Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают Величко Владимир

— Постойте! — снова сказал Влад. — У меня еще одна история есть… Коротенькая… Давайте я сразу все расскажу, а?

— Ладно, валяй! — только уж потом моя очередь. — А ты начинай.

* * *

В наше время, когда автомобиль действительно стал не роскошью, а массовым средством передвижения, хочу задать вам, коллеги — большинство из которых, конечно же, являются водителями, — один маленький вопросик:

— А приходилось ли вам, друзья, хоть разок сознательно нарушать правила дорожного движения? Ну, например, проезжать на красный сигнал светофора, а? — задал риторический вопрос Влад и сам же на него ответил:

— Большинство из вас, конечно же, сознаются в подобном грешке! Наверняка! А что? Мы же не пунктуальнейшие жители Германии, которым совершить подобное нарушение не придет и в голову. Пусть даже на перекрестке будет абсолютно пусто и видимость во все стороны будет по километру они — немцы — черта с два правила нарушат! А вот водитель, родившийся, выросший и воспитанный на просторах нашего богоспасаемого отечества, запросто проедет! А что стоять-то, коль ехать никто не мешает? Глупо! Вот так!.. Ладно, тогда усложним вопрос, — снова сказал Влад и обвел хитрым взглядом слушателей:

— А приходилось ли вам, друзья, совершать подобный проступок, находясь в прямой видимости повелителя волшебной, полосатой палочки, под самым его, так сказать, носом? Да если еще рядом с повелителем, грызя удила, бьет копытом гаишный автомобиль под парами? А?

— Нет, конечно… Я что, больной?.. Не нарушал… Нет, не было такого, — тут же раздались голоса слушателей.

— Понятное дело, друзья, спрашивая об этом вас, я не имею в виду ни олигархов, ни народных избранников и ни прочих там «братков», про которых поет в одной из своих песен Тимур Шаов: «…тот гад был крутым бизнезмеем, ГАИ тушевалось пред ним…» Да-а-а… Ну и бог с этими «бизнезмеями». Давайте я продолжу о нас, рядовых граждан. Помните, коллеги, в эпоху «развитого социализма» у подпольных дельцов — их теперь называют предпринимателями — был в б-а-а-льшом ходу такой тост:

— Давайте выпьем за то, чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!

Ну, так вот, у нас все случилось прямо по этому изречению: у нас — было, то есть мы проехали на красный сигнал светофора в прямой видимости сотрудника ГАИ, а нам за это ничего не было! Не верите? Напрасно, напрасно! А дело было так.

Как-то летом наведался я в областной центр и совершенно случайно, посреди города, встретился со своим старым другом Витькой Вершиным. Мы с ним не только вместе учились в институте, но после его окончания некоторое время работали в одной районной больнице. Ну, посидели в его машине, поговорили, вспомнили альма-матер. Я ему рассказал про нашу больницу и вдруг, как-то совершенно спонтанно, решили поехать за город к нашему общему другу, работавшему в такой же районной больнице. Благо райцентр, где тот работал Айболитом, был недалеко, по сути, на окраине города. Дело было в первой половине дня, когда поток машин на городских улицах, после утренних пробок уже слегка ослабел. Мы потихоньку выбрались из узких теснин центра на широкий окраинный проспект и неторопливо покатили прочь, на волю, в деревню. Ехали не спеша — километров 50 в час, не быстрее. Едем мы, значит, и беседуем о том о сем. Виктор за рулем, я рядышком. Машин мало, солнышко светит и приятно греет, теплый воздух ласково овевает лица через опущенные стекла. Красота! Но тут, на очередном перекрестке наметился светофор. Ага, тот самый! С красным светом!.. Вернее, свет-то пока горел зеленый.

Ну, Витя подруливает к «зебре» и на всякий случай слегка притормаживает. Инстинкт водителя! Ведь поодаль виднеется машина с мигалками, а рядом — добры молодцы в форме, поигрывают полосатыми палочками! И в этот самый момент, на «зебру» с тротуара, стройными ножками, вступает Создание в коротюсенькой белой юбочке и легчайшей, полупрозрачной блузочке, овеваемое к тому же волнами роскошных, длинных, светлых волос. Представили? Ну, так вот, идет это юное Создание через улицу с видом, будто весь мир принадлежит именно ей — и это недалеко от истины! — демонстрируя при этом полнейшее пренебреженье к цвету каких-то там огоньков. Витька, естественно, плавно притормаживает и останавливается. Уточню — для нас, в этот момент, горит зеленый. И вот идет через улицу эта Гордая, Независимая и Очень Красивая, а головы всех особей мужеского пола синхронно поворачиваются вслед за идущей. Кажется, даже фары у машин, вопреки конструкторским решениям, приобрели способность к самопроизвольным перемещениям в том же направлении. Надо ли говорить, что блюстители дорожного порядка, да и их автомобиль, возмутительно пренебрегая служебными обязанностями, смотрели в ту же сторону. Ну, вот миновало, значит, это прелестное Создание наш автомобиль, и на светофоре в этот момент загорелся желтый, а затем — красный, и Витька, на полном автомате — свет-то поменялся, — не успев проглотить слюну, врубает передачу и трогается с места! На красный!!! В прямой видимости гаишников!!! Нарушение!!! Один из них тут же, чисто инстинктивно, на автомате, не успев убрать с лица идиотски-мечтательное выражение — поднимает полосатую палочку. И тут, видимо, увидев нас — врубается. До него доходит весь юмор (и не только) произошедшего… Полосатая палочка в поднятой руке бессильно падает и повисает, качаясь, на запястье. Он же, продолжая движение руки, подносит указательный палец к своему виску и глядя на Виктора, крутит им — мол, ты совсем чокнулся водила! Широкая улыбка при этом озаряет его лицо! Витька на секунду бросает руль, коротко разводит руки и пожимает плечами, как бы говоря — да, я, что… я ничего… я случайно… больше не буду! И, миновав гаишников, мы покатили дальше, при этом оба улыбались неизвестно чему. Впрочем, через пару минут мы поняли, что улыбались-то мы по разным поводам. Когда Виктор притормозил у следующего светофора, то, чуть не роняя скупую слезу, сказал:

— А все-таки напрасно этих ребят ругают… смотри какие отзывчивые! Ведь поняли, что не умышленно…

— Ага, жертвами красоты стали! Да таких вот мечтателей они в первую очередь ловят и штрафуют, потому что на первом месте по правонарушениям стоят пьяные водители, а на втором — мечтатели и раззявы типа тебя.

— А что сразу типа тебя?.. То есть меня? Ведь ты тоже пялился на девушку, — слегка обиженно проговорил Виктор, — почему же тогда не остановили нас, а?

— Почему? — усмехаясь, спросил я. — Да все очень просто! Не далее как вчера было крупное дорожно-транспортное происшествие, куда мы выезжали на осмотр двух трупов…

— Ну и что?

— Не догадался? — И увидев отрицательный Витькин жест, ответил:

— Просто эти двое ребят из экипажа ДПС помогали мне работать при осмотре трупов… Не будут же они останавливать машину, в которой едет их эксперт, — самодовольно-назидательно хихикнул я и, хлопнув его по плечу, добавил: — Так-то, Виктор Васильевич. — И дальше мы покатили уже без помех.

* * *

— Хорошо… молодец, Влад, — сказал Михаил. — Теперь моя очередь. — И, услышав одобрительные возгласы, начал свой рассказ:

— Работал я тогда еще в районе. Морг был старенький, правда, кирпичный. С одного торца здания был вход для персонала и посетителей, а с другой стороны — вход в собственно морг. Проход был сквозным: войдя в одну дверь, можно было выйти в другую. И вот как-то летом собрались мы с докторами районной больницы — дело было в пятницу! — отметить окончание рабочей недели — поехать на речку, что была в 7 км от нашего городка. И вот мы уж совсем было собрались, как начался дождик. И все сильнее и сильнее… А необходимое-то закуплено! Не сдавать же в магазин. Ну что делать? Подумали и решили расположиться в морге. Закрылись, шторы занавесили, налили по первой, затем по второй… И вдруг громкий стук в дверь:

— Владимир Андреевич, немедленно откройте. Я знаю, что вы здесь, откройте…

— Главный врач, — похолодел Андреич, наш рентгенолог, — он меня давно пасет, все, выследил, уволит…

А главный — не унимается — стучит и, по-моему, уже ногами. Ну, мы, конечно, притихли, ни звука, да и дышим через раз. А главный вдруг примолк, и мы в щелочку между штор видим, как его личный водитель скачками побежал в приемный покой:

— Это он за ключом от задней двери. Щас тепленькими возьмет, — радостно сообщил хирург. — Конец тебе, Вова… да и нам не поздоровится. — И вот уже слышим, как отмыкается навесной замок, брякает навес… и тут Андреич делает финт — подбегает к трем покойникам, что лежат рядочком у стенки, срывает с одного покрывало, ложится рядышком, покрывало набрасывает на себя и замирает в такой позе — любо-дорого смотреть! Только туфли торчат из-под покрывала… И тут дверь распахивается и влетает красный от радости главный врач:

— Где этот негодяй!

— Кто, Антон Демьянович, — невинно спрашиваю я у него?

— Вы мне Ваньку не валяйте — где рентгенолог? — ревет он.

— Да его и не было!

— Как так не было? Я сам видел, как он с бутылками скачками несся в морг. Или будете утверждать, что он их поставил и ушел? — рявкнул главный.

— А как вы угадали, — опять ответил я, после чего мы все минут десять выслушивали нечленораздельный рев главного врача. Короче, он заставил всех нас не двигаться и обыскал помещение: открывал шкафы, заглядывал под кушетки, даже сейф заставил открыть. Нету рентгенолога, нигде он его не нашел. Глянул он мельком и в трупохранилище, но у него и мысли не возникло, что среди мертвых лежит живой, но очень хитрый доктор и гнусно при этом усмехается — благо хоть не ржет под покрывалом.

— Хорошо, что не под саваном, — хихикнул Серега. — И чем это закончилось?

— А чем, чем… выгнал нас главный из морга — правда, разрешил забрать то, что было на столе — и дверь запер. А сам остался приглядывать с крыльца гаража, ждать, где появится дичь. Мы и так крутились, и эдак и все не могли придумать, как туда проникнуть и выпустить узника совести бессовестного главного врача…

— А я полежал, полежал, — потом рассказывал Андреич, — и дремать начал. А потом и вообще уснул. Сплю, и вдруг слышу звуки, какие-то голоса. Просыпаюсь и соображаю, что это ребята, спровадив главного врача, пришли меня выручать, Ну, я откидываю покрывало и сажусь, громко чихнув при этом.

— Мы, — смеясь, сказал Мишка, — стояли метрах в ста от морга, с другой стороны, и вдруг услышали такие дикие и страшные крики — женские и мужские! — что все похолодели. И тут мы увидели, как из-за морга вылетели две санитарки и водитель машины, что привезли очередного покойника и заносили его складывать. Летят они с дико вытаращенными глазами мимо гаража, а там главный, и к ним наперерез:

— Что случилось, куда бежите, родные? — а они слова сказать не могут и только руками тычут в сторону морга.

— А-а-а… там, там… а-а-а — покойник ожил!

— Покойник? А-а-а, — заорал главный не хуже санитарок, — я знаю, кто там ожил. — И бегом к задней двери.

И вот прикиньте: мы стоим с противоположного торца морга метрах в тридцати и наблюдаем незабываемую картинку. С одной стороны к зданию несется главный врач, весь в предвкушении, а вот Андреича-то и не видно. Забежал главный врач в морг, а там никого нету — только сиротливо лежит отброшенное покрывало. Ну, главный, весь в мыле, выбегает из морга, глянул туда, сюда — нет никого! Потом он заглядывает за морг (там лавочка стояла) и видит, что на ней мирно сидит Андреич и невозмутимо курит сигаретку. Вот такого ликования я еще не видел ни у кого, даже у хоккеистов, которые только что забросили победную шайбу в финале Олимпийских игр. Короче — это надо было видеть… И мы это увидели, ибо подошли в решающий момент, услышав, как главный, лучезарно улыбаясь и потирая ладони, говорит:

— Ну-с, Владимир Андреевич, сейчас пойдем ко мне в кабинет, там вы на мое имя напишите объяснительную и…

— А вы, Антон Демьянович, еще в воскресенье бы пришли, или вообще ночью, — лениво проговорил Андреич, — и тоже потребовали от меня объяснительную…

— При чем здесь воскресенье, — несколько оторопело спрашивает главврач, — хватит придури…

— А вы знаете, я как-то имею право в свое свободное время делать то, что мне хочется, даже выпить — да, да! — И показывает на часы: начало четвертого и так это лениво ему говорит:

— А рабочий день у меня до 14 часов. — А далее, берет в руки бутылку и ехидно так говорит: — Давай, Демьяныч, дернем по маленькой, посидим, молодость вспомним…

Вот это выражение лица главного врача я не забуду никогда! И даже не выражение, а разительная смена искренней радости и ликования, на выражение горькой обиды и даже боли — то есть огромного плюса, на глубочайший минус.

Главный постоял немного, осознавая свое поражение, махнул рукой и повернувшись побрел куда глаза глядят…

— Вот такие пятничные посиделки, — сказал Миша…

— …и полежалки, — смеясь, добавил Сергей…

— …случались иногда по молодости лет в моей экспертной практике, — закончил рассказик Михаил.

* * *

— Да-а-а, — после некоторого молчания скептически протянул Юрик Сапошкин, — про покойников оно, конечно, весело… животики можно надорвать!

— …«а кто сильно умный — тот пойдет грузить чугуний», — процитировал Саша Царюк бородатый анекдот. — Короче, если тебе не нравится…

— Да нет, я как раз сам хотел рассказать подобный прикол, даже чем-то похожий на твой, Миша, а этот… влез, — надув губы, ответил Юра.

— Да ладно уж, говори свой анекдотик, разрешаем, — сказал Серега.

— Ну, значит… если бы ты, Миша, не рассказал свою… миниатюрку, я бы не вспомнил и свою. Так вот, я в то время тоже работал в районе. Наше отделение экспертизы располагалось на окраине больничной территории, и здание морга было на опушке маленькой березовой рощи, за которой начиналась деревенская улица. И вот однажды на этой улице случилось убийство. Было это в середине лета, и на осмотр трупа мы приехали часа в два ночи. Когда управились, на улице уже стало светать. Знаете, такая предрассветная пора, когда ночи уже нет, но еще и не утро, даже птички голоса не подают. Так вот, после того как закончили осмотр, прокурор распорядился вызвать машину — труп в морг везти. Но присутствующий при осмотре дежурный капитан Мешков и говорит:

— А зачем машина? У меня есть носилки, а до морга — всего ничего, только через рощу перенести.

Но водитель милицейской легковушки — невысокий, худенький паренек, в звании сержанта — сразу заверещал:

— Ага, я не нанимался таскать трупы, ты вот слоняра какой — в два раза больше меня… — И водитель стал то одно, то другое изобретать, лишь бы не тащить носилки.

— Отставить пререкаться, — наконец рявкнул капитан, — взяли и понесли…

Деваться некуда. Носилки с трупом взяли и понесли до морга. Там я открыл дверь, и тут выяснилось, что капитан боится заходить в «мертвецкую» — как он выразился! Вот здесь сержант оторвался на капитане. Поиздевался как следует. А труп с носилками стоял на земле у дверей. В общем, препирались они, препирались, а потом подошел прокурор, и только тогда они занесли труп в морг и положили туда, где я им показал. И вот выходят они назад и видят лежащий на секционном столе труп. Уж не знаю, чем он капитана заинтересовал, но он останавливается и спрашивает:

— А это кто? — И сержант, идущий сзади, тут же присел и, ухватив капитана за голень, рявкнул:

— Я-а-а!

От этого крика, от этого прикосновения, капитан нечленораздельно вскрикнул и в ужасе ломанулся на выход, при этом чуть не снес стоящего в дверном проеме прокурора. Сержант, выйдя на улицу, стал смеяться над испугавшимся капитаном и показывать на него пальцем. Капитан, справившись с собой и поняв, что произошло, хватает здоровенный дрын, лежащий около двери кидается на обидчика. И вот представьте картину: утро, уже чирикают проснувшиеся птички, легкий рассветный туман, а вокруг морга бегает здоровенный разъяренный и пузатый мужчина в форме и пытается достать палкой убегающего от него собрата по форме. При этом они орут во всю силу своих глоток. А если учесть, что голоса у обоих зычные, то через пару минут в окнах трехэтажного корпуса появились разбуженные больные и персонал и принялись с изумлением наблюдать за происходящим.

Гоняли они друг друга несколько минут, не слушая ни меня, ни прокурора — уж сильно обиделся капитан на сержанта. Неизвестно чем бы это кончилось, но капитан, оступившись, упал и, схватившись руками за лодыжку, заорал еще сильнее. В итоге — мы погрузили его на те же носилки и втроем (прокурор помогал) донесли капитана до приемного покоя. Там его осмотрел хирург, сделал рентген и, найдя перелом лодыжки, сопоставил его и наложил гипс. В итоге: капитан остался в хирургическом отделении, а мы пошли на работу, так как время уже подбиралось к восьми утра.

— Свидетелем такой смешной истории мне однажды пришлось быть, — грустным голосом закончил рассказ Юра Сапошкин.

— Угу, — протянул таким же тусклым голосом Миша Биттер, — смешно! Очень!

После этого все окончательно замолкли и постепенно разбрелись кто куда. Истории больше не рассказывались. Истории больше не воспринимались. Всем хотелось домой!

И напоследок я скажу…

Давным-давно, еще в школьном возрасте, мне в руки попалась книжка Льва Шейнина «Записки следователя». Помню, что прочиталась она легко и в памяти осталась этаким приятным воспоминанием, а вот конкретные рассказы как-то не запомнились, ну или почти не запомнились, за исключением одного — рассказа о встрече двух судебных медиков. Автор описывал о том, как две оперативно-следственные группы одновременно проводили эксгумации на одном кладбище и в составе этих групп были два судебно-медицинских эксперта — люди почти преклонного возраста. И вот когда выпала свободная минутка эксперты — старые, но давно не встречавшиеся знакомые, стали с увлечением говорить о своей работе, обсуждать новости в своей профессии. Автор с уважением и даже завистью описывал разговор двух старых докторов, которые, невзирая на возраст, ненастную погоду и многолетний опыт работы, с юношеским энтузиазмом делились тайнами своего непростого ремесла. Вот это мне запомнилось! Вот это оставило заметный эмоциональный след в душе. Я не скажу, что стал судебным медиком именно из-за этого рассказа — вовсе нет. Просто этот рассказ стал неким постоянным, подсознательным фоном моей работы. И только с годами, проработав не один десяток лет, я понял, что этот рассказ еще и о другом. Этот рассказ — об одиночестве эксперта! Только чтобы это понять, потребовалось отработать много лет.

О святое мое одиночество — ты! Дни просторны, светлы и чисты, Как проснувшийся утренний сад. Одиночество! Зовам далеким не верь, Только крепко держи золотистую дверь, Там, за нею желаний ад[2].

Вот частенько от людей слышишь: «Какие все врачи бесчувственные. Какие они все циники!» Да, это мнение в известной мере справедливо, ибо здоровый цинизм в работе врача необходим. Сначала и мы, молодые доктора, придя в стан лекарей, посматривая на старших товарищей, тихонько в уме негодовали — как они могут так хладнокровно, едва отойдя от тяжелого больного, рассуждать о каких-то пустяках — о рыбалке и машинах, о женщинах и мужчинах. С годами врач, вырастая профессионально, понимает, что некий цинизм это — защитная реакция личности, нейтрализующая мешающий работе — а порой и сильно мешающий! — ненужный эмоциональный фон. А где же, спросите вы, край этому профессиональному цинизму? Где граница, за которой кончается здоровый цинизм и начинается… Вот, вот! Именно! Вы, дорогие читатели, правильно подумали — цинизм остается здоровым, пока не перерастает в равнодушие. Вот она та граница, которую врач, если он, конечно, врач, никогда не должен переступать!

А при чем же здесь судебная медицина, спросите вы? При чем здесь цинизм и одиночество — спросите вы? Как их совместить? Ну, во-первых, судебно-медицинский эксперт — врач и, значит, на него в полной мере распространяется понимание цинизма и равнодушия и границы между ними! А во-вторых, есть еще и сугубо специфическое явление, неприменимое к хирургам, терапевтам, гинекологам и другим врачам — это ее величество экспертиза и она, по определению, не может быть пристрастной, но! Но эксперт живет в обществе людей…

Пока судебно-медицинский эксперт молод, пока горит жаждой знаний и энергией молодости, он общается с большим количеством разных людей — милиционерами, следователями, адвокатами, судьями, прокурорами, врачами и множеством других, не имеющих к медицине отношения. Кое-кто из них становится приятелем, даже другом, а кое-кто близким другом. И вот однажды твой близкий друг попадает в неприятность — ну, например, кого-то сбивает на машине, пусть даже не насмерть. И эксперт стоит перед выбором. Он не можешь фальсифицировать результат экспертизы, но он и другу не может не помочь — ведь это друг! Вот этот выбор, сделанный однажды, и определит границу, определит вектор пути, по которому дальше он и пойдет. От того, какое он примет решение, определится его статус, пусть даже в его собственных мыслях. И мысли эти он будет доверять только собственной подушке. И она же честно и нелицеприятно скажет эксперту все, и он не сможет не согласиться с ее доводами — всегда честными, ибо они — есть внутренний голос эксперта, голос его совести. И постепенно эксперт начинает понимать, что есть граница, через которую переступить нельзя, потому что эта граница — закон. Не просто знать, а понимать это всеми клеточками своего «экспертного организма». И потихоньку, с годами, эксперт начинает круг общения ограничивать и со временем он четко поймет, что истинная независимость эксперта — одиночество! Нет, конечно, остаются друзья, которые никогда и ни о чем противоправном не попросят, потому что они настоящие друзья, но их будут единицы. И тогда экспертное сообщество, его отдельные представители, останутся единственным кругом общения для эксперта.

Суждение это в известной мере субъективно, потому что никакое суждение и мнение нельзя распространять и примерять огульно на всех экспертов одинаково, так как поведенческие и личностные характеристики каждого эксперта и человека очень индивидуальны. Суждение это, конечно, субъективно еще и потому, что в основном относится к той категории судебно-медицинских экспертов, которые работают в районах, там, где они одни и где этот эксперт как на ладони. И в одном случае его за глаза будут звать «Честный дурак», а в другом — «Наш парень, с ним можно договориться». Каждый из этих «титулов» (или похожие на них) выбирает — зачастую не подозревая об этом — сам эксперт, и выбирает на всю жизнь. С такой точкой зрения можно не соглашаться, можно ее не принимать, но…

Но в работе судебно-медицинского эксперта имеется и еще один аспект, который нельзя не учитывать и который не применим к специалистам нашего профиля — врачам, судебно-медицинским экспертам. Этот принцип медицины, пришедший к нам из далекого прошлого, называется: «Не навреди!» Имеется в виду — врач, будь осмотрителен! Не принеси вреда здоровью больного своими действиями или бездействием. Для практического врача это путь к общению, а вот эксперту этот путь закрыт. Ему нет необходимости активно общаться с родственниками, а больные к эксперту и так не идут, а это еще один камешек в фундаменте, на котором покоится наша экспертная деятельность в целом и одиночество — каждого из нас. Вот теперь давайте и проследим, как проходит жизнь человека, избравшего для себя эту работу — судебно-медицинскую экспертизу.

Вот он пришел — молодой, энергичный, с жаждой знаний и огромным желанием Человек. Вначале он сопереживает удачам и неудачам, видно его старание в повседневной работе, желание профессионального роста, азарт. Это занимает несколько лет — как правило, около пяти, или чуть больше. Именно после стольких лет работы, специалист начинает чувствовать себя экспертом. У него вырабатывается т. н. экспертное мышление. На этом уровне эксперт работает много лет — пятнадцать, двадцать, а может, больше. И вот однажды эксперт — опытный, надежный, работоспособный — вдруг понимает, что он «насытился», устал. И тогда заканчивается вторая фаза деятельности профессионального эксперта и начинается третья — отчуждение. Эксперт уже «все» знает. Обратите внимание, что слово «все» — в кавычках, ибо оно — условно и весьма расплывчато! Он начинает понимать, что в работе имеется большое количество ненужных и мешающих работе условностей, ненужных «телодвижений» — как выразился мой коллега, стаж которого перешагнул за пятьдесят лет. И тогда эксперт начинает понимать, что он должен защитить себя, защитить свой мозг и личность как таковую. И такая защита — увы и как правило! — реализуется в ненависти в объекту исследования. И эта защита называется банально — алкоголь, ибо он наилучший собеседник и внимательный слушатель. Но все знают, до чего доводят такие «беседы». И тогда эксперт понимает, что из этого есть два выхода. Первый — сменить работу, то есть уйти совсем. И второй — параллельно работе найти дело, которое переключит сознание на другой уровень, даст настоящую защиту мозгу. Таким делом у одних будет охота и рыбалка. У других резьба по дереву, живопись и другие изобразительные искусства. У третьих — машины и техника, а кое у кого — литература.

Сказанное выше витало в голове у автора на подсознательном уровне и сначала оформилось в мысли об одиночестве эксперта. А попозже, благодаря подсказке С.В. Леонова — доктора медицины из Москвы, пришло понимание и того, что изложено чуть выше. Состояние это называется «Синдром выгорания личности», и оно даже рубрифицировано в МКБ-10. Помните о таком состоянии.

Вот, коллеги, и все. То, что хотелось сказать — сказано. Если кто-то скажет лучше и точнее — надо говорить и писать.

* * *

А наше повествование подошло к концу. Рассказана последняя история, поставлена точка в чем-то реальных, а в чем-то вымышленных историях. Рассказчики вместе с автором заметно устали, фантазия истощилась, а слушатели с читателями, как мы подозреваем, явно утомились выслушивать командный тенорок Самуилыча, степенно-рассудительный голос Михаила, шуточки-прибауточки Сергея Буркова, критические замечания Бори Татаренко и частые реплики других участников. Эта повесть в рассказах, которые автор выдумывал с любовью и вдохновением, позволяла ему мысленно беседовать с теми, кого он помнит и любит, с кем вместе учился, с теми, кто до сих пор жив, весел, и молод, как и годы назад. Спасибо вам, коллеги, спасибо вам, друзья, за то, что вы были, за то, что вы есть, и за то, что вы будете. Спасибо за то, что в рассказах своих вы старались говорить вместе с автором искренне и честно. Дорогие мои друзья — Миша Лоттер, Володя Зенин, Юра Сабашкин, Андрей Михайлов, Саша Царев, Евгений Гаррас и, конечно же, Вильгельм Самуилович Райт, а также многие, многие другие — не ругайте автора за то, что он заставил вас рассказывать то, чего с вами не происходило, или происходило, но не совсем так. Когда вы с азартом рассказывали эти придуманные истории, автора вдохновляли именно воспоминания о вас, о том, как вы говорили, смеялись, рассказывали анекдоты, отвечали на занятиях. Вы, должно быть, заметили, что, вспоминая всех вас, автор никогда не заставлял вас в рассказах совершать некрасивые или дурные поступки. Вы навсегда остаетесь в памяти автора трудолюбивыми, честными, умными и почти всегда незаменимыми тружениками нашей трудной, но очень необходимой профессии — судебно-медицинской экспертизе.

Кое-что обо мне, любимом…

Я — человек, у которого нет Родины. Малой Родины, я имею в виду… Не существует того места на земле, где я появился на свет белый, где издал первый радостный вопль, отмечая им свое рождение, где пи`сался в пеленки и делал первые шаги по этой грешной земле. Нет ее и никогда, наверное, уже не будет, и мне ее очень и очень не хватает. Не хватает широченного разлива Енисея с запутанными лабиринтами островов, не хватает ковыльных степей Хакасии с их загадочными курганами. Не хватает Саянских гор и первозданной тайги, не хватает соснового бора, который рос возле нашей деревни, не хватает его грибов и ягод, не хватает людей моей деревни — тех, далеких, ныне уже умерших, но живущих в моей памяти. Мне не хватает мира моего детства, мира, ушедшего навсегда!

В общем, моя маленькая Родина — это моя Атлантида, и покоится она на дне рукотворного моря — Красноярского водохранилища, а находится она на самом юге Красноярского края — в Минусинской котловине. Эта местность — одно из самых благодатных по климату и разнообразию природы мест во всей Сибири. Ее издревле населяли люди, причем задолго-задолго до прихода туда русичей. Ну а в 1950 году, в селе под названием Краснотуранск, поселился и я. Жил там до 7 лет, но в школу пошел уже в Красноярске, куда уехали мои родители — папа преподаватель немецкого языка в Педагогическом институте, мама врач-фтизиатр.

Вся школьная пора была тесно связана с окрестностями города. Бесконечные походы в тайгу, сплав по близлежащим рекам, ну и, конечно, походы в край причудливых скал — заповедник «Столбы», занимали все свободное время, заботливо оберегая от хулиганства на улицах. Там, на скалах, в компании таких же чокнутых, не раз поднимались на все значимые вершины. Зачастую без всякой страховки, надеясь только «…на руки друга и крепость рук…». (Когда много лет спустя судьба привела меня в заповедник, на наши скалы, я чуть было в обморок не упал от запоздалого страха, увидав, куда мы поднимались без всякой страховки.) В общем, вся эта таежно-походная романтика была густо замешана на широко популярных тогда книгах писателя-геодезиста Г. Федосеева и, конечно, В. Арсеньева, поэтому вопроса, куда после школы идти учиться, не возникло. Конечно, на геолога! Благо институт был в 5 минутах ходьбы от дома. В общем, романтика и загадочные таежные просторы заманили в Институт цветных металлов — учиться на геолога! Проучившись полтора года, я отчетливо понял, что это не мое, о чем и заявил родителям. Сначала они меня просто уговаривали не валять дурака. Потом, поняв бесперспективность дипломатических методов, родители перешли к решительным, наступательным действиям, главной ударной силой которых стали мамины сердечные приступы и папин офицерский ремень. Я, пытаясь избежать обострения конфликта и уворачиваясь от ударов карающего орудия, неожиданно для себя очутился в рядах доблестной Советской Армии, где и прослужил два года в танковых войсках, механиком-инструктором по вождению среднего танка. К концу службы осознал — надо учиться! После долгих раздумий понял, что меня — вот неожиданность! — влечет медицина. Поэтому в 1971 году, после «дембеля», как-то легко поступил в Красноярский медицинский. К 4 курсу решил, что не хочу быть ни хирургом, ни терапевтом, ни прочим там невропатологом. Выбирал между психиатрией и судебной медициной. Выбрал «судебку», однако в последний момент интернатура сорвалась — вместо меня взяли чьего-то сынка из крайкома. Стал психиатром и уехал в район, ибо, как говорили в то время: «Кто не работал на селе, тот не врач!» Кстати, до сих пор подготовка психиатра выручает и реально помогает и в жизни, и в работе. Наверное, из этой специальности так и не ушел бы, нравилась она мне. Но наркология с ее советско-партийной показушностью… Б-р-р! Короче, когда уволился районный судмедэксперт, на освободившееся место взяли меня и с декабря 1982 года и по сю пору работаю заведующим районным отделением Красноярского краевого бюро судебно-медицинской экспертизы. Учился в Харькове, Барнауле (не раз), Москве. В 2000 году был участником пятого Всероссийского съезда судебных медиков в Астрахани.

Моя жена врач-эндокринолог. Мы вместе с ней с первого курса института и даже чуть пораньше, с абитуриентов. Сын — судебно-медицинский эксперт. В медицину вообще и нашу узкую специальность он пришел вполне сознательно, без всякого давления со стороны папы и мамы, ибо, сколько он себя помнил, всегда была больница, а первыми игрушками служили пустые флакончики из-под лекарств. Кроме этого, в нашей семье есть окулист, терапевт, невропатолог, санитарный врач, фтизиатр. Вероятно, такое обилие врачей заставило взяться за перо, чтоб хоть таким образом, да сбежать из заколдованного медицинского круга. Как сказал Некто Умный — литература самый гуманный способ ухода из жизни! В общем, ответить на вопрос, почему пишу — невозможно. А вот когда и как начал — могу сказать точно — ранним утром 28 апреля 2002 года.

В этот день я проснулся в крайне мерзком состоянии духа и тела. Полежал, поморгал глазами и, придерживая руками голову, стал вспоминать, где же был я вчера? Вспоминал, вспоминал и вспомнил, как накануне, по окончании рабочего дня, отправились мы с друзьями в широко известную и часто посещаемую, исконно российскую деревню Бодуны. Причем о-о-чень б-о-ольшие Бодуны! Да-а-а!.. Поганенько мне стало от этих воспоминаний так, что ни словом сказать, ни пером описать, ибо нет таких слов! Ну, впрочем, мужчины меня поймут. Не успел я это обдумать, как передают сообщение, что на вертолете разбился и погиб наш генерал-губернатор Александр Лебедь. И такая меня тут тоска обуяла: «Вот, мол, какие люди гибнут, а я все по Бодунам, да по Бодунам!» Короче, итогом этих горестных раздумий явилась мысль: коль красота спасет мир — а с ним и его малую частичку, то есть меня, грешного, то надо попытаться самому приложить к этому руку. После чего, слегка воспрянув духом, традиционным, дедовским методом поправил здоровье, взял в руки перо и принялся писать про любовь, и вообще о жизни. Что из этого вышло, судить тебе, мой строгий и справедливый читатель!

Страницы: «« ... 56789101112

Читать бесплатно другие книги:

Его забыло государство, которому он отдал свое здоровье, он опустился на самое дно… и вдруг попадает...
Кто в мире чертей, демонов, горгулий, вампиров, ведьм и прочей нечисти способен навести порядок и по...
В нашем мире Ферзь жил и убивал по самурайскому Кодексу чести....
Самая сильная сверхспособность Алексея Похабова – это умение объяснять. Его книга доступным языком р...
Крестоносец и паладин, сэр Ричард вынужден вести армию на север, скрывая в обозе магов и чародеев, н...
Миллиардер Хавьер Александер, казалось, имеет все: богатство, известность и любовь прекрасной америк...