Канал имени Москвы Аноним
бон вояж!
Только голосов было намного больше. Они снова спорили в нём, твердя прямо противоположные вещи, и это становилось всё нестерпимей. Их обладатели прикрывались разными личинами, но все они собрались здесь, в его тесной каюте, где потолок то уплывал, то, напротив, низко склонялся к нему вместе со стенами.
«Два скремлина, и от обоих пользы с гулькин нос, гребцы и целых два воина».
Визгливо-издевательский фальцет принадлежал старикашке-пьянице на плоскодонке, голос же того, другого, с покрывалом из сумрака на плечах, каким он явил себя на Ступенях, был исполнен мрачной торжественности и непреклонности, словно огонёк костра окончательно задули в ночи.
«Я прошу тебя, прошу тебя, спаси нас, — говорила Ева, но самой девушки тут не было. — Я отдам тебе часть своей любви, я смогу, но останься жив».
(«Кстати, а кому она это говорила? — интересовалась Сестра. — Уж не Хардову ли?»)
Это неправда. Неправда! Не Хардову. И Сестра не могла об этом спрашивать. Раздавался дребезжащий хохоток, и образ Сестры таял, а на её месте оказывалась каменная голова со дна канала, которую он видел в давешнем кошмаре.
«О, браво, наконец догадался! — визжал старикашка-пьяница. — Вот почему здесь освещение отличается от того, на канале, за узкими прорезями окошек».
(Это мёртвый свет. Потому что ты тоже видел его частицу, и от этого теперь никуда не деться. И потому что тебя ищут. Но не только тебя…)
— Ева…
(два скремлина и два воина)
С теми, кто слышит голоса, обычно не происходит ничего хорошего. А уж с теми, кто видит их обладателей, и подавно. Он, конечно, сходит с ума. Вот как бесславно закончилось его бегство из дома. Его голова превратилась в сосуд для смеющихся демонов.
(бон вояж)
Все демоны Тёмных шлюзов собрались там, чтоб уж порезвиться как следует напоследок.
«Ева, где ты? Почему тебя нет? Почему ты не приходишь?»
Фёдор пытается повернуться и открыть глаза. Он ещё ни разу не проходил Тёмных шлюзов. Он ещё только мечтал стать гребцом. Или… проходил?
«Ну, теперь-то ты понял, наконец, кто второй воин?» — Издевающийся голосок старикашки, кажется, режет черепную коробку изнутри. «А он не знает, — тёмно озираясь, ухмыляется Ваня-Подарок (и тут Фёдор убеждён, что это не он, только личина). — Думает на меня».
«Я схожу с ума».
«Всё он знает, понимает, — не унимается старикашка-пьяница. — Скорее, отказывается знать. Потому что тогда всё внутри него рухнет».
«Да-а, — сочувственно кивает дядя Сливень, и к нему присоединяется батя. Но Фёдор видит лишь его печально опущенные глаза, как будто батю притащили сюда против воли, да ещё руки, большие, усталые и такие родные. Фёдору кажется, что у него сейчас разорвётся сердце, — скольким же людям он причинил страдания? — Это ж как не просто проснуться в один день и понять, что ты совсем не тот, кем себя представлял. Прощайте, мои родные! А кто ты теперь, про того ты ничего не знаешь».
«Прекратите», — просит Фёдор.
(я схожу с ума)
Бон вояж!
Бон вояж!
Бон вояж!
И вдруг, сквозь весь этот беснующийся хоровод, как старый друг, которого давно не слышал, пробивается голос, столь похожий на батин:
«Ты прекрасно знаешь, что не сходишь с ума. Ты прекрасно знаешь, что это! — Эти слова Фёдору говорили, но добавляется и кое-что новое. — Пришло время выбирать. Больше за тобой некому подтирать сопли».
И тогда все голоса ненадолго смолкают. Не утихают насовсем, но будто боязливо прислушиваются.
Юноша открывает глаза.
(или это ещё сон во сне?)
«За мной никто не подтирал сопли, — пробует возразить в нём прежний Фёдор. И даже чуть обиженно добавляет: — Никто и никогда».
«Подтирали. И подтирают до сих пор. Сейчас, в эту самую минуту. Но пришло время тебе обо всём позаботиться. Потому что ищут не только тебя…»
Голоса всё ещё молчат. Приходит странный ропщущий звук, словно их обладатели в замешательстве переглядываются, словно еле уловимый шелест проносится по головам толпы. А потом тот, кем представал старикашка у Ступеней, задумчиво и отстранённо произносит: «Что ж… Тогда теперь гораздо важнее ответ на вопрос: кто второй скремлин?»
Когда Фёдор на всё ещё негнувшихся ногах выбрался из каюты, он не сразу понял, что происходит. Лодка шла сквозь густой туман. Совсем небольшой участок воды, не шире ручейка, пока оставался чистым. Рыжая Анна стояла на носу, склонившись к чему-то, что держала на руках, и была полностью поглощена своим занятием.
На палубу Фёдор вышел полностью одетым. Он прочитал письмо, оставленное ему Хардовым. Оно было от бати, размашистый почерк Макара трудно было спутать. Фёдор не думал о том, рухнул ли весь его мир или нет. Родной он или найдёныш, он будет любить людей, ставших ему родителями, сколько б ему ни осталось. Но сейчас его ждали дела посрочней.
Первым появление Фёдора обнаружил Ваня-Подарок. Альбинос тут же приложил указательный палец поперёк рта, что означало требование тишины, и повёл стволом
(«Снайперская винтовка „Беретта“, — тут же оценил Фёдор. — Хорошее и редкое оружие».)
в сторону каюты. Так малым детям показывают, чтоб немедленно вернулись в свою комнату. А потом их взгляды встретились. Робкая недоверчивая улыбка родилась на губах Ивана. Фёдор еле заметно кивнул. Улыбка стала шире. И радостней. Они поняли друг друга.
Внизу батиного письма Хардов приписал несколько слов своей рукой. Фёдор очень рассчитывал не опоздать. Письмо он спрятал во внутренний карман. И забрал оставленный манок. «Мой манок», — поправил сам себя мысленно.
(Эх, Хардов, Хардов, как же так можно?)
Ни пера, ни меха, ни чего-либо ещё к латунной трубке с костяным бумерангом не крепилось. Ведь он пока не нашёл себе скремлина. И тот не нашёл его.
Голова всё ещё немножко кружилась. Но ничего, он справится. Не каждый день на вас обрушиваются Вселенные. Справится. Задубелый ремешок с орнаментом, латунная трубка, бумеранг, как что-то давно забытое, оставленное пылиться на полке, нечто из другой жизни, наполнявшее радостью и отвагой, — теперь он узнавал свой манок. Они снова узнавали друг друга. Действительно из другой жизни. Но не каждый день на вас обрушивают Вселенные, и ещё реже вы в состоянии это принять.
(Эх, Хардов, зачем?)
Это была правда. И это была неправда. Пришло время делать выбор. От этого всё и зависит. Как говорят на канале, все другие хорошие новости для него закончились.
Фёдор быстро окинул взглядом всю лодку.
— Где Хардов? — спросил он у Вани-Подарка. Он всё ещё надеялся не опоздать. И второй вопрос, который волновал не меньше, всплыл сам собой: — Где Ева?
Альбинос молча сжал челюсти и еле заметно кивнул в сторону берега. Где проплывала Икша, пожранная мглой. Фёдор понял, что его прогноз не оправдывается. Он опоздал.
18
Когда Раз-Два-Сникерс вышла к началу улицы Победы, труп королевы-оборотня уже начал коченеть.
Едва только приступив к спуску в Икшу, она услышала этот вой. «Вот уж правда, в прямом смысле в жилах стынет кровь», — подумала она.
Раз-Два-Сникерс была хорошо осведомлена, что значит этот вой и что мог означать выстрел, после которого всё стихло.
— Хардов накормил тебя серебром? — обратилась она к холодеющему трупу, над которым уже кружили первые мухи. Королева была сильной, очень сильной, и даже сейчас, после смерти сила ещё не до конца покинула её. При приближении Раз-Два-Сникерс труп плеснул сиянием, явив образ мёртвой девушки. Худенькой, бесцветной, вызывающей лишь жалость и горькое недоумение: как такое вообще можно было сотворить с несчастной?
— Всё не успокоишься? — процедила Раз-Два-Сникерс.
Те, кто собрались у своей поверженной королевы, находились в прострации. Некоторые сонно поглядывали на неё. Лишь одна из них, как и секундами ранее её королева, отозвалась тусклым свечением, прореагировав на незваную гостью расплывчатыми и довольно неубедительными чертами крупной светловолосой женщины.
«Ты будешь следующей, — подумала Раз-Два-Сникерс. — Следующей королевой. А может, и нет, вы хитрые твари».
Наверное, стоило бы её прикончить и выиграть время, прежде чем они снова очухаются. В сумке для патронов у Раз-Два-Сникерс лежали серебряные пули, но их было совсем немного, и она не могла рисковать. Что-то ей подсказывало, что стоит экономить — совсем скоро каждая из пуль станет бесценной. Совсем скоро эти хитрые и крайне мстительные твари получат новую королеву (возможно, вовсе и не рослую светловолосую) и возьмут след.
Ей стоило поспешить. Она не знает, почему Хардов решился на такой странный и чудовищно опасный шаг, как обходить Тёмные шлюзы посуху. Догадки были разные, Шатун о чём только не болтал во сне, но наверняка она не знала. Однако когда встала дилемма: следовать ли дальше за лодкой по каналу или идти за Хардовым, она не сомневалась ни минуты.
Впервые со времён своего падения Икша полностью очистилась от тумана. Хардов никогда бы не пошёл туда без достаточных оснований или крайней нужды. В его выборе скрывалось что-то очень важное, возможно, и скорее всего, страшное, но тень этого выбора касалась и её, Раз-Два-Сникерс. И во всём происходящем она, как никогда остро, чувствовала отзвук своей собственной судьбы.
Вскоре Раз-Два-Сникерс покинула место гибели королевы-оборотня. Она шла по свежим следам, оставленным Хардовым и девчонкой, и со страхом поглядывала на берег канала, обложенный чёрной мглой. Некоторое время назад её разрезал яркий свет, а потом, сильно приглушённые туманом, зазвучали выстрелы. Раз-Два-Сникерс прекрасно понимала, что это значит: Шатун ищет Хардова в лодке, но там его нет, и в дело вступили гиды. Сейчас вспышка повторилась. Преодолевая отчаянный страх, она заставила себя идти дальше.
Вспомнила, как Колюня-Волнорез, бледный и липкий от кошмарной перспективы, всё же предложил ей идти в Икшу вместе. Бедный верный Колюня — её маленький козырь. И она оставила Волнореза, к огромному его облегчению, на самой высокой точке линии застав на земляном валу, сказав:
— Ну вот, Колюня, и пришло тебе время прикрыть мой зад. — Помолчала, кивнула и добавила: — мой и Шатуна.
Это было неправдой. Её козырь предназначался для неё самой. Только и против Шатуна она действовать не хотела. Человек, с которым она делила постель, окончательно встал между нею и её судьбой. Но она странным образом всё ещё любила его. Может, это было лишь воспоминание, тоска по тому несбывшемуся, что сулило столько самых радужных обещаний, а вышло вот так. Может, она любила то, что они потеряли, а может, само это воспоминание, только теперь всё это не имело значения.
Нет более глупого занятия, чем жалеть о прошлом.
Раз-Два-Сникерс остановилась на перекрёстке: разрушенная улица спускалась к каналу, но следы вели дальше, отворачивая в сторону. Обходной путь, который выбрал Хардов, лежал через церквушку с высокой колокольней на другом конце города. Зачем? Вроде бы выше звонницы туман никогда не поднимался, и если что, там можно было бы отсидеться. Но… зачем ему отсиживаться? По крайней мере, — она задумчиво вздохнула, — там была хорошая позиция, просматривались оба Тёмных шлюза, да и весь город лежал как на ладони.
У Раз-Два-Сникерс дёрнулась щека. Туман, что стоял на берегу, в конце улицы стал ближе. Придвинулся. Ноги тут же словно прилипли к тропинке. Она обернулась — до линии застав было не так далеко, и она ещё успевала вернуться. Но она пошла вперёд.
«Что ты делаешь?» — спросила себя. У тех, на канале, хоть есть несколько скремлинов, которыми они только что, судя по всему, успешно воспользовались, у Хардова его ворон, а ей рассчитывать не на кого.
Раз-Два-Сникерс глядела на слегка примятую траву. Следы рассказали ей о многом. Размашистые шаги Хардова и с трудом поспевающей за ним девчонки (зачем ты тащишь её за собой?) не вели теперь к колокольне. Они тоже очень спешили, и Хардов решил срезать, направившись прямо к каналу, но и не слишком отклоняясь, чтобы… в случае чего успеть к звоннице? Но почему?
— По какой-то причине ты больше не можешь рассчитывать на своего ворона, — бесцветно произнесла Раз-Два-Сникерс.
Мунира могло сильно потрепать, пока они слонялись по ночному каналу, он мог выдохнуться, со скремлинами иногда случается такое, или… Или ты считаешь, что Шатун сейчас очень силён?
Задумчивые глаза Раз-Два-Сникерс мрачно блеснули. У неё имелась возможность остановить Шатуна. Это был её маленький козырь. Но тогда, оставленный управляющей им волей, Икшу снова наполнит туман (Шатун слишком много болтал во сне), хищная и теперь уже неконтролируемая мгла. И Раз-Два-Сникерс не знала, какое из зол хуже. Равнодушный и всеядный туман не станет искать Хардова, Учителя или кого-то ещё, он лишится адресности и просто будет убивать всё без разбора. Выбирать придётся из двух зол, придётся в любом случае, но пока этот момент не наступил.
Раз-Два-Сникерс подняла голову и посмотрела на колокольню. За ней склон высокого холма, и оттуда через Дмитровский тракт до шестого шлюза рукой подать. И прощай, Тёмные шлюзы! Только колокольня была дальше, намного дальше, чем линия застав.
Наверное, всё ещё не поздно было вернуться. Вместо этого она максимально ускорила шаг. И снова посмотрела на берег канала. Туман ещё приблизился. Теперь он полз настолько быстро, что стало возможным различить его движение. Вне всякого сомнения, мгла возвращалась обратно в город. Раз-Два-Сникерс побежала.
19
«Не волнуйся: мы с тобой одно».
Это были даже не слова. В отличие от Фёдора, Ева не слышала внутри себя никаких голосов. Словно эту мысль кто-то целиком и компактно вложил ей прямо в голову.
«Мы не тронем тебя. Отдай нам только мужчину».
Ева испуганно оглянулась. Город казался вымершим. Хоть туман и ушёл, но утреннее солнце не успело отогреть поражённые им улицы, во влажном липком мареве тяжело дышалось. Стояла полная, какая-то сонная тишина. Лишь с канала долетали приглушённые, как будто до них было намного дальше, звуки выстрелов, и во мгле, тёмной вдоль русла, пару раз ярко вспыхнуло. Кто ж тогда обращался к ней? Ева посмотрела на Хардова и убедилась что тот ничего не слышал. Они уже несколько минут находились на перепутье, вдруг прервав свою бешеную гонку; Хардов молчал, всё более тревожно вглядывался то в берег канала, то, напротив, в другую сторону, где справа от них стояли церквушка с колокольней.
Улица, по которой они пришли, наверное, когда-то была городской окраиной, прямо сквозь мостовую проросли деревья. Ева любила деревья, что были в Дубне, сосны, раскидистый ясень над Волгой, где каждую весну вили гнёзда сойки, и ещё не так давно, всего несколько лет назад она с ними разговаривала и думала тогда, что они ей отвечают. Только здесь деревья были другими. Как и весь город, их пропитала враждебность. В них словно таилось злобное ожидание, пока ещё сонное, но сейчас оно пробуждалось. Потому что… туман стал медленно возвращаться? Или ей только кажется? Ева смотрела на неподвижные тени деревьев и не могла отделаться от чувства, что это с ней разговаривал сам город, вовсе не вымерший, но ставший другим. Здесь теперь поселилось что-то очень плохое, и это оно разлепляло свои сонные глаза.
«Нам нельзя здесь стоять, — подумала Ева, глядя на Хардова. — Эта тишина обманчива. Неужели вы не чувствуете, что отсюда надо немедленно уходить?»
И тогда в густой мгле канала снова вспыхнуло. Да так ярко, как при самой сильной молнии в самую сильную грозу. И тут же кто-то поскрёб ногтем в мозгу у Евы: «Отдай нам только мужчину. Отдай нам мужчину».
«Третья вспышка, — подумал Хардов. — Ещё ярче предыдущей. А Шатун-то жмёт…» Он быстро обернулся, посмотрел на путь, проделанный от линии застав, — северную часть Икши снова наполнял туман, — и его взгляд вернулся к берегу канала. Весь удар приняла на себя лодка, оставшаяся на Анну. Третья вспышка оказалась под стать той, у Зубного моста, но тогда Хардов был с ними, а сейчас… Даже Мунир, старый друг, был не способен на такое, не говоря уже о молодых скремлинах, взятых на борт у Ступеней. Видимо, оба гида вынуждены действовать совместно, Анна и Подарок, и значит, в деле сразу два скремлина. Что ж такое творится, если им пришлось воспользоваться помощью сразу двоих?
Ответ был очевиден. Шатун не может до них дотянуться, он сбит с толку, — Хардов оказался прав, покинув лодку, иначе они все были бы уже мертвы, и всё, что ему остаётся, — грубо усиливать натиск. Это хорошо и плохо. Шатун тоже на пределе, он выдыхается. Но такое будет продолжаться недолго. Рано или поздно он поймёт, что его провели и он понапрасну тратит силы. Вся их надежда висит на волоске между этим «рано» и «поздно». Шатун очень не глуп. Знает, что времени в обрез, и очень хорошо знает Хардова. Вот тогда и сообразит, где его искать.
Но было ещё кое-что. Третья вспышка оказалась настолько сильной, что в тумане образовалась брешь. На всю глубину в проём хлынуло свечение, и совсем ненадолго открылись берег и канал. Лодка находилась уже совсем рядом с шестым шлюзом.
— Держись, Анна, теперь уже близко, — прошептал тогда Хардов. — Теперь выберетесь.
И подумал, что видел что-то странное. Не только лодку на волне. Значительно ближе, уже на берегу, в свечении мелькнула какая-то тень, какое-то быстрое движение. Это действительно было странно: всё, что находилось в тумане, боялось и избегало этого света. И…
Его пытаются сбить с толку? Хардов пристально смотрел на туман, который опять стал стягиваться, смыкая брешь у берега, на такой уже совсем близкий шестой шлюз, и понимал, что всё решится сейчас. Если Шатун снова нападёт на лодку, это его отвлечёт и они успеют.
— Хардов, — тихо позвала Ева.
Он посмотрел на неё, вопросительно приподняв брови.
— Кажется, мне необходимо вам кое-что сказать.
— Да, милая?
— Но прежде я должна признаться… Я была у Фёдора сегодня на рассвете.
Г ид усмехнулся:
— Мне это известно. Вместе с Рыжей Анной.
— Вы не должны на неё гневаться! Это моя вина. Я её упросила.
Хардов вздохнул. Что тут скажешь? Рыжая была такой же упрямой, как и он сам. Такой же упрямой, как и Учитель. Только иногда это упрямство, идущее наперекор всем правилам, выигрывало. Только оно и оказывалось единственно верным.
— Я не сержусь, — сказал Хардов. — Ни на неё, ни на тебя.
— Хардов, ведь он… Он ведь не тот юноша, что случайно оказался на вашей лодке? Фёдор? Я… Ему ведь не двадцать лет?
— Нет, не двадцать.
— Я так и знала, — горько отозвалась Ева.
Её голос прозвучал неожиданно низко, и Хардов снова подумал, что она уже выросла.
— Меньше всего, поверь, мне хотелось бы тебя расстраивать, — сказал Хардов. — Но, думаю, тебе сейчас известно про него побольше, чем ему самому.
— Это не так. — Ева покачала головой. Она выглядела бледной, очень несчастной и очень красивой. — Он… Он ведь и есть ваш Учитель, да? Ради него всё и было устроено?
— Не совсем, — ровно произнёс Хардов. — Ты же знаешь, как важно было увезти тебя с канала.
— И сколько ему лет?
Хардов молчал. Потом вдруг дотронулся до её щеки и нежно погладил. Так гладят детей, когда хотят их успокоить. Ева не ответила на жест, еле заметно отстранилась.
— Есть вещи сложные для понимания, — сказал Хардов. — Но ты обязательно поймёшь. Обещаю. И увидишь тогда, что в этом нет ничего страшного.
— Сколько лет? — настойчиво повторила девушка.
На этот раз молчание вышло совсем недолгим.
— Мы с ним самые старые на канале, — улыбнулся Хардов. — По крайней мере, с этой стороны Тёмных шлюзов. Самые древние. Между нами только Тихон.
Ева тяжело вздохнула:
— Вот как…
Отвернулась, склонив голову. Вдруг нагнулась, сорвала травинку и тут же о ней забыла.
— Бедный, как же ему сейчас, — пристально посмотрела на Хардова и отвела взгляд. — Как это вынести?
Снова вздохнула и бросила травинку на землю:
— И как же его на самом деле зовут?
— Тео, — ответил Хардов. — Нашего Учителя звали Тео. Он принял это имя, когда всё рухнуло.
— Вот ведь, похоже… почти.
Глаза у Евы еле заметно увлажнились.
— Я даже не успела ему сказать, что нет никакого жениха, — горячо прошептала девушка. — Никого у меня нет! И… вот.
«Ещё меньше, чем тебя расстраивать, я хотел бы, чтобы вышло так», — подумал Хардов. И чтоб её утешить, пообещал:
— Ещё скажешь.
— Нет, — возразила девушка. — Ничего я ему теперь не скажу. Да и кому говорить?!
Хардов посмотрел на неё. Подумал: не зарекайся. Никто не знает, как на самом деле складывается колода. Старуха Судьба любит поиграть случаем. Мы все шли на ощупь. Я избегал даже самого этого предположения, а вот Анна… А что, если вы созданы друг для друга? А что, если это то, чего мы не понимаем, чего мы не учли?
— Ева, — позвал Хардов.
Она горько улыбнулась:
— И когда он станет… тем?
— Мы говорим о возвращении, — мягко сказал Хардов. — Гиды.
— Ладно, — слабо кивнула.
— Он должен добраться до одного места, где… Мост через канал. Очень большой. Это там, впереди, почти у самой Москвы. Возможно, мост уже совсем обрушился, сто лет не был в тех краях. Но только там его возвращение полностью состоится. Он должен вернуться туда, увидеть и вспомнить…
Хардов замолчал, но Ева словно прочла его мысли:
— Кто он? Так? — И совсем испуганно: — Или что с ним случилось?
— Гиды называют это местом, где заканчиваются иллюзии, — будто нехотя, пояснил он. — Началось немножко рано. Поэтому мы вынуждены так спешить. Каждый лишний час может стать губительным для… для его рассудка.
«А ещё ему необходимо выбрать нового скремлина, — подумал он. — Без этого, без любви своего скремлина возвращение гида тоже невозможно». Но Хардов не стал об этом говорить.
Она немного поразмышляла над услышанным, будто пугаясь дальнейших слов, потом спросила совсем тихо:
— Это ведь плохое место? Тёмное? Он… Там ведь… смерть? Да?
Ева не услышала, как у Хардова скрипнули зубы. Возможно, этого и не произошло, он лишь на мгновение слишком крепко сжал челюсти.
— Ева. — Ком всё же подкатил к горлу, но она, к счастью, и этого не заметила. — Мы там виделись с Учителем последний раз. Там действительно погиб один человек. И мы думали, они оба погибли. А потом Мунир отыскал его манок. И мы поняли, что произошло то, что ещё ни разу не случалось. Что он жив. И нашли его в Дубне. В доме приёмных родителей.
— Ни разу не случалось? Но Хардов, ведь… тогда на болотах вы назвали себя…
— Вернувшимся воином? Да, Ева, я тоже. — Хардов кивнул. — Но ещё никто не возвращался дважды. Это никому не под силу.
— Вернувшийся воин…
— С теми, кто в тумане, нужно говорить на древней речи, — без улыбки сказал Хардов.
— И вы тоже… этот мост?
— Нет, у меня было по-другому. — Теперь он еле заметно улыбнулся. — Оно у каждого своё, место, где заканчиваются иллюзии.
Хардов замолчал, то ли мечтательно, то ли печально, потом продолжил:
— Но когда пришёл срок, мы с Тихоном сделали так, чтобы Фёдор оказался в нужной лодке, даже не догадываясь об этом. Нельзя прежде, и так… Весенняя ярмарка оказалась весьма удачным моментом. Упрямый мальчишка так ничего и не понял. Но всё равно пришлось его немножко погонять.
Она взглянула на него. Совсем несчастная. Прошептала:
— Он мне так не понравился. Сначала. Он… совсем будет ничего не помнить? Совсем?!
Хардов рассмеялся:
— С чего ты взяла?
— Видимо, мне на роду написано со всеми прощаться.
— Вовсе это и не так, — сказал Хардов. — Но… Ева, послушай. Постарайся… Это действительно сложно для понимания, поэтому пока, прошу, просто верь мне. Но для нас сейчас главное — выбраться отсюда. Нам всем необходимо, и Фёдору тоже, пройти Тёмные шлюзы.
Ева молча кивнула. И всё же чуть слышно произнесла:
— Бедный, как он там?
Хардов улыбнулся. И подумал, что она находится сейчас в совершенно другом, очень хрупком мире. Услышав это её повторное, исполненное бесконечной нежности «бедный», Хардов решил, что вот она и справилась с шоком и снова приняла его, Фёдора, хотя пока, возможно, этого не знает.
Так же, вполне вероятно, он ошибается, и она приняла лишь своё чувство и одновременно его невозможность. Хардов был не очень силён в подобных вещах.
Он отвернулся. Наверное, если б мог, он позволил бы ей побыть одной. Но Хардов смотрел на такой уже близкий шлюз № 6 и понимал, что не ошибается. Туман действительно стал ближе, мгла заволакивала начало улиц, спускающихся к Дмитровскому тракту.
Он снова вспомнил это странное движение, быструю тень, которая мелькнула на берегу после третьей вспышки, — чем бы оно могло быть? Всё же Хардов решил дать девушке ещё немного времени, самую малость. Она находится в хрупком мире? Но не именно ли его стоит оберегать?! Не ради ли этого они отправились когда-то противостоять мгле?
— Ева, милая, — начал Хардов и замолчал, подыскивая слова. Оказывается, он забыл слова, предназначенные для этого. — Я… понимаю, как тебе сейчас… нелегко. Но поверь, иногда… всё может сложиться совсем не так, как видится. И ты даже не знаешь, где найдёшь.
Она недоверчиво посмотрела на него. Мрачнее тучи. Усмехнулась, но в самом конце этой усмешки в её глазах мелькнул слабый отсвет благодарности. Хардов хотел было ещё что-то добавить и понял, как неловко прозвучало сказанное. Но большего он сказать не мог. «Мы находимся в самом центре Ада, и меньше всего я оказался готов к тому, чтобы утешать здесь влюблённую девушку».
— Ева…
— Я в порядке. — Она кивнула. — Простите. В порядке. — Несильно приобняла себя, как спасаются от озноба, и попыталась улыбнуться. — А для самых древних вы неплохо выглядите.
— Есть такое, — серьёзно согласился Хардов. — Особенно Фёдор.
Но её улыбка уже померкла.
— Вы правы. — Теперь она посмотрела на Хардова по-другому, возможно, тревожно, но было и что-то ещё. — Нам действительно нужно отсюда уходить. Как можно скорее. Именно это я собиралась вам сказать.
Хардов взглянул на канал. Туман уже полз по улицам. Быстрее, чем двигался обычно, как будто суетливо спешил. Он и спешил: Шатун больше не станет нападать на лодку. Они не успевали. А шестой шлюз казался таким близким…
— Туман возвращается, — сказал Хардов. И с сожалением вздохнул. — Придётся сменить маршрут.
— Нет, только не это, — произнесла Ева. В голосе тоскливая тревога, предостережение. Хардов быстро посмотрел ей в глаза, и… Она что-то скрывает?
— Ева, — спокойно сказал Хардов. — Я чего-то не знаю?
Она пожала плечами. Бросила опасливый взгляд на мёртвый город, сквозь который они прошли и где, казалось, не движутся даже тени.
— Со мной попытались говорить. — Озноб снова пробежал по её телу.
— Кто? Ева… — И хотя его лицо выражало сомнение, Хардов всё же спросил: — Оборотни?
Она кивнула.
— Что ты слышала?
Попыталась ответить, но создалось впечатление, что не может разомкнуть губ. Еле выговорила:
— Плохие вещи.
— Ева…
— По-моему, они уже выбрали себе новую королеву.
20
Раз-Два-Сникерс видела, как Хардов с Евой стояли на перепутье, принимая решение, куда им следовать дальше. Она заняла позицию в звоннице, наблюдая за ними и не опасаясь быть обнаруженной. Но то, что она видела, нравилось ей всё меньше. Туман быстро полз к колокольне с двух сторон: от берега и с северной части города; окажись Хардов чуть ближе к шестому шлюзу, путь к отступлению был бы уже отрезан. Хардов это понял, и теперь они спешно направились сюда, к церкви. Но…
— Где Мунир? — Раз-Два-Сникерс даже не успела осознать, что разговаривает вслух.
У неё был очень хороший и цепкий глаз. Но как она ни всматривалась, никаких следов ворона поблизости обнаружить не удалось. Пусть Хардов и не может сейчас по какой-то причине на него полагаться, обычно скремлины очень быстро восстанавливались в тумане, особенно такие, как Мунир, и… Она выдохнула. Почувствовала на губах шершавость, как будто они обветрились.
«Хардов, ты сошёл с ума? — Эта мысль пронзила холодком, заставила плотно сжать челюсти. — Что всё это значит?
Ты… ты явился сюда без защиты?!»
Всё внутри неё отказывалось верить в подобное. Раз-Два-Сникерс как-то дико осклабилась. Поглядела по сторонам. Она тоже пришла без защиты. Но… Но это другое. Она знала, чувствовала, надеялась (да что там, была убеждена!), что как бы Хардов её ни презирал, не в его правилах бросать людей на растерзание тумана. Раз-Два-Сникерс быстро моргнула. Оказывается, она очень сильно рассчитывала на Мунира. Теперь эта последняя надежда испарилась, от неё ничего не осталось. Под ложечкой болезненно засосало. На мгновение она запаниковала, тут же сказав себе, что в отличие от Хардова никуда не спешит и, в случае чего, сможет здесь отсидеться, пока всё успокоится, а затем вызовет эвакуацию с линии застав. Только…
Её взгляд остановился на проёме, где была видна винтовая лестница, по которой она поднялась в звонницу. Только тогда весь её путь сюда станет лишённым смысла, окажется просто взбалмошной выходкой, нелепостью. Что-то внутри Раз-Два-Сникерс заставило её посмотреть на тяжёлую деревянную дверь с коваными запорами, которой, наподобие люка, закрывался проём. Её глаза нехорошо блеснули. Крышка люка была поднята, на задвижке висел массивный амбарный замок. Достаточно попытаться закрыть люк, и Хардов не сможет сюда подняться. А вся её попытка бегства станет не просто эксцентричной взбалмошной выходкой, а ещё одним предательством, окончательным предательством самой себя.
Раз-Два-Сникерс мрачно усмехнулась: обстоятельства только что потребовали от неё расставить все точки над «i», в жёсткой ультимативной форме решить, на чьей она стороне. Она больше не сможет с этим тянуть, играть; чьи-то безжалостные металлические руки ухватили её, не давая вырваться, и снова тянули назад. Раз-Два-Сникерс сдавленно, грустно огляделась. Кто-то (гиды, кто же ещё, в основном Тихон, но и Шатун тоже) обустроил в звоннице что-то типа оборонительного пункта. Ей даже удалось обнаружить скромный запас патронов наиболее распространённого калибра 7.62 (самое ценное после света скремлина, чем люди могли поделиться в тумане), небольшое количество провизии — сухпайки, герметично упакованные спички с розжигом. Эту крышку люка тоже соорудили недавно. Тому, кто когда-то построил церковь, не требовалось закрывать вход в звонницу.
Раз-Два-Сникерс вдруг почувствовала внутри себя какую-то сковывающую безнадёжную усталость. Она так поступала всегда, так стоит ли?.. Достаточно захлопнуть эту деревянную дверь, совсем скоро туман убьёт Хардова, и Шатун получит свой приз. А она снова окажется его верной девочкой, молодцом (ещё каким молодцом — куда забралась, проницательная!), его верной амазонкой мглы…
Улыбка на губах Раз-Два-Сникерс вдруг стала брезгливой. Но взгляд всё ещё был алчно прикован к крышке люка…
21
«Отдай нам только мужчину. Только мужчину».
Хардов шёл настолько быстро, что Ева с трудом поспевала за ним, и иногда ей приходилось переходить на бег. До церкви оставалось совсем недалеко, но справа от них, с северной части города плотной завесой надвигался туман. Ева поймала себя на ощущении какой-то тревожной двусмысленности. Здание церкви, хоть во многих местах и пообвалившееся, как иные сооружения канала, которых избегал туман, выглядело неправдоподобно новым. Как будто построенным только вчера, причём сразу с изъянами, хотя вокруг царило полное разрушение. В этом было что-то неправильное и одновременно…
«Там мы окажемся в западне, — подумала Ева. — Хардов пока этого не знает, но здесь всё поменялось».
Несколько минут назад, перед тем, как им пришлось сменить маршрут, Хардов указал ей на шестой шлюз, сказав:
— Нам надо добраться туда. Если окажется так, что меня не будет рядом…
Ева отрицательно замотала головой, но он не дал ей договорить:
— Нам не до мелодрам! Если так случится, ты должна будешь переждать в звоннице. Анна знает, где тебя искать. А туман тебя не тронет. Всё, пошли.
Хардов повернулся и быстро зашагал к церкви. Ева не стала ничего говорить, но… Наверное, так было. Она прекрасно понимала, что имел в виду Хардов. Так было. Раньше. Но теперь здесь всё поменялось. И Ева не могла отделаться от странного чувства, что здесь всё поменялось из-за неё.
«Хозяин научил нас, как спрятать Королеву. Он дал нам сил. Но мы тебя не тронем. Отдай мужчину».
Ева вздрогнула, чуть не споткнувшись, и остановилась. Хардов тут же обернулся, словно у него глаза были на затылке:
— Что случилось? Ева?!