Расколотое небо Талан Светлана

29. Катапультирование: Когда полет – это падение

Задняя часть грузового самолета откинулась, открывая плоскую землю с заплатами разнообразных зеленых оттенков. Фермерские районы какого-то штата Среднего Запада, которые были Чейз незнакомы. Она оглянулась на Пиппина, но тот смотрел куда угодно, только не на нее. И так было со вчерашнего дня.

Чейз чувствовала себя усталой после полуночного тренажерного загула. Когда после разговора с Кейлом она вернулась к себе в комнату, Пиппина там вообще не оказалось. И как только она попыталась лечь, так мысли об испытаниях вызвали у нее бессонницу. Она ушла в спортзал и запустила беговую дорожку на максимальную скорость. Пульс у нее ускорился, тело перешло в режим тренировки. Мышцы и движение. Усилие и пот.

Она сделала подъем дорожки самым крутым, ощущая, как горят ее икры. Она заставила себя думать не о Пиппине, а о скором приезде Торна. Как это ни странно, эта тема была не такой тяжелой. Каким Торн окажется теперь, спустя пять лет? Попытается ли он с ней говорить? Ответ ей подсказывал пульс. Торна интересует только дело. Он холодный и бездушный. Винтик в военной машине. Безразличный.

Она сорвалась. В буквальном смысле слова. Споткнулась и слетела с дорожки назад, тяжело рухнув на пол. В память об этом у нее остался темный синячище на колене. Ей хотелось укорить Пиппина, но тот заявился поздно в обществе Ромео, болтая по-французски.

И вот теперь ему от нее не улизнуть. Они пристегнуты внутри металлической капсулы, которую Адриен собрала этой ночью. Она была похожа на кабину «Стрикера», вот только самолета вокруг нее не было. Только два кресла на обшитой металлом раме.

В «Геркулес С-130» ворвался завихрившийся воздух. Этот самолет не поднимался в воздух, наверное, уже несколько десятков лет – и вот теперь им предстоит парашютный прыжок из хвостовой части. Порывы ветра затрудняли дыхание. Хотя Чейз любила напор сильного ветра во время полета, она предпочитала кабину. Стеклянный фонарь.

Сейчас его не было.

Адриен возилась с ремнями безопасности Чейз. Глаза у инженера были красные, дыхание тяжелое: она была утомлена еще сильнее, чем сама Чейз.

– Все сработает, да? – проорала она.

– Вы выживете, – ответила Адриен, перекрикивая рев двигателей. – У нас два запасных парашюта. Вас выбросит из рамы в креслах, соединенных друг с другом, под одним двойным парашютом. Вопросы есть?

Чейз покачала головой. Она уже наблюдала за тем, как две другие команды «Стрикеров» первыми выбросили из двери. Она была практически уверена в том, что в третий раз все сработает.

– У меня есть вопрос. Почему мы не используем здесь манекены? – проорал Пиппин.

– Чтобы испытать не только механизм катапультирования, но и вас. Чтобы вы знали, чего ждать и как реагировать при катапультировании. Особенно в том вероятном случае, если это будет над водой.

– Вероятном? – вскрикнул Пиппин.

– Мы же делали затяжные прыжки, Пип, – сказала Чейз, держась за перекрещенные у нее на груди ремни. – Все будет нормально.

Пусть сейчас ее стойкость ничего для Пиппина не значит, но она все равно решила его подбодрить.

Адриен и несколько техников покатили всю капсулу к выходу и остановили на краю. Чейз оглянулась на Пиппина и увидела, что он тоже не получает удовольствия от давящего ощущения полуподвешенного состояния.

– Ладно! – заорала Чейз в оглушительном шуме, глядя в обрывки облаков. Ветер прочесывал ей кожу и волосы, дышать было трудно. – Ладно, давайте уже!

Капсула с лязганьем вывалилась из «Геркулеса». Стремительное падение затерялось в щелчках чего-то, происходившего в металлической раме. Они падали, падали, падали… и Чейз уже начала дышать слишком часто. Пиппин крикнул: «Чисто!» – и она дернула ручку катапульты. Они вылетели из капсулы: два соединенных кресла мотало в падении. А потом парашют раскрылся, поймал ветер – и рывком перевел их в медленный спуск.

– Пиппин! Ты как?

Он ответил длинным ругательством.

– По-моему, все работает.

Она наблюдала, как далеко внизу капсула раскрыла свой собственный парашют. Она ощущала кресло под собой и парашют сверху, надутый и плывущий по ветру. Земля стала более четкой и детализированной. Крошечный домик стоял в углу одного поля, по центру другого шла грунтовка. На поле паслись коровы.

Она обернулась назад и увидела, что Пиппин бледен.

– Ты как?

– Великолепно!

Его ответ звучал язвительно.

– Мы опустимся, и нас подберут. Проблем нет.

Она на секунду прикусила нижнюю губу и вспомнила, что Кейл требует, чтобы она поговорила со своим ОРП. Сейчас.

Она выталкивала из себя слова, которые отчаянно сопротивлялись.

– Не знаю, что тебе сказать, Пиппин. Ты смотришь на меня так, будто я могу сделать что-то такое, что все исправит, но я понятия не имею, что. Мне это совершенно не дается, – призналась она.

– Это так, – ответил он.

Тут ее осенило:

– Но и тебе тоже.

Пиппин не ответил. Чейз настолько привыкла к тому, как двигатели «Стрикера» заглушают весь мир, что ветер напомнил ей поднесенную к уху морскую раковину. Она слышала его шепот и давление, эхо тишины.

– Ты влюбился в Тристана? Все из-за этого?

Пиппин рассмеялся – печально.

– Ты, конечно же, подумала, что я ухлестываю за твоим парнем.

– Эй, он не мой парень. Я… я просто пытаюсь пройти испытания.

– У тебя идут изменения личности, – сказал он. – Хочешь разговаривать. Занимаешься планированием с Сильф.

– А как насчет твоей личности? – Она изгибалась, пытаясь лучше его увидеть. – Ведешь себя так, будто от новости, что ты гей, у меня голова должна была взорваться. Экстренное сообщение, Пип. Я знаю. Я уже много лет как знаю.

Теперь это у него был такой вид, будто в него попала бомба. Брови поднялись к волосам, губы собрались в трубочку.

– Откуда ты узнала?

– Чутье. Или еще что. И я молчала, потому что видела: тебе не хочется устраивать из этого событие. Я решила, что ты об этом заговоришь, когда будешь готов. – Она немного подождала, но он все равно оставался каким-то притихшим. – По-моему, больше никто не знает. Скрывай это сколько захочешь.

– Да, конечно же, все об этом знают, Чейз. Люди обычно на такие вещи обращают внимание. И все видят, что я в него втюрился. Мне от этого тошно.

– Ну а я не вижу. О ком ты?

– Ты не видишь, потому что живешь в шоу с названием «Никс».

Его тон был скорее обиженным, чем ехидным, но ее эти слова все равно задели.

– Эй! Я ведь стараюсь!

– Не расстраивайся. Вспомни: мне не разрешается задавать вопросы про твоего папу. И про твое детство. И про твою маму. Или почему ты ведешь себя так, будто в каждом полете тебе необходимо доказать, что ты самый уникальный и выдающийся пилот «Звезды».

Ветер усилился и отнес их чуть в сторону.

– Ты не лез мне в душу, а я не лезла к тебе. – До этой минуты такое казалось ей вполне естественным. – Так делают лучшие друзья.

– Так делают замкнутые люди. Клянусь, это – единственное, что у нас с тобой есть общего.

– Тогда чего ты боишься? Мы же не в армии гомофобов конца прошлого века! Кейлу это вообще неинтересно.

Она попыталась посмотреть ему в лицо, но ее страховочные ремни были слишком туго натянуты – ей было слишком тяжело дышать.

– Я не боюсь. И не стыжусь, – ответил Пиппин. – Я просто не готов. И все было нормально, я со всем сам справлялся, пока он не заявился заигрывать и все время меня трогать.

Это точно не Тристан. Он с Пиппином не заигрывал. Она была в этом уверена. И тогда в «Звезде» оставался всего один новый человек…

– Ты влюбился в Ромео? Но он же такой…

– Гетеросексуал?

– Я хотела сказать «бабник», но – да. – Она попыталась все осмыслить. – Так. Черт! Пиппин, это действительно настоящая проблема.

– Точно.

– И почему ты так и не сказал?

– Потому что мне неловко. Я же должен быть умнее! – Они молчали так долго, что Чейз снова услышала ветер. Когда Пиппин снова заговорил, его голос был мягким, но в то же время уверенным. – Он из Квебека. Он говорит по-французски без английского акцента, хотя это не его первый язык. Ты знаешь, какая это редкость? – Он говорил все быстрее. – Он вечно со всеми заигрывает, но на самом деле он порядочный, клянусь. Мы много времени проводим вместе. Я знаю, ты считаешь его идиотом.

Их полет замедлялся: парашют останавливал падение.

– По-французски он намного симпатичнее. – Пиппин издал протяжный звук, который был не простым вздохом. – И раз уж мы стали говорить откровенно, Тристан Рутер в тебя влюбился. Браво, пилот! Тебе надо подобрать корзинку побольше, чтобы хранить все похищенные сердца.

Чейз перекинула руку через подлокотник. Земля казалась особенно далекой тогда, когда она к ней тянулась.

– Откуда ты знаешь?

– Когда вы оказываетесь в одной комнате, вы – как магниты. Вы летаете, как будто любовью занимаетесь, из-за чего становится очень неловко и Ромео, и мне. Большое за это спасибо. А когда после того случая с беспилотником ты лежала в ангаре и я думал, что у тебя смерть мозга, Тристан в меня вцепился. Словно он был так же испуган, как я, – а я был чертовски испуган.

Внезапно любовь перестала быть чем-то туманным и ненужным. Она стала ясной, когда Чейз представила себе Тристана и Пиппина… представила себе, как их испугала. Ясной. Ей захотелось вернуться к прежней надежной бесчувственности, но внезапно оказалось, что она понятия не имеет, как это сделать.

Она застряла в неравнодушии. Господи!

Через несколько секунд они жестко приземлились на раскисшем поле. Чейз расстегнула ремни и протянула Пиппину руку, чтобы помочь встать.

– Ты мой лучший друг, – сказала она. – Когда впереди столько всего, мне нужно, чтобы ты был в моей команде.

Он посмотрел на ее руку.

– Я всегда в твоей команде. Нравится мне это или нет.

– Давай я тебе помогу.

Он принял ее помощь, чтобы встать, но его ответ был унылым.

– Поможешь мне в чем? Разлюбить парня-гетеросексуала? А как это вообще делается?

– По твоим словам, умение бросать людей – мое коронное.

Они успели сойти с поля, когда Пиппин заговорил:

– Это так. Но, Чейз, ты изначально к ним равнодушна.

Его слова ранили, хоть он и стукнулся плечом о ее плечо в наигранном дружелюбии.

Ей хотелось возразить, что он ошибается. Она неравнодушна. Она настолько ко всему неравнодушна, что часто ощущает себя совершенно незащищенной. Падение. Попытка ухватиться за воздух. Вот почему ей нужны высокие скорости. Тогда даже воздух становится тем, за что она может держаться.

– Извини, – добавил он.

Она не поняла, имеет ли он в виду все происшедшее или только это последнее оскорбление.

– Конечно. – Она все равно это проглотила. – И ты меня извини.

30. Веха: Сердце компаса

– Вот только я его не извинила, – призналась Чейз Тристану, идя с ним по Парку.

После короткого перелета на вертолете и возвращения на базу на «Геркулесе» Чейз снова оказалась в «Звезде». Они с Пиппином больше не ссорились, но раздражал он ее даже сильнее, чем раньше. Она отвела Тристана в сторонку и обрушила на него признание практически во всем, кроме слов Пиппина о том, что Тристан испытывает к ней чувство.

– А мне надо было его извинить? Я вроде как зла. – Она хрустнула пальцами. Она надеялась, что разговор с Тристаном поможет ей остыть, а результат оказался противоположным. – Я действительно зла. Когда он почувствовал себя страдальцем, то стал… жестоким. А теперь мне не хочется ему об этом говорить, потому что мы наконец-то начали общаться.

– Ну, начнем с того, – сказал Тристан, – что Ромео нигде не бисексуал.

– Пиппин это знает. Он просто влюбился. Сильно влюбился. И он терзается бесперспективностью своего чувства.

Она покосилась на Тристана: может, с ним все тоже так? Она засунула руки в карманы и не стала никак реагировать, когда он ущипнул ее за ухо. Если Пиппин прав и Тристан в нее влюблен, то она не станет с ним связываться. Ранить его.

Они будут друзьями. Просто будут дружить.

Чейз взъерошила себе волосы и снова их пригладила.

– Хочешь, кое-что покажу?

Он улыбнулся – и даже тут было заигрывание. Тристан стоял слишком близко… но в это мгновение Чейз поняла, что с ним любое расстояние казалось близким.

Чейз провела Тристана в капеллу: туда, куда никогда не ходила. Она раскрыла тяжелые дубовые двери и стала смотреть, как его лицо наполняется изумлением и отвагой. Часовня со многими такое творила. Потрясала скрытым величием и напоминала о Великолепнейшем Всем. Она указала на витражи и сталь.

– Это – копия кадетской капеллы из Академии ВВС в Колорадо. Считается, что это помещение поможет нам ощутить связь с дальнейшей жизнью. С настоящей академией. Где мы станем офицерами ВВС.

Тристан прошел по центральному проходу. Дверь за ними захлопнулась – и они остались одни.

– Тут странно, – признал он. – Но красиво.

Обшивка стен напомнила Чейз реактивный самолет, а пестрые витражи горели, словно сцена из фантастического фильма. Она села на скамью и уперлась локтями в колени, подставив ладони под подбородок.

– Многие кадеты обожают сюда приходить.

– Но не ты, – сказал он с расстояния нескольких шагов.

– Не я, – подтвердила она. – Я один раз видела настоящую. Отец поднял меня в ноль тридцать темноты, швырнул в истребитель и без объяснений привез нас в Колорадо. Я впервые оказалась в реактивном самолете.

Она закрыла глаза и вспомнила благоговейный страх, вызванный стремительным полетом к полосе рассвета. Они скользнули мимо заснеженных гор и приземлились на траву у здания, формой похожего на дюжину поставленных на попа истребителей.

Серебристо-стальные шпили, ловящие золото солнца.

– Звучит как приятное воспоминание.

Тристан сел задом наперед на скамью через несколько рядов перед ней.

– Их сколько-то есть, – признала она. – Будь все мое время с Торном плохим, я бы назвала его кошмаром. Но было несколько восходов. Наверное, больше всего мне надо было бы ненавидеть его за то, что он дал мне надежду. – Она подняла голову и ощутила то дуновение облегчения, которое у нее теперь ассоциировалось с их разговорами. – Знаешь, я никому про это не говорила.

– Даже твоему ОРП?

Ее молчание стало ему ответом. И мысленно она спросила себя, сколько раз она замыкалась, когда Пиппин к ней тянулся. Она всегда отстранялась, отталкивала его. Но ведь и он делал то же самое.

Чейз глухо засмеялась:

– Кажется, мы с Пиппином настолько замотались в то, что неразлучны, что даже не потрудились узнать друг друга.

Она встала и начала слоняться по проходу. Все становилось понятным. Пиппин на самом деле не знает, почему она замыкается в себе: он не в курсе мерзких подробностей относительно Торна. Относительно Дженис. А Чейз ничего не знает про близких Пиппина. Про то, почему он оказался в «Звезде», если ему настольно явно не хочется быть военным.

Неужели дело только в деньгах для его семьи?

– Я не умею с ним разговаривать. По крайней мере – о важных вещах, – призналась она. – Несколько дней назад я попробовала задавать ему вопросы, а он представил дело так, будто я устроила ему допрос с пристрастием.

Тристан ироническим взглядом следил, как она мечется туда и обратно.

– Ты мне доверяешь? – спросил он.

– Это не вопрос. – Она постаралась скрыть яркую улыбку. – Это захват цели.

– Тогда представь себе, что я взял тебя на прицел, – предложил он. – К важным вопросам надо подходить постепенно. Например, расскажи мне какой-нибудь пустяк, но только чтобы это было нечто такое, чего ты никому не рассказала бы, а мне – тем более.

– И что это даст?

– Поможет тебе расслабиться. Или хотя бы отвлечет. Если хочешь, считай, что я предложил тебе это сделать на слабо.

– Обожаю доказывать, что мне не слабо.

– Знаю. Это – единственное, что о тебе знают все.

Чейз села на ряд перед ним.

– Попробую, но не обещаю.

Она закрыла глаза и представила себе свою жизнь как небо, а тело – как одинокий истребитель, несущийся по синеве. У нее никогда не было ощущения, будто ее ничто не коснется. Или не догонит. А после той горечи, которую она испытала, не сумев угодить Торну, она приняла уклончивость как свою истинную натуру, хоть это и было не так. На самом деле – нет. Она выбрала в своем небе листок… совсем маленький.

– Твои волосы, – сказала она.

– Мои волосы?

– Мне нравятся. Иногда хочу их потрогать.

Чейз покосилась на него – и поймала его улыбку.

– Они напоминают моей маме ее брата, – объяснил Тристан. – Он умер до моего рождения. Меня назвали в честь его.

– А я-то думала, что тебе дали имя в честь того древнего любовного треугольника. – Она немного помолчала. – Пиппин мне рассказывал про Тристана и Изольду. Неизбежная безнадежная любовь. Ужасно уныло. Пиппин, похоже, считает, что это безумно романтично. Он так относится к большей части литературных чувств.

– Я эту историю никогда не читал. – Лицо у Тристана было холодным, уверенным и непреклонным. Это выражение уже нравилось ей в десять раз больше его привычной вежливой мины. – Я не верю, что судьба может быть злокозненной. Конечно, плохое происходит, но оно не преднамеренно направлено на каких-то определенных людей. Это – просто великая ложь в форме истории о любви.

Он ее рассмешил. Чейз было удивительно легко. Это было почти счастье.

– Расскажи мне про что-то со своего неба.

Ей было интересно, станет ли он спрашивать, что она имеет в виду. Он не стал.

– В целях выравнивания счета я скажу: твои волосы.

– А что они?

– Как это они у тебя так торчат? Ты, наверное, тратишь кило всяких средств, чтобы они вот так не подчинялись земному притяжению.

– Не-а. Ничего не трачу. Они все из вихров. Мне не удавалось их пригладить, даже если хотелось. Потрогай, если не веришь.

Она перегнулась через спинку скамьи, заставив дерево заскрипеть.

Он потрогал ее волосы, но очень скоро его пальцы задержались у нее на виске, скользнули по щеке и подбородку. Когда он оказался слишком близко от ее губ, она шутливо клацнула зубами.

– Какое дружелюбие! – сказал он. – Сядь прямее, а то рухнешь.

«Поздно!» – в ужасе поняла она.

Чейз переметнулась через скамью и села рядом с ним. Их близость была живым существом. Она ощущала его, хотела до него дотронуться – и в то же время оно ее пугало. А что, если она ранит Тристана так, как ранила Тэннера? Она этого себе никогда не простит.

Она сорвала со своего неба еще один листик. Протянула его как можно быстрее, чтобы не передумать.

– Сегодня Пиппин выговаривал мне за то, что я краду сердца. – Ей пришлось отвести взгляд, чтобы не замолчать. Ей хотелось добавить, что, по мнению Пиппина, она украла сердце у Тристана, но вместо этого пробормотала: – Говорит, что я держу их в корзинке.

– По-моему, ты не похожа на Красную Шапочку, – отозвался Тристан. – И не слушай Пиппина. Это еще одна легенда из историй любви. Сердца не крадут. Их дарят.

Он взял ее за руку и стал играть ее пальцами, загибая и разгибая их. Чейз изумилась тому, что такое простое действие уже заставляет ее почувствовать себя частью легенды.

С такого близкого расстояния она по его натянувшейся коже увидела, насколько на него давят испытания. Об этом говорил и его суровый взгляд.

– Создается ощущение, будто весь груз Второй холодной войны взвалили на наши плечи. Мой командир написал мне записку насчет «возвращения мирового порядка».

Она отклонилась назад и осторожно отняла у Тристана свою руку.

– Психиатр мне сказала, что если проект «Стрикер» отклонят, холодная война будет тянуться и дальше. Люди будут страдать. Она сказала это, как будто это я буду виновата в провале проекта.

– Это не наша вина, – возразил он.

Она посмотрела в потолок, чтобы сдержать нежданные слезы, скользя взглядом по бесчисленным треугольникам цветного стекла.

– Мне жутко, – призналась она.

– Мне тоже.

Тристан поставил ее на ноги.

Она потерла глаза. Выдавила из себя смешок.

– Ох, я поняла, что ты сделал! Ты заставил меня заговорить про волосы, чтобы мы смогли обсудить стрессы испытаний. Ловко это ты! За такое медаль надо вручать!

Он покачал головой.

– Не-а. У меня ничего не вышло. Я пытался разговорить тебя о каких-нибудь пустяках, чтобы набраться храбрости и снова тебя поцеловать.

Глаза у него были прозрачные, как витражное стекло. Руками он придерживал ее за бедра. Объятия Тристана были такими же, как его полет: близкими, открытыми. Чейз прикоснулась к его запястьям, скользнула ладонями к плечам. Уже не в первый раз она почувствовала, как между ними распахивается нечто вроде двери. За ней было широкое и похожее на пропасть небо: в него можно было упасть и исчезнуть навсегда.

Он был так близко, что его дыхание стало магнитом.