Верность Гришин Леонид

– Нет, давай лучше на кухне. Здесь уютнее.

Мы стали пить кофе маленькими глоточками и смотреть друг на друга. Я смотрел на её красивое, умное и нежное лицо. Взял её руки, приложил к своей щеке и чувствовал их бархатную нежность. Она провела второй рукой по моей голове.

– А у тебя жёсткий волос, и ты уже совсем седой.

– Да, время берёт своё.

– А ямочки у тебя так и остались.

– Правда? Что-то их не замечаю.

– Да вот они…

Она коснулась пальчиком сначала одной, потом другой ямочки. Я взял её голову двумя руками, приблизил и поцеловал в губы. Она ответила, и мы долго-долго целовались. И это мы – уже не молодые люди.

– Наконец-то мне на старости лет подвалил кусочек счастья. Лёнь, я счастлива с тобой.

Она положила голову мне на плечо, и я её обнял.

Я проснулся как всегда. Мне не надо было смотреть на часы, я точно знал, что сейчас ровно шесть часов. За долгие годы интенсивной работы я приучил себя вставать всегда в одно и то же время, причём это время было московское. Поскольку по работе приходилось бывать в разных часовых поясах, переучивать себя я не стал, поэтому всегда просыпался ровно в шесть утра по московскому времени. Тридцати секунд мне было достаточно, чтобы сориентироваться, где я нахожусь, затем вновь закрывал глаза и в течение трёх минут я прокручивал в голове всё то, что мне предстоит сегодня сделать. Мне надо было определить, где и какие совещания, куда надо поехать, кому позвонить, что на сегодня отложить, а что наоборот. Предварительно вечером я обычно просматривал свой ежедневник, намечал, а утром корректировал. Для этого мне достаточно было трёх минут, после корректировки я поднимался, и закручивался день.

Сегодня я так же проснулся, но прокручивать день было не нужно. Я знал, что сегодня будет такой же приятный день, как вчера, что я его проведу с одним из прекраснейших созданий, которое вот сейчас лежит рядом на правом бочку. Её правая ручка находилась под щёчкой, краешки губ улыбались, подрагивая, очевидно, ей снилось что-то приятное. Её пушистые красивые волосы лежали на подушке волнами. У неё было такое прекрасное выражение лица, что я боялся шевельнуться, чтобы не потревожить её сна. Левая ручка её лежала у меня на груди. Я чувствовал её нежность, свежесть, и мне не хотелось вставать.

Так и лежал какое-то время, потом всё-таки пришлось встать. Я очень тихо и осторожно снял её ручку со своей груди, она то ли почувствовала, то ли ей хотелось поменять позу – она и эту ручку подложила под щёчку, но уже тыльной стороной. Обе её ладошки, таким образом, оказались под щекой. Она что-то промурлыкала во сне и улыбнулась. Я очень тихо поднялся, взял свои вещи, зашёл в ванну.

В молодости, в зрелом возрасте, даже и сейчас у меня знакомые товарищи обливаются, принимают холодный душ по утрам. Я не люблю холодную воду. Можно даже сказать, что холодная вода меня пугает. Умываться холодной водой я не могу, мне больше нравится тёплая вода. Я встал под тёплый тропический душ. Как же хорошо с утра делать водные процедуры! Когда эта тёплая вода ласково скатывается по телу, внутри сначала чувствуется холодок, потом, когда организм прогревается, и эти нежные капельки текут с головы, по плечам, а затем по всему телу, чувствуешь себя свежим и бодрым.

Пробовал я в юности закаляться холодной водой. Но даже в ванну с холодной водой мне уже боязно. По телу проходит дрожь, хотя, как многие говорят, именно холодная вода и бодрит с утра лучше всего. На море или в реке то же самое. Когда в первый раз весной пробуешь искупаться и заходишь в ещё не прогретую воду, то дыхание схватывает даже без погружения. То ли дело, когда вода тёплая, близкая к температуре тела. Я постоял в душе подольше, наслаждаясь лаской тёплой воды. Взял здесь же висевшее махровое полотенце, вытерся и вышел на кухню.

Я решил приготовить завтрак. Я не знал, какие продукты где лежат, но даже просто находиться на кухне у Майи было уже приятно. Как я говорил, кухня заполнена разной техникой и приспособлениями для готовки. Я открыл холодильник. К моему удивлению, я там обнаружил почти те же продукты, которые привык видеть у себя. Я решил приготовить омлет. Когда взял два яйца, то у меня на лице появилась невольная улыбка.

Чаще всего омлет я делаю на даче, когда ко мне приезжает младший внук. Я делаю омлет всего из двух яиц – «одно тебе, другое мне». При этом я всегда хитрил. У меня рядом с дачей находится посёлок, где расположена птицефабрика. Яйца, которые там несут куры, отсылают на другие фабрики, где цыплят выводят в инкубаторах, выращивают и рассылают по торговым сетям. Но иногда случается брак – большущее яйцо с двумя желтками. Эти яйца они в своём магазинчике продают для населения. Я как-то поинтересовался, почему такие яйца выбраковывают. Оказалось, дело в том, что из двухжелткового яйца цыплята не появляются, поскольку они там задыхаются: то ли воздуха не хватает, то ли ещё по каким-то другим причинам. Не бывает цыплят-близнецов, только одиночки. Поэтому такие яйца выбраковывают и продают. А почему так получается? Мне сказали, что это зависит от питания курицы. Если курица сбалансированно получает полезную калорийную пищу и витамины, то выходят нормальные, привычные нам яйца, а если же она получает питание и витамины в избытке, или же пища слишком калорийная и насыщена чересчур витаминами, то в результате в большом количестве могут нестись вот такие двухжелтковые яйца. В основном это бывает у молодых кур.

Короче, я готовил всегда из двух яиц. Но теперь, глядя на обычные яйца, которые я нашёл у Майи, мне показалось, что этого будет слишком мало для двоих. Поэтому я взял ещё два яйца, достал репчатый лук, помидор, перец и корицу. Репчатый лук я мелко порезал и сразу же облил его кукурузным маслом, чтобы кухня не наполнилась запахом лука. Потом я измельчил помидор, перемешал его в миске с луком, добавил туда немножко молотого чёрного перца, измельчил корицу и убрал всё в сторонку. Решил, что приготовлю сразу же, как только проснётся Майя: добавлю молока, яйца, помещу в микроволновку; пока она будет душ принимать, завтрак и поспеет.

Сам я занялся другим. Взял хлеб, но не знал, как лучше его приготовить – поджарить или в тостере. Не зная, как любит Майя, я решил сделать в двух вариантах. Я взял сковородочку небольшую, налил кукурузного масла, разогрел, пожарил греночки и в тостер заправил пару кусочков. Когда они были готовы, я положил их на тарелочку и расставил приборы. Осталось приготовить только кофе. Я вообще не любитель кофе. Настоящие ценители кофе считают, что готовить его нужно с самого начала, то есть кофейные зерна нужно самому обжарить, затем измельчить в ручной кофемолке. Именно в ручной, поскольку, как они говорят, электрическая зёрна «рубит», а ручная измельчает, как жернова, сохраняя аромат зёрен и их первозданный вкус. Затем нужно заваривать, причём обязательно в турке. А я даже не знал, сколько в турку воды наливать, то ли под поясок, то ли повыше, то ли пониже.

Я вспоминаю другой кофе, который готовила мама. Это было после войны. В то время я считал, что кофе, как и каша, готовый продукт, то есть я и понятия не имел, что кофе в первозданном виде – это зёрна, которые растут на деревьях. Мама всегда готовила кофе в кофейнике. Чайник – он широкий, низкий, а кофейник узкий и высокий, причём зауживается он кверху и имеет большой изогнутый носик. Мама брала этот кофейник, добавляла туда немного воды для того, чтобы, как она говорила, молоко не пригорело, и, когда вода закипала в кофейнике, она добавляло молоко примерно на три четверти. Когда молоко начинало закипать, она клала две-три столовых ложки так называемого «кофе».

Кофе тогда был ячменный, не такой, как сейчас. Таким он навсегда останется в моих воспоминаниях. Он был в картонной упаковке, на которой были нарисованы колосья ячменя. В моём представлении кофе был тем же самым, что и кукурузная каша. Крупа готовилась из кукурузы, поэтому я долго думал, что и кофе готовится из ячменя. Овёс – питание для лошадей, а кофе – ячменный напиток, зёрна которого, как я думал, поджаривали, потому что ячмень изначально не коричневый, а такого же цвета, как пшеница. Но, несмотря на это, напиток назывался «кофе».

После всего этого мама доводила до кипения содержимое кофейника и убирала его с плиты. Когда я был маленький, я всегда ждал, когда кофе или молоко закипит, чтобы посмотреть, будет ли оно «убегать» только из-под крышечки или и из носика тоже будет литься? Но сколько я ни ждал, этого не случалось. Об этом я вспоминал, глядя на открытый шкафчик, где стоял кофе. Какого кофе здесь только у неё не было: кофе натуральный, кофе растворимый и многие другие. Растворимый есть и в пачках, и в пакетиках «три в одном».

Пока я рассматривал каждую пачку, я почувствовал на себе взгляд. Я понял, что это Майя смотрит на меня. Я так повернулся, чтобы она видела, что я её вижу. И действительно, она стояла, опершись на косяк двери, улыбалась и смотрела на меня.

– Вам какой кофе приготовить? Заварной или растворимый? – сказал я, на мгновение повернувшись к ней.

– Это же надо! На моей кухне хозяйничает мужчина, это такое событие… – сказала она, улыбаясь.

Она подошла ко мне, обхватила шею руками, прикоснулась к одной щеке, ко второй, потом откинула головку назад.

– На моей кухне хозяйничает мужчина, – повторила она ещё раз в полный голос.

Я не придал особого значения её словам. Что тут такого? Хозяйничает и хозяйничает. После смерти жены я всегда готовлю себе сам.

– Какой вам кофе? – спросил я у неё вновь.

– А какой ты любишь.

– А знаешь, я даже не знаю, какой я люблю, и люблю ли я вообще кофе. Я пью растворимый, потому что его быстрее всего приготовить. Беру ложку кофе, заливаю водой, добавляю две ложки сгущёнки, и готово. Однажды дочь увидела, сказала: «Пап, как ты эту бурду пьёшь?»

Майя ещё раз прикоснулась к одной моей щеке, ко второй, а затем сказала:

– Я сейчас, я быстро, – и убежала в ванную.

Я разбил яйца в миску, добавил молока, добавил ещё немножко кукурузного масла, не стал применять технику, её миксеры и прочее, так как я всегда разбивал и делал омлет вилкой. Поставил в микроволновку. Я не знал, как работает её микроволновка. У себя-то я точно знал, на какое время поставить, а здесь пришлось следить. Омлет начал подниматься, середина его ещё оставалась в сыром виде, а по краям он уже начал приобретать готовый вид. Чтобы его не пересушить, я трижды заглянул в микроволновку, и, когда он стал вулканом, средняя часть тоже была уже готова. Я выключил микроволновку и вынул миску с омлетом. Разрезав его, я разложил по тарелкам, вскипятил чайник под кофе, но заваривать пока не стал. В это время вышла Майя, и мы сели завтракать. Она попробовала омлет, немного подумала, потом взяла ещё кусочек, ещё и ещё.

– Как это называется?

– Неужели ты не видишь, что это омлет?

– Омлет в моём понимании – это яйцо с молоком поджаренное, а здесь чего только нет. Что там? Научи меня, я буду тебе готовить такое.

– А зачем учить? Я могу сам тебе готовить.

Она пристально на меня посмотрела.

– Правда, ты сможешь готовить мне омлет по утрам?

– Пожалуйста! Если тебе понравилось, я могу делать, у меня это получается.

– А это что? – она посмотрела на гренки.

– Я не знаю, как ты любишь: в тостере хлеб или в виде гренок.

Она взяла гренки и попробовала.

– Что это за хлеб? У меня такого хлеба не было.

Когда я готовлю обычную гренку на кукурузном масле, то сразу после того, как она готова, я посыпаю её немного мелкой солью. Майе они очень понравились.

Мы позавтракали. Приготовлением кофе не стали себя утруждать, заварили растворимый: ложку растворимого кофе, две ложки сгущёнки – вот и всё. Мы сидели, маленькими глоточками пили кофе. Я смотрел на неё, она подняла свои красивые голубые глаза, сегодня, как я отметил, они были особенно голубые.

– Чем будем заниматься сегодня?

– Давай ничем не будем заниматься!

– Давай ничем не будем заниматься!

– Майя… Я совсем не знаю, как ты жила, расскажи что-нибудь о себе.

Она призадумалась, глаза её погрустнели.

– А что мне рассказывать? Я не знаю, как я жила, как жизнь прошла.

– Рано тебе ещё говорить, что жизнь прошла.

– Да, вот так вот. Когда-то было рано, а потом, может быть, уже и поздно.

– Что так?

– Что?! Я говорила, что в институте на первом курсе были неприятности. Затем жизнь, как говорят, немного «устаканилась», пошла своим чередом. Окончила институт с красным дипломом. Направили меня в станицу Староминскую. Ты, наверное, знаешь, где станица Староминская? Хорошая, большая станица, там несколько школ, вот в одну из них меня и направили. Восьмилетка была: в то время были восьмилетки и одиннадцатилетки…

…Я приехала с одним чемоданчиком сразу после того, как получила диплом. Меня там хорошо приняли. Директор был мужчина приятной внешности, но уже в возрасте.

– Как будете – отдыхать или сразу к работе приступите? – спросил он меня.

– Лучше сразу к работе.

Мне выдали подъёмные и дали полдома щитового, или коттеджа, как мы его называли. Там кухонька, столовая и спальня, то есть две комнаты. Правда, удобства во дворе, но тем не менее было очень приятно сразу получить собственное жильё. Конечно, там было всё слегка запущено, но я всё почистила. Деньги мне выдали, я кое-какую мебель купила.

Ходила я в школу каждый день. Там шёл ремонт, я в этом во всём участвовала, одновременно разбирала то, что мне нужно было для уроков. Директор сказал, что преподавать я буду географию и историю, а в конце августа придётся вести ещё какие-то предметы из-за нехватки учителей.

Началась учебная пора. Как мне показалось, дети меня полюбили, потому что на уроках сидели тихо, спокойно, и я успевала рассказать за урок многое. У меня была одна идея. Ты тоже, наверное, знаешь, что в школах почему-то изучали больше историю Древнего Рима, нежели историю Отечества. Я этого, конечно, исправить не могла, поскольку программа есть программа, но я старалась по мере возможности ещё читать историю государства Российского, конечно, не отступая далеко от Карамзина.

Так шло время. Естественно, на танцы я не ходила, считала, что не солидно учительнице ходить на танцы. Но зато посещала кино. Знакомыми как-то не обзавелась там, всё-таки, сам знаешь, казаки не любят иногородних. В кинотеатрах, правда, молодёжь знакомилась, не приставали, но оказывали какие-то знаки внимания. В одной компании выделялся мужчина, ему уже было где-то двадцать семь– двадцать девять, Степаном звали. Он всё под Стеньку Разина косил. Он стал мне уделять внимание, пытался меня из кино провожать. Но он мне совершенно не нравился. Иногда, когда я утром выходила, на пороге лежали цветы. Степан меня пытался из школы встретить, чтобы проводить, уделял мне, таким образом, много внимания. Но это было безответно.

Иногда меня приглашали на свадьбы. Большей частью знакомые учителя и их родственники. Я приходила, но, правда, только в первый день. Уходила пораньше, когда уже начинали плясать и прочее, на второй день я не приходила, потому что в это время гости уже начинали чудачить, как это обычно бывает. Иногда получается смешно, а иногда и вовсе грубо. Особенно мне не нравилось, как с тёщей и тестем поступают на этих свадьбах. Но ничего не поделаешь, это традиция. Но я уходила, не хотела всё это наблюдать.

Так протекала жизнь. Как-то после свадьбы, когда на второй день я не пришла, ко мне вечером постучался Степан:

– Майя, Майя, очень срочно надо.

Я открываю дверь, а там целая толпа в пять человек во главе со Степаном. Все подвыпившие, весёлые, бодрые. Степан говорит, что так, мол, и так, мы решили устроить свадьбу.

– Очень хорошо, а почему вы ко мне пришли? – спрашиваю я его.

– Как почему?! Мы прямо сейчас и устроим свадьбу.

– Да здесь вроде бы и не с кем!

– Ты невеста, я жених, вот сейчас будет свадьба.

– А чего? Кровать хорошая, вот и будет на кровати свадьба, а мы, свидетели, если надо – и свечку подержим, – затараторили его дружки. Уж если наш атаман не справится, мы ему не позволим за борт бросать, мы поможем. Вон нас сколько, казаков, так что не стесняйся, можешь раздеваться, мы и отворачиваться не будем. Готовься к свадьбе!

Я вначале думала, что это просто грубая шутка.

– Уходите отсюда! – говорю им.

– Ну, если мы пришли, то зачем мы будем уходить?

– Давай я помогу тебе раздеться, – предложил Степан.

Я ему так «помогла», что он скрутился, схватился за своё одно место, чтобы не давать поводов двоим другим, я одного в голову, а другого в печень ударила. Когда и эти свалились, то оставшиеся двое опешили.

– Да я тебя сейчас! – закричал Степан и бросился на меня. Замахнулся, а я ему руку вывернуть успела. Он заорал, а я ему говорю:

– Что-то не похоже, чтобы Стенька Разин кричал. Его даже когда за ребро вешали, и то ни звука не произнёс, а ты, атаман? Прикажи своим холуям, чтобы они этот мусор отсюда забрали и уметались, иначе лягут тоже здесь в ряд.

Я отпустила руку так, чтобы он мог говорить.

– Возьмите их, – проговорил он.

Те кое-как подняли своих дружков. У того, которому по голове попало, кровь из носа течёт и изо рта. Кому по печени попала, тот вообще ртом дышит, не может разогнуться.

Эти двое их вытащили, а я Степана держала за руку. Он у меня на цыпочках, на пальчиках стоял, потом я его повела к двери, открыла дверь и говорю:

– Если ещё раз ты или кто-то из твоих друзей перешагнёт порог моего дома или камень в окно бросит, то все будут уроды. А чтобы ты запомнил, вот тебе!

Короче, я вывернула руку ему из сустава так, что порвались связки, он потерял сознание, а я его вытолкала. Он в клумбу, как мешок, и упал.

Я закрыла дверь, выключила свет и попыталась успокоиться. Потом стала смотреть в окно. Те двое подбежали, взяли Степана, отволокли его немного. Один куда-то отбежал, и немного погодя приехала скорая помощь, и всё улеглось. Я всю ночь не сомкнула глаз – так меня трясло.

Утром кое-как пошла на работу, у меня были первые уроки. После второго урока я зашла в учительскую, а там мне говорят:

– Ой, Майя, ты слышала, что случилось? Ты знаешь, что нашего атамана Стеньку-то изуродовали, да ещё двух человек изуродовал какой-то детина двухметрового роста. Мальчики шли, гуляли, а он налетел. Ты знаешь, это недалеко от твоего дома, не твой ли приятель изуродовал трёх казаков? Одному, понимаешь, печень разбил, ему всю ночь операцию делали, а второму челюсть поломал, зубы вылетели у него. А Стеньке руку вообще вывернул и связки порвал, говорят, чёрт те что! Не твой ли знакомый был? Говорят, два метра, здоровый детина, ужас как избил.

Я кое-как сдержалась.

– Да, интересно, а я и не слышала.

– Ну, как же, скорая помощь их забирала недалеко от твоего дома.

Короче, кое-как я отнекалась, что я ничего не знала и не видела, а у самой внутри всё трясётся: уж не переборщила ли я, когда с ними так обошлась? На следующий день в школу начальник милиции пришёл, о чём-то разговаривал с директором. У меня заканчивался третий урок, потом должен был быть перерыв, но ко мне подошёл директор и тихо сказал:

– Зайдите ко мне в кабинет, – а сам пошёл в другую сторону.

Я зашла в его кабинет, за столом сидел майор милиции, пожилой уже человек, я не знаю, сколько ему лет на самом деле, на вид я бы ему дала лет пятьдесят. Он вежливо поздоровался и сказал, обратившись ко мне, что был такой позавчера случай ночью, недалеко от моего дома, какой-то мужчина нанёс тяжёлые увечья трём людям, случайно, не мой ли знакомый? Я сказала, что знакомых таких не знаю, нет у меня здесь знакомых, которые уродовали бы людей.

– А к вам никто не приезжал?

– Нет, ко мне никто не приезжал.

Он очень внимательно смотрел на мои руки, мне хотелось их убрать почему-то.

– Извините, Майя Александровна, что я задаю такие вопросы, но мы потом ещё поговорим.

Прошло несколько дней. Я как всегда пришла из школы домой, пообедала и уже где-то к вечеру слышу какой-то шум на улице. Я сначала не придала этому значения, потом слышу, что шум усиливается. Я вышла и увидела, что недалеко от меня горит дом. Ты знаешь, в то время было очень много домов с соломенными крышами, так вот этот дом тоже был с соломенной крышей. Я знала хозяев, довольно интересные люди были. У них была трёхлетняя девочка, иногда она ко мне заходила, я с ней любила немного поболтать. Это не то, что сейчас, детей никуда не отпускают. Тогда в станице дети трёхлетнего возраста были сами себе хозяева.

Я вышла на улицу. Возле горящего дома трое мужчин пытались взломать дверь, но это у них никак не получалось. Я услышала, что внутри дома плакал ребёнок. Вокруг говорили:

– Родители уехали, дитё там сгорит. Крыша уже вся охвачена огнём!

В этот момент я представила, как эта девочка белокуренькая, на меня похожая в детстве, сейчас там, в огне, мается. У меня ноги сами побежали. Я побежала, прыгнула (правда, окна у них невысоко были), ногами выбила раму, влетела в комнату. Девочка сидела на кровати, плакала, забившись в уголок. Я взяла её на руки, она сразу схватила меня за шею руками. Я подхватила одеяло, накрыла голову себе и ей и выпрыгнула обратно. Когда выпрыгивала в окно, одеяло зацепилось за раму и преградило путь огню. Когда я выбила раму, естественно, туда попало много свежего воздуха, вся крыша поднялась столбом пламени, начала рушиться. Благодаря тому, что я прикрылась одеялом, ни я, ни девочка не пострадали. Там в окне это одеяло спасло нас от огня.

Я выпрыгнула, девочка цепко держалась за мою шею, народ стоял, молчал. Тут подбежала какая-то женщина, как оказалось позже, это была бабушка девочки, схватила эту самую девочку, стала обнимать. Народ стоял напряжённо, смотрел на меня, и вдруг я услышала, как кто-то сказал:

– Ведьма! Это ведьма!

Я не поняла, кому это говорили. Тут уже завизжали пожарные, подъехали две машины друг за другом, стали гасить пламя.

Я ушла домой, чтобы умыться и переодеться.

Когда я на следующее утро шла на работу, то все пожилые женщины, видевшие меня, крестились и переходили на другую сторону улицы. Я не понимала, в чём дело. Пришла в школу, как обычно, начала урок. Весь урок географии у седьмого класса я чувствовала напряжение, которое испытывали и я, и ученики. В учительской тоже царило непонятно что.

– Говорят, вы вчера на пожаре девочку спасли? – спросила меня одна из преподавателей.

– Да, я зашла и девочку вынесла.

Все переглянулись.

Когда я пришла на следующий урок, в другой класс, у меня на столе лежала газета. Там на первой странице был рисунок и подпись под ним: «В горящую избу войдёт… А эта из горящей избы выйдет». Конечно, лицо очень похоже на моё. А рисунок такой: одной рукой я отодвигаю огонь, а второй спасаю девочку. Я посмотрела на класс, перевернула газету и начала урок. В классе была абсолютная тишина. За весь урок никто не задал мне ни одного вопроса и не проронил ни слова. Когда урок закончился, я сразу вышла. Когда я шла по коридору, мне встретились несколько первоклассников. Один мальчик посмотрел на меня внимательно и спросил не без страха:

– Майя Александровна, а правду говорят, что вы ведьма? Вы не сгорели в доме, и вас огонь не берёт?

Я остолбенела.

– Что ты, мальчик?! Что ты говоришь?

– Да! Все говорят, что вы ведьма, поэтому вы не сгорели. Мне бабушка говорила, что только ведьмы могут летать, а все видели, как вы влетели и вылетели из дома. Даже крыша рухнула, а вы горящую крышу отодвинули и вышли из огня совершенно необожжённой.

Вокруг стояли дети и так же напряжённо на меня смотрели.

Я зашла в учительскую, села за свой стол, на столе опять лежала та газета, где на первой полосе рисунок со мной. Следующего урока у меня не было. Все ушли, а я сидела, не зная, что мне делать. Зашёл директор и попросил зайти к нему в кабинет. Я догадалась, что меня там ожидают. Когда я зашла, то опять увидела того майора милиции. Я поздоровалась.

– Майя Александровна, у вас есть куда уехать? – спросил он меня, поздоровавшись и посмотрев на меня внимательно.

– А что случилось?

– Эти два молодых человека, которых вы пожалели, сегодня пришли ко мне утром и сказали, что никакой детина их не бил, а их, этих трёх человек, изуродовала ведьма, самая настоящая ведьма, которая в огне может не сгореть и справиться с пятью казаками.

Я ничего не могла сказать.

– Да, Майя Александровна, я долго не мог понять, как у «двухметрового детины» могут быть такие тоненькие руки с длинными ноготками, следы которых остались на Стеньке. Я внимательно смотрел на ваши руки тогда и догадался. Я знал одного человека, который мог с пятью казаками справиться, но я не предполагал, что он станет кого-то этому учить, да ещё и такую хрупкую девушку, как вы. Ладно, не будем об этом, у вас сейчас «окно», вы идите спокойно домой, собирайте вещи, которые вам необходимы. У вас есть куда уехать?

– Не знаю, наверно, есть.

– Поезжайте! Через час за вами заедет такси с ростовскими номерами. Шофёр поездит немного по станице, будет вас разыскивать, будет говорить, что очень срочно надо приехать к тётке в Ростов. Соседке оставьте вот этот адрес ростовский, скажите ей, что надо срочно ехать к тётке. Если будут письма приходить, пусть отсылает по этому адресу. А мне, как только устроитесь, позвоните. Можете на отделение, вот мой домашний телефон. Мы привезём вам оставшиеся вещи позже.

– А что случилось? – спросила я вновь.

– Понимаете, уже по станице быстро разнеслось, что вы трёх человек изуродовали и в огонь входите. Ведьмой вас признали…

– Как? – спросила я его.

– Да вот так! Поэтому поезжайте! Когда будете в Краснодаре, зайдите на кафедру, передайте привет от Ивана Ильича.

Я посмотрела на него, ничего не понимая.

– Да-да, от Ивана Ильича передайте привет!

– Как вы догадались?

– Я же сказал вам, что только одного человека знал, который мог бы справиться с пятью казаками, а теперь вот ещё с одним познакомился. До свидания! Ещё встретимся с вами.

Я не спеша пошла, взяла чемодан, сложила вещи, которые мне были необходимы на первое время. Где-то минут через сорок подъехало такси, посигналило, вышел мужчина, начал звать.

– В чём дело? – спросила я его.

– Да вот, ищу, понимаете ли, какую-то Майю Александровну, послала тётка, а здесь никто не знает, это вы, что ли?

– Меня так звать. А что случилось?

– Тётка, говорят, то ли при смерти, то ли чёрт его знает, вот заплатила мне, чтоб нашёл и привёз.

Говорил он громко, чтоб соседи слышали

– Сейчас, подождите, я только вещи немного соберу с собой.

Я зашла домой, посидела немножко, так как у меня уже всё было собрано. Из соседних домов повыходили люди. Я дала соседке бумажку:

– Здесь написан адрес моей тётки в Ростове, если будет кто меня спрашивать или письма придут, пожалуйста, перешлите мне вот сюда.

Чтобы её не затруднило, я ещё денег хотела дать. Но от денег она отказалась.

Я села в машину, и мы поехали. Выехав из станицы, мы поехали в сторону Краснодара. В Павловской станице водитель заехал куда-то в тупичок, поменял на машине номера. Теперь мы уже с краснодарскими номерами ехали. Приехали вот сюда, в Новокубанск.

Я обратилась в Районо, меня там уже ждали. Направили сюда, в школу. И самое удивительное, что мне сразу же дали квартиру…

– Вот так мои приключения закончились. Здесь тихо, спокойно. Ну, как тихо, спокойно? Сверстники, в том числе и ты, поженились, замуж вышли, а я замуж так и не вышла.

– Почему?

– Ты, наверно, догадываешься, почему. Все мои юношеские друзья и подруги – состоят в браке. Если кто-то в гости приглашал, то в следующий раз в гости к ним мне не хотелось идти. От знакомых подруг я не получала больше предложений. Причина одна: мужья глядели на меня маслеными глазами, жёны начинали ревновать. Вот так я осталась без подруг. Помнишь на юбилее? Я осталась тогда сидеть одна. Только ты подошёл, остальные все так же относятся ко мне – с ревностью. Мужчины не подходили, потому что боялись своих жён. Вот так протекала у меня жизнь: школа, дом. На каникулы я пыталась выезжать, ездила по городам, часто бывала в Ленинграде…

Я смотрел на эту умную, красивую женщину и не понимал, почему природа обошлась с ней так несправедливо. Платой за её красоту стало одиночество.