Индиговый ученик Петрук Вера
– Не думай, что мир погружен во тьму, – бормотал мальчишка, хватая за руки Беркута. – А когда будешь искать огонь, не жди, что с тобой поделятся светом. В мертвой воде драконы не прячутся. Их можно найти с дымом, но идти надо осторожно, потому что все мы ходим под Небом.
– Его нужно отвести в школу, – заключил Шолох, оглядывая мальчишку. Наверное, ему тоже было не по себе от странного бормотания.
– Но иман еще не освободился, – возразил Сахар. – А он велел нам его дождаться.
– Нужно достать лекарство, – упрямо произнес Беркут. – Если я буду слушать эту чушь, то сойду с ума так же, как он.
Между керхом и Шолохом быстро вспыхнула словесная перепалка, и Арлинг понял, что плохой день был не только у него.
– Я его отведу, – вмешался он, втискиваясь между друзьями, – а вы дожидайтесь имана. Это будет правильно.
– Ты не справишься, – заявил Шолох, но Арлинг был настроен решительно.
– За себя говори, Беркут, – Регарди сложил руки на груди, выставив вперед подбородок.
– Пусть отведет, а мы подождем, – неожиданно встал на его сторону Сахар. – Ал знает город не хуже нас, а от Багряной Аллеи до школы прямая дорога, здесь недалеко.
– Я пойду с ним, – заупрямился Шолох, но Арлинг ткнул его в грудь.
– Никто со мной не пойдет, особенно ты. Приступ уже кончился. Нехорошо, если мы оставим учителя одного. А если он выйдет с купцами или своим другом, что он им скажет? Вот мои ученики, а там будет только Сахар… Эти слова не против Саха, это мой довод в пользу того, что отвезти Ола может и один ученик.
Звучало не очень убедительно, но Беркут сдался.
– Ладно, хорошо, только остынь, – уже мягче произнес он, видя, что Регарди настроен решительно. – Отведешь Ола и сразу же возвращайся. Если что, встретимся по дороге или на этом же месте.
Регарди махнул ему и осторожно взял Ола под руку. Тот не стал сопротивляться, но вел себя странно. Пялился в небо и спотыкался на ровном месте. Пришлось выбирать дорогу за двоих – для себя, слепого, и для друга, сумасшедшего.
Беркут не сводил с них глаз, пока они не повернули за угол. Регарди вздохнул с облегчением. Еще немного, и он бы затеял с Шолохом драку. Что было причиной его дурного настроения – встреча с сыном наместника, который напомнил ему себя в детстве, или разговор о Фине, судьба которого терзала его неведением, – он не знал, но вернуться в школу было хорошей идеей. Пять кругов по дальней крепостной стене, вынес себе приговор Арлинг и сразу почувствовал себя легче. Несмотря на то что он любил прогулки с иманом в городе, вынужденное бездействие во время подобных ожиданий утомляло сильнее, чем хорошая тренировка на Огненном Круге. Регарди казалось, что, если он остановится хоть на секунду, прошлое догонит его, и тогда ему придется встретиться с ним лицом к лицу. И он не знал, кто выйдет победителем.
Тем временем, Олу лучше не стало. Регарди ускорил шаг, не увереный, что справится с кучеяром, если приступ повторится. К тому же от мальчишки странно пахло. Будто он нацепил на себя шкуру змея, а затем обвалялся в цветочной пыльце. Это была необычная смесь, но Арлинг был уверен, что не ошибся. Запах сикелийских змей он помнил хорошо, так как провел много времени в городском серпентарии, принадлежащем другу имана. У учителя друзья были везде: от нарзидов, чистящих сточные канавы, до купцов и генералов, входящих в совет города. Аромат цветов тоже отчетливо ощущался – словно Ол повалялся в цветочной клумбе.
Наверняка, у запахов было простое объяснение. Например, Ол мог наступить на цветочные благовония, разлитые каким-нибудь ротозеем на площади. И неважно, что раньше Регарди их не чувствовал. Он был занят перепалкой с Сейфуллахом и мог не обратить внимания на аромат, который витал в Балидете повсюду. Запах змей тоже можно было объяснить. Например, ими мог пахнуть пот мальчишки. Иман говорил, что человеческие выделения не всегда имели привычные запахи. От некоторых людей пахло апельсинами, когда им было страшно, или шоколадом, когда они занимались любовью. «Нужно рассказать учителю», – решил Арлинг, стараясь не слушать ерунду, которую нес Ол.
Но не замечать его слов не получалось, потому что мальчишка повис у него на руке и шептал совсем рядом:
– Эта ягода такая красная, а собаки в домах прозрачные, как вода… Зачем они смотрят на меня, Ал? Скажи, что у меня нет денег.
Как же, черт возьми, похоже на Магду. Он бы с удовольствием оглох на одно ухо – с той стороны, где шел Ол. Радовало то, что идти оставалось недолго. Он уже чувствовал благоухание апельсиновой рощи, за которой начиналась улица со школой.
– Души умерших быстро не отпускают, – забормотал Ол с новой силой, и Арлингу захотелось заткнуть ему рот своей повязкой слепого.
– Их там много. Там, на Дороге Молчания. Золотой Король уже проснулся и скоро запоет песню. Но мы ее не услышим. Вокруг меня туман, а тебя засыпал песок. Они похоронили нас, Арлинг Синие Глазки.
Регарди вздрогнул и остановился.
– Что ты сказал? – спросил он Ола, схватив кучеяра за плечо. Раньше так его называла только Магда – в шутку. Но, наверное, он ослышался, потому что Ол из Согдарии не мог иметь ничего общего с девушкой из Мастаршильда. Его девушкой.
Постояв немного и послушав чепуху, который нес Ол, Арлинг решил, что у него разыгралось воображение. В бреде сумасшедшего легко услышать свои сокровенные мысли. Раньше он всегда злился, когда Фадуна его так называла, но сейчас он отдал бы все на свете, лишь бы снова услышать, как она говорит – Арлинг Синие Глазки.
– А ты знаешь, что сокол видит перед собой тысячи птиц, но не замечает ни одной, кроме той, что должна стать его жертвой? – спросил его Ол.
Регарди втянул в себя воздух, с облегчением почувствовав, что они уже в апельсиновой роще. «Ну и достанется тебе, Ол, – сердито подумал он. – Попрошу Джайпа влить в тебя такую дозу снотворного, что неделю спать будешь».
Неожиданно Арлинг понял, где допустил ошибку. «Никогда не забывай о том, что мир только и ждет, чтобы подловить тебя», – говорил иман. И как же чертовски прав он был.
Регарди сделал пару шагов и остановился. Апельсиновая роща благоухала так, словно он оказался в огромном сосуде, доверху набитом лепестками ароматных цветов. Сладкий, нежный нектар призывал окунуться в приятную негу, забыв обо всем на свете. Легкий ветер слабо шевелил тугие глянцевые листья, шепчущие признания в любви каждому, кто оказался под их тенью. Трепетный голос сойки, поющей где-то в глубине деревьев, дополнял картину безмятежности. Но если бы Арлинг был внимательнее и думал о дороге, а не о словах сумасшедшего Ола, то еще до того, как окунуться в апельсиновый рай, заметил бы людей, которые не имели ничего общего с садовниками или любителями природы.
Ученики Шамир-Яффа из Школы Карпов сидели вдоль тропы на пятках, не нарушая тишину сада ни единым словом или движением. Что-то подсказывало – они пришли сюда не за апельсинами. Их было человек шесть, но Арлингу показалось, что он слышал движение и за деревьями, а значит, там тоже могли прятаться «карпы». Возможно, они ждали совсем не его, но так случилось, что в этот день их дороги пересеклись. В этот плохой день, поправил он себя, потому что «карпы» не относились к тем кучеярам, с которыми он нашел общий язык. С их первой встречи на рынке между ними вспыхнула война, которая с переменным успехом длилась уже несколько лет. И Регарди не был уверен, что «карпы» захотят ее сегодня закончить.
«А не повернуть ли мне к рынку?», – подумал он, но было поздно. «Карпы» его заметили и теперь неспешно направлялись в его сторону. Торопиться им действительно было некуда – в округе никого кроме них не было. К тому же, обильная апельсиновая листва загораживала от любопытных взглядов. Роща идеально подходила для тайных свиданий и задушевных бесед. Ни на первое, ни на второе их случайная встреча с «карпами» не походила, и у Регарди заранее испортилось настроение.
– Глядите, два петушка, – насмешливо протянул Фарк. – Один псих, другой слепой! А в вашей школе нормальные есть?
О болезни Ола знали немногие, но слухи распространялись в Балидете быстрее пыли, гонимой горячим ветром. Ол действительно выглядел неважно. У него обильно текла слюна, которая заляпала Арлингу все плечо, намочив рукав. Регарди приходилось его тащить, потому что кучеяр плохо шел сам, еле волоча ноги.
– Уйди с дороги, – угрожающе произнес Арлинг, решив сразу перейти в наступление. Интуиция подсказывала: вежливость с «карпами» была неуместна. И хотя он не любил городскую стражу, которая всегда оказывалась не к месту, сейчас ее появление было бы кстати. Он, «карпы» и апельсины – не лучший расклад.
– А может, это ты уберешься из нашего города, драган? Ты здесь только гость, причем незваный. Если тебя из жалости приютил иман, это не значит, что весь Балидет рад тебя видеть.
– Пошел к черту, Фарк, – огрызнулся РеРРРррромм
Регарди, чувствуя, как в груди закипает злость. Сначала проклятый мальчишка с вишнями, потом ссора с Беркутом и приступ Ола, а теперь еще и «карпы». Эх, ему бы сейчас холодную голову Финеаса. Он никогда не встречался с учениками Шамир-Яффа наедине, и интуиция подсказывала, что самым разумным чувством в данной ситуации был страх. Страх, который почему-то не появлялся.
– Ты носишь одежду ученика, но не сдал ни одного летнего экзамена, разве это справедливо? – Фарк сделал шаг вперед и оказался ближе. Арлинг понял, что его окружали и быстро переместился к дереву, чтобы прикрыть спину.
– Отойди, Фарк, – вдруг произнес Ол. – Ар снесет тебе голову, а мы не сможем пришить ее обратно.
«Ну, спасибо, удружил», – мрачно подумал Регарди, но брошенная искра попала на благодатную почву.
– Сомневаюсь, что этот драган может нам что-то сделать, – протянул Фарк, и его тон не обещал ничего хорошего. – Ты, Ол, пока посиди в тенечке, мы с тобой потом разберемся. Эй, Грасп, сбегай за стражей. Скажи, что мы задержали двух подозрительных типов. Одного пьяного кучеяра из Школы Белого Петуха и какого-то драгана, который выдает себя за ученика имана, не пройдя ни одного испытания. Если мы ошиблись, он покажет нам свои зарубки, и мы извинимся, правда, ребята?
«В этом городе трудно что-то скрыть», – с досадой подумал Арлинг. Зарубок у него и, правда, не было. Этот обычай казался ему диким, но у всех учеников боевых школ на руках были шрамы. По негласной традиции после каждого успешно пройденного экзамена молодые кучеяры наносили себе порезы на внутреннюю сторону плеча. Потом они пересчитывали такие шрамы и с гордостью показывали девушкам.
Арлинг услышал, как один из кучеяров сделал шаг в сторону и тоже двинулся к нему, запоздало сообразив, что повелся на провокацию. Бежать за стражей «карпы» не собирались, а вот окружить его у них получилось.
– Послушай, Фарк, – вздохнул Регарди, понимая, что отступить не получится, так как позади уже слышалось дыхание подкрадывающихся «карпов». – За мной идет иман с ребятами, давай не будем усложнять жизнь друг другу?
– Ты серьезно думаешь, что можешь напугать нас своим учителем? Прости, но его лучшие времена позади. Об этом в Балидете знают все кроме его учеников.
Фарк зашелся хохотом, который подхватили другие «карпы». Арлинг прикусил язык, чтобы сдержать ответное оскорбление, но его опередил Ол.
– Ты подохнешь, как свинья, Фарк, – решительно заявил он. – Захлебнешься в грязи. Знаешь, как у нас говорят? Спелому плоду ничто не грозит кроме падения. Так вот ты давно перезрел.
– Что ты сказал? – процедил кучеяр, надвигаясь на них, словно самум на кибитку кочевника.
– Я сказал, что достойно сожаления, если упущен момент, когда можно почетно умереть, – спокойно ответил Ол. – Ты свой момент упустил.
– Заткнись, – процедил Арлинг, но было поздно.
– Видят боги, не мы первые это начали, – прошипел Фарк, обходя его по кругу.
– Глупая собака громко лает, – вынес вердикт Ол, и опустился на землю под апельсиновым деревом.
Регарди не верил ушам, но его сумасшедший друг сделал все, чтобы в школу они сегодня не вернулись.
– Не бойся, Ар, – сказал ему Ол, сдирая с апельсина сочную кожуру. – Больно будет только вначале. Их много, как волос на верблюде, поэтому тебя побьют. Но как говорит наш учитель, даже если случилось непредвиденное, не следует менять намерения. Ты, кажется, хотел оторвать Фарку голову.
Арлинг сглотнул, слушая, как «карпы» расходятся по кругу. Впрочем, драка в любом случае, была лишь вопросом времени.
– Твой друг знает много поговорок, – процедил Фарк, – Я тоже знаю одну. Лучше быть живым и здоровым, чем мертвым или калекой. Что скажешь, драган?
«Еще можно убежать», – подумал Регарди, но с ним был Ол, и Арлинг почему-то был уверен, что мальчишка останется под деревом. Из чего следовало, что ему предстояло принять вызов дюжины «карпов», проявив смелость – или безумство. Однажды иман сказал ему, что храбрость – это когда только ты знаешь, как сильно ты боишься. Арлинг прислушался к себе, пытаясь отыскать хоть каплю страха, но его не было. Лишь странное спокойствие, равнодушие и отрешенность. Ему было все равно, что случится в следующий миг, который не заставил себя долго ждать.
«Когда противников много, передвигайся так, чтобы они мешали друг другу», – послышался в голове голос имана, и Регарди пришлось напомнить себе, что он не на Огненном круге, а сопящий впереди Фарк – не Беркут с деревянной саблей в руке.
Он напал первым. Бросившись к ближайшему «карпу», Арлинг врезался в него, словно молоток в кусок мяса, из которого нужно было сделать отбивную. На долю секунды ему показалось, что все получится, ведь он учился в Школе Белого Петуха. Но тут раздался крик Ола, и Регарди понял, что допустил ошибку, оставив его без защиты у дерева. Однако назад пути не было – его окружили со всех сторон.
«Делай выпад в сторону, и быстро уходи внезапным поворотом», – подсказал иман. Либо прыгай через руку между двумя противниками. Но как же, черт возьми, все казалось легко на тренировочной площадке. Арлинг не раз сражался в окружении, но в школе было все иначе. Там были Сахар, Итамар, Ол или Беркут, которые так же решительно хотели намять ему бока, как «карпы», но отчего-то сейчас тело слушалось плохо, а ноги путались, как мысли, которых скопилось слишком много.
«Наверное, все дело в незнакомых запахах», – решил он. От благоухания апельсинов кружилась голова, а от карпов пахло гремучей смесью благовоний, пота и еды. Наверное, они успели подкрепиться в таверне, унеся с собой все запахи дешевой закусочной.
И все же первый удар Регарди пропустил, отлетев прямо к Фарку, которого было нетрудно узнать по бряцанью металлических колец в косах. Все «карпы» заплетали волосы в косы, количество которых увеличивалось по мере приближения ученика к концу обучения. У Фарка было целых шесть кос, хотя большинство «карпов» носило по две или три.
К удивлению Арлинга, тело проснулось и среагировало мгновенно – как на тренировках. Пятка Фарка просвистела рядом с его ухом, но цели не достигла. Почувствовав, что кучеяр открылся, Регарди собрался атаковать его в живот, но, услышав движение сзади, резко повернулся и обрушился на ребра напавшего карпа, стараясь бить так, как учил иман – одним ударом. Хруст был едва различим, однако Регарди его уловил. «Выброс крови из печени, сломанное ребро и выход бойца из строя», – предположил он, слыша, как кучеяр сгибается пополам, хватаясь за бок.
Однако радость от победы была преждевременной, потому что чьи-то пальцы схватили его спереди за шею. Тело снова не подвело. Прижав подбородок к груди, он сорвал захват и перегнул пальцы врага в другую сторону. Крик боли был музыкой. Арлинг почувствовал себя богом, но ликование было недолгим. Увлекшись выламыванием пальцев, он пропустил удар по колену, после которого настала его очередь сгибаться и кричать. Карп попал по болевой точке. Сразу вспомнились слова учителя о том, чем просто боль отличается от «ощутимой боли».
Потеряв инициативу, Регарди почувствовал себя деревянным манекеном на Огненном Круге. «Карпы» методично отрабатывали на нем удары, нападая по двое или трое. Торопиться им и в самом деле было некуда. Время стояло полуденное, и зной усмирял любое любопытство со стороны случайных прохожих. Если они и появлялись, то старались скорее исчезнуть, озабоченные мыслью о предстоящем обеде. Арлинг слышал голос Ола, но не мог понять били его, или кучеяр кричал сам по себе. Ему казалось, что вокруг него собрались все «карпы», а мысль о побеге стала навязчивой. И хотя он вертелся из стороны в сторону, стараясь создать защитную стену, как учил иман, уже было понятно, что день закончится для него неудачно. От ударов в нос слепые глаза слезились, костяшки пальцев кровоточили, повязка сползла и болталась на шее, но никто из «карпов» суеверным не оказался. Регарди почувствовал себя рыбой, выброшенной на раскаленную дюну из ручья в оазисе. Больно не было, и страх тоже не появился. Злость заглушала голос разума, мешая сосредоточиться и перейти в атаку.
– Глядите, у него синие глазки, – прозвучал откуда-то голос Фарка, и Регарди показалось, что на него обрушили водопад холодной воды. Как же она нужна была ему раньше.
– Синие глазки, – ехидно повторил кучеяр, и тут Арлинг взбесился. Он и сам не заметил, как из простой, уличной драки потасовка переросла в нечто большее.
Силы нашлись сразу, заставив его воспарить духом. Не попав кулаком в одного, Регарди ударил коленом в другого кучеяра, чудом избежав атаки третьего «карпа» по ребрам. В следующий миг чей-то локоть захватил ему шею, но Арлинг не растерялся и ударил головой, чувствуя хруст зубов. Промахнулся ногой справа, ударил локтем слева… Мир закружился в бешеной пляске, которая закончилась, увы, очень быстро.
Получив коленом в живот, Регарди согнулся, но его тут же распрямили, схватив за волосы. Фарк неожиданно оказался рядом и нанес ему удар в лицо – сначала одним кулаком, потом вторым. Пытаясь защитить лицо, он выкинул руку вперед, но ее тут же поймали, и хруст послышался снова. Наконец, появилась боль, но она была похожа на вспышку молнии, которая исчезла быстрее, чем он успел сделать вдох. И хотя рука больше не слушалась, это было мелочью по сравнению с тем, что ожидало его в следующую секунду.
Земля опасно приблизилась, – Регарди почувствовал насыщенный запах опавших листьев, – а затем врезалась в него, содрав на память лоскут кожи со лба. В голове промелькнула предательская мысль, а не запросить ли пощады, но голос куда-то пропал, уступив место невнятному хрипу.
– Арлинг! – шепнула Магда так близко, что он вздрогнул, пропустив еще один удар в живот.
Фадуна снова что-то сказала, но ее голос утонул в криках «карпов», которые заполнили рощу. Арлинг уловил ее тон, и он ему не понравился. Он был жалобный.
«Не надо жалеть меня, милая, – прохрипел Регарди, и не услышал своего голоса. – Я ведь еще не умер».
Он собирался бороться.
Что там говорил иман? Если на земле враг – добивай его ногами. Но на земле был он сам, а «карпы» пинали его уже целую вечность. «Если на земле ты, – наставительно произнес голос мистика, – тогда поднимайся». Арлинг попробовал, но, перепутав руки, оперся на раненое запястье. Вспышка боли пробежалась по всем частям тела и снова спряталась, поджидая, когда он ошибется в следующий раз. «Если не можешь встать, – продолжал советовать учитель, – то сражайся лежа, отпинываясь и хватая врага». Арлинг попробовал – тоже не помогло. Один из карпов навалился ему на ноги, крепко удерживая их внизу. «Тогда остаются руки, – вздохнул мистик. – Когда ладонь окажется на земле, хватайся за любой предмет и используй его, как оружие».
Этот совет нравился Регарди уже больше. Однажды трюк с песком ему удался. В следующий миг пригоршня земли полетела в глаза навалившегося карпа, который взвыл и откатился в сторону. Однако встать на ноги у Арлинга не получилось, так как на смену кучеяру пришел другой «карп». Упав ему на грудь, он схватил его за волосы, намереваясь ударить затылком о землю. Регарди уже представил свою голову, разбитую о камень или корень апельсинового дерева, но тут мальчишка допустил ошибку, наклонившись слишком низко. «Неужели ты решил, что я на самом деле ничего не вижу», – злобно подумал Арлинг и, уперев ноги «карпу» в живот, перекинул его через себя, заодно разомкнув круг столпившихся над ним кучеяров.
Момент терять было нельзя. Оседлав поверженного врага, он ударил ребром ладони по его лицу в точку между основанием носа и верхней губой. Туда, где находился нервный узел, и носовой хрящ срастался с черепной костью. Он хорошо помнил это место, потому что отрабатывал по нему удары совсем недавно. Правда, не на человеке, а на деревянной кукле Огненного Круга. Попадание получилось точным – болевой шок, сотрясение мозга, потеря сознания. На руку хлынула кровь, которая, смешавшись с его собственной, опьянила так, словно он выпил ведро моханы.
«А теперь беги!» – посоветовал он себе, потому что теперь «карпы» разозлились, бросившись на него все разом. Регарди прыгнул вперед, перескочив через поверженного кучеяра, но далеко не убежал. Апельсиновая роща была не крепостной стеной, а сегодняшний Арлинг был не тем учеником имана, который с легкостью набирал скорость, преодолевая препятствия.
Нож просвистел мимо уха, оставив на коже под глазом глубокий порез, который мгновенно набух кровью. Регарди сглотнул и почувствовал, как исчезает уверенность, уступая место страху, который давно ждал своего часа. Осталось только дождаться появления боли, чтобы встреча с карпами запомнилась надолго. Но ее не было, и это пугало не меньше осознания того, что его собирались зарезать, как теленка на скотобойне.
«Никогда не подпускай близко противника с ножом», – услышал он голос имана, но было поздно. Секущий удар по шее Арлинг отбил, подставив плечо, но прихватить руку с ножом не удалось, так как он услышал движение еще одного «карпа»– справа.
Фарк усмехнулся ему в лицо, обдав запахом чеснока и пота. Регарди перехватил его кисть и даже попытался выбить нож ударом колена, но одолеть лучшего ученика «карпов» ему было не под силу. Умелая подсечка повергал его на землю, с которой он уже не встал.
«Это обычная драка, – попытался убедить себя Арлинг. – Мне не страшно. Я не боюсь смерти». Но лгать себе было трудно.
– Не убивайте, – прошептал он и тут же прикусил язык. Регарди никогда не просят у врагов. Ни о чем.
Последнее, что он помнил, было движение своих рук, которые пытались отвести удар ножа, нацеленного в живот. Не получилось. Лезвие вошло в него со странным свистом, после чего наступила темнота. Уже настоящая.
Забвение было недолгим.
Магда заботливо положила его голову себе на колени, прикрыв ему глаза руками. Они были теплые, и от них приятно пахло дождем и поздними яблоками. Воспоминания – это свернутая в кольцо веревка, соединяющая прошлое с настоящим. Он уже не помнил, кто сказал ему это, но сейчас веревка исчезла, оставив его наедине со смыслом всей его жизни.
– Ты приходишь ко мне так редко, – сказала Фадуна, и ее рука легко пробежала по волосам Арлинга, оставляя на них капли дождя.
Они сидели в поле, спрятавшись в колосьях поспевшей пшеницы. Регарди чувствовал, как жесткие травинки кололи спину, а ветер свободно носился вокруг, словно щенок, засидевшийся на привязи.
Он не знал, что ей ответить. Магда опять лукавила. Разве он не просил впустить его каждую ночь, когда засыпал на своей циновке в Доме Утра? Промолчав, Арлинг попытался убрать с глаз ее ладошку, но Фадуна шутливо стукнула его по пальцам.
– Дай мне посмотреть на тебя, – попросил он.
– Хорошо, – прошептала Магда. – Только ненадолго. Закрой глаза. Я скажу, когда можно смотреть.
Он послушно зажмурился, чувствуя, как она сняла его голову с колен, уложив ее на холодную землю. Арлинг поежился, но стерпел. Ему было интересно, что за игру затеяла Фадуна. Но когда раздались ее быстро удаляющиеся шаги, он встревожился. Зачем она уходила?
Не вытерпев, Регарди сел и открыл глаза.
Ни поля, ни ветра, ни Магды. И яблоками уже не пахло. Вокруг была темнота. Густая, словно разведенная в масле сажа, и безнадежная, словно последний глоток воды посреди бескрайней пустыни. Звуки и запахи тонули в ней, едва попадая в глухую черноту необъятной пропасти. Он рухнул в нее давно и, кажется, до сих пор падал.
Привычная серая мгла, безликая и равнодушная к видимому миру, возвращалась медленно. Так выползал хищный зверь после долгой зимней спячки в берлоге. Голодный и истосковавшийся по горячей крови. Он с жадностью впился в Регарди, разбудив боль, которая крепко вцепилась в него, уже не отпуская. Все попытки стряхнуть ее были напрасны. Боль приросла, словно паразит, избавиться от которого можно было, лишь отрезав часть собственного тела.
Арлинг захлебнулся криком и долго пытался вдохнуть, пока рука имана не приподняла ему голову. Лучше бы он этого не делал. К волнам боли, бушующим в теле, прибавилась необходимость что-то делать с информацией, которая хлынула на него неуправляемым потоком. От запахов лекарств, бинтов, крови и страха его затошнило, но звуки были еще хуже. Чьи-то стоны и крики, лихорадочный шепот, шуршание торопливых шагов, тревожный звон инструментов, небрежно бросаемых в таз с окровавленной водой… Вкрадчивый голос имана, который настойчиво звал его, мешая вернуться к Фадуне. Она исчезла, словно ночной туман под порывами утреннего ветра.
В конце концов, Арлинг сдался, позволив Сикелии похоронить себя в жарких дюнах.
– Где я? – прошептал он, с трудом разлепив непослушные губы.
– В лечебнице, – сказала иман, поднося к его рту стакан с водой. Лязгнув зубами по стеклу, Регарди с наслаждением сделал большой глоток и в недоумении переспросил:
– В лечебнице?
– Тебя ранили в живот, – ответил учитель. – Ты у жрецов Семерицы. Лучше них никто такие раны не лечит. Пока побудешь здесь, а через неделю-другую мы заберем тебя в школу.
Опять жрецы. Сильнее, чем богов, он ненавидел только их слуг.
Арлинг почувствовал, что побледнел от злости и отвернулся, не желая, чтобы учитель видел его досаду. Боль обрадовалась неосторожному движению и вгрызлась в него с новой силой. Но Регарди было не до нее. Его терзали чувства, куда более свирепые, чем огонь, пожирающий тело. Почему его отправили в больницу? Означало ли это временное наказание, или ему предстояло навсегда расстаться со школой?
– Больно? – спросил иман, застав Регарди врасплох. Ему следовало признаться, что все тело разрывается на части, или учитель проверял его мужество, ожидая от него краткого и лаконичного «нет»? Не определившись, Арлинг промолчал, но, к его облегчению, мистик ответа не требовал.
– Нехебкай хранит тебя, – сказал он, размешивая в воде какую-то вонючую смесь. – Если бы удар пришелся на два пальца левее, мы бы с тобой не встретились.
– Долго я тут? – выдавил из себя Регарди, глотая лекарство. Сейчас он был готов проглотить что угодно, лишь бы его вернули в школу.
– Долго, – уклончиво ответил иман, и Арлинг понял, что все серьезнее, чем он ожидал.
– Как Ол?
– Лучше, чем ты, – произнес мистик, вставая. – Выбитый зуб красоты ему не прибавит, но он уже вернулся к тренировкам. А вот ребятам Шамир-Яффа придется лечиться даже дольше твоего. У двоих сотрясение мозга, а третий еще не пришел в себя.
Регарди хотелось стать простыней, потому что иман грозно навис над ним, продолжая безжалостно отсчитывать.
– Скажи, что я упустил в твоем обучении, Лин? Один слепец, а умудрился собрать вокруг себя слепых со всего Балидета. Шамир-Яфф потребовал, чтобы тебя наказали – публично высекли на главной площади. Я потребовал того же в отношении Фарка. В результате, судья признал виновными вас всех, приговорив к месяцу работ на шелковичных фермах. Фарк со своими уже отрабатывает. Ол приступил сегодня. Тебе придется к ним присоединиться, когда поправишься. Как раз попадешь на уборку урожая.
Арлинг впервые порадовался, что не мог встретиться с иманом взглядом.
– Простите, учитель, – выдавил он из себя. – Я виноват… Опозорил честь школы.
– О чести мы поговорим позже, – сухо ответил мистик.
Регарди сглотнул, понимая, что вежливых и нужных вопросов больше не осталось и пора переходить к главному. Драки были запрещены, и мистик имел полное право отказаться от него, вернув на улицы Балидета. Закончив сказку.
Но иман не был бы иманом, если бы не понял, что этого вопроса Арлинг не задаст никогда.
– Когда справишься с уборкой урожая, мы продолжим твои тренировки, – сказал учитель, и в его голосе послышалась улыбка. – Познакомлю тебя с ножом получше. И запомни. Знать одни победы вредно. Иногда надо знать и поражения.
И хотя иман обещал забрать его через неделю, прошел месяц, прежде чем Арлинг покинул госпиталь Семерицы. Было многое: бессонные ночи, отчаяние, унизительные процедуры, болезненные перевязки и тревожные молитвы жрецов, но тяжелее всего далась вынужденная неподвижность, которая заставила его чувствовать себя деревом, у которого повредили корни. Останется ли его тело покрыто мертвой, бесчувственной коростой, или на нем вырастет новая кожа, способная понимать мир лучше прежней? Обоняние и вкус исчезли вместе с остротой слуха, заключив в плотный кокон слепоты, из которого он выбирался все годы обучения в школе. И хотя учитель обещал научить его летать, крылья сломались, не успев раскрыться.
Регарди надеялся, что поправится быстро, но кости срастались медленно, а швы, наложенные на рану, загноились, вызвав жестокую лихорадку, которая погрузила его в странный мир, собранный из лоскутов прошлого и настоящего. Чувство времени вернулось не скоро и облегчения не принесло. Арлингу казалось, что он сделал гигантский шаг назад, снова оказавшись беспомощным слепцом, потерявшимся на улицах чужого города.
По мере того как его выздоровление затягивалось, мистик появлялся в госпитале все реже. Несмотря на то что к нему приходили слуги, Атрея, другие учителя с учениками и, конечно, Беркут, отсутствие имана было подобно засухе для отростка, привезенного из далекой окраины. Теперь все было именно так. Регарди и не заметил, как Балидет превратился для него в центр мира. Сикелия стала солнцем, а все остальное – пылью, поблекнувшей в его блеске.
Дни пролетали, как песок, гонимый ветром по хребтам дюн и барханов. Жизнь постепенно возвращалась, но Регарди знал. Какая-то его часть навсегда потерялась в апельсиновой роще. Он цеплялся за обещание мистика продолжить его обучение, как корабль за свет маяка, с трудом пробивающийся сквозь шторм. Но волны поднимались все выше, ветер становился сильнее, а корабль – неуправляемее. Его неизбежно несло на рифы отчаяния, а страх, который исчез куда-то во время драки, теперь стал его вечным спутником, нашептывающим предательские мысли. Ты трус и слабак, ты не справился.
Атрея и Беркут уверенно лгали о том, как сильно был занят мистик – подготовка к летним экзаменам, важные встречи, поездки к керхам, совещания в Купеческой Гильдии… Арлинг внимательно слушал, не понимая, что мешало его друзьям сказать правду. Наверное, он смог бы ее понять, ведь иман был многоликим и вездесущим. Учитель мог успеть побывать везде кроме госпиталя Семерицы. Где ему, в общем-то, нечего было делать. Что с того, что Арлинг был пятым? Возможно, иман уже сделал выбор и точно знал, что слепому драгану из Согдарии никогда не стать Индиговым.
Когда однажды жрецы сказали, что завтра он покинет лечебницу, Регарди чувствовал себя такой же развалиной, как и много лет назад, когда Абир привел его в Школу Белого Петуха, чтобы обменять на секреты Скользящих. Теперь Регарди хотелось, чтобы так оно и случилось.
Забирать его приехал только Шолох, но Арлинг воспринял это как должное, молча взяв предложенную трость. Она удобно легла в ладонь, словно всегда была продолжением его руки. Ноги тряслись, в голове шумело, свежий шрам на животе привычно ныл. Тело сообщало о мире только самое необходимое. Никакого богатства запахов и звуков, которое он испытывал раньше. Регарди спускался по лестнице целую вечность, а ведь еще полгода назад он слетел бы по ней, даже не заметив ступеней.
Они шли медленно, но Беркут не спешил, подстраиваясь под его осторожный шаг.
– Тебе нужно время, дружище, – с сочувствием произнес он, и Арлинг с трудом сдержался, чтобы не огрызнуться. Он ненавидел жалость. И время тоже. Они до сих пор не научились жить друг с другом в мире.
А, между тем, в Балидете заканчивалось лето. Ветер-южняк доживал свои последние дни, готовясь уступить место северным братьям. Мостовая еще полыхала от жара, но камни дольше хранили ночную прохладу. Арлинг слышал, как босоногие мальчишки смело носились по Багряной Аллее, уже не боясь обжечь пятки.
«Значит, сейчас полдень, и у детей закончились уроки», – подумал он, радуясь, что сумел вспомнить хоть что-то. Монотонное песнопение жрецов, раздававшееся из Южного Храма Семерицы, подтвердило догадку. Впрочем, чем ближе они подходили к школе, тем больше становилось воспоминаний. Он узнал камни, которыми была вымощена площадь перед храмом Омара, вспомнил запах голубиного помета, которым смердела статуя Основателя Города, услышал знакомое щелканье игральных карт из башни охранного поста и крики разносчиков чая, предлагавших утолить жажду чудесным напитком. Месяц, который показался ему вечностью, пролетел для города незаметно. Балидет жил так же, как и тысячу лет назад, неторопливо созерцая золото пустынных земель, раскинувшихся в одной стороне и серебро бурных вод Мианэ, протекавших в другой.
– Как сегодня учитель?
Арлинг задал вопрос как можно небрежнее, пытаясь скрыть его важность. В воздухе тревожно пахнуло ароматом спелых апельсинов. Они подходили к роще, где состоялась памятная встреча с «карпами». Наверное, пройдет немало времени, прежде чем этот запах перестанет вызывать у него чувство опасности.
– Эээ, – растеряно протянул мальчишка, и Регарди понял, что застал его врасплох. Значит, у него появились шансы узнать правду, потому что, удобную ложь Беркут еще не придумал.
– Занят, – буркнул кучеяр, и Арлинг понимающе кивнул.
– Поехал в гости к друзьям-керхам и остался в пустыне из-за песчаной бури?
Можно было и промолчать, но Регарди больше месяца находился в тишине, потому что жрецы Семерицы были неразговорчивы.
– Потерпи до школы, там все узнаешь, – поморщился Беркут, ускоряя шаг. Его друг не хотел разговаривать, и это настораживало. Либо он был болен, либо что-то случилось на самом деле.
А, может, у имана были неприятности? Почему-то от этой мысли сразу стало легче. В таком случае, исчезновение учителя получало простое и понятное объяснение.
Последние сали до ворот хотелось преодолеть бегом, но Арлинг сдержался, опасаясь, что растянется на виду у всей школы, споткнувшись о порог. Несмотря на то что с каждой секундой, проведенной за пределами госпиталя, к нему возвращалась прежняя острота обоняния и слуха, Регарди по-прежнему сомневался в своем теле. Время, ему нужно было время.
Знакомые камни школьных дорожек подействовали оживляюще. Арлинг расправил плечи, глубоко вздохнул и решительно сунул трость Беркуту в руки. Он пойдет медленно, зато сам. Это была его территория, его дом. Шаги стали тверже, на губах появилась улыбка. Дышалось легко, несмотря на старания солнца превратить все вокруг в жаркое. Ему нравился его свет, который Регарди ощущал всей кожей, словно погрузился с головой в теплое молоко, нравился скрип пыли на зубах, которая проникала в рот даже сквозь платок, нравилось ощущать под ногами мягкий песок. Он и не представлял, как мог жить без всего этого раньше. Еще немного и он услышит голос имана, вышедшего его встречать.
Но полет души закончился с первым порывом ветра. Арлинг замер на пороге, принюхиваясь к незнакомым запахам, которые густо витали по школе. А вместе с ними появились тысячи других деталей, которые он не заметил, воодушевленный возвращением.
На Огненном Круге было непривычно тихо, слуги нервно переругивались, торопливо передвигаясь по школе, учителя старались сохранять спокойствие, но в их движениях и коротких фразах чувствовалась нервозность. Никто не толпился у фонтана и не обсуждал тренировки на площадке перед Кругом. Либо все ученики занимались в Доме Неба, либо учитель отправил их по делам в город. Или к керхам. Или на фермы. Школа Белого Петуха никогда еще не была так безмолвна. Даже псы молчали, хотя Арлинг слышал, как они возились в своих будках. Он подумал было о Тагре, но тут им встретился Джайп, который непривычно радостно приветствовал Арлинга, заключив его в крепкие объятия. Поведение повара только добавило беспокойства. Раньше он никогда не проявлял симпатии к слепому ученику имана. Жалость? Нет, ее Регарди умел отличать хорошо. Похоже, что Джайп действительно был рад его видеть. Или научился притворяться.
Голоса чужаков он услышал не сразу. На кухне часто бывало людно, потому что кучеяры любили поесть, а в школе не возбранялись частые перекусы. Но когда среди привычного диалекта, на котором говорили горожане, послышалось незнакомое звучание новых слов, Арлинг насторожился. Язык, несомненно, был кучеярским, но он не слышал такого выговора даже от купцов, приезжавших с юга.
– У нас гости? – спросит он Беркута, напряженно молчавшего рядом.
– Угу – буркнул тот. – Сохо приехал. Когда он здесь, в школе всегда так. Будто все яду напились и помирать собираются.
Шолох сплюнул, словно ему в рот попал комок грязи, и нехотя объяснил:
– Сохо – это сынок имана. Единственный и неповторимый.
– Понятно, – протянул Арлинг, хотя ничего понятного не было.
На языке вертелась куча вопросов, но Беркут уже вошел в Дом Утра, и, громко протопав к своей циновке, рухнул на нее ничком.
– Не пойду сегодня на тренировки, – заявил он в пустоту. – Вообще никуда не пойду.
«Может, они все заболели?», – предположил Регарди, прислушиваясь к непривычной тишине. Во всяком случае, Шолох был очень похож на больного.
– Привет, Ал, – окликнули его из дальнего угла комнаты. Увереный, что они были с Беркутом одни, Арлинг досадливо поморщился. Пару месяцев назад такой промах вызвал бы серьезное недовольство имана. Впрочем, учителя здесь не было, а голос Ола узнавался с трудом. Мальчишка охрип и почти шептал.
– Здорово, что ты поправился! Я приходил к тебе один раз, но ты был без сознания, а потом учитель меня уже не пускал. Нужно уходить. Дырка в животе – это круто, у меня таких шрамов нет, все по мелочи – колени, плечо. Нужно уходить. Ты еще не был на Огненном Круге? Там новый ров вырыли. Нужно уходить. Тебе точно понравится. Там грязи по самое горло. Уходить надо.
Арлинг потер виски, думая, что ослышался, но Ол еще несколько раз повторил о том, что нужно уходить, и он понял – кое-что в школе осталось без изменений. Кажется, состояние мальчишки даже ухудшилось.
– Заткнись, Ол, – пробурчал из своего угла Беркут. – И без тебя голова раскалывается. Побыстрее бы Сохо сваливал в свои горы. Ненавижу этого надутого пса!
Кажется, причина плохого настроения Шолоха была найдена, но она много не объясняла.
– А где все?
– Зал в трапезной убирают, – ответил Ол, подходя к Арлингу. На миг ему показалось, что от кучеяра пахнуло журависом, но, принюхавшись, он понял, что это была какая-то другая трава. По крайней мере, не от одного Регарди пахло лекарствами.
– Сегодня праздник в честь приезда Сохо, – продолжил мальчишка. – Иман отменил все занятия и велел помогать Джайпу. Правда, мне разрешил ничего не делать. Не знаю почему. А Беркута за тобой отправил. Будет большой пир, хотя надо уходить. Целая куча приглашенных! И как они все разместятся? Трапезная в Доме Неба не так уж и велика.
А вот это уже было необычно. Школа Белого Петуха часто принимала важных гостей, но чтобы ради этого прекращались тренировки – такое случилось впервые. Он не узнавал имана.
– А где сейчас учитель?
– С Сохо, конечно, где ему еще быть, – фыркнул Беркут. – Он всегда с ним, когда этот пес сюда приезжает. Отправились в Гильдию на какую-то встречу. Сохо столько раз переходил Холустайскую пустыню, что я удивляюсь, почему его до сих пор песком не засыпало. Хоть бы в одну бурю попал. Да если бы и просто под землю провалился, уже приятно бы было.
Оставив мрачного Шолоха в компании задумчивого Ола, Арлинг направился в Дом Неба. Страх и неуверенность отступили, уступив место недоумению. Кто такой Сохо на самом деле? Любимый сын? Тогда почему учитель до сих пор не сделал его Индиговым?
Шум из трапезной Регарди услышал еще на улице, а когда распахнулись двери и его едва не сбили два ученика, тащившие тяжелый вертел для жарки мяса, он убедился, что Беркут не солгал. Приезд Сохо был похож не внезапный теббад, обрушившийся на мирно спящий лагерь.
Войдя внутрь, Арлинг прислонился к стене, давая себе возможность привыкнуть к царящему внутри хаосу. Мысли ворочались тяжело и неохотно, а двери чувств открывались медленно и со скрипом. Но вскоре телу надоело сопротивляться, и его едва не оглушило потоком звуков и запахов, ворвавшихся в голову.
Люди – ученики, слуги, учителя и чужаки с незнакомым акцентом – были похожи на огромный шар, перекатывающийся из одного конца трапезной в другой. Иногда он разваливался на несколько кусков, и тогда шум превращался в невыносимый гвалт, равномерно растекаясь по дому. Все толпились, кричали и пихались, охваченные лихорадкой, захватившей школу.
– Пусть отвалятся руки у того, кто вешал этот светильник! – кричал Джайп.
– Нечего было такое барахло покупать! – отругивался слуга. – У него подставка гнилая, что я сделаю?
– Воды, принесите воды!
– Дьявол, пожара нам только не хватало! Ты бы еще моханы налил, до вечера бы тушили.
– Кто запустил кота? А ну, проваливай, тварь хвостатая! Эй, ловите его, у него сыр!
– А сколько сахара сыпать? Всю миску?
Давно в школе не было такой суеты. Громко стучали ножи, кипели и фыркали кастрюли, гремела посуда, на жаровнях скворчало мясо, в гигантских котлах, которые Джайп доставал только по праздникам, пузырился бульон с пряностями. Кто-то распахнул окно, и Регарди нетерпеливо повел носом. Ворвавшийся ветер прошелся по трапезной, выстраивая запахи в стройную линию.
Пахнуло топленым жиром, ему на смену пришел нежный шлейф лаванды и розмарина – наверное, из курильниц, потом все заглушил запах жареного лука с перцем, который вдруг резко сменился вонью собачьей шерсти. Это оказался Тагр. Он сунулся к нему мордой и растянулся у стены, надеясь перехватить в царившей суете что-нибудь вкусное. Арлинг опустился на пятки и почесал пса за ухом, уворачиваясь от мокрого языка, который пах мясной кашей и одуванчиками. Тагр был большим любителем этих солнечных цветов. Внизу и, правда, было лучше. Меньше воняло и легче дышалось.
Послушав еще некоторое время какофонию готовящегося пира, Регарди не нашел ничего умнее, как присоединиться к Сахару, который чистил чеснок на корточках у стены. Керх приветствовал его коротким кивком, давая понять, что приезд Сохо испортил настроение не только Беркуту. Захватив пригоршню чеснока, Арлинг принялся сосредоточенно сдирать с него шелуху, с наслаждением втягивая острый аромат. По крайней мере, он перебивал запахи чужаков, которых в школе вдруг стало слишком много. Люди Сохо вели себя, как хозяева, а Джайп и другие слуги имана послушно выполняли их дурацкие просьбы. Цветы в вазах должны быть только синего цвета, курильницы стоять у восточной стены, а блюда подаваться исключительно в серебряной посуде.
Радовало одно. Обоняние и слух постепенно возвращались, а тело почувствовало себя увереннее. Осталось только дождаться учителя. Скоро он вернется к тренировкам, и все наладится. Возможно, Сохо был не таким уж плохим парнем. В конце концов, он был сыном выдающегося человека, а слуги всегда наводили лишнюю суету.
Арлинг почувствовал имана еще до того, как ворота школы распахнулись, впуская мистика с гостями. Регарди помогал Пятнистому Камню подвязывать фонари к сливам, когда вдруг понял, что сейчас случится то, чего он так долго ждал. Едва не свалившись от волнения с лестницы, он быстро спустился и попытался привести себя в порядок: отряхнул штаны, пригладил волосы, провел рукой по щекам, проверяя, не слишком ли зарос щетиной. Побриться бы не мешало, но придется сделать это позже.
Пока Арлинг гадал, стоило ли ему идти навстречу или скромно дожидаться, пока на него обратят внимание, иман уже вошел в школу, а вместе с ним – много незнакомых людей, среди которых был загадочный Сохо. Не придумав ничего лучше, Регарди присел на бортик фонтана, чувствуя, как заколотилось сердце. Во рту пересохло, руки мелко дрожали, а в боку заныл молчавший весь день шрам.
– Да что это со мной! – разозлился он, слушая, как приветствуют мистика другие ученики. В школе стало еще больше людей, а привычный кучеярский язык был сильно разбавлен странным наречием, на котором говорили слуги Сохо. Несмотря на то что солнце уже село, а по саду прогуливался слабый ветер, Регарди вдруг стало жарко, словно толпившиеся на дорожках люди превратились в горящие факелы.
Различить голос имана в царившем шуме удалось не сразу. Мешали крики слуг и звон в ушах, который появился днем и уже не стихал. Тем временем, учитель пребывал в отличном расположении духа. Шутил, смеялся, громко хлопал в ладони и даже притоптывал. Регарди не помнил, чтобы в последние пять лет иман так искренне веселился.
Услышав, что к мистику подошел Беркут, Арлинг напрягся, но его имени не прозвучало. Поприветствовав имана и пожелав гостям хорошего отдыха, Шолох направился к Огненному Кругу, очевидно, решив сдержать обещание и не появляться в трапезной при Сохо. Про Арлинга он не сказал ни слова. Забыл или решил, что в столь торжественный момент это недостойно внимания учителя?
Голос мистика стал отдаляться, означая, что иман повел гостей в трапезную другой дорогой. Поняв, что мимо фонтана он не пройдет, Арлинг подскочил и рванулся к уходившей толпе, отчаянно толкаясь локтями. Слабость и неуверенность исчезли, а боль в боку мгновенно утихла, испугавшись его решительного настроя. Правильно, пусть боится. Если мистик не собирался его замечать, он сам обратит на себя внимание.
Толпа внезапно расступилась, и Регарди едва не налетел на хозяина школы. Пришлось неловко замахать руками, чтобы не упасть вперед.
– Учитель! – выдохнул он, не в силах справиться с глупой улыбкой, расплывающейся на лице. Выглядеть более нелепо у него бы не получилось, но ему было все равно.
– А, это ты, – рассеяно протянул иман, и это было совсем не то, что собирался услышать Арлинг. – Уже вернулся?
Нетрудно было догадаться, что мысли учителя были заняты совсем другими вещами. «Да, вернулся, а вот вы, кажется, еще нет», – хотелось ответить Арлингу, но момент был упущен. Сопровождавшие мистика кучеяры вновь заговорили все разом, подталкивая его к трапезной, из которой заманчиво пахло разными яствами. Слепой драган был никому не интересен. И хотя Регарди ожидал, что иман, возможно, пригласит его последовать за собой, он снова ошибся.
– Пока уроков не будет, – на ходу бросил ему мистик. – Займись чем-нибудь, но на Круг не ходи. Потом поговорим.
И все. Ни слова больше. Арлинг не успел сделать выдох, как иман уже оставил его, растворившись в царящей суете.
Некоторое время он еще слышал его голос. Учитель засмеялся какой-то шутке, а потом тяжелая дверь трапезной закрылась, спрятав за собой человека, изменившего его жизнь. И продолжающего ее менять.
Регарди внезапно почувствовал себя старым. Он устал надеяться на чудо и верить в людей, которые оказывались просто людьми – со своими слабостями, пороками и недостатками. Иман был нормальным человеком. И, как нормальный человек, он любил своего сына больше всего на свете. Наверное, Арлинг смог бы понять его, если бы захотел. Но и он тоже был обычным, поэтому не знал, что делать со злостью и ревностью, которые его терзали.
«Мы не знакомы с тобой, Сохо, но я тебя ненавижу», – подумал Регарди, направляясь к Огненному Кругу. Плевать на швы. Пусть он умрет на той новой площадке, о которой рассказывал Беркут. Может, тогда учитель его заметит.
– Ты что тут бродишь? – внезапно выросший на тропинке Сахар застал его врасплох. – Все уже давно в трапезной, животы набивают.
– Я не голоден, – фыркнул Регарди, но громкое бурчание в желудке его подвело. Только сейчас он вспомнил, что с утра ничего не ел. Волнение и ожидание встречи с иманом заставили его позабыть о еде, но выплывающие из окон трапезной запахи вдруг с неожиданной силой привлекли его внимание. Сразу захотелось затолкать что-нибудь в рот. Тело настойчиво требовало еды.
«Ничего, перехвачу у Джайпа на кухне», – подумал Арлинг, но Сахар уже схватил его за руку.
– Не дури, – пробурчал керх, волоча его к Дому Неба. – Там еды столько, что на целую армию хватит.
Возмущеный поведением товарища, Арлинг собирался оказать сопротивление, но вдруг передумал. «И действительно, зачем оставлять столько еды чужакам?», – прошептал внутренний голос, вступивший в сговор с голодным телом. Сейчас он не отказался бы даже от той стряпни, которой обычно потчевал его Джайп. Кухня жрецов, состоявшая из трав, горьких настоев и безвкусных каш, успела ему порядком надоесть.
Перебрав еще сто причин, почему ему нужно было в трапезную, и, проигнорировав главную – желание оказаться рядом с иманом, – Регарди направился за Сахаром. Если его освободили от занятий, то соблюдать многолетнюю диету тоже не было смысла. Иману ведь было все равно. Да и мохана, если подумать, не такая уж и мерзкая на вкус. Возможно, ее-то как раз ему и не хватало. А на Огненный Круг он всегда успеет.
Водоворот манящих ароматов еды напомнил ему слова дядюшки Абира, который любил повторять, что Сикелия – край, в котором редко кто оставался голодным.
Трапезная была самой большой залой Дома Неба. Даже когда ученики собирались в ней вместе с учителями, Регарди все равно ощущал огромное пространство, открывающееся со всех сторон. Беркут считал, что раньше здесь проводились мистические церемонии серкетов, но мальчишка бредил Скользящими и видел их тень в каждом переулке.
Но в тот вечер трапезная казалась праздничной залой. Длинные низкие столы, создавали причудливый узор, сплетаясь вокруг небольшой сцены, где приглашенные музыканты услаждали слух гостей игрой на багламах. Толпа уже утолила первый голод и лениво переговаривалась в ожидании главных мясных яств, которые томились на вертелах за кухней.
Пир кучеяров почти не отличался от пирушек драганов. Разве что первые сидели на подушках, носили шаровары и использовали лепешки вместо ножей и вилок. Сначала все будут есть и пить, потом курить, играть и танцевать, а закончат все хорошей дракой, в которой кого-нибудь покалечат. Ведь это была боевая школа, а не жреческий орден. Впрочем, при Арлинге такой большой пир школа устраивала впервые, поэтому насчет драки он мог и ошибаться. Однако ему уже сейчас хотелось ее затеять.
«Цветы здесь точно лишние», – рассеянно подумал он, проходя мимо примул из школьного сада, нелепо воткнутых в стену. От жара, исходящего от свечей, лампад и курильниц, нежные лепестки завяли и сморщились. Пятнистый Камень где-то услышал, что ими украшали богатые дома Согдарии, из путешествия по которой недавно вернулся Сохо, и решил щегольнуть перед хозяйским сынком знанием заморских традиций. Регарди не помнил, чтобы во время торжеств в доме Канцлера на стены вешали живые цветы, но вмешиваться не стал. Возможно, садовник был прав, ведь внимание Арлинга из Согдианы такие мелочи не привлекали.