Логика выбора Корецкий Данил

– Ты с ума сошел! Предлагаешь мне, вместо того, чтобы жить в свое удовольствие, как я привыкла – пахать на дикой планете? Мерзнуть в пещере у костра и носить шкуру какого-то неведомого зверя?!

– Да нет… Там есть поселки, есть дороги, словом, островок цивилизации создан. Его надо развивать. И там замечательный воздух и нет тех опасностей, которые подстерегают тебя здесь на каждом шагу.

Я чувствовал, что говорю ерунду: обреченные навойцы рвутся просто к жизни, а Клайда требует комфортабельную жизнь – с гардеробом одежды и запасом браски. И я ее еще уговариваю…

– Жизнь в свое удовольствие скоро закончится! Начнут гореть поля и леса, раскалится воздух, а потом все сгорит. Все сгорит, ты понимаешь?! И все сгорят! И ты в том числе!

– Через сколько это произойдет? – Презрительно сощурившись, она медленно отпила из второго стакана.

– Два, три года. По-вашему: пять-семь.

– Ого! А может, и все десять-пятнадцать… А может, все еще изменится к лучшему и Тор выздоровеет…

Я вздохнул и встал.

– Такое предложение делают один раз в жизни. И получает его один из миллиона. Тот, который чем-то заслужил это…

Я осекся. Вряд ли Соли Бел заслужила жизнь больше, чем Клайда…

– Решай сама. Или тебе нужно то, что я предложил, или нет!

Она сделала еще глоток, задумалась и вдруг радостно улыбнулась, как философ, опровергнувший, наконец, классический софизм.

– А знаешь, что я придумала? Лет через семь, если тут действительно станет совсем плохо, я, пожалуй, соглашусь! К тому времени на новом месте все обустроится, а ты станешь начальником и сможешь подобрать для меня теплое местечко… А сейчас поедем к тебе, я хочу поиграть! Ты знаешь, это у тебя прекрасно получается…

– Что ж, действительно хорошая мысль. – Я погладил ее за ухом, подозвал официанта и расплатился.

– Кажется, я напилась… Глостер, когда ты повезешь меня в Роганду? – спросила Клайда. – Ты же обещал!

Стало ясно, что последний наш разговор она забыла начисто, а скорей всего, и последнюю неделю своей жизни тоже. Но не больше.

– Знаешь что, а приходи ко мне, когда освободишься! – призывно улыбнулась она. – Я буду тебя ждать!

– Обязательно! – сказал я тоном, которым обычно говорят: «Не дождешься!» И быстро вышел на улицу. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться где-то далеко-далеко отсюда. Может, даже на Земле… Хотя вряд ли там нас ждут.

– Сколько времени? – Дорогу заступил плюгавый человечек с незапоминающимся лицом. Кажется, пьяный.

– Пять.

До главной встречи целых три часа.

– Спасибо.

Мне не понравился его взгляд – слишком пристальный для случайного прохожего. Если пойдет следом…

Он ввалился в бар. Ничего не значит, мог передать меня напарнику. Вот подтянутый мужчина в строгой одежде. Почему он здесь стоит?

Я свернул за угол, вышел на прямой широкий проспект, смешался с толпой, незаметно огляделся. Так-так, ага, вот оно! Два парня, студенты в одинаковых спортивных маечках, кажется, я их уже видел… Кольцо сжимается? На подобный случай у меня обширный арсенал всяких приемов, но… Я прислушался к себе. Сейчас я не в состоянии воспользоваться ни одним из них. Остается самое примитивное.

Высокая арка, вымощенный кирпичом двор, узкая задняя калитка, глухая улочка, еще один проходняк, низкий деревянный штакетник… За мной никто не гнался. Это тоже ничего не значит: при квадратно-сетевом наблюдении исключена всякая беготня, крики, суматоха. Правда, метод сложный, дорогой, требующий большого количества высококвалифицированных сотрудников и потому применяется редко, только при охоте на очень крупную дичь. Но я, несомненно, считаюсь такой дичью.

Переулок круто поворачивал направо. Безлюдно, только в середине квартала, возле уютного старинного особняка, прогуливается женщина. Интересная, высокая, в глухом, отливающем красной медью шелковом балахоне от горла до щиколоток – последний крик моды. Что делать такой даме на пустынной окраине? Нет, это неспроста!

Поворачивать назад не имеет смысла, я только подобрался, прикидывая расстояние до массивной двустворчатой двери в чисто выбеленном фасаде. Сколько человек стоит за ней?

Когда мы поравнялись, дама ослепительно улыбнулась и резко распахнула балахон. Под ним ничего не было. Только тут я заметил у входа стыдный флажок – желтый треугольник на голубом фоне.

Это тоже могло быть инсценировкой, тщательно, до деталей продуманной и надлежаще обеспеченной…

Хватит, черт побери! Ты же сходишь с ума! Напуганный загнанный человечек, отчаянно спасающийся от воображаемых врагов, бесследно исчез. Я медленно приходил в себя. Эка куда меня занесло! Совершенно незнакомый район. Проклятье! Я повернул обратно.

Женщина неправильно расценила мои намерения и, призывно улыбаясь, пошла навстречу. Вполне приличный вид, гордая посадка головы, царственная походка. Никогда не подумаешь! Я вспомнил Клайду, и внутри все похолодело. Она опять раскрыла балахон, я выругался и перешел на другую сторону улицы. Пресса называет таких постельными животными, сетует, что их становится все больше и больше. Ничего удивительного – подобный промысел гораздо выгоднее серой, скучной, малооплачиваемой работы. К тому же позволяет обзавестись полезными связями, нужными знакомствами. А что касается этической стороны… Я обернулся.

По улице неторопливо шла блестящая дама, модная, строгая и неприступная. Одежда, конечно, в полном порядке, высокомерно вздернутый подбородок, безукоризненные манеры. На меня она взглянула холодно и презрительно, давая понять, что только невежда может бесцеремонно пялиться на незнакомую женщину. Именно такой знают ее родственники, соседи, друзья, поклонники, муж… Счастливцы, не гуляющие по окраинам и не умеющие читать чужие мысли! Двойная и тройная мораль – повседневная, парадно-выходная, для особых случаев – всегда представлялась мне самым отвратительным на свете, гораздо более мерзким, чем явный, неприкрытый порок. Особенно теперь…

Нет, так продолжаться не может! Сейчас опять навалятся тяжелые мысли, воспоминания, нахлынет тоска, апатия… Я привык чувствовать себя предателем, недаром за квартал обхожу детей: стоит зазеваться, и мигом появляется плоская картина с языками пламени, пенистыми волнами, паровозными колесами и отчаянно-умоляющим взглядом ребенка, в помощи которому ты отказываешь. Но, оказывается, быть преданным не менее тяжело.

Плюнуть и рвануть в Роганду, разом решив все проблемы! Все? Увы, только одну – ничего не опасаться: я невидимка, когда не делаю свое дело. А что до остального… Ни браска, ни зеленый дым не помогут, так уж по-дурацки я устроен. Вот если бы вытравить из себя разную чепуху – принципы, убеждения, долг, совесть. Но чем тогда я буду отличаться от несчастных постельных животных?

Смеркается. Время. Я направился к центру. Черное небо расцвечивали сполохи от протуберанцев обреченной звезды. Противоестественное зрелище внушало парализующий биологический ужас, возникающий где-то на клеточном уровне. Недаром так скакнуло количество потребляемого алкоголя, наркотиков. И самоубийств.

Душно, люди вокруг нервные и взвинченные, много пьяных. Самочувствие отвратительное, и, что самое скверное, нет уверенности в себе.

Поведение Т. в предстоящей ситуации моделировалось компьютерами по всем правилам теории игр. Это была особая фигура, чрезвычайной важности. Следовало нащупать варианты, дающие положительный эффект при любом, даже самом неблагоприятном раскладе. Но сделать это не удалось. Все зависело от меня, а я совершенно не готов к разговору.

Т. жил в старом многоквартирном доме, и, с трудом поднимаясь по пахнущей мочой крутой лестнице, я вспомнил те веселенькие коттеджи, которые строили в самых заповедных и живописных местах для высшей и первой категорий. Впрочем, иногда туда попадали и особо отличившиеся граждане второй категории. Такие, как, например, Клайда… Может, лечь на площадке и поспать пару часов? Да, мысли приходят одна глупей другой…

Перед высокой резной дверью с облупившейся краской я на секунду остановился и попытался настроиться нужным образом, на минуту мне даже показалось, что это удалось. Звонок тренькнул едва слышно, и тут же щелкнул замок. В дверном проеме стоял крупнейший философ планеты, специалист по логическим системам, автор сотен статей, десятков монографий и фундаментальных учебников, основоположник официально признанной доктрины о принципах этической допустимости. Когда-то он мог повести за собой весь народ, и тогда история Таго, а может, и всей Навои была бы совсем другой. Но он не стал ввязываться в политические игры и потому остался жив и продолжил заниматься наукой. А социальное развитие пошло не по широкой асфальтированной дороге, а по узкой, кривой, заросшей репейником тропинке. Впрочем, и дорога, и тропинка сошлись в одном месте: на пороге планетарной катастрофы…

И вот легендарный Т. передо мной. Маленький лысый человечек с нездоровым лицом обезьянки, в мешковатом, не очень свежем домашнем халате. Часто встречающееся несоответствие облика масштабу внутреннего мира творца всегда меня поражало, но сейчас поразило другое: Тобольган знал, кто я и зачем пришел.

– Вот вы какие, – медленно проговорил он, внимательно рассматривая меня холодным, пронизывающим взглядом. – Внешность истинная или результат трансформации?

Держался Тобольган очень уверенно и чувствовал себя хозяином положения: в кармане он тискал маленький, но достаточно мощный пистолет, из которого собирался, когда подойдет момент, выстрелить себе в голову.

– Что с вами? Неужели нервы? Не ожидал! Я представлял прищельцев начисто лишенными эмоций!

Пот у меня на лбу выступил от напряжения: удалив патрон из патронника, я так и не смог разрядить обойму. В подобном состоянии не следовало сюда приходить – дело могло принять скверный оборот.

– И неправильно. – Хорошо хоть голос оставался спокойным. – Эмоции у нас обычные. Можно войти?

Тобольган отступил в сторону. Любопытство в нем пересиливало страх. В первую очередь он оставался ученым, исследователем.

– И в другом вы ошибаетесь, – стараясь держаться как можно непринужденнее, я сел в кресло. – Нет у нас ни захватнических планов, ни своекорыстных устремлений. Про «мозговые лагеря» тоже чушь. Если бы не эта солнечная корона, мы бы вообще не появились – тут вы правы.

– Однако! Вы читаете мысли? Впрочем, чему удивляться – высшая цивилизация!

Я и не подозревал, что Великий Тобольган так пропитан сарказмом.

– Это трудно?

– Не очень, но требует колоссальных затрат нервной энергии. И по моральным соображениям допустимо только в строго ограниченных случаях.

– Сейчас как раз такой случай? – съязвил Тобольган.

– Да. Но чтобы это вас не угнетало, я предоставлю вам возможность заглянуть и под мою черепную коробку. Тогда вы быстрей все поймете и поверите, наконец, что никто не собирается вас похищать. И может быть, оставите в покое свой пистолет. Расслабьтесь!

Когда я окончил ментальную передачу, то ощутил, что иссяк окончательно. Тобольган сидел молча, не открывая глаз. Предстояло переварить очень многое, но раз он сумел вычислить даже мой приход, значит, подготовлен больше других, и ему будет легче понять все и сделать правильный вывод.

– Как называется ЭТО? – Последнее слово он выделил.

– Нарушение устойчивости ядерных реакций плазменного ядра звезды ЕН-17.

– Последствия?

– Вспышка сверхновой. Звезда взорвется, и вся ваша планетная система превратится в огненный шар с температурой в шесть миллионов градусов…

Тобольган мгновенно усваивал информацию.

– Сколько времени у нас в запасе?

– Это определяется многими факторами. От трех до пяти лет, может, чуть больше. Может, чуть меньше…

– И тут вмешиваетесь вы. Идея сама по себе прекрасна… Вы подыскали подходящую звездную систему и прекрасную планету, кстати, назвали вы ее, скорей всего, «Навоя-2»… Точно?!

Когда я кивнул, он несколько раз хлопнул в ладоши, аплодируя самому себе.

– Что ж, все это очень благородно… Но есть одна маленькая загвоздка…

Тобольган поднял указательный палец:

– Сколько человек вы успеете эвакуировать?

– Около пятидесяти тысяч.

Я уже понял, куда он клонит.

– Всего-то?! Но население Навои составляет полтора миллиарда!

– Лучше спасти часть, чем потерять целое. Я говорил уверенно, как будто этот вопрос не был самым больным в навойской проблеме.

– Часть! Целое! – раздраженно воскликнул он, подняв руки к небу, точнее, к высокому потолку, покрытому трещинами и желтыми пятнами. – Что вообще вы знаете о части и целом?

Тобольган быстро вышел на кухню и тут же вернулся, неся в руках два стакана, наполовину наполненных водой. Он со стуком поставил их на стол, так, что вода выплеснулась, и на старой выцветшей скатерти растеклись два неравных по размеру пятна.

– Этот стакан наполовину пуст, так?

Я машинально кивнул.

– А этот – наполовину полон, так?

Я снова кивнул. Мне очень хотелось спать. А еще сильнее хотелось закончить это дело. И не хотелось превращаться в подопытное лабораторное животное или бестолкового ученика.

– То есть стаканы равны?! – напористо спросил Тобольган.

И поскольку я промолчал, продолжил:

– А если равны части, значит, равны и целые…

Он перелил воду из одного стакана в другой, наполнив его до краев.

– Смотрите: пустое есть то же, что и полное! Так?!

На этот раз я молчал еще и потому, что был сбит с толку.

– Отвечайте! Ведь здесь все очевидно, и вещи простые: стаканы и вода. А вы беретесь судить о людях! И отбирать тех, кто взойдет на эшафот, а кто останется жить…

– Не мы этот эшафот построили. И палач не из нашей компании.

– Остроумно, – кивнул Тобольган. – Но не очень. Примитивная шутка. Как вы будете отбирать свои пятьдесят тысяч?

– Честно говоря, четкой методики у нас нет. Предложения были разные. Например, пропорционально численности отдельных групп населения, чтобы сохранить социальную структуру общества. Но так не вышло. Оказалось, что все отобранные – в основном второй категории, есть один первой, две третьей и ни одного четвертой…

– Должен сказать, что это единственное, что вы сделали относительно правильно, – сказал Тобольган. – Вторая категория – самые разумные, обучаемые и умеющие работать граждане. К «красной» подобраться практически невозможно, к «синей» тоже довольно проблематично. «Зеленые» не представляют ценности и не имеют перспектив в новом мире. А с «черными» ничего хорошего вообще не получится…

– А я считаю это ошибкой и собираюсь ее исправлять. Иначе нарушается структура общества.

– Какого общества? – Тобольган привстал, как сеттер, почуявший дичь.

– Не понимаю. – Я постарался произнести это как можно естественнее.

– Сейчас поймете! – Он встал и заходил по комнате. – Почему вы пришли за мной? Тут неподалеку живет мой коллега – Мейзон. Он бездарность, тупица, его труды – сплошная компиляция и плагиат, но он не меньше меня хочет жить. К тому же у него жена и трое детей. Кстати, ваши благодеяния распространяются на близких? Вот, видите! А я одинок! Почему же вы не хотите сохранить пропорции социальной структуры за счет этого бедняги?

– Вы знаете, что никто на Навое не может объяснить «феномен звездной короны»? – Я перешел в контратаку. – Потому что астрономия находится в зачаточном состоянии, об астрофизике и космогонии вы вообще не имеете понятия. В свое время Акоф начинал работу в этом направлении, но его объявили шарлатаном и бездарностью, лжеученым! А кто объявил? Шарлатаны, бездарности и лжеученые, занимающие в науке ключевые посты! На Навое-2 такое не должно повториться!

– Вот и ответ, – печально улыбнулся Тобольган. – Вы ставите целью не спасение навойской цивилизации, а создание новой. Улучшенной модели, преломленной через призму вашего понимания…

Об этом мы до хрипоты спорили со Стасом, Артуром и Гориком: дескать, нельзя менять курс развития навойской цивилизации, а тем более подменять его элементами земной. Но сейчас я не стал об этом вспоминать.

– А это плохо? Или нечего улучшать? Может, вы никогда не заглядывали под лакированные маски, скрывающие неравенство, разложение, упадок? А под золотые маски чудовищ, прячась под которыми чиновники высшего ранга пьют кровь своих рабов?

Он помолчал, наморщив огромный и без того морщинистый лоб.

– Что ж, к улучшению породы прибегают давно, правда, до сих пор ограничивались животноводством… Скажите, а там, у себя, вы уже преодолели все трудности, достигли вершин мудрости и знаете, какой должна быть Навоя-2? Словом, вы готовы к селекционной деятельности?

Я не удержался и вздохнул:

– Как вам сказать… Проблем хватает. И до вершин далеко: ведь с каждой достигнутой открывается следующая, еще более высокая. Но надо ли обладать абсолютом знаний, чтобы выбрать – дать сгореть разумной жизни или пересадить ее в безопасное место?

– Весь вопрос – как «пересадить»? Из ничтожной части кирпичей разрушаемого дома нельзя выстроить точно такое же здание! В лучшем случае – уменьшенную копию!

– Человеческое общество, в отличие от неживой природы, способно к разумному воспроизводству…

– А у вас есть право определять пути его развития?

– Боюсь, что нет!

Мне не хотелось тягаться с автором известных философских концепций, но выбора не было.

– Однако не всегда правильное решение – панацея. Безукоризненные построения могут быть полностью нежизнеспособными. У нас есть притча про осла, то есть скалера, который, оказавшись между одинаковыми стогами сена, логически обдумывал, с какого начать. Бедняга умер от голода! Извините за мрачную аналогию, но, надеюсь, вы не хотите, чтобы Навою постигла та же судьба?

– Гм! Скалер между равными стогами сена…

И разумеется, на одинаковом расстоянии… Интересно! Здесь, конечно, есть изъян, и сейчас я его найду…

Можно только удивляться быстроте, с которой переключался ход мыслей Тобольгана. Он оживился, порозовел, схватил карандаш и придвинул блокнот, но сработало какое-то невидимое реле, он опомнился и пришел в себя.

– Ладно, потом… – Он махнул рукой. – Но вы подменили тезис: бесспорно, цель у вас самая благородная, глупо спорить! Но каковы средства? Вы соберете талантливых ученых – и создадите элитарное общество! Впрочем, здесь еще есть объективные критерии. Конечно, чины, степени, звания и прочую мишуру в расчет принимать нельзя, но остаются способности, труды, достижения. А как быть с так называемыми «простыми людьми»? Рабочими, крестьянами, плотниками…

– Здесь тоже есть критерии. Общечеловеческие. Честность. Порядочность…

– Это довольно расплывчатые понятия, к тому же они постоянно меняются. Но, предположим, что выбрали их. Почему? Должна же быть какая-то логика отбора?

– Вы замечали, что благородные люди уязвимее трусов и приспособленцев? Ну-ка, ответьте: кто скорее бросится в пожар спасать ребенка или уступит место женщине в последней шлюпке? Вот то-то и оно! По-вашему, это логично? А на мой взгляд – жесточайшая несправедливость! Естественный отбор наоборот! Кому он на руку? Дуракам и иждивенцам. Лично мне не нравится, когда торжествуют такие особи. Логика отбора в том и состоит, чтобы поправить порочную закономерность!

– А вы не задумывались, что, если бы не способность к самопожертвованию, то герой ничем бы не отличался от труса? Лишить его этого свойства – значит уничтожить и нравственное превосходство!

– Странный взгляд на вещи.

– Отнюдь. Просто взгляд с другой стороны, и это естественно: любая жизненная позиция имеет две грани. Вопрос в том, какую выбрать.

– Мы снова вернулись к логике выбора?

– Не только. Скажите, кто принимает решение об эвакуации конкретного навойца? Я имею в виду окончательное решение.

– К великому сожалению, я.

– Вот даже как? – Тобольган развел руками. – Единолично?

Я промолчал. Он бил в самые уязвимые точки.

– Не слишком ли велика ответственность? И не боитесь ли вы ошибиться? Ведь как мы только что выяснили, четких представлений о том, кого спасать, а кого оставлять на погибель, у вас нет. Так, личные ощущения – симпатии, антипатии. Они годятся, чтобы выбрать себе подругу, и то вы оцените большую совокупность параметров: рост, цвет глаз и волос, объем груди, талии, бедер, овал лица, форму ног. А тут…

И грудь, и ноги тоже учитывались при отборе. По крайней мере, в двух случаях и одной попытке. Но я не стал говорить об этом.

Тобольган снова развел руками.

– Такой дилетантский подход к судьбам людей и будущему цивилизации мне, уж извините, непонятен!

Да. В таком состоянии не следовало сюда приходить. Впрочем, даже находясь в отличной форме, я бы не смог переиграть Тобольгана. Мы оба правы, каждый по-своему. И с точки зрения логики он прав более, чем я. На Земле тоже многие считали, что этичнее оставаться в стороне: в конце концов, мы не отвечаем за космические катаклизмы, а за вмешательство в развитие чужой цивилизации отвечать придется. Хотя бы перед собой. Но я не признаю такой логики. Да и остальные участники операции тоже. Хотя после последних событий я не могу с уверенностью сказать, что признают Артур и Стас, а чего они не признают.

Хозяин прошелся взад-вперед, привычно глянул в окно, зевнул.

– Да и вообще все это ерунда. И зачем я влез с вами в детскую дискуссию… У вас ко мне нет других дел?

Я был ошарашен. Философ вел себя так, будто пришельцы с других планет с предложениями жизни и смерти появляются у него каждую неделю. Ну, в крайнем случае, раз в месяц!

– Я вас не понимаю… Почему «ерунда»?

– Вы еще спрашиваете почему?

Тобольган мгновенно переключился, нагнулся, упершись кулаками в стол, как раз на мокрую скатерть, и уставил на меня прямой, как клинок, взгляд.

– Вы хоть интересовались, а что происходит на этой вашей… ферме? Как себя чувствует выращиваемое поголовье? Довольно ли оно? Не возникает ли трудностей в связи с разочарованиями некоторой части новоселов? Ведь разочарования и изменения намерений свойственны разумным существам. А ваши методы…

Он брезгливо вытер мокрые руки.

– Разве можно вот так, без всякой подготовки бросить инженера, электрика или ученого в дикий мир, где надо не жить, а выживать… Не хотят ли некоторые взять обратный билет? И как вы думаете с ними поступать?

– Гм… У нас нет таких сведений…

Я снова вспомнил Мони, которую хотел спасти, но вместо этого подставил под пули. Вспомнил Тери, которая волей случая осталась в живых. Вспомнил Горика и Клива, которые, выполняя спасательную миссию, совершенно неожиданно погибли… Благими намерениями вымощена дорога, ведущая в ад!

Может быть, так же обстоит дело и с остальными навойцами, которых мы вроде бы спасаем? Каково это – оказаться в чуждом, непривычном мире, в окружении незнакомых людей, оторванными от комфортного круга общения и привычных занятий? Да еще с задачей колонизировать эту чужую планету: строить поселки, дороги, энергетические станции, больницы, причем задача эта не на год или два, а на всю оставшуюся жизнь!

– Неужели вы даже не интересуетесь отобранным материалом?! – изумился Тобольган. – Для естествоиспытателя это крайне странно! Тем более в данном случае лабораторный материал – разумные существа!

– Да никакой я не естествоиспытатель! Я спасатель! Разве пожарники, вытаскивающие жильцов из горящего дома, интересуются их дальнейшими судьбами? – попытался слабо защититься я, чувствуя, что защита не убедительна. – Мы же предварительно беседуем с кандидатами, получаем их добровольное согласие…

– Чушь! – Философ выпрямился и махнул рукой. – Ведь когда испуганные люди, под зловещими лучами взбесившегося Тора, дают согласие на переселение, ими движет только одно сиюминутное желание – убраться отсюда! Но испытывают ли они действительное желание перебраться туда? И жить там всю жизнь?! Как они приживаются на новом месте? Ведь им приходится изменять привычный уклад, образ жизни, на них обрушивается психологический стресс, они сходят с ума…

– Откуда вы знаете то, что не знаю я, хотя именно я занимаюсь этой работой?

– Да оттуда, что я примеряю ситуацию на себя! Вот мой мир!

Он обвел рукой высокие стеллажи с книгами, занимавшие почти все пространство квартиры, потертый кожаный диван, стоящий у окна письменный стол.

– Я читаю эти книги, размышляю, сравниваю, сопоставляю, что-то додумываю, нахожу ошибки своих предшественников, прихожу к новым выводам, пишу и публикую статьи и книги… И все это происходит здесь, в четырех стенах: я валяюсь на диване, сижу за столом, иногда выхожу прогуляться – тогда и куда мне захочется. Это случается нечасто – я домосед. Продукты мне доставляют прямо домой, как члену Общественного совета при Комитете народной власти, мне даже разрешено иметь оружие! И у меня старинная княжеская фамилия, отличающаяся от нынешних кличек! Вся моя жизнь проходит в этой квартире! Но мои идеи выходят далеко за ее пределы: их обсуждает научная общественность, с ними соглашаются или спорят, обсуждают на научных конференциях и в политических дебатах. Когда-то раньше, довольно давно, я докладывал их на заседаниях Комитета… И вдруг завтра я должен буду преодолеть космические расстояния и оказаться в новом мире – огромном и пугающем! Там нельзя валяться на диване и просиживать дни за написанием научных трудов, там надо пилить лес и выкорчевывать пни для того, чтобы проложить нужную и важную дорогу…

– Ну почему обязательно корчевать пни…

Он махнул рукой.

– Неважно, это просто пример! Взрывать валуны, что-то там бетонировать, строить дома, делать что угодно, но только не то, что я делал десятки лет, к чему привык и от чего получаю удовлетворение! Возможно ли так резко и страшно изменить свою жизнь? Справлюсь ли я с этим? Хватит ли у меня физических и моральных сил? А главное: понравится ли мне новая работа? Могу с уверенностью сказать: нет, не понравится, я ее просто не вынесу! И скорей всего, запрошусь обратно – к своему уютному дивану и своим книгам. Но путь назад, естественно, закрыт. Значит, остается надорваться и умереть от непосильного труда и постоянного стресса!

– Но разве ежедневно видеть протуберанцы обреченной на взрыв звезды не есть постоянный стресс?

– Нет! Достаточно задернуть шторы, не выходить на улицу и оставаться в моей привычной и такой безопасной квартире!

– Позиция страуса…

– Что?

– У нас есть такая птица. Заметив опасность, она прячет голову в песок, и опасность для нее исчезает.

Тобольган хмыкнул, плюхнулся в свое кресло, свободно закинул ногу на ногу.

– Раз такая птица существует, значит, эта позиция не мешает ей выжить! – Он придвинул карандаш с блокнотом, открыл его и принялся что-то черкать.

– Просто страусов больше, чем опасностей. У вас все обстоит ровно наоборот…

Но философа уже не интересовали ни страусы, ни опасности, ни этот никчемный разговор. Он перенесся в свой мир, вернулся к любимой работе, окунувшись в нее с головой. И даже лицо его изменилось: он уже не был похож на обезьянку, – передо мной сидел мыслитель, со скоростью компьютера пропускающий через мозг тысячи мыслей в минуту.

– Скалер, одинаковое сено, одинаковое расстояние… – Он захлопнул блокнот, отбросил вместе с карандашом в сторону. – И задачка детская! Скалеру наплевать на логику – он начнет жрать из любого стога, как ему придет в голову, тут нет никаких закономерностей…

– Значит, вы отказываетесь? – На этот раз мой голос был хриплым и усталым.

– А что будет, если откажусь? – Тобольган снова сунул руку в карман.

– Ничего. Я встану и уйду. А вы забудете, о чем мы говорили.

– Забуду? Это, конечно, унизительно. Но с другой стороны – что интересного вы мне рассказали? Или просто такого, что следовало бы запомнить? Детские алогичные задачки, – забивать этим мусором голову просто глупо… Поймите, ваш принцип отбора никуда не годится!

– Почему?

– Да потому, что «талантливые ученые», извлеченные из привычной обстановки, вовсе не создадут элитарное общество в условиях освоения дикой планеты. Они просто вымрут! А те, кто жертвует собой ради других, ведь они неспособны бороться с дикими зверями или врагами! Вы взялись выполнять сложную задачу, не потрудившись даже составить хотя бы приблизительный план!

– Но почему?! – искренне возмутился я.

– Да потому, что люди не скалеры и не стаканы, в которые можно переливать воду! Вы сделали условно правильный отбор, но условность состоит в том, что вторая категория граждан должна будет выполнять грязную и тяжелую работу во имя туманного будущего…

– Я сам понял нашу ошибку. Мы отберем достаточное количество граждан четвертой категории.

– А это только усугубит вашу ошибку. – Тобольган безнадежно махнул рукой. – Потому что «черные», освободившись от строгой и жесткой государственной узды, уже не удовольствуются привычной ролью подсобных рабочих! Они сильнее, упорнее, с неразвитым сознанием, к тому же им нечего терять, поэтому они займут более теплые места, а рыть канавы и валить лес отправят тщательно отобранных вами ученых, врачей, изобретателей. Причем отобранных по лучшим душевным качествам: порядочных, с развитым чувством долга, способностью к самопожертвованию! Скорей всего, они даже не станут этому противиться. Хотя возможны некоторые эксцессы: массовые драки, убийства… Вы ведь не предусмотрели на этот случай армейские подразделения? Вот видите! А кто будет наводить порядок?

– Пожалуй, вы правы, спасибо. Я учту опасность четвертой категории…

– Они все опасны, – усмехнулся Тобольган. – На Навое жизнь идет по устоявшемуся порядку, за любые нарушения карает общая или тайная полиция. Но этот порядок невозможно перенести на Навою-2! А следовательно, некому пресекать кражи, грабежи, насилия и убийства! Вы уверены, что все, кого вы отобрали, будут добровольно соблюдать то, к чему никто не принуждает? Молчите? Вот то-то! Благостная картина, которую вы нарисовали, существует только в вашем воображении! А хотите, я расскажу, что в действительности сейчас происходит на этой вашей ферме?

– Ферма – не лучший термин для планеты, населяемой разумными существами.

– Готов за него извиниться! – Тобольган вежливо поклонился. – Извините великодушно!

– Ладно. Так что там, по-вашему, происходит?

Философ печально покивал.

– При отсутствии там «четвертой» категории, серьезных эксцессов, возможно, удастся избежать. Но! Между переселенцами возникают постоянные конфликты. Спорят из-за лучшего жилья, из-за более легкой работы, из-за общего раздражения и неудовлетворенности новыми условиями, – это раз! – Он загнул свой, лишенный ногтя, палец. – Многие передумали и хотят вернуться на Навою, некоторые обозлены и считают, что вы их умышленно обманули… Из-за этого возникают стрессы, депрессии, возможные последствия – драки и самоубийства… Это два! – Он загнул второй палец. – Так что никакого нового общества там нет – сплошной разброд и шатания, напряженная обстановка, неудовлетворенность… Это три! Ну, и очень много других подобных нюансов…

«А ведь, может, именно так и обстоит дело!» – подумал я.

– И конечно, я отклоняю ваше предложение! – подвел итог Тобольган. – Но если вам понадобится какая-либо помощь или совет – обращайтесь! Я всегда готов вам помочь!

– Большое спасибо, профессор. – Я провел ладонью перед морщинистым лицом Великого Логика. – Я обязательно воспользуюсь вашим любезным предложением!

– К сожалению, я не даю частных уроков, – покачал головой он. – Читайте мои труды, приходите на лекции в Философское общество…

– Обязательно! – заверил я.

И мы расстались, довольные друг другом.

Впрочем, я только делал вид, что доволен. Похоже, Тобольган был прав: тот новый мир, который мы так старательно строили, выстроен в детской песочнице!

Пошатываясь, я спустился с лестницы, за спиной хлопнула расшатанная дверь, и я с облегчением вдохнул свежий воздух. До Серпа было далеко, и, с учетом крайней усталости, я решил отправиться к Клайде. А может, так я обосновал свое глубоко запрятанное желание. Ночная улица была пустынной, и вряд ли кто-то мог увидеть, как вышедший из подъезда поздний прохожий вдруг исчез. Тем более никто не мог рассмотреть, как я взлетел и полетел к хорошо знакомому дому.