Замок тайн Вилар Симона

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Джулиан Грэнтэм любил начинать день беседой с собственной душой. Поэтому, несмотря на то что его голова после вчерашнего макового отвара была тяжелой, он все же, едва одевшись, поспешил преклонить колени и вознес обычную утреннюю молитву, не забыв помолиться и за короля, моля Бога охранить от всех бед и опасностей Его неспокойное Величество.

Что Карла уже нет в соседней комнате, он и не сомневался. Карл всегда вставал очень рано, и даже успокоительное зелье, что принесла им служанка на сон грядущий, не смогло заставить его остаться в опочивальне дольше обычного часа. Порой Джулиану казалось, что молодой король наделен какой-то сверхчеловеческой энергией, не свойственной обычным смертным; он был уверен, что Карл уже покинул замок ради своей привычной утренней прогулки. К тому же Джулиан припомнил обрывки вчерашнего разговора короля с Евой, когда они уже шли в свои покои: любовники договаривались, что Карл утром, как обычно, пойдет прогуляться пешком, а Ева попозже присоединится к нему верхом, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

При мысли о Еве Джулиану стало не по себе. Эта женщина, безусловно, расставила силки для Его Величества, в которые молодой король кинулся сломя голову. Если после шока вчерашних событий они и отменили ночное свидание, то навряд ли это продлится долго, что бы ни таилось за всеми этими жуткими смертями в Сент-Прайори.

Джулиан старался не думать о вчерашней находке, но мысли сами собой лезли в голову. И ему становилось стыдно от того, что он позволил себе вчера так впасть в панику. Но этот обглоданный труп… Вчера он даже едва не забыл о своем долге — охранять Карла Стюарта! А ведь он, Джулиан, почуял неладное еще там, среди развалин. Теперь он не мог понять, как это у него вышло. И это его смущало. Какое-то потаенное, почти животное чувство подсказало ему опасность. Это казалось странным, словно кто-то другой, кто таился в нем где-то за пределами объяснимого, мутил его разум, приказывал, повелевал. Он не смог совладать с собой, струсил, а Карл, этот циничный, насмешливый Карл, все видел. Но разве и король не поддался панике, когда они, двое бывалых, не раз видевших смерть мужчин, были напуганы, словно школьники, и вели себя вовсе не подобающе? Или это воздух Сент-Прайори помутил их разум? В этом замке что-то не так. Нездоровое, таинственное место, им следовало бы покинуть его как можно раньше. Но там, где он был вчера утром, среди других людей, с их заботами о спасении от властей Его Величества, он об этом не думал. Как не думал и о той опасности, какой теперь стала для них Ева Робсарт. А сегодня выходило, что не только она.

Сейчас он вспомнил, как эта дама Элизабет стремилась о чем-то рассказать своему брату. Джулиан понял, что она не так проста, как прикидывается, и не на шутку испугался.

Да, странный вчера был вечер. Страхи, подозрения, беспокойство. Громада Сент-Прайори словно давила их своими загадками. Ужасное место. И им ведь еще придется жить здесь, пока не явится посланец от лорда Уилмота.

Однако сейчас, утром, все казалось не таким уж и мрачным. Солнце светило в окна, утро вставало ясное, солнечное, великолепное. Нет ничего лучше солнечного света, чтобы смыть все страхи, которые приходят во мраке. На свете они становятся словно слабыми тенями. Только… Он знал, что загадки Сент-Прайори не оставят их в покое.

Джулиан вышел из покоев с мрачным лицом. В проходе старых стен еще таился полумрак. Но слуги уже проснулись, со стороны кухни доносился звон посуды и обрывки речи, а когда он миновал холл, то даже различил запах бекона. Джулиан решил пройти в замковую часовню, чтобы хоть там немного успокоиться. Она занимала угловое положение в замке, он уже заходил сюда перед отъездом в Солсбери. Как католик, он относился с особым почтением к подобным помещениям. К тому же старинная часовня, хоть и лишенная, по новым традициям, всяких украшений, все же таила в себе какое-то особое очарование, оставшееся со времен, когда Сент-Прайори был аббатством, — строгая и воздушная, с изящными веерообразными сводами, окнами-витражами и семейными надгробиями вдоль стен.

Подойдя к высокой сводчатой двери, Джулиан заметил, что она отворена, и, приблизившись, увидел Рэйчел. У него дрогнуло сердце. Девушка стояла на коленях, молитвенно сложив руки.

— Боже мой, мисс Рэйчел! Неужели вы католичка?

Она испугалась и быстро встала, явно смущенная.

Опять обычная, строгая Рэйчел в чепце, завязанном под подбородком, и темной шали на плечах.

— Доброе утро, сэр…. — Она нервно теребила края шали, прятала глаза.

— Вы католичка, мисс? — опять спросил Джулиан, и в груди его потеплело. Он заулыбался.

Она наконец взяла себя в руки и поглядела на него. Он нашел ее не менее привлекательной, чем раньше. Крупные, хорошо очерченные губы таили нежность, а взгляд был волевым и умным, хотя и настороженным.

— Вы не должны упрекать меня, сэр. К тому же вы ошибаетесь.

— Разве? Но ведь вы стояли на коленях. А по нынешним верованиям…

— Знаю, знаю. Надеюсь, вы не скажете об этом моим близким?

Его взгляд, похоже, успокоил ее. Она расслабилась и поглядела на стены часовни.

— Моя мать ведь была испанкой. Когда мне бывает трудно, я прихожу сюда, склоняюсь у ее могилы. Мне так жаль, что я не знала ее, но, когда я стою здесь, мне хочется поговорить с ней. Эта старая часовня… Меня тянет порой сюда, хотя здесь так холодно… Этот холод словно отрезвляет меня. Сейчас мне, как никогда, нужна ясная голова.

Джулиан опять был очарован ее простотой и откровенностью. Ему стало легко, исчезла тяжесть в душе. Подойдя, он взял ее руки в свои и успокоил, сказав, что она может располагать им и рассчитывать на его понимание и поддержку.

Рэйчел взглянула на него с благодарностью. Ладони лорда Джулиана были теплыми, сулящими, волнующими. Она сама не могла понять, что ее тревожит. Может, она просто дрожала от сырости в старом помещении? В следующий миг она нашла объяснение своему беспокойству — она поняла, что они не одни. У порога стоял Стивен Гаррисон.

Они не слышали, когда он подошел, и теперь он просто стоял и глядел на них. Свет лился сзади, и Рэйчел не могла разглядеть выражение его лица. Но что-то в его неподвижности и молчаливости смутило ее. Словно она была в чем-то виновата, и Стивен имел право обвинять ее.

Она медленно отняла руку у Джулиана и услышала, как молодой лорд сердито задышал, тоже не сводя глаз со Стивена. Чтобы предотвратить стычку меж ними — что-то подсказывало ей, что эти двое явно не благоволят один к другому, — Рэйчел спешно произнесла:

— Я слушаю вас, мистер Гаррисон.

Он чуть кивнул:

— Могу я поговорить с вами, мисс?

Она знала, о чем он начнет расспрашивать. Опять допрос, и опять она будет вынуждена лгать. Сейчас она даже пожалела, что ей придется оставить Джулиана ради Стивена, и это удивило ее. Разве еще недавно она не замирала от счастья при одной мысли о встрече со Стивеном? Теперь же она охотнее осталась бы с Джулианом — таким красивым, обходительным и нежным. А Стивен… она не хотела говорить с ним. Ей нечего было ему сказать. Она почти жаждала, чтобы он уехал.

Они остановились возле подстриженного тиса, у ступеней лестницы часовни. Рэйчел подняла на Стивена глаза, измученные, несчастные, усталые. Глаза старой женщины на юном личике девочки. Полковник не выдержал ее взгляда и повернулся в сторону противоположного фасада замка, за которым, у служб, виднелись фигуры пришедших на работу поденщиков. Они не спешили браться за дела, стояли, сбившись кучками, — им, видимо, уже стало известно про Джека. Стивен понимал их волнение и страх: люди гибли в замке слишком часто! Это кого угодно выведет из равновесия, особенно если учесть, что все смерти оставались загадками. Но у него уже сложилось свое мнение о тайне Сент-Прайори. И сейчас, почти машинально задав девушке пару вопросов: когда-де она в последний раз видела Джека Мэррота живым, не заметила ли чего-либо странного в его поведении, он вдруг повернулся прямо к ней и, словно с усилием, заставил себя поглядеть ей в глаза.

— Зачем вы таитесь от меня, Рэйчел? Почему не расскажете обо всем? Вам ведь есть что мне сказать, не так ли?

Рэйчел уже успела взять себя в руки. Лицо ее словно окаменело.

— О чем вы, сэр?

— О тайне Сент-Прайори. Ведь в замке есть какая-то тайна, не так ли? Все о ней знают, но упрямо молчат. И вы, и леди Элизабет, и Ева, и слуги… Я же, пытаясь вам помочь, будто натыкаюсь на какую-то стену. Я словно становлюсь вашим врагом со своими вопросами. Что ж, если вы хотите, я прекращу их и уеду. Не буду вмешиваться. Этого ли вы хотите? Я ведь вижу, что вам нужна помощь, и готов ее предложить. От всего сердца. Ибо я ощущаю, как вам тяжело, мисс. Почему же вам не обратиться ко мне? Вы знаете меня достаточно хорошо, я близок вашей семье, почти что один из вас. Так к чему все эти тайны, Рэйчел?

Ее губы по-прежнему были твердо сжаты. Лишь чуть участившееся дыхание указывало, как она напряжена. Однако Стивен понял, что она ничего не скажет. Он вздохнул:

— Что ж, я уеду. Вести следствие сейчас бессмысленно. Вы будете по-прежнему твердить, что опять случился несчастный случай, что Джек был неосторожен и эти ужасные псы…

— Так и было, — спокойно и твердо произнесла девушка.

Стивену стало грустно. И очень жаль ее. Он сказал, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче:

— Если вы пожелаете, я пришлю охрану из отрядов ми лиции в замок. Вы расположите их, как сочтете нужным.

— Благодарю, не надо, — торопливо молвила Рэйчел и даже словно испугалась.

Но Стивен попробовал еще раз. Ему совсем не хотелось настаивать, но он сделал это, стремясь исполнить свой долг. В замке небезопасно, уверена ли Рэйчел, что им не понадобится помощь? Ибо, хоть Рэйчел и сильная женщина, но сейчас замком словно завладел какой-то злой дух.

Губы девушки сложились в презрительную гримасу.

— Чтобы избавиться от злых духов, надо прокурить в помещениях кориандром и смесью укропа. Однако я не знала, что вы столь суеверны, мистер Гаррисон. И почему, интересно, вы обсуждаете это все со мной, а не переговорите, например, со своей невестой? Или с более пожилой и рассудительной леди Элизабет? Или с дядюшкой Энтони?

Она дерзила, значит, нервничала, и невозмутимость Стивена являла разительный контраст рядом с беспокойством девушки.

— Я говорю с вами, мисс Рэйчел, лишь потому, что отдаю отчет, что именно вы являетесь настоящей хозяйкой в Сент-Прайори.

Тогда она пожала плечами:

— Боюсь, вы преувеличиваете опасность. К тому же вскоре должен приехать отец, и тогда, думаю, все недоразумения решатся сами собой.

— Дай-то Бог, — согласился полковник. — Но разве до его приезда вы можете поручиться, что беды минуют сей кров?

— По-моему, леди ясно дала понять, что не нуждается в вашей помощи! — раздался рядом голос Джулиана Грэнтэма. Он появился со стороны часовни, откуда, должно быть, мог слышать их разговор.

Стивен ответил ему спокойным взглядом: лицо его было невозмутимым, не выражало ни смущения, ни гнева.

— Что ж, я вижу, в Сент-Прайори есть джентльмены, которые позаботятся о вас. Я же прошу позволить мне откланяться.

Он надел шляпу:

— Принесите от моего имени извинения вашим близким, что я отбыл не простившись.

Рэйчел с Джулианом смотрели, как он прошел в сторону конюшен и вывел своего вороного. Поденщики было приблизились к нему, но он ограничился двумя-тремя фразами и вскочил в седло.

Рэйчел стало не по себе, когда он исчез за деревьями. Ей ведь в самом деле нужна была помощь, которую она не смела попросить. Но теперь рядом с ней находился лорд Джулиан. Она поглядела на него, и ей стало легче от его улыбки, от нежности в его взгляде. Она уже поняла, что нравится ему, и это слегка вскружило ей голову. Тем не менее она не осталась с ним и, сославшись на дела, ушла.

Джулиан не удерживал ее, ибо как раз в этот момент увидел Еву. Она явно торопилась и почти пробежала к конюшням, на ходу надевая шляпу. Красавица просто проспала, и ее личико было даже еще чуть припухшим со сна. На Джулиана она глянула лишь мельком, чуть кивнула и, прикрикнув на поденщиков, чтобы приступали к работе, исчезла в проеме дверей конюшни. Но Джулиан пошел за ней. Ему необходимо было переговорить с Евой.

Она сама седлала лошадь и делала это с неожиданной для столь хрупкой леди силой и сноровкой. Уже застегивая подпругу седла, она заметила наблюдающего за ней Джулиана.

— Вам что-то угодно, сэр?

Тон был недовольный и вызывающий. По-видимому Ева уже поняла, что этот гость замка отнюдь не благоговеет перед ее чарами. Более того, он ее недруг.

— Угодно, — спокойно ответил Джулиан.

Он сам удивился, отчего он так равнодушен к красоте этой прелестницы. Рэйчел рядом с ней казалась явно грубее. А эта — само очарование. Прелестная лисья мордочка точеный носик, ямочки на щеках, длинные ресницы словно подчеркивают лукавый разрез глаз. Но Джулиану все в ее облике казалось лживым, наигранным, полным притворства. Лиса, хитрая и коварная женщина. Однако он достаточно опытный охотник, чтобы понять это.

— Мне ведь все ведомо о вас, леди Ева.

Она вздрогнула, даже словно чуть испугалась, но лишь пожала плечами в ответ.

— Да ну?

— Именно так, миледи. Если мой спутник ослеплен вашими чарами, то я вижу вас насквозь.

Она глядела на него странным, давящим взглядом.

— Что вы собираетесь делать?

— Для начала я предупрежу мистера Трентона о ваших планах. О вашей охоте на него. Ведь вы выбрали его своей добычей и идете на него, как хищный зверь по следу.

Она спокойно проверила седло:

— Похоже, вы заблуждаетесь. Мы уговорились с мистером Трентоном, где встретимся, и я сейчас просто спешу к нему.

Она уже взяла лошадь под уздцы, когда Джулиан вдруг сильно схватил ее за запястье и развернул к себе:

— Не советовал бы вам играть со мной, мисс Ева! Ведь мы оба знаем, кто такой мистер Трентон, и я могу доказать ему, что ваш интерес к нему не случаен. Когда я открою ему глаза на ваши козни, так ли уж благосклонно он будет принимать ваши знаки внимания?

Выражение на лице Евы менялось, как блики на поверхности воды: страх, удивление, гнев, злость, насмешка. Потом она так резко вырвала у него руку, что ее лошадка испуганно фыркнула и попятилась. Но Ева удержала ее. Она рассмеялась неприятным, злым смехом, ее глаза сузились, взгляд стал жестким.

— Не кажется ли вам, что вы много берете на себя, сэр? Вы всего лишь мой гость, но гость, которому я имею право в любой момент указать на дверь.

— В таком случае и мистер Трентон последует за мной.

— Вы уверены?

Она взглянула на него едва ли не кокетливо:

— Вы просто ревнуете меня к мистеру Трентону. Вы ревнивы, как жена на сносях, сэр. И это выглядит отвратительно.

— А по-моему, ревновать следовало бы не мне, а помощнику шерифа. Вот на ком вам бы следовало сосредоточить свое внимание.

Она спокойно пожала плечами:

— А это уже не ваше дело, милейший. Впрочем, я еду. Если вы будете меня удерживать, я подниму шум и обвиню вас в самых худших грехах. Скажу, что вы приставали ко мне. Посмотрим, понравится ли это мистеру Трентону. — И опять этот насмешливо-кокетливый взгляд.

Она спокойно направилась к выходу, а Джулиан едва не задохнулся от ее наглости. О, эта женщина способна на все. И самое ужасное, что она знает, что делает. Король, безусловно, примет ее сторону.

Ева уже садилось в седло, когда Джулиан, все еще кипя от негодования, вышел из конюшни.

В это время со стороны замка стали долетать крики, почти визг. Невольно и Джулиан, и Ева повернулись в сторону фасада замка. Потом Джулиан услышал, как Ева решительно произнесла:

— Ах, что бы там ни случилось!..

Она хлестнула по крупу лошадь и поскакала по аллее прочь. Джулиан ее понимал. Эта женщина поставила себе цель и будет идти к ней, несмотря ни на что. Какова чертовка!

То, что произошло, потрясло всех.

Кэтти, отоспавшись после макового отвара, направилась в сторону спальни леди Элизабет, которая тоже не спешила вызывать прислугу звоном колокольчика. Но завтрак был уже готов, дядя Энтони ожидал в трапезной, а его сестра словно бы и не торопилась приступить к излюбленному занятию — еде. Сонная служанка была даже благодарна ей за эту задержку. Позевывая и протирая глаза, она прошла в опочивальню миледи… и спустя мгновение вынеслась оттуда с округлившимися от ужаса глазами, вереща во все горло. Когда сбежались на крики, она ничего не могла произнести, ее лишь вырвало прямо на блестящий паркет.

Это был кошмар. Леди Элизабет Робсарт лежала на собственном ложе в луже крови с перерезанным горлом и выпотрошенными внутренностями, перемазанная кровью и покрытая перьями из распоротой подушки. Рэйчел едва не потеряла сознание, когда увидела все это, и еле смогла выйти из комнаты. В первый миг она едва не велела позвать Стивена, но сдержалась, вспомнив, что сама же отказалась от его услуг.

Однако послать за Стивеном все же пришлось. Позже, когда тело леди Элизабет уже привели в порядок и даже обрядили для погребения. В Сент-Прайори это делалось привычно быстро. Рэйчел спокойно отдавала приказания, всем своим видом стараясь не показать, как ей страшно. А ведь ей после того, как она переговорила со слугами и охранниками, стало по-настоящему страшно. Она все прислушивалась — не раздастся ли топот копыт Гаррисона. Рэйчел сама не знала, зачем так ждет его. Ибо уже понимала, что опять будет ему лгать. Девушка взвалила на себя тяжелейшую ответственность, велев всем, даже оторопевшему Энтони, скрывать, как умерла тетушка. У леди Элизабет просто остановилось сердце — так было велено говорить всем. Даже если Энтони был возмущен этим, то доводы Рэйчел, что это необходимо, дабы не порочить репутацию семьи, его убедили. Слуги прекрасно поняли госпожу, лишь Джулиан был мрачен, но и он согласился молчать.

Ближе к обеду прибыли Карл и Ева, безмятежные, счастливые, улыбающиеся. Потом Ева узнала, что случилось, и тихо осела без сознания на руки короля. Джулиан презрительно отвернулся. Эта лисичка была слишком сильна и хитра, чтобы вдруг проявить такую слабость. Она просто играла на жалости короля, как играла и потом, когда плакала и дрожала в его объятиях, казалась столь испуганной и беспомощной. Но в этот странный день даже то, что Ева так жалась к гостю замка, не вызвало ни у кого удивления. Все были слишком оглушены случившимся, сбиты с толку, напуганы.

Стивен прибыл ближе к вечеру. Рэйчел чувствовала, что не в силах глядеть ему в глаза. Однако когда Энтони Робсарт попросил полковника прислать в замок своих людей, она решительно отказала. Пожалуй, это было единственное, в чем проявилась ее воля. В остальном она была молчаливая, словно оглушенная. Энтони же теперь, когда оказался старшим в семье, наоборот, решительно взял все в свои руки. Он отдавал краткие и точные указания, провел отпевание, достойное леди Элизабет Робсарт, прочитал проповедь о тщете всего земного и даже успокоил пытавшихся разойтись поденщиков — от них постарались скрыть, как умерла старая леди, но все же кое-какие слухи просочились и изрядно всех напугали. Энтони сумел все уладить, он долго говорил с ними, путано и туманно, чем совсем очаровал и подчинил простолюдинов. Он ходил по замку как хозяин.

Стивен ни во что не вмешивался и услал двоих приехавших с ним людей, так ничего им не сообщив. Ева при нем держалась со скромным достоинством, даже не льнула больше к Карлу. Но ночью Джулиан слышал, как король покинул свою комнату и тихо прошел по коридору. Он даже зубами скрипнул с досады. Как же! Пошел утешать на ложе свою нежную Линдабарду, целовать ее заплаканные лживые глаза. У Джулиана даже мелькнула мысль разрубить махом этот узел — пойти и провести в комнату любовников Стивена Гаррисона. Он все же сдержался: что бы ни происходило, он должен прежде всего думать о безопасности короля и не привлекать к нему лишний раз внимания парламентария Гаррисона.

Следующие два дня прошли на удивление спокойно, если учесть, что все словно старались не выказывать своего страха. Зверское убийство Элизабет Робсарт потрясло всех Даже сильнее, чем гибель Джека, — если смерть слуги хоть как-то можно было объяснить, то убийство Элизабет выглядело загадочным и ужасным. Обитатели замка косились Друг на друга, но молчали. Кем-то произнесенная фраза, что-де, когда прибудет барон Робсарт, все выяснится, почему-то сразу прекратила все вопросы и догадки. Стивен ви-Дел, как сестры понимающе переглянулись, словно вздохнули с облегчением, и это его еще более опечалило. Похоже, они знали, в чем дело, но если и казались взволнованными, то явно не собирались посвящать его в свои мысли. Они не желали принимать от него помощи.

Энтони Робсарт держался даже спокойно, а гости были поглощены тем, что утешали женщин: Трентон — Еву, а Джулиан — Рэйчел. Пожалуй, только эти двое мужчин были по-настоящему встревожены и терялись в догадках. Но даже они не требовали, чтобы Гаррисон начал следствие. Они с охотой поддержали членов семьи, что расследование следует отложить до прибытия барона, и согласились с общим решением скрывать до времени, что Элизабет Робсарт погибла не своей смертью. Ева сама переговорила со Стивеном, попросив скрывать трагическую и непонятную кончину тети. Он был удивлен просьбой, но согласно кивнул. Что ж, раз никто не желает, чтобы был найден настоящий убийца, то и он, Стивен, не станет навязывать им своей воли. Он уехал, сказав напоследок, что всегда поспешит к ним, если понадобится помощь.

Несмотря на мрачную атмосферу, царившую в Сент-Прайори, все остались довольны его отъездом. Карл по-прежнему не расставался с Евой. Рэйчел была молчалива и задумчива, предоставив управляться со всем дяде Энтони. Порой она странно поглядывала на него. Он как-то сразу изменился, а теперь выглядел едва ли не довольным. Рэйчел сторонилась его, общаясь лишь, когда это было необходимо.

Джулиан проводил время по-своему — то уезжал кататься верхом, то одиноко бродил по замку или удалялся в парк. Его не останавливало даже то, что погода испортилась и теперь все время моросил мелкий октябрьский дождь. Один раз, прогуливаясь вдоль стены парка, он обнаружил в ней ту небольшую калитку, сквозь которую когда-то прошла Рэйчел. Калитка и самом, деле не запиралась, и Джулиан отметил, что это хорошо, ибо им с королем всегда необходимо иметь запасной выход.

Промокший до нитки, он возвращался в замок, старательно обходя руины у озера. Порой он подавлял в себе желание пойти к ним, ибо его влекло туда, но едва он приближался, как начинал испытывать безотчетный, почти животный ужас. Словно чем-то веяло от этих старых камней — чем-то жутким, от чего перехватывало дыхание и леденела кровь.

Джулиан возвращался в замок, а там теперь царил преподобный Энтони, словно после сестры и в отсутствие лорда Дэвида он стал полноправным господином. Один раз, идя по коридору, Джулиан слышал, как служанка Долл говорила Ребекке Шепстон:

— Нашего пресвитера раздуло от важности, как корову от мокрого клевера.

Джулиан невольно улыбнулся. До чего же меткое сравнение! Действительно, маленький, сухонький Энтони Робсарт сейчас словно казался выше, он вышагивал с гордо поднятой головой, для важности опираясь на посох убитой сестры, и даже стал будто дороднее: изо всех сил выпячивал живот, силясь придать себе больше солидности. Он устроил кое-какие изменения в замке: руководил перестановкой мебели, велел поменять портьеры, заставил челядь провести генеральную уборку, натереть всю мебель воском и вымыть полы. Для этого он пригнал в замок целый отряд помощников, заявив Рэйчел, что желает увеличить штат прислуги. Девушка во всем уступала желаниям дяди, то тут она осталась непреклонна. Она согласна, чтобы днем в замке находились чужие, но к вечеру требовала, чтобы посторонние покидали его пределы.

Ева ни во что не вмешивалась, она уделяла внимание лишь Карлу. Они то сидели в каком-нибудь укромном уголке, то прогуливались рука об руку по галереям замка, то уходили гулять или кататься верхом — приличия соблюдались, и они никогда не выезжали вдвоем: всегда сначала Карл, затем Ева, или наоборот. Даже непогода не останавливала их. За трапезой они вели себя не менее откровенно, особенно Ева. Она то и дело заговаривала с королем, брала его руку в свои, следила за ним поверх бокала, а он в свою очередь пил за ее здоровье. И все это на глазах удивленной Рэйчел и под гневными взглядами исподлобья преподобного Энтони. Джулиан был молчалив. Порой он, словно с изумлением, замечал, что Ева и в самом деле кажется безмерно влюбленной, а Карл так и загорался при одном взгляде на нее. Тогда Джулиану становилось горько, он садился на лошадь и уезжал на равнину под струи дождя, словно стараясь остудить свой гнев.

Но у Джулиана нашлись и другие заботы, и они оказались необыкновенно приятными. Рэйчел Робсарт. Она очень нравилась ему. Порой после ужина, когда девушка позволяла себе немного отдохнуть от дел, присаживалась с вышиванием у камина, он располагался рядом, и они вели долгие спокойные беседы. Рэйчел была девушкой разумной и начитанной, у нее на многое имелась своя точка зрения, и Джулиану было интересно с ней. К тому же она обладала удивительным достоинством и стыдливой сдержанностью, которые так красили ее. Джулиан находил ее восхитительной. Порой даже он с охотой вникал в ее дела, выслушивал ее заботы. Один раз девушка сокрушенно пожаловалась, что пропал один из мушкетов, что украшали стену холла.

— Как это пропал? — удивился лорд.

— Это старинное пороховое оружие, дорогой фитильный мушкет из Австрии, на котором стояло клеймо мастеров Годль. Его ствол украшала серебряная насечка, а приклад отделан инкрустацией из перламутра и жемчуга. Мушкет был очень красив, наш отец любит дорогое оружие. Я точно помню, где он висел в холле: на стене, слева от одной из латных фигур у дверей. Там есть и другие мушкеты, старинные кулеврины и пистолеты с самыми современными колесцовыми курками. Поэтому я не сразу и заметила исчезновение этого мушкета.

Джулиан пожал плечами:

— Его просто убрали в другое место, и все. Вы спрашивали преподобного Энтони? Он ведь сейчас так стремится все переделать.

Девушка говорила, что справлялась у дядюшки, но тот лишь раздраженно отмахнулся. Она расспросила всех слуг. Кто-то сказал, что последний раз оружие снимали со стен, когда леди Ева три дня назад затеяла стрельбу по голубям. Поэтому она спросила и у Евы, но сестра ответила, что оружие осталось тогда у Джека Мэррота и это он должен был вернуть его на место.

Джулиан и Рэйчел умолкли, почувствовав некоторую неловкость. У Джека уже нельзя было ничего спросить. Рэйчел украдкой бросила взгляд на Джулиана. Его глаза были задумчивыми, почти отрешенными. Потом он повернулся к ней, заметил, что уже поздно, и, пожелав спокойной ночи, удалился.

Когда он уходил, Рэйчел долго глядела ему вслед. Если днем, следя за прислугой, погруженная в лихорадочные хлопоты по дому, работу на маслобойне и в кладовой, она почти не вспоминала о галантном госте, то эти вечера, когда дождь стучал в окно и тихо потрескивали поленья в камине, будили в ее душе романтические настроения. Ей нравился Джулиан, он был так красив! Однако чувствовалась в нем какая-то отстраненность, которая и пугала, и влекла к нему; он был человек из другого, незнакомого ей мира — много повидал, сражался в боях, вел совсем иную жизнь. Он в самом деле заинтересовал Рэйчел, но главное, благодаря ему она не так тосковала о Стивене. Невольно девушка сравнивала двоих мужчин, пытаясь разобраться в своих чувствах к одному и другому. Рэйчел давно была уверена, что любит Стивена Гаррисона и хочет быть с ним, но ее всегда смущало, что, помимо возвышенных чувств, она еще и желает его столь страстно, что это порождает в ее душе стыд и муку.

С Джулианом все было иначе. В нем ощущалась некая таинственность, и это интриговало Рэйчел. Однако того физического влечения, какое она чувствовала к Стивену, он не вызывал. Он был мил и предупредителен, и ей было с ним спокойно. Возможно, потому что он так сдержан и благовоспитан. Хотя и Стивен порядочный человек, но с ним, в отличие от Джулиана, Рэйчел испытывала так шокировавшее ее желание совратить его. Видимо, оттого ее отношение к жениху сестры было таким бурным, а к Джулиану — приятным и ни к чему не ведущим. Она замечала, что нравится ему, и это приятно льстило ее самолюбию.

Днем Джулиан едва обменивался поклонами с Рэйчел. Днем он думал о другом: о короле и Еве. Джулиан понимал, что такие женщины, как эта рыжая лиса, чувствующие влечение к мужчине, сами притягивают его. Меж ними возникает особая связь. Он утешал себя тем, что, чем больше Карл утолит свой плотский голод с Евой Робсарт, тем скорее она ему прискучит. Ведь не говорил же он более о своих планах насчет брака с ней. Смущало Джулиана нечто другое. Карл выглядел не просто влюбленным — счастливым. С Евой он наслаждался близостью к природе и отсутствием церемонности. А главное, он был уверен, что она не догадывается, кто он, и его самолюбие было польщено тем, что она полюбила в нем не короля, а человека. И выбрала его, когда рядом такой красавец, как Джулиан! Лорд Грэнтэм начинал буквально кипеть от гнева, едва король со счастливым лицом говорил ему об этом. Но едва он пытался разуверить короля, тот начинал смеяться, пожимал плечами и уходил. Ох уж эта его черта характера: верить лишь в то, во что сам желаешь!

К вечеру третьего дня Джулиан попытался решить все проблемы, заведя за ужином разговор, что они, наверное, уже в тягость хозяевам, так как изрядно загостились, и им пора уезжать. Карл лишь вопросительно поднял бровь и поглядел на спутника истинно королевским взором — властно и беспрекословно. Когда Ева стала уверять, что они нужны в Сент-Прайори, в их поддержке здесь так нуждаются, король с охотой принял ее предложение остаться.

Глядя на Карла, Джулиан внутренне негодовал. Казалось, этот коронованный юнец забыл все на свете: своих сторонников и клятвы вернуть престол, все еще опасное собственное положение, когда малейшего подозрения будет достаточно, чтобы его схватили и отправили на плаху. Когда вечером Карл с насмешкой напомнил, не забыл ли лорд Грэнтэм, что именно в Сент-Прайори им надлежит ждать известий от лорда Уилмота, Джулиан промолчал, ибо уже не верил в благие намерения Карла Стюарта.

Оставалось лишь надеяться, что гонец от Уилмота прибудет со дня на день, и тогда Карлу все же придется вспомнить о возложенных на него Богом обязанностях. Но прибыл не гонец. В Сент-Прайори приехал сам лорд Дэвид Робсарт.

Это случилось в сырой ветреный полдень, когда Карл только вернулся с верховой прогулки с Евой, а Джулиан, как обычно, где-то отсутствовал. Король только сменил одежду и поправлял неказистый полотняный воротник, когда его внимание привлекло некое оживление в замке и шум. Пригладив непокорные кудри, он вышел из комнаты и, дойдя до окна в конце сводчатого прохода, выглянул во двор.

Что-то сразу подсказало ему, кто приехал. Охватившее его волнение словно заставило оцепенеть: он лишь стоял и смотрел, как к крыльцу подъезжает несколько громоздкий, но внушительный экипаж — черный, блестящий, с красными спицами колес и красной упряжью четверки темно-гнедых лошадей.

Потом дверца с ярким гербом Робсартов отворилась, откинулась ступенька и показалась нога в изящном сапоге желтой кожи с высоким каблуком. Лорд Робсарт вышел легко, почти молодцевато, даром что ему было уже за пятьдесят. Сверху из окна король видел лишь невысокого полноватого мужчину в роскошном одеянии, лицо которого скрывала широкополая шляпа с пышными завитыми перьями. Тем не менее он узнал его: он хорошо помнил элегантного, красивого лорда, перед которым когда-то стояла на коленях его надменная мать.

Во дворе поднялась суматоха. У ног лорда вертелись спаниели, прибежали поденщики, которые падали перед лордом на колени, стремясь поцеловать край плаща, прильнуть к руке в перчатке. Потом через двор пробежала Рэй-чел. Карлу показалось, что она сейчас кинется к отцу на шею, но девушка сдержалась и присела в почтительном реверансе, подставив родителю лоб для поцелуя. Появился и преподобный Энтони. Рядом с невысоким братом он вдруг стал казаться меньше, сжался; куда и подевалась его горделивая надменность — приблизился семенящей походкой, что-то говорил. Только что оживленный лорд Робсарт замер, слушая брата, плечи его поникли. Карл почему-то понял, что Энтони поспешил сообщить ему о кончине сестры. Видимо, письменного извещения барон еще не получил.

— Чарльз!..

Король оглянулся. В сводчатом проеме коридора стояла Ева. Она медленно приблизилась, взволнованная, почти испуганная.

— Отец приехал, — вымолвила она побледневшими губами. Все еще в амазонке — в темной, по случаю траура по тете; волосы в беспорядке развились после прогулки и спутанными прядями свисали вдоль щек. Ева была в таком смятении, что в кои-то веки не удосужилась позаботиться о своей внешности. — Отец приехал, — вновь повторила она, и в голосе ее не чувствовалось ни оживления, ни радости. Скорее безысходность. — Я не знала, что он прибудет так скоро.

Она смотрела на него виновато и беспомощно. Карл вдруг почувствовал, сколь огромная пропасть разделяет их. Он — беглый король, за голову которого обещана немалая награда, и она, дочь республиканца, от воли которого зависит дальнейшая его свобода, даже жизнь. Возможно, осознав это, Карл произнес даже суше, чем хотелось бы:

— Так в чем дело, миледи? Идите встречайте его.

Она смотрела на него, словно ожидала какого-то знака, совета. Но он молчал, и Еве пришлось действовать самой. Глубоко вздохнув, она собралась с духом, взяла себя в руки и сказала уже спокойнее:

— Я думаю, не очень желательно, чтобы барон Робсарт встречался с вами. Вы ведь роялист, а у моего отца нюх на приверженцев короля. Поэтому, каковы бы ни были на данный момент политические настроения отца, лучше будет, если вы с ним не встретитесь. Скажитесь больным. Лорд Робсарт редко когда задерживается в Сент-Прайори более чем на день-два. Так что встречи можно будет избежать. Вы останетесь у себя, лорд Грэнтэм сошлется на то, что у вас что-нибудь опасное — грипп, ангина, болотная лихорадка, — все, что угодно. А сам встретится с отцом и извинится за вас.

Теперь она говорила уверенно, твердо. И Карл, который за личиной сдержанности скрывал подлинную панику, с охотой подчинился ей. О том, что Ева старалась скрыть от отца только его, но совсем не заботилась, что Робсарт распознает роялиста в Джулиане, он тогда не подумал. Эта мысль пришла позднее, когда он уже лежал в постели, всеми силами симулируя болезнь. Но когда наконец появился лорд Грэнтэм и Карл поведал о своих сомнениях спутнику, Джулиан не обратил на слова короля ни малейшего внимания, словно знал, что так и должно было произойти. Наоборот, в кои-то веки, он восхитился сообразительностью Евы, сказав, что им следует слушать ее и лучше, если он один предстанет перед Робсартом, благо тот никогда его не видел и не сможет узнать.

— А не лучше ли нам сбежать прямо сейчас? — взволнованно спросил король. — Просто сесть на коней и уехать?

Джулиан отвернулся, пряча довольную улыбку. Что ж, хоть в минуту опасности король не особо обременял себя рассуждениями о разлуке с Евой. Но когда он повернулся, лицо ее осталось невозмутимым.

— Это лишь вызвало бы подозрения, сир. Я сам предстану пред светлые очи барона Робсарта и один буду играть роль сторонника Кромвеля. К тому же нам следует быть в замке до появления гонца от Уилмота. Ведь если Робсарт покинул Саутгемптон, Уилмоту это должно быть известно, и он ускорит события. Так что пока старательно болейте, Ваше Величество, и предоставьте все улаживать мне. Думаю, мы сможем справиться и с этой ситуацией.

Однако когда ближе к вечеру он вернулся, то уже не был настроен столь оптимистично. Поначалу все шло, как нельзя лучше: Робсарт провел много времени в часовне у могилы сестры, долго о чем-то беседовал у себя в башне с дочерьми, потом и вовсе не выходил, словно не интересовался своими гостями. Но, видимо, он послал за Стизеном Гаррисоном, тот прибыл, и именно Стивен представил Грэнтэма лорду Дэвиду. Он же поведал и о том, что Грэнтэм и Чарльз Трентон спасли его дочерей от разъяренной толпы в Уайтбридже. Черт бы побрал любезность этого «круглоголового»! Ибо теперь Робсарт намерен навестить заболевшего Трентона и выразить ему, как и недавно Джулиану, свою беспредельную признательность.

— Видимо, нам все же придется спешно покинуть замок, — мрачно констатировал Джулиан.

— Не стоит, — ответил король, задумчиво поглаживая бородку.

Джулиан глядел на него удивленно и взволнованно, и Карл пояснил свои мысли. Лорд Дэвид Робсарт видел в последний раз его, Карла, еще совсем юнцом, мальчишкой с длинными локонами и нежными, как у девушки, щеками. Узнает ли он его теперь, когда он стал сильным рослым мужчиной, лицо которого столь изменяла борода и стриженые волосы. Ведь Элизабет Робсарт, которая встречалась с Карлом гораздо позже барона, ничего не заподозрила.

— Я в этом не уверен, — угрюмо буркнул Джулиан. — Ну да что теперь судить об этом. Дама мертва — и мир ее праху. А вот лорд Робсарт — у него цепкий взгляд воина и моряка. Он словно пронзил меня, пока на устах были любезные фразы и изъявления благодарности. Я очень опасаюсь этого человека.

Какое-то время они молчали, понимая, что попали в безвыходную ситуацию. Они не могли уехать, не вызвав этим подозрений, но и оставаться было опасно.

Легкий стук в дверь отвлек их внимание. Пришла Ева, более спокойная и уверенная в себе. На Джулиана она глянула лишь мельком и обратилась к королю. Не смущаясь присутствием постороннего, она села подле короля, почти прильнула к нему, обволакивая его ароматом духов, своим теплом и нежностью. Она говорила, что все не так уж плохо, как ей показалось вначале. Отношения отца с Кромвелем сейчас хуже некуда, отец покинул свои дела в Саутгемптоне из-за разногласий с Нолом. Так что даже если он и заподозрит, что его гость из противоположного лагеря, то не выдаст его.

— Но ваш отец может пожелать поправить свои дела, — начал Джулиан, — захочет выслужиться, проявив свою верность лорду-протектору тем, что выдаст беженцев из-под Вустера.

Ева поглядела на него потемневшими от гнева глазами:

— Сударь, слово «выслужиться» подходит к лорду Роб-сарту не более, чем к вам слово «клоунада». И речь идет не о стремлении моего отца поправить свои дела за счет заискивания перед господином Молчание, а о том, что лорд Роб-сарт не желает быть марионеткой в его руках. Он недоволен Оливером, его ужасает положение дел в Англии, и он полностью разочарован властью парламента. Однако если вы чего-то опасаетесь…

Она заговорила о том, что будет лучше, если не Робсарт придет к мистеру Трентону, а сам гость изъявит желание спуститься к вечерней трапезе, где в обширном помещении столовой будет полутемно, ибо она позаботится, чтобы на столе не горели свечи, а освещение исходило только от камина, к которому Чарльз Трентон сядет спиной, если не хочет быть узнанным.

Ева ни единым словом не дала понять, что понимает, как опасна встреча Карла и ее отца, прошлась по самой грани, ничем не проявив, что понимает истинный смысл происходящего. Джулиана даже восхитило ее умение вести интригу. Все ведь было столь очевидно! Почему же король остается слеп? К своему огорчению, Джулиан видел, что Карл опять попал под очарование Евы, верит ей и считает ее план вполне приемлемым.

В отношении полумрака Ева сдержала обещание. В трапезной, куда они пришли к ужину, горел лишь камин. Приглушенность освещения оправдывалась трауром по смерти леди Элизабет. Все были в черном, так что офицерская, светло-песочного цвета куртка Стивена выглядела единственным светлым пятном. Они даже не сразу увидели барона, восседавшего в кресле у стены. Он поднялся поприветствовать их, и Карл поспешил встать спиной к камину, чтобы на лицо не падал свет. Держался он спокойно, негромко отвечая на выраженную благодарность Робсарта.

Поначалу, глядя на лорда Сент-Прайори, король подумал лишь о его удивительном сходстве с портретом, виденным им ранее. У него было горделивое, аристократическое лицо, немного печальное, немного надменное, может, чуть презрительное из-за капризной формы верхней губы, выглядывавшей из-под аккуратно подстриженных усов. К своему удивлению, Карл отметил, что барон Робсарт и Ева очень схожи меж собой. Портрет этого не передавал, а в воспоминаниях Карла Робсарт всплывал некоей туманной и более молодой фигурой. Теперь же перед ним был полный невысокий мужчина, но с прекрасной осанкой и отличной военной выправкой: чувствовалось, что этот человек привык повелевать. Так что даже королю не составляло труда держаться перед ним почтительно и скромно. И еще было в нем нечто, на чем Карл заострил внимание — прическа Робсарта. Карл был удивлен тем, что барон Дэвид Робсарт, этот лорд-парламентарий, приверженец пуританина Кромвеля, так явно копировал прическу казненного короля. Как и у Карла I, его белокурые, чуть золотистые волосы были завиты высокой челкой надо лбом, слегка разделенной прямым пробором, а по бокам спускались волнистыми прядями и крупными локонами ложились на плечи. А бородка-эспаньолка меж нижней губой и подбородком была совсем как у Карла I! Да и одет он был в духе времени казненного короля. Черного бархата куртка шведского покроя с короткой талией и с широкими разрезными рукавами, отложной вандейковский воротник из тонких кружев, складчатые пышные штаны из переливающейся ткани, сапоги на высоком каблуке с широкими голенищами и квадратными носами. Во всем его облике звучала вызывающая роскошь времен кавалеров монархии. Что это? Дань моде молодости или подчеркнутое отмежевание от пуританских традиций новых времен?

Карл вздохнул спокойнее, когда позвали к столу и его разговор с Робсартом прервался. Он занял, как и предполагалось, место спиной к камину. Похоже, Робсарт ничего не заподозрил, спокойно встав у кресла во главе стола. После краткой молитвы по пресвитерианскому обычаю все приступили к трапезе. Барон ел с аппетитом, но не спеша, и Карл нашел, что ему нравятся манеры хозяина замка.

Это был странно тихий ужин, проходивший словно в неловком молчании, прерываемом одними «прошу вас», «вы очень любезны» и «не желаете ли отведать». Чувствовалось некое напряжение. Робсарт был словно не вернувшимся домой главой семьи, а важным гостем, перед которым все робеют. Ева порой внимательно поглядывала на отца. Ее место было подле Стивена, но они с женихом едва ли обмолвились парой фраз и сидели, словно чужие. Карлу показалось, что Робсарт наблюдает за ними, иногда хмурясь. Однако Стивен был единственным, к кому барон обращался за ужином, и полковник отвечал спокойно и без напряженности, один раз даже вызвав ответом улыбку лорда. Карл отметил, что Гаррисон нравится Робсарту, и почему-то ощутил грусть. Лорд Дэвид явно будет рад иметь полковника зятем.

Рэйчел казалась особенно печальной, а так как она сидела как раз напротив Карла и была освещена отблесками камина, у короля создалось впечатление, что ее глаза даже красны, словно после слез. Неужели эта милая девушка вызвала чем-то неудовольствие отца? Или что-то в его решениях так огорчило ее? Карл вспомнил, как радостно она кинулась навстречу отцу, и, поняв, что, видно, эта встреча не принесла ей ожидаемого, даже расстроился за нее.

Энтони Робсарт был единственным, кто пытался завязать разговор. Он все не желал сдавать своих позиций и хотел продемонстрировать свое влияние в семье, но делал это не лучшим способом. Постоянно напоминая Робсарту о трагической кончине сестры, он твердил, что не стоит печалиться о смерти праведницы, ибо сказано, что праведники, умирая, лишь покидают юдоль скорби. При этом он беспрестанно цитировал текст Писания.

Робсарт порой поглядывал на него отнюдь не любезно, словно приказывая умолкнуть. Но преподобный не унимался.

— Все мы в тоске, — вздыхал он и возводил очи горе, — все, как евреи, вышедшие из Египта, бредем по суровой пустыне и терпим всевозможные бедствия и лишения, пока Богу Израиля не будет угодно указать нам землю обетованную.

Робсарт мрачно глянул на разглагольствующего брата поверх бокала:

— Вот что, братец: если тебе угодно сказать что-то конкретное, то лучше перестань говорить на еврейском и переходи на добрый английский язык.

Карл невольно улыбнулся и вдруг отметил, что ему симпатична прямота барона. Тут он поймал на себе его пристальный изучающий взгляд и даже поперхнулся от волнения. Синие, проницательные глаза лорда, казалось, пронзают его насквозь.

К десерту разговор все же оживился. По крайней мере, лорд уже не был столь замкнут. Он говорил, что прислуги в Сент-Прайори и в самом деле весьма мало и он привез с собой несколько человек, которым вполне доверяет; их следует зачислить в штат челяди. Также он подберет еще нескольких человек из местных жителей, с которыми предварительно ознакомится и обсудит их достоинства. Обращался барон в основном к дочерям и Стивену. Энтони сидел молча, нервно теребил салфетку и был явно задет, что брат столь откровенно его игнорирует. Обычный домашний разговор, где никто не спешил развлекать гостей. И все же король нет-нет да и ловил на себе взгляды барона. Непроизвольно он стал нервничать, уронил ложку, и, забывшись, поднял ее до того, как подошел слуга. Словно ища помощи, он поглядел на Джулиана. Тот был напряжен и так бледен, что это было видно и в полумраке. Карлу стало еще более не по себе. Не выдержав, он первый поднялся, сказал, что все еще чувствует себя неважно и просит присутствующих его извинить. Он весь похолодел, когда барон задержал его:

— Одну минутку, мистер Трентон. Я бы хотел переговорить с вами.

Карл просто стоял и глядел на него. Краем глаза он заметил, что Ева тоже встала, окликнула отца, стремясь завладеть его вниманием, но говорила какие-то обрывки фраз, ничего конкретного, пока Робсарт жестом не велел ей сесть.

И тут раздался спокойный, почти властный голос Джулиана:

— Прошу прощения, милорд, но и я хотел бы к вам обратиться. Дело мое, как полагаю, достаточно важное, чтобы я рассчитывал на ваше внимание.

Он поднялся и, подойдя к Робсарту, встал, как бы невзначай, между ним и королем.

— Я прошу руки вашей младшей дочери, леди Рэйчел Робсарт.

Воцарилась тишина, стало слышно потрескивание дров в камине.

Карл даже сел на прежнее место, не сводя глаз с Джулиана. Все присутствующие тоже молчали, словно не зная, что сказать. А ведь гость не произнес ничего из ряда вон выходящего: молодой красивый мужчина просил у главы дома соизволения обручиться с его младшей дочерью.

Король взглянул на девушку. Рэйчел тоже выглядела удивленной, потом коротко вздохнула и повернулась к Стивену, словно ожидала от него чего-то. Полковник молчал и выглядел откровенно мрачным. Встретившись глазами с Рэйчел, он попытался улыбнуться, словно стараясь подбодрить ее. Но это было лишь подобие улыбки, жалкая гримаса, в которой таилось что-то вымученное, несчастное. Потом он отвернулся.

Робсарт долго глядел на стоящего перед ним молодого человека:

— Несколько неожиданно, смею заметить.

— Неожиданно лишь в связи с вашим долгим отсутствием, милорд, — как ни в чем не бывало, не повышая тона, заметил Грэнтэм. — Я уже несколько дней живу в замке, общаюсь с Рэйчел Робсарт и могу сказать, что просто очарован ею. Леди Рэйчел девица на выданье, она свободна и находится в поре, когда девушке положено выходить замуж. Почему же я не могу стать подходящей партией для нее? Если она, конечно, не откажет мне.

Теперь все смотрели на Рэйчел. Она почувствовала это внимание, смутилась и опустила глаза. Рэйчел все еще выглядела растерянной, но Карл был готов поклясться, что она хочет улыбнуться. Когда она заговорила, голос ее звучал хоть тихо, но спокойно:

— На все будет воля моего отца.

Лорд Робсарт медленно встал.

— Все же это несколько неожиданно, — повторил он и взглянул на Джулиана. — Ваше имя, милорд, говорит, что вы человек состоятельный и хорошего рода. Однако я о вас не знаю почти ничего. Какие у вас доходы, планы, намерения? Кто ваши родители? Живы ли они и как отнесутся к этому сватовству?

— Они оба умерли, сэр. Я же достаточно взрослый человек, чтобы самому решать свою судьбу. И хочу связать ее с вашей дочерью.

— Это надо обсудить, — сказал барон.

— Согласен. Я в вашем распоряжении, сэр.

Теперь и речи не могло быть, что Робсарт отложит столь важную тему ради беседы с кем-либо другим. Он жестом пригласил лорда Джулиана в сторону, остальные вынуждены были откланяться.

Последней из покоев вышла Рэйчел, оглянувшись на сидевших у камина отца и Джулиана. Ей показалось, что отец благосклонно слушает претендента в ее супруги.

В коридоре ее обняли руки сестры.

— О, Рэч! Это так неожиданно, так чудесно! Он ведь нравится тебе, не правда ли?

Рэйчел была еще слишком поражена случившимся и лишь молча глядела на Еву. Та радостно улыбалась:

— Если быть откровенной, я скажу, что нахожу лорда Грэнтэма несколько резким и сухим. Однако и я вынуждена признать, что он очень красив. Если ты станешь миледи Грэнтэм!.. О, это звучит! Старинный род, громкое имя. Но что же ты молчишь? Уж не думаешь ли, что отец откажет? Да он просто права не имеет! Не хочет же он, чтобы ты увяла в этом проклятом замке только из-за того, что он в свое время совершил ошибку?

Она умолкла, испугавшись собственных слов, и оглянулась на темный сводчатый проход, словно опасаясь чего-то. Постепенно ее возбужденное состояние прошло. Сестры еще какое-то время сидели рядом в полумраке не разговаривая. Потом Ева встала и, не проронив больше ни слова, ушла.

Рэйчел осталась одна. Сидя на скамье в нише глубокого окна, она вглядывалась в темноту, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Разве она и в самом деле не находила Джулиана Грэнтэма красивым, приятным, обходительным? Почему же теперь она не испытывает радости? Может, от того, что все произошло слишком неожиданно? Хоть она и видела, что нравится ему, но Джулиан ни разу не признался ей в своих чувствах, не говорил, что относится к ней столь серьезно. Может, он поступал как должно, как положено истинному джентльмену, которому прежде всего надо заручиться согласием отца избранницы, а уже потом говорить с ней. Ее порочная, чувственная натура словно ожидала, что поначалу должны быть любовь, объятия, объяснения, а уже потом разговоры о браке. Видимо, она и в самом деле грешница, жаждущая чего-то иного, чем договор и достойный союз.

Она опять вспомнила мягкое ухаживание лорда Грэнтэма, их разговоры и то взаимопонимание, что сложилось между ними. Разве это не доставляло ей удовольствия? Однако сейчас Рэйчел поймала себя на мысли, что всегда замечала: сколь бы ни был любезен с ней лорд Грэнтэм, она почему-то чувствовала, что его беспокоит нечто другое и его истинные мысли и заботы находятся где-то далеко. Не потому ли его предложение явилось для нее такой неожиданностью? А может, она просто смирилась, что ей уготована участь старой девы, затворницы Сент-Прайори, помощницы отца, может, она сжилась с мыслью, что в ее жизни не будет ничего иного? Но будет ли? Отдаст ли ее отец за Джулиана, в то время как она так необходима ему здесь, когда она единственная, с кем он может разделить груз того проклятья, которое вынужден нести сам? Разве не сказал он ей это сегодня так печально и непреклонно, что она разрыдалась от безысходности и отчаяния? Избавление пришло столь неожиданно, но согласится ли отец? Сможет ли обойтись без нее? Не к легкомысленной же Еве ему обращаться за помощью?

Рэйчел постаралась представить, что отец, ее любящий отец, не захочет лишать ее счастья, даже если ее отъезд поставит перед ним кучу проблем. Ведь не может же он быть таким эгоистом, что бы ни говорила Мэг. Если он даст согласие… У Рэйчел дух перехватывало при мысли, как изменится ее жизнь. Тогда она покинет этот мрачный дом, уедет с красивым молодым мужчиной, который будет любить и оберегать ее, увезет далеко от всех тайн и проклятий Сент-Прайори, и там, вдали, она наконец обретет счастье, станет ему верной женой, хозяйкой в его поместье, матерью его детей… Ведь будут же у них дети, она так любит детей и хочет их иметь.

Все то, о чем Рэйчел не осмеливалась и мечтать, о чем не позволяла себе думать, вдруг представилось ей столь ясно, что она едва не рассмеялась от радости. О, теперь она почти опасалась, что отец все же откажет!

И все же где-то глубоко, у самого сердца, по-прежнему таилась боль.

— Стив, — прошептала она так тихо, что даже ее тень не услышала этого. И тут же приказала себе: «Не смей! Это не для тебя!»

В этот момент дверь наконец отворилась и появились отец и Джулиан. Сноп света из покоя осветил сидевшую в нише окна девушку. Они заметили ее, но, видимо, и ожидали встретить. Отец сделал ей знак, и она приблизилась.

— Итак, Рэйчел, я нашел предложение лорда Грэнтэма весьма достойным и приемлемым. Однако я не сказал окончательного слова, ибо не хочу пренебрегать твоим желанием.