Зона затопления Сенчин Роман

– Пока не надо. – Лучше одному, наедине…

Дмитрий с Опанькой почти не общался. Виделся, конечно, постоянно – обитали-то в метрах друг от друга, – но разговоров избегал. Его раздражал, злил обустроенный, размеренный вопреки обстоятельствам быт Опаньки, его бодрость, песенки вполголоса. Казалось, что вот человек, долго мыкавшийся по свету, наконец нашел свое место, обрел смысл жизни.

Основным занятием Опаньки была заготовка дров. Притаскивал лесину, долго швыркал ножовкой. Отпилив чурку, колол ее на поленья. Снова швыркал… Складывал поленницы вокруг сторожки, словно воздвигал еще одни стены.

– Теплее будет, – похлопывая по поленницам, объяснял. – От ветра защита.

Дмитрий пожимал плечами, удивляясь его уверенности в том, что будет здесь зимовать. Потом понимал: да нет, не уверенность, а надежда. Надежда, стремящаяся стать уверенностью. Дескать, вот так всё и будет. Оставят их в покое, бросят, забудут. И вода остановится рядышком…

А на что еще надеяться? Он, Дмитрий, если прижмет по-настоящему, сядет и уедет к родителям, а Опанька?.. И в дом престарелых не пустят – молод еще для престарелого.

Может, потому и не сходился с ним близко, не вел откровенных бесед у костра, не ел им приготовленное, чтобы потом, когда придется оставлять это место, не чувствовать вину перед этим вновь лишившимся приюта мужичком. «И так даю ему пожить, – успокаивал себя Дмитрий, – даже в лучших условиях, чем сам. Сторожка – почти изба, а у меня – сарай. Вот-вот насквозь промерзнет».

Через пару дней после разговора с Мерзляковыми Дмитрию нанесли визит. Позже, после последовавших за этим событий, он пытался сообразить, что значил этот визит – то ли последнее предложение, то ли окончательное предупреждение, то ли отвлекающий, путающий маневр…

Подъехал к воротам – Дмитрий держал их на замке, хотя ограды вокруг по существу не осталось – огромный черный внедорожник. Выбрались из него немолодые плотные дядьки. Сразу видно – не работяги. Двое в костюмах, один в плаще. Водитель,видя, что Дмитрий идет к воротам медленно, посигналил – поторопил.

– Вы хозяин? – кивнув на строения, поинтересовался седоватый, восточной внешности и говоривший как-то по-восточному мягко мужчина.

Дмитрий остановился в шаге от ворот из стальных прутьев.

– Да. А вы кто будете?.. Если не секрет, конечно.

– Не секрет, – восточный улыбнулся. – Я директор дирекции по подготовке водохранилища. Рашид Рифатов. – И добавил веса отчеством: – Рашид Рагибович.

– Директор? Другой же директор был.

– Котельников?.. Он ушел.

– Хм, – Дмитрию стало забавно, – недолго посидел.

– Недолго. – Рашид Рагибович переступил с ноги на ногу. – Вы нас пустите? Нехорошо через решетку.

Дмитрий открыл ворота. Трое начальников, стараясь идти по траве, а не по комьям земли, двинулись к лесопилке.

– Предприятие, как я понимаю, в рабочем состоянии, – сказал директор. – Оборудование укомплектовано…

– Да. – Говорить, что начал разбирать пилы, Дмитрий не стал.

– А что же вы так – все ложе водохранилища готово, только вы остались. До пуска – месяц. И… – Рашид Рагибович сделал значительную паузу. – И участие самого президента согласовано. Понимаете? Он нашел время, а здесь… Может сорваться такое событие. Как так, уважаемый?

«Уважаемым» без имени Дмитрия до этого называли только милиционеры.

Рашид Рагибович остановился и вопросительно-грустно смотрел на Дмитрия. Даже как-то жалеюще, как на неразумного, которого и жалеешь за неразумность, и наказать бы нужно…

Против воли Дмитрий почувствовал себя действительно виноватым. Отвел и опустил глаза. Но стоило только перестать видеть глаза директора, гипноз пропал.

– Мы бы давно перевезли, когда бы нам место дали. В двух судах судились, оценку делали, какая должна компенсация быть, если вот так всё оставить.

– И что же дала оценка? – со скрытой усмешкой спросил человек в плаще.

– Четыре миллиона.

– Да? – Рашид Рагибович недоуменно и тоже вроде как с усмешкой приподнял густые седоватые брови. – Это немало. Очень немало… Из чего возникла такая сумма?

Дмитрий хотел было начать перечислять, сколько стоит оборудование, техника, сколько коллектив лесопилки потерял на вынужденном простое… Вместо этого, чувствуя все нарастающую злобу, особенно после усмешек, сказал:

– Все расчеты у вас в дирекции лежат. Поглядите.

– Но хотелось бы услышать от вас. На месте, так сказать… Мы вот можем обосновать каждый рубль. К финансам относимся очень серьезно. – И Рашид Рагибович из доброго человека стал стремительно, с каждым словом, превращаться в сердитого, готового покарать. – Впервые за двадцать лет государство запускает крупное, стратегическое предприятие. Брошены все силы, техника, трудятся в усиленном режиме, на достижение одной цели тысячи людей. Тысяч-чи! И тут находятся такие, которые не только не помогают, а – наоборот. Которые, по существу, саботируют!

Дмитрий слышал такое только в старых фильмах. Кажется, именно с такой же слегка нерусской интонацией подобное там и говорилось. «Когда все в едином порыве!..»

Стало весело, как перед дракой. Сказать сейчас этому нелепому оратору пару ласковых и выпроводить гостей за ворота. Они вряд ли будут сопротивляться. Повесить замок… А если не захотят уходить – в подсобке есть ружье. Покушение на частную собственность считается уголовным преступлением…

Директор, видимо, уловив настрой этого парня в камуфляжном бушлате, сменил тон:

– Есть такое к вам предложение: мы предоставляем вам две машины «ЗИЛ». Паром выделить нельзя – он не сможет причалить… Так вот, послезавтра придут машины, вы грузите технику.

– А дальше? – У Дмитрия зажгло в груди.

– Сергей Андреевич, – директор указал на мужчину в плаще, – думаю, изыщет место на складах для временного хранения. Я не ошибаюсь, Сергей Андреевич?

– Попытаюсь.

– Нет, так не пойдет, – теперь Дмитрий усмехнулся. – Нам нужна земля, хотя бы полгектара. Не для того мы все эти пилы покупали, чтоб они ржавели на складе.

– Но я же сказал – «для временного хранения». Администрация района рассматривает вопрос о предоставлении участка под ваш бизнес.

– Два года уже рассматривает…

Рашид Рагибович стал терять терпение:

– Молодой человек, эта земля, – мотнул головой полукругом, – уже документально изъята для государственных нужд. Государственных!

– Государственных? А вроде ГЭС Баняске принадлежит, миллиардеру этому…

– Ох, вы, кажется, совсем не понимаете особенностей времени. ГЭС – проект, в котором участвует и частный бизнес, и государство. Так принято во всем мире. Во всем цивилизованном мире!.. – Рашид Рагибович сделал короткую паузу, чтоб успокоиться. – Дирекция по подготовке в моем лице, администрация района в лице вот Романа Борисовича готовы пойти вам навстречу. А вы – не хотите. Поймите, что своим немотивированным упорством вы тормозите всю цепь. Сложную, долго и трудно создававшуюся цепь. Вы знаете, например, что людям в колонии угрожает голод?

– В смысле?

– Колония фактически не выполнила условия договора по санитарной очистке территории. И им не перечислены деньги на закупку питания. Колонии-поселения, как вам наверняка известно, находятся на самоокупаемости. И вот мы не знаем, чего ждать от заключенных, – уже начались признаки недовольства…

«Намек понят», – отметил Дмитрий; ждал, что еще скажет директор и эти двое его сопровождающих.

– Поэтому мы очень просим вас пойти нам навстречу, – голос Рашида Рагибовича снова стал мягким, почти униженным. – Мы пошли, и вы тоже пойдите… Выделяем два грузовика, рабочих, если нужно, и место на нашем складе. И рассматриваем возможность выделения площади под производство. Так ведь, Роман Борисович?

Представитель администрации с явным неудовольствием произнес:

– Это предмет для переговоров.

– Так что, уважаемый, отправлять машины?

Дмитрий секунду-другую сомневался. Потом сказал:

– Без документов, что нам предоставлена земля под лесопилку, я ничего перевозить не буду.

– Да ведь это не решается за пять минут!

– У вас два года было… больше даже, чтобы решить… Гнать людей с земли, где они жили, вы можете… – Дмитрия колотило, говорить стало трудно, будто его кто-то хватал за горло. – Гнать можете, а взамен давать – переговоры. Интере-есно!..

– Вы тут анархию не проповедуйте, – жестко заговорил Роман Борисович. – Это не старые времена, когда любой захватывал и делал что хочет. Хотите – покупайте. Частная собственность на землю у нас теперь разрешена. Покупайте и распоряжайтесь.

– На какие шиши?

– Берите кредит. Или – заключайте договор на аренду. Вообще все предыдущие годы вы арендовали землю с вопиющими нарушениями, и, по закону, и вас, и администрацию сельсовета нужно бы привлечь к ответственности…

– Да на этом месте свалка была!..

Роман Борисович развел руками:

– Территории промышленных и бытовых отходов существуют везде…

– Всё, достало! – Дмитрий почувствовал, что вот-вот может броситься на этого непрошибаемого, крупного, сытого представителя. – Вам надо, чтоб нас не было, а мы – будем! Всё, до свидания.

– Нехорошо вы говорите. – Азиатская манера проявилась в голосе Рашида Рагибовича особенно отчетливо. – Нехорошо. Мы к вам, а вы навстречу пойти не хотите… Но прошу вас подумать.

– Я давно обо всем подумал. – Дмитрий стал слегка успокаиваться, решил еще раз объяснить. – Сами смотрите: у моей семьи был этот заводик. Отца упросили на месте свалки сделать что-нибудь… Мы работали, людям работу давали, у нас покупали доски, брус, дрова… Тут объявляют: «Всё, выметайтесь!» – «Куда?» – «А куда хотите!» Это как, нормально? А?

– Послушайте, – заговорил Роман Борисович, – если бы вы были одни у нас, это одно. Но мы переселяем тысячи людей. Из них сотни – предприниматели… Такого в новейшей истории России вообще еще не было, чтобы столько людей с места на место… Сейчас нет возможности предоставить вам участок, и даже в законе такого нет… Но мы будем пытаться решить вашу проблему. Пока же предлагаем перевозку и склад для хранения.

И тут, в который раз услышав про склад, Дмитрий перешел границу, отделявшую зыбкий мир от откровенной войны. В запале крикнул:

– Да не нужно нам ваше хранение! Мы работать хотим! Когда дадите возможность работать, тогда будем разговаривать…

– Значит, вы категорически отказываетесь от наших предложений? – уточнил директор, гневно щурясь.

– От таких – да!

Дмитрию казалось, что еще немного, и он додавит – отступать-то этому начальству некуда, поэтому и примчались…

– Что ж, нехорошо. Мы к вам с душой, а вы – так… Очень нехорошо.

Рашид Рагибович развернулся и пошел к воротам. Следом – остальные двое. Дмитрий расслышал, как Сергей Андреевич, мужчина в плаще, заворчал:

– Я ж говорил, что ничего не даст. С этим народом… Зря только время потратили.

После разговора Дмитрий не мог найти себе места. Захлестывали злоба вперемешку с почти детской радостью победы и уверенность: начальники примут его условия. Дотерпел, додержался, дожал!.. Испугались, когда прижало, примчались сами. Понятно: возьмет и решит президент перед запуском ГЭС посмотреть, как там на водохранилище. А тут – бац! – лесопилка с ним, Дмитрием. Кто? Почему? По какой причине не переехал? И полетят эти местные шишки. Котельников, предыдущий директор по подготовке к затоплению, с год всего просидел в своем кресле и слетел. До него Наговицына, такого жучару, тоже со скандалом уволили. У Рашида этого наверняка тоже не все чисто… «Норма-ально, – потирал руки Дмитрий, – сдвинулось!»

Даже позвал Опаньку распить заветную бутылку водки, стал рассказывать, что за люди были днем. Не смог удержаться – порадовался вслух скорой своей победе. Опанька же, наоборот, затосковал, задумался.

«Действительно, ему-то это приговор. Куда ему, когда я все вывезу, а остальное спалят?» Хотелось как-нибудь ободрить. Но как?

Допивали уже в молчании.

Ночью приснился яркий, совсем как жизнь, сон. С сюжетом.

Вот он в квартире, утро. Светлая, просторная комната, ванна белая и теплая… Вот завтракает, но почему-то один – родителей нет нигде, – и едет на работу.

Заводик тоже светлый, из свежего дерева, крыши пилорамы, сторожки, подсобки, склада покрыты зеленой металлочерепицей. Территория огорожена рабицей. И там, за оградой, трудятся люди. Дмитрий узнает их – это те, кто был и здесь. Лешка Щербаков, дядя Юра… А вот отец. Веселый, сильный. «Здорово, брат! – улыбается, направляясь навстречу своей, как раньше, походкой слегка вперевальцу. – Давай подключайся – еще два куба досок срочно надо нарезать».

Когда-то в детстве случалось – от слишком ярких снов перехватывало дыхание и Дмитрий резко просыпался, будто кем-то ударенный… И вот сейчас так же…

Распахнул глаза и долго не мог понять, где он. Почему так холодно и чем это пахнет – прелью какой-то, пылью.

Постепенно все вспомнил, осознал, что не комната, в которой он только что просыпался во сне, а щелястая подсобка. И нет еще заводика, на который поедет, позавтракав, и отец сейчас погасший, сломавшийся… Но ведь есть такое понятие – вещий сон. Может, это как раз такой сон… И Дмитрий стал с удовольствием повторять его сейчас, проживать заново…

Весь день разбирал оборудование, аккуратно укладывал детали, чтобы потом не перепутать, собрать быстро и правильно. Всё прислушивался, не едет ли снова машина с начальством, согласным на его условия. Или гонцы от начальства. А следом «ЗИЛы», рабочие… Быстро грузятся, Дмитрий забирает вещички из подсобки, закидывает в «Ниву» картошку, а дальше – всё как во сне.

Но машины не было, давила тишина – даже птицы не щебетали. Исчезли после того, как порубили деревья.

«Ничего, завтра, – успокаивал себя Дмитрий. – Вчера говорили же – “послезавтра”. День прошел, значит – завтра. Как раз успею подготовиться».

Вечером до красноты протопил железную печку, понимая, что она через пару часов остынет – ночи уже под минус, – но хоть заснуть в тепле. Лег, не снимая штанов, бушлата; навалил поверх одеяла тряпья. Уснул быстро, как хорошо поработавший, много сделавший человек.

…Услышал шаги и поначалу не придал значения – скорей всего, Опанька шарашится. И тут – удар в дверь. Запора нет, да и зачем ее, хлипкую, ни от кого не способную защитить, запирать? К тому же «Нива» там, за дверью, – ее охранять надо в первую очередь, а не себя…

Дмитрий подскочил, выпутываясь из одеяла, курток, ослепленный острым столбом света. И из этого столба получил удар в скулу. Голова дернулась, потянула за собой туловище… Завалился набок… Новый удар, еще…

Бил явно один, бил молча, лишь сопя и при каждом ударе коротко, сухо хэкая.

«Только подняться, – крутилась волчком мысль, – надо подняться». Силы еще оставались… Подняться, отбиться. Еще удар, еще, еще… Дмитрий упал на пол и сразу получил в висок ботинком. Свет погас…

Очухался на улице. Лежал на животе возле «Нивы». Вокруг метались тени, блики; где-то, казалось, очень далеко, размеренно вскрикивал Опанька.

– Во, и ружье у него имеется, – голос над головой, – патронов целый пояс.

– Ага, из него и застрелится!

Смех.

Дмитрия рванули вверх, поставили на ноги.

– Живой пока?

Он увидел незнакомое, широкое лицо мужика лет пятидесяти. Мужик зло кривил рот, а глаза были спокойные.

Держа Дмитрия одной рукой за грудки, стянув, завернув одежду у горла, слегка душа ею, другой рукой мужик обшаривал его карманы. Дмитрий не видел, но чувствовал, как он вынимает мобильник, бумажник с паспортом и деньгами, ключи от машины.

– Вы что творите? – хрипнул Дмитрий, глотая воздух и соленые слюни. – Вам зачем это?

– Ничего личного, земеля. – Мужик на мгновение пересекся с Дмитрием взглядами. – Нам сказали, мы делаем.

«Кто?» – хотел спросить и понял, что об этом спрашивать нельзя; силы немного вернулись, можно попробовать вырваться и если не уработать этого, шарящего по карманам, то хоть убежать. Но рядом с мужиком стояли еще двое или трое. Они перехватят…

– Ничего личного, – повторил мужик. – Ты сам виноват – думать надо было, с кем бузню затевать. У людей проблемы из-за тебя…

И сказав эти несколько явно чужих слов, он будто осознал, что Дмитрий виноват на самом деле, и, не ослабляя хватки левой рукой, правой засадил ему в голову… Сознание опять обвалилось.

Обнаружил себя Дмитрий в тесном ящике. А, багажник… «Ниву» потряхивало, по лбу постукивало что-то деревянное. Черенок чего-то… Пошевелился и застонал от колющей боли в виске, в скуле…

– Погоди, немного осталось, – сказали Дмитрию; это был другой голос, не того мужичары.

– Скоро отмаешься, – добавил третий, молодой, какой-то азартный, – и всем станет полегше.

Разговаривать с ними не надо – бесполезно. По крайней мере сейчас. Вообще лучше притворяться беспомощней, чем есть. Пусть расслабятся. И тогда попытаться сбежать.

Толкнул крышку багажника. Заперта. Разбить окно и вывалиться? Нет, быстро не получится… Остается ждать и надеяться на удобный момент. Или что они передумают… Снова надеяться…

«Нива», ощутил, нырнула в низину.

– Вот тут само то, – сказал азартный. – Толстый, стоп!

– Дуло залепи!

– Чего?!

– Ты меня еще по имя-отчеству называй.

– А, ну извини…

«Не убьют», – обдала теплом мысль. И тут же остудила другая: «Играют?»

Машина остановилась. Мужики, тяжело кряхтя, стали вылезать. Открылась крышка багажника, сильные руки схватили Дмитрия и бросили на землю. Рядом звякнула лопата… Дмитрий хотел приподняться и получил два удара ногой. Один попал по руке, другой – в бок. Там хрустнуло, боль не дала вздохнуть. «Ребра!» – молча крикнул Дмитрий. Скрючился, свернулся, протяжно, сквозь боль, промычал.

– Дернешься, горло сломаю, – сказал тот, что бил. – Ме-едленно подыхать будешь, торопить ее будешь, смерть свою… Понял, нет? – И по сравнению с другими – слабенький пинок по ноге выше колена.

Дмитрий хотел сказать: «Понял», – но получился невнятный бормоток. Челюсть не слушалась.

– Чё, копать? – спросил голос азартного.

– Да копать, копать! Утро скоро, пока провозимся… И холодно, сука…

Лопата с хрустом резанула травянистую землю… Один, копавший, фыркал и плевался, остальные молчали. Кто-то закурил…

Дмитрий лежал на боку, пытался разглядеть лица, узнать место… Тот, что бил, видимо, соскучившись, невольно помог – взял его за шиворот, поставил на колени.

– Ну вот, земеля, довоевался. А мог бы жить да жить еще.

Одеты мужики были не в поселенческие бушлаты, а в гражданские куртки, ватники. Но один показался знакомым – как-то приезжал в деревню на санзачистку. А может, просто похож… Да и как утверждать, что это за люди – поселенцы из колонии, или строители гидры, или вовсе нанятые где-нибудь бичуганы, которые сделают дело и укатят за тридевять земель…

Находились в какой-то приречной логовине – рядом с местом, где копали яму, поблескивала в траве вода. Дальше ничего не различить – густая чернота августовской ночи. И, наверное, поэтому не было страшно, точнее, не верилось, что это реальность, что сейчас его, Дмитрия Маслякова, двадцатичетырехлетнего парня, не станет. И последнее, что он увидит, – беловатые столбики света фонариков, потные мужики и эта плотная, как стена, тьма.

Вспомнилась давнишняя передача по телевизору. Там показывали съемку расстрела одного человека. Говорят, запись у боевиков нашли… Обыкновенные парни-кавказцы приводят в какой-то то ли пустующий склад, то ли в цех заброшенного завода мужчину в тельняшке. Расспрашивают, обращаясь на «вы», зачем он приехал в их город, шпион или нет, военный… Парни хорошо говорят по-русски, мужчина слегка нервничает, но не рвется уйти, не повышает голоса. Даже когда парни объявляют, что убьют его. Один достает пистолет, приказывает: «Разувайтесь». Мужчина садится, расшнуровывает ботинки, снимает. Встает. «Можно покурить?» – спрашивает. Ему отвечают: «Нет». Парень поднимает руку с пистолетом; мужчина стоит и смотрит. На секунду-другую оба замирают. Потом – выстрел. Мужчина в тельняшке падает.

Так просто.

– Ну чё, долго еще там? – сказал бивший; Дмитрий решил, что Толстым называли именно его.

– Земля тяжелая…

Толстый достал из машины ружье, надломил его, вставил патроны. Взвел курки, ткнул стволом в голову Дмитрию.

– Довоевался, – повторил, видимо, понравившееся слово. – Молись теперь.

– Убери, – размыто сказал Дмитрий. – Что делаешь!..

Грохнуло. И – тугой, режущий уши звон. Сквозь него – крик:

– Я тебя завалю, гаденыш! Завалю и зарою! Завтра здесь вода будет. Вода все скроет. И хрен кто найдет. Ты понял? Понял?!

Тычок стволом в голову. Между затылком и ухом.

«Пугает, – бессильно заклинало внутри. – Пугает».

– Всё, хорош. Уляжется.

Схватили и поволокли. Точнее – понесли, как котенка, за шкирку… Бросили.

– Как, удобно?

Яма оказалась совсем мелкой. И снова обдало надеждой: «Не будут…» Ведь всплывет, если действительно…

– Мужики, кончайте, – проговорил сквозь болевые щелчки в челюсти. – За ерунду… убивать…

– Думать надо было, как ведешь себя. Раньше думать надо было. А теперь-то что… – И Толстый навел ружье.

Дмитрий всерьез, как о чем-то самом важном, задумался, чем заряжен патрон. Знал, что в поясе есть два патрона с пулями, два – с крупной дробью, штук десять – с мелкой… Можно ли убить мелкой дробью? Если в упор, то, наверное…

– Слушай, земеля, а если договоримся? – нарочито неуверенно сказал Толстый. – Можем мы договориться, как считаешь?

– Да не хрен с ним говорить! – встрял азартный. – Заложит ведь, сука! Вальнём…

– Заткнись. – Толстый опустил ружье и присел на кукорки. – Будем договариваться?

– Будем…

– Угу, хорошо. Значит, первое – ты сам сжигаешь эту свою хреновину. Сегодня же. И вопрос закроют. – Подождал. – Да? Нет?

Дмитрий хотел сказать, что позавчера приезжало начальство и вопрос с перевозкой почти решен. Попытался, но первые же слова превратились в кашу, и сил объяснять не было. Замолчал, глядя на ботинки Толстого, ожидая удара.

– Ты чё, пьяный, не пойму…

– Челюсть, – сказал Дмитрий; получилось – «цеюсь».

– Так я не понял – да или нет?

Дмитрий кивнул.

– Так, добро. И второе – насчет звиздюлин. Сам, типа, с крыши упал, еще откуда…

– На машине перевернулся, – подсказали.

– Нам по хрен причина. Главное – сам. А что поучил маленько, так сам виноват. – Толстый заговорил как старший товарищ, и Дмитрий с изумлением и стыдом почувствовал к нему чуть ли не симпатию. – В натуре, чё ты тянешь на всех-то? Всем хреново делаешь… Давай, короче, замнем это дело.

Он помог Дмитрию подняться, спросил:

– Тебя Димкой зовут? Правильно?

Дмитрий кивнул; хотелось плакать от счастья. Сам себя упрекнул: «Мало ж тебе надо».

– Ну как, договорились, земеля?

– Да.

Обратно везли уже не в багажнике, а на заднем сиденье. Парализующее ожидание скорой смерти сменилось физической болью. При каждом вдохе и выдохе резало с правой стороны груди, в виске кололо, лицо оплыло, и нижняя челюсть, казалось, рассыпалась там, под кожей. Голова кружилась, тошнило, на глаза давило изнутри…

Но даже не сама физическая боль, а понимание того, что его именно сломали – и физически, и морально, – не давало думать о том, как быть дальше… «В больницу надо, – кричало, требовало. – В больницу скорее надо».

Мужики – их было трое – молчали; тот, что был рядом с Дмитрием, смутно ему знакомый, все отворачивался. Сидевшие впереди напряженно смотрели в лобовуху. За окнами колыхался сумрак – на краю неба появилась, растекалась красновато-серая полоса восхода…

Приехали. Вылезли из «Нивы». Толстый открыл багажник.

– Это что в канистре? Бензин?

Дмитрий кивнул, но Толстый не увидел кивка, стал свирепеть:

– А? Не слышу! Ты опять мурыжить решил?

– Бензин.

– Так бери и действуй. Нам ждать некогда… Давай-давай, шевелись.

– Говорил, надо валить, – сказал азартный; он был невысокий, худой, но, кажется, жилистый. – Не будет толку…

Дмитрий достал канистру, понес к лесопилке.

– Сам поймешь потом, что это правильно. Точку ставить пора, – внушал Толстый. – Нам-то по хрену вообще-то – ничего личного. Но другие многие парятся – долбят их за эту вашу херню. А она стоит и стоит… Пора уже… Плескай.

Правая рука слушалась плохо. Открыв канистру, кое-как подняв ее, Дмитрий неуклюже стал поливать столбы навеса, стену сторожки… Вспомнил про Опаньку.

– А эовек? Зесь эовек бый…

– Чего?

– Человек здесь еще был, – отчетливей повторил Дмитрий.

– А, он всё… ушел. Забудь про него… Спички-то есть? Держи тогда.

Надо было сказать про пилы, про вещи в подсобке, про пять кулей картошки, про то, что сегодня, прямо сегодня, скорее всего, из города приедут машины. Но Дмитрий не мог – больно было говорить, да и бессмысленно. Их не убедишь.

Голова кружилась, земля под ногами плыла и словно обрывалась… Сделать вид, что сознание потерял? Может, это спасет, а может, испугаются и бросят в огонь.

– Мы машину возьмем. Потом найдешь… Травмы сам получил. Так? – говорил Толстый. – Паспорт и телефон вернем сейчас… Мы не бандюганы какие… Надо так – поучили. Чиркай давай, и – разбежимся.

Спичка зажглась легко. Дмитрий подержал ее меж пальцев, глядя на это слабое оранжевато-синее, красивое перышко, а потом бросил на стену.

Бензин ухнул, пламя разбежалось по доскам.