Время великих реформ II Александр

Упомянутый в правительственном сообщении злоумышленник, задержанный на месте преступления, назвался Вятским мещанином Грязновым. Дознанием обнаружено, что имя его Русаков, родом он из Боровичей, Новгородской губернии; в последние два года слушал лекции в Горном институте; ему 21 год.

К 3 часам пополудни, на место катастрофы прибыли судебные власти, судебный следователь местного участка Ламанский и местный участковый товарищ прокурора Плющевский-Плющик. Следствие сосредоточено, главным образом, в руках судебного следователя по особо важным делам Книрима».

Вот сообщение корреспондента «Русских ведомостей»: «В два часа, после развода, побывав во дворце Екатерины Михайловны, государь в карете повернул вдоль Екатерининского канала. Близ Михайловского сада неизвестный бросил под экипаж разрывную бомбу; раздался страшный треск, раздробивший в соседних домах окна. Бомба ранила проходившего мальчика. Злоумышленник схвачен. Государь вышел из кареты; когда же садился вновь в экипаж, брошена была другая бомба. Государь ранен. Повреждена карета: задок у нее отбит».

«Московские ведомости» передают о катастрофе таким образом: «На Екатерининском канале, близ Конюшенного моста, под экипаж государя была брошена разрывная бомба. Карета была почти разрушена, один из конвойных казаков ранен. Государь вышел из разбитого экипажа и, осенив себя крестным знамением, спросил окружающих, не ранен ли кто из них.

В это время другой злодей бросил новый снаряд, и государь упал, обливаясь кровью. Следовавшие за Императорским экипажем, и некоторые другие подоспевшие к нему лица, бросились на помощь к раненому монарху и хотели на руках донести его до Зимнего дворца. Но так как этот способ был слишком медлен, Государя уложили в сани великого князя Михаила Николаевича и таким образом доставили во дворец.

Не прошло четверти часа, как вокруг дворца собралась масса публики. Государь наследник цесаревич и великий князь Михаил Николаевич, генералитет, иностранные послы и все имеющие приезд ко двору лица поспешили во дворец. Около четырех часов на балкон царского жилища вышел генерал-адъютант князь А. А. Суворов и возвестил стоявшему в безмолвии народу страшную весть о кончине государя императора Александра Николаевича, павшего от руки злодея».

Вот рассказ «Нового времени»: «После развода государь император, по обыкновению, отправился во дворец Екатерины Михайловны, где он кушал кофе. После этого государь приказал кучеру ехать в Зимний дворец. Карета, в которой сидел государь, направилась по Инженерной улице мимо Михайловского театра и свернула направо по набережной Екатерининсого канала; шесть человек конвойных сопровождали ее; сзади в санях ехал полицеймейстер полковник Дворжицкий.

Путь лежал по узкой улице, составляемой садом великой княгини, огороженным каменным забором в рост человека, и решеткой Екатерининского канала. По улице шли и стояли несколько человек. Экипаж государя еще не доехал до так называемого Театрального моста, как раздался страшно сильный выстрел; лошади остановились. Дворжицкий подбежал к карете государя, задняя часть которой была сильно повреждена. Государь отворил дверцу кареты и вышел из нее, спрашивая, что случилось.

Взрыв разрывной бомбы брошенной в карету не причинил никакого вреда Государю; он увидел, что двое морских солдат держат человека рыжеватого с красным лицом. Злодея задержали на месте преступления, как только бросил он бомбу. Государь прямо направился к нему и спросил, как его зовут, тот назвал фамилию; затем государь сказал, чтобы показали ему место взрыва. Едва сделал он два-три шага вслед за Дворжицким, как новая бомба разорвалась под ногами государя. Падая, он только проговорил одно слово: ”Помогите“. Услышав взрыв, великий князь Михаил Николаевич поспешил из дворца великой княгини Екатерины Михайловны вслед за государем; он приехал в то время, когда облитого кровью государя положили в сани.

Государь еще смотрел и, по-видимому, узнал великого князя. Во дворец внесли государя на ковре и положили на постель в его кабинете возле того письменного стола, за которым он обыкновенно занимался. Прибыли государь наследник цесаревич с супругой и другие члены императорской семьи и медики. Страдалец лежал без движения, испуская тихий стон.

Его осторожно раздели, кровь была на лице, ноги совсем раздроблены, задета нижняя часть живота. Страшная потеря крови делала положение государя безнадежным. Медики говорили об ампутации обеих ног, но прежде чем что-нибудь было решено, государь испустил дух».

Газета «Новости» передает о мрачном преступлении так: «Дворжицкий ехал в некотором расстоянии за государевой каретой, когда раздался первый взрыв. Когда он, подъехав, выскочил из саней, преступника уже задержали несколько человек. Дворжицкий подошел к злодею и вынул у него из-за пазухи револьвер и кинжал. В это время подошел государь. ”Кто ты такой?“, – спросил он злодея. Тот ответил, что его зовут Грязнов.

Государь тогда направился к раненым. ”Не ходите, ваше величество“, – обратился Дворжицкий к государю. Государь пошел по тротуару со стороны канавы. Дворжицкий шел впереди шагах в трех. Вдруг раздался взрыв у ног государя. Дворжицкий, отброшенный силой взрыва, падает вперед на руки. В это мгновение раздается голос его величества: ”Помогите!“. Дворжицкий вскакивает, бросается к опустившемуся на землю царю, хочет его приподнять и видит, что нижняя часть ног представляет ужасную бесформенную массу, покрытую кровью.

В эту минуту он чувствует, что сам ослабевает и зовет на помощь окружающих, оцепеневших от ужаса: ”Помогите“. При помощи нескольких человек, государь без шапки, с лицом, покрытым кровью, поднят и перенесен в сани Дворжицкого. Два офицера стали на полозья по обеим сторонам, поддерживая голову его величества. Экипаж поехал в Зимний дворец. Относительно того, откуда был брошен второй снаряд и как был брошен, Дворжицкий не может дать себе отчета. Снаряд разорвало сзади его, между государем и им, на самом тротуаре».

Другое сообщение вышеназванной газеты: «По словам очевидцев, в то время как государь император с конвоем проезжал из манежа, навстречу ему, по канаве, скорыми шагами приближались два прилично одетые господина; как только карета поравнялась с ними, один из них бросил что-то белое, величиной с арбуз под карету, а другой – сверток.

Раздались взрывы. Карета государя разделилась пополам, его величество, соскочив с сиденья на мостовую и увидев раненого конвойного, снял фуражку и перекрестился. В это время другая личность, одетая в простое платье, бросила другую бомбу, которая при разрыве причинила государю раздробление обеих ног ниже колен. Его величество уже на руках был перенесен в другой экипаж и отвезен во дворец».

«Московскими ведомостями», кроме приведенного уже нами сообщения о катастрофе 1 марта, передано еще такое известие: «Начну с того, говорит корреспондент, что до 19 февраля получено было несколько анонимных писем, которыми извещалось, что в этот день, во время иллюминации, должно совершиться нечто, ”что всех поразит“. Приняты были соответственные меры, но предсказанию на этот день не верили, видя в этом отвод глаз со стороны злодеев.

Затем получено было другое письмо, говорившее, что будет сделано покушение на государя, ”когда он будет возвращаться с развода в манеже домой“. Полиция, вследствие этого, усиленно металась и искала (еще вчера,– корреспонденция писала в ночь на 2 марта,– собирали дворников в участки, допрашивая о каком-то высоком, плотном брюнете с длинной бородой), а государя – граф Лорис-Меликов убедил два воскресенья откладывать развод; но на нынешний раз, к несчастью, государь настоял – и поехал в манеж.

По окончании развода он, вместе с великим князем Михаилом Николаевичем, заехал в Михайловский дворец к Екатерине Михайловне, у которой завтракал, после чего, оставив там брата, поехал домой (как говорят, необычным путем) в сопровождении шести своих конвойных (число это было увеличено против первоначальных двух, вследствие усиленных просьб графа Лорис-Меликова). Когда карета государя доехала до известного места на набережной Екатерининского канала, раздался взрыв, взломавший задок кареты, которая тут же остановилась.

Государь вышел из нее невредим, но кинутою бомбой был смертельно ранен один из конвойных, скакавший сзади, – Маличев, свалившийся с лошади, мальчик-мясник, лет 14-ти, несший на голове лоток с мясом и саперный офицер, шедший по тротуару вдоль каменной стены Михайловского сада. Кучер государя, чуя беду, обернулся к нему с козел: ”Поедемте, государь!“ Полицеймейстер Дворжицкий, скакавший сзади, выскочил из саней с тою же просьбой ехать скорее.

Но государь, не слушая, сделал несколько шагов назад, сказал: ”Хочу видеть своих раненых“. В это время толпа успела остановить здорового детину, хорошо одетого, кинувшего бомбу. Государь обернулся к нему: ”Так это ты, гусь, хотел меня убить?“ Но не успел он договорить, как вторая бомба разорвалась пред ним, и он опустился со словами: ”Помогите!“ К нему кинулись, приподняли, посадили в сани Дворжицкого, который сам получил 15 ран мелкими осколками бомбы, но ни одной смертельной, и повезли.

Городской голова Иванова-Вознесенска, Гарелин, ехавший с Дворцовой площади на Большую Миллионную, встретил эти сани, в которых потерявший уже сознание освободитель русского народа, с обнаженною (фуражка его осталась на месте злодейства) и закинутою назад головой, которую поддерживали два офицера, стоявшие сзади на полозьях, и весь в крови, ехал умирать в свой дворец. Это было ровно в 2 часа.

”Московские ведомости“ получили чертеж и описание разрывного снаряда, послужившего орудием цареубийства. Вот этот чертеж [см. следующую страницу]».

Проезжая мимо забора Михайловского сада, по Екатерининскому каналу, и не доезжая до Театрального моста, я вдруг услышал оглушительный удар и увидел белый дым, на несколько мгновений застлавший всю местность. Слышно было дребезжание и падение массы стекол. Лошади кареты государя и мои остановились. Я выскочил из саней и, видя, что карета Государя повреждена, а его величество отворяет дверцы, бросился отворить их. Государь вышел и перекрестился.

Первым вопросом его величества было: «Схвачен ли преступник?» Я огляделся и, видя, что в толпе уже держат какого-то человека, отвечал: «Схвачен, ваше величество», и при этом сказал: «Государь, благоволите сесть в мои сани и ехать немедленно во дворец». «Хорошо,– отвечал его величество,– но прежде покажи мне преступника». И государь направился к молодому человеку, которого держали за руки, и спросил его фамилию.

Я не расслышал фамлии преступника и только торопил государя ехать. Его величество вновь отвечал: «Хорошо, но прежде покажи мне место взрыва». Его величество подошел к образовавшейся яме. На его лице была улыбка. Он, видимо, был весь под влиянием благодарности к Божественному Промыслу, как в этот момент произошло нечто необычайное: раздался новый удар, сильнее первого.

Я, пораженный в спину, упал прямо на руки. Но в момент падения услыхал стонущий голос, говоривший: «Помогите». Вскочив на ноги, я увидел государя, лежащего на земле, но лежащего в полусидячем положении. Он опирался рукою, тяжело дышал и видимо старался приподняться. Собрав все силы, я стал поднимать государя, и глазам моим представилась ужасающая, леденящая душу картина. Ноги его величества ниже колен были раздроблены, не было ни брюк, ни сапог, ни кальсон, а виднелась окровавленная масса, состоящая из мяса, кожи и костей.

Кровь лилась страшная. Я крикнул на помощь. Бросились многие из толпы, но большинство их были ранены. В это мгновение подъехал его высочество государь великий князь Михаил Николаевич, и его величество был положен в мои сани и перевезен в Зимний дворец. Когда его величество был внесен во дворец, то из саней была кровь вылита: такая масса вышла ее из ран государя императора. Затем, когда государь был увезен, мне сделалось дурно.

На разводе были батальоны гвардии резервного полка (господин Новиков в этом именно полку и служит) и гвардии саперный батальон. Государь был доволен разводом и находился, по-видимому, в хорошем настроении. Новиков с двумя товарищами, из манежа пошли по Невскому. Подойдя к Казанскому мосту, они услышали сильный выстрел.

Новиков, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился бежать по набережной Екатерининского канала к месту, откуда послышался выстрел. Ему оставалось шагов 30–35 до места, где виднелась группа людей, как поднялся густой столб снега и обломков, и раздался новый выстрел. Он побежал еще быстрее. Матросы 8-го флотского экипажа держали какого-то человека, что-то крикнули, но он не слыхал что.

Снег был взрыт и усеян осколками и ранеными: лежал раненый мальчик, раненый конвойный, еще кто-то, и на снегу государь, без шапки, без шинели, в мундире саперного батальона. Ноги его были изломаны, одежда местами взорвана, кровь текла из ног, кровавые пятна были на снегу. Новиков заплакал и бросился к государю со словами: «Боже мой! Что сделали с вашим величеством?»

Государь лежал недвижим. Подошли матросы флотского экипажа. С их помощью Новиков поднял государя, обхватив правою рукой по талии, левою по груди. Матросы поддерживали ноги, не выпуская из рук ружей, с которыми они шли. Так прошли несколько шагов. Государь сказал раза два: «Холодно, холодно» и старался поднять руку ко лбу, на котором была кровь.

Новиков, поддерживая государя на одной руке, стал другою доставать платок из кармана, чтобы обвязать им голову государя. В это самое время подъехал великий князь Михаил Николаевич. «Саша, как ты себя чувствуешь?» сказал он, наклонясь к лицу государя. Что сказал государь в ответ, трудно было расслышать, но он что-то сказал.

Ни одного стона не вырвалось у него из груди. Великий князь велел матросам бросить ружья и, сняв с кого-то фуражку, надел ее на голову государя. Его понесли дальше. Народ собирался со всех сторон. Многие падали на колени, крестились и плакали. Положить негде было страдальца. Лошади полковника Дворжицкого в испуге от выстрела бросились к Театральному мосту, и штабс-капитан кадрового батальона Франк побежал за ними. Возле стояли извозчичьи сани, но на них трудно было везти раненого.

Новиков обратился к великому князю с просьбой разрешить внести государя в дом, находившийся тотчас за мостом, чтобы сделать перевязку. Государь, очевидно, не терял сознания при страшных страданиях. Услышав эту фразу, он произнес внятно: «Несите во дворец», «там умереть», еще что-то, что трудно было разобрать.

Эти слова были последним усилием страдальца. Он сомкнул уста, закрыл глаза и не произнес более ни слова… Подъехали лошади Дворжицкого. Государя посадили в сани. С обеих сторон его поддерживали. Он сидел облокотясь, закидывая и опуская голову. Сначала ехали шагом, но силы государя оставляли его. Приказано было ехать быстро. Сани понеслись. Государь был внесен во дворец.

Возвращаясь с развода и подходя к Театральному мосту, я услыхал сильный взрыв, и догадываясь, в чем дело, бросился бежать к месту происшествия. Перебежав Театральный мост, я увидел остановившуюся карету государя около деревянных ворот каменного забора сада Михайловского дворца.

Наискосок ворот, у решетки канала, образовалась кучка людей, задержавшая преступника. Запыхавшись от бега, я и кто-то из Преображенских офицеров, шагах в десяти от кучки, подбежал к государю и, не узнав сзади его величество, обратились с вопросом: «Что с государем?» Его величество оглянулся и, продолжая идти, перекрестясь, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот…».

Около кареты лежал раненый казак; невдалеке кричал раненый мальчик. Услыхав слова его величества, преступник заметил: «Еще слава-ли Богу!» Его держали два матроса 8-го флотского экипажа, один Преображенский солдат, лейб-гвардии резервного батальона штабс-капитан Франк и еще несколько человек. «Кто такой?» спросил Государь.

Кто-то ответил, мещанин (сколько мне помнится) Грязнов. Он невысокого роста, лет 16-ти или 17-ти, с длинными русыми волосами и довольно глуповатым и грубым лицом. Только что вырванный из его рук револьвер дымился. «Есть и еще», – сказал он; его обыскали и нашли в карманах кинжал. Собравшийся на противоположной стороне канала народ кричал: «Из-за забора стреляли».

Я подбежал к подходившему караулу 8-го флотского экипажа, приказал разбить ворота прикладами и осмотреть сад, что и было исполнено, а сам повернул обратно к Государю, отошедшему в это время вдоль решетки канала шагов на 20, в сопровождении полковника Дворжицкого. Я был за ним шагах в 10-ти, 12-ти. Раздался страшный треск. Масса дыма, снега и клочьев платья закрыла все на несколько секунд. Крик ужаса раздался с противоположной стороны канала.

Государь упал. Одновременно со мной подбежал штабс-капитан Новиков, подбежали моряки, остальных не разглядел. Когда мы приподняли государя, оказалось: ноги совсем голые, мясо висит клочьями, ступня одной ноги совсем оторвана.

В это время подбежал его высочество Михаил Николаевич. «Холодно, холодно», очень слабым голосом проговорил государь.

Штабс-капитан Новиков обратился к его высочеству с предложением внести государя в ближайший дом для оказания помощи. Государь услыхал и уже совсем слабым голосом проговорил: «Во дворец, там хочу умереть».

Поместить его величество в карету было невозможно; мы стали звать сани полицеймейстера, но они оказались у Театрального моста. Штабс-капитан Франк побежал за ними и привел. Государя поместили в них, укутали шинелью кого-то из господ офицеров и повезли.

Между первым покушением и вторым прошло около трех минут. Чем были произведены взрывы, определить трудно, а также и то обстоятельство, откуда и как был сделан второй взрыв, потому что быстро образовавшаяся масса дыма все закрыла.

Перед нами, говорит «Петербургский Листок», рассказ мичмана Ержиковича. Господин Ержикович возвращался с развода со взводом 8-го флотского экипажа. По Инженерной улице экипаж государя императора обогнал команду мичмана, которая, отдавши честь, продолжала дальнейшее следование. Не прошло полуминуты после того, как экипаж поворотил за угол по канаве, как раздался страшный взрыв.

Из-за угла показался околоточный надзиратель, с криком: «Помогите государю!». Тогда вся команда 8-го флотского экипажа, с мичманом Ержиковичем во главе, стремглав бросилась к месту происшествия и застала государя, который, обратившись лицом к Невскому проспекту, говорил с пойманным преступником, бросившим первый снаряд.

По словам мичмана Ержиковича и матросов, его величество сказал только преступнику: «Что тебе нужно, безбожник?», и затем изволил повернуться к стоявшему позади его полковнику Дворжицкому. В этот момент упал между ними второй снаряд, и страшная катастрофа совершилась.

Команда 8-го флотского экипажа, с юнкерами Павловского училища уложила смертельно раненого государя в сани и сопровождала экипаж, следуя за ним бегом; вначале сани ехали медленно, а затем матросы отстали, когда лошади поехали быстрее.

В числе раненых находился молодой человек, почти мальчик по наружности, 16-ти лет, Федор Петров Дьяконов, обойщик по ремеслу. Руки и ноги его покрыты крупными ссадинами, глаза сильно воспалены, но отделался он все-таки сравнительно легче других. Вот его интересный рассказ, передаваемый корреспондентом «Русских ведомостей».

Шли мы втроем, я и два товарища – Николаев, раненый тоже, и другой, оставшийся целым; несли оттоманку; шли от Театрального моста по набережной Екатерининского канала мимо Михайловского сада к Невскому. Только что мы поклонились проехавшему государю, как вдруг страшный выстрел, точно из пушки; мы поставили оттоманку, оглянулись: дым покрывал улицу.

Шагах в сорока, в дыму стояла карета. Была ли она сломана, не видать было. Бомба упала посередине улицы. Мы стоим,страшно стало; вдруг к нам бежит по средине улицы какой-то человек, молодой, белокурый, в обыкновенном пальто, в картузе; кричит: «Держи, держи!». С панели на бегущего кинулся какой-то штатский и обхватил его.

Мы кинулись тоже на него и его повалили; я тоже упал. Раньше народу было совсем мало, ну, а после выстрела (так Дьяконов называет взрыв) сейчас набежало много. Прибежали солдаты, двое взяли преступника, которого поставили на ноги и крепко держали ему руки. Пока он лежал под нами, подбежали полковник (Дворжицкий), вынул саблю и низко наклонился над преступником; я думал, он ему изрубит голову. Когда преступника поставили на ноги, подошел государь, спрашивает: «Кто стрелял?»

Показывают преступника. Государь посмотрел на него и говорит: «Ну, ведите». И вошли мы все туда, где стояла карета; шли ближе к перилам канавы. Государь шел почти у самых перил, потом полковник, за ними ведут преступника, потом народ, и я тут же, недалеко от государя, посредине улицы. Вдруг опять выстрел, мы все попадали, меня совсем в снег зарыло. Что дальше было, я и не знаю, не помню, как я выполз, как меня посадили на извозчика и повезли.

Откуда бомба упала: из сада ли – хоть и далеко, все-таки долетела бы; из канавы ли, тут ли кто бросил,– нельзя было разобрать, так как это сразу вышло. А как ушел преступник – Бог знает! Тут все дымом завалило, свету Божьего не видно было. Ему что – и первый остался цел, и второй, полагать надо, кинул, да и в сторону, а потом потолкался в толпе и ушел. А у первого преступника, когда мы его валили, я видел за кушаком много всего было: и нож, и пистолет; только чтоб у него вырвали – я не видал; ему руки только крепко-накрепко держали. А мой-то кафтан в клочья разорвало, только один рукав остался цел, а то все порвало.

«С.-Петербургские ведомости», со слов помощника пристава поручика Максимова, передают следующие подробности страшной катастрофы, которых он был очевидцем, ранее других успев подбежать к покойному императору.

Покойный государь изволил выехать из дворца в Михайловский манеж, направляясь по Мойке чрез Певческий и Театральный мосты. Максимов проводил государя в пределах своего участка между этими мостами. Затем остановился у Театрального моста ожидать возвращения его. Около трех четвертей второго государева карета показалась на углу Инженерной улицы, затем, следуя по направлению к

Театральному мосту; на некотором расстоянии от последнего вдруг раздался страшный взрыв– клубы синего дыма покрыли карету. Максимов инстинктивно бегом бросился со своего места к месту происшествия. Максимов подбежал к карете, когда покойный государь выходил уже из нее. В понятном волнении государь шатался; Максимов и полковник Дворжицкий поддерживали его.

Устремив свои взоры на какого-то человека, должно быть Рысакова, которого держали солдаты, Государь прерывисто сказал: «Это ты? Возьмите его под арест!». С этими словами он повернулся и направился к раненому казаку. Тут раздался новый страшный взрыв.

Максимов упал одновременно с государем и полковником Дворжицким. Он потерял сознание. Когда он очнулся через некоторое время, то увидел кругом суматоху, но не может забыть окровавленных и изувеченных ног Государя. Он подполз к перилам набережной, с усилием встал на ноги. Но тут один Преображенский офицер взял его отвести в придворный госпиталь, как оказалось, по приказанию великого князя Михаила Николаевича.

Максимов сильно контужен и ранен в левую руку и левую ногу; правая рука испещрена мелкими легкими ранами, как бы наколами иглы; лицо также изранено; глаза остались целы, но у правого сильный подтек. Вся одежда, в которой он был во время катастрофы, разорвана на клочки, шашка с эфесом сплющена.

Вместе с поручиком Максимовым на посту, на Театральном мосту, находился околоточный надзиратель первого участка, Казанской части, Егор Галактионов, который одновременно с Максимовым бросился за ним по направлению к карете покойного Государя после первого взрыва. Галактионов ранен в левую руку и лишился левого глаза. Он находится теперь в придворном госпитале.

Не безынтересен, хотя и не нов в подробностях рассказ капитана Коха, начальника охранной стражи его величества. Капитан Кох передает: «Когда раздался первый взрыв, я выскочил мгновенно из саней и остановился осмотреться вокруг и убедиться, что сталось с государем императором; завидя, что государь выходит из полуразрушенной кареты, и что около него находятся несколько лиц, в том числе Дворжицкий, я побежал по направлению к его величеству, но не успел отбежать и десяти шагов, я заметил бегущего мне навстречу по тротуару канала, в направлении к Невскому, молодого человека, напоминающего костюмом мелкого приказчика, с опущенною в правый карман рукою.

Я моментально бросился на него, схватил левою рукою за воротник пальто, а правою обнажил шашку для отклонения нового покушения и ограждения преступника от расправы набегавшей разъяренной толпы. Одновременно несколько людей также схватили преступника. Он был буквально прижат к решетке канала. Я тотчас обратился к преступнику с вопросом: «Это ты произвел взрыв?» – «Я, ваше благородие, я произвел взрыв» – ответил он, взглянув в мою сторону.

На вопрос о фамилии он назвал себя мещанином Грязновым. В этот момент, то есть спустя не более двух минут по задержании преступника, государь приближался бодрыми шагами чрез толпу, в сопровождении Дворжицкого и нескольких лиц, прямо к назвавшему себя Грязновым. Еще несколько ранее были выхвачены из кармана преступника револьвер и кинжал в чехле. Когда государь, направляясь к преступнику, был в расстоянии от него не более трех шагов, то обратился ко мне с вопросом, указав взглядом на преступника: «Этот?» – «Называет себя мещанином Грязновым, ваше величество» – отвечал я.

Приблизясь еще на один шаг к преступнику, Государь твердым голосом, показывавшим полное спокойствие и самообладание, произнес, взглянув в лицо задержанному: «Хорош!». Это слово укоризны было последним словом Государя до последовавшего затем второго рокового взрыва. Произнеся приведенное слово, Государь круто повернулся назад и направился к экипажу.

Не прошло одной минуты, как воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознавшие. Придя немного в себя, но еще оглушенный, и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, в шинели истерзанной в клочки, с оторванною саблей, без отлетевших от мундира орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о государе ответил: «Государь ранен».

Взглянув затем левее экипажа, газам моим представилась следующая картина: государь, опустив руки, как бы машинально на плечи лиц его поддерживавших, был мертвенно бледен, голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Открытые глаза выражали глубокие страдания. Обе ноги обнажены и окровавлены; кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся.

У подъезда я встретил генерал-адъютанта Рылеева, который по моему окровавленному лицу, по шинели, представлявшей одни клочки и денщичьей шапке на голове, догадался, что случилось нечто необычайное, и с ужасом выслушал роковую весть. Столь же ужасно поразила эта весть графа Лорис-Меликова, бывшего у него председателя Комитета Министров Валуева и других лиц».

Вот безыскусный рассказ солдатки Авдотьи Давыдовой, 38-летней женщины, находящейся в настоящее время в Мариинской больнице (повреждение правой руки, выше локтя): «Была я, батюшка ты мой, – рассказывает она – в этот самый день имянинница – Авдотьей меня зовут – и шла из церкви, да думала зайти к куме своей; на канаве она живет. Только это у самого Царицына луга, думаю, как мне идти? По Конюшенной или по набережной? Пошла по набережной…

Впереди меня шли двое мастеровых и несли на головах не то диван, не то кровать – не запомню хорошенько. Помню я только, что они остановились и сказали: ”Вон, государь едет“. Тут подошел к нам еще мальчик-мясник, с корзиной тоже на голове. Корзину-то он снял и поставил на панель, а сам шапку с головы снял. Проехал это батюшка-царь.

Мы поклонились. Я и хотела уж только повернуться и идти, вдруг – треск раздался, да такой сильный, словно из пушки. Карета остановилась. По панели какой-то человек забежал и кричит: ”Держи!“. За ним погнался казак. Мальчик-мясник бросил бежавшему то, корзину свою под ноги. Тот запнулся и упал. Тут его и остановили. Такой молодой из себя, в немудрящем платье и в меховой шапке. Карета-то, как остановилась, батюшка, покойный-то государь, и вышел из нее, да подошел к этому человеку.

Перекрестилась я, и тоже поближе пододвинулась. Только что я начала подходить, вдруг – второй выстрел. У меня словно что-то обожгло руку… В глазах это у меня все помутилось… Больше уж ничего не помнила. Видела я, как в тумане, солдатики подбежали молодые… Все забегали, закричали… Потом меня кто-то посадил в сани, и повезли сюда» …

Рука у Давыдовой поправляется. Она просится домой. Живет она на Черной речке, где занимается стиркой белья.

Местность, где совершено страшное преступление, совсем, что называется, непроезжая, и если справедливо, что Государь избрал ее в виду полученных анонимных угроз, то трудно себе представить, говорит корреспондент «Московских ведомостей», почему именно на этом пути ждали его злодеи,– разве потому, что заметили на нем усиленное, против обыкновенного, число полиции.

В момент взрыва местность эта, как сообщает «Московский телеграф», представляла собою такую картину. «Один из казаков – Малечев именно, лежал мертвый, позади кареты близ тротуара набережной, другой казак, сидевший на козлах возле кучера – Манцев, склонился в изнеможении, судорожно ухватясь за козлы.

На самом тротуаре, шагах в тридцати позади, бился на земле и стонал мальчик, возле которого лежала большая корзина с мясом; он нес на голове эту корзину и был ранен осколком смертоносного снаряда. В нескольких шагах от него стоял, отвалившись на перила канавы, изнемогая офицер, также раненый.

Впереди падал на землю городовой; тут же стоял обезумевший от страха мастеровой, несший небольшой диванчик. Наконец несколько в стороне быстро удалялся человек с длинными космами в шапке и темно-синем пальто. Государь тотчас указал на него и направился к раненым офицеру и мальчику.

Государь не прошел и половины расстояния, как раздался новый взрыв, и взвился клуб белого дыма. Это был второй снаряд брошенный злодеями. Как полагают, человеком, стоявшим на льду канавы. На месте, где произошел первый взрыв, образовалась неглубокая круглая воронка в три четверти аршина глубиной и аршина два в поперечнике. В углублении ее виднеется небольшой клок сероватой шерсти или пакли.

На месте второго взрыва не образовалось ни воронки, ни углубления; эта разница произошла, вероятно, потому, что при первом взрыве карета представила известное сопротивление сверху действию газов. Тут валяются на снегу суконные клочки как бы от военной шинели.

У самого тротуара канавы свалена груда разных вещей, оцепленная несколькими рядовыми Павловского полка. Здесь, возле кровавой лужи, валяется: офицерская серо-синяя шинель с меховым воротником, обломок нижнего конца шпаги, шапка околоточного надзирателя, деревянные обломки и куски черного сукна, вероятно, от шинели казака. Тут стоит большая, так называемая, бельевая корзина с мясом; несколько поодаль небольшой диванчик без обивки. Сегодня (речь идет о 2-м числе) массы народа толпятся около места злодеяния».

Народ толпился на месте катастрофы и весь день 3-го числа. Только небольшая ямка свидетельствует теперь о месте преступления; даже положение ее и очертание изменились. Сообщаем следующие точные сведения, собранные час спустя после преступления.

Ямка – 40 дюймов в диаметре; глубиною на снегу – восемь дюймов. Она находится в 11-ти шагах от каменного забора сада великой княгини Екатерины Михайловны и в 9-ти шагах ох решетки набережной. В ямке найдены кусок пробки, кусок красного сургуча, два кусочка жести, золотой браслет с женским медальоном. Вокруг ямки были разбросаны клочки волос, куски материи и щепки дерева от экипажа, стекла от каретных фонарей.

В пятнадцати шагах от этой ямки, по направлению к Театральному мостику – место второго взрыва. Здесь, на пространстве 30-ти шагов, разбросаны были клочки сукна и разной материи, и в стороне, у забора, сложенные вещи пострадавших.

В числе этих вещей, следующие оказались принадлежащими покойному государю: а) фуражка инженерного ведомства на ватной, шелковой, серого цвета подкладке, без кокарды, козырька и части околыша; б) верхняя часть военной инженерного ведомства шинели с бобровым воротником и лацканами; нижняя часть шинели изорвана в клочки; под воротником, с левой стороны, оторван клапан; в) кусок серебряной портупеи; г) два батистовых платка с метками А. Н.: на одном буквы вышиты рядом, на другом – одна на другой, накрест; д) части кожи от раздробленного сапога.

Сверх того, тут же, в куче, находились: два письма, на имя Паля и Володи, башлык, куски дерева и материи от кареты. В двух местах – большие следы крови. Изорванные края шинели замараны кровью.

Вот другое описание той же местности после взрыва: «На месте преступления найдены два куска тонкой жести, которая, полагают, служила наружною оболочкой для снарядов. Тотчас после катастрофы были собраны вещественные последствия взрыва, в том числе некоторые вещи из одежды в Бозе почившего государя.

По рассказам, взрыв, ранивший государя, был так ужасен, что от шинели его величества осталась только верхняя часть с пелериной и бобровым воротником, точно также от фуражки государя оторвало взрывом козырек и кокарду. От сапога с левой ноги остался только передок с исковерканным каблуком, между подошвой и стелькой его запекшаяся кровь. Башлык, бывший на шее государя, весь изорван в клочки.

Его концы истрепаны взрывом. На месте разбросана масса щепок, мелких осколков от стекол и клочков от подушек кареты государя, которые народ жадно расхватывал как реликвию. Нашлись промышленники, которые стали продавать эти остатки. Говорят, некто заплатил за клок волос из каретной подушки большие деньги.

В настоящее время место это устлано мхом, и на нем положены массы венков. Пока место это огорожено, и поставлены часовые.

Вот план этой роковой местности. На плане этом обозначен Михайловский дворец, ворота дворца, из которых выехал государь император, путь следования, и наконец, буквою А самое мсто, где совершилось преступление.

Раненый Государь Император привезен был во дворец в санях полковника Дворжицкого, а не великого князя Михаила Николаевича, как об этом говорено было выше. Внесли венценосного страдальца во дворец – на ковре, и положили на постель в его кабинете, возле того письменного стола, за которым он обыкновенно занимался. Лежал он без движения, испуская тихие стоны. Его осторожно раздели; кровь была на лице, ноги совсем раздроблены; задета нижняя часть живота.

Обе голени,– продолжать страшно! – ниже колен и до стопы были превращены в массу обрывков мускулов, на которых местами висели осколки костей, и мягкие части носили на себе следы ожога. На левом верхнем веке замечался незначительный подтек также с ожогом. Перчатка правой руки окровавлена. По мере приближения к Зимнему дворцу, государь терял сознание от потери крови, которая сочилась из оборванных мускулов обоих голеней. Эти мускулы составляли единственную связь между стопою и коленями обеих ног, ибо кости голеней были раздроблены и вышиблены взрывом.

Доктора Круглевский и Маркус явились первыми и произвели немедленно прижатие бедренных артерий. Доктор Дворяшин, врач 4-го стрелкового батальона Императорской фамилии, находившийся случайно в здании Окружного штаба, услышав крики «Государь ранен!», бросился во дворец и в дверях кабинета его величества встретил доктора Круглевского. «Скорее привозите ампутационный и резекционный набор!», – сказал ему Круглевский. Дворяшин бросился за инструментами в квартиру Круглевского и чрез пять минут был обратно во дворце. Боткин был уже при его величестве и с величайшим вниманием производил выслушивание ударов сердца.

Из привезенного набора каучуковый бинт немедленно был наложен на правую ногу выше колена, причем доктора старались сохранить всю оставшуюся на оборванных частях тела кровь и отдавить ее по направлению к сердцу. Затем наложен был каучуковый жгут. Бинт снят, чтобы повторить туже операцию на левой ноге, дабы уэкономить кровь для питания мозга. Решено было наложить бинт на правую руку. Когда Дворяшин снял окровавленную перчатку с правой руки государя, оказалось, что на руке было несколько кровавых подтеков с ожогом. Обручальное кольцо было совершенно сплюснуто спереди. Произведено было бинтование. Боткин сказал, что сердечные тоны становятся яснее и появилось глотательное движение. Дыхание стало глубже.

Государь приоткрыл несколько глаза и под влиянием вспрыскивания сернокислым эфиром и водой со льдом, при накачивании из баллона кислорода, дыхание стало восстанавливаться. Этим моментом воспользовался духовник протопресвитер Бажанов и приобщил его величество Святых Тайн. Сцена была в высшей степени трогательная и умилительная. Казалось, надежды воскресли. Помчались в Конюшенный госпиталь за снарядом для переливания крови. Судьба судила иначе. Боткин стал замечать постепенное ослабление сердечных тонов. Дыхание стало поверхностное и чем далее, тем реже и реже. Наконец в 3 часа 35 минут дыхание совсем замерло. Все члены императорского дома, присутствующие в Петербурге, были у постели августейшего шефа семьи.

Другое сообщение о последних минутах государя императора Александра Николаевича: «Наследник цесаревич, вернувшийся с развода прямо в Аничковский дворец тотчас же, как о том свидетельствует ”Harold“, изволил сесть с семьею за завтрак. Раздались один за другим два взрыва. Наследник и цесаревна не могли себе разъяснить их причины, но сразу почувствовали какое-то тяжелое предчувствие, которое несколько минут спустя еще усилилось при виде прискакавшего во двор Аничковского дворца шталмейстера государя. Оба поспешили ему навстречу, но он не мог в первую минуту произнести ни слова от волнения, и только после отчаянной просьбы их высочеств ему удалось проговорить: ”Он ужасно ранен!“.

Этих слов было достаточно, чтобы понять ужасную действительность. Наскоро заложили сани и их высочества поспешили в Зимний дворец, куда прибыли первыми после Михаила Николаевича. Вскоре собрались остальные члены августейшей семьи, а также наиболее близкие им лица, между прочим, князь Суворов, граф Адлерберг, князь Дондуков-Корсаков, граф Милютин, граф Лорис-Меликов. Государь лежал, тяжело дыша, по-видимому, без всякого сознания; кровь продолжала лить из ужасных ран на ногах и лице. Вскоре, однако, оказалось, что государь в памяти, следовательно, должен испытывать ужасные боли, так как на вопрос одного из присутствующих членов семьи узнает ли он его, государь сделал знак глазами, чтобы показать, что понял вопрос. Затем он принял Святое причастие.

Около трех четвертей четвертого казалось, что все уже кончено, глаза государя закатились и были закрыты любящей рукой. Все присутствующие опустились на колени, и к небу вознеслись горячие молитвы за спасение души любимого отца и повелителя; но вдруг государь испустил три глубокие вздоха, это были последние».

Около пяти часов пополудни, когда во дворце принесена была уже присяга, государь император Александр III возвратился обратно в Аничковский дворец, откуда через несколько минут и выехал в сопровождении августейшей супруги своей снова в Зимний дворец.

В опочивальне покойный государь положен был на железной походной кровати; выражение лица – мирно почивающего. На лице несколько мелких ран и больших на подбородке и около левого глаза.

Одет был покойный государь в мундир Преображенского полка, без орденов. Гроб, почти сплошь укрытый живыми цветами – белыми по преимуществу,– совершенно такой же, в каком погребена была покойная императрица – металлический и позолоченный.

О бальзамировании тела почившего в бозе государя передают следующее. Бальзамирование было крайне затруднительно вследствие ужасных ран, и потому продолжалось всю ночь с 10 часов вечера до 9 часов утра. Оно производилось профессором Грубе, тем самым, который бальзамировал уже тело императора Николая и недавно почившей императрицы. При бальзамировании профессору Грубе помогали его ассистенты Лесгафт и Таранецкий, и два фельдшера.

Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля Государя Императора Александра II-го. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на сию столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественного Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об упокоении чистой души усопшего Родителя Нашего, Мы вступаем на Прародительский Наш Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.

Подъемлем тяжкое бремя, Богом на Нас возлагаемое с твердым упованием на Его всемогущую помощь. Да благословит Он труды Наши ко благу возлюбленного Нашего Отечества и да направит Он силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.

Повторяя данный Родителем Нашим Священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету Наших предков всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, Мы призываем Наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству, Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу.

Дан в С.-Петербурге, в 1-й день марта месяца, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, царствование же Нашего в первое.

2 марта, утром, происходил высочайший выход. «С раннего утра– как передает корреспондент ”Московских ведомостей“, – Сенатская типография и типография ”Правительственного вестника“ наполнялась массами желавших прочесть печатавшийся текст манифеста. Движение, бывшее накануне, возобновилось утром от Аничкова моста по Невскому до Зимнего дворца, народ, начиная с полудня, усеял путь, желая приветствовать венценосную чету при следовании ее в Зимний дворец. На назначенный выход съезд во дворец был необычайный.

Ровно в час начался выход, предшествуемый согласно церемониалу придворными чинами. Государь, держа за руку императрицу Марию Федоровну, изволил открыть шествие. Государь был в общегенеральском мундире, императрица в белом платье с бриллиантовою диадемой на голове. Наследник престола Николай Александрович, в мундире Преображенского полка, следовал непосредственно за августейшими родителями.

Затем в шествии участвовали остальные члены царской семьи. В ближайшей к аванзале Николаевской зале собрались генералитет и прочие военные чины. Государь произнес здесь краткую речь, выразив благодарность за оказанное сочувствие в постигшем общем горе, и уверенность в перенесении на его особу чувств преданности и любви, бывших со стороны войск уделом его возлюбленного родителя.

Монарх сказал, что он, совместно с императрицей, будет постоянно возносить мольбы Всевышнему о даровании благословения всем начинаниям на пользу дорогой России. Государь произнес эти слова сильно взволнованным голосом, неоднократно прерывавшимся от душивших его слез. В Большом придворном соборе в присутствии их величеств принесена присяга в верности государю императору, государыне императрице и государю наследнику престола.

Минута, когда наполнявшие собор подняли правую руку при чтении присяги, была величественна. Затем, по возвращении их величеств во внутренние покои, присягавшие приложились к Евангелию и Кресту и подписывались тут же в соборе на заготовленных присяжных листах».

3 марта происходило перенесение тела в Бозе почившего императора Александра Николаевича из опочивальной комнаты в собор Зимнего дворца.

К 8 часам во дворец собрались высшие государственные чины, знатные обоего пола особы, гвардии, армии и флота генералы, штаб– и обер-офицеры, в полной парадной форме и все в глубоком трауре.

В 8 часов из внутренних покоев выступила печальная процессия. Впереди чины свиты его величества несли крышку от гроба и порфирный покров. Затем следовали придворные певчие и духовенство. Гроб с телом в Бозе почившего императора несли члены императорской фамилии, причем государь император, вместе с великим князем Владимиром Александровичем, изволили поддерживать изголовье гроба. Затем изволили следовать ее величество с наследником цесаревичем, великие княгини и прочие члены императорской фамилии, а за ними чины двора обоего пола.

По внесении в собор гроб был помещен под роскошный катафалк, поставленный в части собора между входом и решеткою, впереди же катафалка размещено 60 подушек с орденами.

Их величества и члены императорской фамилии приложились к телу покойного императора, после чего митрополитом Исидором, в сослужении с митрополитами Киевским Филофеем и Московским Макарием, отслужена была панихида, по окончании которой их величества в сопровождении членов императорской фамилии изволили проследовать обратно во внутренние покои.

После того, присутствовавшие на панихиде, прикладывались к телу в Бозе почившего императора.

Вот и второе известие: «Почивший государь покоится в великолепном золотом гробу работы господина Изотова. Гроб уставлен в церкви под катафалком прекрасной резной работы, который убран по углам страусовыми перьями. Впереди гроба направо и налево расположено 68 подушек, на которых лежат ордена покойного государя.

Особенный эффект между ними производит лежащий на зеленой подушке персидский орден с крупными бриллиантами. Великий монарх-освободитель положен в гробу в мундире Преображенского полка. Руки скрещены на груди, нижняя из них, прилегающая к груди, носит следы увечья от ран. Рот несколько полуоткрыт. Лицо почернело от того, что оно, по-видимому, обожжено и получило сильный удар ох газов во время взрыва. Со следами этого страдания, этого мученичества любимый монарх уйдет в могилу; гримировки лица не будет вовсе допущено.

Самый обряд перенесения представлял трогательную картину. Все офицеры, бывшие при церемонии, как бы один человек, сразу опустились на колени, когда началось шествие, и встали только тогда, когда к ним приблизился августейший сын и государь. Плакали все, как плачут по отцу.

На седьмое марта назначена церемония перенесения тела в Бозе почившего императора из Зимнего дворца в Петропавловский собор».

О самом церемониале перенесения «Московские ведомости» передают так. Сегодня, 7 марта, в одиннадцать с половиною часов утра, совершилось в величайшем порядке, согласно выше напечатанному церемониалу, перенесение тела в Бозе почившего государя императора из Большого Придворного Собора Зимнего дворца в Петропавловский собор. Наш корреспондент телеграфирует: «Петербургу выпал удел стать сегодня выразителем скорби всего русского народа.

Все население столицы, множество народа из окрестностей, а также прибывшие с дальних концов России, провожали гроб великого, возлюбленного монарха. С рассветом началось сильное движение на всех улицах. Народ валил со всех сторон сплошными массами и занял громадное пространство на всем длинном семиверстном пути печального шествия.

Все городские дома облеклись в глубокий траур; особенно выдается траурное убранство здания Думы, гостиного двора и помещений иностранных посольств, выкинувших траурные флаги. Ровно в 9 часов утра, тремя пушечными выстрелами с Петропавловской крепости дан был первый сигнал для лиц, участвующих в печальной церемонии; войска гвардии и Петербургского военного округа расположились шпалерами от Зимнего дворца до Петропавловской крепости на пути всего следования печального кортежа, кроме тех частей войск, которые участвовали в процессии.

Войска расположились так: на Дворцовой Площади – гвардейская конноартиллерийская бригада; на разводной площадке пред Зимним дворцом – вторая гвардейская артиллерийская бригада; от Дворцового моста вдоль Новой Набережной – по батальону Новочеркасского и Учебного пехотных полков; на Сенатской площади – гвардейский экипаж и саперный батальон; на Английской набережной – гвардейские стрелки и Финляндцы; по набережной Васильевского острова – гвардейские казаки и гусары; по первой линии Васильевского острова до Тучкова моста – гвардейская кавалерия, в том числе три эскадрона Кавалергардского полка; пред дамбою Тучкова моста – флотский экипаж и юнкерское училище; затем дальнейший путь до крепости занимала гвардейская пехота, причем два батальона Преображенского полка стояли у входа крепости, два – около Петропавловского собора.

Всеми войсками командовал генерал-адъютант Костанда. Войска были одеты в парадную форму, в мундирах, при караульной амуниции, в глубоком трауре. В начале одиннадцатого часа утра, вдоль пути шествия между Зимним дворцом и Николаевским мостом началось усиленное движение. Лица, участвующие в процессии, спешили занять свои места. Окна и балконы домов по пути были заняты множеством людей.

Начавшееся суетливое движение было как бы предвестником скорого установления порядка всего церемониала. Действительно, когда в одиннадцать часов утра раздался второй сигнал, все были на своих местах. В это время в Большом Соборе Зимнего дворца, вокруг гроба императора, собрались их величества и все члены царской семьи. По отслужении краткой литии митрополитом Исидором, в сослужении митрополитов Московского Макария, Киевского Филофея и четырех епископов, сперва вынесены из церкви ордена и регалии, затем, в предшествии певчих и духовенства, гроб понесли члены царской семьи.

Изголовье гроба нес государь император. Гроб был вынесен на Иорданский подъезд и поставлен на траурную колесницу, запряженную восемью лошадьми в траурных попонах с императорскими гербами. Колесница имеет вид балдахина из золотой парчи; вокругкарниза балдахина ряд букетов из страусовых перьев; на вершине балдахина Императорская корона.

Раздался третий сигнал: удар большого колокола в Исаакиевском соборе, затем во всех церквях погребальный перезвон. Это было в 11 часов. Чтобы судить о протяжении печального кортежа, достаточно сказать, что когда траурная колесница двинулась от Иорданского подъезда дворца, голова процессии, именно собственный его величества конвой, находилась уже в первой линии Васильевского острова.

В процессии приняли участие представители учреждений созданных только что минувшим царствованием: представители городских общественных управлений, земских учреждений, судебных установлений и крестьянского самоуправления. Из представителей иногородних выделялись представители первопрестольной столицы, Московский губернский предводитель дворянства граф Бобривский и московский городской голова Третьяков.

Видное место в процессии занимало учащееся юношество. Тут были студенты Петербургского университета, медико-хирургической академии, института инженеров путей сообщения, гимназий, реальных училищ и других учебных заведений. Пятьдесят семь иностранных орденов и пятнадцать русских знаков отличия и орденов несли особы первых трех классов, императорское знамя нес генерал-адъютант Грейг, щит – генерал-адъютант князь Меншиков, императорский меч на трех подушках – граф Шувалов, бывший посол, при двух ассистентах. Короны несли: Грузинскую – генерал-адъютант Семека, Таврическую – генерал-адъютант Бистром, Сибирскую – генерал-адъютант Глинка-Маврин, Польскую – генерал-адъютант Непокойчицкий, Астраханскую – граф Валуев, Казанскую – действительный тайный советник Титов; государственную державу – генерал-адъютант Новосельский; государственный скипетр – граф Гейден; корону императорскую – князь Суворов.

За регалиями шествовало, после певчих, духовенство в траурных ризах. Во время шествия войска, стоявшие шпалерами, отдавали честь, музыка играла на молитву и ”Коль славен“. Непосредственно за гробом шел государь император без пальто, в одном мундире, в общей генеральской форме с Андреевской лентой через плечо. За государем следовали, также пешком и без шинелей, члены императорской семьи, несколько правее – министры двора и свита государя.

Государыня императрица с наследником цесаревичем следовали в траурной карете. В следующих каретах ехали: герцогиня Эдинбургская и великие княгини. До прибытия процессии к Петропавловскому собору, в нем собрались чины дипломатического корпуса, придворные дамы, генералы, не участвовавшие в процессии, высшие гражданские чины, дворянство и купечество. Собор преобразился.

Среди собора, между четырьмя колоннами, воздвигнут балдахин; почти непосредственно под потолком храма установлена золотая императорская корона, составляющая вершину овального полукруга, который представляет державу; от нее идет как бы мантия, в виде драпри, спущенная вниз; длинными концами мантии обвиты четыре колонны; таким образом, сооружение имеет вид шатра.

На куполе балдахина, в нижнем его основании, установлен ряд императорских гербов и снопов из белых страусовых перьев. Катафалк установлен на крестообразном возвышении о семи ступенях. Драпри балдахина из белой серебряной парчи, внутри балдахин обит горностаем с виднеющимися в разных местах императорскими гербами в трауре; траурные занавеси и обтянутые черною материей колонны дополняют траурное убранство храма.

По прибытии процессии в собор, ордена помещены на табуретах, поставленных впереди балдахина, регалии установлены по обеим сторонам на катафалке. Только в два часа 20 минут пополудни гроб прибыл к собору, был внесен в собор членами царской семьи и поставлен на катафалке. Государь и вся царская семья стали на возвышении подле гроба.

В тот момент, когда гроб вносился во храм, все присутствовавшие преклонили колена; то же самое произошло при совершении панихиды, когда пелось ”Со святыми упокой“ и ”Вечная память“. По окончании панихиды, государь, члены царской семьи и августейшие родственники благоговейно преклонились пред гробом, затем оставили собор.

Могила государя, согласно его желанию, выраженному задолго до катастрофы, находится рядом с гробницей недавно почившей императрицы Марии Александровны и цесаревича Николая. О том, что останки государя внесены под сень Петропавловского собора столица в два часа двадцать минут дня узнала по раздавшимся с крепости пушечным выстрелам. До самого окончания печальной церемонии все магазины были закрыты, на фабриках не работали весь день».

В прибавлении к «Правительственному вестнику» от 3 марта опубликовано следующее сообщение министра внутренних дел: «Один из главных организаторов последнего преступления – посягательства на драгоценную жизнь почившего государя императора, арестованный 27 февраля вечером, признал свое руководящее участие в преступлении. Он изобличается в том же показанием задержанного на месте катастрофы виновника ее, мещанина Рысакова, бросившего под императорскую карету первый метательный снаряд.

В неизвестном лице, кинувшем, по-видимому, второй метательный снаряд и получившем на месте взрыва смертельные повреждения, Рысаков, по предъявлении ему трупа умершего, признал своего единомышленника. Квартира, из которой Рысаковым и его товарищем получены употребленные ими в дело метательные снаряды, открыта в ночь на 3 марта. Хозяин ее, по прибытии к нему должностных лиц, производящих дознание, застрелился.

Проживавшая с ним вместе женщина арестована в обнаруженной квартире, где найдены метательные снаряды и один экземпляр революционной прокламации, по поводу совершившегося преступления, с указанием на то, что злодейский замысел был приведен в исполнение двумя лицами. В 11 часов утра в эту же квартиру явился молодой человек, который немедленно был арестован. При задержании он сделал шесть выстрелов из револьвера, которыми ранено трое полицейских чинов».

О личности самого Рысакова «Правительственный вестник» передает вот что: «Задержанный 1 марта злодей, как обнаружено производящимся дознанием, мещанин города Тихвина, Николай Иванов Рысаков, 19 лет, начал образование в Вытегорском уездном училище, затем продолжал его в Череповецком реальном училище. В 1879 году, в сентябре, поступил в горный институт, где и ныне числится, но лекций не посещал с декабря 1880 г.».

Вышеупомянутый «неизвестный», застрелившийся при входе полиции в его квартиру, выдан правительству Рысаковым, начавшим, как известно, давать показания, вследствие чего на время отсрочен и суд над ним.

Самоубийство это произошло в Тележной улице, и по сообщению «Петербургского листка» так именно: «2-го марта, вследствие доказания преступника Рысакова, в 11 часов вечера, в 1 участке Александро-Невской части, прибыли товарищ прокурора судебной палаты, судебный следователь и жандармский майор, которые в сопровождении старшего помощника пристава Рейнгольда, городового и околоточных надзирателей отправились произвести обыск в Тележную улицу, в дом Пирогова, № 5, в квартиру № 7.

По приходе к дверям означенной квартиры, помощник пристава Рейнгольд на данный звонок услышал за дверьми суматоху, и затем мужской голос спросил: ”Кто тут?“ На этот вопрос последовал ответ, что пристав и прокурор; после этого ответа дверь затворилась, и на неоднократные звонки голоса из квартиры не подавалось, вследствие чего было сделано распоряжение сломать двери. Лишь только послышались удары топора у дверей, как раздались подряд, один за другим, 6 выстрелов из револьвера, из которых один попал в дверь; после шестого выстрела все стихло, а немного спустя дверь отворила женщина, небольшого роста, лет 25-ти, просившая о помощи.

При входе в квартиру всех присутствующих, на полу второй комнаты, от входа направо, лежал, плавая в крови, мужчина среднего роста, с темно-русою, окладистой бородою, на вид лет 32-х, одетый в русскую красную кумачную рубашку, серые триковые, немецкого покроя брюки и ботинки. По-видимому, самоубийца уложил себя шестым выстрелом, направленным в левый глаз, наповал. Женщина, отворившая верь, немедленно была схвачена и подвергнута допросу, причем отказалась дать какие-либо объяснения.

После этого было приступлено к обыску, которым обнаружено присутствие в квартире, в двух жестяных банках, 10-ти фунтов динамиту, в каждой по 5 фунтов [2,27 кг], несколько экземпляров прокламаций, по содержанию начала и по формам похожих на вышедший 2 марта, Манифест, отпечатанный ”Новым временем“, паспорт убитого на имя коллежского асессора Навроцкого, много учебных книг, газет и проч.

По началу обыска было сделано распоряжение, чтобы дворники и городовые охраняли квартиру и, вместе с тем, если в нее явится кто-либо посторонний, то чтобы немедленно задерживали и представляли в квартиру, где находились помощник пристава, городовые и околоточные.

Утром 3 марта, в 10 часов, к означенной квартире подошел неизвестного звания человек, очень прилично одетый, в черном сюртуке, таких же брюках, енотовой шубке с бобровым воротником, в суконной синего цвета шапке.

На вопрос, предложенный дворником: ”Кого нужно?“, неизвестный отозвался, что ищет квартиру № 12, а в ней кучера Петрова, но на ответ дворника, что квартира № 12 пустая, он, не отвечая ни слова, начал подниматься по лестнице вверх, почему был схвачен бывшим на лестнице городовым полицейского резерва Денисовым и представлен к помощнику пристава Рейнгольду, который спросил несколько слов у неизвестного, приказал находившимся тут околоточным надзирателям Зезюкину и Нордману обыскать его.

В то время, как городовой Денисов начал снимать с него шубу, неизвестный моментально опустил руку в карман и, вынув оттуда револьвер, направил его в упор в господина Рейнгольда. Последний, заметив направленный на него револьвер, откинулся в сторону, и пуля вместо него попала в стоявшего тут же помощника пристава господина Слуцкого и, пробив пальто и сюртук, контузила его в правую сторону груди; вторым выстрелом опасно ранен в пах городовой Денисов.

Преступник схвачен сзади, когда направлял выстрелы в других окружающих, но никого не ранил. Городовой помещен в Рожественскую больницу, а Слуцкий находится на квартире.

Состояние здоровья пораненых, как сообщают теперь, таково. Рана у городового Денисова опасна, хотя пуля и извлечена из раны с куском серого сукна. Контузия же помощника пристава Слуцкого, при благоприятном лечении, опасности не представляет.

Застрелившийся 2 марта, что дознано, действительно носит фамилию не Навроцкого, а Фесенко [487]. Арестованная в этой квартире женщина-еврейка есть родная сестра государственного преступника Дейча [488]».

От 5 марта министром внутренних дел объявлено во всеобщее сведение: «Лицо, сопротивлявшееся полиции с оружием в руках, при его задержании в квартире, из которой мещанином Рысаковым и его товарищем были получены метательные снаряды для злодеяния 1 марта, оказалось крестьянином Смоленской губернии, Сычевского уезда, деревни Гаврилкова, Тимофеем Михайловым, принимавшим участие, как выяснено дальнейшим расследованием, в приготовительных действиях к преступлению. По бумагам, найденным у арестованного, усмотрены указания на какие-то приспособления по Екатерининскому каналу и Малой Садовой улице».

Арестованный 27-го числа вечером – руководитель шайки террористов, оказывается некто Желяба [489]. О нем передают следующее: «Пять лет тому назад, будучи воспитанником старшего класса Одесской гимназии, он впал в какое-то состояние апатии и разочарования жизнью. На это отчасти повлияла материальная нужда.

Решив покончить с собой, он зашел в какую-то кондитерскую и уселся читать газеты. Его мрачный вид, и вообще что-то неестественное во внешности, обратили внимание одного посетителя, который, приблизясь к юноше, завел разговор и мало-помалу выпытал исповедь душевного состояния. Юноша был поражен, когда неизвестный предложил выход, то есть жалованье в размере ста рублей в месяц, под условием раздачи в кругу товарищей передаваемых ему листков.

Желяба, под влиянием гнетущей нужды и положения, казавшегося безвыходным, согласился стать распространителем революционных прокламаций. Он вскоре попался, и сделанное им чистосердечное сознание, совершенно согласно только что приведенным мотивам, по привлечении к судебной ответственности, вызвало в судьях участие в судьбе увлеченного Желябы.

Суд вынес тогда почти оправдательный приговор, но Желяба, однако, около четырех лет оставался под строгим надзором. Кажется, не минуло еще года, как ему предоставлена безусловная свобода, которою он и воспользовался, по обнаруженным фактам, чтобы стать во главе партии, именующей себя фракцией террористов. Он-то и был руководителем адского дела 1 марта.

Погибший на месте катастрофы «неизвестный», бросивший вторую бомбу, признан Рысаковым за своего единомышленника. Одни называют этого неизвестного Фоминым, другие же Стефановичем [490]».

В субботу 7 марта в петербургских газетах сообщают следующее об обстоятельствах ареста Желябова, а также и некоего Тригоня [491], прозванного Милордом. Секретная полиция около 12 февраля, получила из-за границы сведения, что один из вожаков революционной партии, известный в среде ее под именем «Милорда», направляется в Петербург [492]. В скором времени, действительно, Тригоня, по прозванию «Милорд», студент, если не ошибаемся, Новороссийского Университета, прибыл в Петербург и, переменив две или три квартиры, поселился на Невском Проспекте против Аничкова дворца, в доме Лихачева, в меблированных комнатах г-жи Мессюро, где прописался под своим настоящим именем.

24 февраля начальник секретной полиции, призвав помощника пристава Спасской части Ванден-Бергена, поручил ему, совместно с околоточным надзирателем Лайхом и агентами секретного отделения Малькевичем и Гулевичем, учредить надзор за Тригоней. Следившие немедленно поместились в одной из комнат г-жи Мессюро. С этой минуты был известен каждый шаг «Милорда». Всюду за ним следовали преследователи.

Политический вожак не подозревал надзора, но, тем не менее, обнаруживал изумительную осторожность. Чтобы достичь известного пункта столицы, он в течение двух или трех часов кружил по городу, направляясь совершенно в противоположные стороны, сворачивая в закоулки и переулки, заходя в гостиницы.

Ванден-Берген и Лайх тем энергичнее преследовали Тригоню, что были получены сведения, указывавшие что «Милорд» был одним из распорядителей революционного исполнительного комитета, как оказалось, сторонником употребления разрывных бомб. «Милорд» отвергал целесообразность подкопов и взрывов и борьбу с огнестрельным оружием в руках, по его мнению, взрывные бомбы вернее достигают цели.

Брюнет с черною бородой, с горбатым, выдающимся носом, высокого роста, замечательного телосложения, одеваясь всегда прилично, Тригоня, тем не менее, производил не всегда приятное впечатление на собеседника. Ванден-Берген и Лайх, выслеживая Тригоню, карауля целые ночи напролет у ворот дома, в котором он находился, или куда входил, меняя свои костюмы и лицо, успели узнать те дома и квартиры, которые посещал Милорд.

Оказалось, между прочим, что он навещал дом № 18 по 1-й роте Измайловского полка [493]. Далее открылось, что булочно-кофейная Исакова на углу Малой Садовой служила местом свидания революционерам. Сюда заходили они в поздние ночные часы, здесь беседовали о предстоящем осуществлении планов. 27 февраля начальство секретной полиции дало, наконец, приказание арестовать Милорда.

Вечером, когда в комнате его находился некто «Петр Иванов», жилец дома № 18, по 1-й роте Измайловского полка, Ванден-Берген, Лайх, Малькевич и Гулевич находились в засаде в одной из комнат Мессюро. По распоряжению их, коридорная горничная должна была вызвать квартиранта Тригоню под каким-нибудь предлогом в коридор. Едва вышел последний из комнаты, как преследователи взяли его под руки и отвели в отдельную комнату.

Арестованный спокойно, не сопротивляясь, последовал за представителями полиции. В тоже время другой человек с чрезвычайно красивым, выдающимся лицом, с длинною черною бородой, сообразив случившееся, выскочил из комнаты арестованного и быстрыми шагами направился к выходной двери. Дверь оказалась запертою. «Петр Иванов», подобно Милорду, очутился в руках полиции.

Во время ареста Петр Иванов опустил руку в карман и быстро вынул револьвер. Оружие было моментально отобрано. «Я цареубийца из Александровска», рекомендовался Петр Иванов, и удивлялся, как могло случиться, что он допустил себя арестовать. По поводу отобранного прекрасного револьвера Петр Иванов острил, говоря, что он ему стоит замечательно дешево, и заплатил за него тридцать пять рублей лишь потому, что он купил вместе с целою партией оружия.

Обыск в комнате «Милорда» обнаружил 170 экземпляров листка Народная воля. На основании примет одного государственного преступника Ванден-Берген и Лайх полагали, что в лице второго арестованного они имели дело с одним из сотоварищей Гартмана [494], скрывшимся государственным преступником Желябовым. Петр Иванов отрицал свою тождественность с последним.

Задержанные были отправлены в дом предварительного заключения и поступили в ведение прокурорского надзора. Только когда товарищ прокурора Добржинский обратился к Петру Иванову и сказал: «Я вас помню по делу 1874 года; вы Желябов»,– мнимый Петр Иванов ответил: «ваш покорнейший слуга». В квартире последнего, в Измайловском Полку, найден динамит.

Кроме вышеозначенных лиц, арестованы были 28 февраля два господина, подозреваемые в политическом преступлении. У них были найдены ключи; указать на место жительства они отказались, и на замечание, что найдут и без их указания, отвечали: «Это будет ваше счастие». После продолжительных розысков полиция нашла квартиру одного из них в Измайловском полку, 2-я рота.

Дворник с первого раза признал ключ и пояснил, что этот господин жил там с сестрой, которая тоже незаметно ушла из дома, встревоженная долговременным невозвращением брата. В квартире был сделан обыск, и найдено девять ящиков динамита и огромная сумма денег. По справкам оказалось, что это не были брат с сестрою, а лица, связанные неродственными узами.

По словам «Новости», ходят слухи, что 3 марта вечером конным патрулем арестованы на углу Владимирской и Невского Проспекта два человека. 4 марта в 10 часов утра двое молодых людей подъехав на извозчике, остановились на углу Невского проспекта и Владимирской улицы.

У одного из них в то время выпал из рукава револьвер, который был замечен близ стоявшим мальчиком, обратившим немедленно внимание окружавших и полиции на приехавших. Заметив суматоху, молодые люди поспешили войти в дом, где и арестованы. 5 марта, в булочной Исакова, на углу Малой Садовой и Невского, помещающейся рядом с домом, откуда сделан подкоп, арестовано семь молодых людей по подозрению в прикосновенности к событию 1 марта [495].

От 6 марта в «Голосе» пишут: «Следствие о событии 1 марта производится прокурорским надзором (прокурором палаты – господином Муравьевым, и участковым товарищем прокурора – господином Плющевским-Плющик), при содействии судебных следователей (местного участка – господина Ламанского, и судебного следователя по особо важным делам – господина Книрима, а также и при участии офицера корпуса жандармов.

Следствие ведется энергично, и достигло уже весьма важных результатов. Так, не говоря уже об арестовании многих лиц, принимавших активное участие в злодеяниях последнего времени, подтверждено, как слышно, что арестованная 3 марта в квартире Навроцкого в Тележной улице, женщина-еврейка, родная сестра государственного преступника Дейча; что называвшийся Навроцким, самоубийца есть в действительности Фесенко; дознано, что один из главных деятелей, арестованный 27 февраля, был в сношениях не только с Рысаковым, в чем он сознался, но и с Кобозевым, сырным торговцем [496]. При обыске в его квартире нашли много кусков сыру из лавки Кобозева.

Правительственное сообщение: «Сим объявляется во всеобщее сведение, что 6 марта последовало высочайшее повеление об отнесении дела о злодейском преступлении 1 марта к ведению особого присутствия правительствующего Сената с сословными представителями. Дознание по сему делу, а равно предварительные следствия, произведенные по некоторым обстоятельствам оного, приводятся к окончанию и на сих днях будут вынесены на рассмотрение особого присутствия с обвинительным актом от лица прокурорского надзора, особо для сего назначенного».

Заседание особого присутствия Правительствующего Сената по делу о совершенном первого марта злодеянии, жертвою коего пал в Бозе почивший государь император Александр Николаевич, открылось 26 марта. По выслушании дела и прений сторон, цареубийцам объявлен был 30 марта следующий приговор:

По указу его императорского величества, Правительствующий сенат, в особом Присутствии для суждения дел о государственных преступлениях, в следующем составе:

Господин первоприсутствующий Э. Я. Фукс.

Господа сенаторы: Н. Л. Биппен, Н. С. Писарев, И. Н. Орлов, А. И. Синицын, А. А. Бобринский, петергофский уездный предводитель дворян барон М. А. Корф, московский городской голова С. М. Третьяков и волостной старшина А. А. Гелъкер. При обер-секретаре В. В. Попове.

В присутствии исполняющего обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего Сената Н. В. Муравьеве12:

Рассматривал дело о мещанине Николае Рысакове, крестьянах Андрее Желябове, Тимофее Михайлове, сыне священника Николае Кибальчиче, дворянке Софье Перовской и мещанке Гесе Гельфман, преданных суду Особого присутствия, на основ. 1032 и 1052 ст. уст. угол. суд., по прод. 1879 г., и особых высочайших повелений от 6 и 13 марта 1881 г., по обвинению их в злодеянии, жертвою коего пал в Бозе почивший государь император Александр Николаевич, и в других преступлениях.

1 марта 1881 года, в воскресенье, в начале третьего часа пополудни, в С.-Петербурге совершено было величайшее злодеяние, поразившее Россию роковым ударом, положившим безвременно предел драгоценной жизни возлюбленного монарха, благодетеля отечества, государя императора Александра Николаевича.

В тот день его императорское величество изволил присутствовать на разводе в Михайловском манеже, а из манежа посетить Михайловский Дворец, откуда и возвращался по Инженерной улице и затем, направо из оной, по набережной Екатерининского канала. Когда карета государя, в сопровождении обычного конвоя, проезжала мимо сада Михайловского Дворца, на расстоянии около 50 саженей от угла Инженерной улицы, под лошадей кареты был брошен разрывной снаряд.

Разрывом этого снаряда были ранены некоторые лица, и разрушена задняя стенка императорской кареты, но сам государь остался невредим. Человек, бросивший снаряд, хотя и побежал по набережной канала, по направлению к Невскому проспекту, но в нескольких саженях был задержан и назвался первоначально мещанином Глазовым, а затем показал, что он мещанин Рысаков. Между тем государь, приказав кучеру остановить лошадей, изволил выйти из кареты и направиться к задержанному преступнику; когда же Его Величество возвращался назад к месту взрыва, по панели канала, последовал второй взрыв, ужасным последствием которого было нанесение государю крайне тяжелых ран, с раздроблением обеих ног ниже колен.

Венценосный страдалец был доставлен в Зимний дворец почти уже в бессознательном состоянии, и в тот же день, в 3 часа 35 минут пополудни – в Бозе почил. По осмотре местности злодеяния и по данным, обнаруженным дознанием, эксперты пришли к заключению, что означенные взрывы были произведены двумя брошенными снарядами, заключенными в жестяные оболочки и состоявшии из ударного состава и взрывчатого вещества в количестве до 5-ти фунтов в каждом снаряде.

На лицо, бросившее к ногам почившего Государя второй разрывной снаряд, прямых указаний сначала не было; только крестьянин Петр Павлов при первоначальном дознании показал, что когда государь, отойдя от задержанного Рысакова, направился по панели канала, то неизвестный человек, стоявший прислонившись к решетке набережной, выждал приближения государя на расстояние не более двух аршин и бросил что-то на панель, от чего и последовал второй взрыв.

Показание это, повторенное Павловым и на судебном следствии, вполне подтвердилось следующими данными: указанный Павловым человек был поднят на месте преступления в бессознательном состоянии, и по доставлении в придворный госпиталь конюшенного ведомства умер там чрез 8 часов; по судебно-медицинскому осмотру и вскрытию трупа этого лица на нем оказалось множество поранений, причиненных взрывом, который, по мнению экспертов, должен был произойти в весьма близком расстоянии, не далее как на три шага от умершего.

Этот человек, придя пред смертью несколько в себя и ответив на вопрос о своем имени – «не знаю», проживал, как обнаружено дознанием и судебным следствием, по подложному паспорту на имя виленского мещанина Николая Степанова Ельникова, и между своими соумышленниками назывался «Михаилом Ивановичем» и «Котиком».

Из свиты и конвоя покойного государя при означенных взрывах было ранено девять человек, из которых один умер, а из числа чинов полиции и посторонних лиц, находившихся на месте злодеяния, ранено десять, из которых чрез несколько часов умер один.

Обстоятельства, относящиеся до страшного злодеяния 1-го марта, а равно и стоящие в непосредственной с ним связи, как они установлены судебным следствием, произведенным по настоящему делу, представляются в следующих чертах:

Некоторые из лиц, принадлежащих к тайному сообществу, называемому одними подсудимыми «Русской социально-революционной партией», а другими партиею «Народной Воли», поставившему себе задачею изменение и ниспровержение, посредством насильственного переворота существующего в России государственного и общественного строя, имели в июне 1879 года в городе Липецке съезд, в числе около 15 человек, для пересмотра программы партии и для обсуждения дальнейших мер к достижению цели их сообщества.

Результатом такового совещания было решение предпринять целый ряд покушений на жизнь в Бозе почившего государя посредством взрывов динамитом императорских поездов.

В съезде принимал участие подсудимый Желябов, под именем Чернявского, и затем он же, под именем Борисова, принимал участие в сходках в сентябре того же года в городе Харькове, где обсуждались вопросы о ближайших способах последовательного осуществления посягательств на жизнь Государя, причем было решено: Желябову, Тихонову и Окладскому (последние двое уже осуждены за это преступление приговором С.-Петербургского военно-окружного суда, состоявшимся 31 октября 1880 года) произвести взрыв близ города Александровска, Екатеринославской губернии, во время следования императорского поезда по пути из Крыма, а другим лицам произвести таковой же взрыв близ города Одессы в случае, если государь Император изволит проследовать из Крыма на Одессу.

С этою целью Желябов прибыл в октябре 1879 года в Александровск, назвавшись ярославским купцом Черемисовым, под предлогом устройства кожевенного завода, и поселился вместе с неизвестною женщиною, называвшею себя его женою, в доме мещанина Бовенко.

На 4-й версте от города, по пути к станции Лозовой, преступниками были заложены под шпалы железной дороги два медных цилиндра с динамитом, на таком расстоянии один от другого, чтобы, по показанию Желябова на судебном следствии по настоящему делу, взрыв мог обнять поезд с обоих концов, и к ним прикреплена проволока, шедшая к ближайшему цинковому листу, который в свою очередь сообщался со вторым листом, уложенным в нескольких саженях от проезжей дороги; от сего последнего листа минные проволоки спускались по насыпи железнодорожного пути и оврагу и выходили на грунтовую дорогу, где и должны были иметь соединение с аппаратом, помещенным в телеге.

Когда же сделалось известным, что государь император последует чрез город Александровск 18 ноября, то утром в этот день Тихонов, Желябов, Окладский и Пресняков, поместив в телегу аппарат, поехали к тому месту, где у них были заложены минные проводки, и здесь Окладский, вынув из земли концы проволоки, передал их Желябову.