Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают Величко Владимир

Майор посмотрел на эксперта и, чуть усмехнувшись, ответил:

— Ну, коль вы предпочитаете такую терминологию, то пусть будут бабники, хотя это, конечно же, не главное. Главное — каждый из них мог оказаться убийцей.

— Так, а в чем дело? Вызвать и спросить каждого: где они в тот день были?

— Ага, а еще лучше построить весь личный состав и скомандовать: «Тот, кто убил — три шага вперед!» — c издевкой сказал прокурор и добавил: — Ты б лучше помолчал да выслушал, что умные люди говорят, а уж потом…

— Значит, так, — продолжил майор, — каких-либо улик против преступника у нас нет. То есть выявить его просто так, исследуя одни лишь доказательства, невозможно по причине полного отсутствия таковых, а поэтому и разговаривать с ними бесполезно. А раз доказательств нет, то что? — спросил он и, помолчав пару секунд, сказал: — Правильно, их надо раздобыть!

— Где же вы их теперь раздобудете? — спросил уныло эксперт.

— Как где? В одежде убитой женщины. И не мы раздобудем, а вы, товарищ эксперт, их раздобыли! Когда вскрывали труп — и раздобыли. Неужто забыли?

— Ничего не понял. Какие такие улики я раздобыл?

— Сейчас вы все поймете, — ответил майор. — Я, с вашего позволенья, продолжу?

— Эти улики, значит, мы пустим в дело и будем смотреть, кто из них, из подозреваемых, испугается. И когда такой «испуганный» проявится, вот тогда-то мы с ним и поговорим, уж так поговорим! — мечтательно сказал майор.

— А как эти ваши «улики» подозреваемому подсунуть? По почте?

Майор усмехнулся:

— Нет, товарищ эксперт, это вы будете «улики» вручать, изображая из себя продажного субъекта, шантажирующего разоблачением подозреваемого.

Эксперт замолчал, напряженно думая о чем-то, а потом сказал:

— Знаете, товарищи юристы, ваша идея с такой подставой хороша, но есть одно маленькое «но»! Меня в городе знают, у меня имеется определенная репутация. Все знают, что мы друзья с судьей и этим типом, — и он ткнул рукой в сторону прокурора, — с операми водку пью, да и со следователями РОВД и прокуратуры — мы тоже друзья. А вдруг кто-то из этих офицеров тоже в курсе этого… нюанса? Ведь не поверит, догадается, что его разводят. И тогда все насмарку.

Майор помрачнел и задумался. Потом стукнул кулаком по столу:

— Проклятье! Это значит, надо новый оперативный ход разрабатывать, а это — время, коего у нас нет…

— Стойте, товарищ майор! Ничего менять не надо. Я знаю, кого надо отправить на встречу вместо меня: у меня в отделении есть санитар — мужик очень ушлый, разбитной. Но честный, проверенный. Почему бы его не привлечь к этому делу? Он как раз и есть темная лошадка!

— Это ты об Александре Ивановиче? — спросил прокурор и, увидев кивок эксперта, сказал майору:

— Этот пойдет, я его знаю. Точно, будем пускать санитара. Во-первых, санитар имеет доступ к трупам и вполне может от эксперта утаить что-то из вещдоков. Во-вторых, его не знают. И в-третьих, он не дурак, легко справится с заданием.

* * *

Тут рассказчик раскашлялся и замолчал. Потом Ильич налил из графина водички и, подойдя к любимому окну, облокотился на подоконник и, попивая мелкими глоточками воду, оглядел класс. При этом его лицо было сурово, брови нахмурены, однако в глазах, совсем-совсем глубоко, пряталась улыбка. И тут снова Серега Бурков тихонько заныл:

— Ну, Александр Ильич, ну рассказывайте дальше, а? Ведь охота ж узнать, кто преступник…

— Не терпится, да?

— Конечно, не терпится, — дружно запричитали все. — Бурков правильно сказал: охота же услышать, чем все кончится…

— Ну, кому сильно не терпится, тот может пройти в соседний класс, где профессор Саркисов принимает экзамен в параллельной группе. Вот там он неторопливо, а может, и нетерпеливо вас выслушает… А то ишь, не терпится им! Тоже мне торопыги нашлись.

При упоминании о профессоре все моментально притихли, замолкли и выжидающе уставились на преподавателя.

Глава 2

— Ладно, — после короткого раздумья сказал доцент и, посмотрев на часы, добавил: — Время еще есть, так что слушайте дальше.

Смысл операции, в которой санитар должен был играть основную роль, по сути роль живца, роль подсадной утки, заключалась в следующем. Следователи обоих прокуратур и ребята из Особого отдела Округа разработали три варианта писем — как раз по числу главных подозреваемых. Легенда была такой: санитар, помогая вскрывать труп убитой, нашел в одежде письмо, в котором она писала о своем любовнике, не называя, правда, его имя. Но в письме были умело прописаны «сведения», с помощью которых можно было вычислить имя любовника-убийцы. Понятно, — пояснил рассказчик, — что информация в письмах была разная, но такая, что позволяла предполагать только одного из подозреваемых.

Далее, с помощью командира войсковой части — он был частично посвящен в план операции — подозреваемого офицера направляли в город, в заранее обговоренные места, где его «случайно» встречал санитар. Там они знакомились, и санитар сообщал, что у него имеется одно интересное письмо, которое он в свое время нашел в одежде убитой, а в этом письме… Короче, если это письмо попадет в «органы», то вам, товарищ капитан (прапорщик, майор), светит червонец, не меньше. Впрочем, письмо в «органы» можно и не отдавать, ведь два трезвых и здравомыслящих человека всегда могут договориться…

Вот в этот-то момент, считало следствие, убийца обязательно себя проявит. Хоть как-то, но проявит: словом, эмоцией или действием. Понятно, что санитара страховали для пресечения возможных нежелательных эксцессов, а офицера после контакта с «шантажистом санитаром» было решено брать независимо от результата беседы и работать с ним хотя бы на чистой психологии и фальшивом письме.

— Так-то, конечно, расколют, — сказал Боря, воспользовавшись тем, что Ильич опять замолчал, — семеро одного не боятся. Хм, а интересно, кто же из них — прапор, капитан или майор — оказался убийцей?

— А вы как думаете?

— А что здесь думать? У нас нет фактов, чтобы думать. Мы можем только гадать, — ответил с ленцой осторожный Боря. — Так кто же?

Ильич усмехнулся и сказал:

— Первым был капитан. Услышав гнусное предложение санитара, он опрокинул на него стол и хотел еще стулом добавить, однако мо`лодцы из Особого отдела его в пять секунд повязали, так и не дав ему разгуляться.

Майор был вторым. Услышав то же предложение, он встал со стула и ледяным голосом посоветовал санитару засунуть письмо в… одно известное место, потом развернулся и спокойно ушел.

Прапорщик, услышав от санитара про письмо, неожиданно вскочил и, не дослушав его речь, бросился бежать, да с такой прытью, что особисты его догнали только в конце квартала.

С задержанными, конечно, побеседовали, очень профессионально побеседовали. В первый день — с капитаном. Он все начисто отрицал, держался уверенно. В конце концов под честное слово о неразглашении он назвал имя и адрес женщины, у которой был в ту ночь. Случай с майором был абсолютно идентичен. Только адреса и имена женщин, у которых они ночевали, были, естественно, разными.

А вот прапорщик через пять минут разговора потребовал бумагу с ручкой и, обливаясь потом и благоухая «запахами», написал явку с повинной. Потом он три с лишним часа строчил признательные показания, из коих следовало, что в те сутки, когда произошло убийство, он — прапорщик — торговал ворованной со склада части тушенкой, крупами и кое-какой амуницией. Назвал, как говорится, все явки, адреса и пароли, раскололся до… ну вы сами понимаете, докуда, — улыбнулся Ильич. — Вот только к убийству прапор тоже не имел ни малейшего отношения, — закончил он.

Вот так след оборвался второй раз, а вся следственно-оперативная машина оказалась у разбитого корыта. Причем разбитого на меленькие щепочки, собрать которые уже невозможно…

— Да, — добавил Александр Ильич, — за те три дня ни прокурор, ни эксперт практически не виделись. И только когда под белы рученьки взяли прапора, прокурор мельком сообщил эксперту, что судья срочно укатил в областной суд, а вот зачем и почему, а главное, когда вернется — он не сказал.

После «провала» операции эксперт снова приступил к своим непосредственным обязанностям. Он, два дня не вылезая из отделения, наверстывал упущенное, разгребал завалы накопившихся дел.

Вечером третьего дня к нему заскочил прокурор и сказал, что только что звонил судья и приглашал их назавтра в 18 часов на «свадебные посиделки» в ресторане.

— Ты пойдешь? — спросил он эксперта.

— Наверное, да, а ты?

— Знаешь, — задумчиво сказал прокурор, — я — скорее нет, чем да. Скорее не пойду. Поздравлю «молодоженов» до вечеринки, сошлюсь на обстоятельства и… не приду. Не нравится мне все это! Да, а ты в курсе, что он уже официальные разводы состряпал? И свой с женой, и этой рыжей Нинки с мужем. И все через областной суд. Уж как ему это удалось — ума не приложу!

— Слушай, все недосуг было спросить: а муж-то у нас кто?

— А муж у Нины Петровны наш коллега — помощник военного прокурора гарнизона, к которому и относится авиационный полк. Он, правда, последние два месяца отсутствовал — был в командировке и только сегодня ночью прибыл в полк. Здесь у него есть свой кабинет. На завтра у нас с ним запланирована встреча. Возможно, у него кое-какой материал имеется.

— То есть по убийству — глухо?

— Да, — устало ответил прокурор, — ни у нас, ни у военных нет больше ничего. Впрочем, военная прокуратура втихаря радуется: их контингент оказался непричастен. И еще, — добавил прокурор, — мы мало того, что в дерьме по самую маковку сидим, так командир части накатал на нас такую «телегу» во все инстанции, что мама не горюй. В ней он и о беспринципных сатрапах, и про творимый нами беспредел, и про кровавую гебню…

— А ты б его носом ткнул в делишки ворюги-прапорщика, а то строит из себя… целку, а сам-то, глядишь, тоже замазан по самую маковку? А что, — загорелся идеей эксперт, — вы же дело по прапору возбудили? Возбудили, — сам себе ответил он. — Вот и копайте прицельно под товарища полковника, а то уж сильно он засуетился. Ведь так?

— Не учи ученого. Мы и так все проверяем. На всех уровнях. И махинации там, похоже, немалые выплывают, и я ничуть не удивлюсь, если полковник к ним хоть чуточку, да причастен. Дурашка: если бы он не взялся строчить таких пасквилей, мы бы и не стали так глубоко проверять, а сейчас — звиняйте, инстинкт самосохранения сработал.

С тем мы и разошлись, не пропустив даже по рюмашке: дел у обоих было навалом, и каждому предстояло пахать еще до позднего вечера. Уже на улице, когда прокурор садился в свой «газон», мы еще немного помыли косточки будущим молодоженам, поговорили о том, сколько предстоит дел на завтра, и разошлись.

* * *

Если бы они знали, какой сюрприз преподнесет им это «завтра», если бы они знали! Ведь говорят же: «Если хочешь насмешить Бога, поделись с ним своими планами». Вот и наутро эксперт пришел на работу ранехонько — задолго до 8 утра. Позже, даже через года, ему часто будет вспоминаться это утро — прекрасное, теплое утро середины октября: голубое бездонное небо, еще не облетевшие желтые листья. И как контраст — весь жуткий кошмар последующего дня…

Впрочем, на работе все было спокойно, умерших не было. Правда, наличествовала толстая пачка историй болезни с постановлениями о проведении судебно-медицинской экспертизы по пострадавшим гражданам. Примерно полтора часа эксперт с медрегистратором неторопливо печатали акты. А потом…

А потом подъехал прокурорский «ГАЗ», и водитель спокойненько так сказал:

— Доктор, поехали. Убийство. Прокурор уже на месте, — и когда эксперт сел в машину, Ерофеич как-то индифферентно ответил на его молчаливый вопрос:

— Судья застрелил какого-то военного. Капитана, кажись. Насмерть, — добавил зачем-то он и замолчал. Молчал и эксперт, пораженный этим известием. В голове его крутилась мысль: ревность, женщину не поделили, посадят дурака, что делать…

Когда машина вывернула к подъезду пятиэтажной «хрущевки», эксперт увидел прокурора:

— Специально ушел оттуда. Тебя жду…

— Так это правда…

— Пока точно неизвестно, кто убил. Мало данных. А все было так: мы с майором к 8 утра подъехали сюда, — прокурор махнул рукой в сторону подъезда, — здесь живет… жил этот капитан, муж Нины Петровны. Когда мы поднялись на площадку между 1–2 этажами, вверху раздался выстрел. Знаешь, такой хлесткий, пистолетный — типичный выстрел в замкнутом пространстве. Мы с майором остановились и тут же услышали, что сверху кто-то бежит, прыгая через ступеньки, да так, что лестница содрогается. Это был судья. Если бы ты видел его лицо в тот момент, если бы ты видел… — повторил он и продолжил: — Ну, мы его остановили. Он сопротивления не оказывал. Тогда я остался с ним, а майор сходил в квартиру капитана. Вернулся и лаконично сказал:

— Труп. Огнестрельное ранение в грудь. Рана как раз напротив сердца, — и почему-то добавил: — Как у той женщины с чердака. Опергруппу из РОВД уже вызвал, в гарнизонную Прокуратуру тоже звякнул. Давай колоть этого…

— Мужики, это не я, это он сам в себя… я здесь ни при чем, — и заплакал.

— Ну да, ну да! Кто б сомневался. Вот только почему ты весь в крови? — и он показал на красные капельки спереди на всегдашней белой рубашке судьи.

В общем, посадили мы его в прокурорский «газик», и судья рассказал о произошедшем примерно так:

— С капитаном я договорился о встрече еще в городе: мол, надо как мужикам поговорить. Сегодня утром я пришел рано — капитан еще в трусах был. Говорили мы с ним минут 15. Он был спокоен, даже чересчур, как я сейчас понимаю. А потом — нет-нет, мы не ругались, никто никому не угрожал! — он из стола достал «макара» и спокойно так говорит:

— А вот я сейчас тебя шлепну, и все разговоры закончатся. Все для тебя закончится! Я отсижу, а ты…

Потом он пару минут молчал, пристально разглядывая меня. И после этого, видимо, приняв окончательное решение, он так же спокойно сказал:

— Судья, я не в претензии, что ты увел у меня жену. Просто все в моей жизни сломалось, а ты — так, никто… последний штришок этой поганой жизни. Помнишь стих:

  • Все разбилось, поломалось.
  • Нам осталась только малость:
  • Только выстрелить в висок… —

и громко, прямо взахлеб рассмеялся. Отсмеявшись, он помолчал чуточку и сказал:

— Ну а ты и сам скоро узнаешь, какое золотце тебе досталось, — и снова засмеялся, — рыжее… рыжее… рыжее… золотко!

Потом, не прекращая смех, он очень быстро повернул пистолет к себе дулом, приставил его к груди и выстрелил. Я пытался откинуть его руку, но не успел.

— Вот так, со слов судьи, и было дело, — закончил рассказ прокурор.

— Ты веришь ему?

Однако вопрос остался без ответа, так как эксперта пригласили в дом для осмотра места происшествия.

Труп капитана вскрывали через день, вдвоем с приехавшим из города военным судебно-медицинским экспертом — первичная комиссионная экспертиза.

И буквально на следующий день грянула оглушающая новость! Пуля, изъятая из трупа Капитана, и пуля, изъятая из трупа убитой летом женщины, были выпущены из одного ствола: того самого пистолета, из которого и застрелился капитан!

Эту новость мне сообщил прокурор. Видели бы вы его в тот момент!

— Так что получается? — спросил эксперт. — Женщину застрелил капитан, а потом из того же ствола и себя? Или и женщину, и капитана пристрелил судья?

— В том-то и дело, что судья исключается. Он с женой во время убийства женщины был в отпуске, в Анапе.

— Значит… капитан?

— Получается так. Но ведь это абсурд, они были незнакомы. По крайней мере, никто их не видел вдвоем, нет никаких данных об этом. И если это так, то какие мотивы для того убийства?

— А может, он маньяк?

* * *

Тут Александр Ильич прервался и рассказал, что судью не задерживали, только отстранили от работы. А буквально через неделю в Прокуратуру городка пришел пакет из Облпрокуратуры, а в нем — посмертное письмо капитана. Он, оказывается, написал его незадолго до самоубийства. Написал и отправил в обе прокуратуры — военную и нашу.

Тут Ильич залез в свой старомодный обшарпанный портфель — не иначе, ровесник самого хозяина, достал папку и, раскрыв ее, сказал:

— Это копия того самого письма. Так, — сказал Ильич, листая бумажки, — ну тут в самом начале обращения он указывает звания тех, кому он писал, официальная часть… это пропускаем… так. Вот, нашел, слушайте:

«…после Афганистана жена для меня стала чужой: что-то изменилось. Нет-нет, по мужской части было все нормально, но между нами появилась стена. У нас были ровные отношения, но исчезло тепло, да-да… потом… узнал, что пока я был в Афгане… был любовник…Тогда я в прошлом году познакомился с женщиной из городка, где базировался курируемый мной полк. Сначала мы просто встречались в городе, но у нас ничего не было. А потом я застукал жену с майором С… мы с той женщиной стали близки. Я, как вы знаете из моего личного дела, окончил Высшую школу КГБ, отделение контрразведки, и имел навыки изменения внешности… стали встречаться, жене было все равно. А мне с той женщиной было хорошо. Только вот с весны она стала меня звать жить к себе… чтобы я ушел от жены. А меня охватывал ужас, что… через несколько лет все станет так же, как и с Ниной… Мы встречались часто… иногда на квартире, иногда в других подходящих местах. Вот и в тот день мы тайком прокрались на чердак… меня очень возбуждало заниматься ЭТИМ в ТАКИХ местах. А потом… снова заговорила о женитьбе… отказался… Она стала говорить, что ей все надоело, что она хочет определенности в отношениях, что она устала по чердакам… что она всем расскажет о нашей связи. Ну я и рассвирепел… в глазах потемнело… она стала насмехаться… трус, говорит… нерешительный… И тут вдруг прямо над крышей дома раздался сильный нарастающий рев… я испугался и по афганской привычке выхватил пистолет… увидел… смеется… и сразу же выстрелил… Она закрыла рану рукой, но кровь просочилась между пальцами… капала вниз… Она не сразу упала, а стояла и смотрела прямо мне в глаза, а потом прошептала: „Как же так…как же так, за что… дети…“ И упала навзничь, на толстый слой шлака, которым был засыпан чердак… Я в Афганистане убил полтора десятка духов, и никто из них мне не вспоминался. А ее вижу каждую ночь… слышу ее слова: „…Как же так… как же так, за что… дети…“ И вижу ее глаза. И она все время падает, но не на спину, как тогда на чердаке, а мне на руки, и тогда я чувствую, что ее кровь течет по моим рукам — горячая-горячая. Я просыпаюсь, а ее нет, только рукам горячо… где кровь ее… иду и долго отмываю руки от крови. Больше жить не хочу и не буду. Все плохо. Я решил. Ее кровь я больше чувствовать не могу…».

* * *

Ильич замолчал, молчали и мы. Потом он в полной тишине сложил все обратно в свой доисторический портфель и, поставив его на пол, сказал:

— Вот и вся история! А теперь — к занятиям!

— Как все! Как к занятиям! — возмущенно воскликнул Бурков. — А что же было дальше? Вы сказали, что эксперт это наш бывший коллега. Почему бывший? А судья, а его адвокатша, а…

Но тут открылась дверь, и в класс вошел профессор Саркисов, а за ним немолодой, в белом халате, мужчина, которого на кафедре за все время учебы мы ранее не видели.

— Вот, коллеги, это прокурор-криминалист нашей облпрокуратуры. — И, повернувшись к Ильичу, он спросил:

— Вы все, закончили?

— Да, закончил. Вот только наши студиозусы интересуются о том, как сложилась судьба героев рассказа.

— Хорошо. Коллеги, — обратился профессор к нам, — господин прокурор вам прочтет лекцию на тему: «Практические аспекты взаимодействия судебно-медицинских экспертов и следователей на местах» — я так назвал тему?

— Да, профессор, именно так!

— Ну и отлично. Занимайтесь! А мы с Ильичом вам мешать не будем. Да, — сказал он нам, — о судьбе тех, о ком вам рассказывал доцент, поведает ваш сегодняшний лектор, прокурор-криминалист. — И они вышли из класса.

Прокурор улыбнулся и, сев за стол, спокойно оглядел нас.

— Ну, спрашивайте! Что и кто вас интересует?

— А вы, — спросил Бурков, — и есть тот прокурор?

— И-эх, молодо-зелено, — с насмешкой сказал Самуилыч. — А подумать не судьба? — обращаясь к Бурку, спросил он. — Забыл? Ильич же говорил что эксперт — бывший?

— Так вот я думаю, что вы и есть тот эксперт? Верно?

— Да, — улыбнувшись, ответил прокурор, — верно! Я на следующий год поступил на юрфак и заочно его закончил. Работал немного в районе, а вот теперь работаю криминалистом… вот уже пятнадцать лет!

Так, о ком вы хотите знать? Прокурор? Прокурор выслужил положенный срок и в звании старшего советника юстиции ушел на пенсию. После этого он переметнулся в стан противника — трудится адвокатом. Судья? Судью тогда все ж не уволили, а отправили работать на Дальний Восток. Ниночка уехала с ним. Там он снова вляпался в темную историю, связанную с золотом, — несмотря на настойчивые руководящие указания районных начальников, оправдал крупного золотоискателя. А потом судья перестал быть судьей и уехал в самую западную область России. Там, приобрел (интересно, на какие шиши?) гостиничный комплекс из нескольких двух— и трехэтажных зданий — то есть он стал миллионером. Лет пять назад он с Ниночкой разошелся, а в прошлом году она умерла. Как судачат злые языки, сгорела от водки. Чему мне — верится! Ну а самую замечательную карьеру в новой России сделал прапор. Да, да — тот самый ворюга из воинской части. Он за то воровство получил смехотворный срок. Отсидел и в начале 90-х вышел на свободу, широко позиционируя ярым демократом, борцом с коммунистическим режимом и за это пострадавший при коммуняках. А потом стал олигархом местного уровня — его состояние в свое время оценивалось почти в миллиард долларов. Он, как вы знаете, начал с тушенки, а кончил эшелонами со списанной бронетехникой. А под видом старой техники он «толкал» и другую, далеко не списанную, а очень даже наоборот… Сейчас его за эти фокусы, ну и еще кое за что, усердно разыскивает Интерпол. Старые привычки ворюги он так и не смог перебороть.

— Вот на этом, пожалуй, ставим точку и начнем лекцию? — спросил он курсантов и, не услышав возражений, начал занятие:

— Коллеги, в свое время профессор Крюков В.Н. говорил так: «Друзья, внимательно следите за моими размышлениями и они приведут вас в волшебный мир судебной медицины!» Я, конечно не столь нахален, что бы сравнивать себя с титаном, однако про сравнительный анализ судебной медицины и прикладной криминалистики я кое-что могу вам поведать…

Стихи на краю географии

В 2005 году был написан рассказ «Стихи на краю географии». Тогда же мне впервые пришла мысль написать серию рассказов о своей работе — судебно-медицинской экспертизе. И тогда же решил, что если удастся ее осуществить, то этот рассказ непременно войдет в серию либо в таком, неизмененном виде, либо он будет переработан. Вот переделал. Что из этого получилось — судить вам.

Лекция прокурора-эксперта оказалась интересной именно для практического эксперта. И поэтому послушали ее очень внимательно и даже кое-что записали. И очень интересно было слушать лектора, одинаково хорошо разбирающегося в вопросах судебной медицины, прекрасно владеющего ее терминологией, и в то же время четко ощущалось: с нами разговаривает человек, представляющий закон — работник прокуратуры. Вот поэтому два часа лекции промелькнули незаметно. А когда лектор уже заканчивал, открылась дверь, и в учебную комнату зашел доцент Зорин. Извинившись, он объявил:

— Коллеги, сейчас будет очень интересное вскрытие — «падение дельтоплана с пилотом» с высоты около 200 метров. Так что через 15 минут все спускаемся в секционный зал, находим кандидата наук Шарля Андреевича Дымова и с ним идем на вскрытие. Внимательно смотрим, участвуем, запоминаем, берем описательную часть — в общем, все, как обычно. Ну а завтра, на практическом занятии, обсудим итоги и напишем экспертные выводы. А уже после этого и состоится семинар — профессор вас заждался.

Мы еще пяток минут поговорили с лектором и неторопливо спустились вниз. А когда нашли Дымова, то он сказал, что все секционные столы заняты, и предложил нам погулять минут тридцать-сорок. Ну, мы и отправились в столовку. По причине довольно раннего времени (в смысле, еще не обеденного) там было пусто. Быстренько сдвинули столы, расставили тарелки и стаканы и — «застучали рабочие струменты». Потом Саша Царюк, отодвигая пустую тарелку, сказал:

— Я по поводу наших побасенок… Вот вроде все интересно — я даже перед сном записал кое-что для памяти. Приеду домой — расскажу друзьям. Но я вот про что: почти все наши рассказы какие-то мрачные. Складывается впечатление…

— Так мы же не жванецкие с задорновыми, чтоб люди, слушая нас, надрывали животики, — прогудел Боря. — Как говорится, что сторожим, то и имеем, или, если в переводе: где работаем, про то и рассказываем.

— Я немного не об этом. Все это понятно: работа, трупы, слезы, трагедия. Но ведь наверняка и в нашей работе есть смешное! Мы ж сегодня опять будем готовиться к… семинару-экзамену? Вот и давайте вспомним что-то смешное, веселое и в нашей работе, ну или около нее, — ответил Царюк, складывая свои тарелки.

— Вот я и думаю: веселье будет на семинаре, на котором профессор повеселится, а вот мы — навряд ли, — пробурчал Самуилыч. — Не мешало бы и лекции полистать.

— А давайте я вам расскажу историю, от которой вы животики, конечно, не надорвете, но ни слез, ни горя в нем тоже не будет, — предложил уже на крыльце столовой Сашка Брюханов.

— Давай, валяй, Ляксандер, говори, — выразил общее мнение Миша Биттер. — И пойдемте, присядем вон на те скамеечки, — показал он в сторону маленького скверика на противоположной стороне узенькой улицы. — Не замерзнем: еще тепло. Да и желающие пусть на воздухе дымят, — и первым двинулся через улочку.

Когда устроились, Сашка, сыто зажмурив глаза, сказал мечтательно:

— Пивка бы сейчас… для разгона и смазки языка!

— Ты не отлынивай, назвался груздем — изволь соответствовать, а то профессор тебе выпишет… пивка-то, — цыкнул Михаил, и Саша начал рассказ:

— Произошел этот случай не со мной — его мне рассказал… Впрочем, по порядку! Перед самым Новым годом, а именно 29 декабря, нас — меня и еще двоих экспертов — попросил задержаться на пяток минут заведующий отделением и, когда остальные вышли, преподнес нам вот такой «Новогодний подарок»:

— Коллеги, вы трое за этот год ни разу не ездили в командировки, и поэтому одному из вас, — усмехнулся он, — завтра рано утром предстоит вылететь на Север с оперативной группой для проведения эксгумации. Труп уже извлекли из вечной мерзлоты, и завтра утром в 06 часов 00 минут туда вылетает спецрейс. Летят: следователь прокуратуры по особо важным делам — «важняк», кто-то из оперов УВД, ну и один из везунчиков-судмедэкспертов, коего вы сами изберете, — опять усмехнулся ехидно заведующий, — и не позже, чем через час, имя счастливца мне доложите! Свободны!

— Во, гад! — в сердцах сказал я, выходя из кабинета.

— Это вы, доктор, о ком так экспрессивно, обо мне? — высунув голову из двери кабинета, ласково спросил заведующий.

— Нет-нет, Владимир Федорович, что вы? Это мы… это я про того, кто… ну, эксгумироваться захотел не вовремя! Не лежится ему!

— Ну-ну! И помните: через час! — сказал он и аккуратно закрыл дверь, не забыв перед этим втянуть голову в плечи, а их — в кабинет.

В общем, когда мы пришли в свою ординаторскую, один из нас — Антон — сразу же взмолился:

— Ребята, мне никак нельзя ехать! Вы ж знаете, у меня гости из Омска приехали, мы тысячу лет не виделись, — сказал он умоляюще. — Помогите. А уж я отработаю!

Да об этом мы и без его напоминания помнили: он нам о своих гостях за последнюю неделю все уши прожужжал. А кроме того, мы и сами знали, что командировка может и затянуться — ведь там Север, непогода, и поэтому вполне можно и на неделю застрять в… яранге или в чуме!

— Ну что, — обратился я к другому доктору — Владимиру, — даем вольную этому… хлебосольному хозяину?

— Ну а куда деваться? Пусть празднует. А мы с тобой, — говорит он мне, — тянем жребий. Договорились?

— Кинули мы жребий, и мне повезло, — сказал Сашка.

— Что «повезло»? Ты вытянул полет? — спросил неугомонный Бурков.

— Не, не угадал. Повезло не лететь, — ответил Саша. — Вова вытянул полет!

Я ему тогда так позавидовал… — фальшивым голосом сказал Сашка. — Сказал, что увидеть северное сияние в новогоднюю ночь — хорошая примета!

— Под северным сияньем ты имел в виду спирт с шампанским? — ехидно поинтересовался Самуилыч.

— Дед, не перебивай, а? — жалобно попросил Сашка и продолжил:

— Вова, конечно, расстроился, но деваться-то некуда, и, тяжко вздохнув, он пошел сдаваться заведующему. Здесь пару слов надо сказать о нашем невезучем Воване. Он как-то от всех нас отличался. Эксперт был нормальный — не семи, конечно, пядей во лбу, но надежный и бескомпромиссный. Водку пил, но как-то без нас, и особенно-то пьяным его никто не видел. И была у него одна безобидная страстишка: он к месту и не к месту постоянно цитировал какие-то стишата. Иногда читал стихи серьезных авторов, иногда декламировал так называемые садистские вирши, которых знал чертову уйму, ну вроде этого: «Я спросил у слесаря Петрова: ты зачем одел на шею провод…», ну и в том же духе. Бывало, уже одетый подходит к столу, где лежит «объект исследования», причем объект серьезный, сложный, рядом в ожидании вскрытия стоят прокуроры и следователи, а он встанет в позу и, размахивая рукой, в которой зажат большой секционный нож, прочтет:

Ты гляди, чего в мире деется: Все меньше на свете радости, Все больше вокруг подлости, Все больше вокруг гадости.

Испортились люди нынче-то: Все другу хамят, ругаются, Кулаками машут да пьянствуют, И локтями в трамвае пихаются.

А то ли дело, покойнички — Они ведь такие лапочки: Молчат, никого не трогают, На ножках — белые тапочки[1].

…И при этом глазенки его так хитро из-под маски поблескивают, что смех порой разбирает! И мы зачастую не знали — то ли это его вирши, то ли еще чьи? Нам неведомо!

Короче, утром 30 декабря он на работу не пришел, а заведующий подтвердил, что самолет с группой вылетел по плану. В тот день они так и не вернулись. Уже 31 декабря после обеда я звонил его жене и спрашивал, но она сердито ответила, что Вована нету — и кинула трубку. И только за час до Нового года я узнал, что Вовка все-таки прилетел, что отдыхает, что все нормально. К вечеру первого января я, томимый любопытством, снова позвонил, и он, обрадованный, тут же заорал в трубку:

— Санек, давай, заходи, есть что рассказать!..

Я быстренько прихватил лучшую закуску для вечера первого января — пиво! — и пошел к нему. Благо мы в соседних домах жили. И вот что он мне рассказал:

— Летели мы туда, значит, часа три, не меньше! Летели погано, самолет болтало так, что половина народу все желудки опорожнила. Кстати, там, куда нас доставили, отбывал в свое время ссылку будущий Отец народов. Прилетели. Мягко сели. Отправились на эксгумацию. Да, а поводом к ее проведению послужили оперативные данные о том, что труп не вскрывался вообще, хотя и имелось заключение эксперта, оформленное по всем правилам. Самое смешное, — сказал мне Вован, — труп действительно не был вскрыт. Когда прокурор района увидела это, аж облизнулась и потерла довольно руки: эксперт налетел на заведомо ложные! Похоже, у них давняя «любовь» была! Зачем он это сделал — непонятно. Огнестрельную рану и внутренние повреждения он хоть и из головы, но описал верно, причину смерти указал точную. Вот только написал, что рана сквозная, поэтому пулю и не представил. А ранение-то слепое было, и пуля, соответственно, осталась в трупе. Ох, и намучился же я, извлекая ее из полуоттаявшего трупа. В общем, провозились мы долго, и местные товарищи нас уговорили полет отложить на завтра. Уже, мол, поздно, а у нас банька, а у нас коньяк, а у нас маралятина да нельма с чиром и муксуном… Короче, уболтали! Да мы особо-то и не сопротивлялись. В общем, вечер, посвященный полноценному отдыху от трудов праведных, мы провели в местной бане — очень приличной, кстати сказать! Отдых, естественно, сопровождался употреблением разнообразных спиртосодержащих жидкостей в весьма неумеренных количествах. Жидкости, впрочем, были очень неплохи. Пар — великолепен! Ну а местные, северные деликатесы — вообще выше всяческих похвал! В общем, отдых удался! Кажется, даже чересчур! Посему утро 31 декабря, — сказал Вован, — мы начали с пива и рыбки. Когда же пришла пора ехать на аэродром, то пивная стадия была в полном разгаре. Ну а когда в аэропорту объявили, что вылет по метеоусловиям «аэропорта отправления» откладывается, то как-то незаметненько среди пивных бутылок появились и коньячные… Как сказал по подобному поводу классик, «пенистое анжуйское вино превратило трех собутыльников сначала в трех чертей, а потом в три бревна…».

Примерно то же случилось и с нами. Правда, роль анжуйского играл коньяк с пивом. Ну, и до состояния бревен мы все-таки не дошли, но уровень чертей явно миновали. Огорчения по поводу возможной встречи Нового года вне дома как-то забылись, а жизнь стала казаться прекрасной и удивительной. В общем, все были хороши. Вскоре мне, разгоряченному обильными возлияниями, — сказал, посмеиваясь Вован, — вспомнилась поэзия, и я тут же разразился стихами. Читал я в основном про`клятых поэтов: Малларме, Верлена, Бодлера, Рэмбо. Не обошел вниманием и Вийона с Аполлинером. Представь, — хихикнул Вова, — сюрреализм сей картины. Маленький захолустный северный аэропорт. Поддатые прокурорские и милицейские чины слушают, как не менее поддатый доктор, припадая на колено, читает стихи старых французских поэтов, адресуя их единственной женщине — прокурору района, старшему советнику юстиции, весу в которой было под хорошую сотню килограмм! Сюр полнейший!!! Впрочем, все слушали довольно внимательно, и я, ободренный этим, разливался соловьем! Любовь переполняла все пространство комнаты, в углах ее призрачно мерцали парижские улицы, Елисейские Поля простирались далеко в холодную тундру, а высоко вверх вздымались шпили и купола соборов! И вот, в самый разгар этого стихоизвержения, слегка подремывающий в углу подполковник вдруг встрепенулся, поднял голову и, громко икнув, неожиданно спросил:

— Стихи, это, конечно, очень бла-а-родно, а вот как там, в Париже, насчет баб?

— Я, — сказал Вова, — услышав этот вопрос, поперхнулся на полуслове и разом онемел! — Прикинь, — сказал Вовка, — этот подполковник точь-в-точь повторил слова героя повести Стругацких. Мгновенно пред моим взором, как живой, возник тот самый герой — дон Тамэо! Мне разом открылась истина: вот почему Стругацких читали, читают и будут читать! Просто все их герои взяты из реальной жизни! А жизнь — бессмертна! Ее многообразие — бесконечно!

После этой реплики, — продолжил рассказ Вова, — в комнате повисла тишина. — Кто и о чем думал в тот момент — я не знаю, но мне кажется, не о стихах, уж я — точно не о них! Вскоре молчание прервала прокурор:

— Спасибо, доктор, спасибо, — растроганно проговорила она. — Мне мужчины уже лет тридцать стихов не читали! Тронута, — и смахнула слезу с глаз.

— После этого, — сказал, грустно улыбаясь, Вова, — настроение как-то изменилось. Все поскучнели, примолкли, ушли в себя. А тут и вообще объявили посадку. Мы благополучно перебазировались в самолет и так же благополучно взлетели. В самолете все дрыхли без задних ног, и никого уже не тошнило. Домой я умудрился прибыть за полтора часа до наступления Нового года. И теперь у меня в памяти, — добавил Вова, — навсегда останется эта бессмертная реплика «дона Тамэо в погонах», стихи о любви, что я рассказывал в маленьком аэропорту среди ледяной тундры, и огромный мороженый таймень, которого я с трудом доволок на 6-й этаж — благо менты меня подвезли к самому подъезду. Вот так! Ничего вроде особенного, а впечатления — незабываемые, — улыбнувшись, закончил рассказ Владимир.

Сашка помолчал и, хитро улыбнувшись, добавил:

— Вован, рассказывая мне историю, выглядел очень довольным — прямо светился весь. Причем это было так искренне, что мне стало жалко, что это не я туда полетел. Хотя, что я? Я бы, кроме матерных частушек, ничего там сказать бы не смог, — закончил рассказ Сашка Брюханов.

— А что, интересный случай. И если бы мне в жизни случилось увидеть такую сцену, я бы тоже запомнил ее надолго, ибо Стругацких очень люблю, — ответил Миша Биттер.

— Так! — хлопнув ладошками по коленям, сказал Самуилыч. — Пиво и сказки кончились, начинается дельтапланерист. Пошли…

— А на фига нам вскрывать этого… планериста? Если он с двухсот метров навернулся? Что мы там увидим? — спросил кто-то.

— А представьте, что в него выстрелили с земли. Что тогда?

— Ну, если выстрелили, то да, то конечно…

Когда подходили к крыльцу морга, Самуилыч спросил у Сашки Брюханова:

— А ты в курсе, что было потом с тем экспертом? Ну, которого за ложные…

— Да, кажется, следствие ему мотало кишки на плетень месяца три, а потом просто уволили, и где он сейчас — никто в нашем Бюро не знает.

Сибирь и Корсиканские нравы

Глава 1

День промчался незаметно. Вопреки опасениям, исследование упавшего дельтапланериста много времени не заняло, потому что преподаватель куда-то торопился, и посему уже в половине второго мы были свободны. Потихоньку вся наша дружная компашка разбрелась по городу, и в общежитии мы собрались около 19 часов — слегка уставшие, довольные, раскрасневшиеся, причем раскрасневшиеся от разных причин. Быстренько собрали ужин и в той же комнате расселись по свободным местам.

— Ну, что будем делать? — спросил Миша Биттер. — Учить уроки или трепать языки о жизни наши грешные? Мнения, коллеги?

— Еще остается преферанс, — пискнул кто-то, лежащий у стеночки.

— Спать идти! — решительно рявкнул Некто с раскрасневшейся мордой.

— Так, нечего здесь разброд и шатания устраивать! — ответил Самуилыч. — Кто хочет, тот слушает и даже рассказывает, а кто не хочет — пусть спать валит! Кто начинает?

После недолгого молчания вызвался рассказать свою историю Юра Долгин, лицом сильно смахивающий на президента.

— Я расскажу про один, в общем-то, рядовой случай из практики судебно-медицинского эксперта, однако этот случай потянул за собой целую вереницу событий, которые… Впрочем, начну, да? — спросил он и оглядел собравшихся.

— Давай, Юрка… начинай… излагай, — раздались возгласы.

— Не обессудьте, но, рассказывая, я буду ходить, — сказал он и добавил: — Привычка такая выработалась: когда акты диктую — всегда хожу…

— Да ты хоть на голове стой, только излагай разборчиво, — сказал Миша, и Юра начал:

— История эта случилась в 1990 году, в сентябре месяце. Мы тогда в отделении работали вдвоем: я, салага — работал всего второй год после интернатуры, и мой шеф, заведующий отделением — дядечка предпенсионного возраста, часто болеющий.

— И нечего щелкать по горлу, — с некоторой обидой бросил Юрка Сереге Буркову, который с понимающей и ехидной ухмылкой пощелкал пальцем по своему горлу. — Если хочешь знать, я его вообще пьяным никогда не видел. Язвенная болезнь желудка была у мужика. От нее он и умер через три года: язвенное кровотечение… не успели даже довезти до больницы.

Юрка помолчал и продолжил:

— Вот и эта история началась, когда его не было. Пришел я утром на работу, и мне ночной санитар докладывает, что за ночь поступило «два мертвых клиента». Один из них — мужик 50 лет, хватанувший для опохмелки вместо «спиртосодержащей жидкости» уксусную эссенцию, от чего и помер. Другая умершая — девочка 16 лет! — была обнаружена, как написал в направлении участковый, без внешних признаков насильственной смерти. Причем была обнаружена не дома, а у знакомых. Этот факт меня несколько озадачил: люди в таком возрасте, как правило, внезапно не умирают, да к тому же не дома. Я еще подумал: или что-то обострившееся хроническое, или асфиксия, или несчастная любовь с какими-нибудь таблетками.

Первой решил вскрывать труп девушки. Правда, перед этим созвонился с участковым, и тот рассказал, что девушка поздно вечером пришла к своей дальней родственнице и, сказав, что ей плохо, что сильно болит голова, попросилась «полежать». Та, естественно, ее пустила, дала водички, и девушка прилегла на диван. А через полчасика хозяйка заметила, что та не дышит. Вот так! В больнице мне сказали, что эта девушка никогда не болела и на учете у врачей не состояла. В школе она уже пошла в выпускной класс, характеризовалась очень положительно и, кроме того, хорошо училась.

— Вот преимущество района, — перебил рассказчика Самуилыч. — Легко добыть массу информации об умершем, а это много значит! Не то, что в областном городе: зачастую на вскрытие идешь совсем вслепую. Извини, Юра, что перебил, — сказал он, — продолжай…

— …И я пошел на вскрытие. Сначала описал ее добротную одежду: черный тонкий облегающий свитерок, черная же юбка, причем довольно длинная. При этом мы с санитаркой уже осмотренную одежду снимали. Так вот, сняв верхнюю одежду, я глянул на то, что еще осталось, и очень удивился! Вместо обычных плавок или тонких женских трусиков на ней были одеты грубые широкие розовые, и довольно заношенные, рейтузы — правда, чистые, но, опять же, застиранные. Такие обычно носят бабушки, но уж никак не девушки. Моя медрегистратор Леночка Бычкова, услышав это описание, привстала из-за машинки и, разглядев их, сказала:

— Слушай, Михалыч, ни одна девчонка в таком возрасте ни в жизнь не оденет такие труселя. Это какая-то подстава!

— В смысле? Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Ты эксперт, ты и думай, что это значит. Но я тебе точно говорю: это не ее трусы.

Я машинально полез в затылок, а потом вспомнил слова своего учителя Вячеслава Ивановича: «Если при вскрытии трупа женщины, особенно молодой, вы на участке тела, расположенном между пупком и коленями, обнаруживаете какое-то несоответствие в одежде или какие-то — пусть и мелкие — повреждения, то, не раздумывая и невзирая на причину смерти, берете содержимое влагалища на наличие в нем „сперматозавров“. Выбросить тампоны никогда не поздно». Вот и я взял. А потом, вскрывая череп, обнаружил продольный линейный перелом костей свода черепа с расхождением краев перелома на 0,5 см. Еще нашел то, что обычно сопутствует таким переломам: обширные кровоизлияния под оболочки мозга и ушиб головного мозга. Обнаружив такую травму, я даже забыл про нелепые трусы и, раздевшись, побежал передать сообщение дежурному по ОВД о насильственной смерти. Сообщив, стал ждать следователя и все это время недоумевал: как она могла сама прийти, ведь травма тяжелая — такие переломы обычно бывают при массивных воздействиях на голову, например при автодорожных травмах, и как же она в быту могла так травмироваться?

Вскоре приехал прокурорский следователь, а с ним — оперативник и эксперт-криминалист. Я им все показал, криминалист сфоткал, а я высказал мнение, что с такой травмой девочка разгуливать не могла, и у меня, — сказал я следователю, — возникают большие сомнения в том, что девочка сама пришла к этой бабушке.

— И что? Ты, Юра, хочешь сказать, что на теле у девочки никаких других повреждений не было? — перебил его Михаил.

— Да нет, были. Множественные мелкие ссадинки в теменной области, под густыми волосами, ссадина в области крыла подвздошной кости, кровоподтек в области плечевого сустава да небольшая ссадина на колене, причем все они были слева. Вот и все внешние повреждения.

Ну и дальше я рассказал про рейтузы. Следователь сильно озадачился и даже в первую минуту решил, что я его разыгрываю. А уверившись, что нет и намека на розыгрыш, призадумался и изъял одежду с марлевыми тампонами. В тот же день прокурор возбудил уголовное дело. И завертелось следствие. Однако вертелось оно недолго. Когда оперативники и следователь во второй половине дня поехали повторно осматривать место обнаружения трупа и допрашивать бабушку, то увидели, что бабушка внезапно умерла — повесилась. Вот так.

Группа, конечно, все осмотрела и, к слову сказать, обнаружила в шкафу у бабушки точно такие же панталоны-рейтузы, что были на трупе девочки.

Сотрудники всех, кого можно, опросили, но ничего существенного так и не нарыли. Как говорится, глухо и темно.

— Мой внутренний голос вещует, — сказал Миша, — что бабушка не сама повесилась. Так, Юра?

— Да, так. У нее на шее была двойная странгуляционная борозда. Одна замкнутая и поперечная, очень четкая — от кругового сдавления шеи удавкой. Другая, слабо заметная, возникла от того, что бабушка после удавления еще и повисела, но она не совсем живой уже висела. Как сказали бы в кино — кто-то успел обрубить концы.

Да, и еще: бабушка оказалась ранее трижды судимой и, несмотря на свои 65 лет, была очень крепкой женщиной. Правда, последняя судимость была у нее четверть века назад, но молодость у бабульки была бурной, и прежние уголовные ухватки, несомненно, сохранились. Так что фигура бабульки хорошо вписывалась в имевшие место быть события.

— То есть ты хочешь сказать, что это она девочку… доской по голове?

— Нет, не хочу. Хотя бы потому, что во влагалище у девочки биологическая экспертиза обнаружила сперму как минимум от двух разных мужчин. Так что, помимо бабушки, там были и…

— …дедушки! — заржал Серега Бурков.

— И ничего смешного. Этот случай в деревне вызвал очень большой резонанс. Девочка была… очень правильной девочкой — и наличие спермы от нескольких мужиков?!. Это было неожиданно… по тем-то временам. В общем, когда дело застопорилось, пошли жалобы: и на бездействие ментов-следователей, и на эксперта, который написал, что хорошая девочка была проституткой, и так далее. Ко мне из области приезжал наш судебно-медицинский зубр вместе с прокурором-криминалистом области Исой Израилевичем Зайченко — очень колоритным мужчиной. Так вот они меня пытали, расспрашивая часа два, не меньше.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Его забыло государство, которому он отдал свое здоровье, он опустился на самое дно… и вдруг попадает...
Кто в мире чертей, демонов, горгулий, вампиров, ведьм и прочей нечисти способен навести порядок и по...
В нашем мире Ферзь жил и убивал по самурайскому Кодексу чести....
Самая сильная сверхспособность Алексея Похабова – это умение объяснять. Его книга доступным языком р...
Крестоносец и паладин, сэр Ричард вынужден вести армию на север, скрывая в обозе магов и чародеев, н...
Миллиардер Хавьер Александер, казалось, имеет все: богатство, известность и любовь прекрасной америк...