Честь, слава, империя. Труды, артикулы, переписка, мемуары Петр I

При посольстве Лефорта и Головина, отправленном в 1697 г. в западные поморские государства, как известно, находился Петр под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Прием, оказанный этому посольству в Ригe шведским губернатором Дальбергом, был настолько далек от того, чего считал себя вправе ожидать русский царь, что враждебное чувство глубоко залегло в его сердце.

На обратном пути из-за границы, в 1700 г., Петр, при свидании с королем Польским Августом II и во время переговоров о заключении союза против Швеции, высказал желание, чтобы король польский «помог ему отмстить обиду, которую учинил ему Рижский губернатор Дальберг» (Соловьев, История Poccии, т. XIV).

По-видимому, Карл XII узнал о неудовольствии царя приемом, оказанным ему в Риге Дальбергом, лишь в 1699 г. Это явствует из помещаемого ниже оправдательного донесения Дальберга Карлу XII от 8 марта 1700 г.

Стокгольм 1 октября 1888 г.

Ваше величество!

Я получил с всенижайшим благоговением письмо от 28 ноября, которое вашему величеству благоугодно было мне написать, с приложенным извлечением из всенижайшего донесения послов вашего величества из Москвы от 21октября, касательно жалоб, заявленных царскими комиссарами, которые утверждают, что царскому посольству, проследовавшему в 1697 году через Ригу, будто бы не были оказаны должные почести и что с посольством этим обращались неподобающим образом, как с варварами и татарами.

Послы вашего королевского величества действительно писали мне во время своего пребывания в Москве и сообщили перевод жалоб, заявленных царскими министрами во время конференции; но так как письма эти до меня не дошли, будучи перехвачены на Московской почте вместе с несколькими другими, то я и не имел никаких известий об этих жалобах до возвращения послов вашего королевского величества из Московии и до прибытия их в Нарву, откуда они мне написали и доставили копии со всех утраченных писем.

Поэтому я тем более имею оснований благодарить ваше величество, сознавая милость, оказанную мне приказанием сделать вашему величеству точный доклад о том, как в действительности все это было, со всеми подробностями; ибо это дает мне случай доказать мою невинность и полнее оправдаться в неверных нареканиях царских министров.

Ваше величество! Эти нарекания были бы слишком чувствительны для человека, который, как я, всю жизнь старался приобрести такт и уменье обращаться в свете, посещая те страны и местности, где учтивость и светский лоск наиболее в ходу; и было бы весьма тягостно после этого быть невинно обвиненным в подобных поступках, будто бы я поступал так неприлично, как они заявляют, и будто бы я не имел достаточно ни чести, ни светского лоска, ни разума, чтобы прилично встретить посольство великого государя.

Однако, принимая во внимание дух и обычаи московской нации, я могу легко утешиться: ибо чем учтивее с московитами обращаться и чем более им оказывать почестей, тем менее достигается предположенная цель – удовлетворить их желаниям. Напротив, поступая с ними так, бываешь завален их безграничными претензиями на большие почести и выгоды; неминуема с их стороны отплата неблагодарностью за все оказанне им добро, если только не все их претензии удовлетворены.

Для меня, государь, служит лучшим удовлетворением, какого я только мог желать, быть в состоянии доказать, до какой степени обвинен я несправедливо московскими комиссарами. Я нисколько не упустил озаботиться и дать надлежащие приказания, дабы это посольство было хорошо принято со всеми возможными почестями и даже с большим почетом, чем все предшествовавшие посольства, которые до сего проезжали через этот город.

Так как я вполне понял, насколько необходимо при настоящих обстоятельствах сохранение добрых отношений, поэтому я постарался отличить прием этого посольства во всем, в чем казалось возможно. Мне было весьма желательно, для большего обеспечения себя, иметь точные приказания и резолюции вашего величества относительно некоторых пунктов, дабы действовать без колебаний; но, по краткости времени, я не имел возможности дождаться этих приказаний, о коих я всенижайше ходатайствовал пред вашим величеством, и потому я был принужден собирать на месте необходимые сведения и для этого писать в Ревель[56] и Нарву, дабы получить оттуда сведения, как поступали в подобных случаях, в особенности дабы узнать, было ли оказываемо угощение в этих городах Московским посольствам.

Ответ был отовсюду тождествен, то есть что посольствам этим нигде не было оказываемо гостеприимство бесплатно. Прилагаемый список под лит. А содержит перечисление Московских посольств, кои с 1660 года проезжали через Эстляндию, Лифляндию и Ингерманландию по пути в Швецию или в другие государства, и в числе их нет ни одного, которое было бы встречено с особым почетом. Тем не менее я дал приказания относительно приема этого посольства, основываясь главным образом на постановлениях договоров касательно подобных случаев, и даже старался, насколько казалось приличным, в данном случае оказать больший почет при приеме, дабы дать этим доказательства наибольшей дружбы.

Я поручил г. мaйopy Глазенапу, весьма порядочному и учтивому дворянину, быть при них приставом или маршалом и придал ему в помощники капитана Дорнфельдта и одного дворянина, знающего московитский язык, и послал их в Нейенгузен на границу, как только получил известие, что посольство выехало из Москвы, дабы они были наготове встретить посольство тотчас при прибытии его за границу, что явствует из писем моих под лит. В и С. Одновременно с этим я предписал начальникам уездов (лит. D) сделать заблаговременно распоряжения, дабы экипажи и съестные припасы были наготове.

С этой целью каждый из них был снабжен патентами и паспортами, содержание коих явствует из приложения лит. Е. Сверх того им было предписано выбрать на всем пути хорошие постоялые дворы и гостиницы для вечерних и полуденных остановок.

Между тем в Москве последовало строжайшее запрещение в течение некоторого времени отправлять почту из Москвы к нам, и даже не дозволялось никому выезжать из Московии; в числе других был там задержан довольно долго и наш переводчик Солдан. Без сомнения эти меры были приняты с целью не распространять известие о том, что царь сам сопровождает посольство. Когда же потом почтовые сообщения снова возобновились, то стали вскрывать и читать письма. Поэтому нам было весьма трудно получить здесь какое-либо известие о времени прибытия посольства.

Сверх того, с московитской стороны распространяли слух, будто посольство переменило намерение проехать здесь и что решено проследовать через Польскую Лифляндию. Но вскоре приехал некто майор Иоганн Шмидт с частью поклажи. За ним вслед приехал гонец с известительной грамотой Псковского воеводы от 14 марта, в коей, однако, не было обозначено в точности времени прибытия посольства на нашу границу, а также не обозначалось число лиц свиты. Это принудило меня в течение шести недель держать наготове на границе лошадей для посольских экипажей, что не могло не причинить значительных убытков крестьянам.

Отослав их, приходилось их снова собирать и затем, заставив еще ожидать некоторое время, снова отсылать домой. Было весьма затруднительно каждый раз вновь приводить лошадей. Наконец, послы написали мне 22 марта из Пскова, уведомляя меня о прибытии своем в этот город. При этом они, однако, даже приблизительно не определяли времени своего прибытия на нашу границу.

Я отвечал им 26-го того месяца, что, хотя я и не получал от воеводы ни ответа на письмо мое, посланное 23 марта, ни вообще какого-либо уведомления о времени прибытия посольства и о численности его свиты, хотя именно об этом я запрашивал воеводу, я тем не менее сделал все необходимые и возможные приготовления для надлежащей встречи посольства. Я высказал надежду, что послы оценят все сделанное мною, так как я сделал все возможное (несмотря на голод и дороговизну в стране), чтобы заявить им дружбу и исполнить постановления Кардийского мира[57].

Наконец, после многих отсрочек, посольство прибыло внезапно 25 марта на границу и было встречено, расквартировано и угощаемо в Нейенгузене согласно донесениям лейтенанта Тилонса и окружного нотаpиyca Муррерса, приложенным при сем под лит. F и G. О проезде посольства через Рижский округ до города Риги изложено в донесении окружного нотариуса Крели.

Когда посольство приблизилось к городу Риге, я выслал ему навстречу подполковника Пальмстранка и мaйopa Ранка с моей каретой, запряженной 6 лошадьми, в сопровождении 12 драбантов[58] в придворной ливрее и 10 из пажей моих и лакеев, роскошно одетых. За ними следовали 50 карет, принадлежащих как офицерам, так и другим частным лицам, а также карета магистрата, запряженная также 6 лошадьми.

Сверх того, отряд в 36 человек, в одеяниях с галунами и с белыми плюмажами на шляпах, обыкновенно называемые «Swarten-haupten»; за ними другой отряд граждан верхом, числом в 140 человек, разодетых и вооруженных, с их знаменами, бубнами и трубами, с обнаженными саблями, в конце шествия. Все было установлено, дабы оказать наибольший почет этому посольству, так как никто не станет отрицать, что торжественность приема в данном случае значительно превзошла то, что делалось прежде, как здесь, так и в других местах, для московитских посольств.

В вышеписанном порядке они вошли через городские ворота, называемые «Sandport», где был выставлен батальон под ружьем; затем проследовали через город, проехав через рынок, где был выставлен другой батальон; а при выезде из городских ворот, называемых «Carlsport», стоял третий батальон. Все эти три батальона были с военной музыкой. Посольству были отведены квартиры в предместье, называемом «Castadien», где все предшествовавшие посольства были помещаемы. Во все время их пребывания поручик с 50 солдатами содержал караул пред домом, где помещалось посольство. При въезде и выезде из города посольство было встречено салютом в 16 выстрелов из пушек большего калибра.

Я послал к ним майора Врангеля и капитана Лилиеншерна поздравить от моего имени с счастливым прибытием, и они, с своей стороны, отправили ко мне одного подполковника с кузеном г-на Лефорта, чтобы благодарить. Так как я приказал капитану Лилиеншерну состоять при них ежедневно, чтобы исполнять их приказания, в особенности же г-на Лефорта, как старшего между ними, то он составил дневник всему, что происходило при их приеме и впоследствии во все время пребывания посольства в этом городе. Из этого дневника извлечено прилагаемое при сем описание под лит. G.

Этот самый капитан уверяет, что послы выражали свое довольство отличным приемом, который им оказан, что подтверждается еще письмом комиссара Кнейпера из Москвы от 16 июля (под лит. А.), который пишет, что узнал то же самое, то есть, что глава посольства г-н Лефорт писал по этому поводу в Москву, в выражениях, доказывающих его удовольствие и благодарность.

Я посоветовал также всем полковникам, подполковникам, майорам и другим офицерам поочередно каждый день посещать членов посольства. Это они и выполняли во время пребывания здесь посольства. Сверх того я сам посылал узнавать почти каждый день о состоянии их здоровья, предлагая им в то же время мои услуги. Если я сам лично не был у них для отдачи визита и не угощал их у себя в замке, то это потому, что этого прежде никогда не делалось, и я счел поэтому излишним это делать в данном случае, а также потому, что это посольство не было послано к вашему величеству, но к другим державам.

Я тем менее мог это сделать, что, вследствие сильной простуды, принужден был в течение пяти недель лежать в постели; но я вовсе не упустил этого сделать, будто бы по причине кончины моей дочери, как это неправильно утверждают: дочь моя скончалась лишь 6 октября 1698 года, следовательно, через год и семь месяцев после отъезда их отсюда.

Ввиду того что во время их пребывания некоторые лица из посольства стали объезжать верхом кругом города и в особенности окружающие возвышенности, причем не ограничивались тем, что осматривали крепость из подзорных трубок, но даже стали составлять план города и измерять глубину рвов, прогуливаясь по валу и гласису[59], все это принудило меня просить г. Лефорта запретить своим людям такого рода вольности, так как, будучи сам генералом, он должен был знать, что подобные поступки не допускаются в Европе ни в какой крепости.

Он принял это заявление весьма хорошо, извиняясь в том, что произошло, и обещая запретить на будущее время подобные поступки своим неучам-московитам. Так произошел этот эпизод, о котором они повествуют, жалуясь без всякого основания и заявляя, что их будто бы содержали так строго, что даже им не дозволено было выходить из квартиры. Это совершенно не верно; напротив, они с полной свободой прохаживались по городу толпами, входили во все лавки и к ремесленникам, в харчевни и всюду, куда им приходило в голову. Все жители Риги могут это засвидетельствовать.

Впрочем, странно заявление царских комиссаров, что будто бы, ввиду нахождения августейшей особы Его Царского Величества при посольстве, следовало мне сделать несколько более того, что, по их словам, было сделано при приеме, ибо под страхом смертной казни было запрещено членам посольства сообщать о присутствии этого великого Государя между ними. Поэтому и с нашей стороны имели основание полагать, что было бы неугодно Его Царскому Величеству, если бы мы делали вид, что имеем некоторые сведения о его высочайшем присутствии у нас.

До сих пор все посольство, казалось, очень довольно приемом, и, действительно, оно не имело никаких оснований к жалобам; но когда под конец пришло время расплачиваться, то стало заметно некоторое недовольство. Это принудило меня приказать пересмотреть и сократить несколько чрезмерные счеты их хозяев, при чем все было доведено, согласно справедливости, до наименьшей по возможности цифры.

Дабы ваше величество могли видеть, как неосновательны их жалобы, будто для них цены были увеличены более чем вдвое против нормальных и будто за перевоз через Двину у них исторгли 80 дукатов, посылаю при сем под лит. L подробный расчет, доставленный мне, по моему требованию, городским магистратом: здесь помещен список личного состава посольской свиты, весьма многочисленной, затем подробные сведения о том, что было уплачено каждому из домохозяев за квартиру, дрова, освещение и т. п. Уплачено это было не по требованию домохозяев, но по доброй воле и по усмотрению посланников.

Я, впрочем, могу по совести засвидетельствовать и клянусь моей душою, что я искал и прилагал всевозможные средства, чтобы они остались довольны и всячески старался выказать им предупредительность, хотя они теперь все объясняют наоборот. Не моя вина, однако, что в то время была страшная дороговизна и недород на все сельские произведения: это явление было всеобщее в этой местности, и сам я не менее других от этого пострадал.

Они жалуются также на то, что будто бы им не оказали почета при отъезде предоставлением яхт и роскошноубранных лодок для переправы через Двину; я могу, однако, сказать, что хотя подобных яхт и лодок здесь не имеется, я тем не менее распорядился таким образом, что главные лица посольства были перевезены на красивой яхте, обитой красным сукном и украшенной королевским штандартом, а остальные в двух других яхтах и в лодках, числом свыше 30, какие здесь в употреблении, и все это приготовлено было нарочно для них.

Сверх того, во время переправы через реку их почтили 32 пушечными выстрелами.

Таким образом, их обвинения противоречат истине. Независимо от этого, на том берегу Двины, до самой Курляндской границы, в их распоряжение было предоставлено две кареты магистрата. Вследствие сильного ледохода на реке, а также вследствие громадного количества принадлежавшего посольству багажа, невозможно было найти столько барок, сколько нужно для перевозки большого числа карет и лошадей.

Не следует также приписывать мне то, что некоторые из посольской свиты, по возвращении из Курляндии, при продаже лошадей своих, не могли продать их дороже 10 коп. за лошадь.

Это до меня вовсе не касается, да, сверх того, я ничего об этом и не знал. Еще менее известно мне было что-либо касательно их гонца Якова Скоровцова, посланного из Курляндии: я его никогда не видал и ничего о нем не слыхал. Прилагаемые при сем свидетельства под лит. R. N. О. Р., выданные содержателем постоялого двора, где обыкновенно останавливаются московиты, Мерманом, и двумя купцами, Гинцом и Офткиным (на имена коих обыкновенно адресуются все письма для московитов), интендантом Ярмерштедтом и префектом Гердгренсом, могут служить достаточным доказательством, что такого гонца здесь никогда не было.

Прибытие его сюда – чистая выдумка. Что же касается подозрения, которое я будто бы возымел против некоего Сурового, которого так часто посылали к московитским посланникам, – дело это мне совершенно неизвестно и лишено всякого основания. Я никогда ничего не слыхал об этом, еще менее видал или знал Сурового.

Вашему величеству благоугодно будет усмотреть из всего вышеизложенного, до какой степени я невинен во всех обвинениях, на меня возводимых. Вот почему я всенижайше умоляю ваше величество оказать мне милость, приняв меня под свое могущественное покровительство, тем более что я могу уверить, что никогда бы не позволил себе оказать неуважение столь могущественному Государю, как Его Царское Величество, если бы присутствие его здесь было мне известно.

Правда, я был бдителен и ревнив в охране пограничной крепости короля, моего повелителя; но в этом отношении я скорее считал бы себя вправе ожидать похвалы, чем порицания со стороны Его Царского Величества, как великого победоносца.

Вот что я мог, государь, наскоро привести в свою защиту. Но если бы я когда-либо мог вообразить и предусмотреть, что я буду обвинен в подобных поступках, я, конечно, принял бы другие предосторожности для своей защиты. Совесть моя, однако, свидетельствует, что этому посольству было оказано более предупредительности, чем сколько было необходимо, а также оказано гораздо более почета, чем всем прежде проезжавшим через этот город.

Надеюсь, что ваше величество соблаговолит принять с своею обычною благосклонностию оправдание того, кто есть и будет всю жизнь, государь, вашего величества всенижайший, всепокорный и всепреданнейший слуга и подданный

Е. ДальбергРига, 8 марта 1700 г.

Декабрь 1701 г.

Боярам и окольничим и думным и ближним людям, и стольникам и стряпчим, и дворянам московским и дьякам и жильцам, и городовым дворянам и детям боярским, и гостям и приказным людям, и драгунам и солдатам и стрельцам и черных слобод и всяких чинов людям московским и городовым жителям, и которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне, приезжая, живут на Москве для промыслов, кроме духовного чину, священников и дьяконов и церковных причетников, и пашенных крестьян, носить платье немецкое верхние саксонские и французские, а исподнее, камзолы и штаны и сапоги и башмаки и шапки немецкие, и ездить на немецких седлах; а женскому полу всех чинов, также и попадьям и дьяконицам и церковных причетников и драгунским и солдатским и стрелецким женам их и детям носить платье и шапки и кунтыши[60], а исподние бостроги[61] и юбки и башмаки немецкие ж, а русского (платья) и черкесских кафтанов и тулупов и азямов[62] и штанов и сапогов и башмаков и шапок отнюдь никому не носить, и на русских седлах не ездить, и мастеровым людям не делать и в рядах не торговать.

А буде кто, с сего Его Великого Государя указу, станут носить платье, штаны и сапоги и башмаки и шапки русские и черкесские кафтаны и азямы и тулупы, также и на русских седлах ездить: и с тех людей в воротах целовальникам имать пошлину: с пеших – по 13 алтын по 2 деньги[63], с конных, по 2 рубли с человека; также и мастеровые люди платье и сапоги и башмаки и шапки и седла русские станут делать и в рядах торговать: и тем людям, за ослушание их, учинено будет жестокое наказание.

[1702 г., апреля 1]

Статьи тайные, по которым, будучи при дворе султанова величества, стольнику Петру Андреевичу Толстому чинить со всяким радением и наведываться [разведывать] втайне по сим нижеписанным статьям, данным в нынешнем 1702-м году апреля в 1 день.

1. Будучи при султановом дворе, всегда иметь прилежное и непрестанное с подлинным присмотром и со многоиспытным искусством тщание, чтоб выведать и описать тамошнего народа состояние, а паче начальнейшие и главные в правлении их и каковые в том [управлении] персоны будут, и какие у них с которым государством будут поступки в воинских и политических делах и в государствах своих устроения ко умножению прибылей или к войне тайные приуготовления и учредительства и противного (вис), и морем ли или сухим путем.

2. О самом султане: в каком состоянии себя держит и поступки его происходят, и прилежание и охоту имеет к воинским ли делам, или по вере своей к каким духовным и к домовым управлениям, и государство свое в покое ли или в войне содержать желает, и во управлении государств своих ближних людей кого над какими делами имеет порознь, и те его ближние люди о котором состоянии больше радеют и пекутся: о войне ли, или о спокойном житии и о домовом благополучии, и какими поведениями дела свои у султана отправляют, через себя ль, какой обычай во всех есть государей или что через любовных его покоевых.

3. Из пограничных соседей которые государства в первом почитании у себя имеют, и который народ больше любят, и впредь с кем хотят мир держать или войну весть, и для каких причин, и к которой стороне чем приуготовляются и какими способы, и кому не мыслят ли какое учинить отмщение.

4. Доходы государственные с которых стран и коликим числом в султанову казну сбираются, и против прежнего ль, как у них до войны бывало, и деньгами ль, или иными какими платежи, кроме денег, и что всего бывает в году, и ныне ль у них в денежной и во всякой казне довольство ль, или пред предками их в чем оскудение и от чего, и впредь ко прибавлению казны какие у них чинятся радения, или наипаче ко оскудению належат и попечения о том никакого не имеют.

Также особо наведаться о торговле персидской, как шелком и иными товарами куда вяще торгуют, и кто тот шелк примает, и через которые городы идет, морем ли, или сухим путем, и которыми месты в турецкие городы большой привоз тем товарам бывает и коликим множеством.

5. Об употреблении войск какое чинят устроение, и сколько какого войска, и где держат в готовности, и султановой казны по скольку в году бывает им в даче, и по чему каким чинам порознь, и впредь ко умножению войск есть ли их попечение, также и зачатия к войне с кем напред чаять по обращению их нынешнему.

6. Морской флот (корабли и каторги [галеры]) какие и многочисленно ль имеют, и флот старый в готовности ль, и сколь велик, и сколько на котором корабле и каторге пушек, и каким поведением ныне его держат, с прибавкою ль, и что на том флоте во время войны ратных людей бывает и какие чины порознь, и что им дается из султанской казны помесячно или погодно, и вновь к той старой флоте какая прибавка строится ли, и, буде строится, сколь велика та прибавка, и на которое море в год та прибавка делается, и каков нынешний у них капитан-паша, и к чему вяще склонен, и нет ли особливо предуготовления на Черное море, и наступательно или оборонительно предуготовляются.

Конечно сие со всяким подлинным описать известием и через подлинных ведомовцев [очевидцев] или верных людей писать почасту о сем состоянии их.

7. В восточных странах все ль дела их идут по их воле, или где есть какая противность от подданных султанских, или от персиян и от иных народов, и в которых местах, и от какого народу, и за что, и каким поведением ту противность имеют, и впредь в том от них какового чаять продолжения, и не будет ли в том государству их какой утраты и упадку, или султан может их усмирить, и какими способы, и как они поступают, и легко ль их то усмирение будет.

8. При султановом дворе которых государств послы и посланники, и кто из них на время или живут не отъезжая, и в каком почитании кого имеют, и у которого государя дружбы или какой себе прибыли больше ищут, также и к народам приезжим в купечествах склонны ль, и приемлют дружелюбно ль, и которого государства товары в лучшую себе прибыль и употребление почитают.

9. В Черноморской протоке [что у Керчи] хотят ли какую крепость делать и где [как слышно было], и какими мастерами, или засыпать хотят и когда: ныне ль, или во время войны?[64]

10. Конницу и пехоту, после цесарской войны, не обучают ли Европским обычаем ныне, или намеряются впредь, или по-старому не радят?

11. Города Очаков, Белгород [на Днестре], Кили и прочие укреплены ль и как: по-старому или фортециями, и какими мастерами те городовые крепости утвержены [построены].

12. Бомбардиры-пушкари в прежнем ли состоянии, или учат вновь, и кто учат какого народу, и старые инженеры, бомбардиры иноземцы ль, или их, и школы тому есть ли?

13. Бомбардирские корабли [или италианские поландры[65]] есть ли?

14. По Патриархе Иерусалимском есть ли иной такой же желательный человек? О таких через него проведывать и спознаваться[66].

15. С чужестранными министрами обходиться политично, и к ним ездить и к себе призывать, как обычай во всем свете у министров, при великих дворах пребывающих; только смотреть того, чтоб не навести [причинить неприятность] каким упрямством или каким невоздержанием, ко умалению чести Московского государства не учинить.

16. Будучи когда в разговорах с министрами турецкими, говорить [если в подозрение какое сему быть не чает], чтоб поставить до Киева почту, дабы удобнее ко всякому делу писать скоростью, либо какие ссоры на Украине явятся от каких своевольников, что через скорую обсылку удобнее разорватися могут, и наипаче ж всегда бывает от татар наезды тайные и грабеж подданным Царского Величества; и если на сие поступят, чтоб быть почте, то писать о том от себя в Киев к губернатору[67], а указ Великого Государя к нему о том послан.

17. О запорожцах, какие ссоры ныне явились, и какой грабеж подданным султановым грекам от тех своевольников произошел, и что за сие учинено запорожцам, и какое в том довольство показано, о всем о том дан ему список с того дела подлинно.

Все сие чинить по вышеписанному, проведывая о всем подлинно, и записывать у себя тайно, и о том писать к Великому Государю с кем [с какими-нибудь] верными людьми. А буде что нужнейшего будет, писать с нарочным посыльщиком, и держать сие ему у себя тайно под опасением себе Великого Государя жестокого гнева и смертной казни.

Желаю ведать: есть ли в тех странах верный человек, в котором бы мне полагать надежду о тайных делах; чтоб мне имя его объявлено было.

Указ. Иерусалимский патриарх, который и прежде сего во многой верности явился, можно объявлять и советовать, что и по спискам с дел явилось, которые даны ему прежде бывших посланников.

Ежели позовет случай с кем чинить разговор через переводчика о нужнейших делах, и в том секрете переводчику Моисею Арсеньеву можно ль верить?

Указ. Для того дан; а иное, что можешь, самому говорить.

О посылке к Москве тайных писем какову быть состоянию, с кем их посылать, и где и кому велеть отдавать, понеже почты нет, а ездоки до Москвы бывают по случаю и не часто, а когда прилучатся ездоки, и тем иногда в тайностях и поверить будет невозможно; и для того не благоволит ли Великий Государь учинить почты до Киева явственно, а от Киева под образом купцов, или как Великий Государь укажет.

Указ. Почта до Киева есть, и о том, чтоб пересылать секретно, указы пошлются; а преж сего через кого посылки письмам были, и о том явилось в статейных списках, с которых ему даны для ведомости списки ж. А с нужными делами можно и нарочно посылать кого пристойно, за что на Москве платить будут, и особливая статья о почте ему дана с тайными статьями.

В мирных договорах в 13-й статье положено принять им резидента с подобающею честию против иных резидентов; и мне в приемности и в тамошнем пребывании просить себе порядку и почтения против которого посла?

Указ. Быть и хранить честь государственную против прежнего обычая посла нашего.

Ежели начнет в разговорах спрашивать, для чего корабли и каторги и иные суды морские проводят под Таганрог и вводят в порт, а ныне суть состояния мира, – мне в том какую отповедь чинить?

Указ. Сказать: сие не для чего иного, токмо для опасности от них внезапного нападения и для частых перемен, которые быть у них в государстве обыкли; а со стороны Царского Величества никогда никакого злого начинания не будет. А то зачали прежде учинения миру оные строить для войны, – и если и опасно, что вы разрывать станете, нам како, опасая себя, не готовить? – и для всегдашней от вас опасности, а понеже со всеми у вас есть мир, а есть не малая флота и всегда готовят. Токмо Царское Величество никогда начинать войны и мир разрушать не будет, который утвержден нынешними мирными, при помощи Божии, договорами.

Да в нынешнем 1702-м году стольник князь Дмитрий Голицын, который будучи в послах в Константинополе, и при проезде его через Волоскую[68] землю говорил ему Волоский господарь, и сие донес Царскому Величеству тайно.

Дабы Его Царское Величество его, господаря, принял за подданного своего, и защищением своим иметь изволил, и титло б изволил придать ему какую княжескую и учинить его кавалером, како ровным обычаем учинил цесарское величество Мултянскому государю[69].

И когда, при помощи Божии, будет он у Волоского господаря, и о чем ему господарь станет упоминать, и ему сказать, что о том Его Царскому Величеству донесено, и Царское Величество указал о сем ему объявить, что за подданного своего принять и иметь его, господаря, невозможно по постановлению нынешнего мира с Портою Оттоманскою, понеже подданной султанской.

А другое его, господаря, желание Царское Величество изволит, только б он сие желание свое вручил ему на письме, каким образом и с коликими околичности сие желание его исполнить будет достойно; и, то приняв, ему, Петру, от него, господаря, тайно прислать к Великому Государю немедленно. А всякого милостивного и доброго вспоможения по должности христианской к нему, Волоскому владетелю, Царское Величество оказывать и милостиво награждать, не отрицаяся сего никогда, будет.

В прошении его, господаря Волоского, написано, дабы торговые люди Московского государства, которые торгуют и ездят с товары в Турецкую землю из давних лет через Волохи, с чего волоским жителям бывала прибыль, и ныне Царское Величество изволил приказать торговым людям ездить через Волоскую землю, а турки-де купцов русских отпроваживают через Буджаки.

И на сие ему, господарю, сказать, что торговые люди ради купечества своего всякий ищет пути свободного и безубыточного, и в том их, купецких людей, силою принудить трудно, понеже всякий своими пожитками торговлю ради прибыли своей сочиняет. А ныне поновился указ Царского Величества, дабы торговали Московские подданные с подданными султанова величества в Азове ради [по причине] удобного и безопасного к Азову водяного пути; а которые захотят и через Волоскую землю русские торговые люди идти в Константинополь, и о том запрещения никакого не будет.

А если ему, господарю, что купечества сочинить с подданными своими будет надобно, то удобнее и купечеству, мнит он, гораздо дешевле быть в Азове, потому что извнутрь Московского государства к Азову есть многоводяной путь.

Мощи святого Иоанна Нового, которые Досифей, митрополит Сочавский, ради [вследствие] опасности войны отвез в Польшу и сам тамо преставился, и дабы оные радением Царского Величества из Польши поворочены были по-прежнему в Волоскую землю.

На сие ответствовать, что Царское Величество сие желание его всякими меры по возможности чинить будет, и о том к королю Польскому писать повелел, а какая в том отповедь будет, о том ему, господарю, дано будет ведать.

1702 г., декабря 16

Великий Государь указал: по ведомостям о воинских и о всяких делах, которые надлежит для объявления Московского и окрестных государств людям, печатать куранты, а для печати тех курантов, ведомости, в которых приказах, о чем ныне какие есть и впредь будут, присылать из тех приказов в Монастырский приказ, без промедления, а из Монастырского приказа те ведомости отсылать на Печатный двор. И о том во все приказы из Монастырского приказа послать памяти.

[1705 г., мая 19]

Herr.

Сегодня получил я ведомость о Вашем толь худом поступке, за что можешь шеею заплатить, ибо я через господина губернатора под смертью не велел ничего в Ригу пропускать. Но ты пишешь, что Огилвий[71] тебе велел. Но я так пишу: хотя б и ангел, не точию сей дерзновенник и досадитель велел бы, но тебе не довлело бы сего чинить. Впредь же аще [хотя бы] единая щепа пройдет, ей-Богом клянусь, без головы будешь.

Piter.С Москвы, мая в 19 д. 1705.

О недопущении в Ригу товаров или хлеба, которые могли привезти туда поляки, Петр приказал Меншикову объявить князю Репнину в письме от 28 марта. Князь отвечал царю следующим письмом: «Премилостивейший Царь Государь. Сего числа с почты Твое Великого Государя письмо отдано мне, писанное мая 19-го дня в Москве, в котором изволишь писать гнев Свой Великого Государя ко мне за пропуск лесу, в чем не могу оправдаться, как пред Богом. Только доношу Тебе, Великому Государю: опасся [побоялся] Твоего ж Государева гнева, не пропустить, что мне он, фельдмаршал Огильвий, сказал с прещешием [угрозой], что о всяких делах Твой Государев именной указ есть у него. Прошу у Тебя, Великого Государя, милости: призри, как Бог на грешники Своя, так Ты на меня, раба своего; отпусти мне сию мою вину внезапную и бесхитростную, отними от меня Свой Великого Государя гнев, которого не токмо прежде когда видел, ниже слышал. Нижайший раб Твой, князь Никита Репнин.

В Полоцке, мая 24 дня, 1705».

1705 г., января 16

На Москве и во всех городах, царедворцам и дворовым и городовым и приказным всяких чинов служивым людям, и гостям и гостиной сотни и черных слобод посадским людям всем сказать: чтоб впредь, с сего Его Великого Государя указа, бороды и усы брили. А буде кто бород и усов брить не похотят, а похотят ходить с бородами и с усами, и с тех имать [взимать], с царедворцев и с дворовых и с городовых и всяких чинов служилых и приказных людей, по 60 рублей с человека; с гостей и с гостиной сотни первые статьи по 100 рублей с человека; средней и меньшей статьи, которые платят десятые деньги меньше 100 рублей, с торговых и посадских людей по 60 рублей, третья статья, с посадских же и с боярских людей и с ямщиков и с извозчиков и с церковных причетников, кроме попов и дьяконов, и всяких чинов с московских жителей по 30 рублей с человека на год.

И давать им из Приказа Земских дел знаки; а для тех знаков и для записки приходить им в Приказ Земских дел без промедления, а в городах в Приказные избы, а те знаки носить им на себе; и в Приказе Земских дел и в городах в Приказных избах учинить тому записные и приходные книги; а с крестьян взимать везде по воротам пошлину, по 2 деньги [т. е. по 1 копейке] с бороды, по все дни, как ни пойдут в город и за город; а без пошлин крестьян в воротах, в город и за город, отнюдь не пропускать.

И о том для ведома по воротам с сего Великого Государя указу прибить письма, а в города к воеводам послать Его Великого Государя грамоты, а к бурмистрам памяти, а в Разряд о посылке послушных грамот, а в Ратушу к бурмистрам о посылке ж послушных указов послать памяти, с подкреплением: буде они, воеводы и бурмистры, станут в том чинить кому поноровку [поблажку], и им, воеводам, за то быть в опале, а бурмистрам в наказаниях и в разорении без всякой пощады.

А буде кто из царедворцев и из градских жителей и из приказных и из посадских людей похочет ходить с бородою, и ему б для взятья знака ехать к Москве и явиться в Приказе Земских дел; а в сибирские и в поморские городы знаки послать с Москвы.

Июня 5

В Немецкой слободе, ради [по причине, из-за] великих грязей, построить деревянные мосты из Приказа Земских дел из наличной Великого Государя денежной казны, какова и ныне в Приказе Земских дел есть, по проезжим улицам и по знатным переулкам против московских мостов, и те все мосты сделать немедленно. На заплату [оплату] на то мостовое дело обложить всех жителей той Немецкой слободы и собрать с них мостовые деньги, и впредь имать против того, как брать указано, с земель беломестцов[72], в Земляном городе[73] живущих.

[1707 г., января 3]

Господин адмирал.

Уже вам то подлинно известно, что сия война над одними нами осталась; того для [поэтому] ничто так не надлежит хранить, яко границы, дабы неприятель или силою, а паче лукавым обманом не впал (и хотя еще и не думает из Саксонии идти, однако ж все лучше заранее управить) и внутренного разорения не принес.

Того для ничем так чаю сему забижать [во избежание сего], что от границ на двести верст поперек, а в длину от Пскова через Смоленск до черкасских городов указ дать[75], дабы в начале весны xлеб ни у кого явно не стоял, ни в житницах, ни в гумнах, також и сена, но в лесах или в ямах, или инак как (а лучше в ямах) спрятан был; також для скота и своего людям собрания в лесах же и болотах заранее не в ближних местах от больших дорог каждый место себе уготовил, того для: ежели неприятель [как выше написано] похочет, обойдя войско, впасть внутрь, тогда везде ничего не найдет, а потом войском сзади будет захвачен, тогда сам не рад будет своему начинанию.

Сие надлежит заранее людям объявить, понеже сие людям не без сумнения или страха (как и прошлого году от линейного дела было) будет, однако ж когда заранее уведают, то в несколько недель обмыслятся, и ни во что страх тот будет; тогда хотя и впрямь (чего еще и не чаем за помощию Божиею) то впадение будет, тогда не так будет людям страшно, понеже уже давно ведали, к тому же и убытку такого не понесут от неприятеля. Сие нескольким персонам, кому надлежит ведать и которые имеют рассуждение, объяви (а не всем), и чтоб о том указы послать в первых числах апреля.

Piter.Из Жолкви, в 3 день января 1707 году.

Приписанных к Петербургу городов коменданты с жалобою пишут, что работников ныне наряжают в Петербург с трех дворов по человеку; для чего изволь господину Автамону Иванову паки объявить указ, дабы он с тех городов работников не высылал, понеже тех городов как в Ингрии[76], так и на Олонецких железных заводах, на работе бывают всегда и кроме той высылки; також и провианту из Провиантского приказу с тех городов не наряжать.

Piter.

[1707 г., января 29]

Пред сим писал я к вам через Люпса о букдрукарс-кумпании[77], о которой вы отозвались зело великою ценою, около двадцати тысяч ефимков. И для того я ныне посылаю к вам азбуку русскую новую, чтоб по той сделать несколько слов и по одной форме и один станок с тремя человеки выслать (о чем пространнее увидишь из вложенного особого о том письма, где и о мортирцах решение положено ж). И как сию азбуку получишь и слова будут готовы, чтоб всех трех рук напечатать «Отче наш» или иное что краткое и прислать на почте, и чтоб те литеры были лучшего мастерства.

Чаю, писал к вам Люпс, о чем и ныне подтверждаю, чтоб всех авторов книг по фортификации прислать (а я получил только одну Кугорнову), також архитектурных книг, с которых учатся с основания того мастерства. Также дай знать, глобус медный, который я видел в Амстердаме, ныне где он и, буде не продан, в каковой цене ныне.

О мортирцах не надлежит о масштабе [здесь: калибре] их рассуждать, каких дюймов, но так делать, каков текен [чертеж], снимая циркулем; что же рассуждение мастеров, чтоб каморные стены сделать толще для крепости, и то правда, ибо и мы имеем иные мортирцы такого ж величества в каморе гораздо толще, а эти для легкости надлежат быть тоньше, понеже мы у каждой полковой пушки по два таких употребляем; и не надлежит их тяжкою пробою пробовать, а хотя и прибавить, разве зело мало перед текеном.

Однако ж чаю, что уже оных сделанных сие письмо застанет; того ради прошу, ежели все сделанные толще против текена [по чертежу], то хотя бы 6 или 8 слово в слово против текена сделать и прислать без пробы.

Что же о букдрукарсах, которые около двадцати тысяч платы стоят, о тех такое определение кладу, чтоб не целою компанию и великий завод, но точию [только] один станок, или пресс, чем печатают, и к нему по одному человеку каждой работы, а именно: один, кто умеет формы делать на литеры; другой, который в них слова льет; третий, который делает чернилы и печатает в том станки (а литерссетерс, или наборщики, и прочие не надлежат, понеже языка нашего не знают).

К тому ж деланных форм ко всякой литере по вложенной азбуке русской (из которой убавлено несколько слов против старых азбук русских), по две или по три формы со станком прислать. И буде сие все не дороже трех или четырех тысяч рублей станет, изволь не мешкая делать и на разных кораблях выслать.

К тому ж договор учинить, чтоб оныя мастеры делать формы и слова лить выучили по одному человеку русскому, и за то хотя б и особою дачею уговорить за человека, по чему [по сколько]. (Буде же не захотят учить или столько долго на Москве жить, хотя б и без того, однако в том потрудиться, чтоб выучили.)

Буде же все сие дороже гораздо вышереченной цены, то хотя б один станок и ко всякой литере по одной форме и по пятисот или по триста слов литых, а которые наверху большие слова (для начала речи) поставлены, тех по сто или меньше и по одной же форме. Також на письме [в письменном виде] композицию той материи, из чего слова льют, також композицию чернил. И сии оба объявления не чаю, чтоб гораздо дорого стало, понеже только одной русской азбуки, а не многим, также один станок и только три человека.

В сей азбуке есть трех рук слова, как в образцовой можно видеть; к тому ж над словами а, д, е, т вверху другим маниром поставлены слова больше, нежели в строках, которых употреблять только в начале речи, а не в строках; а понеже всех слов в два манира (как этих четырех) привесть не могли, для того прочие слова (кроме сих четырех) таким же маниром, как и в строках вначале, употреблять, а величеством против сих четырех, что наверху стоят.

[1707 г., апреля 28]

Min Her Admiral.

Письма от Вас через Крылова вчерась я в Жолкве принял, на которые ответствую. Форштевнем пособить можно таким образом, что делать их можно попрямее, и о том изволь писать к мастерам, а в чертежах сия переделка малая, только нижние ватерлинии будут доле и передний шпангоут будет внутрь вогнут, которая вгибка, буде не гораздо великая – нет ничего, ежели ж велика – то гораздо худа.

О школьниках мне никакой больше отповеди писать нечего, понеже уже давно с Вами о том говорено и положено; ежели б я был на Москве, то б сам пересмотрел, а ежели не буду, то Вам велено чинить по рассмотренью, и о том уже Вы давно (чрез погребение господина адмирала Головина) о небытии моем в Москве известны; а сия зима пропущена и сего не исполнено, не знаю.

К королеве английской писать не почто, понеже едут учиться и на кораблях быть волонтерами ради учения, а посланнику приватно от Вас письмом отозваться не худо. Львову жалованье можно определить впредь. Которые 3 персоны вне школ, извольте их туда ж определить, а по росписи мне отмечать невозможно, понеже я, кроме Головиных, Шереметевых, пpиехав из Англии, не видал, да и сверх того довольно здешнего проклятого житья; извольте Вы о том определение учинить.

Буде же ради собственного чего cие доброе дело изволяете портить, в том как хочете; да и по тому можно знать, что всего открещено пять человек, и то из низких (как пословица есть: на тебе, Боже, что мне негоже); хотя б и все де Рюйтерами[78] выросли, так пятью исправить флот невозможно.

На Воронеже надлежит кругом наших кораблей и на обеих сторонах получше укрепить для всякого случая. Ради исправления флота в Санкт-Петербурге к верфи возможно взять те деревни, которые от Волхова до Свиры по Онежское озеро; однако ж смотреть, чтоб медных и железных заводов не остановить. Что же о генералах-майорах надлежит, и то Вам меж их умирать можно, ибо оба они под Вашею командою, також один старше в чину. За поздравление праздника взаимно Вашу милость поздравляем и желаем при первом распущении Вашего флага, через Божию помощь, доброго счастия.

Piter.Из Жолквы, в 28 день апреля 1707 году.

P. S. Посадкой [во время посадки] знатный нарвский житель явился в измене, и велено его пытать, а когда достоин будет смерти, не описався, не велите казнить, ибо я сам некоторые слова от него недобрые слышал, в чем его надлежит спросить же.

[1707 г., октября 12]

Указ господину генералу Репнину.

1. Ежели неприятель Вислу не перейдет, то господину генерал-поручику Чамберсу с пехотою зимовать в Вильне и велеть готовиться к зимнему походу.

2. Ташамент [отряд] пехотный, который у Боура под командою, поставить на зимовье в Друэ. И зело в том надлежит осторожным быть, когда Левенгопт тронется за Ригу с войском, чтоб наши его могли упредить во Пскове.

3. Конницу, которая у Боура, поставить на зимовье от Бреславля к Ковне, а наш полк и один из пехотных на подводах поставить в Ковне (и ежели неприятель пойдет всею силою с главным войском, тогда наш полк обращать по письмам господина генерала князя Меншикова) и тянуть линию к Бреславлю или куда удобнее. Также и самому господину генералу быть в Ковне ж и велеть зело готовиться в зимний поход для людей и лошадей; однако ж надлежит сие зело тайно держать.

4. Провиант, который в Себеже, по первому пути велеть вести во Псков.

5. Також надлежит Полоцк и Копось как провиантом, так и фуражом всеми силами умножать и за главные места к защищению своих краев почитать.

6. Надлежит в Полоцк сею осенью транжемент [военное укрепление] (уездными людьми) сделать, дабы в зимнее время пехоте было пристанище, также и коннице для фуража; и сие немедленно надлежит делать.

7. Ежели неприятель ныне Вислу перейдет и станет ближиться [приближаться] к Литве, тогда ташаменту пехотному, которому зимовать в Друэ, идти и стать в Себеже и смотреть на обороты неприятельские, а больше всего, чтоб им за довольное время пред неприятелем ускориться ко Пскову; також и Боуру с конницею туда ж идти и неприятелю разврат [разорение] чинить или с пехотою соединиться у Пскова. Между тем надлежит генерал-поручику Боуру, как ныне, так и впредь, непрестанную корреспонденцию иметь с господином адмиралом Апраксиным и обер-комендантом Нарышкиным[79].

8. Також господину генералу в непрестанной быть готовности к походу, куда случай будет требовать, и к нам непрестанно писать.

9. Чтоб сухарей на всю армию, мяса сухого, масла для больных на месяц всегда на подводах было для походу готово, також и фуража для лошадей.

10. О Быховском деле розыскать накрепко [тщательно].

11. В небытии моем [в мое отсутствие] о всяких делах и ведомостях сноситься с господином генералом князем Меншиковым и к нам писать.

12. В прочем сверх сих указов надлежит, яко доброму генералу, всех добрых случаев не пропускать и по всякой крайней возможности трудиться, дабы отечеству прибыль, а неприятелю убыток, с помощию Божиею, сыскать.

Piter.В Меречех, в 12 д. октября 1707.

Учреждение к бою по настоящему времени рассуждается по сему:

Понеже известно есть, что старых солдат не надлежит уже той экзерциции [воинским упражнениям] больше обучать, которая для рекрут учинена, ибо они тот градус [уровень] уже миновали, но надлежит непрестанно тому обучать, как в бою поступать, то есть справной и неспешной стрельбе, доброму прицеливанию, справным [правильным] швенкелям [поворотам], отступленьям и наступленьям, тянутью [удерживанию] линии, захватыванью у неприятеля флангов, сикундированью [помощи] одни другим и прочим оборотам [приемам] и подвигам воинским, чему всему имать есть бесконфузно, ибо, кто его не блюдет, тот всегда без прекословия [сомнения] потеряет, ибо едино сие войски возвышает и низвергает, и чего всякому офицеру паче живота своего хранить достоин, ибо, ежели он свой живот нерадением дела своего или бегством спасти похочет, то после на бесчестной виселице оный погубит.

И для того надлежит, чтоб каждый капитан и прочие офицеры каждый своею ротою командовали, а не на майора смотрели во всем, а сами ничего не делали, ибо каждому баталионом командующему надлежит перед баталионом быть, пока на место приведет, отколь стрелять, и потом тотчас ехать назад и приказать о первом залпе только; прочею же стрельбу каждый капитан (или командующий ротою) да управляет; командующему же баталионом надлежит подле самой задней шеренги ездить непрестанно от конца до конца своего баталиона и смотреть, дабы все исправно было, и для того удобнее всем штаб-офицерам на лошадях быть.

Какими же манирами [способами, приемами] во время бою стрелять, и то предлагается сие:

Надлежит каждого офицера и унтер-офицера главным генералом в вышеписанных делах искушать [проверять] и на поле оным велеть так делать порознь и потом паки вкупе, яко б к самому делу. И ежели который в том неискусен явится, а нижний лучше учинит, то верхнего сводить на низ, а нижнего на верх, через которую аттестацию у всех охота и страх прирастет. Кто же в том станет манить [потворствовать], и тот во время может своею головою заплатить.

Надлежит двум манирам к стрельбе обучать. Первое, шеренгами по сему: первой шеренге никогда не стрелять без нужды, но, примкнув багинеты[80], ружье держать (також во оной через человека пикинерам быть и оных владению пики обучать); трем же шеренгам, переменяючись, стрелять с плеча (а не с караулу, которое зело конфузит), и того накрепко смотреть офицерам, чтоб третьей шеренги в ту пору приказывать палить, когда уже задняя конечно набита; также и того смотреть, чтоб не спеша набивали, ибо многажды видим, что как ракеты из мушкетов с шипеньем, а не со звуком патроны выстреливаются; а то все чинится от спеху, который весьма в сем деле не потребен, но паче вредителен есть.

Офицерам места свои иметь по сему: капитану средь роты, подпоручику с правой стороны, фендриху [прапорщику] (а буде нет, то сержанту) с левой, по концам роты; всем сим стоять в первой или другой шеренге спереди (а дале назад отнюдь не стоять), дабы удобнее видеть и повелевать; поручику назади смотреть над всею линиею.

Другой манир есть плутонгами [взводами], который лучший и безопаснейший есть от конфузии, и сего маниру больше держаться и людей обучать, неже первому.

В котором поступать по сему: солдатам також надлежит в четыре человека в ряду стоять; капралам в той же шеренге (как и при шеренговой стрельбе выше писано) стоять, точию [только] с левой стороны, а с правой офицерам у каждого плутонга (в той же шеренге), то есть капитан [а когда капитан, ради осмотренья других плутонгов, отойдет, то по приказу его командовать тем плутонгом первому капралу) у первого, подпоручик у другого, фендрих (или сержант, ежели фендриха нет) у третьего, поручик у четвертого, каптинармус и фурир [обозный] назади, и стрелять також только трем шеренгам во всяком плутонге с плеча и не спеша; и в том також зело смотреть, чтоб четвертый плутонг отнюдь прежде не выстрелил, пока первый мушкеты набьет.

Также учить унтер-офицеров, дабы они так же знали командовать, как и обер-офицеры, ибо, когда б случилось обер-офицеру отлучиться, також ранену или убиту быть, тогда безо всякого указу должен унтер-офицер оное место взять и командовать.

Також надлежит генералам правду, суд и порядок накрепко смотреть и отнюдь не откладывать до иного времени (разве ради самой главной нужды) розыску или суда, но тотчас чинить воинский суд и указ; за всякое же без главной нужды медление на день по месяцу жалованья лишения; а ежели кто кого покроет в какой вине или каким образом ни есть виноватого способствовать будет (кроме явного прошения о виноватом), а потом то явится, то без всякого отлагательства тот вышний генерал то ж самое примет, чему тот был достоин. И дабы неведением никто не отговаривался, того для сей указ дается за подписанием нашие руки.

Piter.В Бешенковичах, в 10 д. марта 1708.