Жертва разума Сэндфорд Джон
– Это сделал муж! – выкрикнул кто-то.
– Мы им занимаемся, – ответил Фрэнк. – А пока необходимо проверить кровь на туфле и выяснить, принадлежит она Манетт или кому-то из ее дочерей. Если нет – если она чья-то еще, – мы поищем ДНК в нашем банке данных. Кроме того, нужно съездить в медицинский колледж университета и получить там группу крови Манетт. Мне сказали, что она несколько раз участвовала в экспериментах, так что у них наверняка имеется ее ДНК, а если кровь на туфле принадлежит кому-то из детей, мы сможем…
– Тест на ДНК занимает много времени, – сказал невысокий розоволицый полицейский в фетровой шляпе с загнутыми вниз полями и пером.
– Только не в данном случае, – ответил Лестер и снова заглянул в бумаги. – Мы должны проверить компанию «Форд Эконолайн»: нет ли там пациентов миссис Манетт, персонала школы, родственников, а также того, что нам удастся обнаружить в связи с преступлениями, совершенными в Миннесоте и, насколько получится, в Висконсине. Еще необходимо выяснить, владеет ли какая-нибудь компания, принадлежащая Манетту или Данну, фургонами «Эконолайн». Кто-то из вас отправится в «Форд» и получит в их книгах гарантийного обслуживания список фургонов «Эконолайн». Нам сказали, что он был старым; следовательно, постарайтесь поднять все бумаги за прошлые годы. Далее: нужно сверить регистрационные номера фургонов данного типа с именами пациентов миссис Манетт; мы как раз ждем, когда нам их пришлют…
– Я создаю базу данных ее пациентов, – перебил его Андерсон. – Так что если в расследовании возникнет какое-то имя, мы сможем его проверить, – поэтому постарайтесь нарыть как можно больше.
Лестер кивнул и продолжил:
– Кроме того, необходимо проверить состояние счетов Манетта и Данна и выяснить, нет ли у кого-то из них финансовых проблем. И не забудьте про страховку. Что еще?
– Манетт составляет список своих врагов, – сказал Лукас.
– Займись им, – велел Лестер Андерсону. – Что мы упустили?
– Обращение к общественности, – сказал чернокожий коп в жемчужного цвета костюме. – Фотографии Манетт и детей.
– На всех телеканалах уже есть кое-какие снимки, но мы в течение нескольких часов отправим им фотографии хорошего качества. Кроме того, возникло предложение о награде за информацию. Об этом мы сообщим вам позже. И последнее: все контакты со средствами массовой информации будет осуществлять отдел связей с общественностью. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас разговаривал с репортерами. Понятно?
Все дружно закивали.
Лестер повернулся к Шерилл:
– Как проходит опрос жителей близлежащих домов?
– Мы зашли во все дома, из которых видна школа, кроме двух, где никого не оказалось; мы ищем этих людей на случай, если они стали свидетелями похищения, – доложила Марси. – Пока что нам удалось найти только одну женщину, которая видела фургон и узнала задние огни «Эконолайн». Так что мы считаем, что тут все ясно. Сейчас мы собираемся вернуться, чтобы обойти дома во второй раз и расспросить жителей, не заметили ли они чего-то необычного в последние несколько дней – и то же самое проделаем в районе, где живет Манетт. Если похищение спланировано, он наверняка за ней следил. Пока это всё.
– Хорошо, – сказал Лестер и обвел взглядом комнату. – Вам известна картина в целом. Получите задания у Андерсона, и давайте займемся делом. Я хочу, чтобы вы все надорвали пупки на этом расследовании. Дело серьезное, и мы не должны потерять лицо.
Когда детективы окружили Хармона, Лукас наклонился к Гриву и сказал:
– А девочка, вторая свидетельница, она видела что-нибудь, что отличается от показаний Гердлера?
Грив почесал в затылке, и у него затуманились глаза.
– Девочка… ну, не знаю, мне почти ничего не удалось от нее добиться. Она была жутко напугана. Да и вообще показалась мне туповатой.
– У тебя есть номер ее телефона? – спросил Лукас.
– Конечно. Дать?
– А она живет не в Сент-Поле? Или Хайленд-Парке?
– Ну, где-то там…
Лестер поймал Лукаса, когда тот запирал дверь своего кабинета.
– Есть какие-то мысли? – спросил он.
– Как у всех – деньги или псих, – ответил Дэвенпорт. – Если мы не получим звонка о выкупе, найдем похитителя среди пациентов или членов семьи.
– С карточками пациентов могут возникнуть проблемы, – сказал Лестер. – Манетт поговорил с Вулф, и та чуть потолок головой не пробила. Как я понял, там разразился настоящий скандал. Врачебная тайна.
– Ерунда, Фрэнк, – заявил Лукас. – Получи ордер, и она все нам выдаст. Но не болтай об этом, иначе дело примет ненужную огласку, и журналисты начнут выкручивать нам руки. Разбуди судью, и пусть он выдаст тебе ордер. Если хочешь, я поеду к Вулф.
– Хорошо бы, но не сегодня, – сказал Фрэнк. – У нас и так слишком много всего происходит. Завтра в семь утра ордер будет у меня на руках.
Дэвенпорт кивнул.
– Я заберу его, как только мне удастся проснуться, – пообещал он, поскольку не любил рано вставать. – Сегодня я хочу еще раз поговорить с девочкой-свидетельницей.
– Боб с ней уже беседовал, – смущенно напомнил ему Лестер.
– Да, – не стал спорить Лукас и через мгновение добавил: – В этом-то и проблема.
– Боб хороший парень, – возразил Лестер.
– Фрэнк, он даже не сможет словить триппер в борделе.
– Ну, да, конечно… ты договорился с родителями девочки?
– Две минуты назад я сказал им, что уже еду.
Кларисса Берне была в костюме и при галстуке, ее муж Томас – в кашемировом свитере и тоже при галстуке.
– Мы не хотим, чтобы нашу дочь еще больше пугали, – прошипела, точно змея, Кларисса, костлявая женщина с прилизанными светлыми волосами и длинным носом; ее передние зубы, выступавшие вперед, как у грызуна, нацелились на Лукаса.
– Я здесь не для того, чтобы пугать вашу дочь.
– И не советую вам это делать, – сказала Берне и помахала перед его носом пальцем. – С нас достаточно неприятностей. Первый полицейский допрашивал ее, даже не дождавшись, когда мы приедем в школу.
– Мы надеялись остановить фургон похитителя, – мягко объяснил Лукас, начиная постепенно закипать.
– Мы все понимаем, но и вы должны понять, что наша дочь пережила серьезное потрясение, – вмешался Томас Берне и потряс брылами.
Они стояли в выложенной каменной плиткой прихожей дома Берне – с одной стороны стенной шкаф, на противоположной стене плакат в рамке, сувенир с выставки работ Рембрандта в Амстердаме в 1992 году. Грустный, средних лет Рембрандт внимательно разглядывал Лукаса.
– Вы должны понять, что речь идет о расследовании похищения, которое, возможно, станет убийством! – рявкнул Дэвенпорт, и в его голосе появились сердитые нотки. – Так или иначе, мы поговорим с вашей дочерью и получим от нее ответы. Мы можем проделать все мирно и спокойно здесь или по судебному ордеру в убойном отделе – и это будет уже не так приятно. – Он помолчал мгновение. – Мне бы не хотелось прибегать ко второму варианту.
– Нам не стоит угрожать, – заявил Томас Берне, который был начальником отдела в «Дженерал миллз»[20] и умел распознавать угрозу, когда ее слышал.
– А я не угрожаю, я всего лишь хочу поставить вас в известность о юридической стороне вопроса, – сказал Лукас. – Жизнь трех человек в опасности, и если ваша дочь не сможет уснуть одну ночь или даже две, это, конечно, плохо. Но я должен думать о жертвах и о том, что с ними сейчас происходит. Итак, я сейчас поговорю с… Мерседес, или мне съездить за ордером?
Мерседес Берне оказалась крошечной девочкой с заостренным подбородком, стрижкой за сто долларов и глазами лет на пять старше ее самой. Она вышла в шелковом кимоно и села, скрестив ноги, на диван в гостиной, рядом с роялем «Ямаха». Дэвенпорт обратил внимание на то, что у нее совсем недавно начала расти грудь, и девчонка сидела, выпрямив спину, чтобы представить в лучшем свете то, чего еще по-настоящему не было. Мать уселась рядом с ней, отец остался стоять за стулом.
– Грейс стояла, – начала она рассказывать Лукасу про то, что видела, – и все время вертела головой, как будто не понимала, что происходит. Она даже вернулась к двери, но потом снова вышла обратно. И тут появился фургон, он ехал в ту сторону. – Девочка показала налево. – Из него выскочил какой-то тип, подбежал к Грейс, и она начала пятиться, но тип схватил ее за блузку и волосы, буквально поднял в воздух и стащил с крыльца…
– Это портик, – поправила ее Кларисса.
– Ну, да, как скажешь, – сказала Мерседес и закатила глаза. – В общем, он потащил Грейс к фургону, открыл раздвижную дверь и швырнул ее внутрь. Понимаете, он был просто огромным. Взял и забросил ее туда. Но прежде чем он закрыл дверь, я увидела еще двоих людей. Миссис Данн…
– Миссис Манетт, – опять вмешалась ее мать.
– Да-да, как скажешь… на ее лице я заметила кровь. И мне показалось, что она ползла. Там была еще одна девочка, и я подумала, что это Женевьева, но лица я не видела. Она лежала на полу. А потом тот тип закрыл дверь.
– Где во время похищения находился мистер Гердлер?
– Я увидела его только потом. Он был где-то у меня за спиной. Я сказала ему, чтобы он позвонил девять-один-один, но он так себя вел… – Она снова закатила глаза, и Лукас улыбнулся.
– Хорошенько подумай над моим вопросом, – попросил он, – и постарайся как можно точнее описать похитителя.
Мерседес откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и через минуту, не открывая их, сказала:
– Большой. Желтые волосы, но какие-то странные, как будто осветленные перекисью, или что-то в таком же роде. Потому что его кожа была темной, не как у черных, но, понимаете… смуглой. – Она открыла глаза и внимательно посмотрела на Лукаса. – Примерно как у вас. Его лицо не похоже на ваше… оно у него узкое, но цвет кожи такой же. И еще он большой, вроде вас.
– Во что он был одет? Ты заметила что-нибудь особенное?
Мерседес снова закрыла глаза, мысленно пережила сцену похищения, потом открыла их и с удивленным видом выдохнула:
– Вот дерьмо…
– Юная леди! – с возмущением вскричала Кларисса Берне.
Лукас кивнул и спросил:
– Что?
– Футболка ЖенКона[21]. Я знала, было что-то…
– ЖенКон? – переспросил Лукас. – Ты уверена? Успела заметить, какого года?
– Вы знаете, что это такое? – Девочка скептически приподняла одну бровь.
– Конечно. Я сочиняю ролевые игры…
– Правда? Мой бойфренд…
– Мерседес! – В голосе Клариссы появилась угрожающая интонация, и девочка решила перебраться на более безопасную территорию: – У одного моего одноклассника есть такая. Я ее сразу узнала. У него другая, но это точно был ЖенКон. Почти во всю грудь, а еще необычные игральные кости. Все черное и белое, в общем, дешевка…
– Что такое ЖенКон? – спросил Томас Берне, с подозрением переводя взгляд с Лукаса на дочь, как будто ЖенКон имел какое-то отношение к презервативам.
– Это игровой фестиваль, который проводится в Лейк-Женеве, – пояснил Лукас и, повернувшись снова к Мерседес, спросил: – А почему ты не сказала этого полицейскому офицеру, который разговаривал с тобой в школе?
– Да он почти и не обращал на меня внимания, – ответила девочка. – А задница Гердлер…
– Мерседес! – Мамаша выплюнула имя дочери, точно волк – обглоданную косточку ягненка.
– Но это же правда, – пытаясь защититься, сказала Мерседес. – Он не замолкал, не давал мне ни одного слова вставить, но я думаю, он ничего не видел. Он почти все время прятался в коридоре.
– Хорошо, – сказал Лукас. – Теперь поговорим про фургон. Ты заметила что-нибудь необычное?
Девочка кивнула:
– Заметила и рассказала вашему копу. Там была надпись, не знаю, какая, но тот тип ее закрасил… буквы на двери.
– Какие буквы?
Мерседес пожала плечами.
– Не знаю. Просто я обратила на это внимание, когда подошла к окну. Он как раз уезжал. И знаете что, он закрасил надпись очень неаккуратно – просто замазал прежние буквы.
Лукас воспользовался телефоном в доме Берне, чтобы позвонить в отдел и сообщить Андерсону про фургон и футболку.
– Домой поедешь? – спросил Хармон.
– Сегодня уже больше нечего делать, если только похититель не позвонит с требованием выкупа. Наши ребята все еще обходят дома?
– Да, сейчас они в районе, где жила Манетт. Спрашивают, не заметил ли кто-нибудь чего-то подозрительного в последние дни. Пока ничего.
– Дай мне знать, если что-то появится.
– Хорошо, все сведения стекаются ко мне… ты уже сделал Уэзер предложение?
– Боже праведный… – Лукас рассмеялся.
– Да ты чего, приятель, это же сейчас главная новость.
– Я тебе сообщу, когда придет время.
Дэвенпорт почувствовал тяжесть кольца, которое лежало в кармане брюк. «Может, и вправду сделать предложение?» – подумал он.
– Знаешь, у меня возникло интуитивное ощущение насчет… – начал Андерсон.
– Насчет Уэзер?
– Нет, Манетт. Тут что-то странное происходит. Я уверен, они еще живы и ждут, когда мы их найдем.
Уэзер Каркиннен перекатилась на левую сторону кровати, поближе к окну, открытому на пару дюймов, чтобы в комнату попадал холодный свежий воздух.
– Плохо? – сонно спросила он.
– Да. – Лукас забрался в кровать, придвинулся к ней поближе и поцеловал за ухом.
– Расскажи, – попросила она и легла на спину.
– Уже поздно.
Уэзер работала хирургом и оперировала каждый день, как правило, с семи утра.
– Все нормально; я завтра начинаю позже.
– Дочь Тауэра Манетта и две ее дочери. – И Дэвенпорт рассказал про похищение и кровь на туфле.
– Ужасно, когда страдают дети.
– Да.
Будучи хирургом, Уэзер выглядела как спортсменка – точнее, борец, который участвовал в чересчур большом количестве поединков. Она обычно держала руки перед собой, со сжатыми кулаками, как боксер в грогги[22]. Природа наградила ее широкими плечами, слишком крупным носом, слегка сдвинутым влево, а еще короткими, каштановыми волосами, едва тронутыми сединой. Высокие скулы и темно-голубые глаза говорили о том, что она чистокровная финка. Но, несмотря на все это, Уэзер была миниатюрной женщиной, и Лукас мог легко взять ее на руки, точно ценную посылку, и носить по всему дому. Что он с ней и проделывал время от времени, но никогда с полностью одетой.
Уэзер не отличалась красотой, но завоевала сердце Лукаса силой характера, которой он не встречал раньше, и привязанность к ней постепенно стала такой непреодолимой, что временами его пугала. Иногда он лежал ночью без сна, глядя на спящую Уэзер и представляя кошмар, когда она от него уйдет.
Они познакомились в Северном Висконсине, где Уэзер работала хирургом в местной больнице. Дэвенпорт занимался расследованием дела об организации, вовлекавшей детей в занятия проституцией, во главе которой стоял настоящий убийца. Во время финальной стадии погони в лесу ему в горло выстрелила девочка, и Уэзер спасла ему жизнь, разрезав его складным ножом.
Классное начало романтических отношений!
Лукас положил руки ей на талию.
– И когда же ты должна быть на работе? – прошептал он.
– Все мужчины настоящие животные, – ответила она и придвинулась к нему поближе.
Когда она уснула, Лукас, который чувствовал себя расслабленным и окутанным уютным теплом, прижался к ней. Уэзер поглубже зарылась в подушку и выставила попку. «Сейчас самое подходящее время сделать ей предложение», – подумал Дэвенпорт. Он не спал, мог четко формулировать свои мысли и был настроен романтично… но она уснула, как маленький ребенок. Он улыбнулся, погладил ее по бедру и тоже откинулся на подушку.
Лукас держал кольцо в самом низу своего ящика с носками, дожидаясь подходящего момента. Он чувствовал его присутствие, и ему стало интересно, испускает ли оно сияние в темноте.
Глава 05
Помещение, где они оказались, представляло собой дыру из бетона и камня и пахло гнилой картошкой. В верхней части одной из стен имелось четыре отверстия размером с кулак, но они были слишком высоко, чтобы что-нибудь увидеть. Глядя на них, Энди подумала о дырках, которые ребенок проделывает в крышке банки, чтобы насекомые, сидящие там, не задохнулись.
В одном углу лежал двуспальный матрас, весь в каких-то пятнах – на нем спали девочки. Глядя на часы, Энди определила, что Джон Мэйл ушел три часа назад. Когда дверь за ним с грохотом захлопнулась, все трое в страхе скорчились на матрасе, с широко раскрытыми глазами дожидаясь его возвращения.
Но он не вернулся. Измученные страхом девочки в конце концов уснули, свернувшись клубочком, точно котята в коробке. Грейс стонала во сне, временами всхлипывая; Женевьева же спала крепко, с открытым ртом, даже похрапывала время от времени.
Энди сидела на холодном полу, прислонившись спиной к шершавой стене, в сотый раз обдумывая ситуацию, в которой они оказались, и искала возможность – хоть какую-нибудь – из нее выбраться.
На потолке она разглядела простую лампочку на шестьдесят ватт и цепочку, служившую выключателем. Но пока у нее не хватило смелости за нее дернуть. Один из углов занимал биотуалет, от которого едва различимо пахло моющим средством. Он предназначался для маленьких катеров и походов и был сделан из пластика. Энди никак не удавалось придумать способ использовать его в качестве оружия или еще как-нибудь, кроме как по его прямому назначению. Рядом с дверью Мэйл поставил портативный холодильник, наполовину заполненный тающим льдом и банками с клубничным лимонадом. А около Энди, на низком пластмассовом столе, стояли монитор и игровая консоль, подключенные к удлинителю с четырьмя гнездами, который, в свою очередь, уходил к розетке, расположенной возле лампочки.
И всё.
Оружие? Может быть, одну из канистр можно использовать как дубинку? Или веревкой задушить Мэйла?
Нет. Ерунда. Он слишком большой и злобный.
Возможно, удастся каким-то образом подвести ток к двери? Взять шнур от компьютера, снять оплетку, соединить его с дверной ручкой… Но Энди ничего не знала про электричество… а если Мэйл получит слабый удар, он выключит питание, и что потом?..
Вот этого она никак не могла понять – чего он хочет и что собирается сделать? Не вызывало сомнений, что он все тщательно спланировал.
Помещение, в котором Мэйл держал их, когда-то было овощехранилищем в каком-то фермерском доме – глубокая яма, намного ниже линии замерзания земли, со стенами из гранита и бетона. Мэйл сломал часть внутренней перегородки и установил бетонный блок со стальной огнеупорной дверью. Новая проводка представляла собой провод, протянутый откуда-то снаружи.
Несмотря на то что стены были старыми, кроме той части, которую перестроил Мэйл, они оказались очень прочными: Энди потратила некоторое время, пиная их ногами, каждый камень, и проверяя пальцами все соединения. В конце концов у нее заболели руки, но слабые места ей найти не удалось.
Наверху, между балками размером два на десять[23], был дощатый потолок. Они могли до него дотянуться, встав на туалет, но когда по нему постучали, они услышали пугающе глухой звук. Энди боялась, что даже если им и удастся оторвать одну из досок, они обнаружат у себя над головами обычную землю.
Справиться со стальной дверью с простым засовом снаружи тоже не представлялось возможным. И никакого терпения не хватит, чтобы открыть замок при помощи шпильки, если бы она умела это делать, – а она не умела.
Энди снова задумалась, отчаянно пытаясь найти выход. Химикат в биотуалете? Если он достаточно сильный, возможно, удастся плеснуть его Мэйлу в глаза, а потом промчаться вверх по лестнице.
Он их убьет…
Энди закрыла глаза и мысленно воспроизвела их поездку из Городов.
Они болтались в задней части фургона, точно игральные кости в чашке, – в пустом фургоне, не больше стального ящика, в котором она не нашла ни ручек, ни вообще ничего. Мэйл, очевидно, установил стальную перегородку и убрал все ручки, когда готовился к похищению.
Когда они отъехали от школы, он некоторое время метался по улицам, поглядывая в зеркало заднего вида, затем фургон покатил по автостраде I-35, на юг – так решила Энди. Через несколько минут они свернули на незнакомое Энди двухполосное шоссе, мимо щитов, рекламирующих виски, и дальше, в пригороды, раскрашенные в пастельные тона, к югу от Городов. Девочки кричали и колотили ногами по стенам фургона, потом начали по очереди плакать.
Во рту у Энди все еще шла кровь, там, где зубы поранили губу. От запаха крови вперемешку с выхлопом ее тошнило; с трудом встав на колени, пока Мэйл мчался по улицам, она сумела отползти в угол, и там ее вырвало. От вони Женевьеву тоже начало тошнить, а Грейс принялась громко рыдать, содрогаясь всем телом. Энди все это видела, но не могла сосредоточиться на чем-то одном, потом наконец обняла девочек, прижала к себе и не стала мешать им плакать.
Мэйл не обращал на них ни малейшего внимания.
Через некоторое время все трое встали на колени около окон и принялись смотреть на проносящиеся мимо пригороды, потом по обеим сторонам дороги появились поля желтой кукурузы, бобов и люцерны, далеко за пределами Городов.
Мэйл включил радиоприемник, но без особой цели: «Аэросмит», «Тоуд зе уэт спрокет»[24], Гайдн, Джордж Стрейт[25], три, четыре, пять ток-шоу.
Послушайте, большинство преступников – слабые люди; значимыми их делает тот факт, что мы даем им в руки оружие. Заберите его, и они отправятся назад, в канавы, откуда они выбрались…
Пять минут они ехали по сельской дороге, подпрыгивая на длинных неровных кусках смолы в потрескавшемся асфальте; затем фургон покатил по гравию, оставляя за собой поднимавшиеся в воздух спирали пыли. Красные сараи и белые домики проносились мимо окон, потом возник и исчез запыленный черный почтовый ящик, забитый разноцветными ежедневными газетами.
Грейс с трудом поднялась на ноги, вцепилась в сетчатую перегородку, отделявшую их от Мэйла, и закричала:
– Выпусти меня отсюда, долбаный ублюдок, выпусти меня, выпусти…
Женевьева сильно испугалась, когда ее сестра начала кричать, и завизжала, издавая пронзительные звуки, похожие на вой сирены, а в следующее мгновение у нее закатились глаза. Она упала на спину. Энди решила, что у дочери сделался припадок, и поползла к ней, но глаза Женевьевы сфокусировались, и она снова завыла. Энди прижала руки к ушам, в то время как Грейс продолжала вопить:
– Выпусти меня отсюда…
Мэйл закрыл рукой ближайшее к ней ухо и, не оборачиваясь, закричал: «Заткнись, заткнись, заткнись!» – так, что его слюна забрызгала ветровое стекло.
Энди схватила дочь и заставила ее сесть, покачала головой, потом приблизила лицо к лицу Грейс и сказала:
– Не зли его.
Затем она прижала к себе Женевьеву и не отпускала, пока та не замолчала.
И тут наступил момент, мимолетный, когда Энди подумала, что события могут принять другой оборот; намек на новые возможности пронесся в ее затуманенном мозгу. Они свернули с дороги, усыпанной гравием, и покатили по земле.
Амброзии и гибискусы с черными глазками росли прямо посреди переулка и по обеим его сторонам; дальше, справа, они разглядели древние яблони с серой корой и растопыренными, точно пальцы пугала, ветвями.
В конце переулка стоял старый деревенский дом: умирающий, почти съеденный гнилью, обшитый досками, с облезающей краской и съехавшим набок крыльцом. За ним, на дальнем конце холма, из ямы торчал фундамент сарая. Он давно развалился, остался только нижний уровень с полусгнившим полом, накрытым голубой полиэтиленовой пленкой, завязанной в углах желтой полипропиленовой веревкой. Открытая дверь вела в темное нутро сарая, похожее на вход в пещеру. Вокруг него еще несколько покосившихся строений постепенно погружались в землю.
Когда они остановились, в сознании Энди пронеслась мысль, что их трое, а он один. Она могла бы попытаться его удержать и дать девочкам возможность убежать. Сразу за участком начиналось кукурузное поле. Грейс умная девочка и быстро соображает; оказавшись на поле, так густо заросшем, что оно напоминало лес, она сможет убежать…
Джон Мэйл остановил фургон, и они все перекатились к другой стенке, а Грейс встала на колени и выглянула в грязное окно. Мэйл повернулся на своем сиденье и сказал Энди:
– Если попытаешься сбежать, сначала я пристрелю твою младшую дочь, потом – вторую, а следом – тебя. – У него был неожиданно высокий голос, почти детский.
И надежда на спасение умерла.
Генетика сделала Джона Мэйла психопатом, а родители – социопатом.
Он был безумным убийцей и плевать хотел на то, как его называют.
Впервые Энди встретилась с ним во время стажировки в Университете Миннесоты. Она только начала работать психиатром, и ее интересовали необычные пациенты, сидевшие в тюрьмах округа Хэннепин. Она сразу заметила жесткий, быстрый ум Мэйла. Благодаря ему и своему крепкому телосложению он верховодил другими бандитами района. Ему некоторое время удавалось не попадать в руки полиции, но прошедший подготовку психиатр оказался ему не по зубам.
Энди разобрала его по косточкам.
Отец Мэйла не был женат на его матери, более того, он никогда с ними не жил; в последний раз о нем слышали, когда он служил в Военно-воздушных силах в Панаме. Джон ни разу в жизни его не видел.
Когда Мэйл был совсем еще ребенком, мать оставляла его на несколько часов, иногда на целый день и ночь, в детской кроватке, в голой комнате. Она вышла замуж, когда ему исполнилось три года; он еще не умел разговаривать. Отчиму не было дела до нее, и еще меньше его интересовал Джон, который постоянно его раздражал. Напившись, он порол мальчика кожаным ремнем; затем перешел на розги и, наконец, на палку от швабры и металлические прутья.
В детстве Мэйл получал невероятное удовольствие, когда мучил животных, сдирал шкуру с кошек и поджигал собак. Затем он стал нападать на других детей, мальчиков и девочек, став главным задирой среди сверстников. В четвертом классе преследования девочек начали носить сексуальный характер. Он стаскивал с них трусики и засовывал внутрь пальцы. Он еще не понимал, чего хочет, но уже был близок к этому.
В пятом классе, крупный для своего возраста, Мэйл стал ездить в большие магазины в Роуздейл и Ридждейл, где подлавливал деревенских ребятишек около игровых автоматов и отнимал у них деньги.
Он носил с собой детскую бейсбольную биту, потом – нож. В шестом классе учитель естествознания, который одновременно был тренером по футболу, отшвырнул его к стене, когда услышал, как он назвал девочку неприличным словом. Через неделю дом учителя сгорел дотла. И еще пять домов, принадлежавших родителям детей, которые оказывали ему сопротивление.
В июне после шестого класса Мэйл поджег дом пожилой пары, державшей последний в своем роде семейный магазин, торговавший продуктами, на восточной окраине Сент-Пола. Хозяева магазина спали, когда дым начал пробираться в спальню из-под двери, и умерли почти одновременно, задохнувшись на верхней площадке лестницы.
Умный коп, который занимался поджогами, в конце концов вычислил Мэйла и его поймали.
Он отрицал свою вину – и так ни в чем и не признался, – но все знали, что это он. Полицейские привезли Энди, чтобы она взглянула на их добычу, и он рассказал ей о своей жизни ровным, равнодушным голосом, при этом его детские глаза нахально путешествовали по всему ее телу, от груди до бедер. Он ее напугал, что ей совсем не понравилось. Она не привыкла бояться детей…
В двенадцать лет уже стало ясно, что Мэйл будет очень рослым мужчиной. Кроме того, у него были мощные мускулы, постоянно напряженное лицо и жесткие, точно два холодных камня, глаза. Он рассказал Энди про своего отчима.
– Когда ты говорил, что он бил тебя, ты имел в виду кулаками? – спросила она.
Мэйл фыркнул и ухмыльнулся ее наивности.
– Как же, кулаками! Ублюдок доставал из кладовки железную палку – знаете, такую, на которую вешают одежду – и порол меня этой штукой. Мою старушку он бил тоже. Ловил на кухне и мордовал до тех пор, пока не уставал, не обращая внимания на ее крики и слезы. Вся кухня была в крови, как будто ее обмазали кетчупом.
– И никто ни разу не вызвал полицию?
– Почему же? Только копы ничего не делали. Моя мамаша говорила им, что соседей не касается то, что происходит в ее доме.
– А когда он умер, стало лучше?
– Не знаю. Я уже там не жил, по крайней мере, постоянно.
– Где ты жил?
– Ну, летом под автострадой, – пожав плечами, ответил Мэйл. – За Сент-Полом, около железки есть несколько пещер. Там много народа живет…
– Ты больше не вернулся домой?
– Нет, как же, вернулся. Я несколько дней не ел и едва держался на ногах, и подумал, что, может, у мамаши есть сколько-то денег, но она вызвала копов. Если бы я туда не вернулся, то гулял бы на свободе. Она сказала: «Поешь хлопьев, я схожу за пирогом», вышла в переднюю и позвонила в полицию. Я получил хороший урок, и когда меня выпустят, прикончу старую суку, если смогу найти.
– А где она сейчас?
– Свалила с каким-то типом.
После двух месяцев терапии Энди порекомендовала отправить Мэйла в больницу штата. Он был больше чем ребенок, который пошел по кривой дорожке, больше чем просто неуравновешенный подросток. Он был безумен. Ребенок, внутри которого поселился дьявол.
Девочки перестали плакать, когда Мэйл открыл фургон. Он вытащил их наружу, поставив друг за другом, и провел в боковую дверь старого деревенского дома прямо в подвал, где пахло сыростью, свежей землей и дезинфицирующими средствами. «Значит, он совсем недавно наводил тут порядок», – подумала Энди, и у нее загорелась крошечная искра надежды, что он не собирается их убивать. По крайней мере, не сразу. А если у нее будет хотя бы чуть-чуть времени, совсем немного, она сможет с ним поработать.
А потом он их запер. Охваченные страхом, они прислушивались к каждому звуку, ожидая, что Мэйл вернется в любой момент, и Женевьева, не замолкая, повторяла одно и то же:
– Мама, что он собирается сделать?
Минута превратилась в десять, десять – в час, и девочки в конце концов уснули, а Энди прислонилась спиной к стене и попыталась думать…
Мэйл явился в три ночи, пьяный, возбужденный.
– Выходи, – прорычал он, глядя на Энди; в левой руке он держал банку с пивом.
Девочки проснулись, услышав, как открывается засов, отползли по матрасу к стене и прижались к ней спинами, скорчившись, точно маленькие зверьки в норке.
– Что ты хочешь? – спросила Энди, поглядывая на часы, как будто это был самый обычный разговор и она куда-то спешила. Но от страха ее голос дрожал, хотя она и пыталась изо всех сил сохранять спокойствие. – Ты не можешь держать нас здесь, Джон. Это неправильно.
– Мне плевать, – заявил он. – Давай выходи, будь ты проклята.
Он сделал к ней шаг, его глаза потемнели от ярости, и Манетт уловила запах пива.
– Хорошо. Только не делай нам ничего плохого, не нужно. Идемте, девочки…
– Они останутся, – сказал Мэйл. – Только ты.
– Только я? – Внутри у Энди все сжалось.
– Именно.
Он улыбнулся и положил свободную руку на дверной косяк, как будто ему требовалась опора. Или, наоборот, как будто Мэйл был совершенно спокоен. Он заплел волосы в косички, и Энди вдруг сообразила, что от него, кроме пива, пахнет еще лосьоном после бритья или одеколоном.
Она посмотрела на девочек, затем на Мэйла и снова на дочерей.
– Я скоро вернусь, – пообещала она. – Джон не причинит мне вреда.
Обе девочки промолчали в ответ. Они ей не поверили.
Читать бесплатно другие книги:
