Меч Немезиды Корецкий Данил
Муса Мусаевич вздохнул и потрепал мальчика по голове:
– Не спеши с выводами, Али! В жизни всякое бывает. Особенно когда идет война… Иногда целесообразней сдаться, чтобы спасти жизни солдат.
Али несогласно покачал головой:
– Мой папа говорит: «Никогда не станет героем тот, кто думает о последствиях!» Надо ввязаться в бой и биться до конца!
Учитель перестал улыбаться:
– Когда подрастешь, мы с тобой поговорим на эту тему…
Прозвеневший звонок прервал дискуссию. Девятиклассники зашумели, захлопали крышками парт и принялись собирать вещи. Несколько ребят и три девочки окружили учителя:
– Муса Мусаевич, а кружок сегодня будет?
– Конечно, обязательно, – кивнул тот.
В это время распахнулась дверь и в класс вошли два крепких мужчины с решительными лицами. Хотя они были в обычной гражданской одежде, манеры и внешний вид выдавали причастность к серьезным структурам правоохраны. Сзади с испуганным видом стояла директриса.
– Муса Мусаевич Асламбеков? – жестко спросил тот, кто шел впереди.
Хотя никакой вины за собой учитель истории не чувствовал, у него взмокрела спина.
– Да, – севшим голосом ответил он. – А… А что случилось?
– Иса Мусаевич Асламбеков ваш брат? – не менее жестко спросил второй вошедший.
– Да… Но мы давно не поддерживаем с ним отношений… Он что-то натворил?
– Вам придется проехать с нами, – тоном, не терпящим возражений, сообщил первый.
Муса Мусаевич ощутил, что вокруг возникла прозрачная, но прочная стена, которая вмиг отгородила его от родной школы, девятого «Б», в котором он был классным руководителем, от всего привычного уклада жизни и устоявшегося ежедневного распорядка.
– Но я не могу… У меня занятия для отстающих и кружок…
Но его никто не слушал.
– Это ненадолго. К тому же кружок можно перенести на завтра. Одевайтесь!
– Но мне надо предупредить жену и детей…
– Ей сообщат. Одевайтесь.
Учителя вывели из школы и посадили в зеленый микроавтобус с черными военными номерами и шторками на окнах. За рулем напряженно ожидал прапорщик в камуфляжной форме. Микроавтобус резко рванул с места и сразу набрал скорость, молчаливые сопровождающие задернули шторки. Некоторое время Муса Мусаевич сидел молча, лихорадочно соображая, что такого мог натворить его непутевый братец. От Исы можно ожидать чего угодно, он уже дважды сидел в тюрьме, лежал в психбольнице… Но сейчас, судя по всему, он выкинул нечто из ряда вон выходящее. Во всяком случае, эти двое не похожи на обычных милиционеров…
– Вы, извините, откуда? – набравшись смелости, спросил Муса Мусаевич. – В смысле, из какого ведомства?
– Из Центра антитеррора, – коротко ответил один из сопровождающих. Или конвоиров?
– Куда вы меня везете? – Учитель был изрядно напуган. – И почему антитеррор?
Кровь стучала в висках, наверняка давление подскочило до ста шестидесяти. Он не мог вспомнить, захватил ли с собой нитроглицерин. А шарить в карманах не рискнул, чтобы страшные незнакомцы не подумали ничего лишнего.
Судя по характеру движения, микроавтобус выехал за город и несся по шоссе.
– Куда вы меня везете? – повторил учитель. – Что случилось?
– Сейчас все узнаешь! – грубо ответил второй сопровождающий. – Потерпи немного!
Терпеть пришлось сорок минут, и каждая показалась часом. Наконец, микроавтобус снизил скорость, сделал несколько поворотов и остановился. Дверь распахнулась, запахло степью.
– Выходим! – скомандовал первый сопровождающий. Он был более вежлив, чем второй.
Мужчины ловко выпрыгнули наружу, учитель неловко последовал за ними. Зеленый микроавтобус стоял в степи, на шоссейной развязке. Вокруг было много машин и людей – военных, милиционеров, штатских. Они стояли группами, многие с оружием на изготовку, нервно переговаривались, курили. Мимо прошли двое гражданских, на плечах у них лежали громоздкие ружья с сошками, как у ручного пулемета, который военрук Симонов показывал школьникам на уроках НВП.[14] Несколько человек смотрели в бинокли, Мусса тоже посмотрел в том направлении. Метрах в трехстах, на переброшенной через железнодорожные пути эстакаде стоял красный, забрызганный грязью «Икарус», от которого и исходило владевшее всеми напряжение и нервозность.
– Слушай меня, Иса, отпусти женщин и детей, – убедительно говорил в микрофон портативной рации широкоплечий мужчина в черной куртке, таких же джинсах и черной лыжной шапочке. – Будь человеком. У тебя же самого есть мать, есть родственники…
– Никого у меня нет, – зло огрызнулся голос из динамика. – Давайте миллион долларов и самолет, а то всех подниму на воздух!
Несмотря на металлический тембр, голос показался Мусе отдаленно знакомым. Но сейчас он не мог анализировать – чей это голос, да и вообще не мог ни на чем сосредоточиться. У него кружилась голова и прыгали мушки перед глазами – значит, давление поднялось до ста восьмидесяти… И он хотел только одного: чтобы его скорее отпустили и он вернулся в свой дом, к Розе и детям.
Первый сопровождающий подошел к широкоплечему с рацией и что-то пошептал на ухо. Тот кивнул и снова нажал кнопку передачи:
– Как это – никого нет? А твой брат Муса Мусаевич? Он здесь и хочет с тобой поговорить!
– Не собираюсь ни с кем разговаривать! Делайте, что я сказал, иначе пристрелю одну корову и выброшу ее вам!
– Не дури, Иса. Брат, родная кровь, он уже идет к тебе. Его глазами на тебя смотрит весь род Асламбековых!
Мужчина отключил рацию и повернулся к Мусе.
– Здравствуйте, Муса Мусаевич! – холодным официальным тоном сказал он. – Я генерал Иванов Петр Петрович…
Муса, конечно, не знал, что перед ним генерал Карпенко. Ему не положено было знать настоящее имя. Да оно его и не интересовало. Сейчас его вообще ничего не интересовало. Учитель находился в ступоре.
– Ваш брат захватил автобус с невинными людьми, он угрожает убивать заложников по одному или взорвать всех вместе с собой. В каждого, кто пытается приблизиться, он стреляет. А в брата не выстрелит. Поэтому вы подойдете к автобусу и убедите его не делать глупостей…
– Убедить Ису?! Я?! Да он меня знать не хочет, хотя я старший брат! Он давно отказался от семьи, он нарушил кавказские законы родства… Я не могу ничего сделать!
– Вы пойдете, вступите с ним в переговоры и убедите сдаться! – жестко повторил генерал.
Учитель закрутил головой. Если зайца загнать в угол, он бросается в атаку.
– Нет! Это незаконно! Вы не можете меня заставить! Хоть Иса мой брат, я никакого отношения к нему не имею, у него своя жизнь! Я-то тут при чем?!
– А при чем пассажиры автобуса?! – рявкнул Карпенко. – При чем женщины и дети, которых твой братец обещает взорвать?! При чем милиционер, которого он чуть не застрелил?! При чем я?! Или я к твоему Исе имею отношение?! Или ребята?!
Генерал обвел рукой собравшихся вокруг мужчин с суровыми лицами. Они смотрели на учителя в упор, и ни в одном взгляде он не читал сочувствия. Ни капли. Скорей осуждение и холодное презрение. Как будто это он захватил автобус с заложниками…
– Так что, Муса, как ни крути, а ты к своему единокровному упырю ближе всех нас! – Карпенко погрозил учителю пальцем. – Поэтому ты к нему и пойдешь!
И Муса Асламбеков пошел к Исе Асламбекову, своему родному брату. Он передвигал одеревеневшие негнущиеся ноги, асфальт казался скользким, как лед, и расстояние до «Икаруса» не уменьшалось. Сил не было, голова разрывалась, как паровой котел с заклинившим аварийным клапаном. Но холодное презрение в глазах борцов с террористами толкало в спину, и он делал очередной шаг.
Наконец, грязный борт автобуса приблизился. За мутными окнами маячили бледные испуганные лица.
«Живой щит», – подумал учитель истории, который регулярно читал газеты. Он остановился метрах в десяти, не зная, что делать дальше. Передняя дверь с шипением открылась.
– Зачем пришел, Муса? – раздался злой окрик брата. Его самого видно не было. – Ты с ними заодно? Против меня?
– Я не против тебя. Они меня насильно привезли. Почему ты захватил невинных людей?
– Не твое дело! Ты всегда только и делал, что читал свои книжки, а жизни никогда не видел! – В голосе Исы отчетливо слышались истерические нотки. – Я жил не только свою жизнь, я жил и за тебя тоже! Хоть это ты старший брат!
– Разве жить – это сидеть в тюрьме и захватывать заложников? – спросил Муса первое, что пришло в голову. – Ты огорчаешь отца, мать, всех родственников. Ты приносишь горе в семьи этих людей. Отпусти их! Подумай, что скажет дядя Магомед или тетя Мисиду, когда узнают про все это…
За дверью, в глубине салона, что-то шевельнулось.
– Слушай, Муса, – уже другим голосом заговорил брат. – Сейчас мне привезут миллион долларов, дадут самолет, и я улечу, буду жить как король! Полетели со мной! Нам хватит этого миллиона, и к нам приедут родители, и дядя Магомед, и тетя Мисиду, и Али, и Хасан – все приедут! Давай улетим!
– Куда мы улетим, Иса? Куда? Нигде в мире не принимают преступников. И никто из близких не приедет к тому, кто опозорил наш род!
В дверном проеме показалась полная женщина. Ее лицо искажал ужас. Сзади стоял Иса, осторожно выглядывая из-за женского плеча.
– Наоборот, я возвеличу наш род! – горячечно говорил он. – Родственники будут гордиться мной!
– Отпусти эту бедную женщину, Иса! Ей очень страшно!
– Отпущу, брат! Я всех отпущу. Спускайся еще, корова! Это я не тебе, брат…
Иса спрятался за женщину, но он был выше, и его ноги стояли на нижней ступеньке. Худые ноги в перекрученных штанах и раздолбанных туфлях. Наверное, ему холодно в таких ходить…
– У тебя плохие туфли, Иса, – печально сказал Муса Мусаевич. – Помнишь, раньше ты всегда получал мои вещи. Я носил их аккуратно, и они оставались почти новыми… Хочешь, я отдам тебе свои ботинки? Крепкие, на меху…
Не видя лица брата, он обращался к его ногам. А сам думал, что обязательно поменяется с Исой обувью – в тюрьме ему пригодятся хорошие башмаки, а он дома переобуется…
– Мы купим самую лучшую одежду, какую захотим! – убежденно сказал Иса. – Я хочу ковбойские сапоги и шляпу, помнишь, как у этого, из кино… Ты правда не с ними заодно? Я мог тебя застрелить, но ты ведь мой брат…
– Я не с ними Иса. Но я говорю тебе: отпусти всех пассажиров! Не делай им зла!
– Обещаю, Муса! Как только…
Учитель не мог видеть глаза брата, а потому все время смотрел на его ноги. И вдруг штанины лопнули, а ноги с треском прогнулись назад – вначале правая, потом левая, как будто кто-то сильно ударил по ним молотком. Точнее, двумя молотками. Что это?!
Иса отчаянно закричал и наклонился вперед, при этом он цеплялся за полную женщину, но удержаться не смог, вывалился наружу и всей тяжестью грохнулся на асфальт. Муса бросился было на помощь – не расшибся ли, но увидел под распахнутым плащом «пояс шахида» и отшатнулся.
– Вот зачем ты пришел! – с укором прохрипел младший брат, скребя себя по груди.
Их глаза встретились. И тут же Ису ударили еще два молотка: один пробил круглую красную дыру под правым глазом, другой клюнул в грудь, ниже левой ключицы. Его тело выгнулось, дернулось и обмякло. Вокруг быстро расплывалась лужа крови.
– Что вы сделали?! За что? – не своим голосом закричал Муса Мусаевич, наклонившись над распростертым телом. – Он же хотел сдаться!
Сильный удар сзади сбил его с ног.
– Сдаться он хотел? Он нас всех убить хотел! – крепкий мужчина в спортивном костюме бил его смертным боем и приговаривал:
– Получи, сука, за братца! Получи! Получи!
Из автобуса выскочил водитель и еще несколько пассажиров, все они набросились на учителя и принялись пинать его ногами. Тот стонал и закрывал голову руками.
Топая тяжелыми ботинками, подбежали люди в форме и штатском, все они, не обращая внимания на чинимую расправу, окружили убитого террориста. Настроение у сотрудников спецслужб было радостным, и они этого не скрывали..
– Молодцы, москвичи, чисто сработали! – Милицейский полковник в форме, смеясь, похлопал по спине Карпенко, который склонился над распростертым телом. Генерал выпрямился, довольно улыбаясь.
– Ребята у меня мастера! Гляди: ноги с двухсот метров и корпус – голова с пятисот![15] Видел когда-нибудь такое?
– Никогда не видел! – продолжал смеяться полковник. – И ФСБ такого не видела, и СОБР! Так, парни?
Стоящие вокруг суровые мужчины улыбались, кто-то кивал, кто-то не соглашался, вспоминая, что «был один случай»… В руках у некоторых появились плоские стальные фляжки.
Карпенко, оценив попадания, осмотрелся и, тут же «въехав» в ситуацию, растолкал вошедших в раж драчунов:
– Вы что?! Он же нам помог вас спасти! За что вы его бьете? Если бы не он, вы бы до сих пор под прицелом сидели!
Пассажиры тяжело дышали и прятали глаза.
– Они вместе улететь собирались… Вместе миллион тратить…
– Хитрость это! Вон куда этот гад улетел! – Карпенко поднял Мусу на ноги и протянул свой платок. – Вытри кровь, учитель! Спасибо за помощь!
Но тот оттолкнул протянутую руку:
– Я вам не помогал его убивать! Вы просто использовали меня. Противозаконно и подло!
Пошатываясь, Муса Мусаевич Асламбеков пошел прочь. Кровь на лице смешивалась со слезами. Навстречу ему бежали четверо снайперов, которым не терпелось полюбоваться на отлично выполненную работу. Со степи дул холодный, пронизывающий ветер.
«Спецы» в форме и штатском согрелись несколькими глотками водки и недорогого коньяка, погрузились в машины и автобусы и отправились отдыхать. На месте происшествия их сменила оперативно-следственная группа.
– Слышь, Петр Петрович, оставь телефончик, – попросил при прощании милицейский полковник – начальник местного УВД. – Вдруг сложная ситуация возникнет, я тебе напрямую и звякну!
– Конечно, коллега, какие проблемы! – Карпенко продиктовал номер, по которому никто и никогда не дозвонится до Петра Петровича Иванова. Потом они крепко пожали друг другу руки.
На следующий день в Москве состоялся «разбор полетов». Пробное задание дивизиона было отмечено оценкой «отлично» – как за методику проведения, так и за технику исполнения. «Меч Немезиды» заступил на боевое дежурство.
Глава 6
Время стрельбы
Сев за стол, Буланов обнаружил рядом со своей тарелкой корявый детский рисунок. На нем был изображен длиннорукий уродец рядом с белой машиной. На машине написано «мерсс», в небе пылают ярко-красные буквы: «з днем ражденя папа!».
Козырь хмыкнул. Сегодня ему стукнуло тридцать два, все верно. Под утро Полина вручила подарочный пакет с туалетной водой за полторы сотни баксов, а затем вручила себя – раздобревшую за семь лет супружеской жизни дуру с обвислыми животом и грудью, пахнущую мятным спреем. Козырю сто лет не сдалась туалетная вода, он никогда ею не пользуется. А вот женой хочешь не хочешь воспользоваться пришлось – все-таки сестра заместителя мэра, ссориться с этой чертовой родней Козырю не резон.
Буланов снова хмыкнул, глядя на рисунок. Его сын, семилетний Кирилл Васильевич, сидел напротив и вяло приканчивал свою порцию овсянки.
– С днем рождения, – робко озвучил сын, не поднимая глаза.
– Это ты меня нарисовал? – Буланов показал на рисунок.
– Ну.
– Чего-то у меня руки слишком длинные.
– Нормальные руки, чё.
– Для гориллы, может, и нормальные. Я ж не горилла.
Сын заулыбался в тарелку и перестал жевать. Словно почуяв перебой в нормальной работе детского организма, из коридора примчалась нянечка, запричитала: «Кирюша, Кирюша! Уже половина восьмого, в школу опоздаешь!»
– Не опоздает, – отрезал Козырь. – Сегодня я сам его отвезу.
У Кирюши от восторга даже челюсть отвисла. Последняя ложка овсянки, которую он успел перед этим отправить в рот, упала обратно в тарелку. Папа – сам! – отвезет его в школу на своем белом «Мерседесе»! По этому случаю завтрак был закончен с космической скоростью, уже через две минуты Кирилл, одетый и обутый, ждал в прихожей.
Козырь неторопливо встал из-за стола, придирчиво оглядел сына. Новенькая куртка-«натовка», ботинки на толстой подошве, утыканные карманами брючки – все это барахло покупалось в специализированных бутиках и стоило немалых денег. Кирюха выглядел как отпрыск богатого и уважаемого семейства. Все в тему, все так и должно быть. И то, что лицом Кирюха пошел в отца, даже губы поджимает точь-в-точь как Козырь, – это тоже в тему. Вот только…
Только не хватает в нем булановской стали и булановского задора, вот в чем дело. И слишком много другого…
Приоткрылась дверь спальни, оттуда показалась Полина с помятым заспанным лицом.
– Еще не ушли? Слушай, Вася, я на вечер заказала зал в «Ямайке»… Отец будет, и все наши, и Зема… Даже Григорий Леонидович обещал прийти. Так что ты сегодня не поздно, ладно?
Земой в узком кругу называли мэра Тиходонска, Петра Ивановича Замятина. А Григорий Леонидович был главой администрации губернатора Тиходонской области.
– А кто тебя просил? – сказал Козырь.
– Ну как? Положено ведь… Ты ж сам хотел сойтись с ними поближе.
Верно, хотел. Было.
– Предупреждать надо!
Козырь отвернулся и с глухим раздражением посмотрел на покорно дожидающегося сына.
– Ну чего глаза прячешь? – Он вдруг вспомнил, что собирался с Волкодавом метнуться с утра на консервный завод, где сегодня проводилось собрание акционеров. – Смотри на меня, не тушуйся, как баба. Вот так. И всегда прямо смотри, понял?
Кирилл старательно уставился на него, пожирая глазами.
– А куртку эту пиндосовскую выбрось на хер. Ты не пиндос, запомни. Пиндосы за бугром живут. Увижу еще раз – обоим выпишу, и тебе, и матери…
Он глянул на Полину, хотел добавить что-то еще, но махнул рукой и стал обуваться.
Белый «Мерседес» мчал по резервной полосе, оставляя за собой облако водяной пыли. Всю ночь лил дождь, несколько улочек на окраине подтопило, и даже здесь, на главном проспекте города, стояли глубокие лужи. Несмотря на час пик, поток машин двигался медленно, осторожно, перед каждым перекрестком собирались пробки. И только Волкодаву все нипочем. Он давил в пол педаль газа, сигналом и фарами сметая другие машины со своей полосы. Белая акула разрезала косяк сельди. Казалось, даже уличная грязь не пристает к этому гладкому стальному телу. На фоне будничных замызганных «Жигулей», «дэушек» и «Фордов» длинный белоснежный «Мерседес» казался существом из другого мира. Да так оно, по сути, и было: здесь, в этом дождливом суетливом мирке, акулы не живут – они здесь питаются.
Семилетний Кирюха с восторгом пялился в окно, размахивал руками, строил рожи водителям соседних машин. Те только угрюмо провожали его глазами. В колонках наяривал шансон, в жарко прогретом салоне висел запах табачного перегара, но опьяненному Кирюхе нравилось все – и шансон, и перегар, и даже дядя Волкодав, бритый под ноль, похожий на огромный узловатый кулак.
– Хватит, – сказал Козырь, не оборачиваясь.
– Чего? – покосился Волкодав.
– Не тебе. Пацану. Кирюха, слышь?
За громкой музыкой Кирилл не услышал его.
– Хватит дразнить этих уё… – гаркнул Козырь и неожиданно запнулся. – Слышишь, нет? Эй!
Кирилл повернул к нему раскрасневшееся от возбуждения лицо.
– Сядь нормально, говорю! – прикрикнул Козырь.
– Да папа, смотри! Они ж ползут, как неживые! – Сын не унимался. – А мы их всех обгоняем! Во как!
– А чё, пацан верно подметил, – почтительно подхихикнул Волкодав. – Будущий лидер, ясен перец…
– А ты воспитатель хренов, – сказал Козырь.
Волкодав осклабился, глянул в зеркало заднего вида.
– Эт-да!
Очередной перекресток пролетели на мигающий желтый, едва не протаранив в бок нетерпеливую «Волгу», выскочившую впереди остальных. Волкодав, ругнувшись, ударил кулаком по сигналу.
– Куда лезешь, козел! – пропищал Кирюха в заднее стекло. – На, отсоси!
Волкодав заржал в голос. Козырь тоже не удержался, хмыкнул. И тут же, обернувшись, влепил сыну сильную затрещину, от которой Кирилл едва не свалился на пол.
– Со старшими так не разговаривают, понял? – Он наставил на опешившего Кирилла указательный палец. – Ну чего глаза опять прячешь? Смотри сюда, запоминай. Каждый мужчина за свои слова отвечает. А ты ни хрена не отвечаешь – потому что не мужчина пока еще, а сопля малая. Понял? Сиди и помалкивай.
Козырь откинулся в своем сиденье, сосредоточенно уставился в окно. В зеркало заднего вида Волкодав видел, как мальчишка из последних сил сдерживается, чтобы не разреветься, хмурит брови и сжимает зубы. Самому Волкодаву, выросшему в глухом интернате под Воронежем, было непонятно, чего еще нужно этому пацаненку, у которого в жизни и так все есть. Даже папа с мамой. Странные дети пошли.
– Емельян вчера вечером отзвониться обещал, – сказал он, пытаясь отвлечь раздраженного шефа. – Пропал куда-то… Бухает, что ли. Или спит в тряпку.
– Добухается, – резко отозвался Козырь. – Что там по москварям? Кто их порвал вчера в сквере?
– Да сами, скорее всего. Менты одного баклана вычислили, тот с псиной гулял неподалеку, видел все. Говорит, крутился там парень какой-то с гранатой, в кустах прятался… Ну а потом взорвался. Ошметки кой-какие собрали, весь сквер обшарили. Сходится вроде бы: один труп. На большее не наскребли.
– А где тогда остальные?
Волкодав неуверенно пожал плечами:
– Так Емельян же ими и занимался… Гонцов рассылал, все такое…
Прервав его, по салону рассыпалась резкая трель мобильника. Козырь мельком глянул на экран: звонил Умный, – поднес трубку к уху.
– Слушаю…
Волкодав перестроился в правый ряд, свернул к гимназии. Это было одно из самых престижных учебных заведений в городе, многие зажиточные и влиятельные родители возили сюда своих чад с разных концов Тиходонска. Поэтому сейчас, за десять минут до звонка, узкая улочка была буквально запружена машинами. Ни секунды не думая, Волкодав вырулил на пешеходную дорожку, где тоже было довольно многолюдно, и попер, разгоняя прохожих, прямо к крыльцу гимназии. Встретившись в заднем зеркале с глазами Кирюхи, бандит заговорщически подмигнул.
Все это время Козырь молча слушал по телефону возбужденную речь Умного. Слушал и мрачнел с каждой секундой. Лихо развернувшись, «Мерседес» остановился перед самыми ступеньками. Кирилл стал выбираться наружу, вопросительно поглядывая на отца, чтобы проститься. Но Козырю было не до него.
– Суки… Во, суки. Ладно. Собирай братву, будьте на месте. Мы скоро, – сказал он в трубку. – Потом повернул к Волкодаву перекошенное от бешенства лицо: – Они Емельяна грохнули. Аккурат рядом с той трубой.
Волкодав присвистнул. Дело запахло большой войной.
– Гони в «Рай», – сказал Козырь.
Перегнувшись через сиденье, Волкодав захлопнул заднюю дверь перед носом сошедшего на тротуар Кирилла. Громко сигналя, белый «Мерседес» помчал прочь.
Примерно в то же время, когда в гимназии прозвенел звонок к первому уроку, на тиходонском вокзале объявили о прибытии поезда из Москвы. В единственном спальном вагоне состава приехала известная московская поп-группа вместе со своей администрацией, осветителями, звукорежиссерами, телохранителями и основными инструментами. Грузчики выносили огромные ящики и брезентовые сумки, оттесняя толпу промокших фанаток, истерично орущих и визжащих.
– Во, шавки безмозглые, – Муравей поежился, глубже воткнул голову в воротник куртки. – И чего орут-то?
– Лабухов встречают, – мрачно ответил Жердь.
Они стояли на перроне у открытой двери соседнего купейного вагона, оглядывая выходящих пассажиров.
– А что за лабухи? Серьезные – или так, приблатненные?
– С пулей в башке, – Жердь через плечо покосился на двух рослых негров, выскочивших из спального вагона, пожевал губами и длинно сплюнул на асфальт.
– Не понимаю я этой современной музыки, – глубокомысленно заметил Муравей. – Слова есть, смысла нет. Звуки какие-то тоже есть, а мелодии – хрен. Пык-мык, как из жопы. И чего эти шавки бесятся – хоть убей, не пойму…
– Ничего, у нас своя музыка будет, – сказал Жердь.
– Ага, – с сомнением произнес Муравей. – Хрен-наны называется.
Он упрямо выдвинул вперед челюсть, сморкнулся, вытер пальцы о джинсы.
– Не возьму в толк, что ты задумал, – продолжил он. – Дело гнилое. Отловить его, сучару, башку отстрелить – и все. А ты Зимний штурмовать затеял…
– Хватит бздеть, – сказал Жердь. – Вон, подарок прибыл, гляди.
Он глазами показал Муравью на последнего пассажира, вышедшего в тамбур. Муравей кивнул и подобрался. Пассажир подождал, когда на перрон выберутся мамаша с дочкой и чемоданом на колесиках, затем подхватил две огромных спортивных сумки, легко спустился по ступенькам и остановился перед Жердем и Муравьем.
– Ну? – сказал он вместо приветствия.
Жердь покосился на сумки:
– Привез?
– А ты не видишь?
– Чисто?
– Аптека.
– Ладушки. Пошли.
Закончив этот краткий диалог, тройка направилась к выходу с перрона. У стеклянных дверей вокзала к ним присоединился еще один тип, у которого из рукавов куртки выглядывали синие от наколок пальцы. На парковке поджидала неприметная «Лада-десятка».
Через полчаса Жердь распахнул дверь покосившегося флигеля на Богатяновке, который стал на время их штаб-квартирой. В передней валялись грязные ботинки и пустые баллоны из-под пива, под сломанной вешалкой навалена одежда. Пахло сыростью. Жердь и Муравей проводили гостя в кухню, закрыли дверь. Откуда-то из соседних комнат доносился негромкий говор – там отдыхали Жердевы отморозки, ударная часть бригады.
– Такие вот дела, Шнур, – сказал Жердь. – Сам видишь…
Шнур – поскольку именно под этой кличкой гость был известен в окружении Дяди – Караваева, – опустил сумки на пол и хмуро огляделся:
– Видал и похуже.
Муравей метнулся к буфету, достал кусок колбасы, хлеб, початую бутылку водки, поставил на стол.
– Не, – сказал Шнур, – жрать не буду. Давай к делу. Чего звал? Тюрьму штурмовать надумал?
– Сперва покажи, чего привез, – сказал Жердь.
– Что заказывали, то и привез.
Шнур наклонился, расстегнул «молнию». Жердь и Муравей заглянули внутрь. Муравей едва не подавился колбасой и закашлялся. Жердь врезал ему по спине, после чего на кухне воцарилось молчание.
– «РПГ-32», – прервал паузу Шнур. – «Вампир».
– Чего? – не понял Жердь.
– Новейший супергранатомет. Пробивает любую броню, даже с активной защитой. А есть термобарические заряды. Про вакуумную бомбу слышал?
– И ты умеешь с ним управляться? – спросил Жердь.
– А какого бы хрена тогда я сюда перся?
Муравей хмыкнул, отошел к столу, отрезал себе еще колбасы.
– Да толку-то! – проговорил он с набитым ртом. – Гаубицу еще приволокли бы! Много кипежу из хрен-на-ны…
– Закройся, – велел ему Жердь. – В общем, Шнур, план у меня такой. Сегодня местный пахан, Козырь, день рождения отмечает. Он чует, что жареным пахнет, поднял всех своих клоунов по тревоге, да небось и ментов зарядил. Гулять будет в своей точке на набережной. Охраны наставит – мама не горюй. Километр так точно оцепит… Сечешь?
Шнур покосился на Муравья, который озабоченно сновал взад-вперед между столом и дверью.
– Погодь-погодь, так что – твой гранатомет за километр достанет? – Муравей остановился.
Шнур посмотрел на него как на идиота:
– Нет. Семьсот метров – предел. Но лучше с меньшей дистанции.
Читать бесплатно другие книги:
