Остров пропавших душ Пиццолато Ник
– Конечно. Я закончила университет штата Техас.
– Ага, – говорю я и прячу улыбку. – А кто твои… с кем ты выросла? В какой семье?
– Мои родители удочерили меня через сестер ордена Святого Иосифа. Я выросла в Тайлере.
Тиффани долго смотрит на меня, слегка наклонив голову. Я замечаю кольцо на ее пальце, но не могу разглядеть, какое.
– Ты замужем?
– Пока нет. Собираюсь. – Она качает головой. – Я уже давно встречаюсь с одним парнем.
– Ты его любишь?
– Да. Люблю.
Тиффани поправляет прическу и отворачивается – этот жест напоминает мне Рокки. Я вижу ее так ясно, что мне приходится отвернуться. Когда я вновь гляжу на девушку, то понимаю, насколько она похожа на свою мать, и мое горло сводит судорога. У них одно и то же лицо, и я не могу этого вынести.
– Хорошо. – Я стараюсь избегать ее взгляда. – Хорошо, что ты любишь.
– Это он уговорил меня на… это. Практически заставил. Чтобы я узнала правду.
– А чем он занимается?
– Он… простите меня. – Я вижу, что Тиффани начинает нервничать от моих вопросов. Она не может понять, как соотнести эту комнату, ее ограниченное пространство и рентгеновские снимки на кушетке. Ее пальцы поднимаются к губам, и она оглядывается, как будто в комнате есть кто-то третий. – Не могли бы вы… Я думаю… понимаете, я действительно должна выяснить для себя кое-что. – Она смотрит на меня глазами Рокки, светящимися, как глаза святой.
– Я все понимаю. Ты права. – Я приближаюсь к кушетке и протягиваю ей руку. – Что же тебе известно?
– Я вроде бы помню свою сестру. Немного. Помню, как мы ходили на пляж. Но… – Слова застревают у нее в горле от волнения. – Но в один прекрасный день она меня бросила. – Ее губы затряслись, как только она это произнесла.
– Нет, нет, – успокаиваю ее я, – все было не так.
– Тогда что же случилось?
– Мы собирались вернуться за тобой в тот же вечер. Просто в тот вечер мы поехали пообедать.
– А потом вы оказались в Новом Орлеане? В тюрьме?
– Да. Все верно. – Я поворачиваю руки ладонями вверх и смотрю на них. – Я разбился. В автокатастрофе. А к тому времени уже был выписан ордер на мой арест.
– Но… я не понимаю. Что произошло после того, как вы уехали от меня?
Я не поднимаю голову и наблюдаю за тем, как пальцы Тиффани чешут за ухом Сэйдж. Девушка на секунду отворачивается, но затем вновь быстро поворачивается ко мне.
– Вы хорошо ее знали? Мою сестру? – Голос ее спотыкается на последних двух словах.
– Думаю, что да. – Я изучаю оттенок волос Тиффани – он напоминает высохшую прерию в летний зной – и ее высокие скулы и широко открытые глаза. – А какой рекламой ты занимаешься?
– Простите?.. Я… я разрабатываю веб-страницы в Интернете, логотипы компаний. Всякое такое.
– Я бывал в Остине. Правда, давно это было. «Бартон Спрингс»[71] все еще на месте?
– Да. Простите, вы что-то говорили об аварии.
– Музыка в Остине тоже ничего себе. Тебе нравится хорошая музыка?
Девушка наклоняет голову набок и смотрит мне прямо в лицо. Мне так больно видеть ее, что я радуюсь, когда слышу свисток закипевшего чайника и возвращаюсь на свою кухоньку. Грудь у меня болит. Руки, которыми я держу чайник, дрожат, и капли кипятка падают на плиту.
– Послушайте, – слышу я ее голос из соседней комнаты, – мне просто необходимо знать… – Тиффани кашляет, пытаясь подавить эмоции.
Я наливаю воду в две кружки с пакетиками «Липтона» и жду, пока они заварятся.
– А у тебя есть еще братья или сестры? – спрашиваю я. – Ну, в той семье, в которой ты выросла?
Она такая молодая и настоящая, что говорю я с большими паузами.
Ее рот приоткрывается от нетерпения.
– У меня есть младший брат, – отвечает она. – Он тоже приемный.
– И как его зовут?
Тиффани поднимает руку ко лбу и рот ее напрягается.
– Простите… но почему вы мне не отвечаете? Пожалуйста. Я ничего не понимаю.
Молчать больше невозможно, и я понимаю, что не смогу утаить от нее ее историю.
Если я расскажу ей всю правду, то, может быть, хоть это освободит меня от моих обязательств. Может быть, если я сообщу правду тому, для кого она предназначена, то эти замерзшие звезды у меня в груди наконец растают?
И тут я понимаю, что не буду врать ей. Я расскажу ей все: про Рокки, про ее отца, про дом Зинкевича, про людей из Нового Орлеана и про то, что они сделали.
И в этот момент я пугаюсь за нее. И думаю: не волнуйся, детка, скоро эта пустота в твоем сердце заполнится, но тебе надо будет собрать все свое мужество, чтобы выслушать правду. Услышать о тех временах, которых ты не помнишь. Но которые, тем не менее, оставили в твоей душе таинственные шрамы.
– Хорошо, – говорю я и вытираю рот. – Хотя это и малоприятно.
– Что именно? – спрашивает Тиффани, и под ее сердитой гримасой становятся заметны слезы, которые она в отчаянии пытается сдержать.
Я сбрасываю снимки на пол и сажусь рядом с девушкой.
– Я все расскажу тебе о ней и о том, что с нами произошло. Хорошо? Но у меня есть условие. – Я похлопываю Сэйдж по голове, чтобы Тиффани не могла догадаться, о чем я думаю. – После того как я закончу рассказ, ты немедленно уедешь. Приближается шторм, и тебе надо убираться из города. Немедленно. Сразу же после того, как я закончу.
– А вы что, уезжаете? Тогда я могу вернуться позже.
– Нет. Я все расскажу тебе прямо сейчас. Но после этого ты немедленно уедешь. И сделаешь мне одно одолжение.
– Какое?
– Ты заберешь с собой эту собаку.
– Ну-у-у… хорошо. Я не…
– Это мои условия, и других я не предложу.
Тиффани смотрит на Сэйдж и, подняв ее морду, чешет ей за ухом.
– Хорошо. Договорились.
– Клянешься?
– Да. Ну конечно.
Тиффани кивает и вытирает глаза. Она выросла высокой, с сильным, рельефным телом – на такую женщину оборачиваются на улице. Сейчас она погрузила пальцы с красными ногтями в светло-коричневую шерсть Сейдж и, наклонив голову, ждет, когда я начну свой рассказ.
– Вторая девушка на фотографии – не твоя сестра. Это твоя мать. Не суди ее слишком строго. Жизнь у нее была очень тяжелая. – Я делаю неожиданное неуклюжее движение и накрываю ее руку своей изуродованной лапой. – Но однажды она совершила смелый поступок.
Моя рука на ее выглядит как настоящая лапа сказочного монстра, но она не убирает своей руки. Ее взгляд впивается в мой здоровый глаз.
– Она не оставила тебя, – продолжаю я. – Все было не так. И никто тебя не бросал.
Тиффани прикрывает рот рукой и вся как будто оседает и рассыпается, как песчаный замок в приливной волне. Я придвигаюсь ближе, и другой рукой обнимаю ее за плечи, так как ничего не могу с собой поделать. Девушка сжимает мои пальцы. Я делаю паузу в своем рассказе, чтобы дать ей привыкнуть к услышанному. Ей ведь придется жить с этим до конца жизни.
Когда она слегка приходит в себя, я приношу ей чай и начинаю вновь.
И рассказываю ей все.
После того как она уходит, я стою на крыльце и смотрю, как она ведет Сэйдж к себе в машину, вполне приличную «Тойоту» золотистого цвета. Оборачивается. Я заставляю себя войти в помещение и закрываю за собой дверь. Вскоре машина отъезжает.
Я представляю себе, как она выгуливает Сэйдж по меловым горам вдоль чистой реки, которая протекает по Остину, и впервые в голову мне не приходит Рокки. Я вспоминаю бриз, ласкающий поверхность озера, и голос моей матери, поющей «Розы бедняка».
Я чувствую себя легко, и мои руки совсем не болят.
Порывы ветра превращают дождевые капли в жалящие дротики, а небо принимает оттенок вдовьего платья на похоронах. Тяжелый воздух полон озона и морской воды. Вдали что-то лопается и трещит. Над океаном блещут молнии, как будто небо проглотило добрую порцию динамита. На горизонте я вижу еще одно темное пятно, гораздо более плотное, поднимающееся на водой в форме чего-то, что никогда не могло бы прийти мне в голову.
Шорох ветвей по закрытым ставнями окнам первого этажа похож на царапанье какого-то животного, которое просится, чтобы его впустили внутрь, и ветер завывает голосом этого существа, низко и протяжно.
Прошло двадцать лет.
А я все боялся, что буду жить вечно.
Благодарности
Мои глубочайшие благодарности Генри Дунову и Колин Харрисон за их веру, советы и работу на благо этой книги.
Я также благодарен Дэвиду Пойндекстеру – ученому, джентльмену и другу всех писателей.