Соблазнительное предложение Хеймор Дженнифер

– И каким-то образом твоя ненависть переходит на нового герцога. Хотя он знать не знал, что творил над тобой старый герцог.

– Да, – согласился Люк. – Каждый раз, как его вижу, я вспоминаю, что делал со мной его отец. Я помню, что принадлежу ему, что я на всю оставшуюся жизнь останусь его рабом. – Он с трудом сглотнул. – Я стараюсь не связывать этих двоих. Понимаю, что Трент не имеет к этому никакого отношения, но ничего не могу с собой поделать. Вижу его, и… – Он покачал головой.

– Должно быть, так тяжело смотреть на герцога и видеть в нем его отца.

– Да. – Его поразило, как точно она описала, что он чувствует.

– Сколько тебе было лет, когда он… когда он жег тебя?

Люк негромко застонал, наклонил голову и провел рукой по волосам.

– Началось, когда мне было пять или шесть. Он добавлял новый ожог каждые несколько месяцев, когда старый заживал. – Люк стиснул зубы, вспоминая боль и дикий страх, которые охватывали его всякий раз, когда отец призывал его к себе в кабинет. – Он говорил, будто хочет, чтобы я всегда ощущал это, всегда чувствовал боль в шрамах, когда рубашка будет о них тереться. Что это, наверное, поможет ему добиться цели.

– Он был сумасшедшим, – резко бросила Эмма. – Сумасшедшим негодяем.

Люк зарылся носом в ее волосы.

– Я никогда так не думал, – пробормотал он. – Я ему верил.

– Ты был впечатлительным ребенком. А он – твоим отцом, герцогом, перед которым все благоговели.

– Ты первый человек в моей жизни, кто заставляет меня поверить, что, может быть, он и вправду был сумасшедшим…

– Был!

– Я впервые начинаю думать, что, может быть, все эти наказания были результатом его собственной ненормальной реакции на любовную связь моей матери со Стэнли. Что может быть – только может быть! – ко мне они не имели никакого отношения.

– Да как они могли иметь к тебе отношение? Ты был невинен. – Последние три слова Эмма произнесла с торжественной силой, словно пыталась физически впечатать их в душу Люка.

И почему-то он поверил ей. Если вбивание этих слов в его душу было ее целью, то она преуспела.

Они долго сидели молча, а когда Эмма отодвинулась, Люк повернулся к ней спиной, впервые в жизни добровольно показав ей уродливые следы от ожогов.

– Вымоешь меня? – негромко спросил он.

– Конечно.

Она снова взяла салфетку и мягкими, плавными движениями вымыла его торс, начав со спины и то и дело прижимаясь к ней губами.

Люк закрыл глаза. Они уже несколько недель не занимались любовью. Его тело по-прежнему откликалось на ее прикосновения, но в первые две недели рана слишком сильно болела, а в третью – Эмма непреклонно требовала, чтобы он сначала поправился.

А теперь он ее хотел. Между ног сильно запульсировало, естество затвердело, упираясь в панталоны. Ее поцелуи становились все крепче, и когда Эмма повернула его к себе лицом, чтобы вымыть грудь, щеки ее пылали, а темные густые ресницы трепетали. Она была настолько красива, что у него перехватило дыхание.

Она вымыла его и вытерла насухо, затем руки ее опустились к завязкам панталонов, и она посмотрела на него сквозь ресницы.

– Позволь доставить тебе удовольствие.

Они долго смотрели в глаза друг другу, затем Люк кивнул:

– Да. Удовлетвори меня. Мое тело хочет тебя, нуждается в тебе.

Она покраснела еще гуще, развязала панталоны и прильнула к нему губами. Член дернулся при первом же прикосновении, нежном, пылком, и по всему телу волнами начало растекаться наслаждение.

Опершись на одну руку, другую он запустил в ее волосы, притягивая ее к себе.

– Да, Эм, вот так. Полижи его. Это чертовски приятно.

Она проводила жарким языком по всей длине его копья. Он был таким толстым, таким возбужденным, и от каждого прикосновения ее губ и языка становился еще тверже.

Люку все сильнее хотелось погрузиться в нее. Он просто сходил по ней с ума. По каждому ее местечку.

Эмма открыла рот, мужское естество скользнуло глубоко, и пальцы Люка невольно еще крепче вцепились в ее волосы.

– Боже, – выдохнул он. – Вот так, ангел. Возьми его в ротик. Глубже. Вот так. Да!

Эмма сложила пальцы кольцом и начала водить ими вверх и вниз одновременно с движением губ. Вверх и вниз, вверх и вниз. Влажно, жарко, плотно.

Люк застонал – жаркие волны наслаждения разливались во всему телу. Эмма установила ритм движениям, но он хотел распоряжаться сам. Крепче сжав ее волосы, он остановил Эмму и начал сам вонзаться в ее рот и руку.

Она принимала его. Глубоко, мягко, влажно. Так сладко, жарко и чувственно. Она расслабилась, позволяя ему самому устанавливать ритм, открываясь ему, принимая все, чего он только не потребует.

Он просто обожал в ней эту черту. Обожал ее силу и преданность. Ее страсть и ум… и ее готовность принимать.

Это женщина, с которой он хочет быть вместе. Навеки.

– Я люблю тебя, – пробормотал Люк, вторгаясь в ее рот. – Люблю тебя, Эмма.

Она не могла ответить, не могла сказать ему те же слова.

Люк ощутил, как в паху начинает туго скручиваться пружина наслаждения. Он вот-вот достигнет пика.

Хрипло выдохнув, он вышел из ее рта. Из члена сочилось семя. Эмма наклонила голову и слизнула его. Люк закрыл глаза, настолько сильным, почти болезненным, было наслаждение.

– Я должен войти в тебя, – прохрипел он, лег на кровать и потянул ее на себя.

Эмма быстро забралась к нему. Она все еще не сняла ночную рубашку, но Люк по опыту знал, что под рубашкой ничего нет.

– Оседлай меня, – скомандовал он.

Она села на него верхом. Она готова его принять. Возбудилась, когда ласкала его ртом.

– Я не хочу сделать тебе больно, – выдохнула Эмма.

– Ты и не сделаешь, – пообещал Люк. – А теперь вбери меня в себя. Прямо сейчас.

Она опустила руку, направляя его, и оба застонали, когда стальная длина его естества проникла в ее роскошное тело.

– Боже, Эм. Ты такая горячая. Такая тесная. Такая упругая, – бормотал Люк, закрыв под натиском ощущений глаза.

Ее жаркие ножны поглотили его. Эмма наклонилась вперед, и затвердевшие соски задели его грудь через тонкую ткань рубашки. Когда они прикоснулись к его собственным чувствительным соскам, Люк застонал от восторга. Он крепко сжимал ее бедра, приподнимая Эмму и снова опуская ее на себя. Даже оказавшись внизу, он сам задавал ритм и темп.

Эмма погрузила пальцы в его волосы и полностью отдалась движениям. Она сжимала его все сильнее, а он вторгался в нее, лаская своим телом самые ее чувствительные местечки.

Она сжималась все сильнее и сильнее, негромко постанывая и всхлипывая, когда он погружался в нее особенно глубоко. Боже, как он любит эти сладкие звуки!

И вдруг ее плоть сжалась вокруг его естества, и она достигал пика резко и жарко.

Проклятье! Это было такое наслаждение, что оно казалось чрезмерным! Люк вонзился в нее особенно яростно и тоже достиг вершины наслаждения, хрипло выкрикнув:

– Эмма!

Семя изливалось из него толчками, и это продолжалось и продолжалось. Люк не мог сдержать этих диких, неистовых толчков, удовольствие захлестнуло его целиком, и он полностью излился в Эмму.

Она обмякла на нем, и даже это заставило его содрогнуться. Она лежала на нем, придавив своим весом, но рана не болела – что служило еще одним доказательством полного выздоровления.

Они лежали неподвижно, лишь оба вздрагивали после пережитого удовольствия. Наконец Эмма пробормотала:

– Ты излился в меня.

Он повернул голову, задев губами ее ухо.

– Да. Это плохо?

Эмма чуть отодвинулась назад, чтобы посмотреть на него.

– Что ты, Люк. Это очень хорошо. Я… – Она покраснела и отвела взгляд.

– Скажи, Эмма.

Теперь она дышала ему прямо в шею.

– Я надеюсь, что ты будешь поступать так все время. Это так…

– Чувственно? – спросил он.

– Да. Чувственно. И… намного более того.

Он ее понял. Они сливались в экстазе много раз, но никогда вот так. То, что он в нее излился, казалось более важным, чем любой обет. Он словно дал ей безмолвную клятву. Обещание. Гарантию того, что она принадлежит ему и он будет заботиться о ней, что бы ни случилось. Люк надеялся, что Эмма понимает все это. Верил, что она понимает.

В дверь постучались.

Недовольно выдохнув, Люк крикнул:

– Что случилось?

– Ваша семья здесь, сэр, – ответил Болдуин.

– Вся?

– Да, – сухо подтвердил Болдуин. – Вся.

– Отлично. Проводи их в гостиную. Мы присоединимся к ним через несколько минут.

Но времени им потребовалось больше. Эмма одела его тщательно, обращая особое внимание на галстук и покусывая губу при каждой попытке уложить складки, как положено. Он сидел покорно, позволив ей суетиться, и только довольная улыбка то и дело трогала его губы.

Затем позвали Делейни, чтобы она помогла одеться Эмме, хотя Люк настаивал, что может сделать это сам, и отступил только после того, как Эмма пообещала подарить ему эту привилегию, когда повязки снимут окончательно.

И наконец, чистые, одетые и причесанные, они взялись за руки, и Люк поднялся с кресла, на котором просидел последние полчаса. Рана только слегка заныла. Он крепко прижал Эмму к себе, мечтая, чтобы она прижималась к нему вечно.

Семья дожидалась их в гостиной. Трент и Сара, Эзме, Сэм, Тео и Марк. Все они встали, когда вошли Люк с Эммой, и Марк зааплодировал. К аплодисментам присоединились и остальные, и Люк невольно смутился и покраснел.

– Господи боже, я же не ребенок, – пробурчал он. – В конце концов, я самостоятельно ходил больше четверти века.

– О, Люк! – воскликнула Сара, положив руки на округлившийся живот, и в ее голубых глазах засветилась улыбка. – Так хорошо видеть тебя в полном здравии!

Трент подошел и хлопнул его по спине. Сэм помог сесть на диван. Тео, самый младший из братьев, темноволосый, еще сохранивший облик мальчишеской невинности, спросил:

– Рана болит?

– Совсем нет, – заверил его Люк.

Началось чаепитие со сладкими булочками, испеченными кухаркой. Завязался оживленный разговор. Люк смотрел на них – на Эзме, самую младшую из всех, на братьев, на Сару и наконец на Эмму. Она тоже посмотрела на него с обожанием во взгляде – по-другому и не скажешь.

И это ему нравилось, потому что он, черт возьми, тоже ее обожал. И впервые все они собрались вместе. Он этого так хотел!

Люк с братьями и сестрой говорили о матери с куда меньшим напряжением, чем за все прошедшие месяцы. Эмма рассказала им о том, что узнала от Мортона, и темная туча, пугавшая их возможной смертью матери, больше не висела над ними, окутывая печалью.

– У нее все хорошо, – сказала Эзме. – Я правда в это верю.

Все согласились. Конечно, еще нужно отыскать ее и Стивена Лоуэлла, но Люку все равно казалось, что с его плеч свалился тяжеленный камень. Мать жива, и он надеялся, что она счастлива там, где сейчас находится.

– Я бы сказал, что отыскать ее – моя персональная миссия, – сказал Сэм. – Да только… – Он вздохнул и посмотрел в окно, выходившее на Кавендиш-сквер.

Все знали, что это значит. Завтра он отправляется куда-то с очередным заданием для Короны и не имеет ни малейшего представления, когда вернется в Лондон. Отказ от этого задания ради того, чтобы разыскать мать, будет расцениваться как измена родине.

– Мы будем искать сами, – заверил его Трент.

– Постоянно, – согласился Марк, а Тео только кивнул.

– Она жива, – сказал Люк, – а это самое главное. И я надеюсь, что этот цыган и есть то, что ей нужно.

Марк пожал плечами.

– Наша мать такая непредсказуемая. Может, сейчас она и хочет быть с ним, но я не удивлюсь, если в ближайшие дни она заявится в Айронвуд-Парк и рассыплется в извинениях за то, что заставила нас волноваться.

Эзме издала какой-то непонятный звук, и все взгляды обратились к ней.

– Если она это сделает, я задушу ее собственными руками.

– Я помогу! – поддержал сестру Тео.

Люк расхохотался. К его смеху присоединились и остальные, даже Трент.

Когда смех начал затихать, Люк глубоко вздохнул и встал. Остальные удивленно замолчали. Эмма негромко ахнула, когда их руки разомкнулись.

Люк поднял руку, призывая к тишине, хотя все и так смотрели на него.

– Я должен вам кое-что сказать. И хочу, чтобы вы все меня выслушали.

Внезапно сердце его заколотилось быстро и сильно, а перед глазами все расплылось. Он заморгал, пытаясь успокоиться. Он это сделает. Ради Эммы и ради себя самого. И черт побери, он совершенно не собирается падать в обморок!

Это его единственный шанс обрести счастье, и нужно хвататься за него обеими руками.

Эмма в замешательстве смотрела на Люка. Он стоял над ней, высокий и красивый во фраке, обтягивающем широкие плечи, в вышитом жилете, в белоснежном галстуке, который она так усердно завязывала. Она очень хотела продемонстрировать семье, каким безупречным может быть Люк. А сейчас он был безупречным, выглядел таким здоровым и сильным – бледность последних трех недель сменилась внезапным румянцем.

Эмма улыбнулась ему. Она не знала, о чем он собирается говорить, но в груди расцветала гордость за него. Такой уверенный в себе, полный жизни и… мужественный. Сейчас и следа не осталось от того угрюмого, озлобленного человека, которого видела семья.

Перед ними стоял мужчина, наполнявший их гордостью. И Эмма не сомневалась, что он и стал гордостью семьи. Они сегодня уже вспоминали о том, как он погнался за Роджером Мортоном, как закрыл ее своим телом, как принял на себя предназначенную ей пулю. Как спас ее жизнь.

Для них он был героем. Для нее он был всем на свете.

Люк опустил глаза, и их взгляды встретились. Он протянул ей руку, Эмма приняла ее, подняв свою, и Люк сжал ее ладонь с неожиданной силой.

– Эмма, – произнес он хрипло, – я должен сделать это здесь и сейчас, в присутствии моей семьи.

Эмма недоуменно свела брови.

Он пожал ее пальцы.

– Два месяца назад моя душа была потерянной, заблудшей. Я не знал, ни кто я такой, ни где мое место. А затем встретил тебя.

У нее перехватило дыхание.

– Ты была доброй, но твердой. Нежной, но решительной. И такой красивой. Временами я думал, что ты не можешь быть настоящей.

– Люк, – начала Эмма едва слышным шепотом, но он поднял руку, призывая ее ничего не говорить.

– Ты в самом деле мой ангел, Эмма. Ты помогла мне найти мой путь. Научила быть мужчиной. Научила любить.

Эмма смотрела на него, и ей казалось, что комната становится все меньше. Члены семьи отошли куда-то на задний план, и остался только Люк, только крепкое пожатие его руки, выражение преданности на его лице, чистая любовь, сияющая в голубых глазах.

– Я люблю тебя, Эмма, – сказал он. – Когда мы вместе, я, – Люк прерывисто вздохнул, – становлюсь цельным. Человеком завершенным.

Очень медленно, осторожно, чтобы не потревожить рану в боку, он опустился на одно колено и протянул к ней вторую руку, взяв ее ладонь в обе свои.

– Я знаю, что со мной сложно. Я изменчив, подвержен настроениям и излишне темпераментен. Жить со мной нелегко. Ты это знаешь – ты видела, какая тьма окружала меня. Но ты вытолкнула меня к свету. Сделала так, что я пожелал стать лучше. Более того, ты заставила меня поверить, что я смогу стать лучше. Я всегда буду любить тебя, Эм. С первого взгляда я понял, что ты для меня единственная. И это никогда не изменится. Ты подарила мне мир и покой. Ты принесла мне свет.

Он склонил голову, поднес ее руку к губам и поцеловал. Затем снова посмотрел на нее, сияя хрустально-голубыми глазами.

– Будь моей, Эмма. – Голос его дрогнул. – На всю оставшуюся жизнь. Будь моей женой.

На несколько секунд в комнате повисла тишина. Последнее его слово – «женой» – снова и снова раздавалось в голове Эммы.

Быть его женой.

Она соскользнула с дивана и опустилась на колени рядом с ним, взметнув юбками.

– Да, – шепнула она. Не было никаких колебаний, никаких сомнений, никакой неуверенности. В отличие от первого брака, сейчас она хорошо понимала свое сердце. Люк стал ей необходимым, как глоток воздуха. – Эмма посмотрела в его красивое лицо, заглянула в неотразимые глаза. – Я люблю тебя, Люк. И ничего так не хочу, как стать твоей женой.

– Эм… – сказал он, отпустил ее руку и обвил за талию, притянув ее к себе.

Эмма тоже крепко обняла его, дыша быстро и часто, а сердце ее выстукивало бешеное стакатто.

Жена Люка. Люк в ее сердце и жизни… и в ее постели, до конца дней. Эмма подняла к нему лицо, и он завладел ее губами в нежном, собственническом поцелуе.

«Моя, – говорил этот поцелуй. – Моя. Навсегда».

И так оно и было. Его. Навеки. Он прав – это будет нелегко. Они еще не решили всех его проблем – ни его ночных кошмаров, ни любви к выпивке, ни стремления убегать из дому.

Но Люк показал ей, что готов трудиться, готов попытаться стать лучше. И ей казалось, что именно так и поступает тот, кто любит. Идут на компромиссы, меняются, растут.

Уловив где-то за спиной движение, Эмма рывком перенеслась в настоящее и отшатнулась, чувствуя, как жаром заполыхали щеки. Она совершенно забыла про семью Люка!

Люк, продолжая все так же крепко прижимать ее к себя, посмотрел поверх ее плеча. Сгорая от стыда, Эмма подняла глаза, но увидела вокруг только улыбающиеся лица.

Сара и Эзме помогли Эмме встать, а братья окружили Люка, помогая ему.

Поздравления и смех, объятия и дружеские хлопки по спине – вот что царило в гостиной следующие несколько минут. И все это время Люк с Эммой остро ощущали друг друга, чувствовали новые мощные узы, сковавшие их навсегда – узы, которые никто никогда не разорвет.