ночь освещали только фары двух автомобилей. В их свете появилась человеческая фигура, которая быстро шла от пакгауза.
– Товарищ подполковник!
– Что там еще, Аникеев? – недовольно спросил Коваль.
– Осмотрели кругом, как вы и приказали.
– Ну?
– Человек в пакгаузе.
– Какой, к чертовой матери, человек?
– Не знаю, – хрипловато отрапортовал Аникеев, невысокий офицер с капитанскими погонами, и, чуть помолчав, добавил: – Пьяный, похоже.
Коваль сплюнул, зыркнул на тихо стоящего рядом сутуловатого железнодорожника:
– Николенко, кто там у тебя?
– Не могу знать, – выдавил тот.
– Начальник станции, а не знаешь, что у тебя в хозяйстве творится? Может, ты чужое место занимаешь, а, Николенко?
– Да не развожу я здесь пьяных, ну товарищ подполковник! – заныл Николенко. – Мало ли кто тут может быть! Охрану-то сняли! Грузчики работали. Может, из них кто завалялся…
– Вот именно – завалялся! – согласился Коваль. – Ладно, пошли глянем. Лужин, будьте тут пока. Растолкуй своему, гм, нашему немцу, что тут к чему, раз уж последнее слово за ним остается.
Лужин заговорил с Густавом по-немецки, подтверждая самые худшие его опасения. Водитель ЗИСа и немолодой сержант, шофер машины Коваля, курили и о чем-то тихо переговаривались. Остальные двинулись к пакгаузу, следуя за лучом фонарика в руке Аникеева.
Когда вошли, он сразу же направил пучок света на мужчину в грязных галифе, таких же замызганных сапогах, старой телогрейке и картузе, наполовину закрывавшем лицо. Он лежал, точнее – валялся на деревянном поддоне, уложив под голову свернутый в несколько раз мешок, а другим прикрывшись, словно одеялом. Коваль присел, и его тут же обдало густым перегаром, хотя дышал спящий ровно. Видать, спал крепким безмятежным сном основательно выпившего человека.
– Тьфу, зараза! – проговорил в сердцах начальник станции, разглядев спящего получше.
– Знакомый?
– Ванька это, товарищ подполковник! Борщевский Ванька, грузчик тутошний.
– Очень содержательная информация. – Коваль выпрямился, брезгливо отступил от спящего на шаг. – Он тут живет у тебя или как?
– Есть ему где жить. Только там длинная история, товарищ подполковник…
– А ты короче.
– Надоел квартирной хозяйке до печенок! Квасит постоянно, баба от него ушла, говорят. Хозяйка, ясное дело, постоянно в милицию жалуется. Участковый к ним замучился ходить. Вот, я гляжу, Ванька и взял себе моду после своей смены прямо тут, в пакгаузе спать. Сливу ведь заливает…
– Работнички у тебя, – буркнул Коваль.
– Других нет, – развел руками Николенко. – Тем более за Борщевского наш начальник милиции просил, сам. Служили они, говорят, вместе… Этому деваться некуда, в войну всех потерял, бабу – считайте, после войны…
– Меня все это не касается, – раздраженно бросил Коваль. – Его что, сегодня не могли убрать отсюда?
– Так говорю ж вам – не слежу за грузчиками! Еще этого не хватало, тут вон дела посерьезнее!
Аникеев переложил фонарик в левую руку. Правой расстегнул кобуру, вынул пистолет. Снял с предохранителя, спокойно вытянул руку, наводя ствол на лежащего.
– Отставить, – велел Коваль. – Убери.
– Свидетель, товарищ подполковник. – Аникеев не спешил опускать оружие.
Коваль потер пальцем переносицу, переступил с ноги на ногу.
Затем шагнул вперед, сократив расстояние между собой и спящим.
Коротко замахнулся.
Сильно двинул Борщевского носком в живот.
Пьяный грузчик тихо застонал, хотя этот звук можно было принять и за сонное ворчание. Не открывая глаз, спящий заворочался на поддоне, перевернулся на противоположный бок и замер. Размеренное сопение крепко спящего возобновилось.
– Видал?
– Я бы все равно его убрал, товарищ подполковник.
Однако, говоря так, Аникеев все-таки опустил пистолет.
– На кого спишешь труп? Не бродяга, поди. К тому же знакомый майора Гонты. Этот нам как раз очень нужен. Станет лишние вопросы задавать, получатся новые сложности. Его убивать придется, а дело того не стоит, Аникеев. Валандаться с каждым пьяным… А ты бы, Николенко, вообще меры принял.
– По поводу?
– Железнодорожная станция и прилегающие к ней объекты – не ночлежка, – сказал Коваль поучительным тоном. – Тем более такая стратегически важная, как Бахмач. Начальника милиции привлеки, раз это его дружок. И хватит, пошли, времени в обрез.
Когда они уже собрались выходить, пинка спящему, не удержавшись, отвесил уже Аникеев, метя пониже спины. Эффект получился тот же, спящий даже не пошевелился. Коваль ничего не сказал подчиненному, и троица покинула пакгауз.
Там уже кипела работа.
При свете фар – другого освещения не было – один водитель держал раскрытый мешок, другой, орудуя саперной лопаткой, нагребал с земли и бросал внутрь мешка золу. Командовал Лужин. Стоявший рядом с ним немец при этом что-то говорил ему по-немецки.
Дверь пакгауза за спинами Коваля и остальных так и осталась приоткрытой.
5
Маршал Победы
– У нас гости.
– Добрый вечер. Мы здесь с Анной Петровной чаи гоняем.
Жена и незнакомый полковник сказали каждый свое почти одновременно, и оба синхронно поднялись из-за стола, когда Гонта переступил порог комнаты. Увидев старшего по званию, майор заученно отдал честь. Гость кивнул, отвечая на приветствие, – фуражка и шинель аккуратно висели на большом гвозде, вбитом в стену вместо крючка для одежды.
– Меня тут супруга ваша еще покормить собралась. Но мы договорились, что чаю достаточно.
– Пила бы и пила, – подхватила Анна, улыбнувшись мужу. – Давно такого не пробовала. Даже до войны. У него вкус другой.
– И запах, – промолвил Дмитрий, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
Свежая заварка впрямь наполнила скромное жилище начальника милиции необычным ароматом. Даже не будучи особым знатоком чая, Гонта тем не менее сразу нашел ему определение – довоенный. Да, такой уютный запах свежей заварки можно было учуять в гостях по большим праздникам. Когда в печах пекли пироги с вишнями или яблоками. А в старинных, чудом сохранившихся старорежимных фарфоровых посудинах для заварки запаривали настоящий, листовой, купленный в кооперации на развес чай.
В городах побольше традиции такого вот чаепития были крепче. В Бахмаче же очень многие по старинке заваривали и настаивали листья смородины, вишни, добавляли мяту или высушенные побеги зверобоя. Но все-таки заваривать и пить настоящий чай до войны понемногу начинали повсеместно. Впрочем, такого аромата Дмитрий вспомнить не мог.
– Английский, настоящий, – объяснила Анна.
– Ты откуда знаешь? – вскинул брови Гонта.
– Когда я работала на студии, в эвакуации, там все приучились пить зеленый. А как-то приехал к нам поклонник одной актрисы. Да я рассказывала тебе…
– Ну-ну, помню. – Майор засек боковым зрением, что гость заметил сознательное затягивание времени. – Который на военном самолете с цветами прилетал? Генерал авиации?
– Он самый. – Анна широко улыбнулась, при этом подмигнув полковнику. – И такое у нас случалось, Игорь Сергеевич. Ой, вы же не познакомились, товарищи офицеры.
– Мурашко. – Гость протянул руку. – Полковник Мурашко.
Дмитрий крепко пожал ее.
– Гонта.
– Знаю. Давайте сразу по-простому, без церемоний, Дмитрий Григорьевич. У меня вообще-то коньяк с собой есть. Тоже трофейный, французский. Настоящий.
– Тоже? Почему – тоже?
– Чай, – пояснил Мурашко. – Подарок британских союзников. Высший сорт. Поставляют прямиком из английских колоний в Индии. Нельзя ехать без подарка, но я перед Анной Петровной уже извинился: банка была чуть початой.
Читать бесплатно другие книги:
