Дом духов Мур Кристофер
Он сделал большой глоток и отвернулся от бара. Теперь его первоначальный вывод, что Бена убил один из журналистов из его инвестиционного клуба, казался ему абсурдным. Ему не нужно было долго наблюдать за журналистами в пятничный вечер в Клубе иностранных корреспондентов, чтобы понять, что они способны перерезать глотки только друг другу. Самое страшное убийство, на которое мог решиться один из них, было убедить новичка взять вторую порцию еды в буфете: понюхав ее, любая уличная дворняга убежала бы в ночь, визжа от ужаса. Он попытался представить себе, как Пэт в своих дизайнерских туфлях – или Микки в кроссовках с дешевого базара – всаживает пулю в голову Хоудли. Эта картинка развалилась на куски и исчезла. Неправдоподобно. Профессиональные созерцатели смерти и разрушения сами не сеют смерть и разрушение, подумал он. Возможно, этот вывод надо включить в число законов Кальвино по выживанию в Бангкоке. Убийство не принесет его автору славы, а так много других людей охотно убивают интересно и увлекательно, и редакторы в Штатах и Европе с радостью заплатят за статью об этом.
Пэт вложил около двадцати тысяч американских долларов, а Микки – примерно десять тысяч фунтов, что делало их примерно равными партнерами инвестиционного клуба. Членство в инвестиционном клубе Бена было признаком серьезного умопомешательства. Такие мошеннические предприятия привлекали экспатов определенного типа. Кальвино знал этот тип: они верили в серьезные отношения с шестнадцатилетней инь, в богатый выигрыш на азиатских акциях и в мир, где добро всегда побеждает зло. Они вложили сбережения всей своей жизни в инвестиционный клуб Хоудли. Только они не подумали об одном: Бангкокская фондовая биржа рухнула, как якорь на мелководье, и застряла в илистом дне.
Кальвино взял свой двойной скотч и подошел к их столику.
– Не возражаете, если я присяду? – спросил он у Пэта.
Крейн посмотрел на покрой его костюма и отреагировал:
– Почему бы и нет?
Он посмотрел на визитную карточку, которую вручил ему Кальвино – частный детектив, адрес его офиса на Сукхумвит, – передал карточку Микки и сказал:
– Я раньше уже разговаривал с вами.
– Когда умер Джефф Логан, – ответил Винсент, наблюдая за тем, как Крейн теребит полотенце у себя на шее. У него был небольшой тик вокруг левого глаза.
– Частный сыщик? – спросил Микки, поднимая глаза от визитной карточки.
– Я расследую смерть Бена Хоудли.
– Бен умер некрасиво, – заметил Микки резким тоном. – Его убили, черт подери.
– Выстрелом в затылок, – прибавил Пэт Крейн.
– Джефф Логан вкладывал деньги в клуб Бена? – спросил Кальвино, глядя прямо в глаза Пэту и ожидая его реакции. Ему не пришлось долго ждать.
– Пару тысяч. Я и сам вложил несколько долларов, – ответил он.
– И как получилось? – спросил Кальвино, поднимая свой бокал.
Левый глаз Пэта задергался.
– Как и все китайские бега. Ты теряешь свою рубашку и понимаешь, почему французы едят лошадей без зазрения совести, – сказал он.
– Сколько ты потерял? – спросил его Микки. Кальвино нравилось, когда кто-то другой задает нужный вопрос.
– Пару тысяч, – солгал Пэт.
– Ты получил что-нибудь обратно?
– Около сорока процентов, – ответил он и снова солгал. Крейн был слегка пьян от выпивки за полцены. У них была прочная основа для взаимного дружеского доверия.
– Это была хорошая ирландская инвестиция, – сказал Пэт. – Вложи сто процентов, получи сорок процентов через шесть месяцев, и, считай, тебе повезло, что ты не потерял все деньги.
– Людей убивают за проигрыш, – произнес Кальвино.
– Друг мой, людей убивают за выигрыш. Это Бангкок, – ответил Микки.
Этот ответ вызвал у Винсента улыбку.
– Есть предположения, кто мог захотеть его убить? – спросил сыщик, когда официант поставил на стол очередную порцию выпивки на всех. В клубе, где почти никто не ставил всем выпивку, это сразу же принесло ему популярность и очень помогло преодолеть предубеждение, вызванное тем, что Кальвино явился в костюме и при галстуке, а также тем, что ему позвонили в клуб.
Микки с невозмутимым видом маленькими глотками пил из своего бокала. Сидящий напротив Пэт пожал плечами и быстро закивал головой, как это делает профессиональный боксер во время боя с тенью между раундами.
– Разве тайцы не арестовали какого-то парня из Исана?
– Этот парень мертв, – ответил Кальвино.
– Бен мертв, Джефф мертв… Теперь вы говорите, что тот парень, что убил Бена, тоже мертв? – спросил Микки и слишком сильно стукнул бокалом, ставя его на стол.
– Для начала, – сказал Кальвино.
За этим столиком он ничего не мог выяснить. Бен для них стал историей, неудачным вложением денег, о котором они старались забыть. Кто его убил, их не очень-то интересовало. По мнению журналистов, копы уже поймали убийцу. Кальвино уже собирался встать из-за стола, когда Пэт тяжело откинулся на спинке стула с мрачным выражением лица.
– Бену следовало послушать Филипа. Он знал, когда выйти из игры. Кто-то говорил, что он не потерял ни гроша, – произнес Пэт.
– Брокеры играют и не проигрывают, – прибавил Микки.
– Бен всегда говорил: «Филип сказал это, Филип думает так…» Но Бен облажался. Филип, по его словам, говорил ему, что надо соскакивать в июле. И что он делает? Он ждет до ноября, а потом продает. – Пэт допил свой бокал и подозвал официанта за следующей порцией.
– Вы говорили с Филипом? – спросил Кальвино.
– Конечно, я с ним говорил. Он сказал, что Бен облажался.
На лице у Микки было написано отвращение.
– Ты веришь этому кретину?
– Почему бы и нет? – спросил Крейн, и улыбка исчезла с его лица.
– Мы облажались, приятель. Мы отдали Бену наши деньги. Давай винить того, кого следует. Нас всех лихорадило шесть месяцев. Это правда, черт бы ее побрал. Мы сами облажались.
Кальвино взглянул на часы и встал как раз в тот момент, когда в клуб вошел Бартлет. Ему показалось странным, что он нес в руке чемодан.
– Ну, я вижу, ты нашел, кого расспросить, – сказал Бартлет Винсенту, кивая Кейну, а потом Норману.
– Бартлет, ты потерял деньги из-за Бена? – спросил Пэт, поднимая свой бокал, будто в знак приветствия.
– А кто не потерял? – спросил Бартлет, пытаясь увести Кальвино от столика. У него был встревоженный вид, он перекладывал чемодан из одной руки в другую.
Когда они уже отвернулись от столика, Микки крикнул вслед Кальвино:
– Филип и его друзья с Силом-роуд тусуются в «Африканской Королеве». – Он подался вперед и следил за ударом на бильярдном столе. – Может, он сможет тебе помочь.
Пэт Крейн поймал взгляд Бартлета.
– Когда мы увидим твою статью о джао по?
Этот вопрос заставил репортера вздрогнуть, он смутился.
– Я отошлю ее на следующей неделе. У меня есть кое-какой материал. – Он потер ладони и пожал плечами. У него был вид человека, которому хочется сбежать, но выражение лица Кальвино удерживало его.
– Куда ты собрался, Бартлет? – спросил Кейн.
– Получил задание. Секретное, сам понимаешь.
Пэт покачал головой и зевнул.
– Больше похоже на бегство с визой.
– Это место – «Африканская Королева» в Патпонге? – спросил Кальвино, игнорируя Бартлета и Крейна.
– Да, это она, – ответил Микки громко, его голос разнесся по бару. – Единственное место в Патпонге.
Слово «Патпонг» заставило рывком повернуть голову высокого американца по имени Джек, который все еще не определил риск подцепить СПИД на Стрипе. У него было лишенное выражения, сероватого цвета лицо.
Пора было уходить из клуба. Идя вслед за Бартлетом Кальвино проходил мимо бильярдного стола, когда почувствовал, что кто-то идет следом за ним. Его рука машинально потянулась к пистолету под пиджаком.
– Погодите, приятель, – окликнул его запыхавшийся голос. – Вы идете в Патпонг? – Кальвино кивнул, повернулся и пошел прочь. – Погодите, я пойду с вами. Мне очень нравится Патпонг. Пять лет назад это было прекрасное место. Я был в Бомбее, делал репортажи для нигерийской «Драм». Приехал только вчера вечером. Я хочу снять девочку. Но смертельно боюсь СПИДа. Сегодня я возьму девочку. Есть идеи?
– У нас назначена встреча, – сказал Бартлет, который был на целую голову ниже приставалы.
– Думаешь, я тебе помешаю, коротышка?
Бартлет поставил свой чемодан и сделал шаг вперед.
– Брось, – сказал Кальвино.
– Что бросить? – По какой-то причине незнакомец пересек ту невидимую границу гнева, где угроза быстро превращается в действие.
Винсент стоял между Бартлетом и незнакомцем по имени Джек. Он обернулся и толкнул Джека в грудь, легонько. Кий в руке последнего соскользнул вниз так, что толстый и тупой конец можно было быстро использовать как дубинку.
– Остынь, парень.
– Эй, не нарывайся, – ответил тот, держа кий как бейсбольную биту.
– Никто и не нарывается. Мы просто хотим уйти.
– Вы два педика?
В баре стало тихо, слышалась только болтовня комментаторши Си-эн-эн. Кальвино сказал себе: «Брось этого болвана, и пошли отсюда, пока ничего не случилось».
Он уже отворачивался, держа руку на плече Бартлета, когда Джек сделал свой ход. Винсент увидел, как он сделал яростный, но неточный выпад кием. Сыщик легко увернулся, схватил руками кий, а потом сильным ударом снизу вверх врезал ему между ногами. Джек упал на колени, как человек, охваченный неожиданным порывом религиозного рвения во время церковной службы. Винсент ждал, когда он поднимется, но Джек получил достаточно, и у него хватило ума не вставать.
– Хорошая работа, Кальвино, – сказал Бартлет, глядя на Джека, который теперь стал на голову ниже, чем он, склонил голову к плечу и посмотрел на него сверху. – Пока, малыш, – бросил он Джеку.
Роберт, облокотившийся локтями на стойку бара, смотрел, как Джек все еще корчится на полу, раскачиваясь взад и вперед.
– Надеюсь, ты надел презерватив, Джекки. Никогда не знаешь, где побывал этот кий.
* * *Шагая через стоянку для автомобилей у «Дусит Тхани», Кальвино гадал, почему такие люди, как этот болван из бара, так далеко продвигаются по плохо вымощенной дороге жизни. Рано или поздно кто-нибудь или что-нибудь сбивает их с ног. Он знал, каково падать. Когда-то его столкнули с вершины жизни, но это было очень давно.
Бартлет подошел к новому белому «Мерседесу», поставил свой чемодан на тротуар, сунул руки в карманы и робко взглянул на Кальвино.
– Я бы и сам с ним справился, – сказал он.
– Конечно.
– Не говори «конечно». Это правда. Он связался не с тем человеком. Он этого не знал. И ты тоже. – Бартлет вытащил из кармана маленький пистолет и прицелился в Кальвино.
– Чанчай, – произнес Винсент, глядя в темноте на оружие.
Бартлет кивнул.
– Мне предложили большие деньги, чтобы я тебя убил. Полагаю, ты доставил людям много неприятностей. Они сунули этот пистолет мне в карман. И десять тысяч долларов на расходы в чемодане. Все, что мне нужно сделать, это убить тебя и ехать в аэропорт Дон Муанг. Только…
– Только что? – спросил Кальвино.
Стоя у отеля «Дусит Тхани», они находились на полпути между святилищем Эраван и Патпонгом. Перекресток. В этом месте надо было выбирать – ехать к святилищу и молиться или идти в Патпонг и пить, и найти женщину на ночь. Позади него возвышался большой, освещенный дом духов на стоянке у «Дусит Тхани».
Бартлет улыбнулся и бросил ему пистолет.
– Они сумасшедшие.
Кальвино поймал пистолет и посмотрел на него при свете от дома духов. Это был русский тульский «коровин» двадцать пятого калибра[27], карманный пистолет. Он взглянул на Бартлета, который собирался уйти.
– Куда ты собрался?
– В аэропорт.
– Спасибо, – сказал Кальвино и положил пистолет в свой карман.
– Мне показалось, что они настроены решительно. Они найдут кого-нибудь другого, – сказал репортер, повернулся, поспешно зашагал через стоянку и утонул в толпе людей на улице.
* * *Любой человек, произносящий в Нью-Йорке выражение «дом духов», рисковал нарваться на непонимание. Нью-йоркцы решили бы, в зависимости от того, к кому вы обратились, что вы спрашиваете, как пройти в бар, или интересуетесь ямайским вуду. Никто в Бангкоке не путал то место, где пьют и снимают женщин, с тем местом, куда приходят молиться и просить денег на выпивку и женщин. В эту ночь Кальвино должен был умереть позади дома духов. Ему было непонятно, почему Бартлет бросил ему пистолет. Не хватило смелости? Или он никогда и не собирался его убивать? Или драка в клубе заставила его передумать, когда Винсент не дал хаму его ударить? С таким человеком, как Бартлет, никогда нельзя знать наверняка.
Кальвино шел по пути Бена Хоудли. Идя по следам покойника, он пошел в Эраван, в Клуб иностранных корреспондентов и теперь решил, что настало время дать ответное представление в «Африканской Королеве». Ему хотелось увидеть выражение на лицах, когда он войдет в дверь, по-прежнему живой, и все так же пойдет прямо к ним. Он пытался представить себе, что именно ему нужно. Никто не приходит в Эраван без каких-либо желаний, как и в Клуб иностранных корреспондентов, и в Патпонг. Раньше ответ был простым: Винсент хотел узнать, кто убил Бена. А теперь он хотел получить ответ на другой вопрос: кто тот полицейский и те бирманцы, которые превратили Бангкок в поле смерти. Кто стоит за их жадностью, их стремлением к власти? Может быть, они научились жить, не чувствуя вины, но они никогда не смогут подавить тревожное предчувствие, что когда-нибудь настанет очередь угнетенных. Винсент достал русский пистолет и провел пальцем по короткому стволу. Он был похож на детскую игрушку. У Кальвино был особый закон насчет желаний: если ты понял, чего хотел человек, – это всегда нелегко, потому что в большинстве случаев даже живые этого не знали, – следующим шагом надо понять, кто встал у него на пути.
У него было предположение о том, чего добивался Бен и как он встал на пути сил, далеко превосходящих все, с чем ему доводилось сталкиваться, и как они сокрушили его. А та старуха в Клонг Той видела слезы в глазах крокодила. Эта мысль заставила Кальвино содрогнуться, и он опустился на колени рядом с домом духов на парковке отеля «Дусит Тхани». Разрядил пистолет, высыпав пятнадцатимиллиметровые патроны на землю. Потом наклонился и положил его за тарелкой с ананасом и апельсинами. Там бон – делать заслугу – было тайским выражением, когда приношение делали Будде в храме. В доме духов применяли тайское выражение лиан пи – усмирять духов. Лиан пи Вичая был мешочек героина. Имя Бунмы, того катои, которого Кальвино убил над баром «Африканской Королевы», значило «заслуга приходит». Стоя на коленях, Винсент думал о защите и заслуге; его мысли были полны тайским словом бун. Заслуга была сделана, заслуга пришла. Но заслуги было недостаточно; она была для следующего мира. Чтобы выжить в этом мире, требовалась защита мирских богов. Как человек с загубленной верой Кальвино просил духов дома духов об одном: о возможности вернуть хоть часть веры в этот мир и в следующий, той веры, которая у него когда-то была. Там бун или лиан пи всегда были такой смесью: заслуга или защита рождались, когда ты отдавал то, в чем нуждался. Отдавал нечто ценное за что-то еще более ценное. Что было такой вещью для Вичая? Что искал парень в доме духов общины?
Кальвино пытался вспомнить молитву, одну из тех молитв, которые запомнил, когда был служкой в алтаре. Но его память была пуста. Он вспомнил, как Кико прилаживала золотой листик на ухо слона в Эраване. Это воспоминание вызвало у него улыбку. Позже она размазала золотой листик по его руке. Это на счастье. Потом ему пришло в голову, что вера его детства принесла то, что было потеряно: чувство покоя, которое приходит, когда ты не боишься.
Ему все время везло, подумал Кальвино, поднимаясь на ноги. Он подумал о том, сколько сотен людей шли в бар «Африканская Королева» в поисках святилища иного рода, где им повезет. А потом были парни вроде Бена, которые питали честолюбивые надежды получить прибыль из каждого святилища в Бангкоке. Он снова посмотрел на русский пистолет. Его лиан пи духам этого места сделан, и он пошел прочь, бежал с парковочной площадки, как человек, который чувствует себя под защитой мирских богов.
Глава 17
Фотофиниш
Перед универмагом Робинсона толпа уличных детишек погналась за Кальвино с криками:
– Мистер, вы хотите мальчика? Можно сделать, можно доставить вам удовольствие…
Это были покинутые, бездомные дети, восьми, девяти, десяти лет. Дети с голодными глазами на тонких, как спички, ножках, они бегали от одного прохожего к другому, от одного мошенника к другому, оценивая каждого фаранга – что ему надо? Он покупатель? Или охотник до маленьких мальчиков? Кальвино зашагал быстрее, не обращая на них внимания.
На него налетела другая группка ребят, сжимающих в руках товарные чеки универмага: собрав достаточно чеков, они получали подарки, предназначенные для активных покупателей магазина. Их быстрые худые тела преградили Кальвино путь к отступлению. Он боялся смотреть в их поднятые лица, лица детей, вымаливающих то, чего больше не существовало на этих улицах, – человечность.
В конце концов дети сдались, повернули назад и побежали за другим фарангом. Кальвино пробирался вперед, но медленно. Восемь лет назад человеку на костылях требовалось минут десять, чтобы добраться от универмага Робинсона до входа в Патпонг. Теперь полузащитник «Нью-Йорк Джайентс»[28] с трудом мог бы сделать это за двадцать минут. Он протискивался по краю тротуара, превращенного в базар торговцами с самодельными деревянными тележками, столиками, одежными стойками, китайскими велосипедами, детскими колясками, проволочными клетками с пушистыми животными, кадками с мороженым на сухом льду, тележками со свежими фруктами. Все это было втиснуто в массу извилистых, узких проходов, открывающихся и закрывающихся, словно началась какая-то крупномасштабная миграция торговцев. Продавцы, которые пытались отодвинуться назад в узком, тесном туннеле, натыкались на гирлянды голых электрических лампочек и неоновые трубки дешевых стрип-баров. Тысячи хлопчатобумажных рубашек, ремней, джинсов, аудиокассет, игрушечных кроликов, собак, белок, козлиных черепов, перьев редких птиц, серебряных украшений и медных Будд, а также десятки уличных прилавков с едой, пропитавших отравленный воздух запахами, несущимися от столиков, стульев и тележек.
Горький Боб однажды сказал ему, что пресытиться Бангкоком означает идти по этому проходу и уже не замечать женщину из горного племени, продающую мунтжака или какого-то другого животного из первой десятки в любом списке вымирающих животных. Или, если ты все-таки заметил мунтжака, то будешь гадать, выросла ли его цена с прошлого года как показатель инфляции в Бангкоке.
Было уже поздно, но тротуар все еще заполняла толпа туристов, движущихся со скоростью стада, щиплющего свежую травку. Масса людей, которые шли и останавливались, словно связанные между собой скрытой системой коммуникации. Кальвино подумал о том, добрался ли Бартлет до аэропорта Дон Муанг.
Он протиснулся в узкое пространство между десятками покупателей, стремящихся совершить выгодную покупку, и вышел на Стрип – как местные жители называли Патпонг. Когда он в последний раз поворачивался спиной к Силом-роуд, с ним была Тик, а Вичай с двумя друзьями сидел перед «Африканской Королевой». Теперь в живых остались только он и Вичай. Время перевалило за полночь, и на Стрипе было полно туристов. Центр Патпонга – сой, протянувшаяся между улицами Силом и Суравонг, – представлял собой огромное скопление уличных торговцев, стоящих за сотнями прилавков, а напротив стояли десятки зазывал с пластиковыми карточками, на которых было написано «киска бросает дротики», «киска пьет колу», «киска курит сигареты» и тому подобное, так что ты начинал верить, что нет ничего такого, чего не сможет сделать женская вагина. Эти карточки напомнили ему о том, какая тонкая грань отделяет его сон с угрем от реальности живых представлений на Стрипе.
Стать зазывалой означало сделать шаг вперед в карьере для такого парня, как Вичай или один из тех ребят, которые обрабатывали фарангов вокруг универмага Робинсона. К тому времени, когда они получали повышение и выходили на Патпонг, у них уже были договоренности о комиссионных с барами; они сбивались в волчьи стаи, тайно носили оружие, затевали драки и нападали в ответ на малейшую провокацию, нападая на жертву бандой по десять человек или больше. Человечность исчезала, и никакая новая защитная стена морали не останавливала их в погоне за легкими деньгами.
Именно против того, что тревожило Кальвино в Патпонге, сражалась Кико, работая в Клонг Той. Это заставляло верить в то, что некоторые жизни не имеют никакой ценности, это бросовые жизни; что некоторые люди потеряли право на защиту личности. Он подумал о том, как жестоко убили Тик в той гостинице – ее препарировали, как лягушку. А мальчишек в грузовике под скоростной магистралью бросили с перерезанным горлом. При воспоминании об этих смертях у него по коже поползли мурашки.
* * *Зазывалы у входа в «Африканскую Королеву» были смирными, почти пассивными по меркам Патпонга. Они едва взглянули на Кальвино, когда тот вошел сквозь черную занавеску на дверном проеме. В полночь бар был полон экспатов; здесь была постоянная клиентура, которая больше всего ценила девочек-подростков, работающих на Стрипе. Полдюжины девочек танцевали на двух сценах, у каждой были большие груди и тонкая, как у песочных часов, талия. Это сделало бы их «Любовницей месяца», если бы они родились белыми, блондинками с голубыми глазами, и в такой стране, как Америка, где красота была редким товаром. В «Африканской Королеве» красота была общим правилом. Это было место, где инвестор мог купить девушку и использовать ее в качестве украшения плавательного бассейна.
Кальвино уже три дня оставлял сообщения в офисе Филипа Ламонта, с тех пор как узнал, что номер нового «Мерседеса», выехавшего из двора Даенг на Сой 42, зарегистрирован на его компанию. Ламонт игнорировал его звонки. Ратана имела частную беседу с личным секретарем Ламонта, но это ничего не дало. Винсент выкопал пару фотографий Филипа Ламонта из справочного отдела газеты «Бангкок пост». Одно время он регулярно появлялся в колонке, посвященной общественной жизни. Дело фондовой биржи набирало обороты, и появление в новостях могло быть способом расширить список клиентов и объем прибыли. В течение полутора лет Ламонт также три-четыре раза появлялся в разделе деловых новостей. Одно интервью было подписано именем Бена Хоудли.
Кальвино заметил Ламонта, сидящего за столиком рядом с циветтой. Из дырки на месте уха торчала свернутая банкнота в сто батов. Обнаженная по пояс инь в бикини-стрингах оседлала Ламонта и танцевала, сидя у него на коленях, под «Стену» «Пинк Флойд». Стриптиз на коленях у посетителя был фирменным блюдом бара «Африканская Королева». За плату, равную стоимости выпивки для девушки, инь садилась на колени посетителя и подпрыгивала вверх и вниз под музыку, хихикая и корчась, подобно морскому окуню, проглотившему крючок. Она перегнулась и взяла зубами стобатовую купюру из ушной дырки циветты. Ламонт рассмеялся, и его друзья тоже.
В смехе Филипа звучала уверенность, которую рождали представительские средства, большая зарплата и костюм от портного. Через мгновение смех сменился бледной улыбкой. Он носил очки в круглой оправе, и инь развлекалась тем, что дышала на них, чтобы они запотели. Его кожа выглядела бледной рядом с лицом девушки. Его русые волосы поредели надо лбом и были зачесаны назад, как это делают люди, стесняющиеся своей лысины; такая прическа покупала им еще несколько лет стриптиза на коленях с девочками-инь в «Африканской Королеве». Ламонт был похож на тех мужчин, которым не нравится, когда инь называет его «папочкой» и просит двойную плату, как со стариков, которые просят их погладить там, где им приятно.
В баре было много народу, и Ламонт сидел в центре кружка друзей, также одетых в деловые костюмы. Кальвино заказал двойной «Меконг» с содовой у боковой стойки бара. Рядом с ним у стойки сидел низкорослый фаранг средних лет с круглым лицом, обвисшими каштановыми усами, двойным подбородком и покатыми плечами, и обнимал рукой юную инь. Внимание Винсента привлек его громадный живот – мешок плоти, свешивающийся над поясом его темно-розовых брюк из акульей кожи. Инь окунула кончик его галстука в виски с содовой, что-то шепнула на ухо и убежала.
– Раньше все было не так. Теперь девушки жадны до денег, – произнес незнакомец, рассматривая ущерб, нанесенный своему галстуку. – Теперь им нужны гамбургеры из «Макдоналдс».
– Или медицинская страховка, – сказал Кальвино.
Он решил, что чужак имеет в виду цену за пятнадцатиминутный стриптиз-танец на коленях. Сколько раз он слышал, как фаранг с длинным вздохом говорит: «Раньше все было не так»? Этой бангкокской болезнью заражались долго прожившие здесь экспаты.
Он сполз с табурета у бара и увидел белую доску с несколькими вертикальными колонками надписей на тайском языке, прячущуюся рядом с дверью, ведущей к туалетам. В большинстве баров на такой доске писали порядок танцев, указывая номер каждой танцовщицы в длинном ряду. Справа от порядка танцев был еще один список: номера девушек, которых купили на выход. Танцовщицы демонстрировали свои пластиковые бирки с номерами и носили их на своих джи-стрингах. Кальвино попросил одну инь показать ему на доске номер 16. Номером 16 была та инь, которая сидела на коленях у Ламонта. Она показала на доску. Кальвино примерно высчитал, что номер 16 может уделить еще десять минут танцу на коленях до того, как наступит ее очередь выйти на сцену для очередного выступления. Винсент дал инь двадцать батов и скользнул в дверь рядом со сценой. Посмотрел на лестницу справа. Бунма в прошлый раз ждал наверху, чтобы прикончить его, когда он стоял на этом месте. На этот раз Кальвино отвернулся от лестницы и пошел мимо инь и клиентов, стоящих в узком коридоре.
Перед самым входом в туалет он услышал, как кто-то позвал его по имени. Голос доносился изнутри маленькой ниши, заваленной коробками, заставленной вешалками с уличной одеждой инь и прочей чепухой. Взявшись за рукоятку пистолета под пиджаком, Кальвино шагнул в нишу. Он увидел кроссовки «Рибок» и рукав ковбойской рубахи, затем из-за груды коробок показалась голова Вичая.
– Помогите мне, – произнес он. – Прошу вас, кхан Уини.
Винсент пробрался в нишу, нырнув под вешалку с одеждой, и опустился на колени рядом с Вичаем. Его руки и ноги были связаны веревкой, и все же парень как-то ухитрился вытащить кляп изо рта. Он похож на испуганного ребенка, подумал Кальвино. Интересно, таким ли видела его Кико. Вызывающий, крутой уличный пацан исчез, и его неожиданно сменил испуганный мальчик в ковбойской рубашке.
– Кто это сделал? – спросил Кальвино.
– Очень плохой человек. Он хочет сделать мне плохо. – Вичай сморгнул слезы.
– Чанчай?
Вичай кивнул. Его губы задрожали, когда он попытался произнести имя Чанчая. Винсент сжал плечо парня, потом достал перочинный ножик и перерезал веревки.
– Иди со мной, – предложил он.
– Нет, не могу. Они меня увидят. Может быть, захотят сделать мне плохо. Я не знаю. Это для меня нехорошо.
Настаивать и спорить с Вичаем было бесполезно. Другой выход тоже не устраивал сыщика: подхватить Вичая на руки и вынести его, отбивающегося и орущего, через толпу инь, зарабатывающих выпивку на сцене и в баре, стриптизерш, сутенеров и вышибал.
– Я вернусь за тобой, – пообещал Кальвино.
– Правда? – В голосе парня звучали удивление и надежда. – Вы вернетесь за мной?
– Иди наверх и спрячься. Не оставайся здесь. После закрытия я вернусь за тобой, – распорядился Винсент, прижав палец к губам.
Одна из инь переодевалась в уличную одежду у вешалки над ними, готовясь уйти с купившим ее клиентом. Она разговаривала с подружкой о смешном толстяке в розовых брюках из акульей кожи: они планировали вырубить его наркотиками в отеле. Инь взяла свою одежду и внезапно исчезла. Вичай инстинктивно обхватил руками Кальвино, как ребенок в поисках защиты родителей.
– Они это сделали, потому что ты оставил героин в доме духов? – прошептал Кальвино после того, как инь ушла.
Его голова задергалась, он быстро кивал.
– Кончено. Я им сказал.
– Почему? – Кальвино всматривался в лицо мальчика, снова затуманившегося от избытка чувств.
– Что они сделали с Тик.
Он оторвал рукав своей ковбойской рубахи. Внутри был спрятан негатив. Вичай осторожно отрывал ткань, пока негатив не выскочил наружу, и протянул его сыщику. Тот поднес его к свету и увидел смутные очертания двух фигур. Посмотрел на Вичая.
– Кто они?
– Чанчай и фаранг. Я сделал снимок для Чанчая. Он не знает, что я его сохранил. Он хотел заставить фаранга бояться. Я подумал, фаранг боится. Может, и он боится. Поэтому я сохранил.
Умный мальчик, подумал Кальвино. Негатив был козырным тузом Вичая в беде, и, глядя на парня, он понял, что тот принял решение довериться ему.
* * *Когда Винсент вернулся в бар, «Стена» уже закончилась. Номер 16 слезла с колен Ламонта и поднялась на сцену, где теперь исполняла танец для большего числа зрителей. В «Африканской Королеве» началась пересменка танцовщиц: одни заканчивали выступление на обеих сценах, другие занимали их место. Клиенты, которые умирали от желания отлить, но не хотели оторваться от стриптизерши на коленях, направились к туалетам; девушки, спускающиеся со сцены, подыскивали старых или новых клиентов, которые угостили бы их выпивкой. Кальвино вернулся к бару за своим бокалом. Толстый незнакомец в брюках из акульей кожи исчез.
– Сыщики – разбойники, – произнес один из друзей Ламонта, когда Винсент подошел к их столу.
– Брокеры и джокеры, – сказал Кальвино, вручая Филипу свою визитную карточку.
Тот поднял на него взгляд.
– Так это вы доставали мою секретаршу угрожающими звонками? – произнес Ламонт с английским акцентом. – Я уже собирался сообщить в полицию о преследовании. – Он рисовался перед друзьями, которые рассмеялись его шутке.
– В полицию? У вас есть друзья в управлении? Забавно, это один из тех вопросов, которые я собирался вам задать, – ответил Кальвино, отстраняя инь, которая начала свой обычный спектакль, поглаживая его по бедру; в баре это означало, что девушка просит поставить ей выпивку. Она сердито взглянула на него, повернулась и в гневе удалилась. Винсент сел рядом с Ламонтом.
– Отказываете девушкам. Им это не нравится. Что именно вам нужно? Счет? Совет? Управление финансами? Неприятности? – Тон Ламонта стал деловым.
– Задать несколько вопросов о Бене Хоудли.
– Бен Хоудли? – переспросил Ламонт тоном одновременно шутливым и саркастическим. – Завтра его похороны. Он был моим другом. Мы вместе ходили в школу. Его убил токсикоман. Конец истории.
– Как насчет инвестиционного клуба Бена, нелегального? Он покупал акции на Таиланской фондовой бирже через вас?
Ламонт ничего не ответил, перевел взгляд на сцену и послал воздушный поцелуй номеру 16, которая дугой выгнула спину, подняв груди, как подношение, от которого трудно отказаться.
– Я поговорил с некоторыми из инвесторов, – сказал Кальвино, подчеркнув слово «инвесторы». – У меня возникла мысль, что Бен поручал вам вести ежедневные операции. А почему бы и нет? Он написал о вас очень лестную статью в «Бангкок пост» в апреле прошлого года.
– Вы полицейский, мистер Кальвино?
– А вы брокер?
Тот расплылся в улыбке.
– Разыгрываете комедию, да?
– Не нахожу ничего комичного в том, что человеку стреляет в затылок кто-то из его знакомых.
Ламонт вытащил бумажник и сунул две банкноты по пятьсот батов в пластиковую чашку, набитую счетами за выпивку. Соскользнул со своего сиденья, не попрощавшись с друзьями, и не стал ждать сдачу. Винсент догнал его в маленьком переулке перед «Книготорговцем». Ламонт уставился на выставку компьютерных книг в витрине магазина, держа руки в карманах, словно ждал. Он мог оторваться от Кальвино в толпе, зайти в другой бар или скрыться в боковой улочке. Сыщик остановился рядом с ним.
– Продавать компьютерные книги в Патпонге, – задумчиво произнес Ламонт и вздохнул. – Бен как-то сказал, что компьютеры вырабатывают зависимость быстрее, чем женщины. И вот, посмотрите. Может, он был прав.
Нервная, пустая болтовня, подумал Кальвино.
– Вы покупали и продавали для инвестиционного клуба Бена?
Ламонт кивнул в ответ.
– Это преступление? – спросил он почти небрежно.
– Не вижу в этом преступления.
– Тогда почему вы мне надоедаете?
– Потому что у меня есть теория насчет вас с Беном и фондовой биржи. Инвестиционный клуб начинался как одно предприятие, но потом превратился в нечто иное. Вы – тот человек, которому нравится видеть свои фото в газете. Вам нравится «Африканская Королева». Люди на Стрипе начали думать… может, Филип Ламонт сумеет помочь нам с этой маленькой проблемой.
Ламонт выглядел усталым, у него были черные мешки под глазами, и он смотрел на Кальвино с настоящей ненавистью.
– С какой маленькой проблемой?
– Деньги, много денег от операций бирманцев по контрабанде наркотиков из порта Клонг Той. И кто-то сказал: «Эй, Ламонт – хороший парень, почему бы не попросить его помочь?» А вы подумали: «Почему не использовать инвестиционный клуб Бена? Пропустим деньги за наркотики через клуб». Скажите мне, когда станет тепло.
Ненависть исчезла с лица Ламонта. Капельки пота высыпали у него на лбу, он старался смотреть прямо перед собой на выставку компьютерных книг.
– Бен умер. Оставьте все остальное в покое, мистер Кальвино.
– Вы втянули Бена в эту сделку. Вам нужна была помощь, друг, человек, который сможет предусмотреть все возможные случайности. Я кое-что проверил. Вы с Беном вместе учились в Хэрроу. Вы дали ему прозвище «Червь». Наверное, потому, что он любил садоводство. Может быть, вы вместе гуляли. Может, вместе изучали историю. Может быть, вы вдвоем списывали на экзаменах. Рано учились срезать углы. У меня есть много «может быть» насчет вас с Беном, но вы уже уловили идею. У вас была возможность и предыстория, чтобы провести аферу через группу фарангов, не умеющих отличить сделку с обратной премией от отзыва. Только что-то не сложилось, и я думаю, именно вы знаете, что произошло.
Ламонт повернул кольцо-печатку с рубином на левой руке против часовой стрелки. Это был нервный тик.
– Бен был моим другом. И точка, – сказал он, уворачиваясь от зазывалы, ринувшегося за туристом в зеленых шортах, коричневых носках до лодыжек и сандалиях.
– Но вы поссорились, – произнес Винсент, блефуя. – Бен надул вас с деньгами. И поэтому вы его убили.
Ламонт отвел взгляд от окна, пытаясь понять выражение лица Кальвино. Говорит ли он серьезно, враждебно, гадает или сошел с ума?
– Я не убивал Бена.
– Но вы, возможно, знаете, кто его убил.
Ламонт огляделся вокруг и вздохнул.
– Они вас убьют, мистер Кальвино.
– Кто – они?
В глазах Ламонта плясали насмешливые искры.
– Думаю, вы уже это знаете. – И прибавил: – Вы не сможете их тронуть. Никто в Бангкоке не сможет.
Винсент поманил пальцем Ламонта, и тот последовал за ним в ночной ресторан за углом. Они сели за угловой столик напротив кабинки, занятой толстым катои, говорившим с американским акцентом, и его компанией из трех юных мальчиков из бара с прилизанными черными волосами. Кальвино заказал две чашки кофе.
– Почему вы рассорились с Беном? И не говорите мне, что сделки не было или что вы не помните.
– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил тот.
– И каким был ваш улов?
Он играл с зубочисткой, медленно отламывая маленькие кусочки и бросая их на стол.
– Два миллиона долларов.
Кальвино попытался не выказать удивления, но не сумел. Сколько наркотиков и денег проходило через порт Клонг Той – вот вопрос, на который он не знал ответа. Сыщик с самого начала чувствовал, что клуб мелких инвестиций не был достаточным основанием для смерти Бена и всех смертей, последовавших за ней. Если доля Ламонта составляла два миллиона, и еще два миллиона для Бена, тогда общая стоимость наркотиков должна была доходить до полумиллиарда долларов. Так много денег никак нельзя отмыть через местную фондовую биржу.
– Два миллиона для этих людей – это ничто. Так, мелочь, – сказал Ламонт, который, начав говорить об этом деле, уже не мог остановиться.
– Вы отмывали свои собственные деньги через клуб, а остальное превращали в наличные или золото, – вслух гадал Кальвино.
По тому, как приподнялись уголки верхней губы Ламонта, он понял, что догадка его попала в цель.
Бен купил трех слонов из тика почти в натуральную величину, и они обошлись ему в круглую сумму. Спрятанные в них четыре миллиона долларов превратили слонов в разумное капиталовложение. Мог ли Филип Ламонт, соученик по Хэрроу, прикончить друга за пятьдесят кусков? Это был тот самый человек, владелец нового «Мерседеса», которого заметил Кальвино, когда он выезжал из двора Даенг. Эта машина стоила в Бангкоке сто пятьдесят тысяч долларов. Кальвино никогда не думал, что кто-то мог прикончить Бена за вшивые пятьдесят тысяч.
– Только одна мелочь, – начал было Винсент, а потом замолчал.
– Какая мелочь? – спросил Ламонт слишком быстро.
– Бен вам никогда не платил.
Филип сердито смотрел на сломанную зубочистку.
Читать бесплатно другие книги:
