Ангел вожделения Радви Елена
– Потеряла веру? – Кэти казалось, что диван качнулся, точно на волнах.
Ширли засмеялась. Легко, весело, словно они говорили о каких-то забавных вещах.
– После того, что пережила, еще во что-то верить! Хватит, хватит… А то ты можешь свихнуться от моих историй.
– Нет уж, рассказывай. Иначе я действительно свихнусь, – потребовала Кэти.
Помолчав, Ширли продолжила.
– Как-то в город наш приехал один принц. Было ему лет тридцать. Одежда! Манеры!.. Звали его Мануэль. И я стала с ним спать. Платил он хорошо и обучал меня всяким приемчикам, о которых я и не подозревала. A потом принялся уговаривать меня уехать с ним в Нью-Йорк… «Слушай, девочка, – говорил мне Мануэль. – Поедем в столицу мира, нечего тебе здесь болтаться. Будем жить вместе. А исполнится тебе шестнадцать – поженимся, ты мне подходишь».
Ширли вновь умолкла, Кэти не торопила ее. Но не выдержала и проговорила тихо:
– И он женился на тебе?
– Как же! – хрипло хохотнула Ширли. – Грязный сутенер решил обзавестись семьей…
– Он был сутенер? – Кэти смутилась, впервые в жизни произнеся это слово.
– А я тогда поверила. Я, которая столько видела дерьма! Первому доброму обещанию поверила. – Ширли разволновалась. Она присела на корточки перед Кэти, заглянула ей в глаза. – Понимаешь, я – поверила! – Ширли упала на ковер и разрыдалась.
Кэти растерялась. Она принялась гладить ее волосы.
– Успокойся, Ширли… Ну хочешь, не рассказывай больше…
– Нет, слушай… Мануэль привез меня в Нью-Йорк, в свою шикарную квартиру. После вонючей берлоги, в которой я жила с родителями… Мануэль показывал мне город, вкусно кормил в шикарных ресторанах, накупил всяких вещей. И, представляешь, он ни разу ко мне не прикоснулся за это время, только изредка потреплет по щеке. И я почувствовала себя ребенком. Ко мне пришло детство, которого я никогда не имела. Я стала смеяться. Хохотала как дурочка, когда встречала на улице клоунов. А телевизор я просто обожала, меня за уши нельзя было от него оттащить, особенно, когда показывали мультики… Со стороны я, наверное, казалась дебилкой – в пятнадцать лет реагировала на все, как пятилетний ребенок. Я была счастлива в первый и последний раз. Однажды… Мануэль пришел домой и сказал: «Что ж, Ширли, теперь ты уже не драная кошка. Красивая, юная школьница, как и все мои девочки». И дальше все было точно не со мной… Мануэль нарядил меня во что-то странное, нечто среднее между школьницей и проституткой. Я не сопротивлялась. Я была словно не живая, настоящий манекен… А вечером пришли двое. Один жирный, брюхатый, а другой коротенький, скользкий… Что они вытворяли со мной! То, что было раньше – сказки для детей… Под утро, когда они ушли, а Мануэль крепко спал, я вышла из дома… Не знаю, куда я шла, зачем. Мыслей никаких. Просто шла, почти бежала. А когда услышала шум приближающейся машины – бросилась под нее. Как Бекки удалось меня не переехать, одному богу известно…
Во время рассказа Кэти Тина расплакалась.
– И Бекки взяла ее к себе? – растроганно проговорила Тина. – Бедная Ширли… – Ну теперь она в богатом доме и может жить как хочет.
Кэти уклончиво молчала. Тина бросила недоуменный взгляд на подругу.
– А почему тебе сказали, что она родственница Антони? – спросила Тина.
– Они не хотели, чтобы я знала о ее прежней жизни. Их можно понять.
– Наверно, – согласилась Тина.
ТЕ ЖЕ И АНТОНИ
Дождь ошалело лупил по Манхэттену. И с высоты десятого этажа автомобили казались озабоченными лакированными жуками. А газон, что делил Парк-авеню на две равные части, представлялся пробором, выполненным искусным парикмахером. Телевизор надоел, со своей бесконечной рекламой жратвы он и сам казался большим тортом, который сунули в угол гостиной.
Тина в раздражении выключила телевизор и улеглась на тахту рядом с тоскующей Кэти.
Некоторое время они лежали молча.
Неожиданно дверь распахнулась. В ее проеме стояла ослепительная Бекки.
– Что скисли?! – весело крикнула она. – Поехали в ресторан. Быстро одеваться!
Девчонок точно ветром сдуло с тахты.
– Ресторан! – завопили они, приплясывая на ковре и срывая с себя домашнюю одежду.
– О'кей, я жду вас в холле, – улыбнулась Бекки.
В эту минуту она казалась себе такой же девчонкой. И не она, а добрая бабушка Мэри, мать рано умершей матери Бекки, пришла порадовать ее, девочку Бекки, каким-нибудь очередным развлечением…
– Что ты наденешь? – спросила Кэти, роясь в шкафу.
– Сейчас придумаю, – ответила Тина, разглядывая содержимое другого шкафа. Нисколько не смущаясь, она чувствовала уже себя такой же полноправной хозяйкой, как и Кэти…
Вскоре девчонки уже стояли перед зеркалом, внимательно себя разглядывая.
– Я хочу накраситься, – заявила Кэти.
– И я, – радостно поддержала подругу Тина.
Независимые и гордые они предстали перед Бекки. И тотчас гостиную огласил безудержный хохот. Бекки даже привалилась к стене, чтобы не свалиться от смеха.
– Глупышки! Ха-ха… Иметь такие свеженькие, милые личики и сделать с ними черт знает что!
Не переставая смеяться, Бекки схватила девчонок за руки и потащила в ванную комнату.
– Сейчас же смыть всю эту гадость!
– Ну, Бекки! – жалобно заныла Кэти. – Оставь хоть ресницы.
– Ладно, только ресницы, – уступила Бекки.
Тина, поеживаясь, ждала своей очереди…
Антони уже сидел в машине.
– Ого, какие куколки будут сегодня окружать меня! – он рассмеялся.
– Видите, как вы развеселили дядюшку Антони, – с подчеркнутым спокойствием проговорила Бекки. – Давно я не видела его таким веселым.
Тон жены задел Антони, он умолк, но вскоре принялся мурлыкать какой-то мотив. Лимузин мягко нес себя, чуть подрагивая на случайных неровностях дороги. Казалось, автомобиль знал себе цену, снисходительно терпя соседство своих коллег, среди которых не так уж и часто попадались равные ему по происхождению…
Девчонки чинно сидели, выказывая всяческое почтение красавице Бекки, утопавшей в кожаном кресле, похожем на темное облако.
– Что притихли? – дружески проговорила Бекки. – Какие пай-девочки! Нужно вас растормошить. Тони, позабавим наших девочек?
– Хо! – неопределенно выдохнул Антони, что, вероятно, означало полную готовность.
– А как, как? – затараторила Кэти. – Ну, бабушка…
– Как? – Антони отвел взгляд от дороги. – Покажем им топлесс.
– Ну ты скажешь, Тони, – перебила Бекки. – Неужели в Нью-Йорке нет лучше зрелища?
– Топлесс, топлесс! – завопила Кэти. – Мы хотим топлесс, правда, Тина?
Тина помалкивала. Ей было неудобно настаивать, как-никак она гость. Но всем своим видом она поддерживала подругу.
– Нос еще не дорос, – осадила Бекки. – Топлесс им подавай, – но в голосе ее не было строгости.
– Топлесс, топлесс… Бекки, ну пожалуйста, – заныла Кэти. – Тони, пожалуйста… Мы уже взрослые… Посидели бы вы у нас на уроках! Подумаешь, какой-то там топлесс…
– А что у вас на уроках? – живо заинтересовался Антонии.
– Как что?! – воскликнула Кэти.
– Кэти, – укоризненно остановила подругу Тина.
– А что?! – не унималась Кэти. – В наше время считается, что детей вредно держать в стороне от жизни.
– Тогда другое дело, – буркнул Антони. – Я думаю, они сами могут нас кое-чему поучить, а, Бекки?
– А тебе лишь бы… – упрекнула Бекки мужа. – Поезжай в Уолт Трейд центр, там прекрасная кухня. И вполне пристойно.
– Ты что, Бекки?! – воскликнул Антони. – Через весь город, ведь всюду пробки?! Я знаю одно местечко…
Вскоре они остановились у какого-то заведения.
– Ох, Тони, – укоризненно покачала головой Бекки.
Ресторан освещался волшебными огнями.
Тихая музыка и шикарная публика волновали девочек.
Метрдотель, бесшумный, как летучая мышь, провел их к столику, у пустой пока сцены. Второй официант подал меню. Названия блюд такие, о которых в Спрингфильде и слыхом не слыхали…
– «Полуночный ковбой»! – вычитала Кэти. – Это такой фильм…
– Это мясо теленка, – важно пояснил Антони. – Для тех, кто понимает.
– Возьмем что-нибудь полегче, – решила Бекки. – Надеюсь, вы не так уж и голодны.
– Вот еще! – не выдержал Антони. – Дай девчонкам настоящей еды. Чтобы кровь разогнать. А потом подольем вина…
Бекки зло стрельнула глазами.
– Оставь, Тони… Ты сейчас в другой компании, – холодно проговорила она.
Антони покрутил головой и сжал губы. Кажется, он сдерживался из последних сил, чтобы не вспылить…
Но в это время со сцены в зал грянула обвальная музыка. Кэти и Тина вздрогнули. Оставив меню, они таращили глаза на сцену, где извивалась девица, чуть старше их, в строгом темном платье. Во время танца она сбрасывала одежду, но это был не стриптиз. Это было вполне пристойное зрелище – девчонка сняла с себя верхнюю часть костюма, обнажая великолепную смуглую грудь… Как она извивалась, что проделывала своей грудью – волшебство и только… Потом на подмогу ей выбежали еще три девицы в одних серебряных трусиках. И начали, и начали вертеть своими грудями. Зал бесновался. От чопорной обстановки не осталось и следа. Все хлопали в такт, подгоняя одобрительными криками мелькающие на сцене женские груди.
– Топ-лесс! Топ-лесс! – скандировали молодые люди за соседним столиком. – Гип, топ-лесс, гип!
Кэти и Тина не могли оторваться от сцены. Все было интересно, но краска стыда заливала их лица. Они не смели взглянуть на старших. Антони пил, отправляя в себя рюмку за рюмкой, отбивая ладонью такт и не сводя со сцены диких глаз. Казалось, он ведет себя так специально, назло Бекки. А та делала вид, что не замечает вызова мужа, захваченная вихрем представления…
В перерыве девочки уткнулись в тарелки. Они не могли справиться со смущением…
Первой овладела собой Тина.
– Им, наверно, хорошо платят? – робко промолвила она.
– Не мало, – Антони наклонился к Тине, хотел что-то еще сказать, но замер, глядя куда-то поверх плеча Бекки. – Вы на этих птичек поглядите! – фыркнул он с пьяным одобрением в голосе.
За соседним столом, среди группы разгоряченных молодых людей, сидели две девицы без верхней одежды. Их голые груди лежали на столе. Какой-то молодой человек ласкал ладонью их теплую кожу…
– Вот это – да! – одобрил Антони потяжелевшим голосом. – Вот что значит сила искусства… А вы сидите себе, как монашки. А ну! Снимайте свои платья! Покажем соседям, что и у нас есть кое-что в запасе! Давай, Тина! Кэти! Бекки, тряхни стариной! Что вы сидите, точно истуканы?!
Девочки натянуто улыбались, переводя взгляд с Антони на Бекки.
– Ну?! – прорычал Антони. – Вон из своих паршивых кофточек!
На его голос стали оборачиваться люди. Их лица, словно бледные осенние фонари, зависали над перепуганными рожицами подруг…
– А ну! Давайте… Раздевайтесь! – выкрикнули из толпы. – Даю сто долларов каждой!
Бекки вскочила на ноги, схватила Кэти за руку и выскочила из зала. Следом за ними поспешила Тина…
В комнате было темно и уютно.
Девочки лежали на спине, уставившись в потолок. Сна не было.
– Не понимаю, – вздохнула Тина. – Бекки – интеллигентная, утонченная… Почему она вышла замуж за этого дядьку?
– Потому что очень добрая! – сердито ответила Кэти.
– Она что – тоже спасла его от смерти? – изумилась Тина. – Он хотел покончить с собой?
– Да! Такой покончит, жди!.. Нет, просто он помог ей…
– В чем?
– Когда болел дедушка Майкл, первый муж Бекки… Бекки рассказывала – она очень переживала, чуть не сошла с ума… У дедушки Майкла был тяжеленный инфаркт, врачи были бессильны. Антони тогда был их шофером…
– Я знаю.
– Ага! – чего-то стесняясь, подтвердила Кэти. – Как-то он сказал Бекки: «Успокойся, перестань изводить себя. Так ему не помочь, только будет хуже и ему и тебе»… И Антони все заботы о дедушке переложил на свои плечи, не отходил от него ни на минуту. И Бекки начало казаться, что дедушке делается легче в его присутствии. Так Антони благотворно действовал на них. Он излучал какую-то необыкновенную силу. И Бекки поверила в него, как в бога… А потом дедушка умер, во сне, совсем без страданий. Вздохнул, и его не стало… После смерти Майкла все для Бекки стало пустым и холодным. Жить не хотелось… Антони взял на себя организацию похорон, прием гостей. Без него бы Бекки совсем потерялась – она ведь даже говорить ни с кем не желала. Антони нянчился с ней, как с ребенком… Потом он отправил Бекки к нам, в Спрингфильд. А после возвращения настоял, чтобы Бекки развеялась в Париже… Но ехать одной ей было страшно, и Бекки уговорила Антони сопровождать ее…
Кэти умолкла.
– Он согласился? – поинтересовалась Тина.
– Да. За два месяца Бекки пришла в себя, – Кэти оживилась. – Знаешь, я могу поверить, что в Париже любой человек может переродиться… Я сейчас там была с Бекки один месяц, она мне сделала такой подарок за поступление в Университет… Ну, я тебе скажу, и город…
– Не отвлекайся, Кэти, начала про Антони, так заканчивай, – нетерпеливо остановила ее Тина.
– Ну что про Антони? Когда они вернулись из Парижа, Антони собирался было оставить Бекки. Он все для нее сделал… Но Бекки уже не могла без Антони, привыкла, понимаешь… Так они и поженились…
– Выходит, не Бекки спасла Антони, а наоборот – Антони спас ее, – сделала вывод Тина.
– Да, выходит так, – Кэти повернулась к Тине. – Но знаешь, так отблагодарить?! Бекки могла выйти за другого. Она красивая, богатая и не такая уж и старая.
– Конечно, могла и пошикарней выйти, – согласилась Тина.
– Могла, но не хотела… Иначе это была бы не Бекки. Все ее считают святой.
Девочки долго лежали молча.
– Бекки – ангел, – прошептала, засыпая, Тина. – Милый, добрый ангел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БЕККИ, ТЫ – ДЬЯВОЛ!
Давно в Нью-Йорке не выпадало таких обильных дождей. Казалось, вода расплющит автомобиль.
– Конец, – вслух произнесла Бекки. – Вот и мой конец! – Она бездумно уставилась в лобовое стекло.
Видения испарились. Экран погас. Исчез образ Ширли, Майкла, Стива, дядюшки Роджера, бабушки Мэри. Исчезла даже Кэти с яростным и прекрасным лицом карающего купидона… Страшное ощущение одиночества. Когда тело сдавливает тысячетонная тишина, подчеркнутая грохотом дождя…
Бекки не было жаль себя. Она знала всю правду о себе, бог наградил ее щедрым даром самоанализа. Редко кому выпадает такая милость. Люди ничтожны – одни заблуждаются искренне, не ведая о страшных душевных муках, что несет подобное заблуждение, другие заблуждаются, потому как сами хотят заблуждаться – так, им кажется, они уходят от тяжелой правды жизни… Бекки не заблуждалась, она знала себе цену. Настало время платить по счетам. Во всем, что произошло, ей некого винить, кроме себя. И обвинения были страшные…
Взгляни правде в глаза, признайся, что душа твоя черна. Тогда легче будет совершить то, что задумала. Сколько лет ее жизнь освещал фальшивый нимб благопристойного духовного совершенства. Теперь он исчез…
И ангел перевоплотился в дьявола!
Когда это произошло? Или она всю жизнь была и тем и другим? С самого детства?!
С детства в ней боролись две стихии. Как два конца одного каната, который перетягивали Кэти и Антони, две силы, что боролись за ее душу. Но если к добру душа тянулась добровольно, то что соизмеримо с искушением дьявола? Могучая, как слепой поток, сила плотского чувства, страшная мощь разбуженной эротики, насытить которую может только смерть…
Эти мысли вяло копошились в ее уже полумертвом сознании.
И лишь живая ее плоть еще трепыхалась, подобно рыбе, выброшенной на берег мощной волной, мучаясь ненужным и праздным вопросом: с чего… с чего все началось?
ЗНАКОМСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ: БАБУШКА МЭРИ
Дом был большой и старый, но Мэри содержала его в идеальном порядке. В этом бабке помогали две прислуги. Одна убирала дом ежедневно. Скребла, мыла, стирала. Другая готовила и довольно вкусно. Однако Мэри постоянно ворчала, придираясь к каждому пустяку, боясь съесть что-то вредное для здоровья… Был и садовник Боб, крепкий валлиец, лет тридцати пяти, низкорослый, с длинными руками и заросшей рожей. Когда Боб встречался в саду с тринадцатилетней Бекки, он скалил желтые зубы, выказывая свое расположение. Мэри больше всей прислуги ценила Боба, так как благодаря его усердию сад стал знаменит на весь Спрингфильд. Нередко у изгороди останавливались посторонние люди, любуясь аккуратными дорожками, подстриженными кустами, цветами на причудливых клумбах. Мэри при этом испытывала несказанное удовольствие. Она была честолюбива. Одна мысль, что кто-то ей завидует, приводила старуху в экстаз. Особенно тешила ее честолюбие внучка Бекки.
– Ах, Бекки! Она у вас такая славная, такая красавица! А как учится! – сюсюкали многочисленные подружки Мэри, умильно закатывая глаза.
Бекки не выносила этих дур, но тем не менее, в их обществе вела себя кротко и послушно.
– Да, – гордилась бабушка, – Бекки – ангел, посланный мне в утешение старости.
– Да! – вторили подружки. – Бог одной рукой забирает, а второй одаривает. Хвала господу нашему!
При этом бабушка Мэри величаво молчала. А что говорить? Весь городок помнил о том весеннем дне, когда погибли в автомобильной катастрофе ее дочь со своим мужем, оставив сиротой девятилетнюю Бекки. С тех пор минуло четыре года, и тяжесть потери уступила место необузданному тщеславию бабушки Мэри. Более того, проявление жалости к погибшим детям со стороны всяких доброхотов выводило старуху из себя, если при этом не вспоминали о страданиях, что выпали на ее долю. Не вникая в свойства души тщеславной старухи, люди относили ее недовольство за счет скромности характера. Словом, бабушка Мэри всем дурила голову. Исключение составляла Бекки. Внучка, хоть и тешила самолюбие бабки своими достоинствами, но, тем не менее, Мэри ее действительно обожала… Итак, Бекки, как и сад, питала тщеславие спесивой старухи. Впрочем, Бекки и впрямь была необыкновенно красивая девочка.
– Бекки должна сниматься в кино! – уверяли бабкины приятельницы. – Вы только посмотрите на ее ножки. А эти жгуче-черные волосы, а личико, личико…
К тому же Бекки была первой ученицей, обладала незаурядной памятью и азартом. Но что преобладало в характере Бекки тех лет, так это – любопытство. Ко всему – и тому, что давали ей учителя, и тому, что называлось прозой жизни: почему так мерзко скалится Боб, когда видит Бекки? И чем занимается он по ночам там, в своем домике в конце сада? А бабуля? Почему она так часто выходит из своей спальни раскрасневшись, с блуждающими глазами?
Последнее почему-то весьма беспокоило ее любопытство, распаляло фантазию. Это и понятно – бабка была для Бекки в те годы главным человеком. Задав однажды простодушный вопрос, Бекки получила невнятный и недовольный ответ. И она поняла – бабка что-то скрывает. Это открытие еще больше возбуждало ее любопытство. Пользуясь тем, что бабка уходила в церковь, Бекки проникала в ее спальню. В который раз она осматривала все, что можно было осмотреть.
Спальня была большая, затененная шторами, но света хватало. Огромная кровать, шкаф, маленький столик с лампой, кресло, старинное бюро черного дерева с бронзовыми ручками…
Содержимое шкафа Бекки знала хорошо. Обычно Мэри доставала из него очередной подарок: какое-нибудь платьице, торжественно вручала его внучке, требуя тут же примерить. За это время Бекки успевала разглядеть все, что находилось в шкафу. Да Мэри ничего и не прятала – дверцы шкафа всегда оставались незапертыми. Так же Бекки была осведомлена о содержимом туалетного столика: в его ящике хранились шкатулки с украшениями… Таким образом, туалетный столик, как и шкаф, вряд ли таили бабкин секрет. А вот бюро…
Узорная дверца в бронзовом окладе всегда была наглухо заперта. Бекки просто изнывала от любопытства. Но как овладеть ключом, который бабка наверняка хранит при себе. Бекки строила планы – подсыпать бабке снотворное? А может протянуть веревку, чтобы старушка упала, ушиблась и слегла? Нет, все это было не то. И Бекки злилась… Бабкина тайна занимала все ее мысли, даже в школе дела пошли хуже.
Но помог случай.
Однажды, когда бабка заперлась в своей спальне, с улицы раздался истошный вопль. Это голосила рыжая Сью, бабкина подруга, тетка сварливая и злая, к тому же обладавшая мерзким скрипучим фальцетом.
– Мэри, Мэри! – орала рыжая Сью. – Скорей сюда! Петерссонов ограбили. И убили старика.
Бабка выскочила из своей спальни и бросилась на улицу. Следом рванулись и обе прислуги, что копошились во дворе. Новость, конечно, была из ряда вон – тихий, благопристойный Спрингфильд и вдруг – убийство…
Поначалу Бекки тоже хотела помчаться следом, но сработала мысль – вот подходящий случай, и, возможно, единственный: а что если бабка оставила бюро открытым?!
Бекки вбежала в спальню… О, радость – дверцы бюро были распахнуты. На верхней полке лежали папки, а нижние были до отказа набиты какими-то фотографиями. Сколько их там? Десятки? Нет, сотни… Наверно, это старые семейные фото, которыми так любит хвастать Мэри. А вот папки наверняка скрывают какую-то тайну! Бекки лихорадочно соображала – унести их к себе, разобраться или повременить до другого случая. В это мгновение ее взгляд упал на фотографии, и Бекки точно пронзило током. Она зажала себе рот ладонью, чтобы не завопить – фотографии ошеломили ее… Мгновение, и она принялась торопливо распихивать фото по карманам. Она брала карточки из глубины ящика, чтобы не очень бросилось в глаза, благо, они мало чем отличались между собой…
Подстегнутая страхом, что бабка вот-вот вернется, Бекки бросилась к себе, на второй этаж, и спрятала фотографии под ковер.
Бекки понимала, что ее задержка в доме при таком известии, как убийство старика Петерссона, может хитрую бабку навести на мысль, что… И она побежала к дому Петерссонов.
Действительно, этих Петерссонов ограбили, но старик был жив, он просто упал в обморок от испуга и расшиб голову. Что и ввело в заблуждение ротозеев, которых сейчас разгоняла полиция. Бабушки Мэри в толпе не было, а воротясь домой, Бекки застала старуху в жутком смятении. Едва завидев Бекки, бабушка набросилась на нее с допросом:
– Ты заходила ко мне в спальню?
– Вот еще! – Бекки достойно выдержала ее взгляд. – Что я там забыла? – Она отметила про себя, что дверь спальни наглухо закрыта…
САДОВНИК БОБ
Запершись у себя и лежа в постели, Бекки рассматривала добытые фотографии.
Еще тогда, в спальне бабки, Бекки решила, что это хоть и странные, но семейные фото. Но нет, то было совсем-совсем иное: какие-то незнакомые женщины и мужчины, совершенно голые, в странных позах… Бекки вытаскивала одну картинку за другой и с интересом разглядывала. Все ее тут поражало до дрожи, до головокружения. И позы обнаженных людей, и уплывающие глаза, и разверзнутые в немом крике рты, а главное, что по-настоящему вызывало у нее дурноту, так это мужские гениталии – длинные и толстые, точно вагоны АМ-ТРАКА, что проносились мимо сонного Спрингфильда, исчезая в сиреневой дали. Эти гениталии возвращали к себе взгляд Бекки, куда бы она не уводила глаза, точно обладали магнетической силой…
В ту ночь Бекки уснула под утро. Назавтра, в школе, она была на редкость рассеянна и учителя не трогали ее: девочка под впечатлением разбоя, что учинили в доме Петерссонов.
А Бекки тем временем занимала свое воображение картинками и непонятное состояние охватывало ее.
Тщательно пряча фотографии днем, Бекки добрую половину ночи проводила за их изучением. Низ живота сладко ломило, жгло. Но вот ладонь Бекки поползла по животу, все ниже и ниже. Тронула жесткие сухие завитки и дальше, проникая пальцем все глубже и глубже… Ох, как невыносимо сладко!.. Хотелось стонать от охватившего тело блаженства. Бекки сдерживала стон, боясь разбудить бабку… Блаженство распирало ее, зудило нестерпимым внутренним жаром. Сердце стучало, отдаваясь куда-то в горло, голова пылала, в глазах плавали оранжевые шары… Казалось, такое сдержать нет никаких сил… И тут, достигнув самой высшей точки, она почувствовала нестерпимое блаженство. И Бекки не выдержала, сцепив зубами угол подушки, она застонала или, скорее, замычала, глухо, жарко, точно воспаряя над измятой своей постелью под высокий потолок спальни старого дома…
Некоторое время она лежала совершенно оглушенная неизведанным до сих пор состоянием, тяжело дыша, постепенно успокаиваясь…
Никогда она еще так страстно не ждала ночи. Ей хотелось повторять и повторять это волшебное состояние. Не отводя взгляда от фотографий, она будила свое воображение. Бекки приспособила зеркальце туалета таким образом, что видела целиком свое упругое маленькое тельце, копируя позы, изображенные на фотографиях…
Теперь она засыпала лишь после того, как добивалась высшего блаженства, успев спрятать фотографии под ковер, чтобы утром вновь рассматривать их, чувствуя томление и сухость во рту.
Ее существо всецело отдалось ночной жизни.
Бекки и не догадывалась, как она переменилась…
– Ах, Мэри, – скрипела своим фальцетом Сью, – как повзрослела Бекки! Она становится настоящей женщиной. Томный взгляд, походка… И в ее-то годы?
Бекки стала замечать, что мальчишки в школе, да что там мальчишки – взрослые мужчины: учителя, гарды, просто прохожие, – как-то странно глядят на нее. И эти взгляды приводили ее в трепет…
Упоение перед зеркалом понемногу перестало удовлетворять ее. Весь день она чувствовала одновременно слабость и возбуждение, это изнуряло. Хотелось еще, но не так!
И однажды Бекки решила: «Хочу мужчину!»
С тех пор желание мужчины стало преследовать ее, как наваждение.
Бекки бросала на встречных мужчин такие взгляды, что сама пугалась. Здравый смысл ей подсказывал – если так будет продолжаться, в городе заговорят о ней. Но что делать? Прекратить ночные вожделения она была не в силах, выпустила джинна из бутылки…
Как-то, стоя перед зеркалом, она представила в своем воображении не очередную картинку, а… Боба! Да, мерзкого Боба, который в последнее время бросал такие взгляды, что в Бекки просыпалось состояние, близкое к тому, что она испытывала, разглядывая картинки. Боб стал ей сниться. Во сне он проделывал с ней то, что Бекки видела на бабушкиных фотографиях. Она просыпалась среди ночи измученная, жалкая… Боб! Ей нужен Боб! Почему Боб? Возможно оттого, что тот был рядом, в домике, что стоял неподалеку, в глубине парка…
Бекки лежала в постели, вслушиваясь в случайные звуки уснувшего дома. Страсть распаляла ее воображение. Она нетерпеливо запустила руку, привычно расслабилась, стиснула зубы, но блаженство не наступало, она не чувствовала удовлетворения. Промучившись, Бекки со злостью убрала руку и встала. Накинула халатик и выскользнула из дома. Ночь была темная, безлунная и душная. Жаркий воздух не отрезвил Бекки. Она бродила по парку, а ноги вели ее к домику Боба.
Бекки заглянула в окно, но в темноте ничего не увидела, тронула дверь – не заперта. Бекки вошла и остановилась, вглядываясь в темноту. Дом был переделан Бобом из сарая и имел одну комнату. Приглядевшись, Бекки различила в темноте кровать и распластанного, посапывающего Боба…
Никакого страха, никакого сомнения, только истома, что распаляла желание, и Бекки прилегла рядом с Бобом. Тут она увидела, что Боб совершенно голый. Некоторое время Бекки лежала не шевелясь, словно испытывая свою волю. Боб продолжал посапывать. Но когда ее ладонь прикрыла вялый и теплый член, Боб перестал сопеть и шевельнулся… Медленно открыл глаза, скосил их в сторону Бекки… Дернулся всем телом, понял, что это не сон… Бекки, скользнув взглядом по его груди, закинула ногу, приподнялась и села на него верхом.
Когда все кончилось, Боб скинул с себя Бекки и заметался. Сейчас он был и страшен, и жалок, в ужасе представляя последствия содеянного. Бекки громко хохотала…
– Чего скалишься?! – громыхал Боб. – Сучка! Подставила себя, дура, теперь ржет! Может еще… это… в полицию заявишь, что я тебя… изнасиловал?! – эта мысль поразила Боба. Он замер, уставившись на Бекки бычьим взглядом.
– Нет, не заявлю, если изнасилуешь еще! – вырвалось у Бекки.
– Чего?! Еще захотела, сучка! – Боб поднес к ее лицу огромный кулак. Бекки цепко ухватила его руку и покрыла кулак поцелуями.
– Ну ударь меня, ударь! – страстно прошептала Бекки.
– Что еще? – испугался Боб. – Я… я… потом скажешь, что я тебя избил?
– Не скажу, не скажу… Ну разочек шлепни меня, прошу тебя, что тебе стоит? Ты такой здоровый, сильный… А мне, мне будет так приятно и совсем не больно, клянусь тебе. Мне очень хочется…
– Ты, верно, сумасшедшая! – растерялся Боб.
Он ошалело взирал сверху на это маленькое голое существо, ворвавшееся среди ночи в его берлогу…
Бекки, казалось, была в забытьи, лицо ее пылало, а губы были сухие и холодные.
– Не хочешь меня стукнуть… Ладно, ладно. Ах ты глупенький, такой взрослый и такой глупенький, – лепетала она. – Ну иди ко мне. Я не скажу никому. Мне так сладко с тобой, зачем же я скажу?! Никто не узнает, никто, что ты лишил меня невинности. Это будет наша тайна, – Бекки прижималась к Бобу, исступленно целуя волосатую грудь. Она опускалась все ниже – живот, пах и вот, наконец-то…
Боб больше не сопротивлялся. Тяжело дыша, он отдался ее ласкам.
Вихрь новой жизни захватил Бекки, завертел ее своим сумасшествием. Каждую ночь она приходила к Бобу и тому стоило немалых усилий прогнать ее под утро. Хорошо, что больше не приставала с желанием отведать тумаков. А то Боб и вправду перепугался – что за дикое желание, у Боба еще таких женщин никогда не было – наоборот, попробовал бы он кого-нибудь из них вздуть – такой скандал подняли бы, держись. А эта? Ладно, наверняка тогда что-то на нее нашло…
Дневная жизнь Бекки превратилась в ожидание ночи. Встречая Боба днем в саду, она с замиранием сердца прислушивалась к себе: ей хотелось отдаться ему здесь, в саду, на глазах у всех. И стоило большого труда пройти мимо с равнодушным видом. Боб же, получая от Бекки все желаемое ночью, днем даже не смотрел в ее сторону. Это пугало Бекки.
«Может быть он не хочет меня больше?» – в страхе думала она и, едва дождавшись бабкиного сна, бежала в конец сада.
Нет, Боб ждал ее.
Бекки ловила себя на том, что думает о Бобе все чаще и чаще, уже не связывая эти мысли с постелью. Ей хотелось посидеть с Бобом в саду просто так, поболтать – ведь они почти не разговаривали, оглушенные силой страсти… Ей даже захотелось прогуляться с Бобом под руку по городу. Она, красавица Бекки, из одной из самых уважаемых семей Спрингфильда и этот корявый валлиец, с чудовищными зубами.
Лаская его по ночам, Бекки шептала: «Мой повелитель!»
Боб в ответ лишь мычал, не в силах произнести что-либо внятное.
Закончилось это так же внезапно, как и началось. Отлетело в небытие, словно и не было! Боба как и не стало… Нет, он конечно никуда не делся, также работал в саду, но полностью исчез из жизни Бекки, как только появился Стив.
И ПОЯВИЛСЯ СТИВ
Стив ворвался в жизнь Бекки, одарив ее первой любовью.
Первая любовь! Ее чистый росточек проклюнулся сквозь похоть раннего сексуального буйства, выпрямился и упрямо пророс, закрывая собой все порочное, что стояло на его пути. Они потянулись друг к другу с неудержимой силой. Мир существовал теперь только для них, сгустившись до крошечного размера Спрингфильда.
Им постоянно хотелось быть вместе. Потребность видеть друг друга побеждала все. Боб больше не существовал, не было мерзких, дурманящих фотографий… Был только Стив. И странно – находясь в упоительном плену первой любви, Бекки проявляла себя невинной, словно никогда не было ее неудержимой ранней эротической наклонности. Не потому, что Стив не волновал Бекки, нет, а от того, что он принимался своей возлюбленной целиком. Тот случай, когда духовное начало затмевает порыв страсти своей целомудренностью. Они так подходили друг другу: светловолосый, стройный Стив и чернокудрая красавица Бекки, что весь пуританский городок испытывал гордость за своих милых детей. Им предсказывали счастливое будущее. В них видели воплощение мечты первых переселенцев этого прекрасного уголка планеты…
– Мэри, дорогая, для нашей Бекки уже все определено. Боже, пошли им пятерых детей! – ликовали бабушкины подруги.
– Аминь! – соглашалась Мэри. – Но Бекки совсем еще ребенок, ей только четырнадцать лет, – Мэри еще не знала, как отнестись к подобной ситуации, но Стив ей нравился. Еще бы – семья Стива одна из самых уважаемых в городе, а для Мэри это самый важный довод…
В этом году Стив заканчивал школу. По мере приближения весенних экзаменов, молодые возлюбленные становились все более печальными – не за горами разлука. По окончании школы Стив собирался продолжить образование в одном из престижных университетов, расположенном далеко от их городка.
– Бекки, ты будешь ждать меня? – Стив знал ответ, но слышать его лишний раз было для него блаженством.
Ветерок шелестел листьями высоких кленов, словно торопя угасающий день.
– Конечно! – Бекки обхватила колени и положила на них подбородок. – Я-то буду, а вот ты?
– Я?! Ты сомневаешься? – Стив укоризненно взглянул на Бекки.
– Там будет много красивых девочек, и ты забудешь меня.
– Нет, Бекки. Я никогда не смогу забыть тебя. А девочек красивых там не будет, – он видел, как уверенно блеснули черные глаза Бекки. – Таких красивых, как ты, нет нигде в мире. И там тоже.
Читать бесплатно другие книги:
