Жемчуг богов Юрьев Сергей
— А тогда дай мне что-нибудь… А то тот владыка давно не давал, я голодная…
Дина почувствовала лишь тепло в ладони — цилиндр слегка нагрелся, а между ней и девочкой вдруг появился небольшой столик, накрытый белой скатертью, на котором расположился пирог с грибами, только что из печи… А ведь за все дни, что она здесь находится, у нее ни разу не возникало чувства голода, оно появилось только сейчас, когда вдруг стало что поесть.
Пирог сам поделился на небольшие кусочки, и девочка, с некоторой опаской поглядывая на щедрую хозяйку, протянула к столу ручонку, но прежде чем она коснулась пирога, рядом возник висящий в воздухе кувшин с водой, кусок мыла и полотенце. Впрочем, мыло почти сразу же исчезло — едва ли маленькая нищенка могла знать, что это такое.
— А владыка тоже хороший, — сказала вдруг девочка, прожевав очередной кусок. — Он манну сладкую давал и вещи всякие…
— Как тебя зовут?
— По всякому: кто замарашкой, кто мелочью пузатой, а кто просто — не лезь под ноги…
— А имя у тебя есть?
— Не… Мы не из тигетов, это у тигетов-воинов имена, и у тланов имена, а нам, Просящим, имена ни к чему. Только можно я пойду, а то владыка проснется и обидится, что я не его Дары кушала, а твои. Пойду, да?
Девочка, пятясь, сделала несколько шагов, а потом вдруг повернулась и припустила прочь, в ту сторону, где за холмом виднелись какие-то невыразительные бараки. Из ямы послышались зловещие стоны. Владыка просыпался. Владыка воскресал.
Э. Н., 8 день, 19 ч. 10 м.
Въезд в городок перекрывала длинная жердь, изображающая шлагбаум, на обочине стоял тяжелый танк, а несколько солдат выгружали с грузовика мешки с песком. Было совершенно непонятно, зачем нужны такие предосторожности со стороны, противоположной от линии фронта.
Вико, то есть лейтенант Геро Виктори, резервист-доброволец, младший инспектор инженерного корпуса, направленный с целью определить оптимальные варианты продвижения бронетехники на участке Форт-Мажор — Удоросо, остановил свой «доди» перед заграждением. На него никто не обратил внимания, но и убрать с дороги жердь тоже никто не догадался.
— Эй, капрал! — рявкнул Вико, разглядев старшего по званию. — Документы проверять будем?
Документы были лучше настоящих, и было даже слегка обидно, что, проехав пятьсот с лишним миль, от Хавли, так ни разу и не пришлось их кому-нибудь предъявить — дорога как будто вымерла.
— Проезжайте, лейтенант, на выезде проверят, — отозвался упитанный капрал, едва взглянув на него. — Только дальше поселка ехать не советую.
— А в чем дело?
— С той стороны толпа психов перебежала. Обратно не уходят и нам не сдаются. Пока не перебьем, гарнизон на осадном положении.
Похоже, и здесь начинали твориться странности, но пока никто не понял, что к чему…
По всему было видно, что Форт-Мажор лишь недавно принял освободителей. Городок, облепивший с трех сторон крепость времен конкисты, частично лежал в руинах, а на отдельных уцелевших домах до сих пор висели самодельные плакатики — «Виват Гальмаро!», «Долой директорию!», «Я свой», «У меня ничего нет»… Мирное население, кто во что горазд, демонстрировало лояльное отношение к новой власти, но, судя по обилию патрулей на улицах, власть населению пока не очень-то доверяла.
Хозяин придорожного кафе оказался человеком понимающим, и не стал задавать вопросов, зачем господину офицеру, уважаемому клиенту, понадобилась гражданская одежда. Три бумажки по тысяче песетос и пять эверийских фунтов дали ему повод не только порыться в своем гардеробе, но и подробно рассказать, как добраться до нужного заведения, где можно купить бутылочку настоящего корранского шипучего вина, и сколько может стоить молчание патрульного офицера (а то, знаете ли, здесь, в прифронтовой полосе, с этим, знаете ли, строго…). Приказ команданте номер две тысячи какой-то: солдатам и офицерам Освободительной армии категорически запрещалось в военной форме посещать публичные дома и прочие заведения с сомнительной репутацией, чтобы не наносить ущерба авторитету вооруженных сил и не пятнать честь мундира. С другой стороны, переодеваться в «гражданку», не имея на руках отпускного удостоверения, тоже считалось нарушением дисциплины, но за это полагался выговор, а за пятнание чести — на полгода в штрафную роту, разжалование или, в лучшем случае, пятнадцать суток ареста по месту несения службы.
Документами Вико запасся на все случаи жизни. Правда, разгуливать с гражданским паспортом там, где он уже засветился с офицерским удостоверением, было опасно, но зато гражданские лица имели относительную свободу перемещений через условную линию фронта, если идешь по дороге, не вызываешь подозрений и можешь толково объяснить, кто такой, куда и зачем…
Конечно, можно было перейти на территорию, подконтрольную войскам директории, не прибегая ни к каким ухищрениям — вероятность нарваться где-нибудь в зарослях на дозор была невелика, но рисковать все-таки не стоило. Дозоры с обеих сторон имели приказ стрелять без предупреждения, а документы проверять только у трупов…
— Ну как, лейтенант, нашел, кому предъявить документики? — Голос прозвучал неожиданно и почти у самого уха.
Вико поставил на стойку свой стакан с яблочным соком и медленно оглянулся. Позади него в двух шагах стоял тот самый капрал, который встретился ему у шлагбаума. Капрал успел где-то неслабо набраться, и искал себе собеседника. Чувствовалось, что офицера инженерного корпуса, к тому же, явного резервиста, он и за офицера-то не считает, а вот за это следовало наказывать…
Удар локтем без замаха не заметила ни жертва, ни прочие посетители заведения. Вико с удовольствием отметил, что навыков не утратил, а капрал тем временем со сдавленным стоном начал оседать на пол. Но Вико не дал ему свалиться и помог прислониться к стойке.
— Если захочешь еще раз ко мне обратиться, то постарайся быть повежливей. — «Лейтенант» отвесил капралу еще и подзатыльник. — Или по уставу! Я таких, как ты, при Кондо-ди-Дьеро…
Поступить иначе означало поступить неестественно, а вызывать лишние подозрения не хотелось… Но уже прозвучали ключевые слова «Кондо-ди-Дьеро», и капрал, постарался встать навытяжку перед заслуженным ветераном. Разогнуться ему, правда, не удалось, и он лишь прохрипел:
— Прошу извинить… Это все эти психи. Капитан трогать не приказал, вот я и злюсь.
— Какие еще психи? — «Лейтенант» пока не принял извинений, и это ставило капрала в положение должника.
— Да эти, которые с той стороны. Сдались они час назад. Вот и получается — то клади мешки, то убирай мешки, то рой окопы, то заваливай, а то свалится кто… — Чувствовалось, что капрала понесло, и это было кстати. — Они еще сегодня днем поперли. Мы думали, в атаку пошли, но ребята, которые видели, сказали, что по ним своя же артиллерия жарила. Наши заслоны они обошли, а орава здоровенная, рыл двести, а то и больше, и круговую заняли. Ну, понятно, им чин чином сдаться предложили, перейти на сторону свободы и процветания, а они кричат, что никаким идолам кланяться не будут и баста. Наши-то решили, будто те команданте нашего, Сезара, идолом обзывают, ну и вальнули по ним «листопадом». Может, половину перебили, может, больше, а только они все равно отстреливаются… Ну, дело к ночи, пошел к ним капитан Маркос, никто не посылал, сам вызвался… Думали, конец ему — шлепнут, как только высунется, так нет… Вернулся, и эти все сдались. А в чем дело-то оказалось: в Удоросо сегодня утром приперли какого-то идола и приказали всем, и военным, и гражданским ему кланяться и петь какую-то тарабарщину. Всем листки раздали, чтоб по бумажке, значит… Ну, у них, известное дело, больше наемники воюют, им плевать, что делать, лишь бы платили. Это мы-то тут за свободу и процветание, а они-то за деньги… Армейским там даже дополнительную плату пообещали, но чтоб строго — утром и вечером по полчаса в свободное от военных действий время. А эти, которые к нам свалили, не захотели. Мы, говорят, люди верующие в Единого-Всемогущего, а этот идол поганый — от Лукавого. В общем, тех, кто уцелел, мы пока в крепость определили… Так что, у директории совсем, видать, крыша съехала, что хотят, то и воротят. Я не поверил, но пленные, то есть, перебежчики так и говорят, что идол этот, хоть и железный, а шевелится и глазами лупает, когда ему петь начинают…
Спиртного здесь в открытую не подавали, но у капрала с собой было. Плоскую стальную фляжку с маисовым самогоном он достал из нагрудного кармана и поставил перед собой на стойку. По мере ее опустошения рассказ терял связность, зато обрастал подробностями.
— …еще прошлой ночью к зенитной батарее черная лиса вышла с двумя хвостами и говорит человеческим голосом, дескать, гонится за мной красный беркут, когтями машет, а защитить меня, бедолагу, некому. Спасите, говорит, меня, а я добром за добро отплачу. Бойцы с перепугу палить по ней начали, а она стоит, дрянь такая, хвостами размахивает, и пули сквозь нее летят, как через тень отца Телмаха. Убежала все-таки. Ну, ребята думают, сейчас красный беркут прилетит, спросит, не пробегала ли лися с двумя хвостами… А еще, только тс-с-с, вчера радио заглохло. Командование еще молчит, но все знают, ха! и тоже молчат… А все после того, как над нами аггел-сокрушитель пролетел. Так что теперь уж точно — директории амба. Мне парни с радарной станции сказали. Он сперва то ли три, то ли два ихних истребителя завалил, а потом над Удоросо отбомбился. Так взрывы здесь слыхать было, кто угодно подтвердит. — Он схватил за плечо какого-то пожилого гражданина, который по неосторожности оказался рядом. — Эй, дед, подтверди!
— Угу, — подтвердил гражданин и был немедленно отпущен.
— Вот ты — инженер, а зачем было меня под дых локтем-то, а? — Капрал явно осмелел. — Я вот тебе не вру, а тебе со мной поговорить впадлу, старший по званию. Я, может, тоже кровь проливал за свободу и процветание.
Он схватил «лейтенанта» за погоны и начал трясти. Вико уже собирался его отключить, быстро и безболезненно, но в дверях показались солдаты с синими повязками на рукавах.
— Эй, придурки! — рявкнул начальник патруля через головы посетителей и начал проталкиваться вперед. — А ну, разбежались!
У Вико хватило выдержки, чтобы дождаться, когда офицер достигнет цели и лично заедет зарвавшемуся капралу по почкам. Два солдата не дали нарушителю воинской дисциплины упасть, а офицер взял со стойки флягу и понюхал пробочку на цепочке.
— Лейтенант, — обратился он уже к Вико, — вам разве не известен приказ команданте номер семьсот двенадцать, запрещающий офицерам и нижним чинам употребление спиртных напитков в зоне военных действий в случае объявления второй степени готовности?
Вместо ответа Вико дыхнул на собеседника.
— Прошу прощения, лейтенант.
За последние полчаса перед ним извинялись уже второй раз, а это означало, что он ведет себя правильно.
Капрала увели, да и публика сильно поредела после визита патруля. Было несколько странно, что «лейтенанта инженерного корпуса» не потащили в комендатуру для выяснения и даже, в который уже раз, не потребовали документы… Этому могло быть только одно сносное объяснение: им всем сейчас не до командированных из тыла, их всех что-то волнует, беспокоит и пугает… А значит, все то, что рассказал стремительно захмелевший капрал, могло оказаться правдой. Или почти все.
Допив свой сок, Вико решил, что ему необходимо хотя бы два-три дня, чтобы выяснить обстановку, прежде чем двигаться дальше…
Э. Н., 8 день, 19 ч. 10 м.
У города вырос горб. Консулат рядом с выросшим до небес серым уродливым сооружением казался игрушечным домиком, жилищем гномов, на котором успел посидеть медведь.
Пьетро Сатори перебрался вместе со штабом в портовый укрепрайон, который был отстроен года два назад и большей частью своей огневой мощи был обращен в сторону суши. Уже тогда было ясно, что война проиграна, и рано или поздно начнется эвакуация, которой нужно будет обеспечить надежное прикрытие. Наблюдательный пункт располагался в бетонном капонире, увенчавшем прибрежную гору Маро-Дьерро, и отсюда был виден почти весь город. Работы по восстановлению и реконструкции шли ударными темпами, и после взрыва эверийского крейсера в Вальпо не осталось ни одного человека, который бы сомневался в их необходимости. Два литейных цеха работали в три смены, и статуи владыки росли, как грибы после дождя, украшая перекрестки, площади и парадные подъезды учреждений. Тесса вчера заявила, что любой дом, возле которого нет изваяния, подвержен риску быть разрушенным, причем, без предупреждения. Сам Посланец после возвращения с последней боевой операции так ни разу и не покинул свою резиденцию — болел, наверное. Вся информация о его дальнейших планах поступала только от Тессы, но и она явно темнила, а ее советы по поводу путей умиротворения Посланца и использования его ни с чем не сравнимой мощи на общее благо все больше походили на приказы.
Зазвенел аппарат спецсвязи. Началось…
— Пьетро, я его уговорила! — Казалось, голос ее еще помолодел. — Ты меня слышишь?
— Да, конечно, Тесса… — Разговаривать с ней ему вовсе не хотелось, а что делать…
— Так вот! Сегодня он отдыхает, и завтра отдыхает, зато послезавтра он начнет громить позиции противника везде, где обнаружит.
— А как он отличит наши позиции от позиций противника? — поинтересовался Пьетро.
— А я полечу с ним!
— А ты как отличишь?
Тесса умолкла, Тесса задумалась… Она тоже с тех пор, как монстр утащил ее к себе домой, не показывалась — то ли дружок не выпускал, то ли сама стеснялась. Но телефонные разговоры давали повод считать, что после омоложения она поглупела соответственно возрасту. Чтобы пробиться в ряды консулов, мало было богатства, влияния и связей, а она в свое время сделала это так легко и естественно, что многие и не заметили ее появления среди равных, искренне считая, что Тесса была всегда… Злопамятная, коварная и непреклонная, расчетливая — но всего в меру. Она умела поставить себя так, что любой, кто оказывал ей услуги, был еще и благодарен за внимание к его персоне. Теперь Тесса шла напролом, только непонятно, куда и зачем…
— Ну, тогда отправь с ним кого-нибудь из генералов.
— У меня здесь никто толком не знает древнеромейского. И как прикажешь с ним объясняться.
— Прикажу, и объяснишься! — Тесса бросила трубку, и через пару секунд что-то невидимое снаружи шарахнуло о стенку так, что в ней образовался пролом метр на полтора, и кусок бетона с торчащими в разные стороны обрывками арматуры шлепнулся прямо у ног Пьетро.
Вновь раздался телефонный звонок.
— Ты живой? — поинтересовалась Тесса, и тут же послышалось, как она разгрызает арахис в шоколаде — еще вчера потребовала доставить пару килограммов.
— Слушаю, дона Тесса. — Пьетро старался сохранить спокойствие.
— Не дона Тесса, а просто Тесса! Забыл?
— Нет, Тесса.
— В общем, я решила: Сиар объявляется империей. Я, разумеется — императрица, за всеми консулами, которые уцелели, пожизненно сохраняются их посты, а государственная религия — культ Родонагрона-бессмертного и Недремлющий — пророк его. Уяснил?
— А если кто-то будет против?
— Не доводи меня!
— Хорошо, Тесса…
— Завтра на обед пришли мне две утки по-хуннски, большой бисквитный торт и фруктов. А церемонию коронации проведем через пару дней… С тебя — губернаторская корона из Национального музея, и все консулы при параде. И надо будет обеспечить трансляцию церемонии по радио и телевиденью. Детали пусть кто-нибудь продумает, завтра утром изложишь.
— Может, тот, кто придумает, тот и изложит…
— Нет! Ты не понимаешь! Я императрица, небесное создание, жена пророка, воплощенная сила и красота. Я не могу разговаривать с кем попало. Лучше б ты просто радовался, что я именно тебя выбрала… Это большая власть, Пьетро! Ты и раньше-то не ценил толком то, что имел. Но ничего! Ты все поймешь, а куда тебе деваться… — Голос сменился короткими гудками, и новоявленный посредник между властью и народом едва сдержал себя, чтобы не грохнуть трубкой об пол.
Тесса и впрямь свихнулась, окончательно и бесповоротно. И не добраться до нее теперь… Даже если сбросить на нее фугас тонн на пять, пока ее ручное чудище будет в отлете, это только осложнит положение. Монстр может огорчиться и начать крошить все подряд. Тесса, помнится, говорила, будто он способен сотворить что угодно, только образец покажи… Тогда какого черта таскать ей завтрак, обед и ужин! Пусть этот кудесник все ей и готовит… Созидатель… Вот крушить у него получается. За один день пятнадцать тысяч народу уложил, не считая экипажа эверийского крейсера. Две утки по-хуннски! Будет так жрать — растолстеет, и конец карьере…
— Дон Пьетро, бумаги ждут уже второй час. — Секретарша еще не привыкла к смене обстановки и казарменному положению, и поэтому была слегка на взводе. Она вывалила на стол несколько папок и удалилась с чувством выполненного долга.
Бумаги… Наверняка, девять из десяти теперь годятся только на растопку камина… Пройдет еще несколько дней, и деньги, даже полновесные эверийские фунты тоже потеряют всякую ценность, поскольку нет никакой Конфедерации, которая обеспечивает эту валюту своей военной и экономической мощью. Даже Коррана нет — в сотне милях от границы выясняется, что едешь обратно, и никакая сила не сокрушит это барьер уже потому, что никто его не видит…
Так… Фронтовая сводка. Потери (свои — точно, противника — приблизительно), отчеты о последних операциях (перестрелки, карательные акции, сокращение линии фронта), данные по дезертирам (тревожно, но могло быть и хуже). Что еще? Ага! Личное послание настоятеля кафедрального собора архиепископа Лео дю Массо. Читаем:
"Конклав Иерархов Сиарской Церкви Господа Единого и Всемогущего рассмотрел на внеочередном заседании обращение Верховной Директории Республики Сиар о признании пришельца посланцем Господа, организации массовых поклонений и внесении изменений в тексты служб. С прискорбием должен Вас уведомить, что ни в Писании, ни в Книгах Пророков, ни в Откровениях святого Иво нет указаний на данное событие, и по сему Конклав вынужден ответить категорическим и решительным отказом. Мы, иерархи Церкви, признаем также, что не можем утверждать, будто пришелец является посланцем Лукавого, поскольку тот прикрывался бы личиной милосердия, не творил бы откровенного зла, не прибегал бы к истреблению плоти, пока не овладел бы душами. Происходящее мы рассматриваем как явление не от мира сего и объяснения ему не находим. Возможно, это предвестье Конца Времен, хотя большинство иерархов склоняется к мысли, что сроки еще не настали.
Конклав считает, что не будет большой беды в том, что сиарцы, в надежде дожить до лучших времен, когда наваждение сгинет, поклонятся идолу — лишь бы сердца их были устремлены к Господу Единому. Анафеме будут подвергнуты лишь те, кто попытается использовать происходящее на собственное благо и во вред общественному, а также те, кто будет потворствовать гонениям на Церковь и тем самым противопоставит себя Господу.
Конклав просит Вас принять все возможные меры к сохранению церковных зданий и святынь, поскольку пришелец уйдет, а Церковь останется, и всем гонителям ее придется ответить перед Господом.
Теперь о Вашей просьбе подыскать людей, знающих древнеромейский язык, кои могли бы установить контакт с пришельцем помимо вероотступницы Тессы Беручо: такие люди есть, но решение о том, согласятся ли они сотрудничать с Вами, предпримут ли самостоятельные действия, или останутся в стороне, должно быть принято ими добровольно. Мы сообщили некоторым из них о Вашем предложении, и если кто-то из них его примет, то обратится непосредственно в военную коллегию.
С уважением. Лео дю Массо, архиепископ Вальпо и Гидальго."
Пьетро скомкал послание и швырнул его под ноги дежурному офицеру, который, не отрываясь, смотрел в стереотрубу на новую резиденцию Тессы и ее хахаля. Надо было давать распоряжения — о подготовке церемонии коронации, по поводу меню императрицы и ее гардероба, о подготовке военной операции с участием явления «не от мира сего», и еще, чтоб дыру в стене заделали…
Э. Н., 10 день, 23 ч. 10 м.
— Капитан, а вы сами-то когда-нибудь были в Вальпо? — Тика задал вопрос внезапно после почти часового всеобщего молчания. Не выдержал, бедолага… — Я к тому, что нам, пока есть время, надо бы определить место посадки и прикинуть, что дальше делать. А вы молчите, как будто и так все ясно и все решено. А мы?! В конце концов, это же я показал, где можно найти горючее, и имею право хотя бы знать… Мне вот, например, до сих пор не понятно, почему доктор так настаивала лететь именно сюда. Ну не проще ли было остаться там…
— Где вы его такой откопали? — Капитан Муар склонился над ухом Зеро, но говорил достаточно громко, чтобы Тика мог расслышать.
— Скорее, это он меня откопал. — Зеро вспомнил историю о том, как его завербовали. Польстился из чистого любопытства и временных финансовых трудностей неизвестно на что, и на тебе: летит в город, оккупированный потусторонней силой, с целью ее низвержения по воле Красного Беркута в компании врача-садиста и шпиона-болтуна, не считая службы безопасности вождя сиарского народа в количестве пяти человек…
— Долго еще лететь? — спросил Зеро у капитана. Не то, чтобы он слишком уж торопился к черту в зубы, но, как писал какой-то классик, не боль страшит, а ожиданье боли…
— К ночи выброшу вас на свалка.
— Где?
— На свалка. — Капитан действительно в совершенстве владел ломаным эверийским, от услуг Тики, в качестве переводчика, категорически отказывался и вообще старался быть немногословным.
Когда их подобрали, Тика на радостях выложил капитану историю о том, как они угодили в плен к ватахам (отошли от лагеря, извините, пописать), о монстре из пещеры (доктор Гобит лучше знает, она все видела), о Красном Беркуте и странном ритуале, который им устроили на прощанье (мистика, конечно, но в этом что-то есть), и о том, что клочок суши, на котором им посчастливилось оказаться, отгородился от остального мира, и пока монстра не загнать обратно, не видать им ни Эвери, ни команданте.
То ли капитан был суеверен, то ли мифология аборигенов успела пустить корни среди потомков конкистерос, но он почему-то уверовал в миссию, направленную лично Красным Беркутом для восстановления мировой гармонии, больше, чем сами миссионеры.
Вертолет летел в десяти метрах от земли, чтобы радары не засекли, и приближение городской свалки сиарской столицы Зеро ощутил исключительно по запаху.
— Только не туда, где пищевые отходы! — тут же запротестовал Тика. — Мы там задохнемся или провоняем так, что кто угодно поймет, откуда мы такие вылезли. Давайте чуть севернее — там кладбище автомобилей, лучше туда… — Все-таки, Тика держал в голове массу самой разнообразной и, на первый взгляд, совершенно бесполезной информации, ну откуда ему, спрашивается, знать, где тут дерьмо, а где железо…
Зеро подавил приступ подозрительности, но лишний раз отметил про себя, что всякое доверие должно иметь границы. Прожектор нащупал горы покореженного металла, и вертолет завис над выгнутым дугой двухэтажным автобусом. Капитан лично сбросил вниз веревочную лестницу и бесстрастно потребовал, чтобы все посторонние покинули борт. Первой начала спускаться Лола. Ветер с моря раскачивал лестницу, а доктор не имела достаточной массы, чтобы служить отвесом. Лестницу раскачивало, с доктора сорвало платок, и теперь казалось, что там внизу катается на качелях какая-то ведьма, а ее невнятные крики звучали, как заклинания. Зеро пришлось отправиться вниз раньше, чем старушка обрела твердую почву под ногами. Его веса, при оружии и двух вещевых мешках хватило, чтобы прекратить колебания маятника. А как только Тика ступил на проржавевшую крышу автобуса, прожектор погас, и вертолет стремительно удалился, оставив их среди вони, которую сюда доносило ветром, и темноты.
— И куда же они? — Тика явно не ожидал такого продолжения, помня, как рвался бравый капитан разобраться со всей чертовщиной, попадись только.
— Куда-куда… — передразнил его Зеро. — Сражаться за свободу и процветание. У них свой фуршет, а у нас — свой. Посвети лучше… — Он сунул Тике один фонарик и, заткнув за ремень другой, полез вниз — его почему-то заинтересовало, сохранились ли в автобусе сиденья, на которых можно будет переночевать. Куда-то идти в темноте среди нагромождений железного лома было совершенно немыслимо.
Верхний салон был совершенно разорен, но там обнаружились признаки того, что свалка отнюдь не безлюдна. Об этом говорили многочисленные человеческие какашки, несколько раздавленных бычков и пустых бутылок. Зато внизу сохранилось заднее сидение, и даже обшивка была ободрана лишь местами.
— Тика, — позвал Зеро, — спускай доктора!
— Я и сама могу. — Лола тут же повисла на руках, вцепившись в какую-то скобу, неизвестно зачем пристроенную под самой крышей, начала нащупывать ступней точку опоры. Во дает, старушка!
— Осторожно, в дерьмо не вляпайтесь, — посоветовал Зеро и сделал шаг в сторону, решив, что уж если доктор отказалась от помощи, пусть сама…
Она справилась. Причем самым удивительным было то, что ее вполне цивильная одежда, серый брючный костюм, который в равной степени годился и для прогулок на природе, и для светских приемов средней торжественности, за все время их странствий не потерял окончательно своего первоначального вида.
Когда сверху, чертыхаясь, сполз Тика, Зеро уже занял единственное спальнее место, положив под голову один из вещмешков, и погасил фонарь, предоставив остальным устраиваться, как хотят.
В темноте старушка, которую Тика, согласно этикету, пропустил вперед, споткнулась обо что-то железное, и оно с грохотом упало.
— Кто там шатается?! — раздался голос из темноты. Это был не Тика и уж конечно не Лола…
Зеро мгновенно вскочил и начал обшаривать лучом фонарика внутренности временного жилища. Лола, которую он впервые видел испуганной, стояла, ухватившись за поручень, словно матерая безбилетница, застуканная контролером. Тика, вцепившийся в автомат, как в палочку-выручалочку, в салон предусмотрительно не вошел… Жилище оказалось обитаемым. Хозяин выглядывал из водительской кабины, загораживаясь рукой от света. Был он нечесан и длиннобород, лет пятидесяти, в нижнем белье армейского образца, но без оружия.
— Ну? Кого нелегкая принесла? — повторил он свой вопрос.
— Сам-то ты кто?! — взвизгнул Тика и передернул затвор.
— Лучо Барбос, доктор философии и права, — как ни в чем ни бывало, представился обитатель свалки.
— Лола Гобит, доктор медицины, — первой отозвалась старушка. — А это Зеро и Тика. Они со мной, коллега.
— Примус, свечи и еда — на полке, — он показал, где, — вода в канистре. Отсюда ни ногой — все равно далеко не уйдете… Меня раньше девяти не беспокоить. — Он захлопнул за собой дверь, и почти сразу же из кабины донеслось мирное посапывание.
Э. Н., 11 день, 7 ч. 45 м.
Утром их разбудила компания каких-то бродяг во главе с бритоголовым амбалом, явно бывшим спортсменом, в камуфляжных штанах и с голым торсом. На бычьей шее болталась массивная золотая цепь, а левую руку выше локтя украшала цветная татуировка, изображающая удава, обвивающего танцующую красотку.
Амбал вошел в автобус и, не обращая внимания на непрошеных гостей, учтиво постучался в водительскую кабину.
— Профессор, все в порядке?
Оттуда донеслось что-то вроде «Угу», и компания тут же удалилась.
Вскоре вышел и сам хозяин — белый смокинг, буковая трость с серебряным набалдашником, галстук-бабочка… Все это было похоже на галлюцинацию.
— Прошу прощения, но не мог себе отказать… — Доктор Барбос, похоже, был слегка смущен. — С тех пор, как пять лет назад отменили суды присяжных, у меня не было повода надеть этот костюм.
Первой, как всегда, опомнилась старушка Лола, пожелав ему доброго утра, и подтолкнув Тику к примусу. Зеро достал пачку крекеров из армейского набора, и вскоре они уже сидели за откидным столиком, пили чай и беседовали.
— …и главное в сложившейся ситуации — не делать ничего бессмысленного. К сожалению, общество не смогло предоставить мне такой возможности. Но это, как раз, вполне нормально. Любое общество, от человеческого стада до аристократической олигархии, основано на условностях, возведенных в абсолют. Я, к сожалению, понял это слишком поздно, когда большая часть жизни, увы, осталась позади. — Доктор Барбос взял крекер, посмотрел на него оценивающе и вновь положил на салфетку. — Вот уже восемь лет как я оставил кафедру, и теперь абсолютно свободен и в мыслях, и в поступках.
— Но ведь здесь наверняка полно всякого отребья, — заметил Тика. — При таком соседстве, вы не можете чувствовать себя в безопасности. И ведь даже отшельнику надо что-то кушать…
— Вы знаете, свалка, на самом деле, это золотое дно, к которому государство почему-то уже давно потеряло всякий интерес. Я просто помог, как вы их назвали, отребью наладить бизнес и обеспечил им правовую защиту. Старые связи, знание законодательства и человеческой психологии — этого оказалось достаточно, чтобы завоевать солидный авторитет среди местных обитателей. Кстати, здесь обнаружились серьезные и предприимчивые люди, зачастую, весьма образованные…
— А как же государство, налоги, полиция? — Зеро чувствовал, как в нем пробуждается профессиональный интерес к мусорному бизнесу.
— Вы, наверное, совершенно не имеете представления об экономике Северного Сиара. Здесь никто не платит налогов. Государство — это группа наиболее состоятельных и влиятельных людей, так называемая директория, государственный бюджет состоит из их добровольных взносов и пожертвований. А их личное богатство складывается из контроля над предприятиями или целыми отраслями, бюрократической деятельности, из прибыли от экспорта наркотиков и прочих доходов. А чтобы открыть свое дело, нужно лишь найти покровителя из числа консулов и договориться с ним об условиях. Просто, удобно, без волокиты. Система, кстати, замечательная и работает великолепно. Если бы не повстанцы на юге, страна давно стала бы одной из самых развитых и процветающих в мире…
Зеро откинулся на спинку сиденья, и взгляд его упал на круглое отверстие в стекле, окруженное паутиной трещин. Там, за окном, стоял солдат в каске, бронежилете и черной маске с вырезами для глаз. Лола, сидевшая напротив, не мигая, смотрела в противоположную сторону, где стекло было выставлено напрочь… Зеро оглянулся и увидел еще несколько точно таких же бойцов, уже взявших на прицел участников чаепития. Тика схватился было за автомат, но профессор дружески похлопал его по плечу и с улыбкой предостерег:
— Ну что вы, молодой человек, вам ведь еще жить да жить… Прошу прощения, но я должен вас покинуть. Дела, знаете. И прошу понять меня правильно: я очень дорожу тем образом жизни, который избрал, и чтобы обезопасить его от всяческих посягательств извне, нужно следовать некоторым условностям.
Он надел шляпу, такую же непорочно белую, как и весь костюм, неторопливо поднялся из-за стола, вышел на улицу и прошел сквозь шеренгу, коротким кивком поприветствовав офицера.
— Выходить по одному! Руки за голову! — Коротко и ясно, хотя могли бы и без мегафона обойтись, и так все было бы все прекрасно слышно.
Из водительской кабины раздался телефонный звонок.
ОТРАЖЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Смертные вошли в его покои. Много смертных. Среброволосая просила, и он позволил. Мальчики в черных одеяниях с белыми поддевками в пять рядов построились перед статуей владыки и запели Славу! Запели звонко и красиво. Хор Просящих у стен Твердыни Варлагора показался бы невнятным гомоном по сравнению с этим пением. Вступили могучие голоса мужей, стоящих позади мальчиков. Слышал бы это владыка! Слышали бы это тигеты и тланы, слышали бы это их рабы, приходящие за Дарами! Тот, кто так поет, достоин быть воином. Скоро каждый из них получит меч и доспехи из рук посланца, и они будут охранять вход в Твердыню, услаждая пением слух посланца…
— Тебе нравится, Недремлющий? — Среброволосая стояла рядом и глаза ее сияли радостью и гордостью.
— Хорошо поют. — Похвала посланца — это похвала владыки, а владыка был скуп на похвалы.
— Сейчас сюда войдут вожди народов, чтобы приветствовать тебя и поклониться владыке в твоем святилище. — Оказывается, Среброволосая знала не только о том, что есть, но и о том, что будет… Родство с Видящими?
Вожди входили по одному, припадая сначала к стопам владыки, потом — к стопам посланца, и становились слева от Среброволосой. Их было девять, тех, кто успел поклониться владыке. Тех, кто не успел, было больше, и они мертвы.
— А народы вождей, которых убил мой взгляд — покорны ли они?
— Народы оказались мудрее мертвых вождей, — успокоила его Среброволосая. Это были красивые и верные слова.
Слава не смолкала. Раб, стоявший позади поющих мужей, приник ко Всевидящему Оку, сквозь которое церемонию, по словам Среброволосой, видело множество смертных, сидящих в своих домах. Сидящих?! А вдруг они и вправду сидят, глядя на образ владыки! А он, посланец, не видит их, а значит, не может покарать… У раба, направившего на него Око, вдруг подломились ноги, и он упал, не издав ни звука. Щелчок пальцев, и там осталась лишь горстка пепла. Но зачем портить столь славное зрелище… Еще щелчок, и там ничего нет, а может быть, и не было никогда.
— Зачем ты это сделал, мой повелитель? — Вопрос был задан бесстрастно, но ему показалось, что Среброволосая чем-то недовольна.
— Ты чем-то недовольна? — Если вопрос возник, он должен быть произнесен. Кому некого бояться, тому нечего скрывать.
— Я просто спросила, мой повелитель…
Все-таки, жители этого царства —странные люди — ну зачем спрашивать, если не нужен ответ… Мужи, стоящие вдоль западной стены, извлекли чудные звуки из своих странных дудок и лир, и музыка вплелась в несмолкающий хор Славы. Как только он соберется назад, чтобы припасть к стопам владыки и осчастливить его вестями о покоренном царстве, надо будет прихватить с собой и певчих, и лирников, и дударей, и еще воинов. Может быть, тогда покорится владыке долина Ирольна, падут стены Велизора, и Проклятая будет прикована невидимыми цепями к невидимым пределам, к бестелесному Ничто.
— Сейчас внесут корону, мой повелитель… — Среброволосая опустилась на колени. — Начальник воителей, благородный Пьетро вручит ее тебе, мой повелитель. Возложи ее на мою голову, мой повелитель…
— А мне корону? — спросил Недремлющий. Ему вдруг показалось, что во всем происходящем есть что-то неправильное — как будто его хотят обделить.
— У тебя же есть Жезл, мой повелитель. Жезл — это сила и власть, а корона — лишь символ силы и власти.
Она была права. Странным образом у нее всегда находились ответы всем его сомнениям, она знала, кто враг, а кто хранит верность, где лучше устроить места для поклонений и откуда грозит опасность…
В широком дверном проеме показался еще один из вождей, несущий впереди себя на вытянутых руках корону. Это был тот, кто первым преклонил колени, тот, на чьей голове начали пробиваться волосы после прикосновения к Жезлу. Что ж, это достойный муж, хоть и не знает истинной речи, и лишь варварское бормотанье пока доступно ему… Недремлющий помнил, что сам еще совсем недавно мог лишь слушать и молчать. Но если это начальник воинов, то ему не пристало так одеваться — черный костюм повторял форму тела, был расшит золотыми узорами, и на плечах его тоже блестело золото.
Несущий корону, как положено, упал на колени пред ликом владыки, а когда поднялся, на нем блестела чешуйчатая броня, над головой возвышался шлем, украшенный синими перьями, а с пояса свисали ножны, отягощенные длинным мечем. Это Дар! И прежде чем отдать корону, он должен возблагодарить посланца. Догадается? Если догадается, значит будет жить.
Почему владыка избрал его, Недремлющего, почему именно ему вручил Жезл, принесенный леденящим Каббибороем? Верность — вот ответ! И здесь должны быть смертные, достойные звания верных слуг… Верные Слуги! Покой владыки охраняют Милосердные Слуги, а у него будут Верные Слуги! Верность — большее достоинство, чем милосердие… А доспехи лучше сделать кольчатые с бронзовой пластиной на груди… Перья на шлеме пусть будут не синими, а красными, как кровь поверженных врагов, а на лбу у каждого пусть будет выжжен ворон, расправивший крылья.
Начальник воинов, облаченный в доспехи, протянул посланцу корону и начал что-то бормотать, слегка склонив голову.
— Он благодарит тебя и владыку за Дар, врученный ему, клянется в верности и клянется быть беспощадным к врагам и к тем, кто не склонит головы и не преклонит колен… — Среброволосая растолковала слова первого из Верных Слуг.
— Скажи ему, что его имя отныне — Верный… — Недремлющий принял корну из его рук, почти не глядя, нахлобучил ее на голову Среброволосой (пусть будет так, если ей хочется), и стремительно удалился в личные покои, куда никто, кроме него, не имел доступа, Да и самому посланцу приходилось проходить туда сквозь стену, преодолевая холодное сопротивление камня. Завтра Твердыню увенчает летучая колесница, которая сможет поднять в небо и вождей, и воинов. Завтра произойдет решающая битва с теми, кто, затаив злобу, еще не покорился владыке Варлагора, у кого еще припрятаны серебряные стрелы с огненными хвостами, разящие насмерть, если подставить им спину…
ГЛАВА 5
"Эти благословенные места не балуют уютом и благами цивилизации, но только здесь ищущей душе являются видения, в которых заключена истинная красота и величие бытия, на фоне которых открываются вечные истины, и трепетный манящий ужас охватывает сознание одинокого путника. Что это? Растворенная в пряном воздухе джунглей древняя магия народов, истребленных жестокими пришельцами? Или просто красота водопадов и зеленых холмов, поднимающихся над безбрежным зеленым океаном, пробуждает фантазию, дремлющую в темном омуте забвения?
Как знать, что чувствовал бы здесь великий Гуго Балтасар, какие образы создал бы его сумрачный гений наедине с холмами и долинами Сиара.
Время сна — время погружения в иную реальность. Приветливый портье скромной гостиницы в Хавли, желая спокойной ночи, с печальной улыбкой смотрит в глаза. Он знает… Он уже побывал там, куда мне предстоит отправиться этой ночью, но я увижу все иначе, чем он.
И вот, наконец, белая простыня падает на глаза, и теперь новомодное увлечение, именуемое синематографом, кажется жалкой забавой, придуманной для развлечения невежественной публики.
Сон начинается с полета, и разноцветные огни летят навстречу, и чудовища рыдают над своими обезображенными жертвами. Можно брать в руки солнце и счищать с него кожуру, наполняя вселенную апельсиновым ароматом".
Борди Маргор, «Сны над Сиаром», Равенни-2886 г.
«Как правило, психическими расстройствами здесь страдают исключительно приезжие, но и у них болезненные симптомы обычно не достигают критических форм. Многие вообще не обращаются за медицинской помощью, а просто стараются уехать. И, как показывает опыт, это самое верное средство…»
Лучо де Коста, врач-психиатр клиники при колониальной администрации Форт-Мажора. Из докладной записки руководству гуманитарной миссии от 6.06.2893 г.
Э. Н., 11 день, 17 ч. 32 м.
— Полегче, скотина! — Пьетро отпихнул ногой слесаря, который пытался зубилом срубить заклепку с бронзового нагрудника.
На самом деле, как выяснилось, никакой заклепки не было, а был лишь пупырышек на поверхности монолитной бронзы. Доспехи, в которые залетный истукан заковал его и певчих, обслуживавших церемонию, снять без хирургического вмешательства было невозможно. Шлем плавно переходил в стальную кольчугу, которая сливалась в одно целое с юбочкой из узких медных пластин, прикрывающих бедра. Бронзовый нагрудник с выбитой на нем птичкой, отдаленно напоминавшей ворона, составлял единое целое с шипастым поясом, который стягивал талию так, что было трудно дышать.
Когда пришелец удалился к себе, Пьетро всю свою волю употребил на то, чтобы сдержаться и не заехать латной рукавицей по смазливому личику доны Тессы, императрицы всея Сиара. Она стояла на ступеньках, ведущих к трону, как на подиуме. Она показывала себя и ждала всеобщего восхищения. Аплодисменты и восторженные возгласы прозвучали вяло, но она, видимо, сочла, что для первого раза достаточно, и, помахав всем ручкой, тоже удалилась…
Слесарь извлек из недр своего чемоданчика дрель и начал приспосабливать к ней фрезу.
— С детства ненавижу бормашины, — поморщился консул.
— Дон Пьетро, можете повесить меня за ноги, можете — за шею, за что угодно, но по-другому этого не снять. — Слесарь начал искать глазами розетку.
Вошел дежурный офицер и доложил, что глава коллегии национальной безопасности просит аудиенции. Подождет. Сначала надо избавиться от панциря, а потом уже все остальное.
Фреза взвизгнула, вгрызлась в нагрудник, и на пол полетели искры.
— Стоп! — вдруг приказал консул. — Надо снять все это так, чтобы потом можно было надеть.
— Тогда лягте на бок, и руку поднять надо.
Не прошло и получаса, как Пьетро удалось-таки избавиться от железа, под которым обнаружился генеральский мундир, обмазанный какой-то розовой слизью. Слесарь, загрузив доспехи на тележку для подвоза боеприпасов, с грохотом удалился, а пожизненный консул Империи Сиар, предводитель Верных Слуг Недремлющего, посланца владыки Варлагора Родонагрона-бессмертного (именно так и никак иначе, теперь звучали его полные титул, звание и должность) отправился переодеваться. Мундир, скорее всего, больше не пригодится — посланец, или как его там, наверняка захочет видеть предводителя Верных Слуг только в доспехах. Значит, пора восстанавливать физическую форму или скрыться куда-нибудь подальше — в джунгли, в пустыню Ата-Аки, на острова, куда угодно…
Едва он успел натянуть на себя полевую униформу, как в дверь постучали.
— Что надо?!
— Дон Пьетро, там дон Салазар. Он настаивает на немедленной встрече. — Секретарь-адъютант умолк в ожидании ответа.
— Пусть подождет. — Пьетро вдруг поймал себя на том, что начал относиться к коллегам-консулам несколько свысока. Новое звание, новая иерархия. Все-таки, третье лицо в государстве…
Салазар де Карпелитто, старейший член директории и один из самых влиятельных. У него было самое ценное — агентурная сеть, информация и связи за границей. Но сейчас, когда заграницы не стало, интриги потеряли смысл, а любая информация, не связанная с пришельцем, стремительно обесценивалась, Салазару пришлось уйти в тень. Вот и сидел бы там, пока не позовут, и молчал бы, пока не спросят… Тесса, конечно, имеет какие-то виды на прочих уцелевших консулов и, наверняка, ведет с ними переговоры. Скверно, что спецсвязь — такая хитрая штука, что прослушать переговоры практически невозможно, сигнал кодируется, у каждого абонента собственный код, и тот каждую неделю меняется автоматически… Вот! Только у Салазара могли совершенно случайно оказаться ключи ко всем кодам, и в этом случае он действительно может быть полезен.
Сам пришелец, судя по всему, немногословен, и цели у него довольно убогие. Он, похоже, и сам не понимает, какими силами владеет… Надо сделать так, чтобы до Тессы дошло, насколько ненадежно ее положение. Судя по всему, пришелец вспыльчив и непредсказуем. А ведь ему достаточно лишь однажды подумать о ней плохо, и ее просто не станет.
В дверь вновь осторожно постучали. Значит, у коллеги что-то срочное, что-то важное, иначе бы он так не рвался. Но почему сейчас, после коронации, после этого скверного спектакля… Не самое удачное время для важных переговоров. Мундир жалко — в Корране заказывал. Где сейчас этот Корран… А может, не выбрасывать? Почистят, погладят… Но розовая слизь, которыми были изнутри смазаны доспехи, вызывала острое чувство брезгливости…
Стук снова повторился.
— Иду.
Идти никуда не хотелось. Хотелось проснуться и забыть об этом кошмаре, который он предпочел бы считать сном. Раз, два, три — вперед!
Салазар вовсе не выглядел взволнованным, он стоял возле дежурного офицера, приникшего к окулярам стереотрубы, и норовил заглянуть туда же.
— …только одним глазком, и все. Я такой же консул, как и твой начальник, вот он придет и сразу же разрешит… А вот и он. Салют, Пьетро! Я тебя уже заждался. Люди у тебя какие-то неразговорчивые, как будто боятся чего-то. Понятно, времена тяжелые, есть чего бояться, но не меня же, старика. Есть у меня один боец невидимого фронта, так он, когда стоит в наружном наблюдении, все время изюм трескает. Прямо из кармана достает и ест, по изюминке в рот закидывает. Вот он сейчас возле Консулата патрулирует, а мне любопытно…
— С чем пожаловал? — прервал его Пьетро, раздраженно и неприветливо.
— Пьетро, голубчик… Ну, неужели ты думаешь, что я стал бы беспокоить тебя по пустякам. Тебя-то ладно, а вот свои старые кости мучить — уж это бы ни за что. И ничего мне от тебя не надо… Даром не надо! Но ведь консул консулу глаза не выдавит, консул консулу — нужный человек, даже сейчас… Товар — деньги — товар — снова деньги, но уже плюс тридцать процентов. Давай-ка удалимся куда-нибудь, чтоб не пришлось потом кому-нибудь уши отстричь. — Салазар кивнул на дежурного офицера, продолжавшего пялиться в окуляры, и секретаршу, зашедшую как бы невзначай с зеленой папкой в руках. — Или попросим отсюда всех, кто ниже рангом.
Пьетро указал глазами на дверь, и все, кто ниже рангом, удалились.
— Давай-ка присядем. — Карпелитто, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло. — Разговор будет недолгий, но ответственный. Ты не находишь, что все мы вляпались в дерьмо, причем, ты больше всех остальных, не считая покойников…
— И Тессы, — добавил Пьетро.
— А мы, оказывается, многое понимаем одинаково, хоть тебе едва за сорок, а мне под семьдесят, хоть твоя лысина заросла, а моя на месте. — Салазар похлопал себя по сверкающему темечку. — До Тессы почему-то не дошло, что не она играет пришельцем, а пришелец пользуется ей как игрушкой… Игрушки часто надоедают детям.
— Дон Салазар, ты либо пьян, либо впал, наконец-то, в маразм, либо просто свихнулся. — Пьетро все-таки решил поставить собеседника на место. — Если ты хочешь втянуть меня в заговор, то лучше сразу уйди. Нам с тобой не по пути.
— По пути, по пути! — заверил его Карпелитто. — Со мной или без меня, но ты будешь пытаться подгадить этой выскочке Тессе. Я уже давно требовал, чтобы баб в Консулат не пускали. Не послушали — и на тебе! Но Тессу прихлопнуть ничего не стоит, у меня есть возможности, да и у тебя, я думаю, найдется пара бомбовозов… Вопрос не в том, как от Тессы избавиться, а в том, как бы гостя отсюда попросить. У меня, понимаешь, вилла на островах Джути, внучки уже там, почти все капиталы переведены, а он, гад, границы перекрыл. И пока он здесь, нам отсюда не выбраться.
— Дон Салазар… Я бы хотел с тобой согласиться, но не могу. Когда он рвал на части эверийский крейсер, какая-то шальная ракета разнесла его в пыль, так ему меньше суток понадобилось, чтобы оклематься. Его не убьешь, скорее он всех передавит, а Вальпо сравняет с землей. Нет, лучше уж искать свое место при новой власти.
— Мы ничем не рискуем, мой славный Пьетро. Абсолютно ничем! На нас даже донести никто не сможет. Этот монстр никого, кроме Тессы, пока не слушает, а уж она-то точно ничего не узнает. А когда узнает, будет уже поздно, если доживет… А теперь слушай меня внимательно и не перебивай. — Салазар наклонился поближе к Пьетро и заговорил вполголоса: — Мои ребята утром взяли одну троицу… Эверийцы. Двое, бойкая старушенция и приблудный эксперт-эколог, рассказали ровно столько, чтобы не угодить на прием к дядюшке Сань-Ло, а вот третий, профессиональный шпион, выложил все, что знал, и даже то, о чем его никто не спрашивал. Но моих парней не проведешь, они знают: кто охотно раскалывается, тому всегда есть что скрывать… Но об этом чуть позже. Это на десерт. Так вот, мой дорогой Пьетро, мне удалось совершенно точно узнать, откуда и при каких обстоятельствах оно вылезло, и чья это работа…
Пьетро внутренне напрягся, но сохранил на лице подчеркнуто равнодушное выражение.
— Я и тебе скажу, но, разумеется, не бесплатно. — Консул Карпелитто сделал паузу, как бы раздумывая, какую назначить цену. — Я бы на твоем месте не торопился отказываться… Ну, хорошо, у меня тут три документика… Первый я тебе дарю. — Он извлек из своей легендарной серой кожаной папки несколько листов и передал собеседнику. — На вот, почитай для затравки.
«Отчет о результатах допросов Лолы Гобит (63 года, гражданка Конфедерации Эвери, сотрудник ДБ КЭ)… прибыла с целью осуществления медицинского контроля в составе спецгруппы по изучению аномального явления в пещере Каркуситантха……лично наблюдала, как два исследователя погибли при столкновении с неким объектом……паника в районе Хавли……эвакуация остатков группы на вертолете сорвалась из-за потери ориентации в девяноста километрах к северо-западу от Хавли. Там также наблюдались странные атмосферные явления…»
— Лучше расскажи сам. — Пьетро бросил бумаги на стол. — У меня еще со школы отвращение к чтенью.
И он рассказал. Подробно и обстоятельно — все, что удалось выжать из Лолы, а заодно и показания Зеро Валлахо, работавшего по договору с Движением за Свободу и Процветание. Значит, все дело в этом проклятом тартаррине… Не повезло им, а заодно, и всем остальным… Может, Гальмаро телеграмму послать с соболезнованием… Да нет, он, похоже, улизнул из зоны бедствия. Наш пострел везде поспел…
— Ну и что? — Вопрос был вполне законный. Полученная информация ничего не меняла… Ни-че-го!
— Согласен дружище, показания этих двоих нам возможностей не прибавляет. — Салазар постучал коготками по подлокотнику кресла. — Но у меня еще есть протокол допроса Тики ван Дебби и сам Тика. Он кое-что пронюхал, и скрывал это даже от ближайших друзей. Но нельзя не поделиться самым сокровенным с дядюшкой Сань-Ло… Он только щипчики свои разложит на подносике, так и этого порой хватает — правда, одна только правда, ничего, кроме правды… Я понял тебя, Пьетро. Ты, конечно, согласен, что джинна надо отправить обратно в бутылку, но понимаешь, что для этого нужен кусок тартаррина. Маленький такой кусочек. Недостающее звено… Так вот, я знаю, где он есть. Но прежде чем делиться с тобой этой ценной информацией, я хочу получить некие гарантии…
Э. Н., 12 день, 6ч. 24 м.
Вико покинул кафе рано утром, переодевшись в серый костюм местного покроя. Не было больше лейтенанта Геро Виктори, был вольный коммивояжер Геро Виктори, один из тех, что с переменным успехом маркитанили по обе стороны линии фронта. Торговцев трогали редко, разве что, кто под горячую руку попадется, а они, в свою очередь, могли добыть все, что угодно, от контрабандной парфюмерии до ручных гранатометов. Оставалось только отодрать армейский номер с «Доди» и двигаться дальше. Сначала все шло удачно — и вышел он незаметно, и машина завелась сполоборота, и ночные патрули под утро рассосались. Но на выезде из поселка обнаружился тяжелый танк, стоящий поперек дороги. Пришлось доставать последний козырь, желтую бумажку с портретом президента Уэсты… Господа офицеры тут же взяли под козырек, послали за тягачом, чтобы оттащить не вовремя заглохшую сорокатонную махину, предложили устроить артподготовку, чтобы отвлечь внимание противника. Вот только бумажку заветную отобрали и сожгли. Генерал не предупредил, что данный документ — вещь одноразового использования…
Желтую ассигнацию достоинством в одну песетос с портретом президента Уэсты выпустили лет тридцать назад. Национальная валюта Сиара переживала краткий период относительной стабильности, и коллегия национальных финансов решилась на деноминацию — один к десяти тысячам. Деньги успели напечатать, но тут грянул мятеж капитана Гальмаро, за год охвативший четверть территории страны, и начался очередной финансовый обвал. Новые деньги пустили в обращение, но достоинством от сотни и выше, а мелочь так и осталась валяться в мешках на дне хранилища Сиарского банка.
Читать бесплатно другие книги:
