Ошибка Марии Стюарт Джордж Маргарет

XV

Босуэлл изо всех сил врезал кулаком по коже ягненка, набитой соломой. Он ощутил боль в животе, прострелившую вдоль раны и отдававшуюся даже в здоровой руке. Скрипнув зубами, он отвел кулак, чтобы повторить удар. Он собирался делать это столько раз, сколько будет необходимо, пока сила не вернется к нему. Сегодня рана ныла чуть слабее, чем вчера. Но даже временное увечье казалось невыносимым, и он надеялся как можно меньше оставаться в таком состоянии.

Набитый шар из кожи ягненка был его идеей, в то время как горячие компрессы и растяжки рекомендовал дружелюбный француз, врач королевы. Однако Босуэлл должен был признать, что он хорошо разбирается в медицине.

– Добрый день, – дверь комнаты отворилась, и вошел Бургойн. Он кивнул в сторону «груши» Босуэлла, привязанной между двумя шкафами в сухой, но холодной и почти голой комнате в замке Крейгмиллер. – Я уже послал за водой и нагретым маслом. Пора сменить повязки, – он похлопал по толстой пачке чистой белой ткани, которую держал под мышкой.

Босуэлл опустил ноющую руку. Он обрадовался, что появился повод для отдыха. Под взглядом врача он послушно снял рубашку и стал ждать осмотра, поеживаясь от холода.

Француз ловко размотал запятнанные кровью повязки и аккуратно ощупал края большой раны на животе, покрытой запекшейся коркой.

– М-мм, м-мм, – он стал легкими движениями втирать мазь в покрасневшую кожу. – Очень большая рана. У вас останется страшный шрам.

– Не мог дождаться, когда струпья наконец отвалятся. Я ничего не имею против шрамов.

Бургойн ткнул пальцем в одну из грудных мышц Босуэлла и с удивлением отметил, что она почти не поддается давлению. У этого человека действительно были железные мышцы.

– Скоро вы снова сможете сражаться, – с невольным восхищением пробормотал он.

– Хорошо. Это моя жизнь и работа, – Босуэлл надел рубашку.

– Сегодня вечером вам нужно наложить теплые компрессы, – сказал Бургойн.

– Это сделает мой француз, Парис, – ответил Босуэлл. – Не стоит тратить ваше время на работу для слуги, – он улыбнулся врачу, читая его мысли. – Обещаю следовать вашим инструкциям.

Когда Бургойн вышел из серой сумрачной комнаты, Босуэлл вернулся к набитой соломой коже ягненка. Он стал наносить ритмичные удары, представляя, что перед ним находится враг. Представляя, что это его величайшее прегрешение – страсть к королеве.

«Никакой разумный человек не гибнет из-за похоти», – сказал он себе.

Шлеп! Его кулак врезался в кожу.

Это для студентов, подмастерьев и старых глупцов. Разумный человек обуздывает свою похоть, подчиняет ее, как непослушную лошадь. Или даже заставляет ее служить себе и приносить ему пользу… если чужая похоть становится причиной падения другого человека.

Шлеп!

Дело с королевой…

Он вздрогнул, вспомнив свою постыдную слабость, когда он поцеловал ее в доме казначейства. Она находилась там одна, а он всегда считал ее хорошенькой… но это было глупостью с его стороны. Почему ему кажется, что дело с королевой еще не закончено, что оно по-прежнему стоит между ними? Однако повторное упоминание о нем, попытка нового извинения только подчеркнет его и даст ему новую жизнь.

Шлеп! Именно поэтому лучше сражаться в открытом бою – там нет никакой двусмысленности. Обычная схватка, чем проще, тем лучше. А лучше всего биться один на один, чтобы раз и навсегда решить все вопросы. Но теперь больше никто не хочет этого делать. Они предпочитают грязные делишки с тайными договорами и убийствами…

Теперь боль начала простреливать плечо. Левая рука горела, как в огне.

– Так сгинут все враги королевы, – послышался ровный голос за его спиной. Лорд Джеймс стоял в дверях с перчатками в руке, оценивающе наклонив голову.

Босуэлл хмыкнул и тяжело опустился на стул.

– Мне жаль, что у нее так много врагов, – сказал он. Он указал на другой стул, и лорд Джеймс уселся напротив него. Босуэлл взял фляжку с вином и наполнил два бокала, не спрашивая Джеймса, хочет ли он выпить.

Между ними повисла тишина, единственным звуком был шум ветра за высоким каменным окном.

– Моя сестра… королева наконец высказала сожаление относительно ее брака с лордом Дарнли, – произнес Джеймс. – Она открыто признает это. Только сегодня она получила письмо, которое довело ее до слез. «Как освободиться от него? – спросила она. – Я не вижу выхода». И еще: «Жаль, что я не умерла в Джедбурге!»

«Неужели никто не избавит меня от этого пронырливого святоши?» – Босуэлл откинулся на спинку стула и вытянул ноющую руку.

– Королева отдаст что угодно за возможность избавиться от этого молодого глупца, к тому же высокомерного тирана.

– Все, кроме прямого приказа о таком избавлении. Прерогатива королей – предлагать что-либо, а потом возлагать вину на исполнителей, – он покосился на лорда Джеймса, одного из коварнейших людей в Шотландии. Джеймс лишь однажды выступил открыто – во время печально известной «гонки преследования» – и потерпел жестокую неудачу. Он позаботился скрыть все следы своего участия в деле Риччио. Если он думает, что может устранить Дарнли сходным образом, воспользовавшись Босуэллом в качестве орудия, то глубоко заблуждается.

– Чего вы хотите от меня? – прямо спросил Босуэлл.

– Лишь вы способны придумать какой-нибудь способ, с помощью которого она сможет избавиться от него. Есть судебное постановление, развод, осуждение парламента, суд за государственную измену – он держал ее в плену и распустил парламент, узурпировав ее власть, – а потом несчастный случай по дороге в тюрьму… Ваши родители развелись… Вы могли бы убедить ее…

– Нет. То было другое.

– Мы собираемся встретиться с ней и обсудить это. Мейтленд, Аргайл, брат вашей жены, граф Хантли и я. Нам нужна ваша поддержка, а она нуждается в нашей помощи.

Босуэлл снова хмыкнул и сделал глоток из бокала.

– Это не измена! Мы собираемся подписать бонд[9] и поклянемся, что будем подчиняться только королеве. Дарнли лишился всех прав…

– На жизнь? – обычно получалось, что все бонды имели отношение к смерти.

– На то, чтобы оставаться ее мужем и носить титул короля, даже из вежливости.

Пятеро мужчин стояли перед Марией с разными выражениями на лицах. Сама Мария, казавшаяся еще более стройной после болезни, бледная и неподвижная, переводила взгляд с одного лица на другое.

– Ваше Величество, мы собрались здесь из-за любви к вам и ради заботы о вас, как верные подданные, – начал лорд Джеймс.

«Мария ужасно выглядит», – подумал Босуэлл. На ее лице отражалась не только напряженность из-за текущей ситуации, но и следы недавней болезни. Ее кожа была тусклой и бледной, как меловая паста, голос звучал слабо и отрешенно.

– Может быть, сядем? – предложила она, и Босуэлл осознал, что ей не хватает сил долго оставаться на ногах.

Мужчины вместе с ней заняли свои места на стульях, расставленных полукругом перед натопленным камином. Тепло было приятным. По замку Крейгмиллер гуляли сквозняки, и его толстые каменные стены как будто удерживали внутри холод.

Лорд Джеймс откинул полу плаща и аккуратно опустился на стул. Заговорил он с такой же аккуратностью, тщательно подбирая слова.

– Мы здесь, – он обвел остальных широким жестом, – желаем помочь в решении вашей проблемы. Лорд Дарнли оказался недостойным высокого положения, которое занял, и ради блага Шотландии необходимо найти какой-то выход.

– Развод мог бы стать таким решением, – вступил Мейтленд. – Безусловно, для развода есть основания. Он…

– Моя вера не допускает развода, – тихо проговорила Мария. – И не может быть предпринято ничего такого, что нанесло бы ущерб королевским правам моего сына и принца.

– Моя мать развелась с отцом, – начал Босуэлл. – Однако это не воспрепятствовало моему праву унаследовать титулы отца после его смерти, – он чувствовал себя обязанным сказать это.

– Титулы – не то же самое, что королевский трон, – ответила Мария. – А возможно, еще и трон другого королевства.

– Другой вариант – судебное решение о признании брака недействительным, – продолжал гнуть свою линию Мейтленд. – Близкие родственные отношения, такие как троюродное родство по отцовской линии, могут вызвать вопросы. И…

– Нет! Судебное решение еще хуже, чем развод. Оно будет означать, что брак с самого начала не имел законной силы, а значит, положение ребенка станет неопределенным! – Мария заговорила удивительно громким и ясным голосом.

Мейтленд выглядел сконфуженным.

– Его право на титул не должно подвергаться никакой опасности, иначе все жертвы окажутся напрасными! И не думайте о том, чтобы уготовить лорду Дарнли такую же судьбу, как Риччио! Хотя здесь, в Шотландии, такие вещи случаются часто, я не запятнаю свою честь и совесть таким преступлением! Рано или поздно я предстану перед Богом, и мне придется ответить перед Ним за свои дела!

– Хорошо, хорошо, – примирительным тоном произнес Аргайл. – Тогда, возможно, его следует арестовать по обвинению в государственной измене и судить перед парламентом. Другие заговорщики, причастные к смерти вашего слуги, лишились своих земель и титулов и были изгнаны из королевства, в то время как глава заговора остался безнаказанным.

– Все будет сделано открыто, законно и с одобрения парламента, – заверил Мейтленд. – И хотя лорд Джеймс такой же ревностный протестант, как Ваше Величество католичка, он закроет на это глаза и будет смотреть в другую сторону. Это мы вам обещаем.

– Я не могу запятнать свою совесть! – истерически повторяла она. – Я не могу, не могу…

Босуэлл не осмеливался смотреть на нее.

– Мы обо всем позаботимся, – ровным тоном сказал лорд Джеймс.

XVI

Мадам Райе осторожно поставила поссет из кальвадоса со сливками перед своей госпожой, сидевшей за маленьким инкрустированным столом и смотревшей в пространство.

– С днем рождения, дорогая королева, – сказала она.

Мария посмотрела на нее и рассеянно улыбнулась, как будто ее ум занимали другие мысли.

– Спасибо, – ответила она. Потом она заметила, что поставили перед ней, и ее лицо озарила искренняя улыбка. – Значит, вы помните? – Мария была тронута.

– Конечно да, мадам. Как я могла забыть?

– Сегодня мне исполнилось двадцать четыре года. Вчера был день рождения лорда Дарнли – ему исполнился двадцать один год. Мы больше не празднуем вместе. Он слишком распущен, несмотря на свою молодость, а может быть, и благодаря ей. Боюсь, ему уже не избавиться от этого.

– Отвлекитесь от грустных мыслей, – посоветовала мадам Райе. – Если вы хотите восстановить душевный покой, нужно перестать думать о таких неприятных вещах. Давайте поговорим о крещении: когда приедут крестные родители?

Мария улыбнулась.

– Елизавета снова отказалась от встречи со мной. Видимо, наше знакомство не слишком интересует ее. Она посылает графа Бедфорда, коменданта Бервика, вместе со своим подарком – огромной золотой купелью. Но, разумеется, здесь тоже не обошлось без политики: граф Бедфорд, будучи убежденным протестантом, не может присутствовать при крещении, поэтому сам должен выбрать представителя. Один представитель выбирает другого! – она не удержалась от смеха.

– А французы? – мадам Райе одобрительно наблюдала, как Мария пьет поссет.

– Граф де Бриенн будет представлять Карла Девятого и уже выехал из Франции. А дорогой мсье дю Крок, наш французский посол, будет представлять Моретту, представителя герцога Савойского, который чересчур задерживается в Париже.

Мария явственно ощущала пренебрежение: даже блестящей церемонии, которую она запланировала, и всех сопутствующих почестей оказалось недостаточно, чтобы заманить людей на север. Ей была ненавистна мысль о таком неуважении к ее стране, хотя она сама привозила в Шотландию французов и предметы обстановки. Но это другое…

– Он пожалеет о том, что пропустил церемонию, когда услышит о ней.

– Нам будут помогать делегации от трех лордов, каждая из которых будет носить одежду своего цвета. Лорд Джеймс и его люди будут в зеленом, Хантли и его люди – в красном, а люди Босуэлла – в голубом.

– Это цвет преданности.

– Он доказал свою преданность, и сейчас мне нужно поговорить с ним. Пожалуйста, попросите Нау вызвать его.

– Хорошо, мадам. Вы допили поссет? Давайте я унесу стакан.

Босуэлл сразу же явился на вызов. Мария заметила его бодрую походку и поздравила с выздоровлением.

– Отчасти это произошло благодаря вашему отличному врачу, Бургойну, – признался он. – Он нянчился со мной и ублажал меня, как французскую кокетку, едва ли не пичкал ароматными мазями и теплыми компрессами, но мне это нравилось. Надеюсь, вы тоже выздоравливаете.

– Мои раны хуже поддаются лечению, чем ваши, – сказала она.

– Полагаю, речь идет о лорде Дарнли?

– Да, – она опустила голову, стыдясь того, что говорит о своем муже как о незаживающей ране. – Что вы… решили? Каков ваш план? Я оставила все на усмотрение лорда Джеймса и даже не получала писем от Дарнли после нашей встречи в замке Крейгмиллер.

– Не знаю, о чем вы говорите, но лорд Джеймс упоминал о каком-то письме, которое заставило вас плакать.

– В нем лорд Дарнли угрожал, что не приедет на крещение. Он сказал, что поскольку зарубежные послы, особенно английский, не станут называть его королем, он отказывается приехать. Разумеется, отсутствие отца при крещении поставит под сомнение законность рождения принца. О, Босуэлл, что мне делать?

Как только Мария произнесла эти слова, она тотчас пожалела о них. Она не хотела причинять ему неудобств или вселять в него уверенность, что считает его кем-то большим, чем просто ценным советником. Но она не хотела и отдалять его от себя, особенно сейчас, когда одно его присутствие было для нее самой драгоценной вещью на свете. Он не должен знать или хотя бы подозревать об этом, иначе он уйдет. Она твердо знала это после поцелуя в доме казначейства. Это было все, на что она могла надеяться, и она молила о том, чтобы это оказалось реальностью.

Босуэлл выглядел озадаченным:

– У вас нет выбора, кроме как продолжить задуманное. Напишите ему и попытайтесь убедить его приехать. Но не просите, иначе он с удовольствием отвергнет ваши мольбы. Что касается вопроса о том, что делать дальше… Пока ничего. Все нужно отложить до конца церемонии. Нельзя допустить ссору или скандал с… отцом принца, пока здесь находятся знатные иностранцы.

– Здесь будет не так много знатных вельмож, как я надеялась, – призналась она. – Они как будто избегают нас.

– Тогда они идиоты! – взорвался Босуэлл. – Я устал от того, что Шотландией пренебрегают. Они не знают, что творят!

Его вспышка доставила ей первую радость за несколько дней.

– Ваша верность трогает душу, – сказала она. – Поэтому я выбрала для вас и ваших людей голубой цвет для крещения. Вы будете служить на банкете и подносить мне официальные блюда.

– То есть я буду слугой?

– Не слугой. Это честь…

– Подносить блюда и трясти подносами?

– Вы же знаете, что это лишь ради церемонии! Лорд Джеймс будет играть роль виночерпия, и ему даже придется преклонять колено.

– Это будет нечто новое для него. Он не привык смиренно гнуть колени.

– А Хантли будет резать мясо.

– Да, мой зять неплохой мясник. Правда, не дружит с головой и не любит сложностей, но неплохо владеет кинжалом. Как настоящий горец.

– Вы сделаете это? – тихо спросила она.

– Что?

– Будете носить голубое и прислуживать за столом?

– Разумеется! – он рассмеялся. – А вы думали, я откажусь?

– Я не знала. Но я не раз сталкивалась с вашим упрямством.

– Правда, я должен сказать, что не стану заходить в часовню во время крещения.

– Составите компанию графу Бедфорду?

– Да. В конце концов, хорошие манеры требуют проявлять внимание к гостям, не так ли?

– Я думала, гость должен также проявлять вежливость к хозяйке.

– Только если это не противоречит его вере, – серьезно ответил Босуэлл.

Дарнли наконец прибыл в Стирлинг и немедленно удалился в свои покои, ни с кем не поговорив. Его отец, граф Леннокс, вообще не приехал. Марии пришлось самой прийти к мужу, так как она не хотела раздражать его просьбой явиться к ней, хотя в нормальных обстоятельствах это бы ничего не значило.

Дарнли сидел у окна с надутым видом и смотрел на зелень внизу. Заметив ее, он повернулся.

– Итак, ты пришла, – начал он. – Какой сюрприз. – Он снова отвернулся и указал вниз. – Что там творится?

Мария подошла и встала рядом с ним.

– Это фейерверки, – ответила она. Неужели ему не нравится? – Они такие сложные, что на подготовку ушло почти полтора месяца. Будут еще огненные колеса на земле и салюты, которые осветят ночное небо, и оно станет светлым, как днем.

– Сколько это стоило?

– Слишком много, – она улыбнулась. – Но разве мы не обязаны сделать так, чтобы крещение нашего сына стало памятным событием?

– Для кого? Принц не запомнит его, а французские послы видели еще более грандиозные фейерверки у себя на родине. А меня там не будет!

– Почему? – она почувствовала, как ее охватывает гнев, несмотря на все усилия. – Их нельзя будет не увидеть, если ты снова не напьешься. Ты собираешься сделать это и опозориться?

– Да, если захочу! – выкрикнул Дарнли. Он вскочил с места, подошел к столу, где стояла большая и уже наполовину пустая бутылка вина, налил себе огромный бокал и залпом опрокинул его. – Я говорил, чтобы ты не предлагала королеве Елизавете стать крестной матерью. Но нет, ты не послушалась меня! Ты никогда не слушаешь меня, несмотря на брачные обеты! – он налил себе еще вина.

– Пожалуйста, Генри, я умоляю тебя, – она никогда не называла его «Генри», кроме самых спокойных или интимных моментов. Теперь она надеялась, что это ему понравится. – Давай попробуем сделать так, чтобы этот момент стал счастливым.

Он скорчил гримасу. Внезапно, когда он стоял в утреннем свете, лившемся из окна, она заметила, что его лицо покрыто красными прожилками.

– Мы посмотрим, – величественно произнес он. – Это зависит от того, как ты будешь относиться ко мне. Окажи мне должные почести… тогда может быть. Но если ты будешь игнорировать меня, то… – он сгорбил плечи и отвернулся от нее.

Начали прибывать послы со своими свитами. Только английский контингент насчитывал восемьдесят человек; два французских посла привели почти столько же людей. Все лорды собрались, никто не остался в стороне: лорд Джеймс, Мейтленд, Киркалди из Грэнджа, графы Аргайл, Хантли, Атолл, Мар и Эглинтон, лорды Сэмпилл, Сетон, Флеминг и сэр Джеймс Мелвилл. Дарнли остался в своих покоях, хотя до Марии дошли слухи, что время от времени он выходил в город и пил в таверне. Так или иначе, он отказался присутствовать на приеме зарубежных делегаций.

С того момента, когда начались празднества, Мария пребывала в таком нервном состоянии, что сама чувствовала себя наполовину пьяной. Все ее чувства обострились до предела: она говорила и слышала все, что происходило в ее ближайшем окружении, но в то же время до нее доносились звуки из других комнат. Слишком много вещей происходило одновременно, и она старалась следить за всем.

Она не могла поговорить с Босуэллом с глазу на глаз, так как лорд Джеймс и Мейтленд внимательно следили за ней.

Крещение должно было состояться ранним утром 17 декабря. Ровно в четыре утра в серых предрассветных сумерках крестные родители принца вынесли его из королевских покоев и медленной процессией двинулись через двор к королевской часовне между двумя рядами придворных с горящими факелами в руках. Дальше шли вельможи из числа католиков с принадлежностями для крещения. Граф Атолл нес длинную и узкую крестильную свечу из чистого белого воска, граф Эглингтон – соль, а лорд Сэмпилл – елей. Епископ Росс держал чашу и сосуд для омовений. За ними шли англичане во главе с графом Бедфордом, несущим большую золотую купель, потом французы и, наконец, трое вельмож со своими свитами – Босуэлл, Хантли и лорд Джеймс.

У дверей часовни процессию встретил архиепископ Гамильтон и епископы Данкельда и Дунблана. Они торжественно прошли к алтарю, где установили на заранее подготовленной подставке тяжелую купель и наполнили ее святой водой. Ребенка полностью погрузили в нее и нарекли его Джеймсом-Чарльзом. При этом герольды трижды провозглашали его имя под звуки труб, как внутри часовни, так и снаружи, где ждали Босуэлл, Аргайл, лорд Джеймс и граф Бедфорд вместе с толпой придворных. Звук серебряных труб далеко разносился в ясном холодном воздухе.

По завершении церемонии заиграл орган, и хор запел торжественный гимн. Только что окрещенного младенца отнесли в его покои.

Мария не чувствовала ничего, кроме облегчения. Все закончилось. Как она и надеялась, крещение прошло по католическому обряду. Не произошло никаких ужасных событий, которые могли бы помешать этому.

Остальные вернулись во двор и прошли мимо рядов пылающих факелов в большой зал, где стояли накрытые столы, готовые для банкета.

Королева восседала в центре самого высокого стола с французским послом по правую руку и английским послом по левую. Мсье дю Крок, представитель герцога Савойского, сидел на противоположном конце стола. Место Дарнли пустовало.

Герольды, трубачи и жезлоносцы предшествовали трем высшим дворцовым чиновникам – главному эконому, распорядителю торжеств и хранителю замка. За ними вошли лорд Сетон и граф Аргайл с белыми церемониальными жезлами в руках и остальные гости с факелами, так что зал ярко осветился. Когда лорды и дамы заняли свои места, вперед вышли слуги, которые забрали факелы и остались стоять до конца пира.

Банкет становился все более шумным, по мере того как в зале становилось теплее и винные бокалы наполнялись один за другим. Музыкантам пришлось играть громче, но их все равно трудно было расслышать за смехом и разговорами. Люди веселились, и казалось, что между пирующими не было никакой вражды и разногласий.

Почетные слуги Марии приступили к выполнению своих обязанностей: граф Хантли тонкими ломтями нарезал мясо кабана и оленину, а лорд Джеймс, выступавший в роли виночерпия, опустился на колено и протянул ей усыпанный самоцветами кубок с густым сладким вином. Босуэлл подавал ей каждое блюдо, после того как его проносили через зал на подносе с королевскими атрибутами. Его широкая грудь в голубом костюме с золотым шитьем ярким пятном нависала над серебряными подносами.

Пока Мария пробовала разные блюда, он делал тихие замечания, которые могла слышать только она, – «это выглядит суховатым» или «это пахнет как собачатина», – и она едва могла удержаться от смеха.

Рядом с дю Кроком сидела леди Босуэлл в красивом головном уборе с жемчужной диадемой.

Леди Босуэлл, его жена. После окончания банкета они уединятся. Потом, когда погаснут свечи, они окажутся вместе в постели, в том крыле дворца, которое отведено для гостей, им придется соблюдать тишину, чтобы не услышали соседи. Но Босуэлл умеет все делать тихо…

– Мне сказали, что форель доставили из Лохлевена, где она водится в изобилии, – Босуэлл стоял рядом с ней, держа в руках украшенную гербом тарелку с отварной форелью. – У этой самое нежное мясо, белое, как монашеский плат, – прошептал он.

До конца пира Мария старалась не обращать внимания на пустое кресло Дарнли. Она опасалась, что послы начнут делать замечания и выдвигать догадки по этому поводу, но они ничего не сказали. Вероятно, самого факта его пребывания в замке было достаточно, чтобы признать крещение состоявшимся. Марию удивляло, что его присутствие значило так мало, но и вызывало определенное воодушевление. Теперь он не имел власти над ней, не осталось ничего, чем он мог бы угрожать ей или утаить от нее.

Подали изысканные сладкие блюда, привезенные на передвижной сцене с группой музыкантов. Перед ними бежали актеры, переодетые сатирами, расчищавшие путь и махавшие хвостами. Граф Бедфорд и его спутник, молодой дворянин по имени Кристофер Хаттон, притворились шокированными.

– Это то, что произойдет с нами, если мы примем участие в вашем банкете? – спросил Хаттон. – У нас вырастут хвосты?

Когда Мария рассмеялась и ответила Хаттону, она заметила лорда Джеймса и Босуэлла, оживленно беседовавших в углу зала рядом с одним из каминов. Это удивило ее: что могло представлять такой взаимный интерес для них?

После банкета и изысканного маскарада под руководством ее французского церемониймейстера Бастиана Паже незаметно наступил вечер. Лорды и дамы, зевая, начали покидать зал и расходиться по своим покоям.

Мария медленно вышла на бастион замка и посмотрела на реку внизу. Снаружи было холодно, но она чувствовала легкое головокружение от теплого камина, вина, музыки и постоянной необходимости поддерживать разговор с зарубежными гостями. Черное небо с яркими колючими звездами было безмолвным и успокаивающим. Ветер, задувавший с холмов, принес с собой запах снега. Но теперь все закончилось. Теперь снег мог идти сколько угодно.

Мария медленно дышала, позволяя холодному воздуху наполнять уставшие легкие. Звук шагов на каменном полу постепенно стих, и она осталась одна.

Ей не хотелось возвращаться в свои апартаменты и заново переживать сегодняшнюю церемонию с Мэри Сетон и Фламиной, ее единственными оставшимися «Мариями». Они выглядели чрезвычайно довольными и с удовольствием обсудили бы все подробности. Но Мария устала от этого. Она хотела отложить сегодняшнее событие в сторону и еще долго не вспоминать о нем. Все закончилось. Нервное напряжение, переполнявшее и поддерживавшее ее, постепенно схлынуло, и она чувствовала лишь ошеломительное облегчение и оглушительную усталость.

Она видела старинную замковую часовню, едва заметную на фоне темного безлунного неба, уединенную и одинокую, выглядевшую почти как детский игрушечный домик. Ей не приходилось бывать там.

«Я постоянно была занята или находилась в обществе других людей, – думала она. – А в детстве мать не пускала меня туда».

Мария направилась к часовне.

«Я должна попросить ключ, чтобы осмотреть ее при свете дня», – решила она.

Она прикоснулась к тяжелой двери, взялась за кольцо и толкнула. К ее удивлению, дверь со скрипом приоткрылась – она оказалась незапертой.

Мария заглянула внутрь. Там было совершенно темно, но темнота казалась мирной и дружелюбной. Тем не менее она вернулась в большой зал, находившийся неподалеку, взяла свечу в подсвечнике с одного из столов и пошла обратно. Осторожно пройдя внутрь, она приподняла свечу.

Внутри часовня выглядела еще более маленькой, чем снаружи, так как была посередине разделена на две части аркой. Алтарь стоял во внутренней части рядом с маленьким окном. В наружном помещении хранились стулья и столы, подсвечники, коробки и одеяла.

Они использовали эту старинную часовню, священную для истории Шотландии, как обычную кладовку! Реформаторы… Это сделал лорд Эрскин, ревностный протестант, который командовал в замке Стирлинг. Или дал на это разрешение.

На мгновение ею овладело отчаяние.

«Вот до чего дошла твоя страна, – подумала она. – Древняя часовня превращена в хранилище заплесневелой мебели. Что за люди сделали это? Для них не осталось ничего святого, они уничтожают или оскверняют все на своем пути.

Простите, наши благородные предки, – молча взмолилась она. – Простите ваших недостойных потомков, которые не чтят свое прошлое. Мы превратились в варваров».

Мария была так поглощена обращением к давно умершим шотландцам, что не заметила, как входная дверь скрипнула и распахнулась еще шире. У нее замерло сердце – наполовину от страха, наполовину от гнева, что кто-то нарушает ее покой в такой момент.

Она развернулась и подняла свечу. Дверь полностью открылась, и вошел Босуэлл.

«Ему здесь не место! – почти в панике подумала она. – Только не здесь, в моем католическом убежище!» Но потом ее сердце запело и заглушило голос рассудка.

XVII

Босуэлл, стоявший на пороге часовни, раздумывал, следует ли ему войти. Очевидно, королева хотела остаться в одиночестве. Бог знает, что она пережила во время этой долгой напряженной церемонии, едва сдерживая страх, что появление Дарнли может все разрушить.

«День прошел на удивление хорошо, – подумал Босуэлл. – Королева показала, что превосходно владеет собой и окружающей обстановкой, независимо от своих чувств». Это вызвало у него искреннее восхищение. Да, она заслужила право несколько минут побыть наедине с собой – нечто редкое и драгоценное для особы королевской крови.

Но после того, что он услышал от лорда Джеймса, ей следовало узнать о случившемся. Королева не может пребывать в неведении и по-прежнему владеть ситуацией. Нужно сказать ей.

Поэтому он последовал за ней и долго смотрел, как она стояла на бастионе, не осмеливаясь потревожить ее. Но когда она вошла в часовню, он понял, что должен это сделать.

Теперь королева обернулась и пронзительно взглянула на него.

– Прошу прощения, – начал Босуэлл. – Я видел, как вы вошли. Я искал возможность поговорить с вами наедине.

Он тихо прикрыл дверь. По выражению лица королевы трудно было судить, сердится ли она или нет. Но нужно было продолжать начатое.

– Лорд Джеймс сообщил мне, что сегодня вечером в Стирлинге появился незваный гость, – сказал он.

– Да, я заметила, как вы разговаривали с ним. Кого он видел?

– Арчибальда Дугласа.

– О Господи! – горестно вскрикнула она и дернула рукой, погасив свечу. – Этот головорез, родственник Мортона! Неужели вся их шайка такая же, как он? Почему он здесь?

– Кажется, он ожидает или надеется на то, что вы отмените изгнание его благородного родственника.

– Никогда!

– Он хочет просить за него. Судя по всему, он уже поговорил с графом Бедфордом, а также с лордом Джеймсом.

– И?..

– Они оба считают, что вы должны призвать его обратно, но по разным причинам, – Босуэлл придвинулся к ней, чтобы говорить тише. – Королева Елизавета желает, чтобы мятежники вернулись домой. Она уже говорила об этом Бедфорду. Возможно, она устала кормить семьдесят с лишним человек. Бедфорд получил распоряжение обсудить этот вопрос с вами до своего отъезда. Лорд Джеймс хочет вернуть Мортона, так как считает, что он может оказаться… полезным для разбирательства с Дарнли.

– Почему он так думает?

– Дарнли боится Мортона. Если Мортон вернется в Шотландию с вашего разрешения, это послужит ясным сигналом того, какого низкого мнения вы придерживаетесь о Дарнли; это испугает его и заставит вести себя как следует. Такого алчного человека, как… как ваш муж, можно обуздать, только напугав его.

– Вы полагаете, что до сих пор в нем преобладала алчность? Что она направляла все его действия, включая брак с королевой?

– Я этого не говорил, мадам, – он подошел еще ближе: странно было стоять в темноте и разговаривать с бестелесным голосом.

– Но вы подразумевали это! Да, вы думаете, что он женился на мне только из алчности и честолюбия! Что он не любил меня и показывал это с тех пор, как надел кольцо мне на палец, а его титулы были объявлены у Маркет-Кросс, когда он находился на брачном ложе!

– Мадам, я не могу судить о подобных вещах, – Босуэлл ощущал ее присутствие так близко, что не смел пошевелиться.

– Вы так думаете, и мне это известно!

– Если это правда, то он глупец. Но мы оба знаем, что он глупец! – Босуэлл протянул руки и обнял ее. – Иметь все это и отвергнуть! О, какой же он глупец!