Признания новобрачного Келли Ванесса
— Неужели ты считаешь, что я бы так настойчиво требовал твоего августейшего присутствия, если бы знал его фамилию? Ты так и не понял, что все, связанное с этим ребенком, окружено тайной?
Доминик несколько мгновений молча смотрел на него, потом повернулся к Мэдлин и мило улыбнулся.
— Миссис Ривз, окажите любезность, принесите мне кофе. Похоже, на решение этой загадки потребуется какое-то время, а кофе хорошо активизирует мыслительный процесс.
Гриффин нахмурился. Он впервые заметил, что Доминик выглядит очень усталым: черты лица заострились, глаза казались ввалившимися. Гриффин не мог не задаться вопросом, что его беспокоит. Раньше этот человек не выказывал слабости ни при каких обстоятельствах.
Мэдлин кивнула.
— Конечно. Унести ребенка?
— Вы можете оставить его со мной. — Доминик протянул руки и осторожно взял у нее малыша.
— Никогда не замечал у тебя интереса к младенцам, — отметил Гриффин.
Доминик сел и откинулся на спинку кресла, стараясь не потревожить ребенка.
— Ты многого обо мне не знаешь, мой мальчик.
— Не сомневаюсь, но сегодня я бы предпочел не узнавать ничего нового. У меня достаточно проблем и без очередной главы из жизни Доминика Хантера, тайного агента короны.
Доминик слабо усмехнулся и немного расслабился. От сильного порывистого ветра за окном дребезжали оконные стекла, и тусклый свет январского дня почти не проникал в комнату. Но мрачный холодный день остался за окном, а в комнате было тепло — в камине весело плясали языки пламени, и светло — свечи в хрустальных канделябрах заливали ее мягким светом.
Проведя детство в неприветливом доме йоркширского викария, а потом с трудом выжив на улицах Лондона, Гриффин высоко ценил свет и тепло. И это пристрастие хозяина чувствовалось в каждой комнате его дома. Здесь не было холодных синих и зеленых оттенков. Стены были покрашены в теплые желтые и красные тона, лепнина светилась позолотой, на окнах висели тяжелые шторы с золотыми кистями. Хозяин окружил себя красотой и комфортом. Тонкое изящество мебели шератон соседствовало с витиеватостью чиппендейла и элегантностью обитых разноцветным шелком кушеток. Ему доставляло огромное удовольствие экзотическое, пожалуй, даже бунтарское смешение стилей и форм.
Мэдлин как-то сказала Гриффину, что он напоминает ей кота, который всегда ищет пятнышко солнечного света на полу, чтобы понежиться в его тепле. И это было правдой. Слишком долго он испытывал холод, сырой пронизывающий холод, проникающий в тело до мозга костей. Возможно, в Греции или еще южнее он наконец найдет тепло и свет, которые ему так нужны. Видит бог, в Англии он их так и не нашел. Хотя много раз пытался. Как не нашел и свою мать и в конце концов оставил бесплодные поиски Доминику.
Но если Гриффин — кот, то Доминик — настоящий мастиф. Вцепившись во что-то, он уже никогда это не выпускал.
— Почему бы тебе не рассказать, что случилось? — сказал Доминик.
Гриффин вздохнул и приступил к рассказу. Пока он говорил, вошел Фелпс с кофейником и чашками на подносе. Вслед за ним в комнате появилась Мэдлин. Она молча налила мужчинам кофе, взяла из рук Доминика ребенка и устроилась на кушетке в дальнем углу комнаты. Гриффин в это время как раз дошел до записки и кольца. Когда Доминик вопросительно поднял брови, Гриффин достал из кармана кольцо и отдал ему.
Доминик поднес кольцо к свету.
— «Не дразните волка». Звучит угрожающе, — сказал он и присмотрелся внимательнее. — Фамильный герб. Вроде бы даже королевский.
— Может быть, итальянский? — спросил Гриффин.
— Да, вероятно, одна из побочных ветвей Габсбургов. По крайней мере, мне так кажется. Но больше я ничего сказать не могу. Необходимо покопаться в бумагах. Могу я взять кольцо с собой?
Гриффин кивнул, и Доминик убрал кольцо в карман.
— А о какой записке шла речь?
Гриффин передал листок, который Доминик аккуратно разложил на коленях. Хватило одного взгляда на записку, и его поведение изменилось. Лишь мгновение назад он лениво сидел на удобном стуле, вытянув длинные ноги к камину, а теперь резко выпрямился, схватил записку и поднес ее к глазам. Поза стала напряженной, на лице отразилось потрясение.
— Что случилось? — удивился Гриффин.
Доминик поднял взгляд, и Гриффин мог бы поклясться, что в них плещется… что это? Страх? Его обычно смуглое лицо побледнело, и на этом фоне зелень глаз стала и вовсе пронзительной.
— Никто не видел лица женщины, приславшей эту записку? Даже мальчишка-посыльный? — хрипло спросил он.
Гриффин насторожился. Он видел Доминика обозленным, язвительным, встревоженным и разочарованным, но никогда таким напряженным и сбитым с толку. Инстинктивно он тоже напрягся.
— Нет. Она скрывала лицо под густой вуалью.
— Боже правый, — пробормотал Доминик. — Ты сможешь найти мальчишку, если понадобится?
— Да. Нет. Не знаю. Я велел ему прийти, если он когда-нибудь увидит даму еще раз. Если надо, я могу послать Фелпса на поиски.
Казалось, Доминик ничего не слышит. Он поднес руку к лицу, словно намереваясь почесать подбородок, но потом снова вернул ее на колени и сжал кулак. Он смотрел куда-то мимо Гриффина, казалось, заглядывал в страшную бездну. Гриффина было трудно вывести из равновесия, но Доминик легко справился с этой задачей. Он всегда полагался на Доминика, никогда не задаваясь вопросом почему, и его непонятное возбуждение взволновало Гриффина больше, чем тот был готов признать.
Он взял пустой стакан Доминика, налил туда на три пальца коньяка и вложил стакан в его руку. Мэдлин, не сводившая участливых глаз с Доминика, начала было вставать, но Гриффин жестом приказал ей оставаться на месте.
— Что бы ни было, это наверняка поможет, — сказал он.
Доминик молча взял стакан и вылил напиток в горло, даже не поморщившись. Потом он шумно вздохнул. Его обычная бесстрастность начала возвращаться, окружая его, словно коконом, скрывая эмоции. Не прошло и нескольких минут, как он снова стал хладнокровным и суровым агентом, каким его привыкли видеть.
Но слабый отголосок чего-то, подозрительно похожего на безутешное отчаяние, остался в его пронзительных зеленых глазах, и Гриффин с большим неудовольствием понял, что ситуация с ребенком намного сложнее, чем он надеялся.
Больше всего на свете ему хотелось держаться в стороне от всех возможных сложностей, но, похоже, это было невозможно.
И он опустился на стул напротив Доминика.
— Ты собираешься что-нибудь мне рассказать? Или мне придется догадываться?
Доминик ответил со слабой улыбкой:
— Все равно не сможешь догадаться, так что лучше не пытайся. И, нет, не надо никого отправлять на поиски мальчика. Но если он вдруг объявится сам, немедленно пошли за мной. Но кроме этого, ничего делать не надо.
Гриффин недоверчиво прищурился.
— Ничего не делать? Ты серьезно? О чем ты говоришь?
Старый шпион устремил на молодого человека властный взгляд.
— Я не могу сделать какие-либо выводы до тех пор, пока не проведу собственное расследование. Мне необходима дополнительная информация, и я ее получу.
Гриффин ощутил острое желание придушить своего собеседника, но усилием воли подавил его.
— И как ты собираешься это сделать?
Доминик поднес бумагу к свету и задумчиво прищурился.
— Бумага хорошего качества, хотя таких водяных знаков я раньше не видел. Значит, таинственная незнакомка — дама со средствами.
— Одеяла и одежда малыша сшиты из очень хороших тканей, — вмешалась Мэдлин. — За ним явно хорошо следили и кормили.
Доминик поднес записку к носу и принюхался.
— Да, судя по всему, все так и есть. Кто-то любил малыша и заботился о нем. Возникает вопрос, почему от него отказались, причем столь странным способом?
— Думаю, потому что он в опасности, — не скрывая сарказма, проговорил Гриффин и всплеснул руками. — По-моему, все это ерунда. С какой стати вдруг младенец окажется в такой страшной опасности, что его придется прятать в борделе? И почему со мной?
Доминик несколько секунд напряженно думал.
— Возможно, потому что бордель — последнее место, где будут искать высокородного младенца. А у тебя репутация опасного человека, которого лучше не задевать. Могу добавить, что эта репутация вполне заслуженная.
— Полагаю, это комплимент? — огрызнулся Гриффин.
— Мне интересно, — задумчиво проговорил Доминик, — почему эта женщина выбрала тебя — именно тебя. Скорее всего, она тебя знает.
— Меня знает много женщин, — выпалил Гриффин. — Главный вопрос — какого черта она оставила крошечного младенца на моем пороге?
— Вероятно, она думает, что ты понимаешь, каково это — быть брошенным.
Гриффин инстинктивно вздрогнул, потом замер и постепенно жестокие слова вызвали в нем холодную ярость, быстро захлестнувшую все его существо. Он годами учился справляться с неконтролируемыми эмоциями, и часто ему это удавалось, но люди, постоянно находившиеся рядом с ним, знали, что обсуждения некоторых тем при нем необходимо избегать. Те, кто случайно поднимал в его присутствии запретную тему, никогда больше не повторяли такой ошибки.
Кроме Доминика, естественно. Он слишком много знал и никогда не стеснялся использовать это знание себе на пользу.
— Я бы посоветовал тебе соблюдать осторожность, мой друг, — тихо сказал Гриффин.
Тот безразлично пожал плечами.
— Я сказал то, что думал.
— Полагаю, ты подумал недостаточно.
Доминик склонил голову, выражая раскаяние.
— Вернемся к нашей проблеме, — продолжил Гриффин звенящим от сдерживаемой ярости голосом. — Я был бы чрезвычайно признателен, если бы ты забрал у меня этого проклятого младенца, пока с ним ничего не случилось.
— Я не стану этого делать, — почти весело заявил Доминик. — Маленький Стивен определенно должен остаться здесь.
Гриффин потрясенно разинул рот.
— Шутишь!
— Вовсе нет. — Доминик встал. — Я склонен согласиться с дамой под вуалью. — Он сделал паузу, и по его лицу скользнула странная тень, которую он отогнал, тряхнув головой. — Твое заведение — идеальное место для ребенка, над которым нависла опасность. Стивен останется здесь, пока я не закончу расследование. Если повезет, я узнаю все о его родственниках в течение пары недель.
Гриффин вскочил.
— Пара недель? Исключено! Кто будет все это время заботиться о младенце? Я даже не знаю, достаточно ли он взрослый, чтобы быть отнятым от груди! Кто подумает об этой маленькой детали, позвольте вас спросить?
— Об этом можно не волноваться! — воскликнула Мэдлин отвратительно жизнерадостным голосом. Она прижала к груди ребенка, который как раз проснулся и теперь громко зевал. — Роуз как раз пытается отнять от груди своего малыша. У нее очень много молока. — В ответ на вопросительный взгляд Гриффина она пояснила: — Роуз — одна из девочек в «Золотом банте».
— Не кажется ли тебе несколько неподобающим, если этот ребенок останется жить в борделе и нянчить его будут проститутки? — Гриффина охватило отчаяние.
Доминик весело фыркнул.
— Для предполагаемого преступного воротилы и владельца борделя ты слишком щепетилен, мой мальчик.
Гриффин запустил пятерню в свою густую шевелюру, высвободив большую часть волос из-под удерживавшей их узкой кожаной ленты.
— Я не криминальный воротила и очень скоро перестану быть хозяином борделя. Но дело не в этом. Роуз не может нянчить одновременно двух детей. Да и как можно держать младенца в борделе? Тем более такого младенца, которого надо скрывать? Вы оба безумны, если считаете, что столь сумасшедший план может сработать.
— Но он же не будет находиться в самом борделе! Он будет здесь, с тобой. Мы знаем, что в твой дом никто не войдет, если ты не захочешь, — усмехнулся Доминик.
— Кроме беспризорников с младенцами в корзинках, — обреченно пробормотал Гриффин.
— Правда, Гриффин, — неожиданно с энтузиазмом воскликнула Мэдлин. — Роуз не откажется помочь. И я тоже. Кстати, если не ошибаюсь, этому парню месяца четыре или даже больше, так что его уже совсем скоро можно будет легко отнять от груди. Станет намного проще.
— Спасибо, утешила, — буркнул Гриффин. Он явно утратил контроль над ситуацией, что случалось отнюдь не редко, когда в дело был замешан Доминик. — А пока, надо полагать, Роуз переедет сюда ко мне? Вместе со своим… источником радости? Пропади все пропадом! Лучше уж я сразу застрелюсь. Хотя бы мучиться не буду.
Роуз была одной из самых популярных девушек в борделе. Мужчины любили ее за красоту и легкий веселый характер. Но она к тому же была очень шумной и говорливой. Гриффин мог провести в ее обществе не больше пяти минут, после чего у него появлялось непреодолимое желание бежать куда глаза глядят.
— Думаю, все не так плохо, — проговорил Доминик с насмешливым сочувствием.
— Уж поверь мне, все еще хуже. — Покосившись на слегка попискивающий сверток в руках Мэдлин, Гриффин подавил желание выругаться. Малыш проснулся и теперь активно сучил ручками и ножками, издавая какие-то звуки. У него были темно-карие глаза — цвета какао-бобов — и розовые щечки. Он несколько секунд с интересом взирал на Гриффина, а потом его рот расплылся в широкой беззубой улыбке.
Гриффин протянул руку и коснулся пальцем крошечного кулачка. Пальчики тут же разжались — раскрылись, словно лепестки цветка, а потом сомкнулись вокруг пальца Гриффина. Хватка малыша была на удивление сильной.
Вздохнув, мужчина признал свое поражение. Он хорошо знал себя. Теперь он скорее дал бы отрубить себе руку, чем отказался от ребенка. Потому что на самом деле знал, что это такое — быть брошенным, и понимал, что раны от этого остаются на всю жизнь. Малыш был слишком маленьким и пока еще ничего не понимал. Но он был сыт, ему было тепло и сухо, о нем заботились. Гриффину было известно не понаслышке, каково ребенку, если в его жизни всего этого нет. Он знал холод и голод, и страх, никогда не покидавший его в грязных лондонских трущобах.
Он осторожно высвободил палец. Маленький Стивен насупился и возмущенно запыхтел, явно готовясь поднять крик. Мэдлин принялась его укачивать, с немым укором глядя на Гриффина.
— Ладно, пусть остается, — сказал Гриффин, в упор глядя на Доминика. — Но у меня есть одно условие. Ты должен…
Его прервал стук в дверь. На пороге возник Фелпс и поинтересовался:
— Звонили, сэр?
— Нет, — ответствовал Гриффин, — но хорошо, что ты пришел. Мое пальто и шляпу, пожалуйста.
— Момент! — воскликнул Фелпс и скрылся.
— Мой мальчик, тебе пора обзавестись нормальным дворецким, — сказал Доминик. — Уверен, у Фелпса есть множество бесценных качеств, но дворецкий из него никакой. Не хватает лоска.
Гриффин с трудом справился с желанием послать «старшего товарища» вместе с его советами и решил, что он в высшей степени выдержанный человек.
— Мне не нужен дворецкий, и я не желаю продолжать обсуждение твоих непрекращающихся попыток меня переделать. Я хочу лишь обсудить условие, при выполнении которого соглашусь, чтобы ребенок остался здесь.
— Полагаю, тебе нужна хорошая няня?
— Да, и чем скорее, тем лучше, — выпалил Гриффин. — Все это чертовски неудобно и неприятно. И нарушает все мои планы.
— Я немедленно об этом позабочусь, — сказал Доминик успокаивающим тоном. — Я знаю, как тебя раздражают всевозможные непредвиденные обстоятельства.
Мэдлин обменялась взглядами с Домиником. Оба явно старались не расхохотаться. Гриффин лишь молча подивился: когда это он стал вести себя как сварливая старуха, а не как мужчина, управляющий своей жизнью?
Глава 3
Джастин Брайтмор вышла из экипажа, чтобы лучше рассмотреть возвышающийся перед ней дом. Ее тревога немного уменьшилась при виде высокого мраморного портика и красивых венецианских окон элегантного дома на Джермин-стрит. Он определенно не был похож на бордель или игорный клуб, хотя, конечно, ее представление о подобных заведениях было весьма ограниченным.
Ну а поскольку заведения мистера Стила предназначались для самых высших слоев общества, вероятно, ее и вовсе не должны удивлять элегантность и даже, пожалуй, аристократизм здания. Но все же она почувствовала некоторое облегчение — заверения Доминика, что он везет ее отнюдь не в гнездо порока, оказались правдивыми.
Уголки губ ее покровителя дрогнули в улыбке.
— Джастин, ты же понимаешь, что я никогда бы не поручил тебе то, с чем ты не могла бы справиться.
Девушка поморщилась. Она надеялась скрыть свою тревогу относительно столь необычного задания, но, как выяснилось, тщетно.
— Да. Я знаю, что волноваться глупо, но в данном случае всему виной усталость и недостаток информации. В конце концов, я приехала в Лондон только вчера ночью, и вы почти ничего мне не рассказали.
Она получила письмо от Доминика несколько дней назад, находясь в поместье леди Эстер Белгрейв, расположенном недалеко от Кембриджа. Джастин полтора года была оплачиваемой компаньонкой леди Эстер и жила в ее старомодном, но удивительно уютном доме. Ей там очень нравилось. Леди Белгрейв относилась к ней скорее как к любимой племяннице, чем к наемной работнице, и Джастин наслаждалась жизнью — мирной, спокойной и благословенно респектабельной. Она будет тосковать о ней каждую минуту, которую предстоит провести в Лондоне.
Но она была в неоплатном долгу перед Домиником, и если он нуждался в помощи, не могла ему отказать. Леди Белгрейв тоже настаивала, чтобы Джастин согласилась на временную работу, утверждая, что это будет маленькое приключение, без подобных событий жизнь скучна. Джастин же считала, что забота о таинственном ребенке мистера Гриффина — да еще в борделе — это слишком большое приключение, без которого она вполне может обойтись.
В ее жизни хватало драм, пока был жив отец. У нее не было желания возвращаться в город, где они жили, и только чувство долга и искренняя привязанность к своему покровителю помогли ей справиться с собой.
Доминик смущенно улыбался, пока они поднимались по мраморным ступеням, ведущим к высокой темно-зеленой двери с блестящим медным дверным молотком.
— Да, я понимаю, с моей стороны было не слишком великодушно не позволить тебе отдохнуть, но последняя записка Гриффина показалась мне панической, а этот мальчик, как правило, не склонен к преувеличениям. По-моему, один младенец не может повергнуть в хаос весь дом, но, судя по всему, именно так и вышло.
Хаос.
Вот что она ненавидела больше всего на свете. Но жаловаться смысла не было. Лучше уж сразу приступить к работе и навести порядок. Чем скорее, тем лучше.
Джастин похлопала его по руке.
— Вы не должны беспокоиться, дядя Доминик. Я здорова, сильна и со всем справлюсь. Что же касается отдыха, его у меня все равно не будет. С младенцем на руках не отдохнешь. Так что лучше не привыкать.
— Ты тоже не беспокойся, девочка, — вздохнул Доминик и постучал в дверь. — Тебе помогут.
— Да, конечно. Дамы, живущие по соседству. — Она старалась говорить безразличным тоном, словно в предстоящих контактах с проститутками не было ничего из ряда вон выходящего. — Уверена, все будет в порядке.
Джастин часто говорила себе, что все будет в порядке, даже когда перспективы были самыми неблагоприятными. Это улучшало настроение и придавало сил при столкновении со сложными ситуациями. За двадцать четыре года своей жизни Джастин нередко приходилось справляться с трудностями — справится она и с ребенком в борделе. Хотя, конечно, предпочла бы остаться в поместье леди Эстер.
Дверь распахнулась. Их встретил жилистый человек с узким лицом и длинным носом, одетый в простые черные штаны, белую рубашку и серый жилет. Странно, но, увидев Доминика, он испуганно попятился, одновременно быстро наклоняя голову и снова вздергивая ее, словно маленькая птичка, клюющая зернышки.
— Сэр Доминик, мистер Гриффин вас ждет. Давно ждет. И уже успел вскипеть. — Незнакомец нервно оглянулся, словно ожидал появления у себя за спиной чего-то опасного.
— Понимаю, что ждет, хотя сейчас в доме вроде бы все спокойно, — сказал Доминик, пропуская Джастин перед собой.
Она с любопытством осмотрелась. На красивом мраморном полу кремового цвета не видно ни пылинки. Стены покрашены в золотисто-желтый цвет и отделаны изящной лепниной. Это был дом аристократа или, по крайней мере, богатого землевладельца, а вовсе не логово известного лондонского распутника.
Фелпс с нескрываемым любопытством покосился на Джастин. После чего снова обратил все свое внимание на Доминика.
— Сейчас — да, тихо. Но ночью было совсем иначе.
— А что случилось ночью? — полюбопытствовал Доминик.
— Светопреставление, — мрачно сообщил Фелпс, принимая у Доминика шляпу и пальто. — Так Роуз сказала.
Когда Фелпс небрежно швырнул вещи Доминика на стул и пошел по вестибюлю, Джастин нахмурилась. Этот человек явно не был дворецким или хотя бы лакеем. Но Доминик только весело подмигнул ей — что было совершенно для него не характерно — и жестом предложил следовать за слугой.
Джастин так и сделала. Несмотря на внешнюю спокойную элегантность, этот дом не был обычным — Доминик предупредил ее об этом заранее. Поэтому Джастин, как ни старалась, не могла справиться с тревогой.
Да и встреча с хозяином дома не предвещала ничего хорошего. Даже до нее доходили слухи о печально известном Гриффине Стиле, правда, было это довольно давно, когда она еще жила в Лондоне. И все эти слухи не сообщали о нем ничего хорошего.
Фелпс открыл дверь, покрашенную в глубокий коричневый цвет, в тон лепным украшениям на стенах, и отступил, пропуская гостей вперед. Джастин замерла на пороге и растерянно заморгала, оглядывая комнату. Обстановка оказалась богатой и изысканной. На столе у окна она заметила даже пару коулпортовских[1] ваз.
— О боже, — тихо пробормотала она.
И только когда Доминик коснулся ее плеча, она медленно вошла в комнату, которая, очевидно, служила обычно гостиной, но совершенно не походила на те, в которых ей приходилось бывать. Вся мебель была богатых оттенков желтого и красного, как и тяжелые бархатные шторы, перехваченные толстыми витыми шнурами с золотыми кистями. В комнате стояло несколько столов разных размеров, и самый красивый из них — изящный столик красного дерева с инкрустациями из меди — занимал почетное место в середине комнаты. Его столешница держалась на спине грифона, когтистые лапы которого являлись ножками стола.
Вероятно, мистер Стил обладал и тягой к красивым вещам, и своеобразным чувством юмора.
Кроме столов, здесь были разнообразные небольшие диванчики и стулья, а также пара кресел, обитых тканью с яркими красными и лиловыми гвоздиками. Столь явное смешение стилей и красок, по мнению Джастин, должно было создавать дискомфорт. Однако обстановка получилась на удивление гармоничной, и комната казалась теплой и уютной даже в промозглый зимний день. Джастин всегда предпочитала более спокойный стиль и пастельные тона, но в этой комнате было… приятно. Лучшего слова она подобрать не смогла. Это нелепо, учитывая отчетливые претензии на роскошь, видные в этом доме невооруженным глазом, но она не могла не думать, как хорошо было бы посидеть с книжкой в кресле у камина, прислушиваясь к потрескиванию углей и наслаждаясь теплом.
Доминик взял ее за локоть, подвел к диванчику перед низким столиком, и знаком предложил сесть. Сам он занял одно из кресел.
— Фелпс, — резко сказал он, — сообщите, пожалуйста, мистеру Гриффину, что мы прибыли.
Слуга, продолжавший рассматривать Джастин, но теперь уже неодобрительно, вздрогнул.
— Ах да, простите, сэр Доминик. Сию минуту.
— И принесите мисс Брайтмор чаю.
— Конечно, сэр Доминик, сейчас же. — Фелпс поклонился и попятился к двери, по пути дважды споткнувшись.
— Какой странный человек, — заметила Джастин. — Кажется, он вас боится. У мистера Стила все слуги такие… необычные?
Доминик протянул к огню озябшие руки.
— Нет. Фелпс — нечто особенное. Не знаю почему, но в моем присутствии он нервничает. Гриффин объясняет это страхом перед законом, который я для него олицетворяю. Он думает, что я могу его арестовать.
Джастин нахмурилась.
— С какой стати вы станете его арестовывать?
— Не стану, конечно, — ответил Доминик. — Но Фелпс, похоже, слишком близко к сердцу принял мое замечание, что его хозяин лишь немногим лучше матерого преступника. Гриффин не имеет связей с криминалом, хотя и не всегда скрупулезно исполнял законы. В данный момент он избавляется от своего самого предосудительного бизнеса и вкладывает деньги в респектабельные предприятия.
Доминик еще ни с кем не делился этой информацией.
— Интересно, — задумчиво проговорила девушка, — что подтолкнуло его к столь радикальным переменам?
Серьезное выражение лица ее покровителя, обдумывающего ответ на вопрос, пробудило любопытство Джастин. Она почти ничего не знала о его отношениях с мистером Стилом и часто размышляла, почему он на дружеской ноге с человеком, имеющим далеко не лучшую репутацию. Не выдержав, она однажды спросила об этом и получила ответ, что он когда-то был дружен с матерью мистера Стила и чувствует ответственность за ее сына.
— Сложный вопрос, дорогая, — наконец сказал он. — Думаю, Гриффин и сам не сможет на него ответить.
Она привыкла к таким загадочным ответам. В конце концов, ее отец, Эдвард Брайтмор, до своей гибели в сражении при Саламанке был одним из лучших агентов Доминика. Джастин вела счета отца и даже часть переписки. Папа полностью ей доверял, как и Доминик.
Но, достигнув шестнадцатилетнего возраста, девушка поняла, что какая-то часть информации всегда будет от нее скрыта. Отец нередко извинялся за это, но ей, в общем, было все равно. Она всегда делала все возможное, чтобы помочь папе, однако ненавидела жизнь, которую он вел. Ей не нравилось, что он иногда внезапно исчезал на долгие месяцы, и никто не знал, когда он вернется и вернется ли вообще к ней и ее младшему брату Мэту. Еще в те годы она поняла, что лучший способ справляться с беспокойством и страхом — и с жизнью — не задавать вопросов и делать вид, что все мирно и упорядоченно, как воскресная служба в деревенской церкви.
Сейчас она не могла не признать, что Гриффин Стил вызвал ее любопытство. К несчастью, прежде чем она успела выпытать еще немного информации у Доминика, дверь открылась, и в комнату вошел мужчина, вероятнее всего, хозяин дома. И все связные мысли моментально покинули Джастин. Его глаза, темные и мерцающие, словно египетский обелиск, уставились прямо на нее. Она почувствовала, как лицо и шея заливаются краской, и постаралась взять себя в руки, на всякий случай опустив взгляд.
Пока мистер Стил лениво шагал по комнате, Джастин прилагала титанические усилия, чтобы не таращиться на него. Получалось не очень хорошо. Но поскольку мужчина откровенно разглядывал ее, даже не пытаясь скрыть любопытства, она решила, что может отплатить той же монетой.
Гриффин Стил был не так высок и широк в плечах, как Доминик, но все же обладал весьма внушительным телосложением. Войдя в комнату, он сразу оказался в центре внимания, чему, учитывая отвлекающие факторы — буйство красок и стилей, — можно было только удивляться.
Одет он был в черные бриджи, высокие начищенные до зеркального блеска черные сапоги, черный сюртук и такой же жилет. На черном фоне выделялась ослепительная белизна сорочки. У Джастин сильно забилось сердце, когда она заметила, что на мужчине нет галстука — только небрежно повязанный шейный платок. Она не могла припомнить, когда в последний раз видела джентльмена без галстука. Таковых не было даже в деревенском поместье ее дедушки, где она часто проводила лето.
Черты его лица показались ей аристократическими и высокомерно красивыми, с выразительным ртом хорошей формы, высокими скулами и чуть выдающейся вперед челюстью. Несмотря на наличие большого числа острых углов, в его лице было что-то неуловимо вкрадчивое. Да и двигался он с гибкой грацией, словно кошка. Большая, черная и очень опасная.
Но больше всего Джастин поразили волосы: блестящие, иссиня-черные, словно вороново крыло, и длинные. Зачесанные назад, они свободно падали на его спину, а видимость порядка прическе придавал узкий кожаный шнурок. В целом Гриффин Стил походил на пирата, попавшего сюда из другого века. Впечатление усиливал тонкий шрам, тянувшийся от левого виска по скуле.
Мужчина выглядел экзотично и порочно, и Джастин немедленно насторожилась. Надо быть слепой, чтобы не видеть окружающей этого человека ауры опасности, а Джастин слепой не была.
Стил явно оценивал ее. Судя по удивленно приподнятым бровям и насмешливо изогнувшимся губам, она произвела на него ничуть не лучшее впечатление, чем он на нее.
Доминик встал и улыбнулся. Джастин могла бы побиться об заклад, что впервые увидела на лице своего покровителя язвительность.
— А, Гриффин, вот и ты. Позволь тебе представить мисс Джастин Брайтмор. Она присмотрит за Стивеном. Уверен, вы легко поладите.
О да, ее крестный определенно посмеивался над Стилом.
Она отбросила эту мысль и присела в вежливом реверансе. Пусть хозяин дома шалопай и распутник, но это не оправдание для плохих манер!
— Доброе утро, сэр. Рада познакомиться с вами.
Его красивое лицо выразило элегантное пренебрежение. Похоже, это была привычная реакция на ситуации, которые ему категорически не нравились.
— Позвольте усомниться в этом, мисс Брайтмор, — с подчеркнутой медлительностью проговорил он. — Но я не могу вас винить, учитывая обстоятельства.
Джастин не позволила себе разозлиться, но вместе с тем не могла не отметить, что, хотя в его голосе определенно присутствовал некий намек на грубость, свойственную говору уличного мальчишки, речь его была правильной и культурной. Первое обстоятельство ее не удивило, зато второе стало сюрпризом. Она поняла, что не следует делать поспешные выводы. Когда речь идет об этом человеке.
Она не успела придумать подобающий ответ, и Стил перенес свое негодование на Доминика.
— Ты сам понимаешь, что натворил? Привез мне леди, только вчера вышедшую из классной комнаты. Ты спятил?
— Ну, из классной комнаты она вышла не вчера и даже не позавчера, — спокойно ответствовал Доминик и снова сел. — Джастин вполне способна сделать здесь все, что необходимо. — Он с улыбкой обернулся к крестнице. — Я прав, дорогая?
Девушка тоже села и разгладила затянутыми в перчатки руками юбку.
— Думаю, что да, дядя Доминик. Иначе вы меня об этом не попросили бы. — Она не смогла сдержаться и с достоинством сообщила Стилу: — К вашему сведению, сэр, мне двадцать четыре года. Иными словами, я уже давно вышла из школьного возраста.
Гриффин несколько секунд потрясенно взирал на нее, потом снова повернулся к Доминику.
— Не могу поверить! Ты привез собственную племянницу? — Он выглядел искренне изумленным. — Кстати, я даже не знал, что у тебя есть племянница, да и вообще какая-то родня.
Доминик с интересом наблюдал за своим подопечным. Не приходилось сомневаться, что у него есть какой-то тайный план, в котором должен участвовать Стил и, возможно, она, но в чем состоит этот план, Джастин пока понять не могла. Доминик сказал ей, что не смог найти другую няню для младенца, во всяком случае, няню, которой он мог бы полностью доверять. Несколько женщин-агентов, которым он мог бы поручить эту работу, в настоящий момент были недоступны. Джастин не была его агентом. Но ей он мог доверять. А из того, что он рассказал, доверие и благоразумие были едва ли не самыми важными аспектами.
Однако инстинкты Джастин, отточенные жизнью с отцом-агентом, говорили, что ей следует держаться настороже. Доминик явно имел в виду что-то еще, и этот неизвестный фактор она обязана учитывать во взаимоотношениях и с ним, и со Стилом.
— Джастин не моя племянница. Она моя крестница. Ее отец — Эдвард Брайтмор.
Стил снова уставился на нее и опустился в кресло рядом с Домиником. Он почти незаметно потянулся, продолжая рассматривать гостью.
— Нед Брайтмор? Кажется, он погиб несколько лет назад при Саламанке?
Джастин кивнула и сразу заметила искру симпатии в его глазах.
— Мои соболезнования, мисс Брайтмор. Он был хорошим человеком, намного лучшим, чем многие представители его класса, которые входят в мои двери.
— Вы знали моего отца? — спросила Джастин с пылом, удивившим даже ее саму. Обычно она избегала разговоров об отце. Рана была еще слишком свежа.
— Ты скоро обнаружишь, что Гриффин знает в Лондоне почти всех, — сказал Доминик.
— Да, и большинство из них сами желали, чтобы я их надул, за что я им глубоко признателен.
Джастин еще решала, надо ли ей приходить в ужас из-за того, что ее папа, оказывается, тоже не гнушался сомнительными удовольствиями, которые предлагали заведения Стила, но подали чай, и это ее отвлекло. Насколько ей было известно, папа никогда не играл. Но если он и посещал бордель, она не желала ничего об этом знать.
Фелпс поставил поднос на стол перед Джастин, так что ей пришлось разливать чай. От двусмысленности ситуации у нее кружилась голова, но ей предстояло жить в этом доме, по крайней мере, несколько недель, и надо было хоть как-то участвовать в работе по дому.
Стил жестом отказался от предложенного чая, но Доминик сказал, что с удовольствием выпьет чашечку… с сахаром и молоком. Джастин приготовила чай крестному, потом себе. Наконец Фелпс удалился, и Стил снова обратился к ее крестному.
— Раз она дочь Брайтмора, я понимаю, почему ты ей доверяешь, но ведь дело не в этом. — Стил опять уставился на нее, причем с его лица исчезли все следы симпатии. — Девушка такого сорта не должна задерживаться здесь. Это чертовски неприлично, и вам обоим это хорошо известно.
На этот раз Джастин даже не старалась скрыть раздражение. Она с громким стуком поставила чашку на стол.
— А что именно вы подразумеваете, говоря «девушка такого сорта»? Могу вас заверить, что я вполне способна ухаживать за младенцем.
Стил некоторое время непонимающе разглядывал ее, потом криво усмехнулся.
— Вы безумны, как, впрочем, и Доминик. Если вы не заметили, милая моя, вы — леди, и одно только это делает ваше пребывание в моем доме невозможным.
Он произнес слово «леди» тоном, каким другие говорят о крысах и кровососущих насекомых.
— Только несколько дней назад ты жаловался, мой мальчик, что младенцем занимаются проститутки. Теперь ты протестуешь против леди. Так чего же ты хочешь?
И снова Джастин почувствовала, что ситуация безмерно забавляет Доминика, именно ситуация, а не Стил, который стиснул зубы так, что они у него вот-вот начнут крошиться.
— Если ее кто-то увидит — какой-нибудь респектабельный член общества, ее репутация погибнет, — прорычал Стил. — Да и какого черта дочь Брайтмора работает няней? Человек отдал жизнь за свою гребаную страну. Неужели она не достойна лучшей участи, чем стать наемной работницей?
Гневная тирада, похоже, застала Доминика врасплох. Джастин тоже. Стил не казался человеком, который может беспокоиться о репутации женщины.
Читать бесплатно другие книги:
