Злой волк Нойхаус Неле
– Вы позвоните родителям этих двух выпивох? – врач «Скорой помощи» энергично задвинул боковую дверь автомобиля.
– Да, разумеется. Я позабочусь об этом.
– Мне сказали, что вы руководите следствием, – прокурор Фрей взял ее под локоть и чуть отодвинул в сторону, уступая дорогу автомобилю «Скорой помощи».
– Да, это так. – Пия кивнула. – Мой шеф еще в отпуске.
– Гм. А что именно здесь произошло?
Пия кратко обрисовала ситуацию.
– Я сочла правильным предоставить прессе доступ к месту обнаружения трупа, – сказала она в завершение своего сообщения. – Мой коллега не смог на скорую руку найти ни одного заявления о пропавших без вести лицах, которое хотя бы приблизительно подходило под наш случай. Может быть, гласность помогла бы в установлении личности погибшей девушки.
Прокурор наморщил лоб, но потом одобрительно кивнул.
– Быстрое расследование смертельного случая всегда очень важно, – ответил он. – Я пойду взгляну, что там. Увидимся позже.
Пия подождала, пока он не исчез в темноте, потом набрала на своем мобильнике номер, который ей продиктовала девушка. Поднялся легкий ветер, и ей стало зябко. Вернулись представители прессы.
– Вы можете сделать официальное заявление?
– Сейчас. – Пия отошла на пару метров в направлении берега реки, чтобы ей никто не помешал говорить, так как на другом конце линии ответил очень живой мужской голос. – Добрый вечер, господин Хиндемит. Моя фамилия Кирххоф, я из уголовной полиции Хофхайма. Я звоню по поводу вашей дочери Алины. Не беспокойтесь, с ней все в порядке, но я просила бы вас приехать в Эддерсхайм, на гидроузел.
Появились сотрудники ритуальной службы, поднимавшиеся вверх по протоптанной тропинке с носилками, на которых в специальном мешке лежал труп девушки. Сразу заработали вспышки камер. Пия направилась к служебному автомобилю Крёгера, который, как обычно, не был закрыт, взяла с заднего сиденья темно-синий флисовый жакет и влезла в него. Затем она собрала на затылке распущенные волосы и стянула их в узел резинкой. Теперь она хотя бы отчасти чувствовала себя в своей тарелке и была готова что-то сказать перед работающими камерами.
Начиная с раннего вечера в кемпинге повсюду что-то жарили на гриле и пили. В летние месяцы жизнь местных обитателей преимущественно протекала на свежем воздухе. Постепенно возрастал уровень шума и принятого алкоголя. Смех, шум, музыка – никто ни на кого не обращал особого внимания, но порою сами по себе незначительные события перерастали в громкие и грубые столкновения между соседями, которые и в трезвом состоянии не были особенно дружелюбны по отношению друг к другу. Смотрителю кемпинга обычно удавалось улаживать конфликты, но жара усиливала агрессию, и в последние недели пришлось несколько раз вызывать полицию, пока кого-нибудь не покалечили или вообще не убили.
Уже несколько лет его никто больше никуда не приглашал, так как он неизменно отказывался от любого приглашения. Общение с другими обитателями кемпинга было ему неинтересно, к тому же при его прошлом было однозначно лучше, чтобы никто не знал, кто он такой и почему здесь живет. Арендодатель был единственным человеком, которому он однажды назвал свое истинное имя, и он сомневался, что тот его помнил. Официального арендного договора на жилой вагончик не было. Чтобы не будить спящее лихо, он аккуратно наличными вносил арендную плату. Его официальным адресом был почтовый ящик на почтамте в Шванхайме. Здесь, в кемпинге, он не значился, и это было хорошо.
Еще несколько лет назад он сделал своей привычкой вечерние прогулки, когда в кемпинге веселились и пьянствовали. Шум не мешал ему, но с тех пор как он стал работать в закусочной, ему с трудом удавалось переносить запах жареного мяса и колбасок, который ветер доносил до его вагончика. Пройдя по тротуару вдоль Майна, он на некоторое время присел на скамейку. Обычно его успокаивало ленивое течение реки, но сегодня равномерное журчание воды, как никогда ранее, вызвало в нем мучительное, усиливающееся ощущение ничтожности своей жизни и всей ее бесперспективности. Чтобы избавиться от круговорота бессмысленных размышлений, он решил пробежаться вдоль берега реки до Гольдштайна и назад.
Полное физическое изнеможение, как правило, было лучшим средством от горьких мыслей. Но на сей раз это не помогло. Возможно, причиной тому была эта невыносимая жара. Холодный душ принес лишь кратковременное облегчение, через полчаса он опять обливался потом, беспокойно переворачиваясь с боку на бок. Неожиданно раздался резкий звонок мобильника, стоявшего на столе в зарядном устройстве. Кто это мог быть в такое время? Он встал и посмотрел на дисплей, затем нажал кнопку ответа.
– Извини, что так поздно звоню, – сказал хриплый мужской бас на другом конце линии. – Включи телевизор. Об этом говорят на всех каналах.
Прежде чем он успел что-то ответить, раздались короткие гудки. Он взял пульт и включил маленький телевизор, который стоял в ногах его постели.
Через несколько секунд на экране появилось лицо блондинки. Сзади нее мигали синие проблесковые «маячки», а между деревьями, освещенными светом фар сверкала черная вода.
«…тело молодой девушки, – услышал он обрывок фразы, сказанной блондинкой. – Первый осмотр места происшествия показал, что предположительно труп находился в воде несколько дней. Более подробную информацию мы получим после вскрытия тела».
Он оцепенел.
Двое мужчин грузили в специальный автомобиль для транспортировки трупов носилки с телом погибшей девушки, помещенным в пластиковый мешок. За ними двое сотрудников в защитных комбинезонах несли полиэтиленовые пакеты. Затем камера переместилась на шлюз.
«Сегодня недалеко от гидроузла, под Эддерсхаймом, в Майне был обнаружен труп молодой девушки, – сообщил голос за кадром. – Личность убитой пока остается неизвестной, и полиция рассчитывает на помощь населения. Еще живы воспоминания о похожем случае пару лет назад».
Пожилой мужчина щурил глаза от яркого света.
«Эх, ведь уже однажды в реке находили труп девушки. Это было там, в Хёхсте, у Вёртшпитце. До сих пор неизвестно, кто была та бедная девочка. Если я не ошибаюсь, это случилось десять лет назад, и я…»
Он выключил телевизор, и его окутала темнота. Он часто дышал, как будто куда-то мчался.
– Девять, – прошептал он сдавленно. – Прошло девять лет.
От страха по его телу побежали мурашки. Его помощник, оказывающий ему содействие как условно осужденному, знал, что он живет здесь. Так что для полиции и прокуратуры не составляло никаких проблем это установить. И что тогда произойдет? Помнят ли они о нем?
Вся усталость мгновенно улетучилась, мысли сбивались. О сне нечего было и думать. Он включил свет, взял ведро для уборки и вынул из шкафа рядом с мини-кухней бутылку чистящего средства «Клорикс». Если они придут, они обшарят все и найдут здесь, в его вагончике, следы ее ДНК! Этого ни в коем случае нельзя допустить. Если он нарушит условия испытательного срока, то немедленно отправится опять за решетку.
Пия осторожно открыла входную дверь, чтобы избежать радостного приветственного лая собак и не разбудить Кристофа. Но в холле не оказалось ни одной собаки, а вместо этого в нос ей ударил запах жареного мяса, и она увидела, что в кухне горит свет. Положив сумку и ключи от машины на столик в прихожей, она вошла в кухню. Там сидели четыре собаки и, синхронно поворачивая головы, следили за действиями Кристофа. Он стоял у плиты в шортах, майке от спального костюма и кухонном фартуке, держа в руках две вилки для мяса. Вытяжка работала на полную мощность.
– Привет, – сказала Пия радостно. – Ты бодрствуешь или творишь во сне?
Собаки лишь слегка повернули головы и завиляли хвостами, но тут же решили, что происходящее у плиты значительно интереснее.
– Привет, дорогая, – Кристоф улыбнулся. – Я уже почти спал, но здесь меня как кипятком ошпарило, потому что я вспомнил, что забыл про рулет в холодильнике. Я ведь обещал Лилли сделать рулет для торжественной встречи.
Пия улыбнулась, подошла к нему и поцеловала.
– Есть ли во всей Германии хоть еще один мужчина, который в половине второго ночи жарит рулет, когда на дворе плюс двадцать шесть? Невероятно.
– Я его даже начинил, – сказал Кристоф не без гордости. – Горчица, огурец, сало, лук. Обещал, так держи слово!
Пия стянула флисовый жакет Крёгера, повесила его на спинку стула и села.
– Как прошла твоя встреча одноклассников? – поинтересовался Кристоф. – Должно быть, было весело, если ты так поздно пришла.
– Да, встреча одноклассников. – Пия об этом совершенно забыла. Смеющиеся и щебечущие женщины на террасе виллы «Боргнис» под бархатно-черным, усыпанном звездами небом показались ей безобидным киножурналом об идеальном мире перед предстоящим триллером под названием «реальность». И в этой реальности погиб подросток.
Она скинула с ног «лодочки», которые после путешествия по лесу можно было выбросить в контейнер для мусора.
– Да, было очень мило, но, к сожалению, мне пришлось еще и поработать.
– Поработать? – Кристоф обернулся и поднял брови. Он знал, что означает ночная работа в профессии Пии. Она редко бывает безобидной. – Что-то серьезное?
– Да. – Пия уперлась локтями в стол и потерла лицо. – Действительно серьезное. Погибшая девочка и два подростка, напившиеся до комы.
Кристоф воздержался от пустой фразы: «О боже, это ужасно».
– Ты хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он вместо этого.
– Да, хорошее холодное пиво сейчас было бы как раз кстати, хотя сегодня вечером я вновь убедилась в том, что алкоголь не решает никаких проблем, а наоборот, их создает.
Она хотела встать, но Кристоф покачал головой.
– Сиди, я достану.
Он отложил вилку для мяса, прикрыл сковороду крышкой и убавил огонь на плите, потом взял из холодильника две бутылки пива и открыл их.
– Принести тебе бокал?
– Нет, не нужно.
Кристоф протянул Пие бутылку и сел рядом с ней за стол.
– Спасибо. – Она сделала большой глоток. – Я боюсь, что тебе завтра придется встречать Лилли одному. Так как сейчас никого, кроме меня, нет, я должна присутствовать на вскрытии. Извини.
На следующий день из Австралии должна была приехать семилетняя внучка Кристофа Лилли и на четыре недели остаться в Биркенхофе. Когда Пия пару недель назад узнала об этом, она не была в особом восторге. И Кристоф, и она целыми днями находились на работе, а маленького ребенка не оставишь одного в доме. Пию разозлил прежде всего эгоизм Анны, матери Лилли, средней дочери Кристофа. Ее спутник жизни и отец малышки был морским биологом и весной возглавил научно-исследовательский проект в Антарктике. Анна хотела во что бы то ни стало его сопровождать, но поскольку ребенок ходил в школу, это было невозможно. Ее просьбу – взять на это время Лилли к себе – Кристоф отклонил, обосновав это тем, что она мать и несет ответственность за своего ребенка, а поэтому должна отказаться от подобных вещей. Анна назойливо упрашивала, пока Кристоф и Пия наконец не пошли на компромисс и не согласились взять девочку к себе на две недели в австралийские зимние каникулы. Пия, которая не особенно любила Анну, единственную из трех дочерей Кристофа, ничуть не удивилась, когда в конце концов две недели вылились в четыре. Предприимчивая Анна что-то провернула с учебой Лилли и получила для дочери разрешение на дополнительные каникулы, что было для нее вполне типично. Таким образом, она вновь добилась своего.
– Это не проблема, – Кристоф протянул руку и погладил Пию по щеке. – Что случилось?
– Пока не совсем понятно. – Она сделала еще один глоток. – Шестнадцатилетний парень, который после пьяной оргии лежит в коме, и молодая девушка, которую обнаружили в Майне. Она, похоже, дольше находилась в воде, ее труп был раздроблен гребным винтом.
– Звучит ужасно.
– Так оно и есть. Мы понятия не имеем, кто эта девушка. Нет никаких соответствующих заявлений о без вести пропавших.
Некоторое время они сидели за кухонным столом, пили пиво и молчали. Это было одно из многочисленных качеств Кристофа, которые Пия в нем особенно ценила. Она могла с ним не только говорить, но и молчать, и при этом молчание не становилось обременительным. Он точно чувствовал, хочет ли она о чем-то поговорить или ей просто нужно только его молчаливое общество.
– Уже два часа. – Пия встала. – Я, наверное, быстренько пойду в душ и потом в постель.
– Я тоже сейчас приду. – Кристоф также поднялся. – Только все уберу в кухне.
Пия взяла его за руку, он остановился и посмотрел на нее.
– Спасибо, – сказала она тихо.
– За что?
– За то, что ты есть.
Он улыбнулся той улыбкой, которую она в нем так любила.
– Я могу только ответить тем же самым, – прошептал он и крепко обнял ее. Она прижалась к нему и почувствовала его губы на своих волосах. И все сразу стало хорошо.
– Мы едем к дяде Рихарду, только ты и я, – сказал папа и подмигнул ей. – Ты сможешь там покататься на пони, а потом открыть подарки.
Здорово! Покататься на пони! И совершенно одна с папой, без мамы, братьев и сестер! Она радовалась и была по-настоящему взволнована. И хотя она уже пару раз была с папой у дяди Рихарда, она не могла как следует вспомнить дом и пони, и это было странно. Но она была невероятно рада, так как папа принес ей очень милое новое платье, которое она могла надеть уже сейчас.
Она рассматривала себя в зеркале, трогала кончиками пальцев красную шляпку на голове и смеялась. Платье было настоящим женским национальным костюмом, с короткой юбкой и фартуком. Папа заплел ей две косы, и она действительно выглядела точно как Красная Шапочка из ее книги сказок.
Он все время приносил ей подарки, и эти подарки были ее и папиной тайной, потому что другим он никогда ничего не приносил. Только ей. Она была его любимицей. Мама с братьями и сестрами на выходные уехала, поэтому папа принадлежал только ей.
– Ты мне еще что-нибудь принес? – спросила она с любопытством, так как большой бумажный пакет был все еще туго набит.
– Конечно, – он заговорщически улыбнулся. – Вот, хочешь посмотреть?
Она старательно закивала. Он вынул из пакета еще одно платье. Оно было красного цвета. А ткань на ощупь была прохладной и очень мягкой.
– Платье принцессы для моей маленькой принцессы, – сказал он. – И я купил тебе еще туфли под это платье. Красные.
– Ой, здорово! Можно я посмотрю?
– Нет, потом. Мы должны ехать. Дядя Рихард уже ждет нас.
Она поднялась и прижалась к нему. Она любила его низкий голос и аромат трубочного табака, которым пахла его одежда.
Через некоторое время они уже были в автомобиле. Они ехали довольно долго, и она оживлялась, когда что-то узнавала за окном. Это была игра, в которую она всегда играла с папой, когда они отправлялись в свое тайное путешествие. Он это называл именно так, потому что она не должна была ничего рассказывать об этом братьям и сестрам, иначе они стали бы ей завидовать.
Наконец улица закончилась, и дальше дорога шла через лес до просеки, на которой стоял большой деревянный дом с верандой и зелеными ставнями.
– Совсем как в сказках! – воскликнула она взволнованно, когда увидела пони на лужайке перед домом. – Можно я покатаюсь прямо сейчас? – Она беспокойно ерзала на сиденье.
– Конечно. – Папа засмеялся и припарковал «Мерседес» рядом с другими автомобилями. У дяди Рихарда всегда кто-то был в гостях. Этому она тоже радовалась, потому что все эти люди были папины друзья и всегда привозили с собой для нее подарки и сладости.
Она вышла из машины, побежала к пони и стала их гладить. Вышел дядя Рихард и спросил, на каком пони она хочет покататься. Больше всего ей нравился белый пони, которого звали Снежинка, это она знала. Смешно, что она вспомнила кличку пони, но совершенно забыла, как выглядит дом изнутри.
Через полчаса они вошли в дом. Там были друзья папы и дяди Рихарда. Все радостно поздоровались с ними и выразили свое восхищение платьем и красной шапочкой. Она поворачивалась во все стороны и смеялась.
– Так, снимай свой национальный костюм, – папа поставил бумажный пакет на стол и вынул из него платье. Дядя Рихард посадил ее на колени и помог надеть платье и настоящие шелковые чулки, как у мамы. Остальные смеялись, потому что они так чудно регулировались резинками, закрепленными на поясе. Это было действительно забавно!
Но самым красивым было платье – настоящее платье принцессы красного цвета! А к нему – красные туфли на каблуках!
Она смотрела на себя в зеркале, и в ней играла гордость. Горд был и папа, он провел ее через гостиную вверх по лестнице, как на свадьбе. Дядя Рихард прошел вперед и открыл дверь. В комнате стояла настоящая кровать для принцессы с балдахином!
– Во что мы будем играть? – спросила она.
– Во что-нибудь очень веселое, – ответил папа. – Но мы еще должны переодеться. Жди здесь и будь послушной.
Она кивнула, затем залезла на кровать и стала по ней скакать. Все восторгались ее великолепным платьем и были так добры к ней! Дверь открылась, и она испуганно вскрикнула, увидев перед собой волка. Но потом она рассмеялась. Это был не настоящий волк, это был папа, который нарядился волком! Как это было замечательно, что только у нее с папой была эта тайна. Только странно, что ничего после этого она не могла вспомнить. Это было действительно печально.
Пятница, 11 июня 2010
Ханна Херцманн плохо спала. Один кошмарный сон сменялся другим. Сначала Винценц был гостем на ее передаче и вконец опозорил ее перед камерой, потом ей угрожал Норман, вдруг превратившийся в того человека, который в течение нескольких месяцев маниакально преследовал ее, пока его не арестовала полиция и не засадила как рецидивиста на два года в тюрьму.
В половине шестого она наконец встала, смыла под душем липкий холодный пот и села с чашкой кофе за компьютер. Как она и предполагала, Интернет был полон всякого бреда.
Проклятье! Ханна потерла большим и указательным пальцами переносицу. Если исправить ситуацию еще не слишком поздно, это нужно делать прямо сейчас, пока очередные недовольные гости ее программы не сподобились сделать то же, что Армен В. и Беттина Б. Невозможно себе представить, какой резонанс это могло бы иметь. Даже если вопрос о закрытии ее программы не стоял в данный момент остро, она не могла рассчитывать на постоянную поддержку руководства. Звонить Вольфгангу было еще слишком рано, поэтому она решила настроиться на другие мысли, совершив пробежку. Во время бега ей удавалось наилучшим образом о чем-либо поразмышлять. Она надела спортивный костюм, стянула волосы в «конский хвост» и влезла в кроссовки. Раньше она бегала ежедневно, до тех пор пока ее проблемы с ногами не стали более серьезными.
Воздух был еще свежим и прозрачным. Ханна глубоко вдохнула и выдохнула, потом на ступенях лестницы перед входной дверью сделала пару упражнений на растяжку. Она включила айпод и нашла любимую музыку. Потом спустилась вниз по улице до угла, где находилась парковочная площадка, свернула в лес и начала пробежку. Каждое движение причиняло ей адскую боль, но она, сжав зубы, заставляла себя бежать дальше. Через пару сотен метров она почувствовала покалывание в боку, но продолжала бег. Она никогда не сдавалась. Ханна Херцманн еще ни разу не отступила от своей цели! Встречный ветер и проблемы она в течение всей своей жизни считала вызовом и стимулом, а не поводом спрятать голову в песок. Боль существовала лишь в воображении и не заслуживала внимания. Если бы она была другой, то никогда бы не сделала такой карьеры, ни за что бы не добилась успеха. Честолюбие, упорство, способность выстоять до конца – эти черты характера даже в самые суровые времена не давали ей впадать в отчаяние.
Создав программу «В поисках истины», которая начала выходить четырнадцать лет назад, она разработала совершенно новый, революционный формат, который произвел фурор на телевидении и обеспечил невиданные рейтинги. Концепция была проста, как все гениальное: пестрая смесь сенсационных и чрезвычайно актуальных событий, которые волнуют людей в стране, добавить к этому калейдоскоп личных судеб, драматизм ситуаций, в которые попадает человек, на фоне бесед с известными гостями, и все это в течение девяноста минут в прайм-тайм. До сего времени не существовало ничего подобного. Возникли и получили успех аналогичные программы, но ни одна из них не была столь популярна, как эта. Ханна была одним из самых известных лиц на телевидении, везде была востребована. Если ее устраивал гонорар, она вела торжественные приемы и вечера, посвященные вручению премий, разрабатывала идеи и концепции для других телевизионных форматов, и это хорошо оплачивалось. Десять лет назад она организовала студию «Херцманн продакшн» и стала выпускать свою программу самостоятельно.
Теневой стороной профессионального успеха была ее неудавшаяся личная жизнь. Очевидно, не нашлось мужчины, который мог бы с ней ужиться. В голове пронеслись слова Майке накануне вечером. Неужели это правда? Действительно ли она танк, который уничтожает все на своем пути?
– А если даже и так! – пробормотала она с оттенком упрямства. Такой уж она была. Ей в жизни и не нужен был никакой мужчина.
У первого перекрестка в лесу она выбрала более длинный путь и свернула направо. Ее дыхание пришло в норму, шаги стали мягче и легче. Она нашла правильный ритм бега и почти не ощущала боли. Из опыта она знала, что боль скоро исчезнет вовсе, еще через пару минут, когда ее тело распределит эндорфины, которые выключат болевые ощущения и усталость. Ей удалось заставить свои мысли кружиться вокруг существующей проблемы и наслаждаться природой – пряным запахом, который источал лес в ранние утренние часы, пружинистой почвой, по которой было намного приятнее бежать, чем по асфальту. Было начало восьмого, когда она добралась до опушки леса и увидела в сиянии солнца, уже высоко стоящего в небе, белый купол бахайского[9] храма. И хотя она давно не бегала, усталости не чувствовалось. Значит, она еще не полностью потеряла физическую форму. Обратная дорога заняла минут двадцать через лес до дачного поселка, который считался частью Лангенхайна, где располагался ее дом. Она сильно вспотела и перешла на шаг, но на сей раз это был приятный, заслуженный спортивный пот, а не пот от страха, как в минувшую ночь. Кроме того, она разработала стратегию, которую потом, за обедом, хотела обсудить с Вольфгангом. Ханна вынула из ушей наушники и стала рыться в кармане спортивной куртки в поисках ключей от дома. Мимоходом она мельком взглянула на свою машину, которую накануне вечером не стала ставить в гараж, а припарковала рядом с «Мини» Майке.
Что это? Ханна не поверила своим глазам. Все четыре колеса ее черного «Порше Панамера» были спущены! Она вытерла рукой пот со лба и подошла ближе. Одно спущенное колесо еще могло быть случайностью, но не все четыре. Но когда она подошла к машине ближе, то увидела самое худшее. Она оцепенела. Ее сердце бешено заколотилось, колени обмякли, и она почувствовала, как в ее глазах закипели слезы, слезы беспомощной ярости. Кто-то на сверкающем черном лаке капота нацарапал слово. Единственное слово, жестокое и недвусмысленное, большими, неуклюжими буквами. СУКА.
Боденштайн поставил чашку в кофейный автомат и нажал кнопку. Затрещало мельничное устройство, и через несколько секунд крошечная кухня наполнилась восхитительным кофейным ароматом.
Инка привезла его домой чуть за полночь. За пиццей он говорил практически один, но это пришло ему в голову лишь тогда, когда Инка высадила его на парковке перед «домом кучера». После того как они осмотрели дом, Инка стала такой молчаливой, какой бывала редко, и Боденштайн спрашивал себя, не сказал ли он или не сделал ли что-нибудь, что ее могло бы разозлить. Может быть, он не поблагодарил ее должным образом за то, что она встретила его в аэропорту и раздобыла ключи от дома? В своей эйфории от чувства свободы, с которым он вернулся из Потсдама, он действительно весь вечер говорил только о себе и своем душевном состоянии. Хотя это было не в его духе. Боденштайн решил позже позвонить Инке и извиниться за это.
Он выпил кофе и заставил себя пойти в миниатюрную ванную комнату без окон, которую он после ванной почти класса «люкс» в гостинице Потсдама нашел еще более темной и узкой, чем обычно.
Действительно, настало время наконец вновь обрести настоящий дом – собственную мебель, хорошую ванную, кухню с большой плитой, которая бы имела больше двух конфорок. Ему наскучил «дом кучера» с двумя комнатами, низкими потолками, окошками чуть больше бойниц и дверными проемами, в которые мог пройти только гном и о которые он постоянно задевал головой. Ему надоело быть гостем у своих родителей и брата, к тому же он знал, что его невестка с большим удовольствием сдала бы дом и получала за него арендную плату, чем предоставила его родственнику, который платил только за коммунальные услуги. Она постоянно совершенно откровенно спрашивала его, когда он наконец съедет, а в последнее время даже постоянно появлялась с потенциальными арендаторами.
В скудном мерцании света лампочки в сорок ватт, расположенной над зеркалом, Боденштайн небрежно побрился. Ему в самом деле всю ночь снился дом, который он осматривал вчера вечером с Инкой. Сегодня утром, еще до конца не проснувшись, он его мысленно обставлял. София имела бы свою собственную комнату и жила бы совсем близко от него, кроме того, он наконец-то смог бы опять принимать гостей. Дом в Келькхайме был практически уже продан. На следующей неделе нотариус должен встречаться с покупателями. За половину суммы он определенно мог приобрести квартиру в двухквартирном доме в Руппертсхайне.
На улице стоял какой-то шум, он слышал голоса. Вторая чашка кофе вернула ему жизненные силы. Он поставил чашку в мойку, надел пиджак, снял с панели у входной двери ключи от машины. На парковочной площадке рабочие из Келькхайма сгружали с оранжевого грузовика оградительную решетку, и он вспомнил, что сегодня вечером в поместье должен состояться джазовый концерт. Регулярно город арендовал историческую усадьбу для проведения культурных мероприятий, что приносило родителям Боденштайна дополнительные деньги. Боденштайн запер дверь и по дороге к автомобилю кивнул рабочим. Сзади раздался сигнал клаксона, и он обернулся. Рядом с ним остановилась машина его деловой невестки.
– Доброе утро! – бойко крикнула она. – Все утро тебе звоню. Розали получила приглашение на конкурс молодых шеф-поваров во Франкфурте! Собственно говоря, она хотела сама тебе об этом рассказать, но до тебя невозможно дозвониться. Что с твоим мобильником?
Розали, старшая дочь Боденштайна, после выпускных экзаменов на аттестат зрелости решила не поступать в университет, а пойти учиться на повара. Сначала Козима и он подумали, что причиной такого решения был звездный повар, в которого Розали была тайно влюблена, и они рассчитывали на то, что через пару месяцев под строгим надзором француза она оставит эту затею, но у Розали открылся талант, и она с восторгом занималась новым делом. Она завершила обучение с отличием. Приглашение на кулинарный конкурс Французской гильдии гастрономов и рестораторов было наивысшей оценкой и признанием ее достижений.
– У меня все утро нет приема, – Боденштайн поднял свой смартфон и развел руками. – Странно.
– Да, я в этих вещах тоже не разбираюсь, – сказала Мари-Луиза.
– А я разбираюсь! – Ее восьмилетний сын, сидящий на заднем сиденье, наклонился вперед и высунул руку из окна. – Покажи-ка!
Боденштайн со снисходительной улыбкой передал своему младшему племяннику мобильник, но через пять секунд улыбка исчезла с его лица.
– Приема и не могло быть. Ты же включил режим полета, дядя Оли, – объявил умный не по годам ребенок и заскользил пальцами по сенсорной панели. – Это ведь видно по значку самолета. Вот, теперь все нормально.
– О… спасибо, Йонас, – пробормотал Боденштайн. Мальчик благосклонно кивнул ему с заднего сиденья, и Мари-Луиза с ехидцей засмеялась.
– Позвони Розали! – крикнула она и нажала на педаль газа.
Боденштайн чувствовал себя в дурацком положении. Он летал не так часто и вчера вообще впервые включил на своем айфоне режим полета, и то лишь потому, что сосед в самолете показал ему, как это делается. А во время полета в Потсдам он просто выключил телефон.
Пока он шел к своему автомобилю, его телефон производил настоящую какофонию звуков: поступили десятки эсэмэс, просьбы перезвонить, ссылки на пропущенные звонки, и в довершение ко всему раздался звонок.
Пия Кирххоф! Он нажал кнопку приема.
– Доброе утро, Пия, – сказал он. – Я только сейчас увидел, что ты пыталась вчера мне дозвониться. Что…
– Ты еще не читал сегодня газету? – прервала она его не очень вежливо, что было явным признаком беспокойства. – Вчера вечером у гидроузла в районе Эддерсхайма мы изъяли из Майна труп девушки. Ты приедешь сегодня в контору?
– Да, разумеется, я уже еду, – ответил он и сел в автомобиль. Сначала он хотел позвонить Инке из машины, но потом решил вечером завезти ей букет цветов и поблагодарить лично.
Езда в автомобиле день ото дня становилась для нее все более затруднительной. Если так будет продолжаться и далее, то через короткое время она со своим большим животом вообще не сможет сидеть за рулем или не достанет ногами до педали газа и тормоза. Эмма свернула налево на Висбаденерштрассе и бросила взгляд в зеркало заднего вида. Луиза смотрела в окно. За всю поездку она не проронила ни единого слова.
– У тебя все еще болит живот? – спросила Эмма озабоченно.
Малышка покачала головой. Обычно она тараторила без умолку. Что-то с ней не так. Может быть, у нее проблемы в детском саду? Ссора с другими детьми?
Через пару минут она остановилась перед детским садом и вышла из машины. Луиза умела сама отстегиваться и выходить, и Эмма придавала большое значение этой ее самостоятельности. В своем положении она была рада, что не должна поднимать ребенка, чтобы вынести его из автомобиля.
– Что случилось? – перед дверью детского сада Эмма остановилась, присела на корточки и испытующе посмотрела на Луизу. Сегодня утром она ела без аппетита и без сопротивления надела зеленую футболку, хотя не любила ее, так как та якобы царапалась.
– Ничего, – ответила девочка и отвела взгляд.
Не было смысла пытать ребенка. Эмма решила позже созвониться с воспитательницей и попросить ее последить за Луизой.
– Тогда приятного дня тебе, моя сладкая, – сказала она и поцеловала дочку в щеку. Та без эмоций ответила на поцелуй и без обычного восторга побежала через открытую дверь к своей группе.
Эмма в задумчивости поехала назад в Фалькенштейн, поставила машину и решила совершить прогулку через большой квартал, где повсюду были разбросаны здания, принадлежащие «Обществу солнечных детей». Поблизости от виллы родителей ее мужа находился центр всей организации – административное здание с помещениями для проведения семинаров, родильным домом, детскими яслями, приютом для маленьких детей и учреждением бытового обслуживания для детей старшего возраста, матери которых работали. Чуть подальше располагался дом матери и ребенка, бывший дом престарелых. Кроме этого, были еще различные здания, огород, мастерская, здание для бытовой техники. Три бунгало на самом краю парка составляли внешнюю границу гигантского владения.
Ранним утром воздух был еще прохладным и свежим, и Эмме хотелось немного прогуляться. Она брела к административному зданию через парк вдоль дороги, пролегавшей в тени древних дубов, буков и кедров, среди тщательно скошенных зеленых газонов и цветущих рододендронов. Она любила буйную природу, запах, который источал близлежащий лес теплыми летними вечерами. И хотя Эмма жила здесь уже полгода, она еще всем своим существом наслаждалась обилием зелени – отрада для глаз в сравнении со скупыми, сухими ландшафтами, в окружении которых она жила и работала последние двадцать лет. Флориана, напротив, пугало буйное плодородие природы. Совсем недавно он напрямик упрекал своего отца в расточительном пользовании водой. Йозефа расстраивали нарекания сына, и он пытался оправдаться тем, что вода для полива газонов берется из цистерн для дождевой воды.
Любой разговор между Флорианом и его родителями после нескольких фраз превращался в спор. Из безобидного разговора возникала ненужная дискуссия, которая в большинстве случаев завершалась тем, что он вставал и уходил.
Эмме было неприятно его поведение. Она открыла в характере своего мужа новые черты – несговорчивость и невежество, которые не могла принять. Он не хотел с ней соглашаться, но она замечала, что в доме своих родителей, в мире его детства, он вообще чувствует себя неуютно. Ей хотелось понять, почему это происходит, тем более что родители мужа были дружелюбными, ненавязчивыми людьми, которые никогда не вмешивались в их проблемы и тем более ни в коем случае не появлялись в их квартире без предварительного звонка.
– Доброе утро! – крикнул кто-то позади нее, и она обернулась. Бородатый мужчина с волосами, стянутыми в «конский хвост», ехавший на велосипеде вдоль дороги, остановился возле нее.
– Здравствуйте, господин Грассер! – Эмма приветственно подняла руку.
Родители ее мужа называли Гельмута Грассера управляющим домами, но в действительности у него было гораздо больше обязанностей. Он был настоящим «мастером на все руки», всем помогал и всегда был в хорошем настроении. Если свекру и свекрови нужно было куда-то ехать, он предоставлял им водителя, он ремонтировал шкафы, заменял перегоревшие лампочки, занимался ремонтом домов и осуществлял главный надзор за обслуживанием парков и скверов. Вместе со своей матерью Хельгой, которая работала на кухне, он жил в среднем из трех бунгало.
– Ну как, телевизор работает? – поинтересовался он, и его темные глаза, вокруг которых собирались многочисленные складочки, когда он улыбался, весело заблестели.
– Ах, мне все еще неловко, – Эмма смущенно засмеялась.
Два дня назад она позвонила Грассеру и попросила его посмотреть, что случилось с ее телевизором, который почему-то не работал. Оказалось, что она всего лишь случайно нажала не ту кнопку на пульте. Грассер, наверное, счел ее витающей в облаках.
– Это лучше, чем если бы он действительно вышел из строя. Я хотел сегодня днем заменить у вас на кухне смеситель. Вас устроит, если я приду около двух?
– Да, конечно, – Эмма радостно кивнула.
– Превосходно. Тогда до встречи. – Грассер улыбнулся и нажал на педали своего велосипеда.
Когда Эмма собиралась пройти мимо административного здания и свернуть к вилле, из стеклянной двери с мобильником у уха вышла Корина Визнер, управляющая «Общества солнечных детей», и быстрыми шагами пошла ей навстречу. У нее был сосредоточенный взгляд, но, увидев Эмму, она улыбнулась и закончила разговор.
– Этот праздник меня доконает! – радостно воскликнула она и убрала мобильник. – Доброе утро! Как твои дела? У тебя немного усталый вид.
– Доброе утро, Корина, – ответила Эмма. – Я прошлой ночью мало спала. У нас была встреча одноклассников.
– Ах да, верно. И как? Все прошло хорошо?
– Да, было замечательно.
Корина была сгустком энергии, обладала непоколебимым хладнокровием, великолепной, словно у компьютера, памятью и всегда была в хорошем настроении. Ее должность управляющей предполагала отсутствие выходных: она занималась кадрами, закупками, организацией, сотрудничеством с ведомствами по социальным вопросам и делам молодежи, но при этом знала каждого обитателя дома матери и каждого ребенка в приюте. Корина находила время для всего и всех. Кроме того, у нее было четверо детей, и младший был на два года старше Луизы. Эмма изо дня в день удивлялась, как она справляется с таким объемом работы, оставаясь совершенно спокойной. Она и ее муж Ральф сами были воспитанниками «солнечных детей». Ральф был приемным ребенком родителей мужа Эммы, а Корина была удочерена ими еще в младенчестве. Оба были старшими и лучшими друзьями Флориана.
– Не похоже, что у тебя был веселый вечер, – Корина дружески положила руку на плечи Эммы. – Что случилось?
– Я немного беспокоюсь за Луизу, – призналась Эмма. – Она вот уже два дня ведет себя как-то странно: якобы у нее болит живот, и вообще она какая-то невеселая.
– Гм. Ты была с ней у педиатра?
– Флориан ее осматривал и ничего не нашел.
Корина наморщила лоб.
– Тебе нужно за ней понаблюдать, – посоветовала она. – А с тобой все в порядке?
– Да, мне бы хотелось, чтобы ребенок родился поскорее, – ответила Эмма. – Эта жара меня достала. По крайней мере, Флориан, кажется, чувствует себя чуть получше. Последние недели были довольно тяжелыми.
Некоторое время назад она говорила с Кориной об изменившемся поведении Флориана, и Корина посоветовала ей набраться терпения. «Для взрослого мужчины всегда нелегко возвращаться в дом своих родителей, – сказала она, – а тем более для того, кто в течение многих лет находился в кризисных областях, испытывая колоссальный стресс, и вдруг оказался в мире изобилия».
– Я рада, – Корина улыбнулась. – Может быть, мы как-нибудь устроим пикник с грилем, пока не родился ребенок. Я уже целую вечность не видела Флори, хотя он живет всего в двухстах метрах от меня.
Зазвонил ее мобильник, и она посмотрела на дисплей.
– Ой, извини, я должна ответить. Увидимся позже у Йозефа и Ренаты по поводу списка гостей на прием и праздничное шоу.
Эмма растерянно посмотрела ей вслед. Корина энергичными шагами направлялась к Дому матери. Почему она не видела Флориана целую вечность? Ведь он вчера вечером был у нее и Ральфа дома.
В таких отношениях, как у них, когда супругам приходится часто и надолго расставаться, наивысшим приоритетом является доверие. Эмма всегда доверяла своему мужу, ревность была ей несвойственна. Она ни разу не усомнилась в том, что он ей рассказывал. Но теперь у нее внутри вспыхнул крохотный огонек недоверия и прочно засел в ее голове. Чистое подозрение, что он мог ей солгать, пробудило в ней странное чувство пустоты.
Эмма шла все быстрее.
Конечно, то, что Корина накануне не видела Флориана, можно было объяснить совсем просто. Было уже очень поздно, когда Флориан ушел из дома. Возможно, Корина, у которой был тяжелый день, уже ушла спать.
Да, наверняка так оно и было. С какой стати Флориан будет ей лгать?
Он закончил говорить по телефону и приник к экрану телевизора. Красно-белые заградительные ленты, перед ними свирепого вида полицейские, охраняющие место преступления от падких на зрелища зевак. Сотрудники службы по обеспечению сохранности следов все еще были заняты работой. Они искали имеющие отношение к преступлению следы, которые они там никогда не найдут. По крайней мере, не в Эддерсхайме. Шлюз находился в паре километров от этого места вниз по течению. Он знает, где это было.
Смена картинки.
Здание франкфуртского Института судебной медицины на Кеннедиаллее. Перед ним – девушка-корреспондент, которая с серьезным лицом говорит в камеру. Показали фотографию погибшей девушки, и он сглотнул. Такая симпатичная, такая светловолосая и такая… мертвая. Молодое нежное лицо с высокими скулами и полными губами, на которых больше никогда не появится улыбка. Судебная медицина, видно, как следует, постаралась. Погибшая совсем не выглядит мертвой, а кажется просто спящей. Несколько секунд спустя она будто с упреком посмотрела на него своими большими глазами, и его сердце испуганно заколотилось, пока он не понял, что это всего лишь реконструкция лица, компьютерная анимация, но эффект был невероятно реалистичным.
Он нащупал пульт и опять включил звук.
«…на вид примерно пятнадцать-шестнадцать лет. Девушка была одета в джинсовую мини-юбку и желтый топ с бретельками марки H&M 34-го размера. Всех, кто видел эту девушку или может сообщить о месте ее пребывания в последние дни или недели, просим обращаться в любое отделение полиции».
Его немного удивил тот факт, что полиция так скоро после обнаружения трупа обратилась к населению за помощью. Очевидно, полицейские ищейки не имеют никакого представления о том, кто эта девушка, и надеются на Его Величество Случай.
К сожалению, – это он узнал, поговорив только что по телефону, – почти наверняка не будет ни одной зацепки, которая могла бы привести к раскрытию преступления. Каждый страдающий тщеславием человек сочтет необходимым позвонить в полицию и утверждать, что где-то видел девушку, и после этого ищейки будут вынуждены проверять сотни пустых наводок. Какая бессмысленная трата времени и ресурсов!
Он уже хотел выключить телевизор, чтобы ехать на работу, когда на экране появилось лицо мужчины. Увидев его, он вздрогнул. Волна давно ушедших чувств поднялась из самых глубоких недр его души. Он задрожал.
– Грязная свинья, – пробормотал он и почувствовал, как в нем поднимается хорошо знакомый беспомощный гнев и прежняя озлобленность. Его рука так сильно сжала пульт, что отделение для батареек треснуло, и батарейки выпали. Он этого даже не заметил.
«Мы только начали наше расследование, – сказал главный прокурор доктор Маркус Мария Фрей. – Правда, пока у нас нет результата вскрытия, мы не можем сказать, идет ли речь о несчастном случае, суициде или даже убийстве».
Угловатый подбородок, темные зачесанные назад волосы с первыми седыми прядками, сострадательный голос деликатного человека и карие глаза, которые так обманчиво светились доверием и дружелюбием. Но это была лишь уловка. Дон Мария – как его за спиной называли в прокуратуре Франкфурта – был двуличным человеком: он был остроумен, обаятелен и красноречив с теми, кого мог обвести вокруг пальца, но мог быть и совершенно другим.
Он часто смотрел ему прямо в глаза, в глубины этой черной, снедаемой честолюбием души. Фрей был беспощадным человеком, стремящимся к власти – заносчивым и непомерно тщеславным. Поэтому его не удивило, что прокурор хватался за расследования. Любое дело обещало определенную порцию общественного внимания, а оно было для Фрея как наркотик.
Опять зазвонил мобильный телефон. Это был его шеф из закусочной, где они торговали картофелем фри. Его голос дрожал от ярости.
– Посмотри на часы, наглый лентяй! – завизжал в трубку толстяк. – Семь часов значит семь часов, а не восемь или девять! Чтоб через десять минут был на месте, иначе можешь…
Решение созрело в одну секунду, как только он увидел на экране прокурора Фрея. Такую работу, как эта, в закусочной, он найдет всегда. Сейчас важнее всего было другое.
– Пошел в… – перебил он жирного головореза. – Поищи себе другого идиота.
Он нажал клавишу отбоя.
Ему надо было сделать многое. Он был готов к тому, что рано или поздно сюда явится полиция и перероет, перевернет все его имущество. Тем более что руководит всем этим делом дон Мария, у которого память как у слона, особенно в отношении его.
Мужчина опустился на колени и вытащил из-под углового диванчика коричневую картонную коробку. Осторожно поставив ее на стол, он открыл крышку. Сверху лежала прозрачная папка с фотографией. Он вынул ее и стал внимательно рассматривать. Сколько ей могло быть лет, когда было сделано фото? Шесть? Семь?
Он нежно погладил большим пальцем милое детское лицо, потом поцеловал его и убрал фотографию в один из ящиков под стопку белья. Тоска пронзила его болью, как от ударов ножа. Он тяжело вздохнул, затем закрыл коробку, взял ее под мышку и вышел из вагончика.
Боденштайн и Пия вышли из помещения дежурного подразделения Региональной уголовной полиции, расположенного на первом этаже, которое в ночное время служило диспетчерским пунктом специальной комиссии полиции. Это было единственное помещение в здании, которое с разрешения директора уголовной полиции Нирхоффа зачастую использовалось как арена для привлекающих внимание пресс-конференций – к ним предшественник доктора Николя Энгель пылал особой любовью. В течение всего бурно протекавшего совещания Пия пыталась вспомнить о том, что она хотела сказать своему шефу. Это было что-то важное, но, как назло, совершенно вылетело у нее из головы.
– Наша шефиня опять вне конкуренции, – сказала Пия, когда они, миновав шлюз безопасности, шли через парковочную площадку.
– Да, сегодня она была на высоте, – подтвердил Боденштайн.
Около девяти часов явился молодой и чрезмерно ретивый представитель франкфуртской прокуратуры. С двумя коллегами он прервал совещание, с надменным видом взял слово и в присутствии всех сотрудников Специальной комиссии «Русалка» устроил Пие скандал за то, что она, на его взгляд, слишком поспешно предоставила прессе излишнюю информацию. Превышая свои полномочия, он даже потребовал, чтобы ему и его ведомству передали руководство по расследованию данного дела. Прежде чем Пия успела что-либо возразить, вмешалась доктор Энгель. Вспоминая о том, как она несколькими сдержанными словами поставила на место маленького воображалу, Пия усмехнулась.
Доктор Николя Энгель была грациозной особой, которая в своем белом льняном костюме в окружении мужчин в униформе казалась почти хрупкой девочкой, но это было заблуждением. Люди совершали фатальную ошибку, недооценивая ее, а молодой прокурор относился к той категории мужчин, которые принципиально принижают достоинства женщин. Николя Энгель могла очень долго молча следить за дискуссией, но если в заключение она что-то говорила, то ее слова попадали в цель с безошибочной точностью межконтинентальной ракеты с компьютерным управлением – и зачастую со столь же уничтожающим действием. Прокурор стремительно покинул помещение, признав полнейший провал своей миссии, хотя, правда, и получил вызов на вскрытие во Франкфурт вместе с Пией, и без того собравшейся туда ехать.
Вопреки всем первоначальным сомнениям доктор Николя Энгель за последние два года стала хорошим руководителем ведомства со строгим, но справедливым стилем руководства. Все внутренние проблемы она решала со своим коллективом, не позволяя им становится предметом гласности. В Региональном отделе полиции Хофхайма ее авторитет был неоспорим, к ней испытывали уважение, так как в отличие от своего предшественника она имела весьма приблизительное представление о политике, зато знала, что такое правильно организованная работа полиции.
– Энгель молодец! – сказала Пия и протянула Боденштайну ключи от машины. – Ты можешь сесть за руль? Я должна еще раз позвонить Алине Хиндемит.
Боденштайн кивнул.
После совещания он, Остерманн и Пия говорили с молодыми людьми, которые накануне также принимали участие в попойке. От девушки, которая обнаружила труп, она узнала имена ее приятелей, и все четверо вместе с родителями были вызваны в комиссариат. Две девушки, два юноши, присмиревшие, совершенно растерянные и едва ли способные помочь следствию. Ни один из них не заметил мертвую девушку в камышах, все утверждали, что они не помнят, что вообще произошло. Все четверо, несомненно, лгали.
– Я говорю тебе, что они слиняли, как только увидели труп, – сказала Пия, копаясь в сумке в поисках номера телефона Алины. – И я почти уверена, что, сбегая, они просто оставили своего друга Алекса, как и Алину.
– При таких обстоятельствах в худшем случае они виновны в оставлении в опасности своего приятеля. – Боденштайн остановился у выезда и включил сигнал левого поворота. В машине не было кондиционера, и они ехали с опущенными стеклами, пока скопившееся в машине тепло не сократилась до терпимого уровня. – Наверняка родители им уже напели, что говорить.
– Я тоже так думаю, – согласилась Пия со своим шефом. Из больницы Хёхста пришли не очень хорошие новости. Шестнадцатилетний Александр все еще находился без сознания и был переведен на искусственное дыхание. Врачи не исключали поражение мозга из-за кислородной недостаточности.
То, что молодые люди бросили на произвол судьбы находящегося без сознания человека, тем более своего друга, не было мелким проступком, пусть даже они приняли большие дозы алкоголя. Совершенно определенно, не все были пьяны без памяти, как они утверждают, иначе они бы так просто не смогли перелезть через высокий забор.
С самого раннего утра в дежурно-диспетчерской службе практически беспрерывно звонил телефон. Как всегда, когда полиция обращалась к населению с просьбой об оказании помощи, находилось огромное число не совсем вменяемых граждан, которые якобы видели погибшую девушку в самых нелепых местах. Это была кропотливая работа – проверять многочисленные версии, но среди них могла оказаться нужная ниточка, и тогда весь этот труд обретал смысл. Накануне вечером репортеры вспомнили до сих пор не раскрытое дело об обнаружении в Майне в 2001 году трупа другой девушки, и теперь пресса плясала и вокруг этого случая. Чтобы успокоить общественность и пресечь, как всегда, быстро нарастающую критику в адрес работы полиции, необходим был быстрый успех в расследовании, чего бы это ни стоило. Это было аргументом Пии в защиту безотлагательного информирования общественности, и Николя Энгель это одобрила, как и главный прокурор Фрей накануне вечером.
Боденштайн свернул на трассу А66 в направлении Франкфурта, а Пия безуспешно пыталась поговорить по телефону с Алиной. Ее отец постоянно уверял Пию, что его дочери нет дома.
Читать бесплатно другие книги:
