Беллона Брусникин Анатолий

Вревский горячо с ним заспорил, доказывая, что это получится совсем не то: вместо решительного успеха локальный, который не вынудит союзников снять осаду, а лишь заставит их изменить конфигурацию своей линии. Разве этого хочет государь?

При каждом новом упоминании о воле императора Тотлебен менялся в лице и сбивался. Голос его постепенно слабел, на лбу выступила испарина.

— Ваше высокопревосходительство, — наконец взмолился он, — я чувствую себя нездоровым… Если позволите, я бы хотел, немного отдохнув, изложить все возражения против диспозиции господина барона письменно. Нынче же моя записка будет у вас.

— Конечно-конечно, отдыхайте. На вас нет лица! — вскричал Горчаков, поднимаясь. — Письменно — это даже еще лучше.

Гости удалились. У дверей Вревский обернулся и бросил на Лекса многозначительный взгляд, означавший: дело скверное, вся надежда на вас.

Раненому после отъезда важных гостей действительно пришлось лечь. От волнения у него началась дурнота. Но отлеживался Эдуард Иванович недолго.

— Я буду диктовать, — сказал он слабым голосом. — Пишите, друг мой. Вы сами видели, что мне пришлось вынести, и в точности перескажете всё его высочеству. А с моей реляции главнокомандующему прошу сделать список и приложить его к вашему письму…

И вновь Лекс не возразил ни словом.

Он записал по пунктам все доводы Тотлебена, убедительно и ясно, гораздо лучше, чем при очной встрече, доказывавшего всю пагубность генерального наступления на Черной и предлагавшего по меньшей мере половину сил под покровом ночи перекинуть на Корабельную сторону. Генерал перечитал текст, кое-что поправил. Отдали писарям, которые сделали два экземпляра: для командующего и для великого князя.

В третьем часу пополудни Лекс выехал в направлении ставки — об этом попросил сам Тотлебен. «С Богом. Пускай этим шагом я гублю себя, но свой долг перед отчизной я исполнил, — торжественно молвил Тотлебен на прощанье. — Поскольку вы не просто ординарец, а мой помощник и присутствовали при беседе, Горчаков не заставит вас ожидать ответа за дверью. Смотрите, слушайте, а после перескажете: каково повел себя командующий, присутствовал ли Вревский и что он сказал».

Лекс пообещал всё исполнить.

В ставке, расположенной возле руин древнего Инкермана, он отправился к барону Вревскому.

— Генерал Тотлебен прислал меня передать князю и вам, что по зрелом размышлении он, хоть и не без колебаний, почел за благо согласиться с вашей точкой зрения. Поэтому никакой записки его превосходительство составлять не стал.

Павел Александрович так возликовал, что, вскакивая, опрокинул стул.

— Я знал, что могу на вас положиться! Спасена Россия! Дорогой Александр Денисович, мне вас Бог послал! Даже не спрашиваю, какими аргументами вам удалось переломить его слепое упрямство! Обещаю одно: наступит час славы и воздаяния, вы не будете забыты. Слово Вревского!

Он отвел посланца к Горчакову и попросил повторить слово в слово послание от Тотлебена.

— Ну, значит, так тому и быть. Раз уж Эдуард Иванович… — Моргая красными от бессонницы глазами, командующий смотрел в угол, на икону. — Твоя, Господи, воля, а наше старание… Павел Александрович, все распоряжения по подготовке известны. Пускай части начинают движение к назначенным позициям.

Если в ставку Лекс мчался быстрой рысью, то обратно к Тотлебену отправился не сразу, а ехал шагом.

Уже смеркалось. Громоздкая махина зашевелилась. Ночью десятки тысяч солдат, тысячи лошадей, сотни артиллерийских упряжек и обозных повозок должны были рассредоточиться на высотах и в зарослях по правому берегу Черной. Весь завтрашний день войскам передовой линии предписывалось сидеть тихо, огней не разводить, себя не обнаруживать. Движение резервов будет завершено в ночь с третьего на четвертое августа, и еще до рассвета шестидесятитысячная армия внезапным ударом обрушится на противника.

Лекс уже решил, что перейдет к своим в неразберихе сражения, которое неминуемо закончится катастрофическим разгромом русских. У них нет ни одного шанса. Оба козыря, на которые они рассчитывают — численное преимущество и неожиданность — биты еще до начала игры. На Федюхиных высотах ждут замаскированные батареи, туда стянуты войска, придвинуты резервы.

Оставалось устранить одно обстоятельство, могущее помешать успеху.

— Как вы долго! — вскричал Тотлебен при виде Бланка. — Я уже не знал, что думать! Вревский, должно быть, пытался настоять на своем?

— Нет, — спокойно ответил Лекс. — Ничего такого не имело места. Потому что я и не подумал отдать ваше письмо. Я сообщил князю, что, взвесив все pro и contra, вы согласны с диспозицией.

Генерал разинул рот — да онемел.

— Перед тем, как явиться к командующему, я поговорил с адъютантами и выяснил новое развитие дел. Все генералы, возражавшие на совете против плана Вревского, переменили мнение, о чем известили командующего официальными рапортами. И Липранди, и Хрулев, и Семякин. О том же написал генерал от кавалерии Реад, который отсутствовал вчера и позавчера по болезни — вероятно, дипломатической. Ваше письмо, Эдуард Иванович, ничего бы не изменило. Оно только выставило бы вас черной овцой. Если сражение будет проиграно, вы всегда сможете сказать, что это я виноват. Поступил самоуправно, не передав вашей докладной записки. Я отпираться не стану… Только я бы вам этого не посоветовал.

— Почему? — спросил еще не пришедший в себя Тотлебен.

— Исправить дело будет уже нельзя, а регардироваться ваше заявление будет не по-товарищески. Вам не простят того, что вы один из всех оказались самый умный. Это не понравится никому. Вы испортите отношения со всеми начальниками Крымской армии, а это цвет генералитета… Ну а представьте, что план Вревского при всей рискованности окажется успешен. Тогда ваша диссидирующая позиция будет выглядеть вовсе глупо и может стоить вам карьеры. Обещаю вам также следующее: если случится фиаско, я отправлю великому князю список вашего письма и всё расскажу. Пусть сам решает, сообщать ли об этом императору. Если же случится виктория, я верну копию вам.

— Вы мой ангел-хранитель, — прослезился Тотлебен. И повторил то же, что несколько часов назад сказал барон Вревский. — Мне вас бог послал!

«Вот теперь всё, — подумал Лекс. — Работа исполнена чисто».

Не уйдет!

Холодная ярость, которую Девлет до сих пор считал выдумкой беллетристов, это вот что: внутри всё клокочет и обжигает, а голова беспощадно ясная и по коже мурашки, будто от озноба.

Сколько драгоценного времени, сколько сил потрачено впустую!

Как можно было столь непростительно обмануться?! Нет, не обмануться, а дать себя обмануть! И так незатейливо, так оскорбительно!

В течение тринадцати дней все лучшие люди были брошены на слежку за владельцем плаща с капюшоном, за болваном-американцем! А той порой настоящий шпион спокойно исполнял свое задание, суть которого так и осталась неведомой.

Когда Аслан-Гирей улышал, что плащ Финку одолжил «отшэн прыятни тшеловэк господын Блэнк», то аж покачнулся в седле. Едва хватило выдержки извиниться перед Иноземцовой, что он на минуту ее оставит.

Нескольких вопросов было довольно, чтобы понять, как сумел Бланк той ночью направить слежку по ложному следу.

Господи, ну конечно же Бланк! Только слепец мог всерьез подозревать, что жизнерадостный американский говорун с бараньими глазами является сверхважным агентом британской разведки! Вот Бланк — дело иное. Его глаза похожи на стальные заклепки. Сразу видно: на пустяки такой размениваться не станет. И ведь Агриппина Львовна тогда сказала: «Есть в нем некая странность»! У нее чуткая душа. Агриппина Львовна почувствовала в Бланке что-то особенное, это ее заинтриговало, и в результате…

«Постой, постой! — остановил себя Девлет. — Что это ты так затрясся? Только ли от охотничьего азарта? Или здесь другое? Уж не обрадовался ли ты, голубчик, что избавляешься от соперника? Не слишком ли охотно вцепляешься в эту версию?»

Но сомнений быть не могло.

Врагу сигналил Бланк, потому что именно он от Докового оврага направился в Николаевские казармы и передал Финку свой плащ. Прибавим к этому совпадение примет и время прибытия в Севастополь. А также то, что Бланк почти безвылазно находился на передовой линии, выказывая особый интерес к Малахову кургану, который является главной целью неприятельских атак. Почти наверняка задание, с которым прибыл шпион, как-то связано с этой ключевой точкой обороны. Он ведь инженер, пользуется полным доверием Тотлебена. Вполне мог выведать какие-то секреты или даже подстроить каверзу…

Здесь Девлет вспомнил, что Агриппина Львовна говорила, будто Бланк сегодня ночью находится при штабе командующего. Зачем это? Что ему, инженеру, делать вне города, посреди сражения?

Ответ может быть только один: хочет уйти к своим. Если так, значит, его задание уже выполнено.

Оставив в покое врача, Аслан-Гирей натянул поводья, заставил коня остановиться. Через полминуты со штабс-капитаном поравнялись помощники. Одного звали Чихирь, второго — Донченко. Когда требовалось не только аккуратно выследить вражеского лазутчика, но и, при неожиданном обороте дела, так же аккуратно взять, Девлет всегда назначал эту парочку. Чихирь был из кубанских казаков-пластунов, много лет промышлял охотой на абреков. А Донченко до войны служил в одесской полиции.

Штабс-капитан объяснил, что план меняется, не вдаваясь в подробности, дабы не ронять авторитета, после чего вновь догнал госпожу Иноземцову.

— Так вы наверное знаете, что барон Бланк нынче при штабе командующего? — как мог небрежней спросил он.

— Да, кажется, его позвал с собой генерал-адъютант Вревский. Не понимаю, как можно из одного интереса ехать туда, где убивают людей? Все-таки он очень странный… Я совсем его не понимаю.

— Да, немного странный, — подтвердил Девлет. И, пользуясь тем, что темно, задал вопрос, который давно уже его мучил. При свете дня, когда глаза в глаза, спросить не решался. — Агриппина Львовна, позволительно ли мне узнать, отчего вы не живете в доме, который я для вас построил?

Кажется, она смутилась. Опустила голову.

— А впрочем, извините. Я не имею права просить у вас отчета в поступках. Простите меня… Я должен вас сейчас оставить. Увидимся позже.

Он ударил шпорами свою каурую, и она, непривычная к подобному обращению, взяла рысью.

— Постойте! Куда вы? — донеслось сзади, но Девлет лишь прибавил аллюру.

Помощники догнали его за поворотом, когда Аслан-Гирей перешел на шаг.

Паршивый из меня ловец шпионов, мрачно думал он, пробираясь по обочине вдоль дороги, по которой двигались войска. Нечему удивляться, что я так обмишурился. Я обычный артиллерийский офицер. Прилежания и исполнительности много, а контрразведочных знаний никаких.

Что, например, будет, если Бланк в момент ареста скажет: «С ума вы сошли? Поверили какому-то американцу!» И будет слово барона, русского инженера, пользующегося покровительством Тотлебена и Вревского, против слова иностранного лекаря. Других доказательств кроме показаний Финка нет. Не станешь же объяснять начальству про бараньи глаза и глаза — стальные заклепки.

Нет, надобно дождаться момента, когда шпион попытается уйти к своим, и тогда взять его с поличным. Ничего другого не остается.

* * *

Штаб командующего Аслан-Гирей отыскал легко. Ординарцы пробирались мимо пехотных колонн в одном и том же направлении, доставляя князю Горчакову сведения о продвижении частей.

Большая группа всадников и пеших скопилась в низине, там горели лампы и фонари. Место было выбрано с таким расчетом, чтобы огни нельзя было увидеть с холмов на той стороне Черной.

Девлет спросил, где отыскать Вревского, — показали.

Только увидев поодаль от окруженных свитой генералов знакомую фигуру в штатском, штабс-капитан начал успокаиваться.

Еще не ушел! И теперь уж не уйдет.

Бланк не принимал участия во всеобщей суете. Он покуривал папиросу — свернутую бумажную трубочку с табаком, изобретение нынешней войны.

Рассвет был близок, но по контрасту со светлеющим небом мрак, окутывавший лощину, казался еще беспросветней. Девлет оставил лошадь Чихирю, а сам пристроился у куста — как раз посередине между начальством и Бланком.

В плотной кучке, центром которой являлись князь Горчаков, начальник штаба Коцебу и генерал-адъютант Вревский, а орбиту составляли адъютанты, не умолкали громкие, возбужденные голоса, но Аслан-Гирей к ним не прислушивался, он не спускал глаз с Бланка.

— Почему Реад тянет? — донесся дребезжащий тенорок командующего. — Сказано же, начать до рассвета! Скачите немедленно и велите: пусть начинает!

— Слушаюсь, ваше сиятельство!

Бешеным галопом в сереющий мрак унесся верховой.

Минуту спустя — посланец еще никак не мог достичь правого фланга, которым командовал генерал Реад, — в той стороне забухали пушки.

Почти сразу же началась канонада слева. Там генерал Липранди должен был атаковать Гасфортовы высоты, занятые сардинцами.

Еще через четверть часа пальба у Реада вдруг прекратилась.

В штабе зашумели, задвигались. Кажется, не могли понять, чем вызвано прекращение артиллерийской подготовки на правом участке. Но Аслан-Гирея по-прежнему занимал только Бланк. Шпион все так же спокойно сидел в седле и не предпринимал никаких действий.

Темнота почти рассеялась, но по долине там и сям заклубился туман. В нем затеряться, пожалуй, еще легче, чем в ночном мраке, а ориентироваться удобно: знай ныряй из одной низины в другую. Очень вероятно, что Бланк специально ждал рассветного часа.

Девлет подал знак своим, чтоб были наготове. Чихирь с Донченко прятались в зарослях, по обе стороны от шпиона.

Однако белая дымка понемногу поднималась кверху, редела, а Бланк всё не трогался с места.

Вернулся офицер, позванный поторопить Реада. К адъютанту бросились с расспросами.

— Передал приказание начать — он и начал, — громко доложил офицер.

— В каком смысле начал?! — крикнул кто-то, кажется, генерал Вревский.

— Пошел на штурм Трактирного моста.

— Но ему было велено всего лишь начинать артиллерийскую подготовку!

— К моему прибытию она уже вовсю шла. Генерал решил, что он должен начинать атаку.

— Не разрушив вражеских укреплений?!

Справа уже некоторое время слышалась частая ружейная стрельба, заглушаемая грохотом пушек, стрелявших с вражеской стороны. Несколько раз докатывалось многоголосое «ура!».

По тому, как горячились и размахивали руками начальники, Девлет понял, что сражение идет не по намеченному плану, однако это его не касалось. У каждого своя задача и своя ответственность. Лично у него: взять вражеского шпиона в момент бегства. Когда тот наконец соберется улизнуть, наверняка двинется в направлении Черной, посередке между двумя отдельными очагами боя — правым и левым. В центре тихо и относительно безопасно, по-над речкой густой ивняк и камыши. В них-то голубчика и взять. Пусть попробует объяснить, что он делает во время битвы в нейтральной зоне.

Крики и шум вокруг командующего утихли, когда примчался всадник от генерала Липранди и звонко доложил, что Телеграфная высота взята, сардинцы отступили на ту сторону реки, его превосходительство ждет дальнейших приказаний.

Настроение сразу поднялось, кто-то даже закричал «победа!».

Внезапно все задвигались, начали садиться на лошадей.

Так-так: Бланк зашевелился. Подъехал к генерал-адъютанту Вревскому, который лихо, по-молодецки, взлетел в седло нервной, тонконогой английской кобылы.

Девлет спешился и пригнулся, чтоб Бланк его не заметил. Навострил уши. До двух баронов было не дальше десяти шагов.

— Что такое, Павел Александрович? — спросил Бланк.

— Решили перенести командный пункт ближе к Липранди, на Телеграфную гору. Там, кажется, успех. И обзор лучше. Непонятно только, что делается у Реада… Пока он не захватит Федюхины высоты, войска Липранди дальше двигаться не могут. Едемте, Александр Денисович. Главные события еще впереди.

— Я бы желал посмотреть, что у Трактирного моста. Если нужно что-нибудь передать генералу Реаду…

— Конечно, нужно! И очень хорошо, если это сделаете вы, а то дурак-адъютант опять что-нибудь напутает. Скажите генералу, что успех дела зависит от скорости, с которою он захватит холмы. К нему в подкрепление отправлены следующие части…

Бланк перебил Вревского:

— Прошу дать мне записку. Вы знаете, как армейские относятся к людям в штатском.

— Да, вы правы…

Пока Вревский строчил карандашом по блокноту, Аслан-Гирей ретировался на край поляны.

Вот теперь поведение шпиона совершенно объяснилось. Бланк не хотел рисковать, пробираясь через кишащую войсками равнину. Любой начальник мог бы остановить и задержать штатского человека, непонятно куда едущего в разгар сражения. А с письмом от генерал-адъютанта Вревского к начальнику авангарда Бланк мог чувствовать себя в полной безопасности.

— Он может поскакать галопом. Не отстанете? — спросил Девлет у помощников.

— Яким таким халопом, — спокойно ответил Чихирь, почесывая заплатанный локоть старого бешмета. — По дорохе вона пушки да телехи. Кажете тож — халопом. А коли рысью, от Донченки мабуть и уйдеть, от менэ — ни в жисть.

— Болтало ты, — огрызнулся Донченко. — Когда от меня кто уходил?

— Тсс! — цыкнул на них Девлет. — Едет! Не подведи, ребята! Следуйте за ним. Как свистну — налетайте и сшибайте его с седла. Только глядите: не раньше, чем свистну!

Следовать за Бланком можно было безо всякой боязни. На дороге происходило сущее столпотворение. Если б шпион даже озирался, в этакой толкучке он слежки все равно бы не заметил.

Туда, откуда доносилась частая, с каждой минутой усиливающаяся пальба, шли плотные колонны пехоты, тащились орудийные упряжки. На обочине лежала перевернувшаяся пушка, ее облепили, как муравьи, сопящие артиллеристы, на них матерился батарейный командир. Навстречу сплошной вереницей тянулись раненые. Кто-то ковылял сам, кого-то вели под руки. Солдаты, еще не добравшиеся до места боя, пялились на окровавленные тряпки, почтительно спрашивали, как оно там.

Страдальцы отвечали: он бьет как скаженный; народу полегла пропасть; такой ужасти никогда еще не бывало.

Аслан-Гирей знал, что раненые, едва выбравшиеся из-под огня, всегда говорят одно и то же, поэтому значения этим разговорам не придавал.

Однако, когда, двигаясь за Бланком, достиг командного пункта, с которого генерал Реад руководил штурмом Федюхиных высот, увидел, что дело и в самом деле жаркое.

Французское укрепление, защищавшее мост, уже было взято. Солдаты уходили в туман, на ту сторону речки: кто по мосту, кто вброд. Там, в рассветной мгле, грохотало и сверкало, и разрывы вставали так густо, что Девлет не видывал подобной частоты огня во время генеральных бомбардировок.

Бланк подъехал к Реаду, очень немолодому, но осанистому и бравому генералу, сидевшему в седле подбоченясь. Зычно, с короткими интервалами, начальник кричал идущим мимо солдатам одно и то же:

— Молодцы, азовцы! Задай французу жару! Молодцы, азовцы! Задай французу жару!

— Рады-старас-ваш-пресво! — отвечали роты и одна за другой исчезали в мареве.

Что говорил начальнику Бланк, штабс-капитан не слышал. Генерал взял бумагу, отодвинул ее подальше от дальнозорких глаз, прочитал.

— Очень хорошо! — лающим басом ответил он. — Подкрепления мне нужны! Второй полк вчистую кладу!

Барон опять что-то сказал.

— Как угодно! — гаркнул генерал. — Желаете полюбоваться, как гибнет дивизия — оставайтесь! Видите, как по нам бьют? Врасплох, а? — Он оскалил зубы, будто хотел расхохотаться, но забыл, как это делается. — Твою мать! Ждали они нас, ждали! Хорошо подготовились! — И тем же голосом, но уже не Бланку, а солдатам: — Молодцы, азовцы! Задай французу жару!

Бланк отъехал чуть в сторонку, к развалинам полуобвалившегося каменного дома (вероятно, того самого трактира, по которому мост получил название Трактирного). Стена могла служить укрытием от неприятельских снарядов, которые нет-нет да и залетали в тыл.

Оглядевшись, Аслан-Гирей увел людей под старый мертвый дуб. Его корявый, в несколько обхватов ствол мог защитить если не от осколков бомбы, то по крайней мере от ядра.

Чего теперь дожидается шпион, было непонятно. Никто не обращал на него внимания. Нырни в заросли, обогни место боя — и через десять минут выйдешь к речке в тихом месте, а там и до своих рукой подать.

Но шли минуты, миновал целый час, а Бланк стоял, будто приклеенный.

Войска ходили в атаку снова и снова: вперед бежали с криком «ура!», толкаясь и мешая друг другу; обратно возвращались мелкими группками, спотыкаясь, с выпученными глазами и разинутыми, но безгласными ртами.

Это поршнеобразное движение повторялось снова, снова, снова.

— Молодцы, украинцы! Задай французу жару! — кричал генерал.

— Молодцы витебцы!

— Молодцы могилевцы!

— Молодцы полочане!

— Молодцы галичане!

— Молодцы, костромичи!

Потом, уже вконец охрипнув и, видно, сам запутавшись, снова:

— Молодцы, галичане! Задай французу жару!

Туман давно рассеялся, но впереди — над мостом и рекой — клубился черный дым, и разглядеть все равно ничего было нельзя.

Огонь неприятеля не ослабевал, а только усиливался.

Теперь снаряды долетали до тыла всё чаще. В двадцати шагах гранатой убило лошадь и казака. Разрывом сорвало фуражку с генерала — он сердито надел ее обратно, вырвав из рук ординарца.

А где-то между «молодцы-полочане» и «молодцы-галичане» над головой раздался страшный треск: ядро угодило прямо в дуб. Девлет успел отскочить в сторону, а Донченке обломанный сук ударил по руке — она повисла плетью.

Чихирь ловко привязал палку, и Донченко сказал, что желает остаться, но штабс-капитан погнал его в тыл:

— На что ты мне однорукий? Отправляйся на перевязку, пускай тебе настоящую шину наложат. Вдвоем управимся.

Еще через четверть часа снаряд попал в каменную стену, за которой прятался Бланк. Тот упал.

Аслан-Гирей, чертыхнувшись, кинулся вперед. Как будет глупо, если шпион погибнет, так ничего и не рассказав!

Барон, однако, сразу же поднялся на ноги и стал отряхиваться. Кажется, он был невредим. Но спрятаться Девлет уже не успел: Бланк увидел знакомого.

— Вы? — пробормотал он, и не похоже было, что сильно удивился.

Губы у Бланка дергались.

Всего долю секунды колебался штабс-капитан, а потом решил: коли уж так вышло — карты на стол.

— Я! — громко сказал он, выхватывая из кобуры пистолет. — Не двигайтесь! Я вас арестовываю! Эй, Чихирь!

— Арестовываете? Чихирь? — повторил Бланк. — Бред…

Но Аслан-Гирей был уже совсем рядом и увидел, что шпион смертельно бледен.

— Не бред, а плащ с капюшоном! — выкрикнул Девлет. — Что моргаете? Думали, мы идиоты?

«Трясется, трясется от страха стальной человек с глазами-заклепками!» — подумал он со злобным торжеством.

Результат

Во всем русском лагере только один человек сознавал полную картину происходящего.

Лекс без труда мог представить, как выглядит долина реки Черной и окружающая местность, если поглядеть сверху, из-под предрассветных облаков.

Двумя огромными потоками подходят, концентрируются и рассредотачиваются русские штурмовые колонны: одна напротив Федюхиных высот, другая напротив Гасфортовых. Возвышенности эти обращены к реке крутыми скатами. Наверху батареи и ложементы для стрелков. А дальше — по всему спуску, по низине, в несколько эшелонов, ждут французские, английские, сардинские и турецкие резервы. Сколько бы раз русские ни ходили в атаку под картечным огнем, сколько бы раз ни карабкались по круче, союзникам достаточно подвести новые войска — и штурм будет отбит. Горчакову с Вревским представляется, что они напали на врага врасплох и обладают по меньшей мере двойным преимуществом. На самом же деле атаку ждут, и это у генерала Пелисье на ее направлении по меньшей мере вдвое больше солдат, а пушек — так и впятеро.

По пути к месту сражения Лекс пребывал в странном, опьяняющем состоянии. Всё, что сейчас произойдет, — его рук дело. Это событие, которое решит судьбу Севастополя, войны, России, Европы, сделал возможным он!

Конечно, можно было перебраться на ту сторону сразу же, еще до начала артиллерийского обстрела, но Лекс хотел собственными глазами видеть результат своей неустанной и самоотверженной — да, именно самоотверженной — работы.

Из разговоров в штабе он понял, что горчаковское окружение ошибочно полагает, будто самое кровопролитное и трудное дело предстоит исполнить левому отряду генерала Липранди, штурмующему позиции сардинцев, — те ведь не отмечали день рождения Луи-Наполеона. На самом же деле Бланк, зная всю линию союзного фронта, очень хорошо понимал, что Гасфортова гора не может быть атакована, пока не взяты Федюхины холмы на правом фланге. А холмы эти примыкают к монументально укрепленной Сапун-горе, и туда очень удобно подтягивать подкрепления.

Поэтому, когда в штабе началось ликование из-за успеха генерала Липранди и князь велел переместиться в том направлении, Лекс решил, что делать там нечего. Главные события произойдут на правом фланге, которым командуют генерал Реад и его начальник штаба Веймарн. Туда Лекс и отправился, вооружившись в качестве охранной грамоты письмом от Вревского.

Когда Бланк занял позицию для наблюдения рядом с штабом Реада, было около пяти. Солнце уже взошло, но пока осветилось только небо, а долина, стиснутая между холмами, еще пряталась в тумане и сумраке.

Первую волну наступления Лекс застал на откате, но без труда вычислил, что произошло.

Одесский полк взял предмостное укрепление, откуда французы благоразумно убрались сами, чтоб избежать лишних жертв. Так же легко одессцы захватили Трактирный мост и начали скапливаться на противоположном берегу. Тут-то по заранее намеченным участкам и ударили пушки, открыли огонь стрелки. В несколько минут от полка почти ничего не осталось. Мимо полуразрушенной стены, за которой устроился Бланк, пронесли смертельно раненного полковника.

То же самое произошло с Азовским полком: он форсировал реку, растерял под огнем половину солдат и почти всех офицеров, откатился.

Больше всего Лекс боялся, что Реад, осознав невыполнимость задачи, прекратит наступление. Но опасения были напрасны. Когда это русские начальники жалели своих людей и боялись лишней крови?

Превосходный генерал совершенно таким же манером отправил на бойню и третий полк. Командира вынесли мертвым; дивизионного начальника, который пошел в бой с солдатами, — раненым. Двенадцатую дивизию можно было считать несуществующей.

Но Реада это не остановило.

Не веря собственным глазам, позабыв обо всем на свете, в том числе о собственной безопасности, Лекс наблюдал, как упрямый генерал гонит одним и тем же путем полк за полком.

Это продолжалось без конца. Подступы к реке были завалены трупами. На самом мосту тела лежали в несколько слоев. Но генерал, как заведенный, всё кричал, чтоб французу задали жару, колонны бодро отвечали, и командиры вели своих солдат на верную смерть. А солдаты шли! Прямо по мертвым и тяжело раненным, выставив в небо допотопные гладкоствольные ружья с бесполезными против картечи штыками!

В начале боя, когда поблизости падала граната или с визгом пролетало ядро, Лекс говорил себе: «Это ничего, если я сейчас погибну. Дело сделано. Деспотия обречена на поражение. Теперь России придется измениться: отказаться от крепостного рабства и рекрутчины, провести реформы. Страна платит за это страшную, кровавую цену, но что ж поделаешь, если по-другому они не понимают?»

Час спустя он уже ни о чем не думал, не обращал внимания на участившийся обстрел. Не осталось ни торжества, ни осознания исторической значимости момента — только ужас и недоумение. Он ничего бы не пожалел, даже жизни — что жизни, даже надежд на светлое будущее России — если б только можно было прекратить безумное истребление.

«Остановитесь! Почему вы слушаетесь этого мясника? — крикнул бы он солдатам. — Вы герои, но героизм достоин лучшего применения! Уже всё! Хватит! Я не хотел этого! Столько крови — нет, не хотел!»

Но кто б его услышал и кто бы послушал?

Больше всего Лекс сейчас ненавидел генералов, преспокойно подкидывавших всё новый и новый человеческий хворост в бурно пылающий костер. Дуболома Реада, нахохлившегося в седле безучастного Веймарна. Они казались ему воплощением той самой России, которую он ненавидел. Тупые, бесчувственные служаки, думающие лишь о том, чтоб потрафить высшей власти, заботящиеся только о собственной выгоде, ни в грош не ставящие жизнь подчиненных! Мерзавцы, звери, палачи!

Но вот генерал Веймарн, коротко что-то сказав Реаду, спешился, неуклюже вынул из ножен саблю и пошел к мосту впереди очередного — Костромского — полка.

Через десять минут горстка уцелевших после расстрела костромичей вернулась, неся тело, накрытое шинелью с алыми отворотами. Реад покосился в сторону носилок — и только.

— Галицкий полк в атаку! — крикнул он хриплым голосом.

Кто-то ему ответил:

— Галицкий уже ходил, ваше превосходительство! Там едва батальон остался… Резервов больше нет.

— Галицкий полк в атаку! — рявкнул генерал. — Сам поведу!

Лекс отвернулся. Его мутило.

«Что за страна? Что это за страна? — сказал он себе. — Я хочу ее изменить, но я ее не понимаю! Сначала нужно понять, сначала — понять. Но поздно, поздно…». А что именно «поздно», объяснить не сумел бы.

Что-то оглушительно затрещало, воздух сделался горячим, твердым и швырнул Лекса на землю. Все звуки пропали.

«Убит? Как хорошо!» — пронеслось в помутившейся голове, но из горла подступил судорожный кашель, слух прочистился, заныл ушибленный локоть, и Бланк понял, что он жив и, кажется, цел — просто сбит с ног взрывной волной.

Кто-то быстро бежал к нему.

Лекс не удивился, увидев штабс-капитана Аслан-Гирея. Не удивился и наведенному пистолету. Он сейчас вообще ничему бы не удивился — даже если б речка превратилась в зияющую черную щель и втянула бы в недра земли весь этот кривой, сумасшедший, переставший быть понятным мир.

— Арестовываете? Чихирь? — тупо повторил Бланк. — Бред…

Но когда офицер, ведающий русской контрразведкой, помянул о плаще с капюшоном, очнулся инстинкт самосохранения. Он подстегнул заледеневшую кровь, сердце застучало часто и ровно, мысли прояснились.

Какой-то бородатый оборванец в пыльной черкеске, с огромным кинжалом на поясе и винтовкой на ремне, встал рядом, очень близко, задышал потом и чесноком. Лекс от него отодвинулся, настороженно слушая штабс-капитана. Тот бросал короткие, злые фразы. Узкие глаза ненавидяще щурились.

— Не имею в своем гардеробе офицерского плаща с капюшоном, — пожал плечами Лекс. — И никогда не имел. Что с вами, сударь? У вас деменция? Ежели так, ступайте к лекарю. Нашли время и место для припадка.

— У лекаря я уже был. — Аслан-Гирей усмехнулся краем рта. — И он мне всё рассказал, так что запираться бесполезно. Лекаря зовут Арчибальд Финк!

— Финк? — Бланк сдвинул брови. — Что вы можете знать про Арчибальда Финка?

— Я многое про него знаю, но важно лишь то, что я напрасно подозревал его. Ваш фокус с плащом сбил меня со следа, но лишь на время.

— Опять вы про какой-то плащ… — Лекс впился глазами в раскрасневшееся лицо офицера. — Ну, теперь я вас не отпущу. Извольте сделать объяснение! Чем вы связаны с Финком? Нет, сначала отвечайте, что вы такое. Почему вы можете кого-то в чем-то подозревать и сбиваться со следа? Кто вы?

— Я начальствую над службой контршпионажа, — улыбнувшись теперь уже обеими половинками рта, объявил штабс-капитан. — Моя забота — ловить шпионов. Таких, как вы.

Кажется, он ждал, что это сообщение поразит собеседника. И Бланк его не разочаровал.

Он ахнул, вполголоса выбранился.

— Теперь вам всё ясно? — Татарин торжествовал. — Оружие при себе имеете?

Лекс молчал, изображая внутреннюю борьбу.

За него ответил бородатый оборванец:

— У них в кармане… Зараз облегчу.

С неожиданной ловкостью он выхватил у Лекса из кармана «лефоше», повертел в руке.

— Левольверт… Ваше благородие, дозвольте я приберу?

И спрятал оружие за пазуху.

— …Вот оно что, — сказал Лекс, даже не покосившись на казака. — Вечная русская притча про правую и левую руку… Что ж, сударь, примите поздравления. Вышли по хорошему следу, но бросили его ради ложного. Это не делает вам заслуги.

— Что? — удивился Аслан-Гирей. — Если вы петляете, это глупо. Я устрою вам очную ставку с Финком. Думаю, нетрудно будет добыть и свидетелей, которые в ночь с двадцатого на двадцать первое были в лазарете и видели, как вы пришли в Николаевскую казарму.

— Да, очная ставка понадобится. Если только не поздно. Боюсь, что мистер Финк уже далеко, — сказал Лекс со злостью. — Вы его вспугнули своими расспросами. Как же он сейчас потешается над нами обоими! Я чувствовал, что он меня подозревает! Иначе он не наслал бы вас на меня!

Он сунул руку во внутренний карман. Казак немедленно выдернул кинжал и приставил Лексу к горлу, но Бланк с досадой оттолкнул клинок.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Перед вами продолжение скандального дневника Бель де Жур, откровений лондонской девушки по вызову, к...
Судьба любит Амфитриона, внука Персея. Так любит, что подбрасывает испытание за испытанием. Но все, ...
Сколько стоит человеческая жизнь? Почему одни страны бедны, а другие богаты? Как бороться с коррупци...
Чудовищная катастрофа уничтожила родину народа хуманов остров Танол. Все планы и мечты Ингара утонул...
Мир магической сказки растаял, словно сон, а князь Ингар снова стал Игорем Столяровым, которого никт...
В этой книге автор рассматривает ту сторону материнской любви, которая приносит много страданий и де...