Бей первой, леди! Казанцев Кирилл

Сквозь слезы и грохот колес расслышал что-то вроде: «Девушка подарила, молодая, красивая, сама подарила и ушла». Лицо у Макса при этом сделалось такое, что цыганка заткнулась и пробормотала уже совсем другое, какой-то бессвязный набор слов, и Макс разобрал в нем «теплотрасса».

— Пошли, покажешь, — приказал он и, едва мимо проскочил последний вагон товарняка, поволок цыганку через рельсы обратно к вокзалу и рынку, не обращая внимания ни на любопытные взгляды, ни на сигналы машин и скабрезные шуточки, что неслись со всех сторон.

Идти пришлось минут десять — обогнули рынок, вышли к старому, еще дореволюционной постройки дому с кучей угля у единственного подъезда, прошли мимо его облезлой стены и повернули за угол. И еще раньше Макс заметил остальных цыганок — они шли поодаль, но молчали, приближаться не рисковали, но и не отставали. Он пару раз глянул на них, давая понять, что все видит, те останавливались, но ненадолго, тащились следом за ревущей товаркой, однако отбить ее не пытались.

За домом обнаружился огромный пустырь, заваленный строительным мусором и прочим хламом с ближайшего рынка: коробками, ящиками, мятыми банками и битым стеклом. И показались толстенные, обмотанные драной стекловатой трубы теплотрассы, они уводили в заросли крапивы и полыни. Макс встряхнул цыганку за шкирку пестрого платья, и та показала рукой влево:

— Там была. Может, ушла, не знаю. Отпусти.

— Ушла — искать будешь. Не найдешь — тут закопаю, — пригрозил Макс, разглядывая окрестности. Ржавые трубы уходили в обе стороны, терялись в траве, он толкнул цыганку вперед, к тому месту, что она показала, сам шел по тропинке следом. А что — хорошо тут, удобно: тихо и вокзал рядом, самое место, чтобы доверчивых потрошить. В переносном смысле, конечно.

И увидел Юльку. Она сидела спиной к нему на трубе, сидела, опираясь локтями на колени и опустив голову. Волосы растрепаны, как и вчера, висят лохмами, но красиво отливают на солнце каштановым и золотым, острые лопатки шевелятся под футболкой, джинсы того гляди свалятся, если бы не толстый кожаный ремень, что держит их на бедрах. И сразу легко стало на душе и спокойно: жива, слава богу, жива и здорова, а с остальным сейчас разберемся!

Юлька услышала шаги за спиной и обернулась, посмотрела на Макса странно: то ли узнавала его, то ли нет, щурилась, закрывалась ладонью от солнца. Посмотрела, отвернулась, потом снова повернула голову и спрыгнула с трубы: то ли бежать собиралась, то ли черт знает почему.

Макс толкнул цыганку перед собой, та сделала еще несколько шагов и уперлась, не желая идти вперед. Макс кинул сумку Юльке, та поймала ее, прижала к груди и так застыла, бестолково хлопая глазами за стеклами очков.

— Проверь, все ли на месте, — скомандовал Макс, и Юлька принялась перерывать содержимое «вещмешка».

— Кошелек… — Макс не дал ей договорить, кинул на трубу черный с золотом кошелек, Юлька открыла его, заглянула внутрь и бросила в сумку. И снова схватила ее, прикрылась, точно ожидая нападения, и смотрела на Макса вовсе уж бессмысленным взглядом. Цыганка, воспользовавшись заминкой, попыталась удрать, Макс бесцеремонно схватил ее за волосы, дернул, заставляя поднять голову.

— Она? — только и спросил. Юлька кивнула, едва не уронив очки, подхватила их и напялила кое-как, криво, но надежно.

— Все? — спросил он.

Девушка сказала:

— Еще кольцо было, я ей отдала. Пусть вернет, оно не мое.

— Слышала? — Макс пнул цыганку коленом пониже спины. — Кольцо гони, сучка, и проваливай. Еще раз тут увижу — и всю свору вашу перестреляю, на фиг, как собак! Я сидел, мне плевать, а тебя закопают, ребеночек сиротой останется.

Цыганка всхлипнула, потом разревелась и вытащила из-под юбок маленький узелок, размотала тряпку и подала Максу широкое золотое кольцо с маленькими бриллиантами. Не девичье украшение, скорее, мужику подойдет, даже ему впору будет, он не любитель. Он обручальное только носил, недолго, правда, но уж так ему карта легла.

— Это? — Он показал Юльке кольцо, та схватила его и нацепила на средний палец, сжала руку в кулак. Смешно на нее было смотреть и жалко до невозможности: попалась девчонка на цыганскую разводку, жениха, поди, посулили, богатого и красивого, она и купилась, деньги и золото отдала. Ничего, урок ей будет. А то: в Москву, в Москву… Все, баста, домой пора.

— Катись, курва. — Макс толкнул цыганку в спину, та пробежала по тропинке, споткнулась, грохнулась на колени. Охнула, вскочила, оглянувшись, подобрала юбки и помчалась к своим товаркам, что кучковались поодаль. Макс глянул на них, убедился, что они убрались куда подальше, подошел к Юльке и помог ей перелезть через трубу. Та дрожала, как промокший под дождем щенок, без конца поправляла очки и шмыгала носом, но не плакала.

— Я ей денег дать хотела. Она сказала, что ребенку есть нечего. Я достала кошелек, они все меня окружили и сказали, что мне будет счастье, что я добрая. Как здесь оказалась — не помню, потом ты пришел, — бормотала она, не смея поднять глаза.

Макс молчал, глядел в сторону на жирную полынь и роскошную крапиву. «Выпороть бы тебя, дрянь такая!» — Он вспомнил и лицо Левицкой, и перекошенного Рогожского, вспомнил, что так и не позвонил ему, и взял Юльку за руку, сжал, как цыганку недавно. Юлька пискнула и подняла голову, и Макс увидел, что глаза у нее красные и полны слез.

— Ревешь? Это хорошо, это правильно, — безжалостно сказал он, — так тебе и надо. Люди за тебя волнуются, а ты… Дура ты, Юлька, просто дура. Ладно, это не мое дело. Пошли отсюда.

И повел Юльку за руку к брошенной у школы «Приоре».

Чувство такое, что стрекозу на цепочке держит, даже не стрекозу — кузнечика, больно Юлька на него сейчас похожа. Только лохматого и бледного, еще дрожащего с перепугу, длинные пальцы дрожат, вцепилась в ремень сумки так, что они побелели. Но идет смирно, послушно, только по сторонам глазеет так, что очки сверкают. «Точно стрекоза». — Макс ухмыльнулся незаметно, достал брелок и нажал кнопку.

Юльку задвинул на заднее сиденье — та слушалась беспрекословно, даже не спросила, что за машина и откуда. Села, обхватила сумку и уставилась в окно, пока ехали через город, так и сидела, прикусив губу. Макс изредка поглядывал на девушку в зеркало заднего вида, убедился, что реветь она не собирается, и сказал:

— Юль, зачем? Зачем ты это сделала, объясни. Я никому не скажу, вот зуб даю.

Девушка чуть улыбнулась, откинула волосы с лица, но продолжала молчать. Глянула мельком, как звереныш, и снова отвернулась, намотала ремень сумки на ладонь. Максу вдруг показалось, что она сейчас выскочит из машины и сбежит, уже окончательно и навсегда, тем более что в пробке встали, поток еле ползет, и «Приора» постоянно спотыкается. Поэтому Макс в зеркало смотрел больше, чем на дорогу, и продолжал:

— Ну и чего ты добилась? Сбежать хотела? Помню, вчера слышал. Добегалась, дуреха? Как ты хоть до вокзала-то добралась?

— Попутку поймала, — проговорила девушка, не отрывая взгляд от окна.

О, заговорила, это хорошо, дальше легче пойдет.

— Молодец, сообразила, — искренне издевался над ней Макс, потом глянул в зеркало и решил, что с юмором, пожалуй, пора заканчивать. Юльке и так досталось по полной, урок она хороший получила, и вообще уже все закончилось. Хотя стоп — это вряд ли, у нее теперь опыт имеется. Кстати, насчет опыта…

— Камера — твоя работа? — спросил Макс, девушка помедлила и кивнула. Неслабо, выходит, она готовилась и в грозовую ночь свой план осуществила. Но зачем? Просто до вокзала прокатиться или до Москвы? Ей только пальцем шевельнуть — Рогожский ее лично как на крыльях домчит. А тут вокзал, бомжи, электричка… Странный выбор.

— Зачем… — снова начал Макс, но сменил тактику, вспомнил вчерашний разговор и решил зайти с другой стороны. — Мне тут сказали, что… в общем, я слышал, что тебя похитили зимой. Держали в подвале, кололи какой-то дрянью, и что мать заплатила за тебя кучу денег. Ты хочешь, чтобы это повторилось? — решил он понагнетать обстановку.

Это сработало, девушку точно морозом обдало, она поежилась и тихо ответила:

— Нет, не хочу. Я чуть не умерла тогда. Из-за этих проклятых денег. Я думала, что мне конец. — Она говорила так просто и обыденно о самом, наверное, жутком событии в своей жизни, что Максу стало стыдно. Такое и для взрослого мужика бесследно не пройдет, а тут задохлик, глупая девчонка, стрекоза. Но, по логике, она теперь безвылазно за забором сидеть должна и радоваться, что забор высокий, а вокруг полно охраны, а вот поди ж ты! Сбежала — и сразу вляпалась, ну, это ладно, это проехали, не в этом дело.

Пробка наконец тронулась, Макс смотрел вперед, прикидывая, как бы это безобразие объехать, и пока другого пути, кроме прямого, не видел. Подумал, что надо бы Рогожскому позвонить, предупредить, что везет их сокровище, но решил сначала кое-что для себя разъяснить, сам, а не с чужих слов.

— Хорошо, — сказал он, не забывая посматривать в зеркало заднего вида, — допустим, что ты чуть не умерла. Нет, я верю, верю, — торопливо добавил он, перехватив на себе полный злости и отчаяния Юлькин взгляд. Тут полегче надо, а то и правда из машины сиганет, с нее станется. — Так вот, я что сказать хотел, — начал он, осторожно подбирая слова, — ты зачем сбежала из дома, раз тогда так страшно было? Просто причину мне назови, и все, я никому не скажу. Человек я у вас новый, попал случайно и вряд ли надолго задержусь, так что не переживай, мне ваши дела без надобности, а болтать я не буду. Ну, валяй, колись, мне же интересно.

Юлька теперь смотрела строго перед собой, на дорогу, на встречные машины и дома, на людей, что шли по тротуарам, на собак, на ворон. Потом принялась разглядывать собственные пальцы, крутила вокруг среднего толстое золотое кольцо, подышала на него и потерла о коленку. Потом снова отвернулась к окну и сказала:

— Я ее боюсь.

— Мать? — с полоборота сообразил Макс. Все понятно, Левицкая следит за каждым шагом девушки, и это объяснимо: она тоже боится, боится нового кошмара с подвалом и разговорами по скайпу. Любой бы на ее месте боялся….

— Она мне не мать, — резко сказала Юля, — а мачеха. Это жена моего отца, он умер в прошлом году, и Левицкая убила его, чтобы забрать его деньги. А теперь от них ничего не осталось, и ей нужны мои. Но она их не получит, я постараюсь, можешь мне поверить.

Макс слегка обалдел от признания, но виду не подал. Зато получил подтверждение собственным домыслам: не зря он еще вчера заметил, что мать и дочь не похожи, думал, дело в другом, а оказалось совсем не так. Мачеха, значит, но падчерицу Левицкая любит как родную — такие эмоции, что он утром видел, подделать невозможно, да и незачем, если разобраться. Мачеха… Ну что ж, теперь многое понятно.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал Макс, — она тебя любит, а ты…

— Она мои деньги любит, — оборвала его девушка, — это целое состояние, мне оставил его отец, когда я еще была маленькой. Счет в швейцарском банке, вклад с процентами, что набежали за это время, дом в горах, квартира в Цюрихе — это все мое, и Левицкая этого не получит.

Дорога вывела их за город, и скорость тут можно было запросто прибавить, даже выжать из «Приоры» все, на что та была способна, но Макс этого делать не спешил. Наоборот — съехал в правый ряд и неспешно катил там, переваривая услышанное. Вот кто настоящая миллионерша — сидит на заднем сиденье и глазищами из-за очков сверкает, а Левицкая по сравнению с ней так, мелко плавает и вообще рядом не стояла. Счет в банке за границей — это ж обалдеть сколько денег, и папаша у Юльки, судя по всему, был не промах. Жаль, что умер, а так бы еще дочке миллион-другой подкинул, и совсем бы хорошо было.

— Да ерунда, — свернул он разговор на другое, — с чего ты взяла, что твоя мачеха виновата? Как он умер, твой отец?

Вопрос прозвучал резко и даже грубо, но голос девушки не дрогнул, и ответ поразил Макса еще больше. Он ожидал услышать историю в духе славных девяностых: про расстрел машины, например, или поджог дома, а ему негромко сказали: «Самоубийство», и все, думай теперь что хочешь.

— Тем более, — уже не так, но все еще уверенно сказал Макс, потихоньку набирая скорость, — видишь, он сам…

— Левицкая довела его, — спокойно сказала Юля, — довела до самоубийства. Он был крещеный, и в церковь ходил, и знал, что самоубийство — это грех. Он не сам, его довели или помогли. Это Левицкая, это она, сука, я ее ненавижу и боюсь. Она забрала себе отцовские деньги, а теперь подбирается к моим. Тварь!

— Что за выражения! — растерянно бросил Макс. Он окончательно растерялся и Юльке, конечно, не верил, но было в ее словах что-то, что отвечало его собственным ощущениям. Деньги, деньги, куда ни глянь в этой истории — везде деньги, и Юлька еще нахлебается в своей жизни бед из-за «желтого дьявола», уже нахлебалась, вот и сидит как пришибленная.

— А что — она может пользоваться твоим наследством? — спросил Макс. Познания его в этой области равнялись нулю, и с каждым Юлькиным словом у него крепло желание сегодня же уехать из поместья, завтра продать квартиру, отдать вдове долг и забыть об их существовании. Пусть сами со своими миллионами разбираются.

— Может, — сказала девушка, — если я умру. Тогда все мое перейдет ей. По условиям завещания, что вскрыли в Швейцарии после смерти моего отца, все имущество и деньги переходят моим ближайшим родственникам в случае моей смерти. Но при условии, что смерть будет расследована агентами банка, те проведут свое, независимое расследование, и в случае сомнений в естественности моей смерти все перейдет швейцарскому государству.

— Ну, это вряд ли, — пробормотал вновь потрясенный Макс, — чего тебе бояться, видишь, как отец все предусмотрел…

— Это еще не все, — сказала девушка, — деньгами я могу распоряжаться, когда мне исполнится двадцать пять, если я умру до этого дня рождения, то Левицкая тоже ничего не получит — все останется в Швейцарии.

«С ума сойти…» — Макс осторожно вел машину и пристально смотрел на дорогу, объезжал все ямки и выбоины так, точно вазу хрустальную вез. Сдуреть, как все у них запутано, а папаша Юлькин хорошо соображал, защищая дочку от всяких случайностей. Теперь понятно, почему ее отпустили тогда — годками не вышла, денежки свои в банке истребовать не могла, решили подождать, пока подрастет. А банкиры, ясное дело, в случае трагического исхода землю будут рыть, чтобы деньги из страны не ушли, и каким боком тут Левицкая — непонятно. Просто Юлька в себя пока после подвала не пришла, вот и мерещится ей всякое нехорошее.

— Поэтому я и хотела уйти из дома, дождаться своего дня рождения, улететь в Швейцарию и остаться там. И больше никогда не видеть ни Левицкую, ни ее любовника Рогожского, вообще никого и никогда. Понятно теперь?

Последние слова она почти выкрикнула, Макс глянул на девушку в зеркало: бледность у нее прошла, девушка раскраснелась, сняла очки, и вид у нее при этом стал вовсе уж беззащитный.

— И когда у тебя день рождения? — спросил Макс.

— В августе, через месяц, — сказала Юля, откинулась на спинку сиденья и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен.

До моста ехали молча, Макс все никак не мог прийти в себя от услышанного, и более того: в душе крепло желание довезти Юльку до ворот поселка и там оставить, а самому смыться, уволиться по собственному и больше близко к забору не подходить. И до того это желание стало нестерпимым, до того нехорошие появились предчувствия, что Макс невольно стал продумывать, как бы этот план реализовать. А что — все просто: подъехал, охрану вызвал и свалил, пока его хватятся, он уже дома будет. И все бы хорошо, но с квартирой расстаться придется, а деваться некуда, тут уж не до жиру, как говорится…

Зазвонил, задрожал в кармане мобильник, Макс достал его, ухмыльнулся, глядя на экран: херр Рогожский собственной персоной. Выждал еще пару гудков и ответил, но его голос пропал в начальственном рыке:

— Еланский, я не понял! Ты где шляешься до сих пор, мы на вокзале давно! Я тебя сколько ждать должен…

Долго же заместитель Левицкой соображал или нарочно время тянул — черт его знает. Смешно получилось: его подручные обшаривают вокзал, он сам слоняется между палатками с шаурмой и пирогами, бесится, пеной, поди, плюется, и все впустую. Не знает, что птичка уже в клетке и клетка на скорости под сотню катит к поселку.

— Я домой еду, — отрапортовал Макс, — Юля со мной, все в порядке. Можешь поговорить с ней.

Юлька отозвалась с заднего сиденья такой витиеватой фразой, послала Рогожского в такие далекие дали, что Макс едва не покраснел. Зато Рогожский заткнулся, помолчал и сказал уже нормальным голосом:

— Понял, мы тоже выезжаем. Как там?

— Нормально, — повторил Макс и свернул с трассы на прилегающую дорогу, что вела через сосновый бор к поселку.

И вроде ехал быстро, скорость не снижал, и пробки в городе образовались нешуточные, но уже у ворот в зеркало заднего вида Макс заметил две машины. «Мазду» и «Ровер», что одна за другой летели следом и едва успели затормозить, чуть не впечатав «Приору» в ворота. Те уже поехали в сторону, Макс выругался сквозь зубы и завел машину на территорию поселка. План побега рухнул к чертовой матери, за рулем «Ровера» сидел лично Рогожский и не отставал от «Приоры» ни на сантиметр, тащился как приклеенный, «Мазда» ползла следом, отрезая путь.

«Вот зараза!» Макс остановил машину у ворот усадьбы, створка поехала вбок, а Юлька, молчавшая до этого, вдруг ожила:

— Ты обещал, что никому не скажешь.

— Обещал — значит, не скажу, — огрызнулся Макс. Злость неожиданно накрыла его, злость от чувства собственного бессилия: вот как получилось, что он теперь себе не хозяин и попал в прислуги к чертовой бабе? Вон она, на крыльце маячит, растрепанная, не хуже Юльки, бежать вроде порывается, но держится. Угодил как в гадюшник в этот особняк, и не выбраться теперь, пока вдове не надоест. А со смертью Юлькиного отца дело мутное и пахнет от него плохо, но когда деньги хорошо пахли? Макс бы последнее отдал, чтобы оказаться подальше от этого змеиного клубка, но так звезды встали, что деваться ему было некуда. Остановил «Приору» на лужайке и, глядя на Левицкую, что не выдержала и сорвалась с места, на Рогожского, что напролом пер к машине, сказал:

— От меня они ничего не узнают. Договоримся так: ты не сбежала, а решила сама съездить в Москву на электричке. Зачем, почему — ври сама, тут я тебе не помощник. И складно ври, чтоб не догадались.

— Спасибо, — Максу показалось, что Юлька сейчас заплачет, — спасибо тебе, ты мне очень помог.

И неизвестно, что она там им обоим наплела, но весь день и вечер было тихо, подробностями и деталями никто не интересовался. Ни Рогожского, ни Левицкой Макс в тот день больше не видел, наелся на кухне до отвала, поплелся к себе и упал на кровать. И не сон пришел, а забытье, от которого болит тяжелая голова, как с похмелья, и хочется снова заснуть, чтобы эта гадость прекратилась. Мысли одолевали самые разные, под конец Макс просто запретил себе думать о тайнах господ Левицких, решив, что не его это дело и с наследством они сами как-нибудь разберутся. С такими деньгами любой дурак жизнь свою устроит в любой точке мира, ему про долг думать надо и про обязанности, что на него Рогожский навесил. Он объявился уже ближе к вечеру, позвонил и сказал, что на сегодня отбой, а завтра в девять утра ждет Макса к себе. «Ничего, недолго осталось, и закончатся мои мучения». — Макс вышел из дома. Он решил пройтись перед сном, чтобы окончательно успокоиться и заснуть, желательно побыстрее, и ни в коем случае не думать, что принесет завтрашний день.

Утром ничего ужасного не случилось: телефоны молчали, завтрак был потрясающим, а Рогожский выглядел значительно лучше, чем вчера. Макса он ждал в той самой комнате, дверь в которую помещалась под лестницей, и внутри, как и ожидалось, находился пульт наблюдения с полутора десятка камер, расставленных по территории усадьбы. Два молчаливых молодых человека не сводили с мониторов глаз, на Макса внимания не обратили, и Рогожский отвел его в небольшой закуток, где стоял письменный стол с огромным монитором.

Закрыл дверь, предложил присесть, сам устроился напротив и после паузы сказал:

— Молодец. Быстро ты сообразил. Пока мои олухи телились, ты уже вопрос решил. Куда она ехать собиралась, не знаешь?

— Не сказала, — уверенно соврал Макс, — да я и не спрашивал. Не до того было.

Рогожский покивал, глядя в монитор, повозил по столу мышью и сказал:

— Ладно, будем считать, что испытательный срок ты прошел успешно. Я с Левицкой насчет премии тебе поговорю, думаю, она не откажет.

«Премия — это неплохо», — подумал Макс, мысленно прикидывая ее размер и сколько он получит на руки после вычета части долга. В любом случае деньги лишними бы не были: в выходной, если такое чудо случится, можно отогнать «Тойоту» в автоцентр и снова оказаться «в седле». Грустно без машины, как ни крути…

Рогожский принялся копаться в бумагах, давая понять, что разговор окончен. Макс встал со стула и смотрел на начальство, ожидая распоряжений. А их не было, заместитель Левицкой непонимающе глянул на подчиненного раз, другой, потом не выдержал:

— Все, топай и продолжай работать в том же духе.

— А что делать? — глупо спросил Макс, в самом деле даже не представляя, как, собственно, продолжать.

— Иди и спроси ее сам, — вдруг разозлился Рогожский, — почем я знаю, что тебе делать? Иди и спроси, и мне потом доложить не забудь.

Доклада Рогожскому пришлось ждать два дня — Юлька не торопилась высказывать свои пожелания. Больше того: она, кажется, вообще не выходила из дома, сидела в своей комнате как мышь под веником и, по словам прислуги, что жила в доме рядом с Максом, поесть-то забывала, зато успела несколько раз поругаться с матерью. Левицкую Макс тоже не видел, он и сам-то из дома почти не выходил — постоянно ждал звонка. Выбирался только вечером, пройтись по территории, да на небольшую спортивную площадку за гаражами наведывался, когда там никого не было. И уж совсем было решил, что про него забыли, предположил даже, что Левицкая наигралась в нового телохранителя, когда утром на третий день зазвонил мобильник. Это был Рогожский, он вызвал Макса к себе, что тот незамедлительно и исполнил.

Снова говорили в кабинете под лестницей, но на этот раз не в закутке, а напротив пульта. За столом, не сводя с мониторов глаз, сидел охранник, и Макс над его стриженой рыжеватой макушкой видел изображения с полутора десятка камер. Периметр усадьбы, ворота снаружи и изнутри, сад, холл с лестницей — под наблюдением держали почти все поместье. Макс видел, что сейчас делается на кухне и в гараже, видел, как по улице за забором идет человек с большой собакой на поводке, как проезжает мимо машина и пес рвется к ней, тянет поводок, облаивает на ходу. Отголоски лая сюда не доносились, но камера была качественной, с высоким разрешением, и Макс отлично видел, как пес вытянулся в струнку и разевает пасть, как человек тянет псину за ошейник и собака нехотя подчиняется и замолкает.

— Держи, — Рогожский подал Максу ключи от машины, — возьмешь «Мазду», отвезешь Юльку в конюшню. Маршрут в навигаторе забит, тебе остается просто ехать, и все. Никаких отклонений, никаких объездов и прочего: дорога проверена, место известное. Отвезешь и будешь ждать Юльку, не в машине, разумеется: ходишь следом, сопровождаешь, следишь за обстановкой. Если что-то произойдет — тащишь ее в машину и звонишь мне. Возвращаешься по тому же маршруту. Все, выполняй.

Макс зажал в ладони ключи и спросил, поглядывая на мониторы:

— И на лошади мне за ней ехать?

Лошадей он не то чтобы не любил — опасался, они не внушали ему доверия своими размерами и непредсказуемостью. Прочитал когда-то, что эмоции у лошадей превалируют над рассудком, и без крайней нужды к этим истеричным существам теперь не приближался, а вот все ж-таки довелось.

— Было бы неплохо, — сказал Рогожский, — совсем неплохо. Может, и тебе научиться придется, но потом. Я подумаю. Но пока и так сойдет: Юлька будет ездить в манеже, там стены со всех сторон, сам увидишь. В общем, твое дело — не отходить от нее ни на шаг, ждать, пока накатается, и привезти обратно. Все, выполняй.

И показал Максу на правый угловой монитор: по лестнице спускалась Юлька.

Макс и не сразу ее узнал, девушку точно подменили: волосы убраны в тугой хвост, очков нет, одета в светлые брюки в обтяжку и футболку в тон, сапоги из тонкой кожи до колен. Опознал по сумке, что висела через плечо, — все тот же бесформенный «вещмешок», только полупустой на этот раз. Девушка сбежала по ступеням вниз и остановилась в холле, оглянулась, Рогожский показал Максу на дверь, и тот моментально оказался снаружи.

Девушка стояла напротив окна и смотрела в сад. В холле было пусто, поэтому шаги Макса она расслышала превосходно, обернулась, и Макс увидел, что девушка улыбается. Без очков вид у нее был совсем другой, она словно пару лет вместе с ними скинула и выглядела совсем девчонкой. Да еще и в светлых брючках в обтяжку… Макс заставил себя не глазеть на девушку, отвел взгляд и сказал, подойдя поближе:

— Привет. Извини, что задержался. Сейчас поедем.

Он шагнул к входной двери, открыл ее и чуть сбавил шаг, пропуская девушку вперед. И все ж не сдержался, смотрел на нее, как та идет впереди, но ничего поделать с собой не смог.

В машине Юлька уселась на заднее сиденье и принялась копаться в сумке, шуршала чем-то и не обращала на Макса внимания. Тот завел машину, включил навигатор, и на нем сразу появился маршрут от поселка по объездной дороге мимо города до небольшого лесочка на берегу реки, где, судя по всему, и помещалась эта конюшня. Перехватил в зеркале заднего вида какой-то странный, мечтательный и теплый, Юлькин взгляд и выехал за ворота.

Так и оказалось, через четверть часа они подъехали к глухому забору и деревянным воротам, что аркой поднимались над дорогой. Красивые, покрытые резьбой, они оказались наглухо закрыты, и Макс уже собрался выйти из машины и постучать в янтарного цвета створку, когда обе они поехали им навстречу.

— Въезд по пропускам, — впервые за всю поездку подала голос Юля, — но наши машины тут знают, поэтому сразу открыли. Это конюшня Левицкой, ей отец подарил, на свадьбу.

И притихла, смотрела в окно, пока «Мазда» ехала по аллейке между густых кустов к светлому зданию, чья крыша виднелась над ними. Макс медленно вел машину и думал, тоже поглядывая по сторонам, что Юлька тогда, на вокзале, беззастенчиво наврала ему. На кой черт женщине убивать богатого и щедрого мужа, что делает вот такие подарки? С какого перепугу? Любовников она может иметь сколько угодно и развлекаться на стороне как ее душа пожелает, но зачем при этом избавляться от мужа-миллионера? Это надо либо вовсе мозгов не иметь, но у Левицкой они имеются, либо… Додумать он не успел — кусты закончились, дорога тоже, и перед ними оказалась парковка, почти пустая, справа — тот самый открытый манеж, о котором говорил Рогожский, а точно по курсу — двери конюшни, длинного одноэтажного светлого здания.

Юлька выбралась из машины и чуть ли не бегом направилась туда, Макс едва поспевал следом. Машину он не закрыл, рассудив, что на собственность Левицкой здесь вряд ли найдутся охотники, убрал ключ в карман и шел за девушкой по длинному, чисто выметенному коридору. Пол приятно пружинил под ногами, пахло сеном, конским потом и кожей, было очень светло и тихо. Юлька здоровалась с людьми, что попадались им на пути и пропускали ее вперед, а заодно и Макса, посматривали на него украдкой, но вопросов не задавали. Понятное дело, что он не просто так сюда притащился, а, придав себе невозмутимое и сосредоточенное выражение, топает следом за Юлькой, а та уже далеко, почти в самом конце конюшни.

Макс прибавил шаг и опасливо поглядывал по сторонам, но лошади пока тревоги не внушали. Они стояли за решетчатыми стенками и с любопытством в глазах разглядывали нового человека, мотали гривами и гулко топали по засыпанному опилками полу. Вороные, рыжие, гнедые — их было тут десятка полтора, и все, судя по виду, стоили как дорогая машина. Каждой полагался отдельный денник с узким оконцем под потолком, кормушка с овсом и ворох сена. Попадались и пустые денники, но в них убирались служащие, грузили на небольшие тачки грязные опилки и увозили их, заменяли свежими. Макс пропустил одного рабочего вперед и догнал Юльку.

Та стояла перед денником, где помещался здоровенный рыжий, как прочитал Макс на табличке, конь по кличке Кристалл. Весь вид Кристалла говорил о том, что от него надо держаться подальше — в холке он был ростом под два метра, голова рыжего помещалась и вовсе под потолком. Будь его воля — он Юльку к этому монстру и близко бы не подпустил, но та уже отодвинула дверь денника и оказалась внутри.

— Юль, может, не надо? — Макс остановился на пороге и разглядывал скотину. Кристалл не оставался в долгу, повернул к нему свою длинную худую морду с белой проточиной через весь храп до ноздрей и настороженно смотрел на незнакомца. Насторожил уши и застыл, точно сканируя Макса взглядом. Но быстро успокоился и отвлекся на шорох пакета — Юлька вытащила из сумки яблоко и положила его на ладонь. Кристалл аккуратно прихватил угощение губами и принялся с хрустом жевать.

— Да ладно, — Юлька вытащила из сумки пакет с чищеной морковью и принялась кормить рыжего, — он тихий и смирный, самый спокойный из всех и хорошо выезжен. Я на нем сто раз ездила, и он прыгает отлично, у него ноги длинные.

Ноги у Кристалла действительно были длинные, с белыми отметинами и заканчивались здоровенными подкованными копытами. Рыжий грохнул об пол задней ногой так, что загудели доски, и боднул Юльку. Та погладила Кристалла по морде, потрепала по шее и вышла из денника. Макс закрыл дверь — скотина сунулась следом за ними — и, встав между конем и Юлькой, щелкнул Кристалла по морде. Тот мотнул башкой и недовольно проржал, глухо и коротко.

— Веди себя прилично, — еле слышно сказал Макс, понимая, что тут от него мало что зависит. Обращаться с лошадьми он не умел, а Юлька была всерьез настроена оказаться на спине этого рыжего чудовища. Оставалось только смотреть со стороны и ждать, когда все закончится.

— Сейчас его оседлают, и я поеду. — Девушка смотрела в конец коридора, где уже показался невысокий тощий человек, он нес на согнутой в локте руке седло, поверх которого лежало оголовье.

Глава 3

Азиат, ростом Максу до плеча, просочился между ним и стенкой, открыл дверь и вошел в денник Кристалла. Девушка пошла к выходу, Макс топал следом, посматривал то на лошадей, то, стараясь не особенно пялиться под взглядами персонала, на «объект», то есть на Юльку. А та не пропускала ни одной лошади, просовывала руку через прутья, гладила их и давала каждой то морковку, то яблоко. Накормила наконец всех, вышла на улицу и повернулась к двери.

— Тебе нравится? — Макс не сразу понял, что она имеет в виду, потом сообразил, что девушка говорит о лошадях.

— Ну, я даже не знаю. Красивые, — пробормотал он, чтобы сказать хоть что-то. Не нравились ему эти звери, вот не нравились — и все. Дерганые, неуправляемые, и неизвестно, чего от них ждать в следующую минуту: что тут может понравиться? А Юлька, судя по ее виду, в полном восторге, даже раскраснелась, бледность враз куда-то подевалась, и глаза блестят так, что смотрел бы и смотрел. А та улыбнулась, махнула хвостом и отвела Макса в сторонку: по коридору шел тот самый азиат и вел в поводу Кристалла.

На солнце его шерсть блестела еще ярче, проточина на морде стала и вовсе белоснежной, Юлька чмокнула зверюгу в переносицу и мигом оказалась в седле. Макс и моргнуть не успел, а Юлька уже смотрит на него сверху вниз и с сосредоточенным видом разбирает поводья. Она толкнула Кристалла пятками в бока, тот тряхнул гривой и пошел рядом с азиатом, что пока еще держал его под уздцы. Отпустил только у въезда в манеж, отошел в сторонку, и девушка медленно поехала дальше. Макс осмотрелся: рядом никого, манеж пуст, песок перерыт копытами, всюду виднеются отпечатки подков. На длинных лавках, что располагались вокруг манежа, тоже пусто, если не считать двух или трех работников вроде уже пропавшего с глаз долой азиата, то ли подметают между рядов, то ли бумажки подбирают. Но они были далеко, Макс повернулся к ним спиной, перебрался через невысокую ограду и сел на лавке в первом ряду. Отсюда было удобно наблюдать и за Юлькой, и за входом: двери манежа открыты настежь, мелькают мимо рабочие, но внутрь никто не суется: хозяйкина дочка приехала, близко не подходи. Никто и не подходил, что радовало, и Макс принялся смотреть на Юльку.

Управлялась она с почти двухметровой зверюгой запросто и совсем его не боялась. Даже не так, она точно играла с конем, нарезая круги по манежу. Макс почувствовал что-то вроде зависти: ему-то самому слабо, а Юлька крутит этой тушей как хочет, и вид у нее при этом довольный и сосредоточенный одновременно.

Девушка проехала шагом еще пару кругов — и началось, Макс сначала заволновался, а потом успокоился: Юлька знала, что делает. Он откинулся на спинку лавки и наблюдал за здоровенным конем, что легко, точно и не замечая ее веса, носил на себе по манежу девушку. То рысью пойдет, то галопом, и не прямо, а больше кругами, огромными «восьмерками», а Юлька лишь покачивается в седле: спина прямая, голова поднята, локти прижаты к бокам, поводья держит ровно — загляденье.

Он и смотрел, не отрывая глаз, смотрел и вовсе расслабился, точно кино доброе старое глядел, положил подбородок на ладони и следил за Юлькой. А та уже примеривалась к двум барьерам, что один за другим метрах в трех друг за другом стояли у стенки манежа. Тут Макс малость напрягся, но все прошло гладко: Кристалл легко и непринужденно перемахнул препятствия, Юлька чуть привстала в седле, наклонилась вперед, и Макс даже глаза отвел, ибо смотреть на все на это без душевного волнения было невозможно.

У ворот манежа мелькнула тень, Макс глянул туда, и ему показалось, что это маячит тот самый азиат, что седлал Юльке коня. Тоже ждет, поди, пока девушке не надоест, а та только входила во вкус. Проскакала мимо вдоль стенки, потянула внутренний повод на себя, и Кристалл послушно повернул, не сбившись с ровного мерного галопа. Повернул и двинул всей тушей, да еще и ускоряясь вдобавок, на барьеры, летел к ним, вытянув по ветру роскошный расчесанный хвост, Макс видел, что Юлька подобралась и приготовилась к прыжку.

Что-то перелетело через глухую стенку манежа и упало под ноги коня. Мгновение — и грохнуло так, что у Макса даже уши заложило. Он сначала решил, что это выстрел, вскочил, закрутил головой, но рядом никого не было, в манеже он был один. Стрелять сверху тоже было не с руки, рядом ни одной возвышенности, если не считать крыши конюшни, но она низкая, неудобно. Или тут уж все равно, и кто-то палил в белый свет, как в копеечку, надеясь, что зацепит девушку. Хотя со стороны и сверху стреляют из такого оружия, что и звука-то лишнего не издаст, не грохот получится, а щелчок, точно зажигалкой щелкнули, а тут точно в упор палили…

Но через пару мгновений сообразил — не пуля это, а петарда, и взорвалась она под копытами Кристалла, засверкала, заискрила и рванула очередями. Кристалл затормозить не успел, он лишь шарахнулся вбок, прыгнув на всех четырех ногах, присел на задние копыта, прижал уши и заржал. Испуганно, зло и оглушительно, опустил голову и ринулся куда глаза глядят, не слушая ни повода, ни Юлькиных криков. Он вообще ничего не слушал, пер вперед, снес грудью барьер, снова шарахнулся вместе с Юлькой на спине, и та едва удержалась в седле. Дернула поводья на себя, но без толку, Кристалл тащил ее по манежу, вывернув набок шею так, что поводья провисли.

Юлька вцепилась Кристаллу в гриву и почти лежала у него на спине, Макс перемахнул ограду и выскочил на песок. Конь несся прямо на него, Макс видел его покрасневшие белки глаз и пену, что падала с губ. Все верно, не наврал автор той статейки — скотина смертельно напугана, и вместо того чтобы встать и подумать хорошенько, чешет, не глядя перед собой, и ладно бы сам по себе, но на спине-то у Кристалла Юлька! Обняла его за шею, бросила поводья, и как держится — непонятно, зато очевидно одно: сил ей надолго не хватит, а у Кристалла их полно, и ему надо убежать от обидчиков.

А бежать некуда, кругом стены, высокие, глухие, и ничего не остается, как метаться вдоль них. Макс отскочил вбок, пропуская Кристалла вперед, попытался схватить провисший повод, но не успел. Зато поймал взгляд Юльки, полный ужаса и слез, ей было очень страшно, но девушка молчала, хвост свалился ей на лицо, закрыл его, и Юлька даже не пыталась поправить волосы. Она ничего не видела перед собой, держалась обеими руками за гриву, повод болтался почти на ушах Кристалла, и девушка тянулась к ремню, но тут конь резко остановился, точно его вкопали в землю.

Юлька снова удержалась, каким-то непостижимым образом она не свалилась в песок, а точно прилипла к спине взбесившегося Кристалла. Тот поднялся на дыбы, глухо проржал и грянулся о землю передними копытами. Макс почти успел догнать его, когда конь плавно повернулся на месте и пошел боком, рот у него был оскален, и стало понятно, что Кристалл закусил трензель и больше неуправляем, остановится он, только когда устанет. А вот Юлька уже на грани, она держится из последних сил, сжала одной рукой повод и тянет его на себя, но Кристаллу это все равно что слону дробина. Плевал он на поводья, вот будь в руках у нее хлыст, тут можно было бы попробовать остановить зверя, но он же «самый смирный», зачем нам хлыст…

Кристалл поскакал дальше, Макс следил за ним, прикидывая направление, прикинул и кинулся наперерез. Лошадь неслась к воротам, выпускать ее из манежа нельзя — она умчится в лес или еще куда подальше и шею там себе свернет. И плевать бы на ее шею, если бы не Юлька.

Девушка снова попыталась ровно сесть в седле, поводья она уже поймала, набрала, намотала на ладони и с силой тянула их на себя. Вернее, не на себя, а вбок, в сторону от ворот, за которыми по-прежнему никого не было. Точно вымерли все, хотя народу тут прорва, и хоть бы один показался — крикнуть, чтобы помог, чтобы с другой стороны зашел, тогда бы они эту тварь в два счета отловили. Но пусто, черт бы их побрал, видно, Рогожский постарался, приказал к манежу, когда Юлька там, никому близко не подходить. Перестраховывался, и вот нате, болт в томате, перестраховщик хренов…

Кристалл остановился так резко, что Юлька перелетела к нему на шею, но не упала, хоть тот и наклонил голову, едва не ткнувшись мордой в передние копыта. «Горка» ему не удалась, Юлька держалась на лошади как клещ на собаке и по-прежнему молчала, пыталась справиться с озверевшей от испуга тушей. Макс понял тактику Кристалла — тот пытался избавиться от всадника, Юлька мешала ему спасаться от опасности, в его куриных мозгах билась одна мысль: бежать подальше отсюда. А эта расселась, понимаешь, повод дергает и вообще мешается, когда жизнь висит на волоске… Поэтому, когда маневр не помог, Кристалл снова прыгнул вбок, ударил в воздух задними копытами и двинул со всей мочи к дверям манежа.

Последние выходки помогли: Юлька снова потеряла поводья и лежала на шее Кристалла, закрыла глаза и отвернулась. Макс успел в последний момент, когда обезумевшая лошадь проносилась мимо: подождал, не делая резких движений, прыгнул вперед и схватился за поводья.

И даже удержался на ногах еще секунду или две, но дальше сбило с ног, потащило по песку. Макс прикрыл глаза и тянул поводья вниз, повис на них всем телом, чувствуя, что скорость падает: трюк «волочение за лошадью» удался. Бежать с опущенной и свернутой набок башкой было неудобно, Кристалл храпел, дергал головой, но умерил бег, перешел на рысь, а потом и вообще остановился. Но не успокоился, дрожал всем телом, всхрапывал и приплясывал на месте, ржал, а белки его глаз налились кровью.

Юлька сползла с седла, отошла на пару шагов, плюхнулась на песок и так сидела, глядя с безумным видом то на Макса, то на Кристалла, что норовил подняться на дыбы. Макс намотал поводья на руки и повис на них, удерживая лошадь.

— Смирный, говоришь, — пробормотал он, отплевываясь и понимая, что выглядит, мягко говоря, некрасиво, но сейчас было не до приличий.

— Да, — выдавила из себя Юлька и отползла подальше, — его просто кто-то напугал. Ты не видел, кто стрелял?

Макс только хотел сказать, что это был не выстрел, а петарда, как заметил в воротах манежа людей. Три человека бежали им навстречу, Юлька уже кое-как поднялась на ноги и покачивалась, едва удерживая равновесие. Вид у нее был такой, точно не Макса, а ее Кристалл протащил по песку через полманежа.

— Стойте, стойте! — кричал бегущий первым высокий парень в заправленных в сапоги джинсах и черной футболке, — стойте так, я вам помогу!

Кристалл точно понял его, легко, как бабочка, крутанулся на месте и снова лягнул воздух обеими ногами. Парень шарахнулся назад, решив обойти лошадь вдоль стенки манежа, еще двое, разойдясь, подходили к Кристаллу и Максу с боков, а Юлька так и стояла столбом, глядя на них.

— Уйди отсюда! — рявкнул на нее Макс. — Катись, кому сказано! Без тебя разберемся!

Уж вчетвером-то они как-нибудь эту груду мяса усмирят, хочется верить. И все так и было, парень подошел уже близко, и Кристалл его не видел, а тот крался, как лев, намереваясь схватить лошадь под уздцы. Макс дернул повод на себя, заставил Кристалла развернуться, но тот почуял неладное. Заржал так, что Макс едва не оглох, вырвал из рук поводья, рванулся в сторону и вверх и встал на «свечку», высоко оторвав передние ноги от земли.

— Шухер! — заорал парень и метнулся назад, Макс глянул над собой, присел и перекатился по песку вбок. Рядом что-то тяжело ухнуло, песок полетел в глаза, и его было столько, что он затмил собой белый свет, тот как-то незаметно померк, и стало тихо.

Но ненадолго, свет снова включили, только серый и дерганый, такой, точно лампочка перегорела. Макс смотрел перед собой, но видел лишь очертания предметов, фигуры людей, слышал звуки, но не мог разобрать ни слова, понял только, что лежит на песке и что очень холодно. Кто-то присел рядом на корточки, что-то сказал, но Макс не разобрал ни одного слова. Грудь сдавило, перед глазами снова стало темно, и Макса вырвало на песок.

Снова тьма и тишина, ледяная и липкая, потом она понемногу рассеялась, и Макс увидел над собой Юльку. Та сидела рядом и держала его за руку, по щекам девушки катились слезы, но она не замечала их.

— Макс, ты жив? Жив? — бормотала она. — Скажи, что жив, скажи, пожалуйста!

Провела ладонью по лицу, на нем остался песок, но Юлька и этого не заметила.

— Жив, — кое-как проговорил Макс, попытался сесть, но снова затошнило, липкий ледяной комок рванулся из желудка к горлу, и Макс решил пока не дергаться. Знакомые ощущения, кстати, так уже было когда-то в его жизни, и называлось это сотрясением. Но тогда он в хоккей без шлема играл, и так головой о бортик приложило, что сознание враз отлетело, как и сейчас. Снова-здорово, что ли?

— Лежите, лежите, — услышал он незнакомый голос и увидел над собой сразу троих. Того парня, что шарахнулся от Кристалла, и еще двоих, и того самого азиата заодно, только глаза у него были не узкие, а огромные, с расширенными зрачками.

«Лежу». — Макс повернул голову и посмотрел на Юльку. Сидит: чумазая, зареванная, но руку его не выпускает, вцепилась, как недавно в гриву Кристалла, губы трясутся.

— Что это было? — спросил Макс. Сам он не очень хорошо соображал: до того было тошно, и перед глазами все качалось, что он решил догадок не строить, а уточнить у очевидцев. Должно же быть этой дряни, что с ним приключилась, какое-то объяснение.

И нашлось — разумеется, простое, странно, что сам не догадался, но не до того было: тошнота и сонная одурь не давали сосредоточиться.

— Он на дыбы встал, а ты уйти не успел. Копытом по голове зацепило, — сказал вместо Юльки тот парень, что сидел рядом с девушкой и откровенно пялился на нее. Остальные трое держались поодаль, слышался хруст песка, глухое ржание и храп: Кристалл уже угомонился, но его пока не увели.

Макс приподнялся на локте и посмотрел на лошадь: мокрая от пота, вся в пене, седло перекошено набок, но уже не бесится, роет копытом песок. А копыто-то подковано, а подкова толстая, и летело с высоты метра, а то и двух. «Странно, что он голову мне не проломил». — Макс потрогал затылок, лоб и виски, посмотрел на ладони — крови на них не было. Он перевернулся на спину и сказал Юльке:

— Рогожскому позвони, пусть тебя заберет, а я попозже подъеду.

Сказал, хоть и чувствовал, что не то что сесть за руль — идти самостоятельно не может, но вид у Юльки был такой, что знать об этом ей не следовало. В глазах снова тоска и ужас, и черт бы с ними, это понятно, это сейчас объяснимо, но кроме этого еще и решимость, упрямая решимость, как тогда, при их первой встрече в саду.

— Позвони, — повторил Макс и сел так, чтобы оказаться между ней и парнем. Тот все понял, отошел в сторонку и сказал:

— Я «Скорую» вызвал. Сказали, что сейчас приедут.

Перед глазами снова потемнело, Макса мотнуло, но он удержался, уперся ладонью в песок и ничего не видел. Было жутко: что открой глаза, что закрой, видишь одно и то же, то есть ничего. Да еще и правый бок зверски болит, точно под ребро нож всадили.

— Больно? — шептала рядом Юлька. — Больно тебе? Где, скажи? Ну, говори же!

— Ты Рогожскому позвонила? — Он хотел заорать, но сил не хватило. Снова вывернуло, но уже не так, как в первый раз, Макс лег на песок и закрыл глаза.

— Сейчас, подожди, сейчас они приедут, — плакала рядом девушка, кто-то подошел к ней, попытался увести, но она огрызнулась так, что этот кто-то мигом исчез из виду. Кристалла увели, больше никто не храпел, не топал поблизости, осталась только Юлька. Она сидела рядом и все говорила что-то, но уже спокойно, без слез, спрашивала и, не дождавшись ответа, говорила дальше, не отставала от Макса, не давала отключиться и впасть в забытье, пока в манеже не появились врач и фельдшер.

— Сотрясение, — с налету заявил тот, подтверждая худшие подозрения Макса, — черепно-мозговая, в больницу надо.

Макс хотел сказать, что ему нельзя в больницу, но снова стало так плохо, что слова застряли в горле. Да и слушать его никто не собирался, с помощью врача и оказавшегося рядом парня он кое-как доковылял до «Скорой» и плюхнулся на кресло в салоне. Юлька стояла рядом, смотрела испуганно, но не плакала, попыталась тоже сесть в машину, но врач решительно закрыл дверь, крикнул через приоткрытое окно:

— В ЦРБ приходите, в травматологию! С пяти до семи вечера!

«Скорая» резко взяла с места, Макс прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Потом нашарил в кармане джинсов мобильник и набрал номер Рогожского. Тот ответил моментально, точно ждал звонка.

— Я в больницу попал, — стараясь говорить своим обычным голосом, произнес Макс, — Юлька в конюшне осталась. Ее забрать надо…

— А сам ты где? — как-то очень спокойно поинтересовался Рогожский, но по фону Макс понял, что тот говорит уже на ходу.

— В «Скорой», в ЦРБ везут, — доложил он, и из трубки понеслись короткие гудки. Все, дело сделано, теперь можно и отдохнуть. Юлька на своей территории, ей ничего не грозит, Рогожский уже едет за ней. И все бы ничего, но петарда… Она ж точно с неба упала в буквальном смысле, перелетела через забор. Чья-то шутка или?.. Не похоже на шутку, если вспомнить, что было дальше. Вспоминать было больно и неприятно, Макс закрыл глаза, откинулся на спинку продавленного кресла и, еле ворочая языком, отвечал на вопросы врача, сжимая в пальцах ватку с нашатырем.

Палата досталась шестиместная, и все койки, кроме одной, были заняты. Макс сам добрался до крайней, у окна, свалился на нее и, полежав пару минут и придя в себя, принялся осматриваться. Душно, серо, потолок и линолеум ободранные, рамы в окнах деревянные, все в ошметках облупившейся краски, под кроватью напротив стоит «утка». На кровати лежит мужик с загипсованной от бедра до ступни ногой, дальше еще один, с перевязанной головой, третьего не видно, койка пустует. Рядом толстый, голый по пояс молодой человек с ноутбуком на животе и ногой на «вытяжке», та висит над постелью, прикованная цепью к перекладине над кроватью. Шестой спит, повернувшись к Максу спиной, а те, кто не спит, украдкой разглядывают нового соседа. Надо бы познакомиться, пообщаться, но пока не до того, в голове мутно, бросает то в жар, то в холод и зверски болят ребра, так болят, что не продохнуть.

Макс задрал футболку, осторожно повернул гудящую голову и посмотрел на себя — так и есть, по правому боку, по ребрам расползался здоровенный кровоподтек. «Кристалл постарался», — подумал он, припоминая, в какой именно момент лошадь врезала ему копытом по ребрам. Макс кое-как устроил голову на жесткой больничной подушке и закрыл глаза. А когда открыл, рядом стояла Левицкая.

В черном платье в обтяжку, волосы заколоты, в ушах и на пальцах сверкают бриллианты, через локоть перекинута крохотная блестящая сумка на толстой золотой цепи. В театр дамочка собралась, да адресок попутала, стоит в провонявшей хлоркой, лекарствами и пригорелой кашей облезлой общей палате, стоит рядом и молча смотрит на Макса. Тот сначала решил, что ему померещилось, моргнул раз, другой, но Левицкая не исчезала. То, что на нее пялились не только обитатели этой палаты, но еще и в дверях замаячила парочка любопытствующих на костылях, вдову не смущало, казалось, она ничего не видела вокруг себя.

Левицкая убедилась, что Макс ее увидел, и вышла из палаты, грохоча каблуками. Парочка на входе раздалась в стороны, вдова пропала из виду, и Макс снова закрыл глаза. И так бы и считал Левицкую галлюцинацией, если бы не запах ее духов: сладких и терпких, от которых сама собой начинает кружиться голова.

— Охренеть, — пробормотал сосед, глядя то на Макса, то на дверь, — это кто?

Ответа не дождался — не было у Макса настроения и желания рассказывать свою историю знакомства со вдовой, спать хотелось до чертиков, да и голова не соображала и язык не слушался. Макс отвернулся к окну, задернул шторку и закрыл глаза — и заснул было, но поспать не дали.

— Еланский! — крикнула от двери полная крашеная медсестра в зеленой спецухе, — Еланский, выходите! Вас в другую палату переводят!

Макс сел, спустил на пол ноги, нашел кроссовки и кое-как натянул их. Зашнуровать не получилось, от малейшего наклона тошнило, и голова шла кругом. Тогда оставил все как есть, побрел по коридору за толстенькой тетенькой, что оглядывалась на ходу и остановилась только у двери в конце коридора. Распахнула ее перед Максом и убралась в сторонку, остановилась поодаль, точно ждала чего-то. Макс шагнул через порог и остановился, ухватившись за косяк, — у окна стояла Левицкая.

Вдова повернулась, осмотрела Макса с ног до головы и приказала:

— Немедленно ложитесь и делайте все, что вам скажет врач. Вас будет лечить лично завотделением, я договорилась. И я все знаю, Юля рассказала мне, не надо мне ничего объяснять. Здесь, — она показала на объемистый пакет, что стоял на небольшом, покрытом одеялом диванчике рядом с кроватью, — все необходимое. Немедленно ложитесь и ждите врача. Я приеду завтра.

— Юля как? — спросил Макс, не решаясь двинуться вперед, хоть и снова замутило, но падать на кровать он не спешил.

— С ней все в порядке, она дома. Леня… мой заместитель привез ее. Отдыхайте.

Она прошла мимо, и Макс посторонился, пропуская ее, вдохнул запах дорогущих духов, закрыл дверь и слышал, как по коридору стучат, удаляясь, ее каблуки. Постоял еще немного, осматриваясь: отдельная палата со своим санузлом, удобной кроватью, холодильником и телевизором. Дорогое удовольствие, надо думать. «Надеюсь, зарплаты мне хватит». Макс сел на кровать и потянулся к пакету. Действительно, все необходимое, и кроме этого полно еды, есть все это одному можно было неделю. «В меня столько не влезет…» — Макс перегрузил продукты в холодильник, переоделся, лег на кровать и заснул, наконец в тишине и покое.

До вечера его никто не тревожил, потом пришла медсестра, сделала два укола: в мышцу и в вену, пожелав напоследок спокойной ночи. А утром пришел обещанный завотделением, невысокий лысеющий мужчина в очках и зеленом халате. Пришел со свитой из врачей и медсестер, те сгрудились у двери, пока начальство осматривало больного и изучало вчерашние снимки. А тот осмотрел Макса, выслушал, осмотрел еще раз, скороговоркой перечислил препараты, что требовалось колоть и принимать, и сказал молчавшему до сих пор Максу:

— Сотрясение. И трещина на ребре. Но последнее пока под вопросом, завтра сделаем повторный рентген, а пока лежите, отдыхайте, больше спите. Читать и смотреть телевизор вам нельзя.

— Надолго это? — спросил Макс, врач прикинул что-то, глядя на идеально ровный потолок, и сказал:

— Неделю лежать, не меньше. А там поглядим.

Это «там поглядим» получилось у него столь многозначительно, что Максу захотелось бежать отсюда куда подальше. Но сил не было, голова зверски кружилась от каждого резкого движения, и снова затошнило. Поэтому Макс врача поблагодарил, лег на спину и занялся единственным, что было разрешено: стал думать. Спал, думал, вспоминал вчерашний день, снова засыпал и снова прикидывал в уме так и этак. Потом мысленно вернулся на неделю назад, снова заснул и, проснувшись, видел уже не горсть пазлов, а почти полную картинку.

Для начала заставил себя вспомнить в деталях все, что произошло в манеже, минут десять лежал с закрытыми глазами, пока картинка полностью не восстановилась. И как Кристалл разворачивается у стенки, и как мчится на барьер, и как что-то падает в песок, падает и взрывается у лошади под ногами. Беспроигрышный ход: если кто-то хотел лошадь напугать, то круче шутки не придумать. Полтонны мяса и жил на полном разгоне в этом случае поведут себя вполне предсказуемо: будут метаться как ошпаренные, а всаднику и вовсе не поздоровится. Счастье, что Юлька ездит хорошо и удержалась на осатаневшем от ужаса Кристалле, а могла ведь и свалиться ему под копыта. И этот «кто-то» именно на такой исход и рассчитывал.

Макс лег на живот и стал смотреть в окно, на больничный забор, на дорогу за ним и стену огромного супермаркета, что закрывала дальнейший обзор. Просто смотрел, а мысли уже не надо было подгонять, они ложились ровными витками, как нити на веретено, одна к одной, и мысли эти были нехорошие, но не их вина, а событий, что им предшествовали. И авария, когда машину с Юлькой протаранили какие-то придурки, и похабные телефонные звонки с угрозами, и похищение, когда девушку две недели продержали под наркотиками в каком-то подвале. А теперь петарда под ногами Кристалла — это следующий эпизод, и, скорее всего, не последний. И совсем плохо, что произошло это на территории, что считалась безопасной и где Юльке ничего угрожать не может. Однако те, кто охотился за ней, в этот раз снова подошли очень близко, но непонятно, на что рассчитывали: выкрасть ее хотели? Убить? Или просто напомнить о себе и припугнуть в очередной раз, чтобы помнила?

От мыслей Макс устал настолько, что не заметил, как заснул, а разбудил его стук в дверь. Она открылась, не дождавшись ответа, и в палате появился Рогожский. Поздоровался, осмотрелся, глянул на Макса и сел напротив, на тот самый диванчик, и принялся крутить в пальцах мобильник.

— Ну, как ты? Голова и все остальное?

В голосе начальства Максу послышались участие и забота, он кое-как сел на кровати, подождал, пока голова перестанет кружиться, и сказал:

— Нормально вроде. Болит, но терпимо.

— Это хорошо, — отозвался Рогожский, не сводя с Макса глаз, — хорошо, что терпимо. Я по просьбе Левицкой лекарства нормальные привез, у врача оставил. Скоро как огурец у нас будешь, выздоравливай, а я пойду.

А сам сидел, постукивая мобильником по ладони и глядя в стену над головой Макса. Понятное дело, подробности его волнуют, что нормально и объяснимо, Макс сосредоточился и сказал:

— Я все видел. Юлька через барьер прыгать собралась, когда петарда прилетела и сразу взорвалась. Лошадь испугалась и пошла вразнос, Юлька держалась, пока я Кристалла не остановил. Потом по голове копытом получил, дальше не помню.

Рогожский его не перебивал, выслушал молча, поглядел на экран мобильника и снова на Макса.

— Видел, кто кинул? — негромко спросил он.

— Нет, конечно. Я через стенки видеть не обучен, — неожиданно для себя зло ответил Макс. Что за вопрос, в самом деле: кто кинул? Знал бы кто, давно бы нашел и башку оторвал, а лучше трюк повторил, посадив шутника на самую нервную лошадь в конюшне, и со стороны полюбовался бы, как тот в джигитовке упражняется.

— Да понятно все. Это я так, машинально спросил, — сказал Рогожский. Взгляд у него сделался задумчивый и отрешенный, он точно сам сейчас сквозь стену смотрел и даже что-то там такое видел. Минут пять молчали, не меньше, потом Максу это надоело, и он решился:

— Еще эпизод? Попытка покушения? Уж больно все складно получилось. Одного не учли — Юлька хорошо в седле держится. Правда, надолго бы ее все равно не хватило…

— Пожалуй, — проговорил Рогожский, — пожалуй, так и есть. Я сам полночи голову ломал, сразу тебя спросить хотел, но Юлька сказала, что ты сознание терял и вообще чуть не умер. Я уж ей врача вызывать хотел, ее так трясло, что зубы стучали. Левицкая ей коньяка налила, та стопку выпила и спать свалилась. Но не ревела, что странно.

Новость об этой маленькой странности в Юлькином поведении Макс пропустил мимо ушей, решив пока сосредоточиться на основном. Времени сейчас полно, пока лежит без дела, может, и придумает что-нибудь путное, но для этого факты нужны, факты, о которых он пока не знает. Поэтому помолчал еще, формулируя вопрос, и, собравшись с духом, спросил:

— А как все в тот раз было? При похищении, в смысле. Как она пропала, где искали, когда шантажисты на вас вышли? И закончилось все чем: Юлька сама домой вернулась, ее кто-то привез, вам условленное место назвали? И кто с угрозами звонил — выяснили? И с машиной не совсем понятно, когда ее протаранили — такое чувство, что девушку просто напугать хотели, как и вчера. Но какой смысл?..

Рогожский снова смотрел сквозь стенку, но уже по-другому: напряженно, так, точно искал написанный где-то там ответ. Глаза сузил, свел брови к переносице, провел ладонью по губам и сказал:

— Ладно, лежи, а я пойду, дел полно. Отдыхай, лечись, ты мне скоро здоровый понадобишься. Молодец, все правильно сделал, мне там очевидцы рассказали. Все, пока.

Страницы: «« « 1234567 » »»