Жертва разума Сэндфорд Джон

Позднее Дэвенпорт позвонил в колледж Святой Анны и попросил соединить его с кафедрой психологии.

– Сестру Мэри Джозеф, пожалуйста.

– Лукас? – Ответивший слегка задыхался.

– Да.

– Мы ждали вашего звонка, – сказала секретарша. – Я ее позову.

Элли Крюгер – сестра Мэри Джозеф – взяла трубку почти сразу.

– Здесь все ужасно волнуются, – сухо сказала она. – Сестра Марпл сейчас раскроет еще одно преступление. Речь идет о геймере, насколько я слышала.

– Да. И все отвратительно, – сказал Лукас. – Я думаю, что одна из девочек мертва.

– О, нет. – Холод тут же исчез из ее голоса. – Насколько ты уверен?

– Парень, который их похитил, оставил подсказку: куклу в нефтяной бочке, наполненной водой. Полагаю, кукла указывает на одну из девочек.

– Понятно. Хочешь приехать и поговорить?

– Уэзер будет дома около шести. Если ты не против прогуляться, я приготовлю бифштексы.

– Шесть тридцать, – сказала она. – До встречи.

Когда Лукас ехал домой, он выбрал Университетскую авеню, ведущую в сторону Сент-Пола, и остановился возле границы города. «Моделирование Дэвенпорта» занимало несколько офисов на первом этаже безликого офисного здания, которое, однако, находилось в хорошем состоянии. Почти все офисы были закрыты. А вот в «Моделировании Дэвенпорта» свет горел повсюду: большинство программистов начинали работу после полудня и заканчивали около полуночи.

Лукас на ходу улыбнулся секретарше; та улыбнулась в ответ и помахала ему рукой, продолжая говорить по телефону. Барри Хант был в своем кабинете с одним из техников, они изучали распечатку. Когда Лукас постучал, Хант дружелюбно ответил:

– Привет, заходи.

При этом он старался придать своему лицу соответствующее выражение.

Хант уже почти получил степень магистра бизнеса в университете Святого Томаса, когда Дэвенпорт начал искать человека, который мог бы возглавить компанию. В течение десяти лет Лукас управлял ею из своего кабинета, где писал военные и ролевые игры, продавая их трем разных компаниям. Почти против воли он был вовлечен в создание компьютерных игр. Одновременно ему пришлось уйти из полиции; дело закончилось тем, что он перешел на неполный рабочий день и стал писать сценарии для чрезвычайных обстоятельств, в дальнейшем из них создавали программы для обучения полицейских. Программы неплохо продавались, а дальше события стали развиваться стремительно: Лукас ничего не знал о платежных ведомостях, налогах, социальном обеспечении, авторских гонорарах, страховании от несчастных случаев на производстве и подготовке водителя.

Эли познакомилась с Хантом на одном из своих психологических семинаров и рекомендовала его Лукасу. Хант взял на себя руководство текущими делами компании и очень неплохо справлялся со своими обязанностями. Однако у Барри с Лукасом так и не сложились дружеские отношения, и он уже не был уверен, что Хант рад его видеть.

– Барри, мне нужно поговорить с программистами, – сказал Лукас. – У меня возникла проблема. Это связано с расследованием похищения Манетт.

Хант пожал плечами.

– Конечно. Думаю, ребята еще на местах.

– Обещаю, это займет лишь несколько минут.

– Отлично…

Две трети площадей, которые занимала компания, приходилось на большой зал, разделенный на маленькие кабинеты перегородками, едва доходившими до плеч – примерно как в полицейском департаменте. Здесь работали семь мужчин и две женщины, все молодые; шестеро сидели за отдельными мониторами, трое сгрудились возле большого экрана, на котором прогоняли программу-симулятор. Еще один мужчина и крупная молодая женщина со стаканами из-под кока-колы в руках пили кофе у окна. Когда в зал вошли шефы, все разговоры сразу смолкли.

– Привет, ребята, – поздоровался Дэвенпорт.

– Лукас, – сказал кто-то, и все лица повернулись к нему.

– Вероятно, вы слышали о похищении Энди Манетт и ее дочерей. Тот, кто захватил их, – геймер. У меня есть фоторобот, и я бы хотел, чтобы вы на него посмотрели: быть может, кто-то его узнает. И я был бы вам очень признателен, если бы вы отправили его факсом всем вашим знакомым в Миннеаполисе. Нам нужна помощь.

Он раздал копии портрета. Лица похитителя не узнал никто.

– Он крупный парень? – спросила одна из программисток, женщина по имени Айс.

– Да, высокий, худой и мускулистый, – ответил Лукас. – Возможно, он безумен.

– Похож на парня с моего последнего свидания, – заметила Айс.

– Так вы поместите его портрет в Сеть? – спросил Лукас.

– Никаких проблем, – сказала Айс.

Она была реликтом движения панков – коротко подстриженные волосы, ярко-красная помада, каким-то непостижимым способом сползавшая с губ, кольца в носу. Хант говорил, что она пишет больше программ, чем любой другой программист в компании. В голове у Лукаса появилась новая идея, но он решил пока повременить с ней.

– Отлично, давайте это сделаем, – сказал Дэвенпорт.

Провожая его к выходу, Барри сказал:

– Лукас, нам нужно встретиться.

– Какие-то проблемы? – Он опасался того дня, когда к ним в двери постучится налоговое управление США и попросит документы о регистрации.

Регистрация, у нас нет регистрации.

– Нам требуется кредит, – сказал Хант. – Я говорил с «Норвестом», никаких проблем не возникнет. Но ты должен подписать.

– Кредит? Но я думал, что мы…

– Нам нужно купить «Проблеко», – сказал Хант. – У них есть аппаратное обеспечение, которое дополнит наше, как последние кусочки головоломки. А они сейчас готовы к продаже. Джим Дункан хочет вернуться к инженерной деятельности.

– И какую сумму ты хочешь взять в кредит? Может быть, я смогу…

– Восемь миллионов, – сказал Хант.

Лукас был удивлен.

– Господи, Барри, восемь миллионов долларов?

– Восемь миллионов позволят нам доминировать на рынке, Лукас. Никто к нам и близко не подберется.

– Но это же огромные деньги, – нервно сказал Дэвенпорт. – А если у нас возникнут проблемы?

– Ты нанял меня для того, чтобы проблем не возникало, – заявил Барри. – Так и будет. Но сейчас нам необходимо поговорить, чтобы я тебе все объяснил.

– Ладно, но сначала мы должны дождаться окончания дела Манетт. И я бы хотел, чтобы ты обдумал другие возможности.

– Одну я могу предложить прямо сейчас.

– И что же?

– Преобразовать компанию в открытое акционерное общество. Сейчас это несколько преждевременно, но, если бы ты захотел… мы могли бы продать акции, и ты бы получил что-то между восемью и десятью миллионами.

– Ничего себе, – сказал Лукас.

Они никогда не говорили о подобном развитии событий, и сейчас Хант не сдержал быстрой улыбки.

– А если мы возьмем кредит на восемь миллионов и продержимся еще пять лет, то получится тридцать миллионов. Я обещаю.

– Ну, ладно-ладно, мы поговорим, – сказал Дэвенпорт. – Дай мне неделю. Тридцать миллионов… Ну и ну!

– Передавай привет Уэзер, – сказал Хант.

Казалось, он хотел еще что-то добавить, но передумал. Лукас уже подходил к двери, когда понял, что имел в виду Барри.

– Расследование дела Манетт не может продлиться больше двух недель, так что договорись о встрече с банком. И напиши план распределения акций, о котором ты говорил.

Хант кивнул.

– Я и сам собирался это сделать.

– Время пришло, – сказал Лукас. – Я говорил тебе, что если у нас получится, ты получишь свою часть. Похоже, получилось.

Уэзер.

Лукас вертел в руках обручальное кольцо, понимая, что должен с ней поговорить. Он чувствовал, что она ждет. Со всех сторон на него обрушились непрошеные советы, и почему-то это заставило его сомневаться.

Женщины говорили о романтическом предложении: короткое предисловие, объяснение в любви, рассказ о том, какая у них будет совместная жизнь, потом предложение руки и сердца; ну, а мужчины твердили, что нужно действовать просто и прямо: «Малышка, ты не против?» Некоторые считали чистым безумием связывать себя с одной женщиной. Один полицейский и вовсе сказал, что гольф заменит любую из них – и обойдется дешевле.

– К дьяволу гольф, – возразил Лукас. – Я люблю женщин.

– Ну, это другая часть уравнения, – признал полицейский. – Женщины могут полностью заменить гольф.

– Есть что-то новое? – спросила Уэзер, как только он переступил порог. Лукас чувствовал кольцо в кармане, на бедре. – С расследованием Манетт?

– Всякая странная чепуха, – ответил Дэвенпорт и рассказал про бочку из-под нефти. – Элли придет в половине седьмого, я обещал ей бифштекс.

– Превосходно, – ответила Уэзер. – Я сделаю салат.

Лукас отправился засыпать уголь в жаровню и коснулся кольца в кармане. А что, если она скажет: Нет, пока нет… Изменит ли это что-нибудь? Возможно, она захочет от него уехать?

Уэзер сновала по кухне, один раз на него наткнулась, когда он вытаскивал из холодильника пряный острый соус для жаркого.

– Как ты думаешь, вы бы с Элли поженились, если бы… – небрежно спросила она.

– Если бы она не стала монахиней? – Лукас рассмеялся. – Нет. Мы вместе выросли. Мы были слишком молоды, когда подружились. Роман с ней – нет, это было бы неправильно. Слишком напоминало бы инцест.

– А она думает так же?

Лукас пожал плечами.

– Я не знаю. Мне не дано знать, что думают женщины.

– Однако такой вариант нельзя исключать?

– Уэзер…

– Что?

– Заткнись, к чертям собачьим.

Сестра Мэри Джозеф – Элли Крюгер – пришла в традиционном черном одеянии с длинными четками, которые висели сбоку. Лукас спросил, почему она так оделась.

– Мне оно нравится, – ответила она. – А другое платье… оно не выглядит элегантным. Я плохо себя в нем чувствую.

– А сейчас ты не чувствуешь себя пингвином?

– Ни в малейшей степени.

Элли была красивым ребенком; она до сих пор снилась Лукасу веселой и прелестной блондинкой. Позднее ее лицо изуродовала болезнь, и она ушла от жизни. А через десять лет вернулась как сестра Мэри Джозеф. Элли сказала, что ее выбор не продиктован уродством, просто она нашла свое призвание. Лукас не был в этом уверен; он так до конца ей и не поверил.

Элли подкатила на черном «Шевроле», когда Лукас положил первые бифштексы на решетку гриля. Уэзер предложила ей пиво.

– Каково положение на настоящий момент? – спросила Элли.

– Возможно, одна девочка мертва; остальные – пока нет, – ответил Лукас. – Но похититель играет в открытую, и его мерзость вылезает наружу. Скоро он их убьет.

– Я ее знаю – Энди Манетт. Она не обладает сильным умом, но у нее способность… сближаться с людьми, – сказала Элли, сделав глоток пива. С крыльца запахло жарящимся мясом. – Она тянется к тебе, и ты начинаешь говорить. Нечто, присущее аристократам. Это талант.

– Она сумеет уцелеть?

Элли кивнула.

– Да, некоторое время – дольше, чем получилось бы у любой другой женщины. Она попытается им манипулировать. Если он подвергался терапии, трудно предсказать, как он себя поведет. Он почувствует, что она делает, но некоторые люди так привыкают к беседам с психотерапевтом, что для них это подобно наркотику. Она может заставить его продолжать.

– Как Шахерезада, – сказала Уэзер.

– Да, именно так, – кивнула Элли.

– А я должен заставить его продолжать говорить, – сказал Лукас. – Он звонит мне по телефону, и мы пытаемся его засечь.

– Ты думаешь, он у нее лечился? Был пациентом?

– Мы не знаем. Ищем, но пока ничего не удалось обнаружить.

– Если да, ты должен ему сочувствовать. А не обвинять в безумии.

– Сегодня днем я так и поступил, – огорченно признался Лукас. – Он разозлился… я ошибся.

– Спроси у него, как он о них заботится, – предложила Элли. – Быть может, тебе удастся заставить его почувствовать ответственность, как если бы он стал их покровителем. Спроси, можешь ли ты что-нибудь сделать, чтобы он их отпустил. Какой-то обмен. И попроси не отвечать сразу, пусть он подумает. Чего бы он хотел? Вопросы следует задавать именно в таком порядке.

Позднее, когда они принялись за бифштексы, Лукас сказал:

– У нас возникла другая проблема. Мы изучаем досье Манетт. Она лечит людей от влечения к малолеткам – и она не сообщила о них в полицию.

Элли отложила вилку.

– О, нет. Вы не станете подавать на нее в суд.

– Но это витает в воздухе, – сказал Лукас.

Теперь Элли Крюгер рассердилась.

– Это самый бездарный закон из всех, принятых в нашем штате. Мы знаем, что люди больны, но требуем, чтобы они оказались в ситуации, когда им никто не сможет помочь, и они просто продолжают…

– …если только мы не посадим их в тюрьму…

– А как относительно тех, про кого вы ничего не узнаете? Тех, кого вы бы хотели вылечить, но они не обратятся за помощью, потому что стоит им открыть рот, как полицейские тут же набросятся на них, как волки?

– Я знаю, что у тебя особое отношение к этому вопросу, – сказал Лукас, чтобы избежать спора.

– Что? – спросила Уэзер. – Что случилось?

Элли повернулась к ней.

– Если в этом штате человек занимается растлением малолетних, понимает, что он болен, и пытается получить профессиональную помощь, врач должен сообщить о нем в полицию. Далее его карточка изымается штатом и используется в качестве доказательства в суде. Как только обвинение предъявлено, адвокат советует такому человеку немедленно отказаться от терапии и держать рот на замке. Если его оправдывают – а такое случается достаточно часто, потому что он признает, что с ним не все в порядке и что он болен, а врачи дают показания в таких случаях весьма неохотно… Так вот, его отпускают, но теперь он твердо знает, что ему нельзя возобновить терапию, если он не хочет оказаться в тюрьме.

Уэзер с минуту смотрела на нее, а потом обратилась к Лукасу:

– Но так нельзя.

– Нечто вроде «Уловки-22»,[43] – признал он.

– По-моему, это варварство, – резко сказала Уэзер.

– Я считаю варварством растление малолетних, – столь же резко отозвался Лукас.

– Но если человек пытается получить помощь, чего ты еще хочешь? Посадить его в тюрьму?

– Послушайте, я не собираюсь с вами спорить, – заявил Дэвенпорт. – Либо вы в это верите, либо нет.

– Лукас…

– Может быть, вы позволите мне отступить и спокойно съесть мой бифштекс? Ради бога…

– Но меня тревожит сложившаяся ситуация, – сердито заявила Элли. – Очень тревожит.

Тем же вечером, но много позднее, Уэзер оперлась на локоть и сказала:

– Варварство.

– Я не хотел спорить с Элли, – сказал Лукас. – Но вот что я тебе скажу: терапия не помогает тем, кто насилует детей. Психиатры слишком много о себе думают. Растлителей нужно сажать в тюрьму. Каждого и всякий раз, когда их удается найти.

– И ты называешь себя либералом, – сказала из темноты Уэзер.

– Распутником, а не либералом, – поправил ее Лукас и потянулся к ней.

– Оставайся на своей половине постели, – заявила Уэзер.

– Можно я положу на твою половину один палец?

– Нет. – И через некоторое время: – Это не палец…