Ошибка Марии Стюарт Джордж Маргарет

XXII

Через несколько дней Босуэлл трясся на изрытой заледенелой дороге между замком Крайтон, где оставил свою жену командовать рабочими, вырезавшими новые дубовые панели для обшивки парадного зала, и Уиттингемом, крепостью Дугласов, расположенной в пятнадцати милях оттуда. Январь был не лучшим временем даже для коротких поездок, но положение Марии не оставляло иного выбора. Сразу же после ее визита и «примирения» с Дарнли ее нужно было сделать вдовой. Ничего другого не оставалось.

То, что он сказал ей, было правдой. Ходили слухи о том, что Дарнли и его отец задумали заговор против Марии, который мог привести к захвату короны – разумеется, от имени маленького принца, – но точное время, место и количество заговорщиков оставались для него загадкой.

«Если бы моим разведчикам платили так же хорошо, как шпионам Сесила, то я бы уже все знал», – грустно подумал он и плотнее запахнул шарф на шее.

«Но с другой стороны, не имеет значения, что задумал этот слабый, вечно хнычущий глупец, если я нанесу упреждающий удар».

Он не мог отделаться от гнетущего чувства. Добрая открытая схватка всегда радовала его, но все эти заговоры и закулисные, изначально трусливые способы разбираться с врагами были ему не по душе.

«Связь с королевой привела меня к этому, – думал он. – Она превратила меня в паяца, такого же фальшивого, как остальные придворные. Я ненавижу это. Но теперь, когда она беременна, я не могу так просто все оставить».

Громадная каменная башня Уиттингема возвышалась над тускло-коричневыми ветвями спящего леса у подножия холмов Ламмермюир. Босуэлл рысью въехал во двор и отдал свою лошадь слуге, дрожавшему от холода. Внутри его ожидали граф Мортон, Мейтленд и Арчибальд Дуглас, любимый подручный Мортона: мошенник, бандит и головорез.

– Ага, вот и он! – они повернулись, приветствуя его, и предложили кружку подогретого эля.

– Своевременность – большое достоинство, – заметил Дуглас. – Теперь мы можем приступить к делу.

В отличие от придворного ритуала здесь не предусматривалось никаких формальностей и обмена любезностями, хотя Босуэлл не смог удержаться от обращения к Мейтленду:

– Итак, мистер секретарь, как видно, даже медовый месяц не может отвлечь вас от важных обязанностей, таких как планирование убийства.

– Помолчите! – Мортон выступил вперед. – Мы будем совещаться снаружи.

Босуэлл постучал по сырым серым камням.

– Даже у стен есть уши, да? – он сделал глоток теплого эля. Ему хотелось провести еще несколько минут у камина, чтобы онемевшие пальцы хотя бы начало покалывать.

– Вы не оригинальны, и это разочаровывает меня, – заявил Мейтленд.

– А меня разочаровывает ваше равнодушие к молодой жене. Но долг зовет, – Босуэлл допил эль и надвинул шляпу на уши. Они вышли на улицу, ежась от холода.

– Там, возле тиса, – сказал Арчибальд и указал на огромное дерево, одиноко стоявшее примерно в ста футах от башни и окруженное замшелыми валунами. Они осторожно направились туда через поле, поскальзываясь на камнях и набирая снег в сапоги.

Дерево с широко раскинутыми, низко висящими ветвями напоминало походный шатер, защищавший их от ветра. Мортон устроился на одном из плоских камней и расстелил под собой плащ.

– Вы можете смеяться, – сурово обратился он к Босуэллу. – Но шпионы буквально повсюду, и чрезвычайно важно, чтобы никто не мог подслушать нас.

Мейтленд заговорил первым:

– Проблема проста, джентльмены. Королева сожалеет о своем браке с лордом Дарнли. Мы сожалеем о ее браке. Нет никого, кто не сожалел бы об этом, кроме самого Дарнли и его гордого отца. Пора покончить с ним самым подобающим образом: «пока смерть не разлучит нас». Недавно я сам произнес эту клятву, и она вдохновляет меня.

– Да, – согласился Босуэлл. – Развод, судебное решение – это оставляет слишком много нерешенных вопросов.

– И не приводит к наказанию преступника! – отрезал Мортон. – Он предал нас в деле Риччио, пошел против собственного клана – Дугласов! Это непростительно! Я много месяцев размышлял об этом, пока находился в изгнании, сначала в Англии, потом во Фландрии, а потом снова в Англии.

Его темные глаза сверкнули.

– Значит, вы нанесете первый удар? – спросил Арчибальд. – Таким образом вы поддержите семейную традицию и воспользуетесь фамильным мечом. Он не зря находится у вас на хранении.

Мортон почесал кудрявую рыжую бороду.

– Я не смею, – наконец произнес он.

– Что? – Босуэлл не верил своим ушам. – Зачем же мы тогда собрались здесь? Зачем вернули вас в Шотландию?

– Не могу, – хрипло ответил Мортон. – Я только что получил королевское помилование за одно убийство и не осмеливаюсь так быстро совершить другое.

Поднявшийся ветер засвистел в ветвях тиса. Все молча смотрели на Мортона, пока он не выкрикнул:

– Я презираю его и с радостью нанес бы не только первый удар, но и все остальные… если бы королева поручила мне это сделать.

– Она поручила это всем нам, и вам в том числе, – бросил Мейтленд. – Мы все обсудили в Крейгмиллере, и она выдвинула единственное условие: это не должно запятнать ее честь.

– Но это так и осталось неопределенным, – признал Босуэлл. – Она объявила, что хочет обрести свободу. Когда она сказала «это», то имела в виду освобождение от своего супруга любым подходящим способом.

– Сделайте это, и она впоследствии поблагодарит вас, – сказал Арчибальд.

– Только по ее прямому письменному указанию, – упрямо возразил Мортон.

– Она даст такое указание, – отозвался Арчибальд.

– Тогда вы получите его!

– Я так и сделаю, – раздраженно ответил Арчибальд. – В самое ближайшее время.

– Но как мы это сделаем? – настаивал Мейтленд. – Нам нужно прямо сейчас разработать план, потому что, – он насмешливо кивнул в сторону Арчибальда, – сейчас мы хорошо защищены от шпионов.

– Заколоть его кинжалом под открытым небом, – предложил Босуэлл. – Он любит соколиную охоту даже в плохую погоду. Будет легко заманить его в какую-нибудь пустошь, а потом…

– Нам придется убить его слуг, Стэндена и Тейлора.

– Вы упускаете из виду тот факт, что лорд Дарнли знает о вашей ненависти к нему, а потому не примет никаких предложений, касающихся охоты или верховой прогулки, если они будут исходить от вас, – ровным голосом произнес Мейтленд.

Мортон разочарованно покачал головой.

– Это правда. Но убийство во дворце – дело очень рискованное: слишком много людей вокруг. Посмотрите, что произошло с Риччио!

– Мы можем устроить засаду во время его переезда из одного дворца в другой, – предложил Арчибальд. – Тогда все можно будет списать на разбойников.

– Хм-м-м, возможно, – согласился Мейтленд. – Все зависит от того, насколько большой отряд будет сопровождать его.

– Мы можем подстеречь его, когда он будет направляться на соколиную охоту, – сказал Босуэлл. – Это даст нам преимущество: он будет находиться в уединенном месте и в сопровождении лишь немногих спутников.

– Тогда кто-то должен сообщать нам о его передвижениях, – заметил Мейтленд. – Это значит, что нам придется привлечь к заговору человека, очень близкого к нему.

– Известно, что сэр Джеймс Бальфур водит дружбу с ним, – сказал Арчибальд. – Его можно подкупить.

– Но он может выдать нас ему, – возразил Босуэлл.

– Может быть, яд? – поинтересовался Мейтленд, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Это старинное средство всегда под рукой.

– Опять-таки нам понадобится кто-то достаточно близкий к нему, чтобы отравить его, – указал Мортон.

– На пиру это может быть не так трудно.

– Возможно, самый простой путь будет наилучшим, – Мейтленд оживился, словно его посетила удачная мысль. – От имени королевы арестуем его за государственную измену, а когда он начнет сопротивляться, убьем его. Разумеется, в целях самообороны.

– Получите ее распоряжение, – обратился Мортон к Арчибальду. – Я буду горько разочарован, если не смогу отомстить за предательство.

XXIII

Мария смотрела на Арчибальда Дугласа, смуглолицего убийцу, который принадлежал к «черным Дугласам», ветви клана, отколовшейся от «красных Дугласов». Он обратился с просьбой о личном разговоре с ней, и накануне своего отъезда в Глазго она согласилась. Но когда он шепотом сообщил свою просьбу, она едва могла поверить этому.

– Нет! – воскликнула она. – Нет! Я не хочу даже слышать о такой подлости! Прочь с глаз моих!

Разрешение на убийство Дарнли? Из всех людей она как никто другой хотела, чтобы Дарнли оставался в живых. Мертвецы не зачинают детей.

Она даже отправила Бургойна в Глазго для осмотра и лечения Дарнли, чтобы болезнь не зашла слишком далеко, прежде чем она сможет встретиться с ним и провести хотя бы одну ночь вместе с ним за закрытыми дверями.

Явно взволнованный, Босуэлл поспешил в Эдинбург и теперь настаивал, чтобы они с Хантли сопровождали ее большую часть пути в Глазго. Радуясь встрече с ним под любым предлогом, Мария была тронута его заботой. По пути она договорилась переночевать в Каллендер-Хаус, семейном доме Мэри Ливингстон. Там она могла быть уверена в своей безопасности и имела возможность увидеться с Пышкой. Хотя Мэри Ливингстон регулярно возвращалась ко двору со своим маленьким сыном, за последние два года им редко удавалось побеседовать наедине.

День в конце января, когда они выехали из Эдинбурга, выдался сравнительно теплым. Так или иначе, путь изобиловал болотами и часто был завален упавшими деревьями и глыбами льда, так что они двигались медленно. Босуэлл ехал впереди, бдительно осматривая дорогу по обе стороны. Марии очень нравилось видеть его в седле. Его рыжеватые, гладко зачесанные волосы блестели в косых лучах зимнего солнца.

«Интересно, будут ли у моего ребенка рыжие волосы», – подумала она и испытала до сих пор незнакомое чувство вины, смешанной с восторгом. Ребенок. Она носит его ребенка!

Она плохо себя чувствовала сегодня утром, и поездка причиняла ей значительные неудобства, если не считать того, что она проводила время в его обществе. Она даже радовалась легкой тошноте и головокружению как доказательству существования ребенка.

Босуэлл пытался намекнуть, что у него есть сведения для нее, но до сих пор им не удавалось поговорить наедине. Пятьсот конников в блестящих стальных доспехах окружали их со всех сторон и вытянулись почти на милю вслед за ними, словно хвост дракона.

К раннему вечеру они приехали в Каллендер-Хаус в окрестности Фолкерка; понадобился почти целый день, чтобы проехать двадцать пять миль. Когда солнце заходило за каменную башню, окрасив ее грубые стены розовым цветом, Мария с радостью спешилась и вошла в открытую дверь, за которой ожидал лорд Ливингстон со своей женой и дочерью. Мария поспешила к ним и обняла своих старых друзей.

Мэри Ливингстон – пышногрудая, круглолицая, с ее простой жизнью… Судя по всему, она была всем довольна. Она выглядела более здоровой, чем любая из придворных дам.

Тем вечером они исполняли французские песни, которые Босуэлл знал в совершенстве, предавались воспоминаниям и сдержанно беседовали. Все казалось мирным и безмятежным.

На лестнице, ведущей в их комнаты, Босуэлл смог наклониться к ней и прошептать:

– Будьте вдвойне осторожны. Теперь мне известно, что Леннокс вступил в сговор с влиятельными силами на континенте. Он тайно получил деньги от Папы Римского, и сюда прибыл некий иезуит с секретным поручением.

– Но я католичка, – прошептала она в ответ. – Зачем Папе строить козни против меня? Должно быть, это неверные сведения.

– Нет. Согласен, сначала они могут показаться странными, но…

Лорд Ливингстон подошел к ним, подробно расписывая свои апартаменты и одновременно извиняясь за них.

– … Прошу прощения, они могут показаться слишком тесными, но новые покрывала только что доставили из Парижа. Уверен, они вам понравятся…

– Я не сомневаюсь, – ответила Мария. Ей снова стало нехорошо, и она хотела поскорее лечь. С другой стороны, ей нужно было дослушать Босуэлла.

Но его вежливо препроводили в другое крыло дома, и им пришлось расстаться.

Когда Мария вытянулась на кровати и закрыла глаза, пытаясь отдохнуть и успокоить неприятное чувство в желудке, Мэри Ливингстон пришла пожелать ей спокойной ночи. Она немного помедлила, стоя в изножье постели, и при виде любимого и знакомого лица у Марии отлегло от сердца. Ей хотелось откровенно поговорить с Пышкой, но когда она подумала об этом, то поняла, какая пропасть отделяет ее от всей прошлой жизни. Она не могла довериться Пышке и любому из тех, кто знал ее раньше. Не осталось никого, с кем она могла бы поделиться своими тайными мыслями. Никого, кроме Босуэлла.

Без него она осталась совершенно одна.

Они расстались ранним утром. Босуэллу предстояло вернуться в Эдинбург, а потом обратно в Крайтон, а Марии – проехать еще двадцать пять миль до Глазго. Лорд Ливингстон вызвался сопровождать ее и занял место Босуэлла.

По мере того как они продвигались вперед по зимнему ландшафту, все глубже проникая на враждебную территорию Леннокс-Стюартов, Мария испытывала растущее беспокойство. Западная часть Шотландии имела другие порядки и собственных вождей.

По пути они обогнули высокие земляные валы – остатки второй римской стены, носившей имя Антонина, теперь полностью заросшие кустарником. Мария ощутила гнетущую печаль, когда вспомнила, что Дарнли когда-то интересовался древнеримскими руинами. Когда-то он интересовался многими вещами… или ей так казалось.

Неподалеку от Глазго их встретил Томас Кроуфорд, слуга Ленноксов. Его появление напомнило Марии – как будто это могло смягчить оскорбление, – что его хозяин не пожелал лично приветствовать ее.

Трус! Где он? Скрывается в своих покоях в замке Глазго и грызет ногти? Или он просто издевается над ней? Она не могла скрыть презрительный тон, когда сказала:

– Ни у кого нет лекарства от страха.

– Милорд не боится за себя, – ощетинился Кроуфорд. – Он опасается лишь холода и недобрых слов в адрес его сына.

Что за неприятный и гордый тип этот Кроуфорд – впрочем, каков хозяин, таков и слуга.

– У вас есть другие поручения? – спросила она.

– Нет, – признался он.

– Тогда вы свободны, – сказала она и велела своему эскорту объехать его и следовать в Глазго.

Городок, раскинувшийся на берегах реки Клайд, имел вполне невинный и приветливый вид, когда они приблизились к нему. В центре находились замок, собор и примыкавший к нему дворец архиепископа, пустовавший с тех пор, как архиепископ Битон обосновался в Париже, и после того, как Нокс и его сторонники семь лет назад одержали победу. Именно туда направилась королева, когда заходившее солнце окрасило воды Клайда в алый цвет.

XXIV

Дарнли вертел в руках перо. Когда он лежал в постели, горестно размышляя о жестокости Марии по отношению к его собственным чистым помыслам, его охватило внезапное желание сочинять стихи. Он поднялся с мокрых простыней, провонявших потом, и кое-как устроился за маленьким столом. Его слуга Энтони Стэнден моментально оказался рядом, готовый уговаривать хозяина лечь обратно в постель, но вместо этого получил приказ принести перо и чернила. Энтони привык слушаться немедленно и не задавать никаких вопросов – это качество Дарнли больше всего ценил в нем.

Теперь Дарнли, облаченный в ночную рубашку, поверх которой он набросил на плечи меховую полость, сгорбился за столом, размышляя о стихосложении.

– «Радость»… какая рифма, «сладость»? «Не сознавая свою радость, они вкушали эту сладость»… Нет. «Младость»? «Но обожая твою младость»… «Гадость»? Ах…

Он уставился в пространство и позволил словам возникать в своем воображении и выстраиваться стройными рядами, как солдаты. Как замечательно было обладать поэтическим даром! Ах… вот оно.

Он выпрямился и начал писать.

Безупречно! И сразу же, как по волшебству, возник следующий стих:

Боль. Такая изнуряющая, что он бы не смог ее вытерпеть, если бы не знал, что она скоро пройдет. Это давало ему утешение: знать, что он властен над болью и может освободиться от нее. Тогда они с Марией будут вместе навеки. В исторических хрониках их имена всегда будут упоминаться как единое целое.

«Я сделаю нас бессмертными, – подумал он. – Разве можно предложить лучший дар любимому человеку?»

– Ваше Величество, пришел сэр Джеймс Бальфур, – объявил Стэнден.

Теперь с последними строками придется подождать. Дарнли надеялся, что не забудет их; стихотворение должно было заканчиваться словами «Прощайте же, я ухожу». Но нужно вернуться к земным делам. Дарнли приладил к лицу маску из тафты и надел шляпу, чтобы прикрыть проплешины на месте выпавших волос.

– Войдите, – произнес он и гордо вскинул голову.

Бальфур вошел в комнату и, как мог, постарался скрыть отвращение. Он был человеком средних лет, с кожей, напоминавшей тонкую бумагу, которая так туго обтягивала плоскость его лица, что казалась почти блестящей. Он носил волосы короче, чем большинство мужчин, а его глаза были такими светлыми, что походили на хрустальные бесцветные шарики.

– Ваше приглашение делает мне честь, Ваше Величество, – сказал он, опустившись на колено. – Чем могу быть вам полезен?

Прошлой осенью Дарнли помог ему получить назначение на должность секретаря Тайного совета, несмотря на его репутацию «худшего негодяя Шотландии», по праву заслуженную в борьбе с грозными конкурентами: убийство кардинала Битона, разграбление церковной собственности, предательство и богохульство. Бальфур выразил желание служить ему… до тех пор, пока кто-нибудь другой не предложит более выгодное дело. Пока таких предложений не поступало.

– Если бы я захотел, чтобы кто-то погиб при взрыве… как можно организовать это? Я знаю, что пушки взрываются, и видел взрыв потешного замка, возведенного рядом со Стирлингом специально для этой цели. Но если бы кто-то захотел взорвать жилое помещение…

Голос Дарнли дрогнул. Что, если это невозможно? Тогда он будет сильно разочарован. Он ждал, затаив дыхание.

– Это еще весьма молодая наука, Ваше Величество. Порох бывает различной взрывной силы, но в нашем климате он часто отсыревает и вообще не загорается. Гораздо легче организовать такой взрыв в Италии! – Он издал сухой, лишенный юмора смешок, такой же жесткий, как черты его лица.

– К сожалению, это не представляется возможным. – как смеет этот человек насмехаться над ним? Он такой же мерзавец, как и все остальные. – Какой способ действий вы бы избрали применительно к Шотландии?

Бальфур пытался дышать через рот, дабы избежать вони, исходившей от дыхания Дарнли. От него пахло, как на торфяном болоте, в котором разлагается труп.

– Для сильного взрыва порох должен быть плотно упакован в непромокаемую оболочку. Для небольшого взрыва хватит одного бочонка. Но для того чтобы разрушить каменное помещение… для этого понадобится сделать подкоп, – он посмотрел на Дарнли, сердито поджавшего губы. – Или нужно взрывать в доме, где есть склеп или просторный подвал.

– Вы знаете такой дом?

– Вообще-то да, – Бальфур усмехнулся. – У моего брата Роберта есть именно такое жилье – старый дом мэра в Кирк-о-Филде. Но он стоит довольно дорого, и естественно, потребуется компенсировать ущерб, – он скрестил на груди руки. – Это очень накладное убийство. Почему бы не воспользоваться кинжалом? Так гораздо экономнее, тихий и чистый способ.

– Мне не нужно тишины или чистоты! – выкрикнул Дарнли. – Я хочу, чтобы это произвело впечатление!

– Понятно. Разумеется, преимущество взрыва в том, что одновременно можно убить много людей, и если вы смотрите на дело с этой стороны, то оно не такое уж накладное. Кроме того, взрыв уничтожает все улики и служит предупреждением, для понимающих людей, конечно. Они будут знать, что это произошло не случайно.

– Вот именно, – выдохнул Дарнли.

Бальфур поморщился от запаха.

– Вы можете это устроить? – спросил Дарнли.

– Разумеется. Но даже рискуя навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, я должен знать, кого вы собираетесь убить.

– Зачем?

– Потому что даже у меня есть принципы, – жестко ответил Бальфур. – Я не убиваю всех подряд. Есть вещи, непозволительные для моей совести.

– Вот как? – Этот человек был лжецом, он не имел совести: он боялся лишь того, что сам может оказаться жертвой. – Тогда подойдите ближе, и я скажу вам на ухо.

Задержав дыхание, Бальфур наклонил голову к Дарнли.

– Королева, – прошептал тот.

Бальфур вздрогнул, и Дарнли заметил это.

– Теперь говорите, – велел Дарнли. – Можете ли вы это устроить или нет?

Бальфур скосил глаза в сторону и усмехнулся:

– Да, я могу взять на себя такое дело.

«А во сколько обойдется другим попытка предотвратить это? – подумал он. – Пожалуй, я смогу разбогатеть!»

– Хорошо, – сказал Дарнли. – Вы окажете мне большую услугу.

XXV

Мария и члены ее небольшого отряда въехали во двор, спешились и направились ко входу в замок. Хантли, Ливингстон, Гамильтоны и их слуги расположились на постой в городе. Конюхи, держа в руках горящие факелы, увели лошадей. Внезапно Мария в темноте заметила сэра Джеймса Бальфура, выходившего на улицу через маленькую боковую дверь. Он был вынужден пройти к конюшне через дальний угол двора, и хотя капюшон плаща частично закрывал его лицо, характерные бесцветные глаза выдали его.

Почему он здесь? Считалось, что старый приспешник Нокса и убийца кардинала Битона теперь находится в кармане у Босуэлла. Он сам говорил ей об этом. Босуэлл не упоминал о его пребывании в Глазго: очевидно, он этого не знал.

Мария кивнула ему, и он слегка поклонился ей на ходу. Поспешность этого жеста возмутила ее.

«Босуэлл предупреждал меня, – подумала она. – Он говорил об опасности, но не уточнил, какого рода. Несомненно, здесь происходят непонятные вещи… Я нахожусь на вражеской территории, здесь мой муж и его отец могут считать себя настоящими королями».

Придерживая юбки, она медленно поднялась по лестнице в замок. Что ждет ее впереди? Из-за болезни Дарнли пришлось выделить ему несколько смежных комнат для приема лекарств и медицинских процедур.