Тактика победы Кутузов Михаил

В память сего знаменитого подвига и в знак благодарности Отечества Я возлагаю на Вас портрет Мой.

Пребываю навсегда к Вам доброжелательный

Александр
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о мирных переговорах с великим визирем Ахмед-пашой и турецким уполномоченным Абдул-Хамид-эфенди
22 июля 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Сего месяца 17-го числа приезжал ко мне от верховного визиря чиновник Мустафа-ага с письмом, с коего перевод честь имею при сем к Вашему сиятельству препроводить[62]. В оном визирь, между прочим, уведомляет меня, какими он снабжен от своего государя инструкциями.

Сии, совершенно будучи противны требованиям нашим и не подавая никакой основательной надежды к скорому сближению, должны показывать, как мало Порта расположена уступить нам посредством негоциации завоеванный нами край; а как верховный визирь требовал от меня доверенного признания о силе данных мне от Его Императорского Величества предначертаний, то и воспользовался я сим случаем, дабы повторить и ему самому, что я не в праве принять основанием мирного трактата предлагаемую Портою целость и независимость ее владений и что если не имеет он к предложению мне другого основания, то от него зависит повелеть Х[амид]-эфенди к себе возвратиться, и для скорейшего доставления такового повеления к нему может он переслать оное через Журжу.

С ответом моим[63] посылал я переводчика Антона Фонтона, предписав ему, не вступая ни в какие ни с кем политические объяснения, не устраняться, однако же, принимать все, что ему будет сказано для точного донесения мне. Чиновник сей во всей точности и со свойственною ему осторожностью исполнил приказание мое.

Возвратясь из турецкого лагеря, представил он мне письменное донесение, в подлиннике при сем на усмотрение Вашего сиятельства прилагаемое[64]. Разговор его с визирем, которого он знал лично, находясь с ним долгое время после сдачи Браиловской крепости, заслуживает по содержанию своему особенного внимания.

Я заметил, между прочим, что, говоря о невозможности надеяться скорого мира по совершенной противоположности обоюдных требований, прибавляет он: «Султан не может согласиться на заключение оного, доколе двор ваш настоять будет в сохранении за собою Молдавии и Валахии». Тут должно заметить, что визирь назвал сии две провинции, а не границу Дуная, из чего некоторым образом заключить бы можно было, что если бы мы не требовали именно оба сии княжества, а часть оных, то осталась бы еще надежда вступить по предмету мира в объяснения.

Другая статья рапорта переводчика Фонтона, не менее замечательная, есть рассуждение верховного визиря насчет неблагоприязненных против обеих воюющих держав расположений Франции, в подкрепление коего потребовал он от кегая-бея для показания Фонтону ноту, поданную Латур-Мобургом министерству оттоманскому, в которой старается он склонить Порту не заключать с нами мира. Крайне сожалительно, что кегая-бей по двукратному требованию визиря или не хотел показать той ноты, отговариваясь отсылкою ее в Шумлу к новому реис-эфенди, или что действительно ее с ним не было.

Не менее того я не полагаю, чтобы сие признание визиря было выдуманною уловкою. Впрочем, истина не скроется от проницательного разума Вашего сиятельства, а потому и ограничиваю я себя обратить внимание Ваше на сии две статьи.

Я заметил из донесения Фонтона, что Хамид-эфенди предписано от верховного визиря остаться в Бухаресте еще пять или шесть дней после приезда отправленного к нему курьера для ожидания от нас обещанного отзыва и что по прошествии сего срока имеет он требовать для отъезда своего нужных паспортов; а как курьер сей проехал через Зимницу 19-го числа сего месяца, то и счел я нужным снабдить предварительно г-на тайного советника Италинского для руководства его надлежащим наставлением на случай, если до отъезда турецкого чиновника не получит он от меня другого отношения.

Я просил Андрея Яковлевича, избрав из вещей, в комиссариатском комиссионерстве состоящих, приличные подарки, вручить их надлежащим образом как Хамид-эфенди, так и секретарю и драгоману его, находя сие соответствующим достоинству Его Императорского Величества и нужным для доказательства, что мы не имеем личного на Хамид-эфенди неудовольствия. Также предоставил я г-ну тайному советнику Италинскому вручить ему для доставления присланному ко мне чиновнику подарок, соответственный такому же, сделанному от визиря переводчику Фонтону.

При прощании предоставил я Андрею Яковлевичу, изъявив Хамид-эфенди сожаление свое, что предложенная было негоциация не только не имела желаемого успеха, но и самого почти начала, прибавить как собственное его рассуждение, что мы теперь более нежели когда-нибудь отдалены от благодетельной цели мира; Порта, доказав отдаленность свою от оного, ибо если б Хамид-эфенди сделал какие-нибудь со своей стороны предложения, то бы мы по крайней мере из такого подвига усмотрели желание Порты сблизиться с нами и тогда бы можно было от последствия времени питать себя некоторою по сему предмету надеждою.

Для сопровождения Х[амид]-эфенди до Зимницы или далее, если он на то согласится, назначил я переводчика Деодатия, чиновника усердного и осторожного, коего просил я Андрея Яковлевича снабдить инструкциею, в силе предначертанной Вашим сиятельством в депеше Вашей ко мне от 21-го июня.

Желая во всех отношениях исполнить Высочайшую волю Его Императорского Величества, от Вас, милостивый государь, мне сообщенную, поручил я г-ну тайному советнику Италинскому, взяв наперед все меры, дабы дать совершенную наружность справедливости сообщению его, объявить Хамид-эфенди при самом уже отъезде его, что он в ту же минуту получил от меня курьера с ответом, которого ожидали мы от министерства нашего и который поручено ему передать, т. е. что в сообщениях его двор наш не нашел никаких предложений к миру.

Что провинции, которых требуем мы признания за Россиею, в самом существе состоят уже в ее владении и занимаются российскими войсками, что самые меры, ныне с нашей стороны принятые, дабы вести войну оборонительную, показывают твердое намерение, не озабочивая себя новыми приобретениями, защищать сии провинции как нашу собственность, а что ежели Порта упорствует в том, чтоб возвратить себе оные, то пусть пытается искать того самого силою оружия.

Впрочем, полагаясь совершенно на известное благоразумие и опытность в делах Андрея Яковлевича, я удостоверен, [что] во всех поручениях моих наблюдет он ту меру, какую они требовать будут, сообразуясь с обстоятельствами, кои при ответе Хамида могут представиться и коих теперь предвидеть невозможно.

Я не могу кончить настоящего моего отношения, не отдав полную справедливость как благоразумному поведению переводчика Фонтона в посылке его в турецкий лагерь, так и усердию к службе и особенным качествам, во всех случаях мною в нем замеченным, и кои налагают на меня приятную обязанность, представя их на начальничье уважение Вашего сиятельства, возобновить Вам, милостивый государь, просьбу мою об исходатайствовании для ревностного чиновника сего награждения, коего имел я честь для него испрашивать.

Письмо М. И. Кутузова великому визирю о невозможности вести мирные переговоры на условиях, предложенных турецким правительством
18 июля 1811 г. Блистательный и благороднейший друг!

Я получил дружеское послание, которое Ваше высокопревосходительство только что направили мне, и спешу ответить на него с искренностью солдата и с доверием, которое вызывает Ваша откровенность. Продолжительность пребывания высокочтимого Хамид-эфенди в Бухаресте ни в коем случае не вызывается стремлением выиграть время, а должна служить для Вашего высокопревосходительства новым доказательством моего постоянного желания видеть восстановление дружбы и доброго согласия между обеими империями.

Хотя я твердо убежден, что основа для переговоров, предложенная Хамид-эфенди, никогда не будет принята российским двором, однако, чтобы ни в чем не упрекнуть себя, я счел себя обязанным отдать ему [двору] отчет о первых конференциях, которые имели место между Хамид-эфенди и тайным советником Италинским.

Я не получил еще никакого ответа. Я ожидаю его каждый день, чтобы сообщить его Хамид-эфенди. Но если Ваше высокопревосходительство не может предложить мне никакой другой базы, кроме целостности Оттоманской Порты, то только от Вашего высокопревосходительства зависит отправка Хамид-эфенди приказа об его отъезде, направив его через Журжу, чтобы Хамид-эфенди мог возможно быстрее получить его.

Я проявил бы себя неоткровенным, если бы не заявил Вам, что имеющиеся у меня инструкции не дают мне права принять предлагаемую Вами основу, – то есть целостность Оттоманской империи.

Прошу Ваше высокопревосходительство еще раз принять заверение в моем высоком уважении, которое я испытываю к Вашей особе.

[Перевод с французского]
Из журнала военных действий Молдавской армии о бое у Видина 3 августа 1811 г.
13 августа 1811 г.

Для прикрытия позиции корпуса генерал-лейтенанта Засса и удержания неприятеля в укреплениях, устроенных им на нижнем острову и на левом берегу Дуная против Видина, заложен был, сверх двух оконченных редутов в центре и на левом фланге, еще один на правом фланге сего отряда.

Неприятель, приметив сие, усиливал войска свои на левом берегу на полуострове, имеющие лагерь правого берега в свое подкрепление, и 3-го числа августа в 3 часа пополудни, собравшись в нескольких тысячах, стремительно бросился на прикрытие, защищавшее начатый редут.

Прикрытие было усилено, а по мере того и атака неприятельская с новою силою возобновлялась, но твердостью и мужеством наших стрелков и действием орудий с центрального редута два раза были турки прогнаны почти до самых их укреплений.

Раздраженный неприятель возобновил третью атаку сильнее прежних, но стрелки и кавалерия наша, будучи подкреплены от 43-го егерского полка и от казаков Мелентьева, остановили нападение его с непоколебимою твердостью и не уступили ни шагу, нанося ему всюду поражения сильными ружейными и пушечными выстрелами.

В то же самое время 13-го егерского полка майор Красовский со ста человеками храбрых Мингрельских охотников, пройдя самым скрытным и тихим образом через камыши и болота немного выше центрального нашего редута в таком месте, которое почиталось вовсе непроходимым, и остановись в оных, рассыпал стрелков фрунтом против тыла сделавших последнюю атаку турок и с криком «ура», барабанным боем, произведя ружейной огонь, бросился в штыки на неприятеля. Изумленный неприятель сею неожидаемою с тыла своего атакою с замешательством обратился в бегство и, преследуем будучи нашими стрелками, оставил в камышах множество своих мертвых трупов.

Сим окончилось кровопролитное сражение, продолжавшееся до самой ночи, в котором неприятель потерял более 1000 человек убитыми и ранеными. С нашей стороны потеря состоит в 19-ти убитых, в том числе 43-го егерского полка поручик Прожек, да ранено обер-офицеров 4 и нижних чинов 122.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов
Журнал военных действий Молдавской армии с 26 августа по 3 сентября 1811 г. с описанием захвата острова на Дунае против Лом-Паланки
[Сентябрь 1811 г.]

Неприятель, заняв своими войсками остров, стоящий на Дунае ниже Видина против Лом-Паланки – города, лежащего на правом берегу сей реки, и имея на оном в середине сильный тет-де-пон, а на верхней и нижней его части редуты, старался, сверх того, усилить в Лом-Паланке гарнизон, который простирался уже до 2-х тысяч человек, а судя по заготовленным магазейнам по дороге к сему городу от Плевны, ожидать надлежало прибытия туда и целого корпуса войск.

Намерение неприятеля было овладеть левым нашим берегом против Лом-Паланки, дабы тем разделить силы правого моего фланга и сим самым затруднить плавание по Дунаю нашей флотилии и прервать ей коммуникацию. Все внимание наше было, воспрепятствовав сим неприятельским покушениям, занять нашими войсками упомянутый остров и истребить находившуюся у Лом-Паланки турецкую флотилию, усиливавшуюся прорваться вниз по Дунаю к Рущуку.

Исполнение сего поручено было состоящему по армии подполковнику Энгельгардту, коему для того подчинены были как флотилия наша, находившаяся у сего места, так и 4 батальона пехоты, в коих во всех было под ружьем не более 800 человек.

26 августа к вечеру подполковник Энгельгардт приказал флотилии подняться на бичевой вверх с транспортными судами, дабы сделать десант на верхнюю часть острова, как место для сего удобнейшее. Неприятель открыл из нижнего редута сильный ружейный, а из двух орудий картечный огонь; но, несмотря на то, суда наши тянулись в ордер-де-баталь под прикрытием батарей наших, устроенных на левом берегу.

В полночь все баркасы и перевозные суда были на своих местах, из коих один потянулся вверх, чтобы обойти верхний мыс для действия по неприятельским судам, ежели бы они стали перевозить войска из города на остров.

В 3 часа пополуночи Мингрельского полка батальон, переправясь на верхнюю часть острова, занял позицию колонною перед редутом неприятельским, имея впереди стрелков; движение сие, произведенное в тишине и порядке, не было примечено неприятелем.

Вслед за сим переправился на тех же судах батальон 27-го егерского полка, который пошел по правому берегу острова и стал в одной линии с колонною Мингрельского батальона.

На рассвете первая колонна, разделясь на три части, с резервом, бросилась штурмовать оный редут. Неприятель, услышав приближение наше, открыл сильный ружейный огонь. Наши войска, несмотря на то, бросились с холодным ружьем на редут, устроенный на высоком кургане, в одно мгновение перешли ров, окружили редут со всех сторон и, невзирая на отчаянное сопротивление турок, бросились в оный с такой решительностью, что менее нежели в 10 минут весь гарнизон его был истреблен.

Между тем до 15-ти лодок, наполненных людьми из Лому, пристали к острову немного ниже сего редута и заняли берег, а из тет-де-пона около 700 человек стремительно бросились подать помощь оному. Но прибывшим сикурсом обще с штурмующими войсками решительно быстрою атакою неприятель обращен в бегство таким образом, что десантные его войска, искав спасения на лодках, большею частью потоплены и вместе с семью из оных, а остальные переколоты так, что весь берег остался покрытым неприятельскими трупами.

Сие происходило под командою майора 13-го егерского полка Красовского, который, оставя весь тот отряд в боевом порядке перед тет-де-поном, с прежде бывшим батальоном 43-го егерского полка пошел к редуту, устроенному на нижнем мысу острова. Не доходя до оного за полверсту, приблизился по тропинке к правому берегу острова, где нашел четыре лодки, наполненные турками, отваливавшими уже от берега, произвел по ним из всего батальона сильный ружейный огонь и тем разбил их так, что едва и четвертая часть могла спастись.

Следуя же потом оттуда к нижнему редуту, приметил в другом месте турков, садившихся на семь лодок, которых атаковал стремительно штыками, привел в такое замешательство и ужас, что они бросились в воду, топили один другого и опрокидывали лодки, коих из семи едва успели спастись только две; прочие же с большею частью людей от собственного своего беспорядка и от сильного ружейного огня, открытого батальоном с берега, пошли на дно, остальные же затем турки, более ста человек, скрывшись в редуте, защищались ружейным и из орудия картечным огнем.

Между сим турки, находившиеся как в сем нижнем редуте, так и в тет-де-поне, который окружал майор Иович с батальонами Мингрельским, 27-м егерским и 3-мя ротами Олонецкими, вступили с нами в переговоры.

И как они не соглашались сдаться военнопленными, решаясь лучше умереть, то подполковник Энгельгардт, видя силы их еще достаточными к продолжительному защищению в укреплениях и не желая жертвовать напрасною потерею людей, выпустил из нижнего редута и тет-де-пона более 400 человек на капитуляцию, взяв при сем в нижнем редуте одну пушку, другая же, по показанию турок, утонула вместе с людьми, бывшими на тех лодках, которые намерены были уйти в Лом.

Таким образом, сражение кончилось. И остров сей, столь для нас значительный, остался в руках победителей. По самовернейшему замечанию и по собственному показанию турок, силы их на сем острову с прибывшими из Лому подкреплениями простирались до 1500 человек, из коих большая часть убиты и потоплены; сверх того неприятель потерял 12 больших лодок, потопленных вместе с людьми.

С нашей стороны убиты: адъютант мой кавалергардского полка корнет Обресков и 27-го егерского полка подпоручик Гренгаммер да нижних чинов 17; ранены: 1 штаб-, 5 обер-офицеров и 77 нижних чинов.

Храбрые наши солдаты имели в сем деле значительную добычу в деньгах и оружии.

Между тем для большего повреждения неприятельской флотилии, у Лому находящейся, подполковник Энгельгардт устроил на правом берегу острова против неприятельской флотилии батарею о 10-ти орудиях.

29 августа с обеих сторон острова флотилия наша подошла к неприятельским судам на картечный выстрел и вместе с батареею производили ужасный вред оной, разбив до 30 судов, из коих многие потопли. 31 августа, 1 и 3 сентября таковым же бомбардированием истреблено много неприятельской флотилии, из коей самую малую часть принужден он был оттаскивать в город, дабы скрыть от поражения наших выстрелов. Сверх того сам город и жители претерпели сильной вред от сего действия артиллерии и флотилии нашей. С нашей стороны ранены унтер-офицер 1 и 2 рядовых.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о прибытии в русский лагерь представителя великого визиря с предложением возобновить мирные переговоры
20 сентября 1811 г. На бивуаках при деревне Слободзее

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Вчерашнего числа в восемь часов вечера получил я от генерала от инфантерии графа Ланжерона, командующего корпусом войск, ближайше к неприятелю расположенным, неожиданное известие, что к передовым постам нашим прибыл Мустафа-ага, чиновник, пользующийся доверенностью верховного визиря и тот самый, который неоднократно был от него ко мне с поручениями присылаем.

Он объявил, что имеет ко мне письмо. Когда же ему по повелению графа Ланжерона ответствовано было, что по причине пробития зори не может уже он быть пропущен, то Мустафа-ага объяснил, что сверх письма сего имеет он ко мне словесное от визиря поручение, по коему должен непременно меня в ту же ночь видеть.

Получа сие уведомление, приказал я допустить его ко мне и принял его в присутствии одного только переводчика Фонтона. Он вручил мне письмо от верховного визиря, заключавшее в себе просьбу переслать два других письма и деньги к находящемуся у нас в плену Ахмед-паше, потом объявил, что сие поручение, ему от визиря данное, было только наружным предлогом, но что главная цель его присылки ко мне состоит в словесном и доверенном объяснении относительно до мира.

Из прилагаемого при сем протокола сего свидания моего с турецким чиновником[65] изволите вы, милостивый государь, усмотреть во всей подробности предмет присылки его ко мне, доверенное объяснение, мне от него учиненное, и отзыв, какой почел я приличным ему сделать. Ваше сиятельство, может быть, найти изволите, что в ответе моем я более показал откровенности Мустафе-аге, нежели бы надлежало, но сие почел я нужным, дабы тем более побудить визиря к большей доверенности и к открытию формальных предложений.

Впрочем, разговор мой с турецким чиновником был не официальный, а доверенный, и отзыв словесный, причем я также взял предосторожность заметить ему, что все сказанное ему от меня относительно до некоторой отмены в первоначальных требованиях наших есть собственное мое мнение и последствием желания моего видеть конец войны и что мнение сие сообщаю я ему не официально, а только побужден будучи к откровенности доверенным подвигом самого визиря.

Прося Вас, милостивый государь, повергнуть к стопам Всеавгустейшего монарха нашего как настоящее мое отношение, так и прилагаемый у сего протокол, предоставляю себе, коль скоро визирь дает сему первому шагу, от него учиненному, какое-нибудь последствие, довести оное немедленно до сведения Вашего сиятельства.

С отличнейшим высокопочитанием и такою же преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов
Протокол переговоров, происходивших вечером 19 сентября между Его высокопревосходительством главнокомандующим и Мустафой-агой, офицером великого визиря
19 сентября 1811 г.

После обмена обычными приветствиями Мустафа-ага передал Его высокопревосходительству главнокомандующему письмо от великого визиря, являющееся сопроводительным к двум другим, адресованным Ахмед-паше, находящемуся в плену в России. К письму были приложены 5000 пиастров, посылаемых паше на его расходы.

Мустафа-ага заявил затем, что это являлось лишь видимым предлогом его миссии, придуманным для того, чтобы служить покровом для словесного поручения, сделанного ему великим визирем.

Он употребил следующие выражения:

Переговоры, происходившие в Бухаресте, не привели ни к каким удовлетворительным результатам, было невозможно достигнуть договоренности. Будет ли какой-нибудь предел пролитию крови? Великий визирь, воодушевленный искренним желанием положить конец несчастьям, которые причиняет народам война, предлагает Его высокопревосходительству главнокомандующему объясниться с полной откровенностью и договориться с ним относительно проведения спасительного дела.

Вследствие трудностей, возникших во время переговоров в Бухаресте, главнокомандующий, без сомнения, писал своему двору, чтобы поставить его в известность о положении дел, и он должен поэтому знать о намерениях своего государя.

Великий визирь, рассчитывая на присущие ему [Кутузову] чувства откровенности и лояльности, просит поставить его в известность, искренне ли желают мира. Великий визирь отмечает, что при данных обстоятельствах продолжение войны между Россией и Портой доставляет удовлетворение другим державам, с радостью наблюдающим, как уничтожают друг друга два народа, общие интересы которых должны бы быть едиными.

Великий визирь считает, что было бы весьма почетным как для него самого, так и для главнокомандующего, обмануть ожидания недоброжелательных держав, объединив свои усилия для приведения обоих империй к примирению.

Его высокопревосходительство главнокомандующий ответил Мустафе-аге, что он полностью отдает должное благородству чувств великого визиря и его лояльности; он не может не высказать все, что лежит у него на сердце, и будет говорить с ним без обиняков. Поэтому он уполномочивает Мустафа-агу от его, Кутузова, имени конфиденциально сообщить великому визирю, что он полностью разделяет его мнение о настоящей войне и испытывает то же мучительное чувство, видя, что она продолжается, но что никогда не будет найдено средство для договоренности об ее прекращении до тех пор, пока Порта будет настаивать на своих контрпредложениях, сделанных Хамид-эфенди, то есть status quo ante bellum[66]; что эта база абсолютно не приемлема, она исключает любые примирительные мероприятия.

И потому, что Его Императорское Величество считает эту базу именно таковой, Государь не почел возможным дать ему, Кутузову, окончательные инструкции, необходимые для достижения желательной цели, и что поэтому великий визирь должен предложить своему султану сделать предложения, которые, по меньшей мере, могли быть приемлемыми для обсуждения. Благодаря им возможно будет начать переговоры, которые смогут привести к какому-нибудь результату. Посему вполне очевидно, что эта инициатива полностью зависит от великого визиря.

Главнокомандующий добавил, что, поскольку имеются другие державы, интересы которых состоят в подстрекательстве к продолжению этой войны, не следует прислушиваться к их инсинуациям. В то время как некоторые державы стремятся внушить Порте, что она получит большие выгоды от продолжения войны, те же самые державы, возможно, трудятся над тем, чтобы взлелеять в России надежду на крупное территориальное прибавление также благодаря продолжению войны. Непрестанные поездки курьеров в обоих направлениях не имеют никакой иной цели.

Если Порта добивается от главнокомандующего согласия на продолжение переговоров, оставляя совершенно в стороне пункт о целостности своего государства или status quo ante – пункт совершенно неприемлемый и годный лишь для того, чтобы закрыть двери для всяких переговоров, он, главнокомандующий, возьмет на себя смелость испросить у своего Государя согласие на те изменения, которые соответствовали бы справедливости российского императора, доброе сердце которого помышляет лишь о благе человечества. Эти изменения, возможно, соответствуют и разумным пожеланиям Порты.

Не следует забывать, – добавил главнокомандующий, – что всегда государства, ведущие войну и преуспевающие в завоеваниях, любят сохранить их у себя и что возвращение некоторой части завоеванной у Порты территории возможно лишь как следствие гуманности и величия души императора Александра и его образа мысли о нации, которую настоящие обстоятельства должны бы сделать нашим другом.

Главнокомандующий заявил, что, по его мнению, Российская империя, поступившись, до известной степени, сделанными ею завоеваниями, может заключить мир, соответствующий ее чести и достоинству, и получить возмещение за понесенные ею жертвы людьми и средствами, которые стоили ей оба княжества. Этот мир будет, возможно, столь же хорош, как если бы границей станет Дунай.

Он заявил далее, что таково его личное мнение и что он хотел бы, чтобы оно нашло отклик у Государя.

Но, – повторил он, – вопрос о целостности прежних границ, вопрос о status quo ante bellum, есть настоящий камень преткновения, препятствующий открытию каких бы то ни было переговоров.

Записано переводчиком Антоном Фонтоном [Перевод с французского]
Письмо М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о переговорах с Мустафой-агой
20 сентября 1811 г.

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Я посылаю через канцлера донесение о бывшем в прошедшую ночь разговоре с доверенною особою, от визиря ко мне присланною. Человек сей много раз ко мне бывал присылан, а потому и сделал некоторое со мной знакомство. По отношению Вашего высокопревосходительства сентября 4-го № 360 мыслил я, что должно отнюдь не отвратить визиря от продолжения пересылок со мною, а потому показать много откровенности, но говорить только мое собственное мнение и показывать мое собственное желание, и отнюдь не так, как бы я был ауторизирован от двора. Те, которые не ведают о письме Вашем, будут, конечно, меня осуждать.

Остаюсь с совершенным почтением и преданностью Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

P. [S.] Без сомнения, визирь не остановится при сей первой присылке, и ежели не получу скоро дальнейших наставлении, то буду в затруднении.

Из письма Н. П. Румянцева М. И. Кутузову с инструкцией об основных условиях мирного договора с Турцией
30 сентября 1811 г. С.-Петербург

Из последних донесений Вашего [высокопревосходительства] Государь император изволил усмотреть, что по распоряжениям, Вами учиненным, надеетесь Вы принудить визиря оставить свои укрепления и дать вам сражение. […] В таком предположении обстоятельств Государь император указал мне сообщить вам Его волю, что, ежели бы после одержанного нами успеха над турками учинили они шаг к сближению, то, не отвергая оного, немедленно войти в переговоры на следующем основании.

1-е. Приобретения наши ограничить одною Молдавиею и Бессарабиею. Ежели турецкие министры будут крайне затрудняться уступкою всего княжества, то довольствоваться определением границы по реке Серету, продолжив оную по Дунаю до впадения его в Черное море.

2-е. За уступку нами Валахии назначить денежную от Порты сумму; политическое же существование сего княжества определить в какой-либо новой форме управления, как-то: учреждением там внутреннего независимого правительства или восстановлением господаря с некоторыми против прежнего отменами в пользу княжества и такое постановление обеспечить взаимною гарантиею России и Порты.

3-е. Обеспечить жребий Сербии, сколь можно согласно с желанием сербской нации.

4-е. Относительно Грузии утвердить за каждою стороною как на суше, так и по берегам Черного моря то, что при подписании мирного трактата будет ими заниматься.

Когда турецкие министры согласятся на сии четыре главные статьи, то все прочие пункты мирного трактата Его Величество предоставляет Вам постановить по Вашему усмотрению и немедленно подписать окончательный мир, лишь бы все то было непосредственным последствием вновь одержанных успехов.

Без оных такое смягчение требований наших имело бы вид слабости и опровергло бы твердость политической нашей системы; но умеренные требования после одержанной победы в глазах самого неприятеля представятся великодушием и в то ж самое время опровергнут во мнении его все неприязненные внушения, какие о наших замыслах до него доходили […]

Письмо М. И. Кутузова П. И. Багратиону о переправе отряда Е. И. Маркова на правый берег Дуная и взятии визирского лагеря
2 октября 1811 г. На бивуаках при деревне Слободзее

Милостивый государь мой князь Петр Иванович!

Сего числа в ночи, в 15-ти верстах от моего лагеря, переправил я отряд войск под командою генерал-лейтенанта Маркова на правый берег Дуная, в предположении не только разбить неприятеля, на той стороне находящегося, но действием сим нанести удар и главным силам его на левом берегу.

Переправа сделана благополучно; неприятель с приближением войск наших выслал большие толпы кавалерии, на которые храбрые казаки, ударив с необыкновенною быстротою и мужеством, въехали в турецкой лагерь, поражали все то, что там ни находилось; кареи последовали за ними, и сражение в лагерях сделалось общим.

Наконец неприятель, пораженный во всех пунктах, оставя на месте до 3500 человек убитыми, обратился в бегство большею частью по Тырновской дороге. Весь его лагерь, орудия, на берегу находившиеся, множество пленных, знамен и богатая добыча служит памятником отличной храбрости наших войск, в сей день оказанной.

Генерал-лейтенант Марков занял своими войсками берег неприятельский и, овладев большею частью перевозных его судов, прервал тем почти совершенно с Рущуком коммуникацию туркам, находящимся в большом лагере на сей стороне, между тем как войска Главного корпуса сернировали их в известной Вашему сиятельству моей позиции.

По сему блистательному успеху, дарованному оружию нашему с Божьей помощью, полагаясь на оную же, можете надеяться, Ваше сиятельство, получить от меня радостнейшие известии.

Поставляя приятнейшим долгом уведомить о том Вас, милостивый государь мой, имею честь пребыть с отличным почтением и совершенною преданностью Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова Ахмед-паше о необходимости установить условия будущего мира
3 октября 1811 г. На бивуаке перед Слободзеей

Прославленный и благороднейший друг!

Я получил то дружественное письмо, которое Ваша светлость соблаговолили мне вчера написать. Мне чрезвычайно досадно, что я не в состоянии согласиться на предложенное Вами перемирие. Указания, данные по этому вопросу моему предшественнику Его Императорским Величеством, моим августейшим повелителем, настолько определенны, что я сам не могу от них отступить.

Кроме того, как я могу начать переговоры о приостановке военных действий, когда я положительно не знаю, на каких условиях Оттоманская Порта предлагает мир. Следовательно, крайне необходимо, чтобы Ваша светлость предварительно откровенно высказались по этому вопросу. Это единственный способ для благоприятного исхода благотворной работы по заключению мира, который является постоянным предметом искренних желаний моего Всемилостивейшего Государя и моих в частности.

[Перевод с французского]
Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о взятии визирского лагеря
3 октября [1811 г.] Близ Журжи

Я, слава Богу, здоров, мой друг. Визирь больше нежели когда-нибудь раскаивается, что перешел Дунай. Вчера было происшествие, которое не часто бывает: от меня корпус на той стороне Дуная атаковал визирской лагерь, который со всем богатством взят. Визирь убежал своей персоной по эту сторону к своему главному корпусу и окружен отовсюду. Дай Бог, добрый конец всему. Люди наши свежи и храбры. Теперь надобно только Богу молиться.

Детей всех целую. Боже их благослови.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о настойчивом желании Ахмед-паши заключить перемирие до подписания условий мирного договора
10 октября 1811 г. Лагерь при Слободзее

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Чрез несколько дней продолжаются настоятельные от визиря требования о мире, все однако же с таким предложением сопровождаемые, чтобы при открытии трактования заключить перемирие и сие, очевидно, для того, чтобы освободить войска, на левом берегу мною запертые.

Восемь дней уже войска сии едят лошадей, не имея хлеба, но не решатся еще отдаться военнопленными, удерживаемые обнадеживаниями визиря – то перемирием, то обещанием, что прибудет скоро сикурс, которым он их освободит. Несколько раз в темную ночь прокрадывались маленькие лодки, несмотря на всю бдительность нашей флотилии.

Вчера предлагали мне турецкие чиновники уже по Прут. Сия граница кажется и хороша, но я на сие не разрешен, а может быть уступка Молдавии, или по Серет и прервет вовсе негоциации. Предмет сей зависит от большей или меньшей надобности в скором мире. При требовании нами Ясс восстали все греки, при визире находящиеся.

Затруднение зависит в том, что не соглашается визирь трактовать формально без перемирия, а по заключении его не так будет уже нужда им спешить с миром. Остаюсь с совершенным почтением и преданностью Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о начале предварительных переговоров
16 октября 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

В пополнение депеши моей от вчерашнего числа под № 89-м честь имею препроводить при сем к Вашему сиятельству копию с письма моего к верховному визирю относительно до приступления к предварительным переговорам, не открывая еще конгресса, до получения им султанской полной мочи, в коем также объясняю я ему, на каком основании между тем будет продолжаться настоящее приостановление военных действий.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о взятии Туртукая и Силистрии
16 октября [1811 г.] Журжа

У меня все идет хорошо, слава Господу! Армия турецкая заперта. Силистрия и Туртукай взяты. У Видина Засс прогнал турков за Дунай и сам переходит. Об мире говорим. Только хлопот много и заботы. Детям благословение. Вперед буду писать к ним много.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]
Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о необходимости приостановления военных действий
18 октября 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Сколь ни велико я имел отвращение к приостановлению военных действий, но наконец должен был к сему приступить, увидя, что без того визирь не приступит не только к уступкам, но и к трактованию, ибо вся его цель спасти через скорый мир войска, на сей стороне находящиеся, в том числе и корпус янычарской. И так если б я не согласился на приостановление действий, тогда бы могла быть взята и в плен, может быть, вся армия, но визирь уже не имел бы причины спешить так миром. И какое султану осталось бы побуждение к скорой ратификации?

С совершенным почтением и истинною преданностью имею честь пребыть Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Предписание М. И. Кутузова А. Ф. Ланжерону о продаже мяса окруженным турецким войскам
19 октября 1811 г.

На рапорт Вашего сиятельства за № 637 благоволите приказать ежедневно, впредь до повеления, по установленной цене мясо продавать туркам по 1000 ок. в день, но не иначе, как через российских маркитантеров так, чтобы ни один валах или грек при сей продаже не находился.

Доходят до меня слухи, что казаки, на аванпостах находящиеся, будто бы продают туркам хлеб; ежели это в малом количестве и не часто, то оно бы и ничего не значило, в большом же количестве послужит туркам в запас. За сим смотреть строго и пристально.

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о необходимости прислать новые подарки для турецких уполномоченных
22 октября 1811 г. Крепость Журжа

Милостивый государь граф Николай Петрович!

При сем имею честь препроводить список остальных подарочных вещей, по сие число в наличности состоящих. Из оного Ваше сиятельство усмотреть изволите, что многие из сих вещей суть или невысоких цен, или вовсе неугодны для обращения в подарки турецким чиновникам[67].

И как ныне продолжаются мирные переговоры и, может быть, благословением Божьим последует и мир, при совершении которого обыкновенно случаются взаимные подарки, в таком случае прошу Вас, милостивый государь, покорнейше поспешить присылкою ко мне богатейших подарочных вещей, приличных званию и достоинству турецких чиновников, означенных в особом списке, препровожденном при другом моем к Вашему сиятельству отношении от 15 сего октября под № 89-м.

В ожидании по сему благосклонного отзыва Вашего, с отличным высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов
Указ Александра I Правительствующему Сенату о возведении М. И. Кутузова в графское достоинство
29 октября 1811 г. С.-Петербург

В ознаменование благоволения Нашего к знаменитым заслугам и в особенности к отличным подвигам и благоразумным воинским усмотрениям, оказанным в течение настоящей против турок кампании главнокомандующим Молдавскою армиею генералом от инфантерии Голенищевым-Кутузовым, признали Мы справедливым пожаловать Ему и потомству Его графское Российской империи достоинство.

Правительствующий Сенат не оставит, изготовив установленным порядком грамоту, поднести оную к Нашему утверждению.

Александр
Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой
29 октября [1811 г.] Журжа

[…] Знаю по твоему письму, что получили известие от меня об сражении 2 октября, но от двора еще ни строчки не имею. Не знаю, писал ли я тебе, что я Бибикова отпустил для излечения раны домой. Впрочем, я забочусь очень о мире, и визирю, кажется, очень хочется. Видно, он удержался на месте, чему я, признаюсь, рад, он из турков редкий. Он мог лишиться и головы, и это бы меня очень опечалило. […]

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]
Рапорт М. И. Кутузова Александру I о сдаче турецкой армии
26 ноября 1811 г. На бивуаках при Малой Слободзее

Пред сим за несколько дней требовал я от визиря, чтобы армия, на сей стороне находящаяся, была до совершения мира отдана нам в сохранение[68], сегодня уже большею частью разные корпуса вышли в деревню Малку, расстоянием от моего лагеря в пяти верстах, а от ретраншамента турецкого в десяти. Пушки, которых числом 56, должны быть сохраняемы в Журжинской крепости. Сии войска состояли под командою сераскира трехбунчужного паши Чапан-оглу, имеющего титло визиря, и многих других пашей.

Корпусы генерал-лейтенантов Маркова и Засса переходят на левую сторону Дуная.

Тяжелобольных, оставшихся в турецком лагере, по просьбе визиря, прикажу я перевесть в Рущук, их более 2000; тем более я на сие согласился, что такое множество больных, одержимых гнилыми горячками, могло бы произвесть и заразу.

Турки расположены будут верстах в 50-ти от Дуная, и поблизости их войска наши так, чтобы от них беспокойства никакого не было.

Янычарской корпус, сколько его из Константинополя отправлено было, за исключением важной потери, им сделанной в сей армии, под командою агалар-агасси находится на сей стороне.

Сия армия при переходе с правого на левой берег Дуная была в 35-ти тысячах. Более 2000 бежало в разные времена к нам; в разных сражениях от 28 августа до 13 октября, когда остановлены военные действия, потеряли они, конечно, до 10 т[ысяч]; потом от бедственного состояния их, недостатка продовольствия, одежды померло их невероятно много, так что их осталось, кажется, тысяч до двенадцати.

Поспешая о сем всеподданнейше изложить к стопам Вашего Императорского Величества, предоставляю себе вслед за сим донести о всех подробностях.

Генерал от инфантерии гр[аф] Голенищев-Кутузов
Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о разрыве перемирия с Турцией в случае отказа визиря принять требования русского правительства
12 декабря 1811 г. С.-Петербург

Граф Михаил Ларионович!

Не могу я скрыть от Вас неприятное впечатление, которое произвели на меня последние депеши Ваши. Мирная негоциация не вперед подвигается, но назад. Вам следовало при столь явном нарушении доброй веры со стороны турецких чиновников решительно им объявить, что прекращение военных действий последовало единственно по соглашению визиря на известные кондиции, но что, если оные отвергаются, то Вы немедленно разорвете перемирие и начнете тем, чтобы принудить к сдаче корпус, окруженный на левой стороне Дуная. Твердые сии изъяснения имели бы несомнительно полной успех.

Впрочем, если бы и разрыв последовал, я оный предпочитаю миру на иных условиях, как те, кои мною Вам были назначены. Все опасении, Вам вселяемые, насчет содействия Пруссии и Швеции с Франциею, суть совершенно пустые и явные действия французской миссии в Константинополе. Извещения же, полученные Вами от гр[афа] Штакельберга, заслуживают не большого уважения. Сему последнему и не следовало совсем Вам давать свои наставления, о чем я ему и заметил.

Сами Вы в своем письме к военному министру уведомляете о собственном Вашем примечании, что султан стал податливее. Прибавя твердости с нашей стороны, сия податливость должна еще увеличиться. Но сей твердости никак я не нахожу в ответах наших полномочных.

Вместо того, чтобы распространяться насчет моего великодушия, когда турецкие чиновники помянули, что султан ожидает снисхождения с моей стороны, приличнее бы было им заметить, что со всем желанием моим сделать приятное султану, достоинство России после сделанных армиею нашею завоеваний сего мне не дозволит. Сей ответ отклонил бы дальнейшие домогательства турецких полномочных.

Не могу также не заметить Вам, что после столь большой перемены в расположениях к миру с турецкой стороны следовало и Вам тот же час убавить податливости, во-первых, не соглашаясь иначе, как на сдачу военнопленными запертого корпуса турецкого и, во-вторых, отказав в переезде конгресса в Бухарест, где отверзается лишь пространное поле всем интригам иностранных дворов посредством их агентов, там находящихся.

Сообразив внимательно все произошедшее и взвесив обстоятельства, относящиеся к политическому положению Европы, нахожу я:

1) что мир, неприличный достоинству России, будет для нее более вреден, нежели полезен;

2) умалив оным уважение к могуществу России, докажет явный недостаток твердости кабинета нашего и

3) навлечет печальное понятие о наших уполномоченных и о побуждениях, коими они действовали.

Вследствие сих причин нахожу нужным Вам предписать следующее:

1) Если до получения сего повеления Вы не предуспели склонить турецких полномочных к принятию предлагаемых нами кондиций, то объявите им, что султан, не одобрив предварительные условия, на которые визирь согласился, я имею равное право не одобрить капитуляцию, сделанную Вами о принятии турецкого войска в Ваш присмотр, и повелел Вам, если турецкие полномочные не примут после сего извещения предлагаемые нами кондиции, считать сей корпус совершенно военнопленными, сменя турецкой караул, находящийся при их оружии, отрядить достаточное число нашего войска для препровождения как пашей, так и всего прочего войска, без изъятия, военнопленными во внутрь России.

2) Не приступать к подписке мира иначе, как на тех условиях, кои мною вам были предписаны.

3) В противном случае объявить турецким полномочным, что военные действия тот же час начнутся, к чему и приготовить все нужное во вверенной Вам армии, усиленной обученными рекрутами, в оную поступившими.

Уповая твердо на помощь Всевышнего, надеюсь равномерно на Ваше искусство, коему вверяю славу российского оружия. Пребываю в прочем навсегда Вам благосклонный

Александр
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о нежелательности разрыва перемирия
13 декабря 1811 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

По прибытии моем в Бухарест имел я честь получить почтеннейшее секретное отношение Вашего сиятельства от 21 ноября[69].

Поставляя первейшею для себя обязанностью исполнять свято все Высочайшие Его Императорского Величества предписания, я бы не замедлил объявить турецким полномочным Высокомонаршее решение, на которое Государь император вынужден был неожиданным поступком султана, предполагающего сменить постановленные уже статьи мирного трактата, если бы нижеследующее уважение не принудило меня воздержаться на несколько еще дней от такого подвига.

Депешею моею 10 ноября под № 99 известил я Вас, милостивый государь, о доверенном сообщении, сделанном по сему предмету надворному советнику Фонтону от известной Вашему сиятельству особы мимо полномочных и даже мимо самого визиря. Вы изволите заметить, что в то время не имели мы еще официального от Галиб-эфенди уведомления о новых предложениях султана, о коих положительно довел я до сведения Вашего сиятельства только 28 ноября.

Сие последнее обстоятельство известно также и турецким полномочным, ибо я им неоднократно давал чувствовать, что я не прежде решусь представить Высочайшему двору предложения их, как когда войска турецкие, находящиеся на сем берегу Дуная, совершенно будут обезоружены и расположены в деревнях, от меня для них назначенных.

Следовательно, объявя теперь Галиб-эфенди о полученном мною от Государя императора Высочайшем повелении, не только навлекли бы мы подозрение на известную Вашему сиятельству особу, но, может быть, подвергнул бы и саму жизнь его опасности, потому что, без всякого сомнения, визирь и кегайя-беи разочтут, что я не мог еще иметь ответа на депеши мои, с последним курьером к Вам, милостивый государь, отправленные, догадаются, что я с конференции 17-го числа получил уже таковое сведение от помянутой особы.

Турецкие полномочные равномерно могут подумать, что я, делая им подобное объявление, действовал по собственному моему побуждению, не дождавшись отзывов Вашего сиятельства.

Сии уважении понудили меня воздержаться на несколько еще дней от официального с Галиб-эфенди объяснения, но, между тем, поручал я Петру Фонтону сообщить сию только статью из депеши Вашей известной особе. Из рапорта Фонтона при сем к вам, милостивый государь, препровождаемого, изволите усмотреть, сколь непременно для безопасности помянутой особы нужно было, чтобы я взял предосторожность, переждал еще некоторое время, а потому и льщу себя надеждою, что поступок мой в сем случае удостоится Высокомонаршего одобрения.

Его Императорскому Величеству угодно, чтобы я прервал перемирие, приступил к начатию военных действий и открыл оные покорением турецкого корпуса на этом берегу Дуная. Войска сии теперь уже в моих руках. Я предуспел побудить визиря подписать условие, в силу коего турецкая армия обезоружена, вся артиллерия ее взята под сохранение в Журжу; войска же с их начальниками расположены под присмотром воинских команд наших по разным деревням в Валахии, тогда когда бы, употребя силу оружия на покорение людей, приведенных в отчаяние, несомненно, потеряли бы и мы немалое число людей.

Перемирие, заключенное между мною и верховным визирем, ни под каким видом не связывает мне рук и не препятствует возобновить военные действия, о чем должен я только объявить ему двадцать дней наперед; но я признаюсь Вашему сиятельству, я не вижу, чтобы мера сия была большой для дел наших пользы и, сверх того, я теперь мало имею способов действовать с успехами наступательным образом.

Время года и дороги, почти непроходимые, суть главнейшим сему препятствием, и на подвозы жизненных припасов по сей дороге никак полагаться не можно. Таким образом расстроилась бы армия к тому времени, когда неприятель, может быть, опять в больших силах покажется весною в поле.

Покорнейше прося Вас, милостивый государь, поднести все сии обстоятельства на Высочайшее Государя императора рассмотрение и не оставить меня по сему предмету благосклонным отзывом Вашим, с чувствованиями отличнейшего высокопочитания и совершенной преданности имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о своем приезде в Бухарест
13 декабря [1811 г.] Бухарест

Наконец приехал отдыхать в Бухарест после такой трудной кампании. Немудрено, что я при довольном здоровье состарился, это сам вижу по лицу. Только, кажется, Бухарест очень был рад меня увидеть.

Встреча была превеликолепная, и два дня город был иллюминован, и везде были транспаранты с греческими надписями, и иные очень, сказывают, хороши; везде что-то много Темистокла[70]. Вчера, в день рождения Государя, у меня был большой обед, и в клубе бал, где людей множество было; дом большой, и повернуться было негде.

Ты, мой друг, пишешь: скоро ли надеюсь быть к вам? Это Бог знает, и вряд эту зиму буду, не так-то скоро, как вы думаете; и, право, иногда очень скучно. […]

К Аннушке, Параше и Лизиньке писал с этим курьером, а к меньшим напишу с будущим, не успеешь вдруг ко всем.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузое]
Предписание М. И. Кутузова А. П. Зассу о подготовке войск к военным действиям в связи с прекращением перемирия
31 декабря 1811 г. Бухарест

Секретно

Постановленное между нами и Портою Оттоманскою перемирие сего числа прервано. Уведомляя Ваше превосходительство о сем, содержать следует войска, Вам вверенные, во всей военной осторожности и готовности к выступлению по первому повелению.

Генерал гр[аф] Г[оленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о разрыве перемирия с Турцией
3 января 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Удостоясь получить Высочайший Его Императорского Величества рескрипт от 12-го числа прошедшего месяца, тогда же приступил я к исполнению изображенной в оном священной воли Государя императора, разослав воинским начальникам нужные предписания приблизить несколько войска к месту пребывания турецкой армии, состоявшей до сих пор в нашем присмотре, дабы, при объявлении оной военнопленною и отправлении в Россию, отнять у нее все способы малейшее сделать нам сопротивление.

На производство сих мер предосторожности более потребно было времени, нежели я первоначально полагал, по причине обходов, которые от дурных дорог в настоящем позднем времени года отряды наши принуждены были сделать, а потому и конференция между нашими и турецкими полномочными не прежде могла быть назначена, как в последнее число декабря.

Из прилагаемого при сем протокола той конференции изволите Ваше сиятельство усмотреть, что Высочайшая Его Императорского Величества воля во всей точности и во всех отношениях исполнена была.

Полномочные наши, руководствуясь письменною инструкцией, от меня им данною, повторили турецким полномочным непременные статьи, нами требуемые, и когда получили от них отзыв, что они не могут отступить от правил, им предначертанных, не дозволяющих согласиться на помянутые требовании наши, то г-н тайный советник Италинский объявил им, что в случае такого отказа Государь император указать мне соизволил считать корпус турецких войск, состоящий у нас в присмотре, военнопленным и прервать перемирие.

Немедленно после конференции уведомил я наших военных начальников о прекращении перемирия и разослал нужные повелении относительно до турецких войск, объявленных теперь военнопленными.

На другой день полномочные Порты Оттоманской прислали просить меня, чтобы я приостановил на несколько дней исполнение сей решительной меры и оставил армию турецкую на старом положении, по крайней мере до возвращения курьера, которого они отправляют к верховному визирю, но я на их требование согласиться не мог, имея касательно до сих войск точные от Государя императора предписания. Я не воспретил, однако же, самим полномочным оставаться в Бухаресте до получения отзывов от визиря[71].

Полномочные турецкие равномерно просили меня, чтобы и я, с моей стороны, уведомил верховного визиря о последнем решении Высочайшего нашего двора и о повелении, которое я от Его Императорского Величества получил относительно до войск турецких и до прекращения перемирия, в чем не только не видел причины им отказывать, но, находя сие, напротив, приличным, написал я к Ахмед-паше письмо, с коего честь имею приложить у сего копию[72].

Теперь остается нам только ожидать, какое действие произведет над верховным визирем и над самим султаном решительное объявление, сделанное от нас турецким полномочным, и какое получат они от министерства своего повеление. Если оно будет сообразно с требованиями нашими, то, хотя настоящий конгресс уничтожен и переговоры совершенно прерваны, не трудно, однако же, будет оные возобновить, к чему присутствие здесь турецких полномочных более еще преподает возможности.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Рапорт М. И. Кутузова Александру I об экспедициях за Дунай
13 февраля 1812 г. Бухарест

Сколь скоро Дунай покрылся льдом и утвердился до такой степени, что была возможность переходить оной с артиллериею, то и перешли отряды наши в разных пунктах:

Генерал-майор Булатов ночью с 1-го на 2-е февраля от Зимницы к Систову; нечаянный его переход произвел то, что неприятель, хотя и защищался, но был почти весь окружен, побит и взят в плен в числе 1050 человек. Командовавший сим постом Гинж-ага, племянник визирский, за три дня до сего происшествия с частью войск отбыл для покорения Тирновского аяна, а в начальствование оставшихся войск в Систове был Ахмед-ага.

В то же самое время отряжены были казаки к деревне, называемой Турецкая Слива, где находился Кучук Али-паша, расстоянием в 20-ти верстах от берега. Часть бывших с ним войск была побита, он же с 70-ю человеками предпринял бегство к Тирнову и имел удачу уйти только сам-третей, прочие же все побиты и несколько взято в плен.

Генерал-майор Булатов перешел обратно за Дунай двумя колоннами под командою полковников гвардии Кайсарова и шефа Вятского полка Кушникова при наступлении ночи 3-го числа и, не останавливаясь, пошел к Турне левым берегом и, сделав марш 50 верст, перешел вторично Дунай под Турною ночью с 4-го на 5-е число с 5-ю батальонами, 7-ю пушками и 500-ми казаками.

В Никополе не нашел никого, но по деревням расположенные турецкие войска были во всех местах единовременно атакованы, разбиты или захвачены; те же из числа неприятеля, которые не могли спастись, соединились к селению Гулянцам, что на реке Витте, где имели ретраншамент под командою никопольского паши Али. Ретраншамент был тотчас взят и неприятель затворился с 500-ми человеками в окопы, бывшие внутри сего ретраншамента, где хранился запасной магазейн.

Сей ретраншамент находился от Дуная в 25-ти верстах; крепкие сии окопы могли бы быть взяты, ежели бы в то же самое время не должно было наиболее заботиться о Дунае, который от оттепели, несколько уже дней продолжавшейся, начал отставать от берегов, и должно было непременно перейти оный в тот же самый день прежде вечера, а по сему важному обстоятельству и должен был генерал-майор Булатов согласиться на просимую от Али-паши капитуляцию, то есть отпустить его с войсками к Видину, а все бывшие в цитадели хлебные и фуражные запасы истребить, и тот же день сей отряд возвратился к Турне и переправился на левой берег Дуная, хотя уже и с некоторым трудом.

Потеря с нашей стороны в обоих сих действиях при Систове и при Гулянцах состоит в 32-х убитыми и 96-ти ранеными, в том числе ранено 6 офицеров. Пленными взяты только те, которые найдены с ружьем в руках; жен и малолетних обоего пола приказал я оставить за Дунаем и при них весьма престарелых людей, также и несколько тяжелораненых. Добыча в скоте весьма немалая. В Систове же весьма много и товара разного, с которым по перевозе на сию сторону приняты всевозможные карантинные осторожности.

С 4-го на 5-е число генерал-майор Гартинг с 4-мя батальонами пехоты и частями казаков от полков Луковкина казачьего и Уральского Назарова [перешел] при Калараше к Силистре, где не нашел никого; послал партию по дороге к Шумле, другую к Туртукаю по верхней дороге, а сам с частью отряда следовал по Разградской дороге и доходил до дефилей, в 25 верстах от Силистрии находящейся. Элик-оглу-паша находился с небольшою частью войск в стороне между Шумловской и Разградской дорогами в деревне Афлотарь, но глубокие снега в сем горном месте, которые уже от оттепели и таять начали, воспрепятствовали дойти до Элик-оглу, и сам Дунай, который начал также отставать от краев, принудил генерала Гартинга в те же сутки возвратиться обратно к Каларашу.

Все деревни, по сим дорогам бывшие, истреблены; болгарские селения приказано было щадить, исключая хлебных и фуражных запасов, которые и в болгарских деревнях сожжены с оставлением только пропитания на короткое время; скота турецкого взято достаточно; с пленными на сию сторону перешли и несколько женщин добровольно, которые никак от мужей своих отставать не хотели.

Генерал-майор граф Ливен перешел 5-го числа с 4-мя батальонами и казаками, сколько можно было снять с кордона. Он доходил до Бабады, где сошелся с отрядом генерал-майора Тучкова 2-го, а оттуда поворотил он прямою дорогою к Мачину, партию же казачью отправил в Гирсово, которая, прошед Гирсово, доходила до Кара-Мурата и, возвратясь, соединилась с графом Ливеном у Мачина, а оттуда весь отряд переправился 9-го числа сего месяца через Дунай обратно к Галацу. Отряд сей, найдя запасы сенные в некоторых местах, истребил оные.

Генерал-майор Тучков 2-й переправился с 4-го на 5-е число у Тульчи и того же дня достиг до Бабады, которая неприятелем и жителями совершенно оставлена. Там получив известие от пленных, что от Бабады к морю многие деревни турецкие наполнены жителями, вознамерился он партиями сделать на те деревни поиск, но, что после 5-го числа в отряде Тучкова происходило и об обратной переправе его, я еще рапорта не имею, но не сомневаюсь никак, чтобы он не переправился на сию сторону благополучно, и рапорта от него получить не могу прежде как сего числа ввечеру или завтрашнего дня.

Дороги за глубокими снегами везде весьма трудны и далее ни один отряд действовать не мог. Дунай в верхней его части испортился прежде, как против Браилова и Измаила, и для того генерал-лейтенант Марков, который в Малой Валахии составил отряд из 5-ти батальонов и 10-ти ескадронов кавалерии и собрался уже близ Лом-Паланки, но нашел Дунай в таком состоянии, что и думать о переходе было уже невозможно. Сею експедициею, ежели бы возможно было произвесть оную в действо, мог бы быть нанесен неприятелю важный вред.

О тех, которые заслужили особенную милость Вашего Императорского Величества, не оставлю я вслед, получив рапорт генерал-майора Булатова[73], всеподаннейше представить.

Генерал от инфантерии гр[аф] Г[оленищев]-Кутузов
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о причине задержки ответа Турции на русские предложения
13 февраля 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Курьер, отправленный турецкими полномочными с последними предложениями нашими, еще не возвратился, но по собственному их расчислению, полагая нужное время в Константинополе на собрание, по обыкновениям Порты, нескольких советов, из коих последний держаться должен в присутствии самого султана, потом на изготовление новых инструкций, ожидаемые ответы могут уже быть в дороге и, если не представятся курьеру в пути затруднения, то на сих днях он прибыть должен.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о решении направить десант к Константинополю
16 февраля 1812 г. С.-Петербург

Если посылка шведского курьера не произведет желаемого последствия[74], то, желая кончить решительную войну с Портою, не нахожу лучшего средства для достижения сей цели, как произвести сильный удар под стенами Царьграда совокупно морскими и сухопутными силами, для чего и определяю три дивизии под начальством генерал-лейтенанта Дюка де Ришелье, именно 12-ю, 13-ю и из армии Вашей 9-ю, а 15-ю назначаю заменить в армии князя Багратиона выбывшую 12-ю.

Сим двум дивизиям Вашей армии дайте повеление следовать немедленно по посылаемым маршрутам от военного министра: 9-й в Одессу, где уже все приготовлено к посажению ее на суда, а 15-й к определенному ей назначению[75]. О сем можете по откровенности сообщить шведскому чиновнику.

Пребываю в прочем Вам благосклонным

Александр
Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о продолжении мирных переговоров и об экспедиции С. А. Тучкова 2-го
20 февраля [1812 г.] Бухарест

[…] Не знаю, мой друг, как бы с тобою видеться. Надежда к миру еще не исчезла, полномочные живут здесь. Ежели же продолжится война, то мне никак нельзя будет быть в Бухаресте в мае месяце.

Сегодня едет курьер с известием об экспедиции, которая была сделана по берегу Черного моря удачно: пленных до 1000 человек и много городов разорили. Ты получила, мой друг, письмо мое к Лизиньке, пожалуйста, не потеряй, покуда она возвратится. Мне тошно, как я о вас и о внучатах задумаюсь, многих и в лицо не знаю. Старость более всего требует домашнего утешения, а что я стар, то, право, чувствую. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузов]
Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о противодействии английского поверенного в делах в Константинополе Каннинга переговорам с турецким правительством
4 марта 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович! Доставляя при сем к Вашему сиятельству донесение г-на тайного советника Италинского, сопровождающее копии с двух писем, полученных им через посредство турецких полномочных от пребывающих в Константинополе английского поверенного в делах и сицилианского министра графа Людольфа, долгом моим поставляю обратить особенно внимание Ваше, милостивый государь, на статью, касающуюся до Персии; статья, которая положительнее еще объяснена в отношении его к дюку Серра-Каприола, равномерно к Вашему сиятельству от Андрея Яковлевича доставляемом.

Полномочные турецкие до сего времени не обнаруживали еще желания Порты, чтобы в настоящую негоциацию нашу с нею включены были интересы Персии; известно мне, однако же, стороною, что таковое требование будет от них представлено, если возобновятся конференции. Сие новое затруднение почитаю я единственно последствием внушений г-на Каннинга, рожденных от торгового корыстолюбия его правительства.

Я даже полагаю, что неожиданное предложение, сделанное нам Портою, отстранить совершенно статью об Азии, нельзя иному чему приписать, как только внушениям английского поверенного в делах.

Быть впрочем может, что полномочные не станут в требовании относительно до Персии настаивать, если усмотрят с нашей стороны совершенную на принятие оного непреклонность и, напротив, представят нам тогда отступление свое от сего предложения новым доводом готовности и старания султана удалять все, что только скорейшему успеху негоциации противиться может.

Ответ тайного советника Италинского к г-ну Каннингу будет написан сходственно с наставлениями, коими угодно было его императорскому величеству снабдить меня в депеше Вашего сиятельства от 13 октября прошедшего года, в то время, когда предполагалось, что английский посланник г-н Листон прибудет в Константинополь и отнесется ко мне с какими-либо предложениями.

С отличнейшим высокопочитанием и таковою же преданностию имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов
Протокол переговоров М. И. Кутузова с Галиб-эфенди о предложениях русского правительства
13 марта 1812 г. Бухарест

Секретно

После взаимных приветствий и выполнения принятых формальностей главнокомандующий стал благодарить кегая-бея за любезное принятие им его приглашения и сказал, что он настаивал на этой неофициальной встрече для того, чтобы сообщить кегая-бею под величайшим секретом содержание депеши, которая была написана государственным канцлером по особому указанию Его Императорского Величества. Главнокомандующий показал оригинал этой депеши и вручил драгоману Порты князю Мурузи французский перевод депеши.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Лондонский туман по-прежнему холоден и густ. В нем одинаково легко тонут дворцы и трущобы, горести и...
Роман «Погружение», написанный известным военным и политическим обозревателем Дж. М. Ледгардом, букв...
В своем «Уникальном романе» знаменитый сербский писатель Милорад Павич (1929–2009) снова зовет читат...
Город Холмодол под Луганском контролируется ополченцами. Положение в населенном пункте тяжелое: пост...
«Звездная мантия», роман знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009), состоит из цепо...
В шестой том собрания творений святителя Игнатия (Брянчанинова) помещен Отечник, который был составл...