Звонок мертвецу. Убийство по-джентльменски (сборник) Ле Карре Джон
Воображение, чувство — обратимся-ка лучше к логике, к тому, с чего все началось, к беседе. Что же в ней было такое, что она закрутила этакую цепь событий? Да, да, ну, конечно, беседа-то проводилась в неформальной обстановке — что правда, то правда. Прогулка по парку ведь скорее напоминала времена Оксфорда, чем Уайтхолла. Прогулка в парке, кафе в Миллабэнк, доверительная, спокойная беседа — что там говорилось — процедура для органов весьма необычная. Ну, и что же из всего этого можно заключить? Так-так-так… Служащий Форин Оффис, прогуливаясь в парке, серьезно, честно, задушевно разговаривает с анонимным маленьким человечком… Разве только вот человечек не был для кого-то таким уж анонимным!
Смайли быстро взял со столика книгу в бумажной обложке и принялся записывать карандашом на листке для заметок в конце книги:
«Допустим, хотя не располагаем для такого заявления никакими доказательствами, что убийство Феннана и покушение на убийство Смайли действительно связаны одно с другим. Какие обстоятельства связывали Смайли и Феннана до того, как он был убит?
1. До того как я встретился с Феннаном с целью проведения с ним профессиональной беседы, 2 января с.г., я никогда раньше с ним не виделся, лишь ознакомился с материалами досье на него, имевшегося в департаменте, и навел некоторые справки.
2. 2-го же января я отправился на беседу с ним в такси без сопровождающих. Представители Форин Оффис организовали подготовку для официальной беседы с представителем органов госбезопасности, но не могли знать, подчеркиваю это особо, кто именно будет проводить беседу. Таким образом, Феннан не располагал никакими сведениями обо мне лично, точно так же, как ими не располагал ни один работник его ведомства.
3. Беседа условно может быть разделена на две составные части: первая ее половина протекала в Ф.О., когда люди проходили через помещение, где мы разговаривали, не обращая на нас ровным счетом никакого внимания, и вторая — в парке и кафе, за стенами Ф.О., где нас мог увидеть беседующими любой желающий.
И что же из этого следует? Ничего, разве только…
Да, напрашивается единственно возможный вывод: разве только их увидел вместе, занятых оживленным разговором, некто, опознавший как Феннана, так и Смайли и не желавший их взаимодействия ни под каким видом.
Почему? Какую опасность для этого «некто» мог представлять Смайли?» Вдруг глаза его широко раскрылись. «Ну, разумеется, только одну опасность — как офицер государственной безопасности».
Он отложил карандаш в сторону.
Значит, кто бы ни был тот человек, что убил Сэма Феннана, он был заинтересован в том, чтобы покойный не имел контактов с офицером службы госбезопасности. Вполне вероятно, что это мог быть и кто-нибудь из Форин Оффис. Но, что очень важно, этот человек знал Смайли. Например, человек, знавший Феннана еще со времен учебы в Оксфорде, знавший, скажем, как исповедующего коммунистические взгляды. И теперь этот человек побоялся разоблачения, боялся, что Феннан проговорится или уже проговорился. А если уже проговорился, то Смайли также следует убрать, и убрать быстро — пока он не успел подать наверх рапорт с выводами о беседе с Феннаном.
Что ж, эта версия объясняет убийство Феннана и покушение на Смайли. Логика тут какая-то присутствует, но очень в небольшом количестве. Смайли выстроил свой карточный домик настолько высоко, насколько тот мог подняться, и все равно у него еще оставались карты на руках. А как насчет Эльзы, как насчет ее заведомой лжи, ее соучастия в убийстве, ее страха? Как насчет машины и звонка в восемь тридцать утра? Как насчет анонимного доноса? Если убийца боялся контактов между Феннаном и Смайли, вряд ли он стал бы привлекать внимание органов к Феннану, написав на него донос. Но тогда кто? Кто?
Он снова откинулся на подушки и закрыл глаза. В голове снова ритмично пульсировала боль. Может быть, Питер Гиллэм сможет чем-то помочь в этом деле? Одна надежда — на него. Голова опять пошла кругом и сильно болела.
9. Совершая приборку
Мендель широко улыбался, когда впустил в палату Питера Гиллэма.
— Вот, привел, — сказал он.
Беседа не клеилась, Гиллэм чувствовал себя неловко: сначала внезапная отставка Смайли и вот теперь еще эта нелепая встреча в больничной палате. На Смайли была синяя пижама, волосы на голове поверх бинтов торчали дыбом, а на левом виске виднелся еще огромный синяк.
После особенно мучительной, затянувшейся паузы Смайли произнес:
— Послушай, Питер, Мендель рассказал тебе, какая история со мной тут приключилась. Ты эксперт. Скажи, что нам известно о восточногерманском торговом представительстве по сталеварению?
— Чисты, как свежевыпавший снег, дружок, разве только смылись отсюда как-то слишком неожиданно. Всего их там было три человека и собака. Обосновались где-то в Хэмпстеде. Когда они приехали сюда, все мы головы ломали, какого черта им тут нужно, на что они надеются. Но за прошедшие четыре года они умудрились вполне прилично поработать.
— А что им было поручено и каков был круг их полномочий?
— Да Бог их знает. Мне кажется, они надеялись по приезде убедить наше Министерство торговли разорвать европейские стальные обручи, да не тут-то было, получили полный афронт. Тогда они занялись консульскими делами, с акцентом на запчасти, средствами обеспечения производства и готовым продуктообменом, научно-технической информацией и все такое. Ничего общего с тем, с чем они к нам приехали и что, как я понимаю, было для них более приемлемым и важным.
— Кто работал в представительстве?
— Ну, пара технарей — профессор доктор Кто-То-Та-кой и доктор Еще-Кто-То, две девчонки и всеобщий любимец.
— И кто же был этот всеобщий любимец?
— Не знаю. Какой-то молодой дипломат по разглаживанию морщин. У нас в департаменте есть на них все данные. В принципе, я могу раздобыть для тебя необходимые подробности.
— Если не составит тебе труда.
— Конечно, не составит.
Снова неловкая пауза. Прервал ее Смайли.
— Если удастся, раздобудь и фотографии, Питер, ладно?
— Да, да, конечно. — Гиллэм в смущении отводил глаза, боясь встретиться со Смайли взглядом. — Мы не так уж много знаем о восточных немцах — ты же в курсе. Так, получаем то из одного, то из другого источника нерегулярную информацию, но в целом они для нас скорее напоминают кота в мешке. И если они что-то затевают, то уж наверняка не станут пользоваться торговой или дипломатической крышей. Потому-то, если ты и прав насчет того парня, все же маловероятно, что он появился из сталелитейного представительства.
— Ага, — только и ответил Смайли.
— Как они работают? — спросил Мендель.
— Обобщать те разрозненные случаи, которые нам известны, довольно рискованно. Мое впечатление таково: засылают они к нам агентов непосредственно из Германии. Контролер и агент в самой операционной зоне не встречаются.
— Но ведь, не имея контакта, они теряют оперативность, — воскликнул Смайли. — Можно прождать месяцы, пока твой агент сможет покинуть пределы страны проживания и приехать на встречу с контролером, а вдруг он не сможет обеспечить себе достаточно убедительного прикрытия для выезда за границу?
— Да, в смысле оперативности передачи информации и руководства непосредственной деятельностью агента тут, конечно, есть известные накладки. Но ведь они ставят перед собой такие мелкие цели, такие незначительные задачи. Они, например, хотят контролировать деятельность эмигрантских кругов — шведских, польских репатриантов и всяких там других инородцев — при помощи кратких визитов контролеров в нашу страну. В таких случаях все ограничения в технике связи, о которых ты ведешь речь, не играют такой уж большой роли. А в случаях исключительных, когда они используют в качестве агентов жителей страны, представляющей интерес для их разведки, они работают с системой курьеров, которая соответствует советскому образцу.
Смайли внимательно вслушивался в его объяснения.
— Да вот, в частности, — продолжал Гиллэм, — американцы совсем недавно перехватили одного курьера и поделились с нами некоторыми сведениями о технике связи служб ГДР.
— Ну-ка, ну-ка?
— Это выглядит примерно так: никогда не ждать в назначенном месте, если партнер опаздывает, никогда не приходить в указанное время, а только на двадцать минут раньше — в общем, целый набор дешевых фокусов, и все для того, чтобы придать немного фальшивого блеска низкосортной информации. А потом у них еще эта дрянь с именами. Курьеру, скажем, приходится выходить на контакт с тремя или четырьмя агентами, контролер работает с пятнадцатью. Так, они сами никогда не придумывают себе рабочие клички.
— Что ты имеешь в виду? Они ведь должны их сами придумывать.
— Кличку придумывает им агент. Агент выбирает имя, а контролер откликается на это имя только с этим агентом, только с этим конкретным агентом. Тоже, скажу тебе, фокус не из… — Он вдруг замолчал, взглянув на Менделя, в волнении вскочившего со стула. Смайли тоже повернул к нему голову.
— Сейчас, сейчас, — произнес Мендель и принялся пересказывать им свою беседу со Скарром.
Гиллэм откинулся на спинку стула, спрашивая себя, разрешается здесь курить или не разрешается. С сожалением он решил, что вряд ли. А неплохо бы сейчас выкурить сигарету.
— Ну, как? — спросил его Смайли, после того как Мендель закончил.
— Похоже, — признал Гиллэм, — очень похоже на то, что нам известно об их манере. Правда, надо сказать, что мы не так уж и много знаем об их технике. Если этот Блонди действительно был курьер, то мы имеем дело с исключительным случаем. По крайней мере в моей практике такого еще не было, чтобы в качестве почтового ящика использовалось официальное торговое представительство.
— Вы сказали, что их представительство работало в нашей стране четыре года, — вставил Мендель. — Блонди как раз пришел первый раз к Скарру четыре года назад.
С секунду все помолчали. Потом Смайли спросил самым серьезным тоном:
— Питер, это что, действительно возможно? Как ты думаешь, реально они могли при каких-то исключительных обстоятельствах использовать постоянную резидентуру, постоянную базу и курьеров, а?
— Ну, а почему бы и нет? Если они вышли на что-то большое — то могли.
— То есть, если у них имелся резидент с выходом на очень важную информацию, я правильно тебя понял?
— Да, примерно так.
— Предположим, у них есть такого ранга агент, вроде Маклина или Фухса. Можем ли мы допустить, что они организовали в Англии базу под прикрытием торгового представительства без придания ей оперативных полномочий, а только с целью поддержки резидента?
— Да, такое допустить можно. Но это допущение очень высокого порядка, Джордж. То, что ты предлагаешь, строго говоря, выглядит так: агент получает указания из-за границы, обслуживает его курьер, а самого курьера обслуживает торговое представительство, которое в то же время своего рода ангел-хранитель и для агента. Да, по этой схеме такой агент должен быть очень важной птицей.
— Ты не совсем точно сформулировал то, что я предлагаю, но в общем-то довольно близко к моей версии. Действительно, ты прав, Питер, такая система только под агента экстра класса. Утверждение Блонди о том, что он приехал из-за границы, еще ни о чем не говорит.
Мендель отважился вмешаться в разговор:
— Этот агент — может он быть напрямую связан с торговым представительством?
— Господи, да нет, конечно, — ответил Гиллэм. — У него, скорее всего, есть дополнительный канал связи с ними — код какой-нибудь, условная фраза, сказанная по телефону, — ну, что-нибудь этакое.
— А как работает та система, о которой вы говорите? — спросил Мендель,
— По-разному бывает. Например, схема будто бы неправильно набранного номера: звоните из автомата и просите подозвать к телефону Джорджа Брауна. Вам отвечают, что никакого Брауна здесь нет и никогда не было, вы извиняетесь и вешаете трубку. Время и место встречи оговорено заранее. Кто-то сидит по данному номеру и ожидает вашего звонка. Имя, которое вы назовете, означает соответствующее место и форму встречи.
— Что еще могло бы входить в функции представительства? — задал свой вопрос Смайли.
— Трудно сказать. Платить агенту, наверно; организовать почтовые ящики для его отчетов. Все готовит, несомненно, контролер, сообщая курьеру лишь то, что ему положено знать. Я же говорил уже: они в основном работают по советской схеме — оговариваются заранее даже мельчайшие подробности, контролируется все. Люди, занятые сбором информации, практически не имеют в этой области никакой свободы действий.
Наступило молчание. Потом Смайли посмотрел на Гиллэма, на Менделя, моргнул и произнес:
— Блонди никогда не беспокоил Скарра в январе и в феврале, не так ли?
— Нет, — ответил Мендель, — в этом году впервые.
— Феннан каждый год уезжал в январе на шесть недель за границу, катался на лыжах. В этом году он впервые за четыре года не поехал. — Я вот все думаю, — сказал Смайли, — может, имеет смысл еще разок встретиться с Мэстоном?
Гиллэм сладко потянулся, улыбнулся и сказал:
— Что ж, попытка — не пытка. Он так обрадуется, когда узнает, что тебя долбанули по кумполу. Правда, у меня есть грязное подозрение: он наверняка решит, что Бэттерси[12] — это где-нибудь на побережье, но ты не переживай. Скажи ему, что на тебя напали, когда ты залез к кому-то во двор, — он тебя поймет. И порасскажи ему про нападавшего всяких ужасов. Ты его не видел, имени его не знаешь — не забудь — но знаешь точно, что он курьер восточногерманской разведки. Тогда Мэстон будет стоять за тебя горой — он всегда так делает. Особенно, когда идет на доклад к министру.
Смайли посмотрел на Гиллэма, но ничего не сказал.
— После того как тебе досталось по голове, Смайли, — добавил Гиллэм, — он тебя будет очень хорошо понимать.
— Но, Питер…
— Я знаю, Джордж, что ты хочешь мне сказать, знаю.
— Это хорошо, что ты знаешь, но, видимо, не все. Блонди всегда забирал у Скарра машину в первый вторник каждого месяца. Как тебе это, а?
— Ну, и что?
— Именно вечером каждого первого вторника Эльза Феннан ходила в театр в Уэйбридже. Ходила в одиночку — Феннан по вторникам работал допоздна, это она сама сказала.
Гиллэм поднялся на ноги.
— Пойду, пожалуй. Надо покопать вокруг, нарыть для тебя сведений, Джордж. Пока, Мендель, я вам вечером, может быть, позвоню. Трудно сказать, что, собственно, мы можем предпринять теперь, но ведь знать, как все было в действительности, тоже неплохо, правда?
Он обернулся у двери палаты.
— Да, у Феннана ведь были какие-то личные вещи при себе — бумажник, записная книжка и прочее. Где все это находится?
— В участке, я думаю, — ответил Мендель, — пока не будет закончено дознание.
Гиллэм с минуту постоял, глядя на Смайли и не зная, что сказать, наконец он произнес:
— У тебя есть какие-нибудь просьбы, Джордж?
— Нет, ничего, спасибо… Хотя… Есть одна вещь.
— Слушаю тебя.
— Ты не мог бы снять у меня со спины этих парней из уголовной полиции. Они сюда уже три раза приходили, ничего путного не добились — пока что. Пусть это дело останется пока в компетенции госбезопасности, ладно? Будь с ними помягче, договорились?
— Хорошо, сделаю.
— Я знаю, Питер, тебе придется нелегко, ведь я больше не…
— Да, забыл совсем, есть одна новость, чтобы поднять тебе настроение, Джордж! Я попросил провести экспертизу и сравнить предсмертную записку Феннана и тот анонимный донос. Они были отпечатаны на одной и той же машинке, но разными людьми. Разный удар по клавишам, разная манера, зато шрифт один. Ну, ладно, старина. Давай-ка, налегай на виноград.
Дверь за Гиллэмом закрылась, и они услышали резкий звук его удаляющихся шагов по гулкому пустому коридору.
Мендель, не торопясь, сворачивал себе сигарету.
— Боже, — удивился Смайли, — вы что, вообще никого на свете не боитесь? Да вы просто не видели здешнюю старшую сестру!
Мендель усмехнулся и покачал головой.
— Двум смертям не бывать, — прокомментировал он и сунул сигарету себе в рот. Смайли наблюдал за тем, как он прикуривает. Из кармана была извлечена чудо-зажигалка, Мендель снял верхний колпак и крутанул колесико желтым от никотина большим пальцем, быстро сложил руки лодочкой и умело поднес к кончику сигареты громадный язык пламени. Такому не страшны были никакие ураганы.
— Вы же специалист по убийствам, — сказал Смайли. — Как у нас с вами продвигается дело?
— Грязновато, — дал свою оценку Мендель, — очень неаккуратно.
— Почему? — вскинул брови Смайли.
— Да везде концы торчат. Так полиция не работает. Ничего не проверено, не перепроверено. Так, алгебра какая-то.
— Что за черт? Алгебра-то тут при чем?
— Сначала вы должны доказать то, что можно доказать. Отыскать опорные величины, константы. Действительно ли она ходила в тот вечер в театр? Была она одна или с кем-нибудь? Слышали ли соседи, как она вернулась домой? В котором часу? Действительно ли Феннан задерживался по вторникам на службе? Правда ли, что его благоверкая регулярно посещала спектакли раз в две недели, как она заявляет?
— И тот звонок в восемь тридцать. Помогите мне «прибраться»!
— Я вижу, этот звонок крепко застрял в вашей голове, никак не можете выбросить, да?
— Верно, не могу. Из всех, по вашей терминологии, торчащих концов этот торчит дальше всех. Знаете, сколько над ним ни мозгую, никак не могу найти ему объяснение. Я ознакомился с расписанием поездок Феннана в Лондон и обратно. Человек он был пунктуальный, приезжал на работу в Форин Оффис раньше всех. Ему надо было успеть на поезд в 8.45, ну на 9.08 или, в самом крайнем случае, в 9.38 — он любил приходить на службу за четверть часа. Вряд ли бы его устроило, чтобы его разбудили в 8.30.
— А может, ему просто нравился звук телефонного звонка, — усмехнулся Мендель, поднимаясь со стула.
— И эти письма, — продолжал Смайли. — Одна машинка, печатают разные люди. К машинке — исключая убийцу — имели доступ два человека: Феннан и его жена. Если мы допускаем, что Феннан сам напечатал предсмертную записку, тогда мы вынуждены допустить, что донос напечатала Эльза. Зачем ей это было нужно?
Смайли был совершенно измотан и потому где-то даже рад, что Мендель собрался уходить.
— Счастливой «приборки». Ищите константы.
— Да. Вам ведь понадобятся деньги, — сказал Смайли и предложил партнеру некоторую сумму, вынув деньга из бумажника, лежавшего на столике у кровати. Мендель взял, не церемонясь, повернулся и вышел.
Смайли опустил голову на подушку. Что-то она сегодня слишком сильно разболелась? Он было подумал, не позвать ли сестру, но вовремя струсил. Пульсация в висках постепенно стихала. Он слышал снаружи вой сирены машины скорой помощи, заворачивавшей с Принс оф Уэйлс Драйв во двор больницы. «А может, ему просто нравился звук телефонного звонка», — пробормотал он и уснул.
Пробудил его голос Менделя, доносившийся из коридора, где тот на повышенных тонах спорил со старшей сестрой. Они еще немного попрепирались там, и дверь открылась настежь, в палате зажегся свет. Смайли поморгал глазами и сел в постели, тупо посмотрел на наручные часы. «Без четверти шесть», — автоматически отметил он, Мендель что-то ему говорил, а он никак не мог включиться. О чем это он там? Что-то насчет Бэттерси Бридж… речная полиция… отсутствовал со вчерашнего дня… Остатки сна вдруг слетели с него: Эдам Скарр найден мертвым!
10. История, рассказанная недотрогой
Мендель всегда ездил на автомобиле очень аккуратно, правильно, с педантизмом классной дамы за рулем — Смайли, увидев его за этим занятием, от души бы повеселился. Уэйбридж Роуд, как всегда, была запружена транспортом. Мендель ненавидел шоферов. Как только человек садится за руль, здравый смысл покидает его мгновенно, еще в гараже. И неважно, что это за человек — он видел и епископов в фиолетовых мантиях, гоняющих со скоростью семьдесят миль в час, и обезумевших от страха пешеходов. А машина Смайли ему положительно нравилась. Ему по душе была ее ухоженность, разумность дополнительных удобств, боковые зеркальца на крыльях, задний свет. Приличная маленькая машина.
Ему вообще нравились люди, которые заботятся о своих вещах, люди, которые доводят дело до конца. Ему симпатична тщательность, дотошность таких людей. Никакой тебе небрежности, недоделанности. Как у этого убийцы. Как там Скарр сказал? «Молодой, знаете ли, но холодный, селедка голландская…» Мендель знал, почему так сказал бедняга Скарр. Он, видимо, тоже обратил внимание — не мог не обратить — на характерный для таких парней пристальный, а вместе с тем равнодушный взгляд полного отрицания, холодные глаза молодого убийцы. Это не взгляд дикого зверя и не жестокая улыбка маньяка, а холодный взор знающего себе цену профессионала. Это уже больше, чем опыт, полученный на войне. Там чужая смерть у тебя на глазах может напугать, ожесточить, в конце концов сделать мудрее, но тут совсем другое, тут уже чувство внутреннего превосходства, осознанное чувство превосходства профессионального убийцы над намеченной жертвой. Да, Менделю приходилось видеть это выражение на лице юношей, стоявших особняком от всей компании, с бледными прозрачными глазами, пустыми и ничего не выражающими. Девушки для таких готовы были на все, говорили о них вполголоса.
Смерть Скарра напугала Менделя. Он взял со Смайли обещание не возвращаться по выписке из больницы на Байуотер-стрит. Если повезет, они в крайнем случае могут и поверить в то, что убили его. Смерть Скарра доказывала наверняка лишь одно: убийца пока что был в Англии, старался прибрать за собой, замести следы. «Когда я отсюда выпишусь, — сказал вчера вечером Смайли, — мы заставим его вылезти из норы. Выложим наши кусочки сыра на видное место». Мендель знал, кто будет выполнять роль сыра: Смайли. А если верны их предположения относительно мотивов убийства, то будет и другой кусочек сыра: жена Феннана. Не в ее это пользу, мрачно думал Мендель, что она до сих пор цела. Ему стало стыдно из-за этой мысли, почему-то пришедшей ему на ум, и он постарался переключиться на что-нибудь другое. Он выбрал Смайли.
Забавный он плутишка, этот Смайли. Он напоминал Менделю того толстого мальчика, с которым он когда-то в школе играл в футбол. Тот не умел бегать, не умел толком ударить по мячу, был слепой, как летучая мышь, но как играл. Никогда не успокаивался, пока его на клочки не разорвут. А еще он занимался боксом. Шел на противника прямо, с открытым лицом и корпусом. Бывало, из него котлету сделают, прежде чем рефери остановит матч. Да и впридачу неглупый был этот толстый мальчик, голова у него была на плечах.
Мендель остановился у придорожного кафе, выпил чашку чая, прожевал булочку с изюмом и порулил в Уэйбридж. Репертори[13] театр находился на улице с односторонним движением, ответвлявшейся от Хай-стрит, где, как назло, некуда было припарковать машину. Покрутившись вокруг, Мендель был вынужден оставить машину на железнодорожной станции и пройтись до театра пешком.
Парадный вход оказался запертым, Мендель пошел вдоль здания, нырнул под арку, выложенную кирпичом, и отыскал дверь, которая поддалась его усилиям и открылась. На внутренней ее стороне имелись металлические засовы и надпись мелом: «Служебный вход». Мендель учуял слабый запах кофе, доносившийся из глубины темно-зеленого коридора, и отправился по нему, определяя направление по показаниям своего длинного носа. Коридор заканчивался лестницей с металлической трубой в качестве перил. Наверху у новой двери, тоже зеленой, запах кофе ощущался еще сильнее. Из-за двери доносились приглушенные голоса.
— Да хрен с ними, дорогуша, по чести говоря. Коль просвещенной публике благословенного Суррея так уж нравится смотреть Барри три месяца кряду, да пусть их ходят, смотрят — вот тебе мое разумение. Уже три года подряд то Барри, то «Гнездо кукушки», притом Барри всегда впереди на целую голову…. — излагал свое мнение женский голос с несомненными признаками бальзаковского возраста.
Ей отвечал скучливый мужской баритон:
— Да, а Лудо всегда может сыграть Питера Пэна, правда, Лудо?
— Сучка, ну сучка, — забасил кто-то третий, и Мендель открыл дверь. Он очутился на сцене, среди кулис. Слева от него был щит с дюжиной выключателей на деревянной панели. Под щитом располагалось абсурдное позолоченное и с замасленной обивкой и винными пятнами кресло в стиле рококо, место суфлера и фактотума[14].
Посреди сцены стояли бочки, на них сидели и пили кофе с сигаретами в руках двое мужчин и одна женщина. Сценические декорации предполагали, что действие должно происходить на палубе корабля. В центральной части сцены высилась мачта с соответствующим набором веревочных лестниц, а в сторону задника с намалеванными на нем небом и морем уныло смотрела картонная пушка.
Беседа троих лицедеев была прервана, похоже, на самом интересном месте. В наступившей тишине кто-то пробормотал: «Ой, привидение, ну, в самое веселье!» Все трое глянули на Менделя и захихикали.
Первой опомнилась женщина:
— Вы что-то здесь ищете, дорогой?
— Извините за вторжение. Я насчет театрального абонемента. Хотел бы стать членом вашего клуба.
— О-о! Конечно. Очень мило, — сказала она, вставая и направляясь к нему. — Очень мило, просто замечательно. — Женщина взяла его левую ладонь обеими руками и сжала ее самым сердечным образом, делая одновременно шаг назад, она вытянула тем самым руки на полную длину. Это был ее коронный номер — жест владелицы замка — Леди Макбет принимает у себя Дункана. Она склонила голову набок, к плечу, улыбнулась по-девчоночьи и, возвратив обратно его левую руку, проводила Менделя через всю сцену до противоположного края, где затерянная среди кулис дверь вела в крошечный офис, замусоренный старыми программами, афишами, тюбиками и банками с гримом, париками и шиньонами и какими-то принадлежностями якобы морской утвари и одежды.
— Видели вы нашу пантомиму в этом сезоне? «Остров сокровищ». Такой благодарный прием у аудитории! И насколько более острое социальное наполнение, не так ли, не то что во всех этих вульгарных сказочках для детей?
— Да-да, действительно, — пробормотал Мендель, не имея ни малейшего понятия, о чем она там толкует. Его взгляд наткнулся на стопку аккуратно сложенных и скрепленных особым бульдожьим приспособлением счетов. Он заметил, что верхний листок в стопке был адресован миссис Лудо Ориел и просрочен на четыре месяца.
Она хитренько рассматривала его сквозь свои очки. Женщина была невысокой, темноволосой, с морщинами на шее и большим количеством косметики и грима на лице. Морщины под глазами были старательно замазаны, крем-пудрой, но эффект оказался недолговечным. На женщине были облегающие брюки и толстый пуловер, надетый с артистической небрежностью. Курила она непрерывно, держа сигарету во рту прямо посередине, под носом, надувая при этом вытянутые вперед губы, что придавало ее лицу выражение капризно-недовольное и нетерпеливое. Мендель про себя определил, что миссис Лудо Ориел, по всей видимости, очень неглупа и что с ней придется повозиться. Облегчало его миссию то обстоятельство, что счета оказались неоплаченными.
— Так, значит, вы желаете стать членом нашего театрального клуба?
— Нет, пожалуй, не желаю.
Эта актерка отреагировала мгновенно, продемонстрировав ему незаурядный талант перевоплощения: она тут же впала в раж.
— Если вы из тех гнусных торгашей, — завизжала она, словно циркулярная пила, — то можете сейчас же убираться восвояси. Раз я сказала, что могу заплатить, значит, так я и сделаю, как обещала. Нечего меня преследовать, ходить за мной по пятам — вы мне распугаете всю публику. Если меня сочтут неудачницей, то перестанут ко мне ходить, и я-таки стану неудачницей, я вылечу в трубу, но самое главное — проиграете и вы.
— Я не кредитор, миссис Ориел. Я пришел предложить вам деньги.
Пила остановилась практически моментально, ожидая, что он скажет дальше.
— Я из бюро по разводам. Богатый клиент. Хотел бы задать вам несколько вопросов. Я оплачу потерю времени.
— Слава Богу, — вздохнула она с облегчением. — Почему же вы сразу не сказали? — Они вместе посмеялись. Мендель положил поверх стопки неоплаченных счетов пять бумажек по одному фунту.
— Итак, — начал Мендель, — мне хотелось бы знать, как обычно идет подписка на ваши абонементы. И что дает клиенту членство в клубе?
— Каждое утро, ровно в одиннадцать, мы сервируем прямо на сцене водянистый кофе. Члены клуба могут попить его вместе с труппой во время перерыва между репетициями с 11.00 до 11.45. Они, разумеется, платят за кофе и все остальное, но вход по утрам строго для членов клуба.
— Понятно.
— Видимо, это-то как раз вас и интересует. Как мне кажется, утром у нас бывают только гомики и нимфоманки.
— Может статься, может статься. А что еще у вас тут происходит?
— Каждые две недели у нас премьера, ставим новое шоу. Члены клуба заказывают себе места на определенный день каждого просмотра. Мы начинаем новые представления всегда по первым и третьим понедельникам каждого месяца. Представление начинается в 7.30 вечера, и мы придерживаем членам клуба заказанные места до 7.20. Девушка, которая продает билеты, имеет в своем распоряжении план зала и вычеркивает проданные места. Зарезервированные за членами клуба места помечены и не могут быть проданы до последнего момента.
— Ясно. Таким образом, если член клуба не придет, то его место в плане будет вычеркнуто.
— Только в случае, если оно будет продано.
— Так-так.
— Новый спектакль после первой недели показа не всегда имеет аншлаг. Неплохо бы ставить новый спектакль каждую неделю, но, видите ли, нам не хватает… гм-гм… мощностей.
— Я вас понимаю. Использованные планы сдаете в архив?
— Иногда, для отчета и бухгалтерии.
— А как бы нам найти план за третье января, вторник?
Она открыла ящик стола и вынула кипу отпечатанных типографским способом планов.
— Это, должно быть, вторая неделя представлений нашей пантомимы. Традиция, знаете ли.
— Да-да… к-х, традиция — это серьезно.
— Ну, а кто конкретно вас интересует? — спросила миссис Ориел, вынимая из того же стола гроссбух.
— Знаете ли, такая невысокая блондинка, хрупкая, лет этак сорока. Фамилия Феннан, Эльза Феннан.
Миссис Ориел открыла свой гроссбух. Мендель без всякого смущения, перегнувшись, заглядывал ей через плечо в записи. Имена членов клуба были аккуратно вписаны слева в колонку, как в классном журнале. Красная галочка еще левее означала, что член клуба заплатил свой взнос. С правой стороны страницы были отметки о текущих заказах на год. Всего было около восьмидесяти членов.
— Имя мне что-то ничего не говорит. Где она обычно сидит?
— Не знаю.
— Ага, вот она. Мерридейл Лэйн, Уоллистон. Мерридейл! Ведь это надо же. Так, теперь давайте поглядим. Ну вот: заднее кресло в партере, конец ряда. Очень странный выбор, не правда ли? Место № Р2. Но кто же может знать, купила ли она билет на это место третьего января? Сомнительно, чтобы у нас сохранился план за это число, хотя — Бог свидетель — я ничего просто так в жизни своей не выбрасывала. Вещи испаряются сами по себе, правда? — Она поглядывала на него искоса, пытаясь определить, наговорила ли на пять фунтов или еще нет: — Знаете что, пойдемте спросим Недотрогу.
Она поднялась и направилась к двери. «Феннан… Феннан… — бормотала она. — Секундочку, что-то мне это напоминает. Только что? Черт побери, ну, конечно… Феннан… папка для нот». Она открыла дверь.
— Где Недотрога? — спросила она кого-то, стоявшего на сцене.
— Бог ее знает, где она.
— Экая свинья, дождешься от него помощи, как же! — голосом циркулярки коротко провизжала миссис Ориел и снова захлопнула дверь. — Недотрога — наша с вами светлая надежда, — запела, вспомнив о пяти фунтах, местная Сара Бернар. — Английская Роза, дочка местного стряпчего, вся такая из себя: фильдеперсовые чулки и вид «поймай-меня-если-сможешь». Мы ее все обожаем. Изредка получает роль, поскольку ее папаша платит за обучение актерскому ремеслу. А уж она-то, ну, просто без ума от театра! Иногда, когда большой наплыв публики, она сидит и продает билеты… вместе с миссис Торр, нашей уборщицей и гардеробщицей одновременно. А когда тихо, миссис Торр управляется одна, а Недотрога шныряет за кулисами в ожидании случая, когда главная женская роль достанется ей. Ну, хотя бы, например, потому, что актриса, исполняющая эту роль, вдруг упадет в обморок или еще там что-нибудь случится — да мало ли о чем они в этом возрасте мечтают. — Она на секунду остановила поток своего красноречия, чтобы перевести дыхание. — Да, я уверена, я помню это имя… Феннан. Помню, точно. Господи, куда же подевалась эта корова?
Она исчезла на пару минут и вернулась назад уже не одна. Миссис Ориел привела с собой высокую и довольно симпатичную девушку со светлыми кудряшками и розовыми щечками — явно занимается плаванием и теннисом.
— Это Элизабет Пиджен. Она, возможно, будет вам полезна. Дорогая, мы хотим тут отыскать некую миссис Феннан, члена нашего клуба. Как будто ты мне что-то о ней рассказывала?
— О да, Лудо, да! Она безумно музыкальная или, как мне кажется, должна быть музыкальной, потому что всегда приносит с собой свою папку. Она безумно худая и странная. Она иностранка, ведь правда, Лудо?
— Почему же странная? — спросил Мендель.
— Видите ли, когда она приходила в последний раз, она вдруг такую бучу подняла по поводу соседнего места. Оно тоже было зарезервировано, конечно, но столько времени уже прошло тогда после восьми. Миллион народу рвался на премьеру, ну, я и продала это место. А она все твердила, что этот человек обязательно придет. Он, видите ли, всегда приходит.
— И что же, он пришел?
— Нет. Я продала бронь. Она, должно быть, так расстроилась по этому поводу, что ушла после второго акта, даже свою папку для нот забыла в гардеробе.
— Этот человек, которого она ждала, о котором говорила, что он обязательно придет… — осторожно спросил Мендель. — Они, что, были друзья?
Лудо Ориел многозначительно подмигнула Менделю.
— Ах, Боже мой, ну, конечно, они же были муж и жена, разве нет?
Мендель с минуту смотрел на нее, а потом улыбнулся:
— Где бы нам раздобыть стул для Элизабет?
— Ах, благодарю вас, — сказала жеманным голосом Недотрога и присела на краешек старого с облупленной позолотой стула, близнеца того кресла для суфлера. Она положила себе на колени красные большие руки и наклонилась, не переставая улыбаться, вперед, счастливая оттого, что является центром внимания присутствующих. Миссис Ориел глядела на нее с нескрываемой злобой.
— Из чего вы заключили, Элизабет, что этот человек был ее мужем? — В его голосе появилась жесткая нотка, которой раньше там не было.
— Знаете, появляются они каждый в отдельности, врозь то есть, но, как мне кажется, они выбрали места в отдалении от других членов клуба не случайно, потому что они муж и жена. И он тоже всегда приходит с папкой для нот.
— Понятно. Что еще вы можете припомнить о том вечере, Элизабет?
— Ну, много чего. Понимаете, мне было так неловко, я так переживала из-за того, что она ушла расстроенная, не досмотрев представление до конца. Потом, позднее, она позвонила. То есть, я хочу сказать, эта миссис Феннан нам позвонила. Она назвалась, сказала, что забыла у нас свою папку для нот. Она и номерок на нее потеряла и была в ужасном состоянии, то есть волновалась безумно. Вроде даже плакала — так мне показалось. С ней там еще кто-то был: я слышала чей-то голос. А потом она сказала, что за папкой заедут, если, конечно, можно получить ее так — без номерка. Я сказала, что можно, разумеется, пусть приезжают, и через полчаса приехал мужчина. Такой мужчина, ну просто супер! Высокий блондин.
— Так-так, — сказал Мендель, — большое вам спасибо, Элизабет. Вы нам очень помогли.
— Ах, я рада, всегда рада помочь. — Она встала со стула.
— Кстати, — сказал Мендель, — не был ли заехавший за ее папкой тем самым человеком, что раньше сидел с ней вместе во время спектаклей, а?
— Да, это был он. Ой, простите, я забыла сказать об этом.
— Вы с ним разговаривали?
— Да нет, ну что-нибудь вроде «а вот и вы», больше ничего.
— Не помните случайно, как он говорил, какие-нибудь особенности голоса?
— Ну, выговор такой… иностранный, как у миссис Феннан — она ведь иностранка. Я думаю, отсюда и все ее странности, беспокойство, слезы, возмущение — все от иностранного темперамента.
Она улыбнулась Менделю и, задержавшись на мгновение, вышла из комнатки походкой Алисы из сказки Кэррола.
— Корова, — еще раз отрекомендовала ее миссис Ориел, глядя на закрывшуюся за девушкой дверь. Она повернулась к Менделю. — Что ж, надеюсь, вы получили достаточно сведений на ваши пять фунтов.
— Я тоже так думаю, — ответил Мендель.
11. Малореспектабельный клуб
Мендель застал Смайли сидящим в кресле и полностью одетым. А Питер Гиллэм вольготно расположился на кровати. В руках у него была бледно-зеленая папка. За окном угрожающе чернело небо.
— На сцене появился третий убийца, — прокомментировал Гиллэм появление Менделя.
Тот присел на уголок кровати и улыбнулся Смайли смущенно и счастливо. Хотя толстяк, по правде говоря, выглядел бледным и озабоченным.
— Мои поздравления. Приятно видеть вас снова на ногах.
— Благодарю. Боюсь, правда, вы не стали бы приносить мне поздравления, если бы увидели меня в стоячем положении. Я чувствую себя слабым, как котенок.
— Когда вас выписывают?
— Уж не знаю, что они там думают на этот счет…
— А разве вы не спрашивали?