Тупое орудие Хейер Джорджетт
– Что ж, если ты делаешь меня фаворитом, я теряю всякий интерес к делу. – В голосе его появилась усталость. – Преступление становится бескрылым и пошлым. О, моя бедная тетя! Тетя Люси, помогите нам решить загадку. По моей теории, это сделали вы.
Вошедшая в гостиную мисс Флетчер приблизилась к ним и проговорила с гневом и возмущением:
– Не знаю, в кого у тебя твой ужасный язык, Невил. Конечно же не в твоего милого папу. Я знаю, что это у тебя по легкомыслию, но все же то, что ты говоришь, – самого скверного тона. И ты даже не надел креповую повязку!
– Да. Если бы я надел ее, наверно, это бы выглядело как падение от трагедии к фарсу, – объяснил он, указывая на ее траурное платье.
– Надо уважать усопших, – сказала она. – О мисс Дру, со стороны вашей сестры было необыкновенно трогательно прислать мне такие очаровательные цветы! – Она стиснула руку Салли и добавила: – Я полагаю, вам это должно быть особенно интересно. Я всегда думаю, что вы очень умная, раз вы пишете книги. К тому же такие сложные. Не то чтобы я их читала, я не очень понимаю детективные романы, но я всегда их выписываю.
– Вы бы не говорили ей комплименты, если бы знали, что у нее на уме, – сказал Невил. – Она старается доказать, что это я убил Эрни.
– О нет, дорогая! – скорбно воскликнула мисс Флетчер. – Невил, конечно, бывает страшно легкомысленным, но такого он сделать не может.
– Просто непостижимо, с чего ты так распускаешь язык! – сказала рассерженная Салли.
– Его бедный папа был очень разговорчивый, – объяснила мисс Флетчер. – Милый Эрни тоже был хороший собеседник. К сожалению, Невил завел скверную привычку бормотать себе под нос, так что очень трудно расслышать, что он говорит. Невил, я только что узнала, что должен быть инквест. Нельзя ли его предотвратить?
– Нельзя. А вы против? – спросил он.
– Но, милый, это же не очень красиво. Ничего подобного у нас в семье никогда не было. Это так вульгарно! Интересно, не мог бы помочь мистер Лоуренс? Пожалуй, я ему позвоню.
– Но, мисс Флетчер… – начала Салли, но тут Невил незаметно наступил ей на ногу.
Мисс Флетчер посоветовала Невилу позаботиться о гостье и удалилась. Невил тихонько сказал:
– Знаешь ли, ты можешь быть опасной. Предоставь-ка мою тетю мне!
– Но зачем ей думать, будто от инквеста можно избавиться? Это не слишком деликатно с твоей стороны…
– Разумеется, неделикатно! Было в высшей степени неделикатно с моей стороны обнаружить сегодня утром, что у меня нет ни чистой сорочки, ни пары носков без дырок; и неделикатно с моей стороны будет изобрести новую заботу, когда тетя свыкнется с этим расследованием. У тебя отвратительная сентиментальная уверенность, что несчастных следует ублажать, баловать и позволять им досыта наслаждаться своим горем. Я нимало не удивлюсь, если окажется, что ты медузящее чудовище самоотречения с тенденцией к самопожертвованию и страстным стремлением взваливать на себя чужие заботы.
– Продолжай! – От возмущения Салли едва выговаривала слова. – Это отвратительнейший бред, но я должна знать, как ты его подтвердишь.
– Ты не должна никого ничем обязывать, – отрезал Невил. – Почти всегда невыносимо. Ужасно портит тебе характер.
– Каким образом?
– Заносишься над другими. Она протерла монокль.
– В том, что ты говоришь, что-то есть, – допустила она. – Не много, так, крупица истины. Прости, что я вмешиваюсь в твои планы утешить мисс Флетчер. Я чуть не вмешалась в разногласия Хелен с Джоном. Тихий внутренний голос посоветовал мне попридержать язык.
– Женский инстинкт! – проговорил растроганный Невил. – Нет, я даже сочувствую твоему чисто рациональному желанию рассеять туман, в котором они бродят, но не следует забывать, что некоторым людям нравится бродить в тумане.
– Хелен это ничуть не нравится, – ответила Салли. – Глядеть на супругов, которые не могут поладить друг с другом, всегда тоска, к тому же Хелен лягается, как образцовая ослица, и все же она моя сестра и ее беды меня отчасти касаются. Они действительно навалились на нее в изрядном количестве. И самое худшее, что я не могу предвидеть, в какую сторону взбрыкнет Джон, когда узнает всю правду.
– Непонятный человек этот Джон, – сказал Невил.
– Именно. Только подумать! Он неожиданно возвращается в Англию в день убийства Эрни и объявляется здесь на следующее утро, полагая, что следы в саду принадлежат Хелен.
– Что ты говоришь! Неужели? Это заставляет предположить, что он что-то знает.
– Да, но что? Хелен уверена, что он не подозревает ее в связи с Эрни. Но когда он вчера ввалился к нам, у меня было такое впечатление, что вплыл айсберг. Он был полон ледяной ярости и явно не испытывал большой любви ни к кому из нас.
– Прости, что перебиваю, но, если он думал, что Хелен замешана в убийстве, это в какой-то мере извиняет его раздражительность. Не хочу выглядеть старомодным, но, когда жена признается, что была в гостях у известного сердцееда, этого достаточно, чтобы испортить настроение почти каждому мужу.
– Я знаю, и, если бы он бушевал, я бы его поняла. Он был убийственно вежлив.
– Очевидно, тут-то Хелен и следовало разыграть кающуюся жену.
– Надеюсь, это она сейчас и делает, но она так расстроена всем случившимся, что, кажется, утратила всякое самообладание. Конечно, если бы Джек сказал: «Любимая, признайся мне», – она, наверно, бы все рассказала, но только он не такой. Они доигралась до того, что стали почти чужими.
Именно это в ту самую минуту думала Хелен. Она только что вошла в библиотеку, где ее муж работал за письменным столом, и, еще не успев закрыть дверь, подумала, что лучше бы ей не входить.
Норт поглядел на нее, и от его взгляда ей не сделалось легче.
– Я тебе нужен, Хелен? – бесстрастно спросил он.
– Я… Нет, ничего срочного. Ты занят? Он отложил перо.
– Если ты хочешь поговорить со мной, то нет.
Этот ответ мог бы ободрить Хелен, вместо этого она ощутила разделяющее их расстояние. Она пересекла комнату и села на стул у окна.
– Мы говорили с тобой – по-настоящему говорили – так давно, что я не помню уже, когда это было, – сказала она, стараясь говорить непринужденным тоном.
– Да. – Лицо его окаменело.
Она поняла, что слова ее были неуместны. Не глядя на. него, она продолжала:
– Мы… мы должны обо всем переговорить, ведь правда? Это же касается нас обоих.
– Разумеется. Что бы ты хотела сказать? Она постаралась собраться с мыслями.
Он сидел молча и неподвижно и глядел на нее. Неожиданно она подняла глаза и отрывисто спросила:
– Почему ты так вернулся? Так неожиданно, не дал знать.
– Думаю, Хелен, тебе известен ответ.
– Мне? Откуда?
– Ты же сама сказала. Ты объяснила мне, что я приехал следить за тобой.
– Это были пустые слова. – Она покраснела. – Я была расстроена.
– То, что ты, дорогая моя Хелен, была расстроена моим приездом, не слишком-то радостная мысль.
– Ах, совсем не то! Смерть Эрни… Этот полицейский с ужасными расспросами!
– Мы бы скорее поладили, если бы ты не лгала мне, – заметил он. – Я знаю тебя достаточно хорошо. Увидев меня, ты ужаснулась.
– Зачем ты это говоришь? – Во взгляде ее была безнадежность. – Так мы только окончательно рассоримся.
– Очень хорошо, – спокойно проговорил он после минутного молчания. – Так о чем ты хотела со мной поговорить? Об убийстве Флетчера?
– Да, – кивнула она.
– Кажется, оно сильно подействовало тебе на нервы.
– А тебе бы не подействовало?
– Это бы зависело от того, – чувствую я горе или страх.
– Горе? О нет! Но я была там в тот вечер. Я не хочу быть втянутой в это дело. Ты должен понимать, в каком я отчаянном положении!
– Не лучше ли рассказать мне, что именно тогда приключилось? – предложил он.
– Да я же рассказала тебе. Я думаю, я убедила суперинтенданта, что не смогу опознать человека, которого я видела, но…
– Погоди, Хелен. Пора нам наконец понять друг друга. На самом деле ты узнала этого человека?
– Нет! – быстро сказала она. – Я не видела его лица.
Но ты догадываешься, кто он, не так ли?
– Если и да, то я не скажу ни живой душе, – глухо проговорила она. – Можешь быть в этом уверен.
– В таком случае, кажется, незачем дальше говорить об этом, – сказал он. – Единственный совет, какой я могу тебе дать на сегодня, это сохранять спокойствие и говорить как можно меньше. – Он взял перо, но, написав строку или две, добавил, не глядя на нее: – Кстати, не могла бы ты мне объяснить, почему в вечер убийства к тебе приходил Невил Флетчер?
От неожиданности она вздрогнула и, запинаясь, спросила:
– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?
– Бейкер видел, как он уходил, и сегодня утром сказал мне.
– Ты поощряешь слуг докладывать, кто ко мне ходит?
– Нет, – ответил он невозмутимо.
– Невил приходил сказать мне, что Эрни убит.
– Да ну! – он взглянул на нее. – Зачем?
– Он знал, что я дружила с Эрни. Думаю, он считал, что мне нелишне это знать. Он всегда выкидывает сумасшедшие номера. Невозможно объяснить, что он говорит или делает.
– Что ему известно об этом событии?
– Ничего. Только то, что мы все знаем.
– Тогда почему он решил навестить тебя в полночь и рассказать то, что ты и так бы узнала через несколько часов?
– Он видел мои следы, – сказала она с отчаянием. – Он подумал, что они мои. Он приходил спросить.
– Если Невил пришел к выводу, что это твои следы, значит, ты его посвящаешь в свои тайны куда больше, чем я предполагал. Что происходит между вами?
Она стиснула ладонями пульсирующие виски.
– О Боже, за кого ты меня принимаешь? Невил! Это… это же смехотворно!
– Ты неверно меня поняла. Я не намекаю, что у вас любовь. Но твое объяснение его визита так неуклюже, что я не в состоянии поверить. Он, случайно, не знал, что ты была в тот вечер в «Грейстоунз»?
– Нет, конечно, нет! Откуда бы ему знать? Он просто так подумал – и все.
– Даже Невил Флетчер так бы не подумал, если бы ты не дала ему хороший повод для этого. Должен ли я понимать, что у тебя была привычка посещать Флетчера таким, прости меня, приватным образом, что это само собой пришло в голову Невилу?
– О нет! Невил все время знал, что у меня с Эрни были чисто дружеские отношения.
Он поднял брови:
– Твои вероятные отношения с Флетчером как-то касались Невила?
– Нет. Конечно же нет. Но я столько лет знаю Невила… – Ее голос замер на неуверен» – ной ноте.
– Я это прекрасно понимаю. Я тоже знаю Невила – или, лучше сказать, знаком с ним – много лет. Ты хочешь, чтобы я поверил, что этот в высшей степени эгоистичный молодой человек просил тебя посвятить его в твои дела с его дядей?
Она не сдержала улыбку, хотя в глазах ее был страх.
– Нет, я сама ему рассказала.
– Ты сама рассказала… Понятно. Почему?
– Просто так, – пробормотала она. – Как-то само получилось. Не могу объяснить.
– Это я вижу, – жестко сказал он.
– Ты не веришь ни одному моему слову.
– А тебя это удивляет?
Она молча смотрела на свои стиснутые руки.
– Невил влюблен в тебя?
– Невил? – переспросила она с неподдельным изумлением. – Ну нет, я уверена, что нет!
– Ты должна извинить меру моего незнания, – сказал он. – Я так мало следил за тобой, что мои сведения весьма устарели. Кто на сегодня ходит во влюбленных пастушках? По-прежнему Джерри Мейтленд?
– Если я скажу тебе, что никто, ты так же мало поверишь этому, как мало веришь всему остальному.
– Не могу сказать, пока не услышал всего остального. И не делай из меня дурачка, повторяя, что я уже все слышал.
– Если ты так считаешь, то, по-твоему, это способ заставить меня рассказать всю правду? – Ее губы дрожали. – Ты обращаешься со мной, словно я… словно я преступница, а не твоя жена!
– Моя жена! – выговорил он с легким смешком. – По-твоему, это не отдает фарсом?
– Если и отдает, то это твоя вина! – ответила она задыхаясь.
– О, несомненно! Тебе ведь было со мной скучно? Ты хотела больше развлечений, чем их давал брак со мной, а просто любви тебе было недостаточно. Признайся, Хелен, ты пошла бы за меня, если бы я не был богатым?
Она жестом словно отбросила от себя его слова и резко поднялась. Теперь она стояла спиной к мужу и глядела в окно. После минуты молчания она сказала сдавленным голосом:
– Если меня арестуют за убийство Эрни, тебе лучше со мной развестись.
– Тебя не арестуют. Пусть этот вздор тебя не тревожит.
– Решительно все против меня, – устало выговорила она. – Впрочем, мне уже безразлично.
– Если все против тебя, значит, ты утаила от меня что-то жизненно важное. Ты мне скажешь или нет?
– Нет. – Она покачала головой. – Когда дело закончится… если мы выйдем из него невредимыми… я дам тебе развод.
– Я не собираюсь разводиться с тобой. Если только ты не… – Он остановился.
– Если только не что?
– Если только ты не влюбилась в кого-нибудь достаточно, чтобы… Но я в это не верю. Ты не влюбляешься, Хелен. Тебе ничего не нужно, кроме флирта. Но если я должен тебе помочь?..
– Почему должен? – перебила она.
– Потому что ты моя жена.
– Конечно же, непременный долг мужа. Спасибо, но я предпочла бы, чтобы ты в это не вмешивался.
– Прости, не могу.
– Ты дурак, что приехал сюда! – сказала она.
– Возможно, но если ты попала в историю, что я мог еще сделать?
– Чтобы спасти свое добрее имя? – оглянулась она. – Ты меня ненавидишь, Джон?
– Нет.
– Ну еще бы, ты равнодушен. Мы оба равнодушны. – Она отступила от окна. – Я не хочу развода. Я понимаю, что вся эта история – смерть Эрни, скандал и все такое, – все это моя вина, и я чувствую себя виноватой. В будущем я буду осторожнее. Что я могу еще сказать, в самом деле?
– Если ты не доверяешь мне в такой степени, чтобы сказать всю правду, не говори ничего.
– Я доверяю тебе настолько, насколько ты доверяешь мне! – с яростью выговорила она. – Ты знаешь, насколько! А теперь, с твоего позволения, сменим тему разговора. Ты сегодня вернешься к ужину?
Он прищурившись посмотрел на нее и ничего не сказал. Она повторила вопрос, а он ответил своим обычным холодным тоном:
– Нет, я ужинаю в городе. Может быть, я вернусь поздно. Так что специально не жди.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сержант Хемингуэй уходил из «Грейстоунз» в задумчивости. При тщательнейшем осмотре дома и сада вновь не было обнаружено орудие убийства, однако выяснилось некое обстоятельство, которым он был сильно обрадован.
– Хотя сам не могу сказать почему, – признался он Глассу. – Из-за этого дело выглядит еще закрученное, чем прежде. Но, судя по моему опыту, очень часто это и есть выход из положения. Ты приступаешь к делу, которое поначалу выглядит как детская забава, и никак не можешь сдвинуться с места. Проработаешь над ним пару дней, и у тебя накопится куча данных, доказывающих, что никакого убийства и быть не могло. И тут что-то случается, и все как на ладони.
– Вы говорите, что чем сложнее становится дело, тем проще его решить? – педантично осведомился Гласс.
– Примерно так, – согласился сержант. – Когда такой затор, что каждый новый факт противоречит предшествующему, я начинаю чувствовать себя веселее.
– Я этого не понимаю. Я вижу вокруг себя только безумие и грех и суету. Способны ли они радовать праведного человека?
– Не будучи праведником, не знаю. Я простой полисмен и могу сказать, что, если бы не безумие и грех и суета, я бы не был там, где я теперь, да и вы, дружок, не были бы. И если бы вы не губили время, зазубривая куски из Библии, чтобы выпалить ими в меня, – а это, позвольте заметить, явное нарушение дисциплины, – и если бы в вас возник здоровый интерес к нашему делу, вы бы принесли себе только пользу. Могли бы даже получить повышение.
– Я не ценю мирские почести, – мрачно сказал Гласс. – Человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают.
– Что вам нужно, так это желчегонное! Я встречал много зануд, но такого, как вы, – никогда. Что вы извлекли из вашего друга дворецкого?
– Он ничего не знает.
– А вы не верьте! Дворецкие всегда что-то знают.
– Это не так. Он знает только то, что между покойным и его племянником в вечер убийства были произнесены резкие слова.
– Молодой Невил это объяснял, – задумчиво проговорил сержант. – Конечно, я ему не слишком верю. Наверно, все это сплошное вранье.
– Лживый язык – мимолетное дуновение, – заметил Гласс с чувством меланхоличного удовлетворения.
– Вы так полагаете потому, что не знаете жизни. Вы до сих пор уверены, что человек, которого вы видели в вечер убийства, шел с пустыми руками?
– Вы хотите, чтобы я изменил свои показания? – Гласс наградил его осуждающим взглядом. – Но что молот и меч и острая стрела, то человек, произносящий ложное свидетельство.
– Да никто не хочет, чтобы вы лжесвидетельствовали, – рассердился сержант. – А по мне, вы и есть та острая стрела и, вероятно, молот, если только я правильно понимаю, что такое молот. Я уже отчитал вас за дерзость, она мне достаточно надоела. Погодите-ка! – Он остановился посреди тротуара, вытащил записную книжку и стал торопливо листать ее. – Ну погодите! – грозно сказал он. – Я кое-что тут нарочно выписал. Я знал, что это пригодится. Вот! «Человек, который, будучи обижаем, ожесточает выю свою, внезапно сокрушится…» – Сержант посмотрел, как подействовал его ответный залп, и заключил с глубоким удовлетворением: – «… и не будет ему исцеления! «
Гласс поджал губы, но после мгновения внутренней борьбы изрек:
– Погибели предшествует гордость, и падению надменность. Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем.
– Ладно, – сказал сержант, засовывая записную книжку обратно в карман. – С этого и начнем.
Глубокий вздох вырвался из груди Гласса.
– Мои беззакония одолели меня, их тяжкая ноша слишком тяжка для меня, – выговорил он с грустью.
– Не стоит на этом застревать, – смягчился сержант. – Это у вас такая скверная привычка, от которой надо избавиться. Простите что я был груб. Забудьте.
– Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь, – сказал Гласс с прежней суровостью.
На это сержант не знал, что ответить. Так как у него не нашлось ни одного слова, которое Гласс не счел бы кощунственным и не осудил бы библейской цитатой, сержант промолчал и двинулся дальше, готовый взорваться.
Гласс шагал рядом, очевидно не подозревая, что сказал нечто взбесившее сержанта. Когда они сворачивали на улицу к полицейскому участку, он заметил:
– Вы не нашли орудия убийства. Как я и говорил.
– Вы правы, – сказал сержант. – Я не нашел орудия убийства, но обнаружил такое, что вы обнаружили бы два дня назад, если бы у вас были хотя бы мозги насекомого.
– Сдерживающий уста свои – разумен, – заметил Гласс. – Чего я не сумел обнаружить?
– Ну, строго говоря, может, это и не ваше дело, – сказал всегда стремившийся к справедливости сержант. – Часы, которые стоят в прихожей, отстают на минуту от часов в кабинете покойного Эрнеста, которые ходят минута в минуту с вашими. Больше того, от мисс Флетчер я узнал, что это уже довольно давно.
– Это важно для расследования? – спросил Гласс.
– Конечно, важно. Не могу сказать, что это облегчает нам жизнь, потому что это не так, но тут как раз то, о чем я говорил вам: в таких делах постоянно сталкиваешься с новыми фактами, разрушающими любую теорию, по которой ты собрался работать. На первый взгляд кажется, что человек, которого вы задели – допустим, это был Карпентер, – и есть убийца, так ведь?
– Так, – согласился Гласс.
– Ну, а тот факт, что часы отстают на минуту, переворачивает все с ног на голову, – сказал сержант. – Во втором действии своей гениальной пьесы миссис Норт заявила, что часы начали бить, то есть что было 22. 00, когда она оказалась в прихожей по дороге к выходу. Вы видели, что Карпентер уходил в 22. 02. Это давало ему две минуты для того, чтобы убить покойного Эрни, избавиться от орудия убийства и дойти до калитки. На мой взгляд, это сделать невозможно, но, по крайней мере, со счетов сбрасывать это было нельзя. Теперь же я узнаю, что миссис Норт вышла из кабинета не в 22. 00, а в 22. 01, и предположение отпадает. Теперь уж дело выглядит так, что Карпентер не имел в виду убийство, а просто собирался подоить покойного Эрни и был выпровожен, как это изобразила нам миссис Норт. И меня нисколько бы не удивило, если бы оказалось; что Карпентер – нечто, что не имеет касательства к делу, но здорово осложняет жизнь. Настоящий убийца, должно быть, скрывался в саду и ждал удобной минуты, и сделал свое дело, пока вы окликали Карпентера и решали, надо ли пойти проверить, все ли в порядке. Гласс на мгновение задумался.
– Это возможно, но как тогда он ушел? В саду я никого не видел.
– Конечно, вы никого не видели, но вы же не заглядывали под каждый куст! Вы посветили фонариком и решили, что в саду никого нет. А убийца там очень даже мог быть, и что помешало бы ему уйти, пока вы находились в кабинете?
Гласс помедлил на ступеньках полицейского участка и задумчиво проговорил:
– Мне не кажется, что так могло произойти. Я не скажу, что это невозможно, но вы хотите, чтобы я допустил, что между 22. 01, когда миссис Норт вышла из дома, и 22. 05, когда я обнаружил тело, кто-то успел выйти из укрытия, войти в кабинет, убить Эрнеста Флетчера и вернуться в укрытие. Верно, что я вошел в кабинет только в 22. 05, но когда я шел в саду по дорожке, я бы обязательно увидел, что кто-то выходил из кабинета.
– Знаете ли, когда ваш ум занят делом, в нем наблюдаются проблески, – поощрил его сержант. – И все равно у меня нет решения. Кто сказал, что убийца улизнул через калитку? Что могло помешать ему выйти через парадную дверь – как миссис Норт?
– Но на это способен только безумец! – усомнился Гласс. – Он рисковал бы, что его увидит кто-то из домочадцев или, допустим, миссис Норт, которая за минуту или две до этого вышла из кабинета в прихожую, чего он не мог не знать, ибо, как вы говорите, скрывался и наблюдал.
– Услышал, что вы на дорожке, и рискнул, – предположил сержант.
– Глупость – радость для малоумного, – презрительно проговорил Гласс.
– Ну, насколько известно, ума ему не хватало, – ответил, сержант. – Ступайте пообедайте, а после явитесь ко мне.
Он поднялся по ступенькам в участок. Ему вдруг пришло в голову, что, может быть, последнее изречение Гласса было адресовано вовсе не неизвестному убийце. Яростный ответ рвался наружу, он чуть не пошел вдогонку за Глассом, но передумал. Поймав взгляд дежурного сержанта, он сказал:
– Кто-то тут имел на меня зуб, если мне навязали такого зануду.
– Гласса? – с сочувствием спросил сержант Кросс. – Тяжелый случай, да? Но учтите, обычно он не такой ужасный. Это и понятно. Такие, как он, чтобы как следует завестись, должны иметь перед собой некую картину греха. Хотите, чтобы его сняли со следствия?
– Ну нет! – с горькой иронией сказал сержант. – Я люблю, когда констебли меня нравоучают. Для разнообразия.
– Мы его снимем, – предложил Кросс. – Он не привык к убийствам, вот в чем дело. Ему ударило в голову.
– Нет уж, я его потерплю, – раздобрился сержант. – По крайности, он парень добросовестный, и, кроме скверной привычки цитировать Писание, за ним ничего худого не знаю. Бедняга, должно быть, это у него фиксация.
Через час, размягченный обедом, он излагал эту теорию суперинтенданту Ханнасайду, который только что прибыл в полицейский участок.
– Трудно сказать, – говорил сержант. – Очень может быть, что в раннем детстве он пережил травму, и это ее последствие.
– Так как у меня нет намерения тратить свое – и ваше – время на исследование биографии Гласса, я думаю, что все это не имеет отношения к делу, – окоротил его Ханнасайд.
Сержант бросил на него проницательный взгляд и сказал:
– Ну, шеф, я же с самого начала говорил вам, что большого дела тут не получится. Помните? Что, скверное было утро?
– Да нет, просто ничего определенного. Бадд обжуливал Флетчера? Невил Флетчер сидит по уши в долгах; а Норта вечером семнадцатого не было в его квартире.
– Как это мило! – сказал сержант. – Как я и предвидел, вся сцена забита подозреваемыми! Расскажите мне про нашего друга Бадца.
Ханнасайд дал ему краткий отчет о проделках маклера. Сержант потер подбородок и, выслушав рассказ, заключил:
– Мне это не нравится. Совсем не нравится. Конечно, можно сказать, что если он должен был отдать девять тысяч акций, которых у него не было и которые он не достал бы, изрядно не разорившись, то, значит, у него был повод для убийства покойного Эрнеста. С другой стороны, не вызывают сомнений его слова, что Эрнест не стал бы преследовать его в открытую. Это бесспорно. Это не мой кандидат. А что насчет Норта?
– Если я не ошибаюсь, Норт ведет серьезную игру. Он мне сказал, что после ужина в клубе вернулся в свою квартиру и рано лег спать. На самом деле он вернулся в квартиру сразу после 20. 30 и снова ушел около 21. 00. Окончательно возвратился в 23. 45.
– Ну и ну! – сказал сержант. – Без обмана? Все открыто у всех на глазах?
– Вот именно. Придя в 20. 30, он обменялся несколькими словами с портье; когда уходил, портье предложил вызвать такси, но он сказал, что пройдется пешком.
– А кто видел, когда он вернулся?
– Ночной портье. Он говорит, что видел, как Норт входил в лифт.
– Ну, для человека, у которого вроде бы есть голова на плечах, он вел себя не слишком-то остроумно, – сказал сержант. – Зачем ему было рассказывать вам, что он провел весь вечер у себя, когда он не мог не знать, что вы можете запросто опровергнуть его историю?
– Не знаю, – ответил Ханнасайд. – Если бы это был Бадд, я подумал бы, что он струхнул и потерял голову. Однако Норт не струхнул, и, я уверен, он не потерял голову. Я подозреваю, что по некой причине, известной ему одному, он старается отвлечь мое внимание.
– Отвлечь ваше внимание, пока он не переговорит со своей женой, – задумался сержант. – Понятно. Я бы сказал, что это рискованная игра.
– Не думаю, что риск его очень волнует.
– Ах, он еще и такой? – сказал сержант. – Маленький курс Ихавода, кажется, не повредил бы ему.
Ханнасайд рассеянно улыбнулся:
– Этим утром Норта не было на работе, и его секретарша не думает, что он будет днем, поэтому я приехал поговорить с ним сюда.
Это будет непросто, хотя бы потому, что он не проронит ни единого лишнего слова.
– С молодым Невилом тоже будет непросто, – сказал сержант. – Хотя совсем по другой причине. Эта птичка чирикает так много, что только поспевай слушать. Как вам это понравится – у него хватило нахальства прямо сказать мне, что в ночь убийства покойного Эрнеста «« он вылез из окна своей спальни, перелез через ограду – и все только для того, чтобы рассказать миссис Норт о случившемся! Сказал, что он был ее сообщником в деле с расписками.
– Хладнокровный тип. – Ханнасайд нахмурился. – Но, может быть, это правда.
Читать бесплатно другие книги:
