Жемчуг богов Юрьев Сергей
— Твое величие здесь равно его величию там! — Эти слова были страшной крамолой, но Тесса решилась… Это были те самые слова, желанные и страшные, которые Недремлющий произнес однажды во сне, точнее, они сами вырвались из его гортани. — Вот видишь! Я это сказала, а гнев владыки не настиг меня. Лишь твой гнев и твое слово имеют здесь силу, и ты здесь владыка, а не Родонагрон.
Она смотрела на него с восторгом и почтением, она упала перед ним на колени, она ждала… Сейчас свершится! Либо он растопчет ее, либо начнет разрушать статуи владыки, воздвигать на их месте свои, а ей дарует бессмертие или хотя бы продлит жизнь настолько, что ей хватит. И она тоже станет объектом поклонения для многих поколений сиарцев…
— Я не трону тебя, — вторгся в ее мысли трубный голос Недремлющего. — Я не трону тебя. Я подожду, когда ты сама умрешь. И если смерть твоя не будет слишком страшна, то, возможно…
Он швырнул вниз последнюю горсть манны и исчез, скорее всего, переместившись в трапезную, где с утра благоухал на подносе поросенок, запеченный с черносливом, маринованные устрицы, тазик салата «Император» и еще несколько десятков самых изысканных блюд…
Только оставшись в одиночестве, Тесса осознала, что минуту назад была на волосок от смерти. «И приняла она смерть от руки бессмертного!» Красиво, но не прельщает. Что ж, ей дано время, а значит, можно будет сделать еще попытку, и возможно, не одну…
Она неторопливо поднялась по широкой лестнице на каменное возвышение, где стояло кресло, ее кресло, доставленное сюда из зала Директории, села в него, распахнув разрез своего платья и скинув перламутровую туфельку с левой ноги. Отсюда открывался вид на город, где продолжалась муравьиная возня, плелись интриги и, наверняка, зрела смута. Но сейчас над столицей империи нависла ее розовая пятка, желание которой было превыше всего для всех остальных частей упругого тела императрицы.
Э. Н., 16 день, 16 ч. 15 м.
— Как прикажите доложить? — Дворецкий смотрел на него без должностного подобострастия, но это было вполне естественно, если гость лично ему не известен и еще не представился.
Вико протянул визитку, и присел на один из стульев, выстроившихся в длинный ряд вдоль стены, зная, что в таких домах слугам полагается передвигаться медленно и степенно.
Салазар де Карпелитто в свое время сам вышел на агентурную сеть Конфедерации и предложил свои услуги. По его утверждениям, он хотел немногого: когда все кончится, остаться на свободе и при деньгах, которые подкопил на старость… Каким образом ему удавалось добывать сведения о банковских счетах членов Директории, недвижимости, закупленной ими же в Старом Свете через подставных лиц, о респектабельных фирмах в Альби, Роме и конунгатах, управляемых из Вальпо, как он получал информацию, которую каждый консул хранил в строжайшем секрете, в особенности, от других членов директории — все это было не вполне понятно, но полученная от него информация раз за разом подтверждалась. Видимо, дон Салазар всерьез думал о будущем, своем и своих многочисленных родственников.
— Их высокопревосходительство изволили сказать, что не знают никакого Геро Виктори. Не изволите ли уйти… — На этот раз дворецкий смотрел на него с нескрываемым злорадством. Видимо, любая возможность отшить посетителя вместо того, чтобы услужливо кланяться, принимая трость или шляпу, доставляла ему профессиональное удовольствие.
Собственно, Вико ожидал подобного исхода, но церемонию нужно было соблюсти, чтобы не привлекать внимания внешней охраны, сквозь которую он прошел, показав бляху третьего отдела коллегии национальной безопасности. В Вальпо с этой начищенной медяшкой можно было пройти куда угодно, правда, безо всякой уверенности, что выйдешь обратно…
От короткого резкого тычка под ребро дворецкий согнулся пополам, пытаясь кричать, но напрасно — после таких ударов не кричат. Вико обрушил левый кулак на подставленный бритый затылок, а правой рукой подхватил обмякшее тело. Теперь есть не более двух минут на переодевание дворецкого в костюм коммивояжера Виктори, а самого коммивояжера — в дворецкого. Посетитель останется сидеть на стуле, привалившись к спинке и свесив подбородок, готовый к долгому ожиданию аудиенции, а дворецкий отправится вверх по мраморной лестнице с докладом к хозяину особняка, чуть ли не самого изящного в аристократическом квартале.
Консул стоял за конторкой в шелковом хуннском халате, прижимая левой рукой к себе черного карликового пуделя.
— Присаживайтесь, коллега, — сказал дон Салазар, едва взглянув на посетителя. — Чем обязан?
Вико даже слегка вздрогнул от неожиданности… Он был почти уверен, что никаких «хвостов» за ним не было, и что здесь его не ждут.
— Вы напрасно думаете, что Северный Сиар — проходной двор для любого типа с фальшивыми документами. — Консул отпустил пуделя и аккуратно положил перо на конторку. — Вас засекли еще в Удоросо, и когда все кончится, поставьте свечку в кафедральном соборе, поблагодарите Единого, что это были мои люди.
— Насколько я знаю, мы уже давно договорились, как будут оплачены ваши услуги… — Вико решил сразу поставить на место зарвавшегося агента, но тут же получил достойный отпор:
— Я вам не таксист и не бармен, дженти Гресс. Я не оказываю услуг и ни на кого не работаю. Только на себя! И хотя я не знаю, какой мне резон в нынешней ситуации продолжать с вами сотрудничать, заметьте, я не приказал схватить вас, дорогуша, хотя возможностей для этого было сотни. Вы гуляли тут, как у себя дома, хотя и дома-то, насколько я знаю, без охраны в общественных местах не появляетесь. — На его лысине выступила капелька пота, и он смахнул его рукавом халата. — Итак, сначала ужин или сразу поговорим?
— Прикажите оказать помощь вашему дворецкому, а то он очнется через пару минут с острой болью селезенке…
Э. Н., 16 день, 19 ч. 50 м.
— …а если мы решим эту проблему, тогда наш договор может вновь обрести смысл. Я хочу своевременно покинуть Сиар, но пока это, с позволения сказать, явление здесь торчит, не видать мне моего имущества за рубежом, как, впрочем, и вам своего любимого президента, отца мировой демократии… — Салазар опрокинул рюмку текилы и выжидательно посмотрел на Вико, который не притронулся к выпивке. — А вот то, что вы спиртного не переносите, это для меня новость. Надо будет досье дополнить интересным фактом…
— Я думаю, дон Салазар, мое досье вам больше не пригодится. — Вико отодвинул от себя пустую тарелку и взялся за бокал с соком. — А проблема у нас действительно общая, и нам стоит обменяться соображениями…
— Э-э, нет! У вас, может быть, соображения, а у меня есть почти готовый план. Но это не значит, что я буду посвящать в него первого встречного. Мой план дорогого стоит, хотя бы потому, что он, в принципе, реален и кое-что уже сделано.
— Вам надо, чтобы я подтвердил наши обязательства? — Вико придал своему лицу выражение легкого недоумения. — Подтверждаю. Что еще?
— Я думаю, нам стоит пересмотреть некоторые принципиальные аспекты договора… Вашего влияния на уважаемого дженти Индо вполне хватит, чтобы заставить его коренным образом пересмотреть политику Конфедерации по отношению к многострадальному Сиару. Что вам стоит отказаться от поддержки этого бандита и самозванца Гальмаро и оказать содействие третьей силе, основу которой составит интеллектуальная элита страны, группа высших офицеров, церковь и широкие слои мелких собственников…
— Разумеется, под вашим руководством.
— Разумеется. — Дон Салазар широко улыбнулся, обнажив свежевставленные зубы. — Разумеется, мои э-э… пожелания вступят в силу, если мой план осуществится. Согласитесь, из меня получился бы куда более удобный и предсказуемый партнер, чем этот вечный бунтовщик Гальмаро… Со своей стороны, я мог бы гарантировать, что плантации, на которых выращивают дурь, будут уничтожены, если, конечно, средства, конфискованные у моих коллег по директории, будут вложены в развитие экономики Сиара. Пройдет всего несколько лет, и Сиар превратится в развитое демократическое государство…
Консул вещал, не переставая жевать и ухитряясь при этом сохранять значительный вид. При свете канделябров в нем можно было даже заподозрить истинного аристократа — если бы он только жевал. На самом деле, Вико прекрасно знал биографию собеседника. Досье на Салазара де Карпелитто, пухлая синяя папка, среди трех десятков подобных лежала в личном архиве зама шефа Департамента, просто шефа — рядом с личным делом команданте. Служащий таможни в порту Гидальго, содержатель притона в том же порту, потом — неведомо откуда свалившееся богатство, доки, склады, суконная фабрика. Политикой занялся при Уэсте, избран в законодательное собрание, после убийства президента исчез лет на пять, а потом — мгновенный взлет, кресло в зале директории с правом создания коллегии на вольную тему. Так в Сиаре возникла коллегия национальной безопасности, кормившаяся из тугого кошелька своего создателя и приносящая ему же немалые доходы. Новое ведомство занималось не только организацией контрабанды зелья и формированием рынка, но и довольно эффективно искореняло крамолу внутри страны. Если бы восстание Гальмаро не было стихийным, его подавили бы в зародыше, поскольку все, что говорилось вслух, достигало внимательного уха дона Салазара…
— …и, судя по вашему молчанию, вы готовы принять мои предложения. Так что, к делу! Вы знаете, дженти Гресс, что ваша старушка находится у меня?
— Какая старушка? — Вико сразу понял, какая.
— Доктор Гобит. Доктор Лола Гобит. — Дон Салазар довольно потер ладони о подлокотники кресла. — Мои парни захватили ее на свалке вместе с двумя вашими шпионами. Как их там… Валлахо и Дебби. Правда этих двоих у меня украли, я подозреваю, что это ловкий парень Пьетро постарался, но из них все, что можно, уже выжали, так что пусть развлечется, бедолага…
— Пьетро?
— Пьетро Сатори, главнокомандующий. К сожалению, со мной он договориться не смог, так что все равно скоро шею себе свернет. Так. Я, кажется, отвлекся. К делу, к делу, к делу! Ваша старушка с нами уже сотрудничает. Вы знаете, она утверждает, что при определенных обстоятельствах сможет подчинить себе волю этого ужасного существа. Видели бы вы, как оно одним взглядом перебило полтора десятка консулов прямо в зале директории…
— Да, Лола может подчинить себе чью угодно волю, — согласился Вико, — но, повторяю, не кому-нибудь, а себе. Мало вам Тессы-Заступницы, хотите получить Лолу-Вершительницу Судеб?
Дон Салазар озадаченно схватился за подбородок, прекратив, наконец, пережевывать пищу.
— Дженти Гресс… В конце концов, это ваш сотрудник. Я, например, стараюсь не держать в своем аппарате людей с подобными амбициями. Преданность, профессионализм и знание своего места… Вы же прекрасно понимаете, что никто не может чувствовать себя в безопасности даже за спиной этого чудища. Впрочем, чувствовать может, но это ошибка. Ваша Лола далеко не дура. Представьте, после нашей первой же беседы она раскусила, что я имею некие связи с вашим Департаментом, и, надо сказать, более охотно пошла на контакт. Она, несомненно, хочет вернуться в Эвери. Для нее наш потусторонний приятель — лишь очередной объект для опытов.
— Возможно-возможно… — Вико знал, что невозможно. Вико знал, что доктор Гобит получала колоссальное удовольствие от той власти, которую получала над своими подопытными. Если Лоле удастся овладеть волей монстра, то она долго не наиграется, и какие желания возникнут в ее седенькой головке, не предскажут ни гадалки с рынка, ни солидные аналитические центры. С доной Тессой хотя бы все ясно. Пока. — А теперь скажите, где вы возьмете тартаррин, чтобы открыть выход.
— Есть несколько вариантов. — Карпелитто почему-то перешел на шепот. — Во-первых, я надеюсь, что у вас в заначке что-нибудь найдется, во-вторых, где-то в территориальных водах Сиара скрывается подводный крейсер Гардарики, на борту которого ваш зонд с тартарриновым энергоблоком, а в-третьих, ваш сотрудник, некто Тика ван Дебби, утверждает, что одно из местных племен живет на тартарриновой жиле. И если эта информация подтвердится, у вас будет очень веская причина в случае нашего общего успеха отказаться от поддержки Гальмаро и принять мои предложения в полном объеме. Сезар не допустит вас к тартаррину, он сам в него вцепится мертвой хваткой, и тогда вполне сможет обойтись без Конфедерации. Тем более, у меня есть косвенные данные о его контактах со спецслужбами Гардарики…
ОТРАЖЕНИЕ ШЕСТОЕ
— Светлая, Данан не придет сегодня петь тебе Песнь Начала. — Начальник дворцовой стражи, против обыкновения, не припал к ступеням трона, а остановился в центре зала и там преклонил колени. — Данан умер, Светлая, и новый лирник стоит у твоих дверей, дожидаясь твоего зова.
Давно ожидаемая весть пришла внезапно. Прошло не меньше семидесяти зим с тех пор, как Данан, еще юноша, впервые переступил порог покоев басилеи, и его лира впервые зазвучала у ее ложа. Итак, старый лирник покинул ее, так и не спев Песнь об Отмщении Иссе. Завтра его прах будет развеян по полям Велизора, а душа обретет ясность и покой по ту сторону неба.
— Пусть принесут тело, — сказала она, и Шор удалился, стремительно и неторопливо.
Прикосновение к короне и воля басилеи могли продлить жизнь смертного, заставить отступить недуг и даже ненадолго вернуть к жизни уже умершего, если душа не успела отлететь слишком далеко. Данан споет ей в последний раз, а потом они расстанутся навсегда, поскольку ей не дано последовать за ним. А может быть, он уже знает, что там, за пределами жизни. Хотя нет — если знает, то уже не вернется.
Шестеро стражников внесли тело лирника. Носилки были наскоро связаны из копий и щитов, прикрытых синим полотнищем. Они сложили свою скорбную ношу у подножья трона и удалились, повинуясь безмолвной команде басилеи. Мгновенно сорвались со своих мест ветра, притаившиеся под сводом, и вылетели в окна. Только Шор задержался на несколько мгновений, чтобы вложить лиру в восковые руки мертвеца.
Ей не терпелось дождаться, когда же, наконец, все удалятся, и в этом было что-то непривычное… Она не привыкла торопиться. Ей некуда было спешить. Вечность. Бессмертие. Пустота.
Корона задрожала на голове, всполохи синего пламени взметнулись под потолок и, вырвавшись из высоких окон, затрепетали на низких серых облаках, которые она не стала сегодня разогнать, давая понять жителям Велизора, что их басилея предается скорби. Если бы она и в самом деле могла скорбеть, если бы…
По безжизненному телу пробежала мелкая дрожь, скрюченные пальцы оторвались от впалой груди и через мгновение бессильно упали обратно.
— Светлая, позволь мне не входить в это тело. Я не хочу. — Голос звучал, но звука не было.
— Данан?
— Да, Светлая…
Тишина.
— Данан?
— Да, Светлая…
— Где ты?
— Я здесь, Светлая… — Над мертвым телом мелькнуло холодное свечение и тут же погасло. — Ты звала меня, и я явился. Я могу остаться рядом, но не заставляй меня входить в мертвую плоть.
— Но я хочу, чтобы ты спел мне, Данан. Как, не имея рук, ты заставишь звучать лиру…
— Песнь, которую я сложил, не достойна твоего слуха, Светлая.
— Тогда спой мне еще раз Песнь Начала. Теперь ты споешь ее иначе, ведь ты уже заешь…
— Нет! Светлая, я ничего не знаю. Небо закрыто для меня, как и для всех, кто умер в Велизоре за последнюю тысячу лет. Души умерших становятся пылью на своде небес. Дальше путь закрыт. Придет время, и это небо станет серым от пыли, потому что люди смертны. И никто не откроет ворота белокаменного Акрона, пока ты здесь, Светлая, пока ты не вернешься туда, откуда явилась. И я тоже погружусь в сон, стану пылинкой, обращусь в ожиданье, которое никогда не кончится… Прости мне мою дерзость, Светлая, но это правда. Их не счесть… Нас не счесть… Будь же добра к своим мертвым, как была добра к живым… — Голос удалялся, и вскоре затих совсем.
Тело продолжало лежать неподвижно, сложив на груди длинные восковые пальцы. Серые облака опустились еще ниже, и лохмотья тумана уже вползали в окна. Вечность продолжалась.
ГЛАВА 7
"За последние годы ни одно событие не было окутано такой завесой секретности, как необычное явление, происходящее в северной части Сиара. Похоже, что многие официальные лица, которые должны владеть исчерпывающей информацией о подобных событиях, сами пребывают в растерянности и даже не пытаются давать какие-либо комментарии.
На данный момент известно лишь то, что прервана телефонная связь с Вальпо, а на прилегающей к столице Сиара территории общей площадью более 500 000 квадратных миль введен режим радиомолчания. Бесследно исчез один из новейших военных кораблей Конфедерации линейный крейсер «Фаланга», разрекламированный Военно-Морским департаментом как абсолютно неуязвимый. Крейсер с рядом вспомогательных кораблей осуществлял морскую блокаду Вальпо.
Наша съемочная группа, пытавшаяся из Республики Корран добраться до места событий, была задержана корранскими карабинерами и без объяснения причин в течение суток выдворена из страны.
Что же там происходит на самом деле? Эпидемия неизвестной болезни? Катастрофическое землетрясение? Вторжение инопланетных агрессоров?
Источник в Бюро Спутниковых Коммуникаций сообщил нашему корреспонденту, что на снимках из космоса значительная часть Южной Лемуриды выглядит, как вытянутое белое пятно с рваными краями, но руководство Бюро официально подтвердить или опровергнуть данную информацию категорически отказывается…"
Вечерний выпуск «Мировых известий», Эвери-TV, 12 сентября 2979 г.
«В войне против диких племен совсем не обязательно применять тяжелую артиллерию, здесь гораздо эффективнее обыкновенные фейерверки».
Майл Витас «Мемуары солдата удачи» Гельсингхомм-2936 г.
Э. Н., 17 день, 6 ч. 20 м.
Cознание возвращалось, но в минуты просветления взгляд упирался в кромешную тьму, а потом перед глазами вновь начинала вращаться роза с капельками росы на лепестках. Страна грез звала ее к себе, но не в гости, а навсегда. Нужно было лишь сделать шаг, чуть-чуть проползти вперед, но руки и ноги были опутаны тьмой так, что невозможно было пошевелиться. Роза… Роза… Роза… Она решила, что достаточно сильна, чтобы быть милосердной, и когда странный человек с лицом, искаженным страхом, встретился ей среди последних завихрений холодного огня… Она улыбнулась ему, а надо было ударить еще один раз — последний. Надо было столкнуть его обратно в бездну, из которой он поднимался, становясь сильней с каждым мгновением, но когда она поняла это, было уже поздно. Поздно… Не проспать бы. Роза… Роза… Роза…
Раздался какой-то слабый, едва уловимый звук, как будто кто-то пересыпал песок с ладони на ладонь. Но есть ли смысл открывать глаза, если все равно темно. Еще совсем недавно она ни на что не променяла бы мгновение грез у «Хранителей Радости», и теперь знала, что может сама, без помощи Лолы, навсегда переселиться туда, где хрустальные дворцы поднимаются из лазурных вод… Лола! Она вдруг ясно увидела Лолу, но не ту, которая вела ее к вратам радости, юную и прекрасную, а настоящую Лолу, старушонку с пронзительным и холодным взглядом, от которого все леденело внутри.
Так… Теперь все сначала. Надо вспомнить, что же произошло на самом деле. Надо вспомнить… Зеленый луг, голубое небо, белые облака… По ногам тянет влажным холодным воздухом, но волны по травяному ковру бегут поперек ветра, а небо временами меркнет, обнажая черную пустоту. Пятна тусклого света ощупывают тяжелый каменный свод, а Лола — вот она, рядом. Которая из двух? Обе. Но та, молодая и прекрасная, под стать этому небу, прозрачна и бесплотна. Декорация рассыпается, роза увядает…
«Судьба выбирает достойных!»
Что? А! Это Лола напутствует ее в страну вечных грез и высшей радости. Спасибо, Лола. Лола-плесень, Лола-ходячая мумия, Лола-убийца…
«Озари тьму!»
Внутри начинает раскручиваться пружина. Восторг и надежда гонят ее вперед. В сердце нет ни страха, ни сомнений, а впереди уже пылает холодное пламя. Имя: Сандра, рост: 166 см, вес: 52 кг, видеоряд фотоснимков: Сандра в роскошном хуннском халате сидит на крыльце небольшого домика, Сандра за рулем красной спортивной «Сирены», Сандра в университетской аудитории, Сандра на вечеринке, Сандра в униформе с группой бойцов Освободительной армии, Сандра смеется, Сандра в печали, Сандра, Сандра, Сандра… Цель: обнаружить, защитить, доставить. Награда: вечное блаженство среди хрустальных замков и прочего изобилия, мгновенное исполнение всех желаний, прихотей, капризов.
Пока все это пробегает нечеткой строкой где-то на самом дне сознания, но теперь уже понятно, что в твердых и вкрадчивых словах таится обман, такой же, как и голубое небо, сквозь которое проступает каменный свод, как эта бархатная трава, которая не сминается под ступнями, как прекрасное лицо Лолы, розовая маска, прикрывающая сетку морщин, как радость, плата за которую — безумие и смерть.
Значит, судьба выбирает достойных… Увидеть бы эту самую судьбу, которая выбирает.
А вокруг уже разгорается холодное медленное пламя, принимая ее в свои объятия, и неугасимый восторг гонит ее вниз, навстречу победе над всеми обстоятельствами. Еще немного, и она, Роза Валлахо станет полновластной хозяйкой жизни, хотя бы своей собственной. На долю мгновения полет превращается в стремительное падение, и вот пространство переворачивается. Теперь она поднимается вверх, туда, где в изменчивой водяной линзе играют солнечные лучи.
А потом на солнце наползает тень, тяжелая и стремительная. Отвратительный тип в блестящей чешуе сваливается откуда-то сверху, тянет к ней свои грязные лапы. Ключ, который вручила ей Лола (почему ключ?), превращается в меч, сверкающий и беспощадный. Сталь сталкивается со сталью, и от металлического звона содрогаются беломраморные стены колодца. Но сейчас нет силы, которая могла бы соперничать с ней. От доспехов врага отлетают пластины, лицо его искажается ужасом, он отступает, разбрасывая вокруг себя дрожащие шарики крови. Сейчас он скроется, и путь будет свободен.
Неожиданный бросок застает ее врасплох, и перед глазами — лишь стремительный отблеск далекого солнца на бронзовом шлеме. Он проскочил мимо нее и мчится вперед, чтобы затоптать розу, прикончить Лолу, уничтожить вечную радость. А иначе — зачем бы ему туда!
Сил немерено! Враг бежит! Белокурая красотка подождет. Главное — остановить коварного врага, посмевшего ввести ее в заблуждение. Недолгая погоня, и вновь скрестились мечи, рассыпая багровые искры. Но теперь все иначе, все иначе… Воин-Из-Бездны все еще боится ее, и теперь только его страх наполняет ее силой. Стоит лишь на мгновение отступить и… Этот удар рассек бы ее пополам, но воображение противника наделило ее кожу прочностью брони. Ее лишь отбросило в сторону, в лес каменных наростов, где царит абсолютная тьма, и откуда нет выхода. Она уже не могла видеть, как рассыпался на мелкие осколки тот несчастный булыжник, о который она ударилась головой.
Э. Н., 21 день, 15 ч. 52 м.
— Жертва должна быть принесена сегодня до заката солнца. — Верховный жрец Ватахуаменхочепа был непреклонен, зная, что в третий раз вождь не посмеет сказать «нет». Власть традиций была выше власти вождя, и огонь вспыхнул в жертвеннике сам собой именно в ту ночь, когда маси-урду принесли из Каркуситантхи едва живую бледнолицую.
— Ватаху будет недоволен полудохлой жертвой. — Мартин все-таки решил сделать последнюю попытку. — Пусть она сначала окрепнет.
— Ватаху хочет жертвы.
Впрочем, какое дело ему, Седуватахучепанипарду, вождю ватаху-урду, до какой-то пленницы, которая и так едва ли выживет… Ватаху требует жертвы, и не стоит испытывать терпение Красного Беркута.
— Я сам вырву ей сердце. — Следовало постоянно поддерживать свой авторитет среди соплеменников. Если он хоть взглядом, хоть словом покажет жалость к пленнице, в сердца ватаху-урду могут закрасться сомнения. — Пусть приготовят снадобья. Она сама должна взойти к чаше.
Жрец ушел, вполне удовлетворенный, и Мартин остался один в пирамидальном зале среди каменных оскалов и тусклых сальных светильников. Девять стражников не в счет — они не могут говорить с вождем, чтобы тот при случае имел возможность покарать их смертью своей непогрешимой рукой.
Итак, мало им убитого барса… Надо еще прикончить полумертвую бабу, предъявить толпе окровавленное сердце и бросить его в огонь. Понятно, что тогда, шесть лет назад, Ватахуаменхочепа не позволил убить его лишь потому, что был уверен: бледнолицему не одолеть серебристого барса. Или не найти. Но вот он, костяной кинжал, покрытый черной кровяной коростой, лежит среди сосудов и блях из магического серебра. Никто не смеет выносить святыни ватахов из чрева пирамиды, никто не смеет прикоснуться к ним, кроме вождя и верховного жреца, никто не смеет ничего без указания вышестоящего урду, и только попробуй не чувствовать себя свободным и счастливым…
До церемонии оставалось не меньше часа — пока соберутся урду из соседних поселков, пока на жертву подействуют снадобья, делающие последние минуты спокойными и безмятежными… Но почему маси принесли ее сюда? Могли бы и не приносить, могли сами прикончить, могли, наконец, просто оставить, где нашли.
Маси-урду были загадкой даже для ватахов, ближайших родственников. Взять хотя бы Мудрого Енота, который для них все равно, что для ватахов —Красный Беркут… Маси знают о Красном Беркуте все, а ватахи о Мудром Еноте — ничего, маси бродят по всему Сиару, как цыгане, и никто их не трогает, а ватахи не смеют носа высунуть за пределы помеченной территории. Правда, и сюда никто, кроме маси, не суется, магия — это тебе не фунт изюму. Здесь для женщины не быть ведьмой — отклонение от нормы, все равно, что для мужчины не быть воином, а для старика — вовремя умереть…
— Се, она очнулась. — Чепанисотинодати, главный хранитель тела великого вождя, наделенный правом именовать его кратким именем, преданный друг и внимательный воин, уже несколько минут стоял рядом, не решаясь потревожить своего господина.
Все равно, уже поздно… Ему нельзя с ней говорить. Если они перемолвятся хотя бы словом, жертвенный нож должен будет взять кто-нибудь другой, и вождь лишит себя возможности показать народу хладнокровие, верность обычаям и покорность Красному Беркуту.
— Вели принести ее сюда.
— Она и сама может… — В голосе Чепанисотинодати проскользнуло недоумение, но усомниться в мудрости вождя — все равно, что усомниться в его храбрости и силе. — Отрезать ей язык?
— Нет. После…
Хранитель тела удалился выполнять волю вождя, подарив Мартину еще несколько минут одиночества.
Итак, верховный жрец что-то задумал, и воля Красного Беркута здесь не при чем. Маси так и не объяснили, почему они принесли сюда эту полумертвую девицу, впрочем, они никогда ничего не объясняли, они вообще предпочитали молчать, а обычаи ватахов не позволяли задавать вопросом людям Мудрого Енота. Но жрец знает больше, чем говорит. Приносить жертвы — его прямая обязанность, а он настаивает на том, чтобы это сделал именно вождь. Почему? Нет, скорее — зачем… Если Ватахуаменхочепа на чем-то настаивает, последствия могут проявиться завтра, а могут и через год или через десять лет, или в другой жизни…
— Седуватахучепанипарду! — На этот раз хранитель тела, торопливо вошедший в зал, назвал вождя полным именем, а это означало, что он чувствует за собой какую-то вину и готов с благодарностью принять любую кару. — Седуватахучепанипарду, жрецы уже забрали ее в святилище. Оттуда ей путь только к ступеням жертвенника.
Ничего удивительного в новости не было. Верховный жрец предусмотрителен, верховный жрец знает свое дело… Теперь все будет ясно только после того, как свершится обряд, а может быть, наоборот — вопросов только прибавится… Погружаться в мир духов, чтобы там спросить совета, уже поздно. К тому же, духи могут быть на стороне жреца — тот умеет их как следует ублажить. Теперь остается одно: сделать все, чтобы свершилась воля Красного Беркута, а там видно будет…
Когда-то Ватахуаменхочепа думал, что бледнолицый не сможет убить серебристого барса, и просчитался, и тогда Мартин тоже не знал, куда он идет, и зачем ему вручили костяной нож. Ошибившись однажды, жрец и на сей раз может оказаться не прав… В конце концов, тот, в чьих руках окровавленное сердце жертвы, обязан донести его до самого распахнутого клюва Великого Ватаху, а там между ним и Беркутом не будет верховного жреца. Может быть, тогда и откроются замыслы Ватахуаменхочепы и станет ясно, что за чудище выпустила Каркуситантха, и чем это чревато для ватахов и прочих урду, населяющих мир.
Пирамиду вождей и святилище Великого Ватаху соединял подземный ход, но профессиональное чутье на опасность шепнуло ему, что пользоваться им не стоит. Во время недавнего разговора жрец сидел напротив вождя с непроницаемым лицом, но Мартин отметил, что лицо его более непроницаемо, чем следовало, а значит, Ватахуаменхочепа напрягал волю, чтобы скрыть свои чувства. А скрывать ему имело смысл только одно — страх. Пришелец, чужак не просто стал вождем, убив серебристого барса, он все глубже проникал в мир духов и древнюю магию, и вскоре мог стать сильнее верховного жреца. А может быть, это уже произошло, может быть, время упущено, и Ватахуаменхочепа обречен…
Толпа встретила вождя сочувственным безмолвием. Они уже знали. Среди ватаху-урду не нужно было разносить слухов и сплетен, им были бы совершенно ни к чему газеты и телевиденье, потому что все, происходящее за пределами земель Красного Беркута, их не интересовало. Местные новости разносились духами предков, заходящими на огонек, шелестом травы и криками ночных птиц. Только надо было уметь услышать и уловить смысл каждого звука. Ватахи умели. О том, что будет сегодня, многие знали еще вчера. Иначе, зачем им было тащиться сюда из становищ Ульчепангатантха, Чепангаколгоингоскво и других, расположенных отсюда в двух-трех днях неторопливого пути.
Толпа расступалась перед ним и смыкалась за его спиной, а у подножья святилища младшие жрецы уже разбирали барабаны, чтобы заглушить удивленные вопли жертвы, смотрящей на свое вырванное сердце. Великий Ватаху никогда не позволял им умирать мгновенно…
— Ватаху-урду ти скво сеа тантха канчега сатца… — Верховный жрец уже начал выступление перед народом, держа над головой на вытянутых руках жертвенный нож. Как только он закончит, выведут жертву, которая должна тупо улыбаться и бессмысленно озираться по сторонам.
Толпа безмолвствовала, только юные девицы из барака для незамужних едва слышно перешептывались, видимо, возмущаясь, что Красному Беркуту на этот раз достанется не одна из них, а какая-то бледнолицая, да и то, говорят, полуживая. Жрец продолжал говорить о том, что дары Великому Ватаху приносятся не потому, что они ему очень нужны, а чтобы продемонстрировать готовность ватаху-урду все отдать своему Ватаху и подняться по этой лестнице. Каждый сам вырежет себе сердце, если будет на то воля Красного Беркута, и разверзнутся ворота в бесконечность, где каждый наделяется немереной силой, великой храбростью и становится ворсинкой его пера. Речь повторялась один к одному на каждом жертвоприношении, но Седуватахучепанипарду, закончив, наконец, движение сквозь толпу, не заметил ни одного скучающего лица. Они что-то знали. Они ждали чего-то необычного.
— …ватаху-урду перестают быть воинами! Разве воин тот, кто годами не выдергивает стрел из плоти павших врагов! Великий Ватаху лишил нас воинского духа за то, что мы лишь раз в году приносим ему в жертву живое сердце. Вы несете на алтарь зерна маиса, тугуруку, глиняные горшки и прочую чушь, вы несете то, что добывали и делали покорные нам племена, пока бородатые пришельцы не истребили их. Надо чаще, каждый день, отдавать Великому Ватаху живые сердца, и он вернет нам силу предков. Бледнолицые, убившие наших рабов, сами станут рабами, а руки сынов Красного Беркута будут сжимать лишь оружие! Седуватахучепанипарду! — Теперь жрец обращался к вождю, но говорил достаточно громко, чтобы в наступившей тревожной тишине его слышали все. — Седуватахучепанипарду! Ты поразил серебристого барса, вырви же сердце у бледнолицей, окрась ее кровью свое лицо, и тогда оно навсегда станет того цвета, что и у нас, урду, избранных Красным Беркутом для величия. — Он протянул Мартину нож, он которого нестерпимо воняло гнилью, поскольку с него не полагалось смывать кровь предыдущих жертв, и поднял вверх правую руку, растопырив пятерню. Это был знак, чтобы из ворот святилища вывели пленницу.
Все было ясно… Жрец сошел с ума. В последнее время он все чаще отправлялся в страну духов коротким путем — накурившись горькой пыли высушенного серого гриба. Если бы у него осталась хоть капля разума, он бы вспомнил, что ватахи имеют власть над иллюзиями лишь в пределах своих земель, и уже в нескольких стычек «завоеватели» будут истреблены, поскольку обычаи ватаху-воина запрещали отступать или уклоняться от боя, если противник уже нанес удар.
Она вышла из ворот святилища в сопровождении шести младших жрецов, облаченная в алый саван, чтобы на нем не проступили пятна свежей крови. Потом, когда кровь свернется и почернеет, ведьмы-прорицательницы прочтут на саване послание Великого Ватаху и скажут всем урду, доволен ли Красный Беркут жертвой или его кровавая жажда осталась неутоленной.
Мартин-Седуватахучепанипарду уже стоял на верхней ступени жертвенника, сжимая в левой руке вонючий нож, а смертница ступила на нижнюю. Она была воистину бледнолицей. Ее лицо, казалось, не было вообще тронуто загаром, и только слабый румянец проступал на щеках. Странно, но она шла вперед вполне уверенно, хотя ее должно было пошатывать от снадобий, несущих радость и покой. Глаза ее были закрыты, но она не нащупывала ногой каждую ступень, а шла вверх спокойно и уверенно, как будто уже сотни раз поднималась по этой лестнице, и множество ее сердец стали пищей Красного Беркута.
Еще несколько шагов, и снизу донесется барабанный бой — сначала медленно, а потом постепенно учащаясь до ритма биения сердца, и в этот момент надо располосовать ей грудь и…
Она открыла глаза, как только Мартин занес нож для удара. Клинок увяз в пустоте, а сам он, потеряв равновесие, повалился туда, в эти два огромных зрачка, в два бездонных колодца. Как это — он один — и сразу в два… Но падение кончилось, не оставив времени для размышлений. Бархатная тьма сменилась серебряным сиянием, в центре которого медленно вращалась роза, а на лепестке сидела та самая жертва, глаза которой только что поглотили его. Алый саван выглядел, как один из лепестков и, казалось, прирос подолом к цветку…
— И зачем ты хочешь меня убить? — Ни волнения, ни страха — одно лишь милое праздное любопытство, скрашенное едва заметной улыбкой.
— Ты принадлежишь Великому Ватаху. — Мартин решил быть осторожным, Красный Беркут мог просто испытывать его.
— Я никому не принадлежу. — Теперь она улыбнулась одними глазами. — Я принадлежала своим грезам, но теперь это в прошлом. В прошлом, которого нет.
Он все-таки решил попробовать довести дело до конца. Необходимо было увидеться с самим Великим Ватаху, но лишь несущий сердце жертвы мог удостоиться такой аудиенции. Нож снова вонзился в пустоту, а на плечо сзади легла легкая, но твердая рука.
— Смотри! — Она подняла ладонь вверх, продолжая другой рукой сжимать его плечо. Хватка не казалась слишком уж жесткой, но он знал, что вырваться невозможно.
Прямо над головой среди черной пустоты вращалась, переливаясь всеми цветами радуги, огромная жемчужина, из-за нее выглядывала еще одна, а еще дальше нить, унизанная жемчугом, уходила в бесконечность.
Это было ожерелье Сквотантхагани, и Красный Беркут, парящий возле ближней жемчужины, казался воробьем, который пытается утащить в укромное место непомерно большую хлебную корку…
265-я зарубка на Лампе, утро
— Может быть, все-таки хватит! На том свете успеем еще и вечного блаженства вкусить, и в огороде покопаться. — Лопо уже не в первый раз призывал Сандру приступить к активным действиям по возвращению из сказки в быль, но, поскольку собственного плана у него не было, разговоры так и оставались разговорами. — Ты хотя бы объясни, чем ты сейчас занимаешься.
Последние несколько дней Сандра с утра, сразу после купания исчезала, чтобы через мгновение материализоваться в библиотеке, где ее поджидал Гет и разложенные на столах бумаги, испещренные непонятными знаками, похожими на те, что были нацарапаны на камнях в Каркуситантхе. Бумаги были из черного кожаного саквояжа, который Сандра прихватила на месте крушения парусника. Здесь же лежало несколько свитков, а вместо одного из книжных стеллажей к стене прилипла примитивная карта, на которой отсутствовала сетка координат, а очертания материков были искажены до неузнаваемости. Время от времени Сандра стирала с нее пальцем непонятные знаки и на их месте возникали надписи на ромейском языке, странные надписи… Кальмтурхан, Вальпур, Эрдосс…
— Или ты мне все объяснишь, или я сейчас же отправляюсь в Велизор. — Он поднял один из свитков и попытался швырнуть его обратно на стол, так чтобы с грохотом, но бумага, отягощенная свинцовой печатью на веревочке, медленно опустилась на место, не создав никакого шума. — Может быть, с этой Эленгой или как ее там, будет проще договориться, чем с тобой.
— Попробуй. — Она даже не посмотрела в его сторону. — Только вышвырнут тебя обратно, не успеешь через долину перелететь. Там девять ветров постоянно патрулируют. Асы, герои. К Велизору просто так не подступишься. Я уже пробовала.
— Ну, тебе-то ветры нипочем…
— Так они сразу к басилее летят. Жаловаться. А у нее все схвачено. Поражает воздушные цели, не вставая с трона. Попробуй, конечно, но не советую…
— Что с тобой происходит? — Лопо вдруг ощутил себя совершенно одиноким и бесполезным существом, даже не человеком, а именно существом.
Она отвлеклась от своих бумаг и посмотрела на него почти, как раньше…
— Лопо, дорогой, любимый, единственный, у нас все в порядке, но, ты понимаешь, пока я не закончу перевод этой рукописи, я не успокоюсь. А закончу я скоро. Может быть, сегодня к вечеру. Просто там больше половины слов, которых Гет не знает, и знать не может, приходится домысливать. Понимаешь, тут самое удивительное, что эрдоссцы говорят на языке Велизора, но пользуются письменностью точно такой же, как у маси. Именно здесь может быть ключ к нашему возвращению. Поверь, я только об этом и думаю… — Она вновь уткнулась в бумаги, видимо, решив, что сказала достаточно.
Ну вот, оставалось только исчезнуть на неопределенное время, затеряться где-нибудь среди необитаемых вершин или вернуться в Притвор Видящих, или попробовать встретиться с владыкой Варлагора, а может быть, попытаться добраться до Сели, местной луны…
— Дай почитать?
— Что?
— То, что успела перевести.
Она молча сунула ему небольшой томик в черном переплете и снова отключилась от внешних раздражителей.
«…те, кто живет в нищете, озабочены ежедневной добычей хлеба насущного, обладатели богатств заняты их преумножением, и редко у кого возникает мысль о том, что наше земное существование — ничтожная часть жизни. Лорд Кабоаанен как-то на приеме в аристократическом собрании высказал недоумение, узнав о моих планах в очередной раз снарядить экспедицию к Харваралору и лично возглавить ее. Впрочем, салонная болтовня не помешает мне осуществить свой план, как только закончится война Эрдосса за южные провинции…» — Лопо взглянул на обложку, и на ней тут же нарисовалось золотыми буквами: «Дневники, путевые заметки и прочие записи лорда Талваалронга пэра Эрдосса».
Чтение действительно обещало быть занимательным, но Лопо не уловил, какая может быть связь между записями аристократа, проживавшего в каком-то Эрдоссе, и их возвращением в родной Сиар, где одного из них ждал военно-полевой суд, а другую — скупые слезы радости папы-диктатора. Сандра вполголоса переговаривалась с Гетом на странном языке, напоминающем магнитофонную запись, пущенную наоборот. Язык Велизора и письменность маси… Значит, кто-то из местных успел побывать у дикарей, когда здесь еще не забыли письменность. Еще один голос за то, что отсюда можно выбраться…
«…и о тайне острова Харварлаор вспоминают все реже и реже. А ведь минуло немногим более семидесяти лет с тех пор, как произошла катастрофа, унесшая в небытие жизнь нескольких тысяч колонистов Велизора вместе с самим Новым Велизором и прилегающими к нему землями. Бесследно исчезла почти треть территории Харварлаора, и всякий, кто пытался пройти вглубь острова, незаметно для себя вновь оказывался на побережье. При этом сама береговая линия ничуть не изменилась. С тех пор, как Церковь Творца Единого объявила Харварлаор проклятым местом, ни один корабль из Эрдосса не приближался к его берегам…»
А если высадить здесь целую армию или хотя бы роту? Запускать бойцов одного за другим с интервалом в несколько минут, и чтобы разлетались по всем направлениям. Так ведь можно постепенно добраться и до Эрдосса, и до этого, — Лопо взглянул на карту, — Вальпора. И ничего они нам не сделают на своей территории, если, конечно, никто не проникнет на ту сторону Источника… А еще можно запускать сюда специалистов своего дела, чтобы одной силой мысли производили всяческую технику и продукты питания для народа свободного Сиара. Так через полгода в стране начнется процветание, которое никаким эверийцам не снилось, и станет свободный Сиар владыкой двух миров, а все потому, что Каркуситантха…
Стоп! Ему вдруг захотелось удариться головой о стенку, чтобы вытрясти оттуда мысли, которые могли придти на ум какому-нибудь штабному психопату, а не боевому офицеру… Хотя, команданте Гальмаро эти соображения, пожалуй, пришлись бы по душе. Виват Гальмаро! Чтоб тебя… А как бы эверийцы за это ухватились!
Он пролистал несколько страниц и продолжил чтение.
"…этот памятник древней культуры Харварлаора был обнаружен экспедицией Сетараана из Вальпора за тридцать пять лет до катастрофы. Полуразрушенное капище, судя по описанию, принадлежит древнему культу Веола, Еги и Одена. Во всяком случае, рисунки, сделанные самим Сетарааном указывают на явное сходство с храмами древнего Варлагора. Кстати, более трехсот лет назад на острове существовала варлагская колония, которая, согласно некоторым источникам, исчезла примерно при таких же обстоятельствах, как и Новый Велизор.
Согласно верованиям древних варлагцев, Веол, Ега и Оден считались самостоятельными божествами, а не были подмастерьями Творца Единого, как следует из канонов Ортодоксальной Церкви. Веол олицетворял закон, Ега — бытие, а Оден — волю, каждый из них нес, также, ответственность за одну из осей координат трехмерного пространства.
Интересна космогоническая теория, связанная с этим верованием, которая утверждает, что существует бесконечное множество мировых сфер, связанных между собой одной из осей, либо осью воли, либо осью бытия, ось же закона в каждой из сфер — своя. Сооли Маалайя, магистр Эрдосской Академии около сорока лет назад создал математическую модель подобной конструкции мироздания, и многие специалисты утверждают, что его теория требует многих допущений, но, в принципе, никем до сих пор не опровергнута".
На следующей странице обнаружилась карта Харварлаора, на которой земли Велизора, Ирольна и Варлагора обозначались белым пятном, а горные вершины на северной оконечности острова были изображены довольно подробно, и на склоне одной из вершин располагался жирный крестик с надписью: «Капище Трех Идолов».
«В архиве магистрата Кальмтурхана мне удалось обнаружить обгоревший лист пергамента с фрагментом записи ритуального песнопения, которому, по оценкам знатоков, уже более семисот лет. Привожу полностью перевод с древневарлагского, который мне любезно и за небольшую плату сделал бакалавр Риестеен: „Ушла Ега, и Веол нас покинул, и Одена уж нет… Но есть закон, воля и бытие, данные нам ими, прежде чем отомкнули они единым фавром врата иного мира и канули в иную бесконечность. Святыня Харварлаора хранит врата, укрытые от глаз варваров белыми вершинами. Два фавра оставили они посвященным, ибо только так до них могут донестись наши голоса и молитвы. Но мы не будем возносить к ним молитв, ведь у нас есть закон, воля и бытие…“ — Далее текст обрывается».
Фавр! Вот он — ключ к «вратам иного мира». Сандре, похоже, здесь уже нравится, а бывшему полковнику Лопо да Пальпе по возвращении домой светит единственная дорога — до ближайшей стенки… А вот «врата иного мира» — это совсем другое дело. Не стоит останавливаться на достигнутом…
Фавр лежал на столе в комнате Безымянной. И даже после того, как она несколько дней назад вместе с Чутким Оленем отправилась в обратный путь, отказавшись от настойчивых предложений Еги-Хранительницы доставить их на место в считанные минуты, о фавре никто не вспомнил. Даже молитвенный пыл аборигенов несколько поутих — неизбежное следствие благополучия, относительного покоя и открытия охотничьего сезона на горных козлов.
Лопо искоса глянул на Сандру, склонившуюся над свитками, и Гета, смиренно ожидавшего ее вопросов, потом положил томик с переводами на колени и аккуратно выдрал страницу с картой. Теперь оставалось лишь, не спеша, выйти из библиотеки и спуститься в комнату Безымянной…
265-я зарубка на Лампе, день
Мягкое белое облако лежало на дне ущелья, и ему вдруг захотелось разметать его в клочья, а потом погонять по расселинам лоскуты тумана. Лопо внезапно ощутил, что полет — единственное, чего ему будет не хватать, если когда-нибудь удастся возвратиться в прежнюю жизнь. Встречные воздушные потоки норовили вырвать из его бесплотной руки клочок бумаги, но карта уже была не нужна. Цель приближалась, точнее, он с каждой секундой приближался к ней. Вот сейчас кончится ущелье, восходящее к седловине между двумя вершинами, потом — налево, пролететь прямо над скальной грядой, а потом нырнуть в кольцеобразный провал, напоминающий метеоритный кратер. Там, на его дне, и располагается место, помеченное черным крестиком на карте, Капище Трех Идолов, вход в иное пространство, и ключ — вот он, лежит в нагрудном кармане. Правда, карман пришлось слегка расширить и углубить… В конце концов, если невозможно найти выход, нужно довольствоваться входом. В Роме, например, вся центральная часть города утыкана табличками на шести языках: «По газонам не ходить», а господа кадеты и не ходили, они предпочитали лежать на газонах, и хрен придерешься…
Три статуи были видны сквозь провалившийся купол, юноша, девушка и старик возвышались в четыре человеческих роста над каменной чашей, и Ега-Хранительница, действительно, чем-то была похожа на Сандру… Оден-Судия, обросший каменной бородой, был, похоже, главным в этой тройке, и морщины на его лице сплетались в снисходительно-презрительную маску, Ега в коротком одеянии, наподобие ахайского хитона, была просто печальна, и казалось, что из изумрудных глаз вот-вот начнут скатываться редкие густые слезинки, зато Веол-Воитель, положивший ладонь на рукоять боевого топора, был сдержанно-грозен, прямо как команданте Гальмаро на плацу перед строем верных сынов отечества.
Фавр в кармане начал теплеть, когда Лопо, уже пешком, начал приближаться к изваянию Еги. Казалось, древняя богиня вот-вот оживет и скажет что-нибудь теплое, семейное, например: «Где ты шлялся, скотина, ужин уже остыл!»… Фавр уже чуть ли не обжигал грудь сквозь грубое полотно армейского френча, а поверхность чаши подернулась мелкой рябью. Там, где только что незыблемо стояла каменная твердь, теперь бурлила и пенилась вода, готовая поглотить жертву. Жертву? Эта чаша у подножья изваяния, несомненно — жертвенник, а значит, Лопо да Пальпа, военный в семнадцатом поколении, кавалер многих орденов, словом, героическая личность, сейчас принесет себя в жертву неведомым богам, которые на поверку могут оказаться такими же проходимцами, как и он сам… Что ж, красиво жить не запретишь, и каждый борется со скукой в меру своего трудолюбия… Еще несколько шагов, и можно будет перелезть через бортик. А может быть, взлететь, а потом с разгону — и прямо в яблочко. Нет, слишком картинно, тем более что любоваться этим цирковым трюком, судя по всему, некому… Как только Лопо положил ладонь на край чаши, фавр в нагрудном кармане начал биться, словно живое сердце. Вот и все. Остался последний шаг, и прощай, Сандра! Нет, еще никто так далеко не отрывался от погони! Вот он уже стоит на бордюре, и вода пенится у его ног. Еще шаг, и…
— А-а-а-а-а-а! — Чей-то вопль почти оглушил его и заставил оглянуться.
На груде камней, в которую превратился обвалившийся купол, сидело лохматое существо, похожее на огромную обезьяну или, скорее йети, которые, по слухам, обитали на крутых склонах Кондо-ди-Дьеро… Несколько скачков, и существо оказалось почти рядом. Из мохнатых лап выдвинулись когти, похожие на кривые кинжалы, а широкая, от уха до уха, пасть распахнулась, обнажив частокол желтых зубов. Исса! Значит, это и есть тот самый Исса, о котором говорила Безымянная…
Бросок Иссы был неожиданным и стремительным. Огромная черная клякса сорвалась с места, и Лопо едва успел приподняться над чашей. А через мгновение Исса всей массой врезался в каменное дно чаши.
— О-о-о-о-о-о! — Стон Иссы был еще громче, чем его боевой клич.
— Я так и думала, что именно сюда ты и попрешься. — Сандра собственной персоной в своем любимом хуннском халате сидела на плече Еги-Хранительницы. — Может быть, хватит сходить с ума.
Исса уже валялся у ног Одена-Судии, связанный по всем конечностям тонкими стальными тросиками, а чаша вдруг оказалась заколочена крест накрест досками, поверх которых красовалась табличка с надписью по-сиарски — «Объезд». Богиня изволила шутить…
— Лопо, ну, в самом деле, хватит дуться из-за ерунды. — Она изящно спланировала вниз, как бы невзначай распахнув в полете халат. — Если бы я вовремя не заметила, что ты исчез… Мне и подумать об этом страшно.
— Если страшно — не думай. — Лопо вовсе не отказался от своего намерения заглянуть в еще одну вселенную. Гулять, так гулять…
— Ты ничего не понял! Вот смотри. — Она начертила в воздухе два огненных кольца, которые тут же превратились в сферы. — Это три оси — воля, закон и бытие. Наш мир соединен с этим осью бытия, ты в нем есть, а местный закон и чья-то воля местного происхождения нам с тобой нипочем. Но там, куда ты собрался, с миром, из которого пришли мы, нет ничего общего, а уж тем более, общего бытия. Там ты просто перестал бы существовать. Совсем. А это, наверное, хуже нормальной смерти…
— Сумасшедшая! Закон. Бытие. Меня и здесь все равно, что нет. Мне здесь быть незачем. Понимаешь? — Лопо почувствовал, что и гнев и обида медленно, но верно отпускают его, и причиной этого было вовсе не то, что Сандра говорила сейчас, а то, что она вообще появилась здесь. — Ну, проторчим мы здесь еще день, год, вечность… А зачем?
— Тебе со мной плохо?
— Отлично! Только давай обойдемся без…
— Эй, госпожа, развяжи Иссу. Иссе больно. Исса много знает. Исса умный. — Лохматое чудовище перестало кататься по полу в безуспешных попытках разорвать путы. — Отпустите Иссу туда, а я вам за это расскажу что-нибудь. Исса знает…
— Давай дома поговорим, — предложила Сандра, не обращая внимания на вопли лохматого чудовища. — Я там ужин приготовила на две персоны. Без фокусов, из местных продуктов…
ОТРАЖЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Ветренок, только что безмятежно отгонявший мотыльков от сального светильника, вдруг метнулся в потолок, а потом резво спрятался в дымоходе. Кто-то в сумерках приближался к хутору, и было совершенно непонятно, кто бы это мог быть. Соседи захаживали к Заккару редко, а на ночь глядя — никогда. Милосердные всего три дня назад приходили выпить браги, а заодно, приглядеть, на месте ли статуя владыки, и не пропускает ли поклонений хозяин, усердно ли бьют поклоны его домашние и его рабы, обучены ли дети пению Cлавы… Нет, Милосердные не стали бы досаждать Заккару слишком частыми визитами, а то в другой раз он мог бы не выставить им бочонок браги и ведро солонины…
Загремели ворота от частых ударов, в пристрое заворочались и начали перешептываться рабы, с печки из-за занавески выглянул малой и испуганно спрятался обратно…
Заккар досадливо крякнул и, прихватив из короба с оружием булаву, пошел на двор. Так ломиться могли только Милосердные, да и то лишь с великого испугу… А чего им, спрашивается, бояться… Если что — владыка, кого хочешь, прищучит.
— Эй, Заккар, отворяй, не томи! — Голос был знакомый, но хозяин, отодвигая засовы, булаву из рук не выпустил.
— Чего приперлись на ночь глядя? — Заккар распахнул калитку, но сам продолжал стоять, загораживая проход. — Добрые гости днем приходят…
— А ну, посторонись! — рявкнул Сцепа, триарх ближайшего дозора Милосердных, и двое медноголовых занесли на двор третьего. — Буди бабу свою, пусть перевяжет брата Юппа, пока кровью не истек.
Заккар глянул на раненого, и даже теперь, при свете половины Сели, было видно, что перевязки ему уже не помогут.
— Ты мне, что хошь, говори, а он все равно, что мертвый, а мертвому припарки ни к чему. — Заккар склонился над телом, ткнул пальцем грудную клетку. Под посиневшей кожей не было ни одного целого ребра, а все внутренности наверняка были отбиты. — Пусть тут полежит, пока не остынет, а утром закопаем. Я рабам скажу…
— Ну, тогда пусть баба твоя нам мяса зажарит, — не унимался Сцепа. — Нам, Милосердным Слугам бессмертного владыки, — он поклонился в сторону статуи, — голодать не положено.
— Ты в дом заходи, а псам твоим я сюда вынесу. — Никто больше во всей округе не смел так разговаривать с Милосердными, но Заккар знал, что ему, герою двух походов на Ирольн, трижды удостоенному прикосновения к Жезлу, они не посмеют перечить. — Пойдем, расскажешь, что стряслось. У меня как раз свежая брага поспела…
После упоминания о браге триарх заметно повеселел, но его так и не перестала бить мелкая дрожь. Перед тем как войти, он еще пару раз склонился перед статуей, невнятно бормоча Славу, и только после этого почувствовал себя спокойнее.
— …и ты что хочешь, мне тут говори, а я знаю — не то творится, ой не то… Ну ладно, горяне и раньше вниз спускались, ну там кабана подстрелить или нам как-нибудь подгадить, но такое первый раз. А что дальше будет? А, Заккар, может, ты знаешь? — Сцепа понемногу вливал в себя четвертую кружку, но чувствовалось, что хмель не приносил ему желанного облегчения. — Идем дозором, никого не трогаем, и на тебе — идут среди бела дня двое горян и не думают прятаться… Я им, мол, стоять именем владыки, и самострелы чтобы бросили, а они как начнут петь то, что владыка слушать не велит…
— А ты откуда знаешь, что владыка не велит, коли не слышал? — Заккар плеснул в его кружку еще браги.
— А что эти варвары еще могут спеть! Не Славу же… — Сцепа сделал большой глоток и довольно крякнул. — Не повывели их вовремя, а теперь у них какая-то богиня завелась, которая самому владыке не по зубам…
Заккар промолчал, но про себя отметил, что не только горяне осмелели, но и триарх позволяет себе такое, за что совсем недавно отрезал бы себе язык.
— …я ему сам башку снес, поднимаю ее за волосья, чтоб в овраг выбросить, а голова мне и говорит, дескать, скоро и ты, то есть, я, сдохнешь, только узнает Ега, как ее людей обижают. Ну, голова тут же издохла, зато тулово поднялось и брата Юппа схватило. Я знаю, с кем так бывает… Сегор вон, сосед твой, до сих пор живой, хотя его в Ирольне шесть раз насквозь проткнули, а все потому, что Жезла касался владыкиного. Второго-то мы сразу на мелкие куски порубили, чтоб не дергался, и то куски шевелились…
Заккар и сам вспомнил, как ирольнский всадник первым ударом длинной секиры сбил с него наплечник, а вторым раскроил плечо наискосок чуть ли не до сердца. Благо, тогда копейщики вперед пошли, не дали добить. А рана наутро уже совсем заросла…
— …а мы чего в дозор-то пошли. Кто-то слухи гоняет, будто Твердыня провалилась, а сюда какая-то баба идет, по пути кормит всех подряд, увечных исцеляет, а владыка, дескать, поливал ее огнем, а ей хоть бы что. Только я тебе ничего не говорил. За такую вот брехню мы тут любого на кол…
Заккару уже давно хотелось, чтобы гость поскорее отключился, чтобы не слушать его трепотню, но Сцепа никак не унимался.
— Ты мне скажи, друг дорогой, ну разве так можно… Такое! Про! Владыку! Говорить! На кол всех подозрительных! Третьего дня Каббиборой прилетал, так и сказал: кто вякнет, того на кол сразу, и неча владыку беспокоить… — Триарх вдруг придвинулся к Заккару вплотную и дальше говорил уже шепотом. — А еще голова сказала, пока мы ее не растоптали, что с ней, с бабой этой, кочуют все, кого она исцелила, и владыка с ними ничего сделать не может, а ведет она их в горы, и скоро они сюда придут. Заккар, что нам делать-то теперь…
— Спать, — посоветовал Заккар, но было уже поздно — триарх уже упал лицом на стол и захрапел.
Сцепа не проснулся, когда хозяин отволок его в сени и положил на матрац, где не так давно ночевал Гет-странник.
Заккар чувствовал, что этой ночью должно еще что-то произойти, он вышел на двор, чуть было не споткнувшись о теплое еще тело Милосердного. Ветра не было совсем, но тени серых облаков стремительно пролетали над головой, задевая краями ополовиненную Сели, цимбалы в траве то затихали, то взрывались многоголосым свистом, а статуя владыки, казалось, вот-вот оживет и начнет грозить ему пальцем. На юге сверкнула зарница, потом еще одна, и чей-то протяжный вой пронесся под куполом неба. В пристрое снова зашевелились рабы и забившиеся туда Милосердные. Похоже, непрошеные гости уже и там успели поделиться последними новостями…
Заккар присел на лавку возле статуи владыки и подумал, а не спеть ли, на всякий случай, Славу, а потом Песнь Начала, чтобы, заодно, угодить и древним богам, которые, похоже, возвращаются.
Из трубы вылетел ветренок, повис над крышей серебристым облачком, а потом растаял без следа. Значит, приближался кто-то еще, от кого он не надеялся укрыться в дымоходе.
Стук в ворота на этот раз был настолько тих, что Заккар едва расслышал его. Брать на этот раз булаву не было смысла, оставлять ворота запертыми — тоже. Он осторожно отодвинул засов и выглянул наружу.
Женщина в длинном серебряном платье смотрела на него с улыбкой. Значит вот оно… Значит, и досюда добрались… И что теперь делать? Кланяться или погибать с честью… Хотя, Сцепа вроде не говорил, что она кого-то убивает, даже наоборот… Надо же, сплетня, запрещенная для пересказа, живьем пришла.
За спиной что-то звякнуло, и Заккар оглянулся. Там, во дворе, бывший полутруп уже стоял на коленях, повернувшись задом к статуе владыки. Отбивая поклоны, он забыл сбросить с себя шлем, и удары меди о деревянный настил следовали один за другим, постепенно убыстряясь.
ГЛАВА 8
«В мифологических традициях коренного населения Южной Лемуриды встречаются мотивы космогонического характера. Легенды маси однозначно указывают на трехмерность и бесконечность пространства. В мифе малоизученного народа ватаху-урду, записанном шестьсот лет назад кардиналом Лауром дю Корридо, утверждается множественность обитаемых планет: Земля плодородна, потому что слеплена из помета Красного Беркута, но не один же раз он облегчился…»
Симон Даугер, профессор кафедры палеоэтнологии Кембсфордского университета. Из лекции.
«Власть многих возвеличивает, но никого не украшает».
Май Магилла, ромейский оратор, III в. от основания Ромы
Э. Н., 21 день, 16 ч. 19 м.
Читать бесплатно другие книги:
