Верность Гришин Леонид

Иван Петрович

Однажды мне пришлось лететь на один из уральских комбинатов в командировку. Тот комбинат был под особым контролем правительства и ЦК, чем успешно пользовалось руководство. Мне предстояло закрывать очередную рекламацию. На самом деле это была не рекламация, а письмо с описанием дефектов, которые к нашему заводу не имели никакого отношения. Письмо было подписано главным инженером. Я был с ним знаком, но не уважал его, потому что знания его не соответствовали занимаемой им должности. От него приходили иногда такие бумаги, как сейчас – просто набор слов, конкретно нет никакой претензии, которая относилась бы к нашему заводу, к поставке нашего оборудования… Всё не по правилам: нет номера чертежа, не описан конкретный дефект. Но тем не менее выезжать всё равно пришлось.

Как прилетел, сразу же отправился на комбинат. В приёмной было много народу. Из знакомых я никого не узнал. Я подошёл к секретарю и сказал, что мне надо к Михаилу Васильевичу. Она спросила, по какому вопросу. Я ответил, что являюсь представителем завода по рекламации. Она сказала: «Минутку», – и скрылась за дверью.

Я оглядел присутствующих и вдруг заприметил одного знакомого. Он был окружён местными, и они о чём-то говорили. Мы встретились взглядами, он мне кивнул, я ответил тем же. Но вот вспомнить, откуда я знаю этого человека, у меня не получалось. Хотя в том, что я точно его знаю, я был уверен.

Пока я стоял в раздумьях, подошла секретарь и пригласила пройти.

Михаил Васильевич сидел за большим столом с зелёным сукном. Я поздоровался, он что-то пробурчал и царственным жестом указал на стул у приставного стола. Я выбрал тактику молчать. Он начал мне говорить, как ему тяжело здесь живётся, что поставщики совершенно разучились работать.

– То ли дело от японцев! Получаешь оборудование, и всё в таком порядке, аккуратненько сделано, всё в срок, никаких дефектов, а уж тем более брака. От своих же получаешь то ещё! Там заусенцы, даже страшно говорить; иногда приходит оборудование, у которого резьбы нарезаны одним первым метчиком! А бывает и хуже того: иногда в этих отверстиях оставлены сломанные метчики, которые мне приходится здесь зубами выгрызать.

Я посмотрел на него. Вроде бы все зубы целы. Думаю: интересно, как он ими грызёт металл…

Я сидел, молчал, выслушивая претензии к поставщикам. В это время открылась дверь, и зашёл мужчина, который показался мне знакомым. Он поднял обе руки, как бы показывая, что, мол, ничего-ничего, разговаривайте, я вам не помешаю. Странно, значит, этот мужчина – или более высокое начальство, или представитель министерства или прочих каких-то высоких контролирующих органов, раз он может свободно зайти к главному инженеру без стука и без доклада.

Он присел на стул. Я ждал паузы, когда Михаил Васильевич закончит своё высказывание в адрес поставщиков. Когда он закончил, я попросил осмотреть оборудование, в котором были замечены дефекты.

– Конечно, можно. Сейчас я дам указание, и инженеры вас проводят. Пусть вам ещё монтажники укажут, в каких полевых условиях нам приходится исправлять ваш брак. У нас сроки, мы подотчётны ЦК и правительству, а нам приходится исправлять брак, который вы сами не можете у себя исправить.

– Михаил Васильевич, не надо никого звать. Я сам Леонида Петровича провожу, – вмешался в наш разговор вошедший мужчина.

Этот мужчина назвал меня по имени-отчеству, хотя я его ещё нигде не озвучивал. Секретарю я просто сказал, что я представитель завода. С Михаилом Васильевичем мы знакомы, но вряд ли он помнит мои имя и отчество. К тому же, я был уверен, что в разговоре он ни разу меня так не назвал. Меня не покидало ощущение, что я знаю этого человека, но вот вспомнить, откуда я его знаю, я не мог.

Мы стали выходить. Он пропустил меня вперёд и предложил:

– Сначала давайте зайдём ко мне, – и указал на дверь.

Я читаю на двери: «Главный инженер». Оглянулся, посмотрел на дверь кабинета Михаила Васильевича – «Зам. главного инженера».

Странно… Мне было прислано письмо, подписанное Михаилом Васильевичем как главным инженером. Мужчина что-то сказал секретарю, мы прошли в его кабинет, он предложил сесть в кресло у журнального столика, сел напротив, а затем обратился ко мне:

– Не узнаёте меня, Леонид Петрович?

– Извините, вижу знакомое лицо, но не могу вспомнить…

– Да, конечно, всех студентов-практикантов трудно помнить.

Вот оно что! Теперь-то я вспомнил – это же Ваня Дмитриев. Да… Уже лет десять, наверное, назад, как он был у меня на практике. Этот смышлёный и очень интересный мальчишка… И вот он теперь главный инженер этого комбината.

– Ваня Дмитриев, ты, что ли?

– Да, это я. Второй месяц, как меня назначили сюда главным инженером. Но здесь в моё отсутствие Михаил Васильевич немножко «соломки подстилает». Как обычно он делает: поскольку у нас намечались кое-какие срывы графика, то он, чтобы не организовывать работу, просто обвиняет в этом кого-нибудь со стороны. Очевидно, и вы попали в его список срывающих график ввода комбината. Но вы не беспокойтесь, я уже дал отбойную телеграмму, заодно отправил и телеграмму-благодарность за своевременную поставку и качественное оборудование. Я вам копию дам. Вы где остановились?

– Да я прямо с аэропорта сюда.

– Вот и прекрасно. – Он поднялся, посмотрел в свой ежедневник. – Сейчас вы поедете ко мне. Не беспокойтесь, я живу один. А я… так, так, так… в 21.30 я приеду, – сказал он, увидев мой серьёзный взгляд. Он нажал кнопку. – Галина Владимировна, будьте любезны, пригласите ко мне Василия Егоровича.

Зашёл мужчина, лет ему, наверное, под шестьдесят. В кожаной тужурке.

– Василь Егорович, вот Леонид Петрович. Отвезите его ко мне домой, проверьте холодильник. Марии Николаевне скажете, чтобы она там сообразила, и попросите, чтобы она к девяти тридцати приготовила ужин. Мы с Леонидом Петровичем поужинаем. Хорошо?

– Хорошо.

– Так что, Леонид Петрович, до вечера. Я приеду в 21.30.

Я вышел вслед за мужчиной в тужурке. Мы поехали домой к Ивану Петровичу.

– Как главный инженер? – спросил я шофёра по пути.

– Да я его давно знаю, я ещё на прошлом комбинате у него шофёром был. Он и сюда меня пригласил. Мы с женой приехали, поскольку у нас дети выросли. Они все в центр переехали: сын в Москве, дочь в Ленинграде, а нам с бабкой всё равно где жить. Так что мы его давно знаем. Что сказать об Иване Петровиче? Его за два месяца уже все узнали, и он всех знает. С его памятью… Такая память у него, понимаете ли. Не говоря уже о том, что он тут руководство – и городское, и районное, и областное, всех начальников строительных и монтажных участков, всех бригадиров знает по имени-отчеству и практически всех рабочих. Удивляться приходится, как можно в голове держать столько имён. Кроме того, он знает, у кого какие болячки, и старается помочь. Конечно, такого человека уважают.

Приехав, мы зашли в весьма ухоженную трёхкомнатную квартиру. Я не заметил ничего, что свидетельствовало бы о существовании женщины в этом доме.

– Иван Петрович сказал, что он один живёт.

– Да, он не женат.

– И что же, нет женщин?

– Да понимаете, как… Может быть, и есть женщины, но в эту квартиру он не водит, здесь их не бывает. Он сказал, что в свою квартиру, в свой дом, приведёт только жену. А вот жены пока у него нет. Здесь у него бывают только родственники. Никого он не приглашает к себе домой, кроме родственников. Иногда отец или брат приезжает. Но вот сделал какое-то исключение для вас. Он говорил, что он вас считает своим учителем.

Для меня это было странно. Не такой уж и длительной была практика, чтобы считать меня учителем…

– Да, он рассказывал, что после того, как в Питере практику прошёл, вас считает своим учителем.

Он поставил чайник, полез в холодильник, достал колбасу, сыр, очень быстро и умело нарезал бутерброды.

– Я с вами перекушу, у вас ещё какие вопросы есть ко мне?

– Нет.

– Вот эта комната – его спальня-кабинет. А вот эта – гостевая, в которой или отец его, или брат останавливаются. Так что вы спокойно здесь занимайте, а я жене скажу, она к ужину всё приготовит.

После чая он ушёл, а я принял душ, отдохнул и пошёл прогуляться по городу. Все города, когда рядом идёт большое строительство, имеют неряшливый вид. Я в молодости ездил по монтажам представителем завода на строительства ГЭС и комбинатов. Так тогда там сапоги были основной обувью, чтобы пройти по стройке и городу. Но здесь чувствовалось, что какой-то порядок есть.

В девять тридцать, как по часам, приехал Иван Петрович – бодрый и весёлый. Он ушёл в ванную. Через десять минут вышел освежившийся, и мы сели ужинать. Он стал расспрашивать меня о моих сотрудниках, причём называл он их всех по именам-отчествам, хотя прошло уже около десяти лет с тех пор, как он был у меня на практике. Он интересовался моими сотрудниками, их детьми, где учатся, где работают. Мне даже было иногда неудобно, что у меня отсутствовала информация о некоторых…

– Тебе уже, Иван Петрович, где-то под сорок и ты не женат. В чём дело?

Он закусил нижнюю губу, посмотрел на меня, положил вилку.

– А вы знаете, наверное, и не женюсь.

– А чего так? Вроде бы ты человек здоровый, внешностью тебя господь не обидел, и вдруг женоненавистник.

– Да нет, я не женоненавистник… Знаете, в институт я поступил уже после армии не мальчишкой, а зрелым человеком. В армии я комсомольским лидером был. И в институте сразу же начал комсомольской работой заниматься. Учёба мне давалась легко, свободно, поэтому общественная работа не так уж много отнимала у меня времени и ничем мне не вредила. Хочу сказать, что женский пол тоже мне уделял внимание. И в армии было, и, чего греха таить, иногда офицерские жёны приглашали в гости, когда мужья уезжали в командировки. И здесь тоже в институте: колхоз, картошка, стройотряды… Это всё мною возглавлялось, и, конечно, были там и подружки, и любовь была – всё это, как говорится, молодое. Так, по-моему, и должно быть.

И где-то после четвёртого курса мне захотелось проехать на теплоходе по Волге. Просто мечта была. Тогда как раз были военные сборы (у нас кафедра была военная), и после этих сборов я, естественно, в тот год в стройотряд не поехал, а вернувшись в институт, в профкоме выпросил путёвку на теплоход по Волге. И вот тут-то случилось…

Я молчал, слушал, что же могло случиться.

– Я приехал на речной вокзал почти к самому отходу теплохода. Но я ещё до трапа не дошёл, как вдруг перестал замечать вокруг всё, кроме одного лица на палубе. Женского лица. Я не знаю, почему так. Говорят о какой-то любви с первого взгляда. Теплоход, люди – всё это превратилось просто в фон, на котором она – блондинка с голубыми глазами…

…Она стояла на верхней палубе и смотрела, как народ садится. Она улыбалась, а мне так захотелось с ней познакомиться! Дурацкое же у меня было, наверное, выражение лица, когда я вот так вот встал и уставился на неё, не в силах оторвать взгляда. Я так засмотрелся, что в какой-то момент мне показалось, будто она мне ручкой махнула. Я тоже махнул рукой и поднялся на теплоход.

Матрос показал, где моя каюта. Я быстро прошёл и бросил рюкзак с вещами. Мне хотелось вновь увидеть поближе эту женщину, смотреть на неё… Что-то такое со мной случилось. Представляете, это я, который уже не мальчик, уже третий десяток скоро будет заканчиваться, и вдруг такое вот… Я прошёл по палубе туда, где она стояла – нет её. Думаю, что за наваждение, в самом деле! Пришёл к себе в каюту, и представляете, перед глазами у меня это личико. Абсолютно правильные черты лица: прямой носик, большие голубые глаза с пушистыми ресницами и ямочки, которые появлялись у неё на щёчках, когда она улыбалась. Думаю, ну вот она – моя вторая половинка…

За ужином случилось невероятное. Я оказался с ней за одним столом. Но мы были не одни. Она была замужем… Чувствовал я себя тогда, надо сказать, идиотом.

Мы познакомились. Она назвала себя Олей, он – Виктором. Я пробурчал своё имя. Они очень весёлые были, а я смотрю на неё и не могу оторвать взгляда ни от её лица, ни от её рук, ни от её высокой красивой груди. И всё в ней такое притягательное. Сами руки тянулись к ней взять её и ласково обнять. Но она замужем ведь. Так и сижу, уткнувшись в тарелку, ничего не могу поделать. Они мною очень заинтересовались. Всё спрашивали, кто я, откуда, чем занимаюсь, какие интересы у меня – обо всём расспрашивали, то он, то она. Я отвечал, а сам… Мне неудобно было смотреть ей в лицо, поэтому я смотрел на её руки. У неё такие красивые руки! Узенькая ладошка с длинными, круглыми, розовыми такими пальчиками с превосходным маникюром. Мне так хотелось взять сейчас эти ручки и расцеловать…

Кое-как я проглотил то, что там было, после чего ушёл к себе в каюту. Я лежал и смотрел в потолок. Но и на потолке мне виделось лицо этой прекрасной незнакомки.

Как обычно бывает в круизе: ночью едешь, а днём остановка по городам, и там экскурсии организованы. Мы отправились на автобусную экскурсию. Она села рядом со мной, и мы о чём-то разговаривали. Когда мы были на экскурсии, она иногда брала меня за руку, и часто, ненароком, я локтем касался её груди. В один из таких моментов я понял, что у неё нет бюстгальтера под кофточкой… Меня пронизывала дрожь…

Её муж делал вид, будто бы не замечал, что она кокетничает со мной. И вот представляешь, весь день я провёл в таких мучениях рядом с этой женщиной.

Вечером за ужином оказалось, что Виктор в городе купил бутылку коньяка. Он открыл коньяк и предложил выпить за знакомство. Мы начали пить. Почти сразу же она оставила нас одних. Виктор всё наливал, а я выпивал. Даже не знаю, пил он или нет. Не знаю, сколько я тогда выпил. Он что-то говорил, рассказывал, а я его не слушал. Просто-напросто не слушал, так как был занят своими мыслями. Я переживал вновь и вновь этот день, как она брала меня под руку, как прижималась ко мне. Я чувствовал её рядом, чувствовал её запах, её прикосновения. Он что-то говорил, говорил о каких-то болезнях, о каких-то детях, ещё о чём-то. Я ничего не слушал. Сколько выпил – тоже не знаю, голова какая-то дурная была.

– Ну, ты согласен или нет? – вдруг говорит он мне.

– В чём? – спросил я, очнувшись.

– Ну, как в чём? Я тебе весь вечер говорю. Ты согласен или нет?

– Извини, я прослушал, о чём ты.

– Как о чём? Я же тебе весь вечер толкую: согласен ли ты переспать с моей женой за деньги?

Я моментально протрезвел. Ёлки-палки! Это же, оказывается, сутенёр самый настоящий! Торгует своей женой! У меня рюмка оказалась недопитой, я этот коньяк плеснул ему в морду, ударил его и ушёл.

Вернулся в свою каюту, но успокоиться не мог.

Вот те раз! Влюбился в женщину, которую продают! Весь оставшийся вечер я ругал себя всякими словами.

Естественно, утром на завтрак я не пошёл. Пошёл в бар. Голова, конечно, трещит. Взял пиво. И вдруг заходит эта женщина. Я на неё уже другими глазами смотрел. Конечно, она красивая, она прекрасная, но она же продажная… Она – за деньги.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала она.

Я хотел нагрубить, но промолчал.

– Вы, очевидно, моего мужа вчера неправильно поняли, я так предполагаю. Дело в том, что да, я женщина замужняя. Но хочу вам сказать, что в моей жизни только один мужчина. И это мой муж. И вы не поняли, очевидно, о чём он говорил. Он в детстве переболел, и мы не можем иметь детей. Мы с ним договорились, что если мне понравится какой-нибудь мужчина, то мы согласны заплатить, чтобы он стал отцом, чтобы мы могли родить ребёнка. И вот с того времени, как мы договорились с моим мужем, вы первый мужчина, который мне понравился, от которого я хочу родить ребёнка. Мы согласны заплатить вам. Если я вам не нравлюсь как женщина, если вам неприятно быть со мной, мы вам заплатим.

Господи! Оказывается не с меня они хотели деньги получить, а мне… Чтобы я переспал с этой женщиной. До меня с трудом доходили эти слова.

– Если вы в чём-то сомневаетесь, то у меня есть справки… Я абсолютно здорова. Никакими болезнями я не болела, тем более венерическими. Если хотите, я вам покажу.

Я смотрел на неё и не верил своим ушам. Не верил, что я вижу.

– Я понимаю, вам хочется подумать. Если вы примете решение, я буду ждать в каюте. Муж уже сошёл на берег, его не будет на корабле.

Я взял ещё пива и ушёл к себе в каюту. Я не знал, что делать…

Через час я зашёл к ней. Она была одна. Она была так прекрасна, что я вообще потерял голову…

Дальше не хочу рассказывать. Короче, три дня и три ночи мы были вместе. Это было настоящее счастье, настоящее блаженство! Это трудно передать, это можно только прочувствовать. Не хочу рассказывать, чтобы не потерять те чувства и ощущения…

Когда наш теплоход приплыл в Волгоград, она предложила прогуляться по городу. Я согласился.

– Мне надо себя привести в порядок, потребуется время. Давай так: через час десять заходи ко мне. Я буду готова.

Я ушёл к себе, тоже привёл себя в порядок – умылся, побрился, надел свежую рубашку. Я решил, что сейчас же приду и сделаю ей предложение выйти за меня замуж. Прошёл час десять. Я подошёл к её каюте, постучал. Ответа нет. Дверь была открыта, я зашёл, но её уже не было. И мне сразу бросилось в глаза, что нет и её вещей. На столе лежал конверт. В конверте были деньги. Тут меня осенила догадка – она сбежала…

Я выскочил, спросил у вахтенного.

– Да, минут сорок назад выходила с чемоданом. Её ждал мужчина, они ушли. Я видел, как они сели в машину и уехали.

Я поймал такси – и на вокзал, потом в аэропорт. Нигде её не увидел, её нигде не было. Я вернулся на теплоход, пошёл к старпому, хотел узнать фамилию, имя, отчество – хоть что-нибудь. У старпома никаких данных не оказалось.

– Они попросились, и я пустил их как зайцев.

И у меня осталось только имя её и его, причём кто знает, может быть, они вымышленные. Откуда они – я тоже не знал, не спрашивал. Они меня всё расспрашивали, всё выпытывали. Я потом только понял, что у них всё это было продумано для конспирации, чтобы я не знал ни города, ни фамилии – ничего. И вот через девять месяцев, примерно, в деканате секретарь мне даёт конверт, на котором на машинке напечатаны фамилия, имя, отчество – мои. Открываю конверт, и там также на машинке напечатано, что родился сын, и что назвали его моим именем. Точка. Я попытался узнать, найти – всё бесполезно.

Потом, через несколько лет, когда стали появляться компьютеры, я попросил приятеля помочь мне найти человека. Он сначала согласился, но потом обозвал меня чокнутым. Как можно найти человека, зная только его имя и примерную дату рождения?

Короче, ничего не получилось. Я не хочу сказать… Да, были у меня женщины, некоторые нравились очень. Можно было соединиться… Но как вспомню те четыре дня, проведённые с ней… Я никак не могу забыть её, её ласки, её запах… Говорят, однолюб. Очевидно, если я однажды влюбился, то это уже навсегда. И теперь знаю, что где-то есть сын, носит моё имя, но не мою фамилию. Быть может, они когда-нибудь ему расскажут обо мне… Может быть, а может, и нет. А я вот не могу забыть эту женщину, и всё. Так что… Скоро четвёртый десяток будет у меня заканчиваться, а я неженатый.

…Мы ещё посидели с ним, поговорили и разошлись по своим комнатам. Я, когда шёл к себе, всё размышлял над тем, что услышал. Необыкновенная история, необыкновенная судьба. Мой знакомый – Иван Петрович – достиг высоких вершин, стал главным инженером громадного строящегося комбината. Очевидно, он и останется главным инженером, поскольку, как говорил его шофёр, его здесь очень уважают, причём не только работники, но и весь район и город. А вот в семейной жизни он, наверное, так и не найдёт себя…

Коса

Сегодня я решил поехать на Колхозную косу порыбачить. Почему называется именно Колхозная коса – не знаю. В этом месте Кубань делает плавный поворот в сторону правого берега, подмывая его. Здесь, на левом берегу, образовалась большая галечная отмель, как у нас называется – коса. А название Колхозная коса ещё с детства помню: кто-то её так назвал, с тех пор и закрепилось. Чем она была примечательна, так это ромашками. Ромашек там было видимо-невидимо, причём крупные, красивые, с жёлтой серединой, с белыми лепестками. Потом их даже брали оттуда и рассаживали в палисадниках. Они там хорошо приживались и росли. Если за ними ухаживать, поливать и вырезать старые цветы, то они цветут до морозов.

Я сегодня настроился на вечернюю зорьку, там уж – как будет ловиться, может быть, останусь, чтобы порыбачить ещё и на утреннюю. Поехал один, брат не захотел – дела какие-то у него были. Когда стал подъезжать к Колхозной косе, то заметил, что место, на котором я думал остановиться, занято, причём занято такими туристами, каких я ещё на Кубани не видел: хороший джип и прицеп-домик. Такие домики я в своё время видел в Германии, очень хотелось иметь такой. Это как раз в те семидесятые– восьмидесятые годы, когда за границу было сложно выехать, даже по туристической путёвке надо было пройти специальные комиссии и получить разрешение. А это уже не от тебя зависело. Это сейчас путешествовать проще простого: сегодня уже столько стран, в которых визы отменены, как в Турции, или полуотменены. Прилетаешь, показываешь загранпаспорт, и отдыхай себе там. А раньше такого не было, всё стремились на юг – в Сочи или в район Сочи. В летнее время достать путёвки было практически невозможно, поэтому чаще ездили «дикарями»: снимали койко-место без всяких удобств лишь бы как – это считалось нормальным отдыхом. Потом люди начали с палатками отдыхать. Потом были придуманы полупалатки-прицепы. Но иногда иностранцы приезжали вот с такими домиками, как у туристов, расположившихся на Колхозной косе. В таких домиках было всё оборудовано: и спальные места, и кухоньки были, и даже газовая плита. Тогда на это всё смотрели с завистью. Сейчас это всё стало свободно, можно купить где угодно. Но желающих у нас, по-моему, уменьшилось на такие «комфорты». Сейчас люди больше любят, когда «всё включено», чтобы и тёплое море было, и высококлассный сервис, и чтобы было на что посмотреть, как в той же Италии, Испании, Турции, Болгарии или на Канарах.

Я здесь увидел отдых застойных времён. Люди предпочли Канарам и прочему Колхозную косу здесь, на Кубани. Чтобы не мешать отдыхающим туристам, я взял влево, проехал метров сто пятьдесят, остановился и решил порыбачить там. Облюбовал место, взял снасти, вышел к Кубани на перекатик и решил половить усачей. Я поставил пару закидных на усачей, но с полчаса не было ни одной поклёвки. Время настало, уже можно поставить и сомятницы. Я приготовил четыре удочки-сомятницы, две штуки поставил на лягушку как обычно и две штуки на живца. Когда подошёл к закидным, то увидел, что обе сработали, я вытащил. На одной был приличный усач, где-то килограмма на полтора весом, на другой поменьше – грамм на восемьсот. Уже было приятно. Я перезарядил донки, принёс стульчик и сел. Прошло минут десять, сработал один из сигнализаторов. Но, похоже, сигнал был ложный. Может быть, что-нибудь пронесло течением мимо. Я перезабросил, поправил наживки и слышу, что сработал второй сигнализатор. На этот раз я подождал повторного сигнала, подсёк и стал выводить. Опять попался усач, небольшой, грамм на восемьсот. Так и подлавливал периодически.

Изредка я поглядывал на соседей. Я заметил, что их двое – мужчина и женщина. Когда я подъезжал и настраивался, они купались в Кубани. Мне показалось, что это какая-то дружная пара. Им было интересно и весело друг с другом. Они даже плескались. Издалека я не мог определить, какого они возраста, но, кажется, они были почти мои ровесники.

Когда солнце стало катиться к закату, я решил перекусить: достал бутерброды, термос и устроился. Костёр пока решил не разводить. Налил себе чаю из термоса и стал есть. Смотрю, ко мне направляется женщина, я стал её разглядывать. Я отметил, что у неё была идеальная фигура, она была высокого роста и стройная. Она шла по камням. Не каждая ещё сможет так идти, но она шла совершенно спокойно, правда, иногда чувствовалось, что наступала на круглые скользкие камни. В такие моменты её гибкая фигура извивалась, удерживая равновесие. Она приближалась. Я понял, что она идёт ко мне, поэтому быстро прожевал остатки бутерброда, запил чаем, приподнялся и стал ждать её. Она была в спортивном костюме, не ширпотребовском китайском, а в настоящем «Адидасе», кроссовочки – тоже «Адидас». Пушистые волосы собраны сзади. Я отметил про себя, что у неё были правильные черты лица, красивые голубые глаза, добрые и ласковые.

Я стоял и ждал, что будет. Она подошла ко мне и спросила:

– Извините, вы здесь остаётесь ночевать или только на вечернюю зорьку?

Мне не понравилось то, что она спросила, будто бы я им мешаю. Я ответил не очень вежливо, даже слегка грубо. Я сказал, что это моё личное дело, как поступать, и что я ещё не решил, оставаться или уезжать. На её лице отразилось замешательство. Я спросил у неё, чего она хотела.

– Извините, пожалуйста, если вы останетесь здесь, то не желаете ли с нами поужинать?

Я удивился, что они решили пригласить к своему столу незнакомого человека.

– Понимаете, у нас сегодня с мужем юбилей, а мы заметили, что вы один, и нам было бы приятно, если бы вы составили нам компанию. Если не возражаете, то минут через сорок мы вас будем ждать.

Я что-то невнятное промычал, а затем сказал:

– Да, спасибо, я приду!

– Тогда до вечера! Меня зовут Валентина Ивановна, а мужа моего Анатолий Викторович, а вас?

– А меня Леонид Петрович.

– Хорошо, Леонид Петрович, мы вас будем ждать.

И она ушла. Я посмотрел ей вслед – её фигура в лучах заходящего солнца была прекрасна. Её походка по этим голышам, как мы раньше называли эти камни, была такой изящной, что я просто-напросто стоял, как идиот, и любовался этой картиной.

Раз пригласили на ужин, буду собираться. Я стал отмывать руки как следует. Посмотрел, нет ли на мне чешуи и прочего. Когда более или менее привёл свой костюм в порядок, я пошёл и нарвал большую охапку ромашек, прикрыл машину, глянул ещё раз на закидные – одна пищала, но я уж подумал: «Ладно, пищи».

К назначенному часу я двинулся в сторону соседей. Когда я подошёл, то увидел Валентину, но уже в дивном вечернем платье с большим декольте, волосы её были подобраны назад, оголяя лебединую шею, удлинённое платье подчёркивало её совершенно прямую спину, высокую грудь и делало её ещё выше, а лицо с голубыми глазами было просто прекрасно. Я не мог оторвать взгляда от такой женщины. Её муж был высоким стройным мужчиной с заметным шрамом на щеке. Мы поздоровались. Что-то мне показалось в нём знакомым. Я вручил женщине букет ромашек, та с удовольствием их приняла. Но обстановка была напряжённой. Очевидно, она сказала мужу, что я не очень учтиво её принял и не очень вежливо отвечал…

Мы сели. На столе у них уже было всё приготовлено: стояли деликатесы, причём такие как, например, икра двух сортов, красная рыба, кальмары, крабы и прочее. Я удивился, зачем иметь красную рыбу, икру, когда здесь свежая плавает. Также была приготовлена свежая рыба – усач и сом, обжаренные на масле. Сом был приготовлен весьма умело. К тому же овощи были – помидоры, огурчики, оливки. В общем, довольно приличный был стол. На столе стояла бутылка коньяка, стояла боком, поэтому я не мог прочитать названия, а также водка и вино.

– Вот, у нас сегодня юбилей нашей совместной жизни, – сказал Анатолий, – просим соприсутствовать на нашем празднике и составить нам компанию.

Он сразу предложил вина, коньяка или водки. Я почему-то решил водку, он меня поддержал. Спросил Валентину – она попросила вина. Он налил ей вина, мне и себе водки, я произнёс ни к чему не обязывающий тост. Я не знал ничего об этих людях, сколько и как они прожили, но тем не менее пожелал долгих счастливых лет, здоровья, уважения и прочего, что обычно говорят в таких случаях.

Мы выпили, стали закусывать. Они поинтересовались, кто я и откуда.

– Я заметил, у вас ленинградские номера.

– Да, я из Питера.

– А что здесь?

– Я родом отсюда.

Анатолий немного помолчал.

– А откуда?

– С Новокубанска.

– А где жили?

– Как где?

– Улица какая?

– Раньше она называлась Ворошилова, теперь Московская.

– Постойте, постойте, а фамилия?

Я назвал.

– А вам фамилия Бирюков ничего не говорит?

– Как не говорит? На нашей улице жила семья Бирюковых, многодетная семья, правда, девочек больше было, а мальчик, по-моему, один. – Я очнулся, глядя на него: – Позвольте, а вы не Анатолий Бирюков?

– Он самый, – заулыбался Анатолий.

– А я вначале смотрю – лицо знакомое!

– Вот видишь, мы, оказывается, соседи.

– А Валентину ты узнаёшь или нет?

Тут я узнал и Валентину.

– Валентина Кузнецова.

– Вот видите, как получилось. А мы думали, что пригласили совершенно незнакомого человека.

– А как в Ленинграде оказался?

– Обыкновенно, как и все в то время. Окончив школу, все должны были куда-то уезжать поступать, но в институт я сразу не попал, поэтому два года ещё проработал, а затем уехал в Ленинград. Там поступил в институт, закончил, там и остался. Сейчас приезжаю в отпуск сюда. А вы?

– А мы по-всякому, – сказал Анатолий.

В это время Валентина улыбнулась.

– Мы разными путями по России покуролесили, – ухмыльнулась она.

– Да уж прям покуролесили! Просто такую работу я себе искал.

– Хорошо, хорошо! Нашёл, нашёл хорошую работу.

Я не понимал, о чём они говорят. Потом выпили по второй, я стал интересоваться, где они живут.

– Да мы далеко. По России-матушке пока проедешь, пол-отпуска потратишь.

– А почему по России так долго едете?

– Там, где обосновались мы, там природа другая. Нас потянуло в этом году сюда – на Родину. Здесь наш юбилей захотели отметить – так, чтобы ни родственников, ни друзей, никого.

– Что же, это интересно: имея здесь родственников, друзей, самим в глушь сюда залезть, на косу.

– Дело в том, что мы здесь на косе и познакомились. Это было ещё в детстве, хотя какое детство, это было уже в юношестве. Ты помнишь, тогда на Колхозную косу, на Пионерскую поляну часто ходили купаться на Кубань? Мы тогда классом пошли купаться. Как и сейчас, росли такие же крупные ромашки. Валя тогда плавать не умела, но всё равно зашла в воду. Её свалило течение и понесло. Никто и не заметил, не услышал крика. И только лишь я заметил, потому что заглядывался на неё. И вдруг вижу, как её течение с ног свалило, и она начала захлёбываться. Я, конечно, бросился туда, а она, бедняжка, уже наглоталась воды так, что и дышать не могла. Я её подхватил, вытащил, учитель прибежала, заохала… Кое-как Валя откашлялась, после этого мы стали, как в то время говорили, дружить. Дружили до тех пор, пока не случилось несчастье. Ты, наверное, слышал, как в то время у нас на пришкольном участке произошёл взрыв?

– Да-да, я слышал, но меня тогда уже не было, я был в Ленинграде.

– Мы уже в десятом классе учились, причём это был апрель. А там был пришкольный участок. Каждому классу отводилась определённая площадь, за которой они должны были следить. Это, может быть, и хорошо было: там деревья росли, на которых учителя показывали нам, как надо прививки делать. Были участки, на которых овощные культуры сажали. Тогда и произошёл тот случай. Мы должны были вскопать участок, который под наш десятый класс выделили. Дали нам лопаты, учитель вбил колышек и сказал мне: «От этого колышка будешь копать в эту сторону», – сам пошёл отмерять второй. Весь класс пошёл за ним, а я остался у этого колышка, посмотрел направление, по которому мне копать, и только нажал на лопату ногой, как раздался взрыв. Мощный взрыв, после которого я дальше ничего не помнил. Помню больницу, помню, что у меня и рука, и бок, и голова – всё перемотано, перевязано. Жив остался. Как оказалось, каким-то образом именно в том месте лежала мина. Знаешь, тогда после войны много чего у нас валялось. Как потом сапёры сказали, мне повезло – лопата защитила меня. А так должны были одни клочья остаться. Какая-то часть осколков прошла по боку, какая-то по руке и изуродовала лицо. Видишь, у меня остался ещё заметный шрам, хотя его несколько раз, как говорится, шлифовали.

Он посмотрел на Валентину, та опустила глаза.

– Вот так. Аттестовали меня по табелю, экзамены я не сдавал, поскольку был в больнице. Валентина с медалью окончила, поступила сразу в медицинский, а я провалялся практически два года. Год пролежал, не вставая. За это время я перенёс несколько операций – что-то зашивали, что-то извлекали – какие-то лишние предметы из моего тела. Когда поправился, вернее, не поправился, а стал нормально передвигаться, решил тоже поступать в институт. Ты помнишь, тогда была настоящая эпопея – все собирались ехать в центр. Когда я смотрел на своё лицо, изуродованное осколком, мне самому было неприятно. Я подался на великие стройки. В то время шла великая стройка Братской ГЭС, я туда и поехал. Специальности у меня никакой не было, плюс рука у меня одна не очень хорошо работала, но, тем не менее, на работу взяли. Попал к электромонтажникам. Хорошие ребята были наладчики, мне эта работа нравилась, – сказал Анатолий и замолчал.

Признаться, я себя не очень удобно чувствовал: они в таких шикарных костюмах, такие подтянутые, красивые, а я в рыбацком камуфляже выглядел, как пугало огородное. Но они этого не замечали и продолжали вести разговор. Но мне казалось, Анатолию хочется выговориться.

Уже последний луч солнца затерялся где-то в лесу, стали сгущаться сумерки; Анатолий зажёг свечи, спиральки уже были раньше зажжены, поэтому комары нас не тревожили, мы спокойно сидели и разговаривали.

Немного погодя Анатолий обратился к Валентине:

– Валечка, ты хотела приготовить нам кофе.

Она посмотрела и улыбнулась:

– Да, Толенька, я сейчас сделаю.

Она нежно поцеловала его и ушла в домик.

– Понимаешь, ты же видишь, какая она красивая… Она сейчас такая же красивая, как и была в двадцать лет, а я, как ты, наверное, понял, бегал от неё самым настоящим образом.

…Я был в неё влюблён, но, когда смотрел на себя в зеркало, мне становилось страшно, что такая красивая девушка будет рядом с таким страшилищем. Осколок прошёл мне не только щёку, это сейчас кажется, что шрам только на щеке – нет! Он ещё задел и челюстные кости, зубы разворотил. Когда меня в больницу привезли, то первым делом хирурги начали бороться за жизнь, слепляя кости. Но, то ли счёт шёл на секунды, то ли хирурги оказались не очень умелыми, где-то не очень удачно слепили: рот у меня был перекошенный, щека впалая, нос изуродован, неприятно было даже самому на себя смотреть. А как представлю, что рядом такая красавица будет, так мне становилось жутко. Поэтому я самым настоящим образом бегал по всему Союзу. Я быстро освоился на монтаже, работа у меня была понятная, ясная, я поступил в Политех к вам, в Ленинградский Северо-Западный, на заочное отделение. Я умудрялся за год осваивать программу двух курсов. Валентина меня разыскивала, писала мне письма. Я эти письма читал, но читал аккуратно, чтобы после прочтения заклеить конверт и отослать обратно, мол, адресат выбыл. Наверное, она догадывалась по каким-то приметам, что письмо прочитано. Она писала ещё, пыталась приехать, приезжала, иногда находила меня. Но я, когда узнавал, что она приезжает, срочно уезжал на другой объект. Ты знаешь, что такое ОРГРЭС, Спецгидромонтаж? Это по всему Союзу участки, на которых кругом требуются рабочие. Тем более что у меня высокая квалификация была. Валентина и тут узнала, как меня найти! Если где-то сдавался какой-то объект, гидротурбины или паровые, то она знала, что там ведётся наладка, что там буду я, и приезжала… Когда наши встречи были неизбежны, мы виделись. Она рассказывала мне, что окончила институт, защитила диссертацию, но я всё равно не мог представить себе, что такая красивая во всех отношениях женщина, не только внешне, но и душой, может жить рядом с физическим уродом. Ты не представляешь, как мне было тяжело. Я её любил, очень любил и продолжаю любить. Но, тем не менее, я не хотел губить ей жизнь…

В один из таких приездов она показала мне, что не только защитила диссертацию, но и имеет уже достаточную практику. Она полностью изучила специфику моих ранений и готова была взять на себя ответственность за то, что моё лицо будет восстановлено. Это, конечно, было очень трогательно, я не соглашался, но она меня уговорила лечь в клинику, в которой она работала, и под её руководством мне будут делать операцию. Я согласился… Теперь ты можешь на меня посмотреть – вот что она из меня сделала. Я так благодарен ей, я её так люблю – вот это существо. Я её люблю не только за то, что она внешне такая красивая, а за то, что она красива ещё и душой. Её доброта, её ласка возродила мою жизнь. Мы живём вместе уже столько лет, а я люблю её только сильнее и сильнее… Понимаешь, я не знаю, почему я говорю это тебе, практически незнакомому человеку, может быть, это потому, что ты земляк мой. Ведь я в принципе никому этого не рассказывал, а сегодня, в день нашего юбилея, вспоминаю. Когда я её вот здесь, на косе, из Кубани выносил, она почти задохнулась – много попало воды в лёгкие… С тех пор как я держал её на руках, прошло столько лет, но я к ней так же отношусь, как и тогда. И я уверен, что и она ко мне так же. Тем более что на мою физиономию сегодня можно спокойно смотреть. Этот шрам – это чепуха. А она осталась мне верной даже тогда, когда я от неё бегал по всему Союзу, скрывался. И эта женщина, моя Валечка, радость моя, она исправила моё лицо и мою жизнь. Такое счастье, когда любящий и понимающий тебя человек рядом! Такой жизнью хочется жить и наслаждаться. Сколько лет мы с ней прожили, а у нас не было ни одной ссоры, мы никогда не ссорились, и я думаю, что и не будем никогда ссориться. Нам вместе очень хорошо, мы любим друг друга. А я её так люблю, что для неё готов на всё. Вот мы сегодня уединились здесь, чтобы вспомнить, как мы с ней подружились, и мы считаем наш юбилей от этого дня, именно от этого, когда я вынес её из Кубани на руках. Я готов её дальше носить на руках. Спасибо, что ты пришёл к нам. Мне просто хотелось в этот день с кем-то поделиться своей радостью, которой наделила меня судьба – таким человеком, такой полноценной жизнью.

…Он замолчал, а я посмотрел на лицо счастливого и радостного человека, который несколько лет мучился, сознавая свою неполноценность, а теперь наслаждается жизнью. В это время подошла Валентина, принесла кофейные чашечки, кофейник с заваренным кофе. Разлила по чашечкам кофе, спросила, как мы будем – со сливками или с молоком. Оказывается, у них и то, и другое есть. Я отказался, мне хотелось чёрного кофе без ничего.

Пока мы пили кофе, я смотрел на них и любовался – какое счастье, когда люди любят друг друга, какое счастье, когда они через всю жизнь пронесли эту любовь и преданность! И вот сейчас они уже не совсем молодые люди, но они вместе, всё так же любят и уважают друг друга. И мне приятно было смотреть на них, на их влюблённость, на их жизнерадостность. Так хорошо, когда люди любят друг друга, и так приятно смотреть на них, на влюблённых, влюблённых и преданных друг другу уже столько лет!

Контуженый

В один летний день я решил поехать на пруды, порыбачить на сазана или зеркального карпа. Мне сказали, что в сторону Ковалёвки есть местные пруды, и что там разводит рыбу Контуженый.

– Как контуженый?

– Да так Контуженый. Интересный мужик, но со странностями. Одного может встретить радушно, а другого даже близко к пруду не подпустит. Как он составляет своё мнение о людях, никто не знает. Может, тебе повезёт, и ты ему понравишься, рыба-то у него отменная, есть смысл попробовать. Там три пруда, недалеко от Кубани, всё основательно сделано. Съезди, посмотри.

Мне показали, как проехать. Поехал туда, нашёл пруды. Там охрана, сторож, две собаки овчарки.

– Можно ли порыбачить? – спросил я.

– Нет, мы этим не распоряжаемся, – ответил охранник, – это делает сам Контуженый.

– Извините. А имя у него есть?

– Да, его Пётр Васильевич звать. Так что проедете в станицу, вторая улица справа будет, по ней съедете в сторону Кубани, там и увидите дом.

– Какой дом?

– А вы его заметите, во всей станице таких домов нет, как у Контуженого.

Я поехал. И в самом деле, дом его выделялся. Во-первых, он был в два этажа. Причём видно, что второй этаж достроен недавно, а недавно потому, что раньше был закон, который запрещал строить вторые этажи.

Были у нас законы, о которых стыдно даже вспоминать. К примеру, был закон «о нетрудовых доходах». Если человек собственными руками что-то выращивал или изготавливал на продажу, то такие доходы могли признать «нетрудовыми», а человека этого посадить в тюрьму.

Точно так же запрещалось строить второй этаж. Поэтому если поездить по посёлкам и по деревням, то можно увидеть уродливую архитектуру тех времён, когда крыша второго этажа спускалась ниже первого, и в таком случае это считалось уже не вторым этажом, а мансардой. Но на самом деле это был второй этаж, необходимый большой семье, который строили в обход закона.

В доме, который я увидел в станице, был настоящий второй этаж, но не только этим он выделялся среди соседних домов. Это был красивый благоустроенный дом, вокруг которого был ухоженный сад, дорожки выложены камнем, а балконы и забор украшены ковкой. Когда я подъехал, то обнаружил даже площадку для стоянки машин.

Поставил машину, вышел, смотрю: какой-то мужчина открыл гараж, выехал из него на «Ниве» и начал открывать ворота на улицу. Меня заинтересовали ворота: не распахиваются, не отодвигаются, а складываются.

– Можно посмотреть на ваши странные ворота? – попросил я, предварительно извинившись.

– Ну что ж, за показ деньги не берём, а патента нет, поскольку ширмы ещё тысячу лет до моего рождения применялись, а это – та же самая ширма.

Я посмотрел – точно – принцип ширмы. Ворота состояли из двух створок, каждая по три секции, эти секции складывались в одну сторону и в другую. Каждая из них была где-то около метра. Они аккуратно складывались и не занимали много места.

Мне показалось, что при такой схеме створки непременно прогнутся, особенно последняя. Он заметил мой интерес, как бы демонстрируя, выехал на «Ниве» со двора и стал закрывать ворота. Я стал внимательно рассматривать – всё было сделано с умом: под створками заложен рельс, забетонирован, столбы тоже забетонированы с укосинами.

Когда я присмотрелся, то понял, почему створки не прогибаются – конструкция компенсировалась за счёт шарниров, которые эти створки складывают. Контуженый, очевидно, проследил за моим взглядом.

– Мы когда-то тоже сопромат изучали. Могу бесплатно патент отдать.

– Спасибо.

Он закрыл ворота и обратился ко мне:

– Приехали ворота посмотреть, или дело есть какое ко мне?

– Дел нет. Я хотел бы порыбачить на вашем пруду.

Он посмотрел на меня, на машину:

– И что, с Питера сюда, чтобы порыбачить на наших озёрах? Что, там, в Ленинградской области, нет озёр, на которых можно порыбачить?

– Да мне б хотелось с удочками…

– А там что, перевелась рыба?

– Да, может, и не перевелась, а я сюда приехал. Я отсюда родом.

– Откуда отсюда?

– С Новокубанска.

Он прищурился, посмотрел на меня:

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Автобиографическая повесть человека, которого необычная профессия выбрала сама. Особая ценность книг...
«Январи» – вторая книга автора. Современная экспериментальная поэзия, существующая еще до ее произне...
Что такое успех? Как понять, что ты успешен? Что нужно чтобы познать и найти себя? Где именно твоя н...
История поиска любви и себя самого. История человека, бежавшего от опостылевшей жизни, среди закосте...
Мы считаем «это» стыдным, стесняемся показывать «это». Не умеем об «этом» говорить. Но занимаемся «э...
«Утром через десять веков» – первый сборник стихотворений автора. В книге собраны произведения, напи...