Дневники полярного капитана Скотт Роберт Фалкон

Глава XII. В ожидании партии с мыса Крозье

Грозит метель. – Уход партии. – Аткинсон заблудился на льду. – Его возвращение. – Лошади страдают от паразитов. – Шторм. – Хитрости заведующих припасами. – Заболевшая лошадь. – Быстрое выздоровление. – Неприятности от темноты. – Ураган. – Телефон. – Мороз. – Бесприютные экскурсанты и метель. – Замечательный подвиг. – Зимняя одежда доведена почти до совершенства.

Пятница, 23 июня, и суббота, 24-е.

Два тихих дня. Никаких происшествий. Восстановляется правильный распорядок дня.

Воскресенье, 25 июня.

Замечаю, что не упомянул о первом номере возрожденного Черри-Гаррардом журнала «Саус Полар Таймс» [South Polar Times], поднесенном мне в день нашего праздника. Прехорошенькая книжка, переплетенная с большим вкусом. Крышку из тюленьей кожи и резного дерева сделал Дэй. Сотрудники не подписываются, но мне удалось угадать имена почти всех.

Редактор поместил одну мою статистическую статью о плане предстоящей экспедиции к Южному полюсу и прекрасно написанную статью Тэйлора о геологической истории нашего района. Остальные статьи, за исключением нескольких редакторских и метеорологических заметок, более легкого содержания. Стихи вообще средней руки; но одна статья, озаглавленная «Валгалла»[61], показалась мне положительно выходящей из ряда дюжинных произведений. В ней описывается прибытие некоторых членов нашей компании к воротам, к которым, как гласит народная молва, привратником поставлен Святой Петр; написано с очаровательным юмором, без малейшей натянутости. Шутки, имеющие ход в небольшом кружке, редко бывают понятны лицам, к нему не принадлежащим; но в этой статейке есть настолько удачные, что достойны распространения в более обширном кругу, и вся она отличается несомненной литературностью и тонкой отделкой, не оставляющей желать лучшего.

Я не колеблясь приписываю эту вещицу Тэйлору, но Уилсон и Гаррард присуждают ее Мирзу. Если они окажутся правыми, мне придется признать свое суждение о свойствах людей весьма неудовлетворительным. Непременно надо автора доискаться.[62]

День тихий. Прочитал, по обыкновению, церковную службу, а после полудня сходил с Уилсоном на Вал, чтобы до его ухода поговорить с ним без помех. Мне хотелось узнать его мнение о совершенной до сих пор научной работе, и он согласился со мной относительно необыкновенно удачного подбора нашего персонала.

Я воспользовался случаем, чтобы указать Уилсону на желательность точного уговора с Понтингом и Тэйлором насчет выбора фотографий и составления записок – ввиду предстоящего возвращения их в цивилизованный мир.

Погода за последнее время вела себя что-то очень таинственно. 23 и 24 числа постоянно грозила метелью, но теперь снова разгуливается, со всеми признаками дальнейшей хорошей погоды.

Понедельник, 26 июня.

Сегодня в полдень, при ясном небе, было светло, как в сумерки. Радует даже такой слабый намек на дневной свет. После полудня поднялся ветер и погнал снег; прорицатели снова пригрозили метелью. Но часа через два ветер опять упал, и вечер выдался тихий и ясный, также и ночь. По теории Симпсона метели всегда предшествует облачное небо.

Тэйлор читал нам крайне интересный доклад об относящихся к физической географии особенностях пройденной осенью полосы. У него очень ясный, светлый ум, и изложение его восхитило нас широтой взглядов. Туманные картины были сделаны с фотографий Дэбенхэма, и были среди них очень красивые. Была, между прочим, прекрасная картина, наглядно показавшая открытие губок в леднике Кёттлитца. Там было найдено множество больших губок, содержавших раковины и кораллы, – все представители современной нам фауны. Как могло все это попасть туда, где было найдено? Об этом много спорили, но до удовлетворительного разрешения не дошли. Интересно бы дознаться.

Приготовления к экспедиции на мыс Крозье теперь окончены. Каждому участнику придется везти на себе 253 фунта. Груз немалый!

Дэй придумал прелестную лампочку, в которой жжется тюлений жир, с таким остроумным приспособлением, что получается ясное, белое пламя. Мы поспешно учимся с успехом употреблять этот жир и как топливо, и как осветительный материал, что будет играть важную роль в будущих полярных исследованиях.

Вторник, 27 июня.

Партия, участвовавшая в походе на мыс Крозье, выступила сегодня утром в наилучшем настроении, разместив тяжелый груз на двух девятифутовых санях. Понтинг сфотографировал их при магниевом освещении. Для кинематографа снять их не удалось. Наши три путешественника нашли, что сани довольно легко везутся по морскому льду, когда мы их провожали и смотрели на их первый опыт. Боюсь, что на Барьере будет иначе, но задерживать их не было повода, и они отправились.

Я с небольшой вспомогательной партией на всякий случай обогнул мыс. Тэйлор и Нельсон дошли до первого островка и вернулись с известием, что все благополучно. Симпсон, Мирз и Гран пошли провожать их дальше и еще не возвращались…

Сейчас вернулся Гран; прошел с ними на лыжах 5 1/2 миль. Говорит, что Симпсон и Мирз возвращаются пешком и что около Ледникового языка поверхность плоха. Хорошо, что там было кому помочь им.

Это зимнее путешествие – очень смелое предприятие, но его затеяли настоящие люди. Да будет им удача!

Расход угля

Боуэрс сообщает, что расход угля в настоящее время (середина зимы) равен 100 фунтам в день.

25 фунтов требуется нерегулярно для помещения, где проводятся магнитные наблюдения.

Со времени нашей высадки на берег ушло, по сведениям, полученным от Боуэрса, 8,5 тонны.

Это составляет излишек, равный 100 фунтам в день, а именно: 8,5 тонны за 150 дней равны 127 фунтам ежедневно, или 889 фунтам в неделю, или около 20,5 тонны в год.

Отчет от 4 августа

Израсходовано до настоящего времени 9 тонн, что составляет почти 20 тысяч фунтов.

190 дней по 106 фунтов в день. Остается 20,5 тонны угля.

Подсчитано, что до возвращения судна остается 8 тонн угля.

Общий расчет на год – 17 тонн. В будущем году у нас будет 13 или 14 тонн.

Среда, 28 июня.

Температура держится около –30° [–34°C] при ясном небе. В полдень было необыкновенно светло, и даже через два часа после полудня я смог взобраться на Вал, обходя рассеянные по нему большие камни. Отсутствие наших экскурсантов очень заметно. До их возвращения не будет лекций, так что мы зажили очень тихо.

Четверг, 29 июня.

Было тихо всю ночь и в 8 часов 30 минут утра, когда я вышел из дому. В 9 же часов ветер вдруг поднялся до скорости 40 миль в час, и температура в ту же минуту поднялась на 10°. Любопытно, что этот шквал налетел при ясном небе. Если ветер скоро не упадет, это поколеблет наши теории.

Через час ветер утих почти так же внезапно как поднялся. Вслед за ним опустилась и температура, только несколько медленнее. Нельзя не удивляться такому явлению – этой волне сравнительно теплого воздуха, набежавшей среди безветрия и при ясном небе; принесло и унесло ее как вихрем. Откуда и куда?

Мы, наконец, после многих неудач добились верных измерений приливов. Дэй много времени посвятил этому делу и, после многих споров, усвоил основные начала его. Мы из Новой Зеландии привезли инструмент, но он был предоставлен Кэмпбеллу. Новый же соорудить для себя было нелегко.

Пятница, 30 июня.

Дэй сделал прибор, чтобы измерять скорость течения. Прибор простой. Дэй уже испробовал его на мысу. Очевидно, что вода между островами движется неравномерно. Я бы хотел провести наблюдения и подтвердить, что вода в проливе движется. Сегодня я отправился с Дэем на поиски трещины, которая, как я считаю, должна быть к северу от Неприступного острова. Мы нашли ее через 2 или 2,5 мили. Трещина во льду идеально подходит для такого исследования. Думаю, проба бутылкой даст такие же хорошие результаты, как и прибор Дэя, но бутылкой работать все-таки будет удобнее. Дэй собирается усовершенствовать свой прибор и ввести в бутылку электрическую лампочку.

Температура все падает; сегодня уже –39° [–39,4°C].

Те из наших собак, которые гуляют на свободе, напали на тюленя; другого мы нашли мертвого, очевидно, затравленного довольно давно. Оказывается, что Дмитрий дальше к северу видел нескольких тюленей, и Мирз сегодня убил одного большого, кроме того, которого собаки утром травили.

Хорошо, что есть тюлени поблизости, но очень досадно, что собаки открыли их логовище.

Очень приятно, что хорошая погода так долго держится.

Суббота, 1 июля.

Мы к лыжам изобрели новые сапоги; кажется, будут удачны. Эдгар Эванс отличился по сапожной части и только что окончил пару, почти вполне удовлетворительную. Подошвы сделаны из двух слов тюленьей кожи, препарированной на квасцах, с подметкой, подкрепленной деревянной дощечкой, и с деревянным каблуком. Верх настолько просторен, что в нем помещается меховой сапог (финнеско), и завязывается ремешком. Такой башмак весит 13 унций, тогда как обыкновенный весит 2 фунта; так что вес нашего башмака и финнеско вместе меньше веса одного такого сапога.

Температура весь день держалась немного пониже –30° [–34°C], без ветра и при ясном небе; к вечеру поднялся ветер, но температура осталась на –32° [–36°C]; ветер же сразу достиг скорости 25 миль в час; на дворе нельзя сказать, чтобы было приятно!

Воскресенье, 2 июля.

Ночью был ветер, но к утру опять совершенно стихло; температура нормальная, около –35° [–37°C]. Луна снова взошла; первая четверть ее показалась из-за Эребуса около 5 часов пополудни. Она перейдет меридиан, к сожалению, ночью, но такие дни приятны и при низкой луне; отрадно, что для наших экскурсантов выдалось такое спокойное время.

Понедельник, 3 июля.

Опять тихий день, но небо какое-то подозрительное. Тонкие слоистые облака то образуются, то расходятся; такие же облака вьются над Эребусом. Возможно, что на мысе Крозье ветер.

Люди ушли далеко на ледяное поле. Весело смотреть на огоньки работников, светящиеся у какой-нибудь проруби или полыньи, слушать далекие, звучные голоса или шуршание лыж.

Вторник, 4 июля.

Метель и приключения.

Вчера к ночи поднялся ветер; температура хотя и поднялась на несколько градусов, но не настолько, насколько следовало бы при таком ветре. Сегодня до полудня он дул со скоростью от 40 до 45 миль в час при температуре от –25° [–32 °С] до –28° [–33 °С]. Не такая, казалось бы, погода, чтобы выходить из дому.

После полудня ветер слегка утих. Тэйлор и Аткинсон сходили на Вал, посмотреть защищенный термометр. После того два удальца, Аткинсон и Гран, без моего ведома порешили отправится на ледяное поле, посмотреть термометры, поставленные в бухтах, Северной и Южной. Было 5 часов 30 минут. Гран вернулся к обеду, в 6 часов 45 минут, и я только позже узнал, что он удалился от берега не более как ярдов на 300 и почти целый час пробирался домой.

Отсутствие Аткинсона осталось незамеченным почти до конца обеда, то есть до 7 часов 15 минут, хотя я и слыхал, что ветер утих еще в начале обеда и пошел легкий снег.

Хотя я был несколько раздосадован, однако серьезного опасения у меня еще не возникало. Все же, по мере того как люди выходили из дому, я рассылал их в разные стороны на небольшие расстояния, приказывая им кричать и показывать фонари, и, кроме того, велел зажечь на Флюгерном холме парафиновый факел.

Эдгара Эванса, Крина и Кэохэйна я отправил с фонарем в северном направлении. Пока происходили эти бессвязные поиски, с юга опять поднялся ветер, но не особенно сильный, небо стало проясняться, а луна пробивалась через застилавшие ее облака. С таким путеводителем мы ежеминутно ожидали возвращения нашего странника, и продолжительное отсутствие его не на шутку нас пугало. В 9 часов 30 минут Эванс с товарищами вернулся без вестей о нем, и, наконец, нельзя было отрицать возможность несчастья. Около 10 часов мы организовали несколько отрядов, получивших подробнейшие наставления. Я тем временем узнал, что Аткинсон был сравнительно легко одет и, что всего хуже, ушел в кожаных лыжных сапогах.

Первым пошел Э. Эванс; с ним пошли Крин, Кэохэйн и Дмитрий с легкими санями, спальным мешком и фляжкой коньяка. Ему было приказано обыскать край берега ледника вдоль дуги, образуемой бухтой до ледника Барни и мыса того же имени. Остальные разделились на пять партий, и Дэй ходил взад и вперед по Флюгерному холму, временами зажигая на вершине пучки намоченной керосином пакли. Наконец, Клиссольд и я одни остались в доме, и опасения мои с каждым часом возрастали.

Я постичь не мог, каким образом вполне здоровый человек давно не вернулся или, в худшем случае, в такую погоду и в такой одежде не укрылся где-нибудь. Аткинсон собирался уйти не дальше чем на милю; было 10 часов 30 минут – всего пять часов с его ухода. К какому заключению можно было прийти? И все-таки я никак не мог себе представить, чтобы с ним случилось что-нибудь на открытом льду, где не было ничего опаснее неглубокой трещины и крутого сугроба.

Я наделяся, что будет обыскано каждое место, где только могло что-нибудь случиться. Так пробило 11 часов, потом 11.30 – 6 часов как ушел! Наконец, в 11 часов 45 минут слышу голоса, и, к великой моей радости, Мирз и Дэбенхэм ведут беглеца. У него была сильно обморожена рука, также и лицо, но меньше; как обыкновенно бывает в таких случаях, он сильно растерялся, а впрочем, был совершенно здоров.

Насколько можно было понять из его довольно несвязного рассказа, он прошел не более четверти мили по направлению к защищенному термометру, как решился вернуться. Он пробовал идти так, чтобы ветер дул немного в сторону от первоначально соблюдаемого им направления и, немного погодя, наткнулся на старую прорубь для рыбной ловли, находившуюся, как ему было известно, в 200 ярдах от мыса. Он прошел 200 ярдов, как ему казалось, в правильном направлении, но никуда не дошел. Если бы он тогда повернул на восток, он наткнулся бы на берег поблизости от дома. То, что он этого не сделал, а пошел прямо, показывает, в каком он находился замешательстве. Не подлежит сомнению, что человек в метель должен не только поддерживать кровообращение в своих членах, но и бороться против онемения мозга и отупения рассудка, грозящих роковыми последствиями.

В самом деле, Аткинсон не имеет особенно ясного представления о том, что с ним было после того, как он не нашел мыса. Он, как видно, бесцельно бродил, пока не наткнулся на островок; обходил его кругом; говорит, что ничего не видел на два шага перед собой, что часто попадал в трещину, что остановился, наконец, под прикрытием каких-то скал, что тут ему обморозило руку, вследствие того что он долго не мог надеть снятую и обмерзлую рукавицу, однако все же натянул ее и стал копать яму, чтобы в ней засесть и ждать.

Увидел кусочек луны и, отойдя от острова, потерял из вида луну и хотел вернуться, но ничего не нашел; наконец напал на другой остров, а может быть, и на тот же, дождался опять луны и составил себе по ней приблизительный курс, как вдруг увидел вспышки на горе и быстро пошел туда. Говорит, что кричал кому-то, бывшему близко, на мысе, и очень удивлялся, не получая ответа. Рассказ совсем бестолковый, слушая который невольно думалось, что говоривший был на волосок от гибели и что едва ли бы он спасся, если бы продлилась метель. В долгие часы ожидания меня особенно мучила мысль, что метель могла возобновиться после краткого затишья.

2 часа утра. Все вернулись домой, и все разрешилось благополучно; но не надо нам больше таких выходок. Нельзя, однако, отрицать, что такое приключение лучше всех моих наставлений убедило всех в том, что с метелью шутить не годится.

Среда, 5 июля.

У Аткинсона ужасная рука. На каждом пальце огромные пузыри. Понтинг сфотографировал ее. Как я и думал, рассказ Аткинсона в том виде, в каком я его записал вчера, нуждается в поправках: во-первых, он был бессвязным, а во-вторых, спустя время Аткинсон все обдумал.

По-видимому, сперва он попал на Неприступный остров, причем руку отморозил себе еще до того, как добрался до него. Он заметил это, только подойдя к нему с подветренной стороны. Выждав, Аткинсон стал пробираться к западному краю, думая, что Вал где-то недалеко. Затем, пытаясь во время снежной бури обойти неровности припая, он совсем потерял остров, хотя тот, скорее всего, был совсем близко.

Но даже в этом тяжелом положении Аткинсон продолжал идти против ветра, и только счастливая случайность позволила ему попасть на остров Палатки. Он, думая, что это Неприступный остров, обошел его вокруг и вырыл себе укрытие на подветренной стороне. Когда вышла луна, он внимательно осмотрелся, выбрал направление и вскоре сильно удивился, когда слева увидел Неприступный остров.

Лошади с некоторых пор страдают мучительным раздражением кожи. Я был уверен, что причиной тому какой-нибудь паразит, хотя Оутс винил в этом корм.

Сегодня у Аткинсона под микроскопом оказалась крошечная вошь, снятая с шерсти одной из лошадей. Мы надеемся, что раствор карболовой кислоты избавит бедных животных от этой напасти; между тем некоторые из них стерли у себя клочки шерсти, что в этом климате весьма нежелательно. Надеюсь, что мы скоро одолеем беду.

День опять удивительный, с чудным лунным светом. Эребус красиво выдвигался из нежных облаков, словно невидимая рука с бесконечной осторожностью сдергивала с него полупрозрачный покров, выставляя во всей чистоте благородное очертание освещенной луной горы.

Четверг, 6 июля.

Температура к ночи вдруг опустилась до –46° [–43,3°C]. И теперь еще –45°[–42,8°C] при довольно сильном южном ветре. Холодно!

Э. Эванс соорудил новую верхнюю обувь из тюленьей шкуры, для ходьбы на лыжах. Лучшего, кажется, ничего не придумать.

В настоящее время почему-то очень трудно засесть за работу, и я все откладываю заданные себе задачи.

В полдень, в день зимнего солнцестояния, солнце стояло на 11° ниже нашего горизонта. Теперь оно поднялось не больше чем на 1°, а все-таки на северном небе появилась заметная краснота. Может быть, наступившие холода имеют к этому отношение.

Пятница, 7 июля.

Температура ночью опустилась до –49° [–45 °С]. Холоднее этого не было и навряд ли будет. Утром было ясно и тихо, –45° [–42,8 °С]. Но после полудня с SО налетел ветер со скоростью 30 миль в час, и температура постепенно поднялась до –34° [–37 °С] и на этом стала. Я испугался такой комбинации и отказался от прогулки.

Мех у собак становится довольно густым, и они вообще не жалуются. Лошадям тоже лучше, но я буду рад, когда они совсем избавятся от своих мучителей.

Сегодня я странным образом ошибся.

На нашей маленькой печке стоит железный цилиндр для таяния льда. Этот сосуд, если он без льда, нагревается, и на него развешивают для просушки носки и рукавицы. Сегодня я дотронулся до него и тотчас отдернул руку, почувствовав жар. Я несколько раз повторил опыт и каждый раз ощущал такой сильный жар, что предостерег своих товарищей от опасности обжечься.

Но Мирз заявил, что сосуд только что набили льдом, и, приложив руку к цилиндру, добавил: «Он же холодный!» Так и было. Холодную и слегка влажную железную поверхность я ощущал как раскаленную.

В этом, конечно, нет ничего нового. Многие замечали, что при низких температурах прикосновение к металлической поверхности вызывает ожог. А мой случай является интересной разновидностью этого явления.

Кстати, Аткинсону рука причиняет большие страдания. Обморожение было глубже, чем он думал. Целые сутки он не чувствовал пальцев.

Понедельник, 10 июля.

Был шторм, какого не запомню в этих краях, и еще далеко не кончился.

Начался ветер около полудня в пятницу и постепенно усиливался, пока в субботу не достиг средней скорости 60 миль в час; иные порывы доходили до 70 миль. Такая сила ветра, хотя и редкая, небеспримерна, но необычайной чертой этого шторма является длительность такой низкой температуры. В пятницу вечером термометр показывал –39° [–39,4 °С]. Всю субботу и большую часть воскресенья он не поднимался выше –35° [–37 °С]. Вчера вечером он показывал –20° [–29 °С] с небольшим и сегодня, наконец, дополз до 0° [–18 °С].

Нечего говорить, что никто далеко от дома не ходил. В ночь на воскресенье я был дежурный и мог выходить лишь на самое короткое время. Спирало дыхание, и десяти шагов, сделанных против ветра, было достаточно, чтобы почти обморозить лицо. Чтобы добраться до анемометра, надо было пройти до конца дома и подняться на лестницу. Дважды, чтобы это исполнить, я должен был, так сказать, грудью напирать на ветер и, нагнув голову и отвернув лицо, шатаясь, боком пробираться. В эти два дня ужасного ненастья мысли мои часто уносились на мыс Крозье, к нашим экскурсантам, и я только мог надеяться, что им удалось от него укрыться.

Этот шторм их, наверняка, не миновал; одна надежда, что они успели своевременно устроить себе какое ни на есть убежище. Иногда я представлял себе, что они больше нас страдают от ветра; потом опять трудно верилось, чтобы пингвины для своей колонии и высиживания яиц выбрали слишком уж открытое место.

Сегодня, когда температура стоит на 0° [–18 °С], можно без большого неудобства переносить даже ветер, дующий со скоростью 50 миль в час. Хотя это в не совсем верится, но с нами, должно быть, происходит нечто вроде акклиматизации, потому что когда мы впервые прибыли в пролив Мак-Мёрдо, мы такой ветер, как сегодняшний, переносили бы, наверное, с трудом.

Вторник, 11 июля.

Небывалая по упорству непогода. Температура поднялась до 5° [–15 °С] и даже 7° [–14 °С]; ветер держится своих 40–50 миль в час; в воздухе стоит густой снег, а луна кажется расплывчатым пятном. Четвертый день длится шторм.

Собаки повеселели от сравнительного тепла и резвятся. Я ходил взад и вперед по нашему взморью и по окрестным скалистым пригоркам, и мне, несмотря на ветер, было очень тепло. Я вырыл себе яму в большом сугробе с подветренной стороны огромной каменной глыбы и лег в нее, а ноги покрыл рыхлым снегом, и было в ней так тепло, что можно бы отлично выспаться.

Я за это время с удовольствием наблюдал забавные ухищрения тех из наших, которые заведуют разными запасами. Есть множество тайничков, в которых у них припрятаны ценные предметы, чтобы о них не знали и не брали их, пока не возникнет в них необходимость. Каждый хранит что-нибудь «на черный день». Так, например, Э. Эванс, если кто у него выпрашивает кусок парусины, сперва обязательно расспросит, на что и зачем нужно, и тогда уже признается, что у него, пожалуй, найдется небольшой кусочек, а у самого спрятаны целые свертки.

Орудия, запасы металлов, кожу, ремни и десятки всяких предметов с такой же ревнивой бережливостью охраняют Дэй, Лэшли, Оутс и Мирз, а главный заведующий запасами, Боуэрс, доходит до того, что лицемерно оплакивает небывалые недостачи. Такая скаредность – лучшая гарантия того, что нас не застанет врасплох серьезная нужда.

Среда, 12 июля.

Всю ночь и весь день сегодня ветер бешеными порывами потрясал дом; длинные, ободранные, точно скрученные, тучи носились под ветром в средней атмосфере; бледная, водянистая луна слабо виднелась сквозь застилавшие ее слоистые облака. Это призрачное освещение, вместе с клочьями мчавшихся туч и крутящимся в воздухе снегом, придавало пейзажу удивительно угрюмый, безотрадный характер. Анемометр на Флюгерном холме между 9 и 10 часами утра показал 68 миль в час, побив этим все рекорды. Температура, к счастью, доходит до 5 °[–15 °С], так что работать можно.

Четверг, 13 июля.

Ветер продолжался всю ночь, с еще более яростными порывами; один из таких порывов установил новый рекорд: анемометр показал 70 миль в час.

Снег так плотно прибит ветром, что только самые яростные порывы поднимают снежную пыль. Любопытно отмечать, как природа устанавливает равновесие, одним злом вытесняя другое.

Вчера, в течение часа после второго завтрака, ветер как будто стал немного утихать, и лошади недолго погуляли. Я и сам вышел пройтись, упираясь против ветра, который чуть не сорвал c меня легкую верхнюю одежду, с диким хлопаньем развевавшуюся вокруг меня; когда, немного погодя, ветер опять усилился, мне стоило больших усилий добраться до дома.

И сегодня утром еще свирепствует шторм, но небо проясняется и тучи собрались к югу, около вершины Эребуса, но луна, хотя и светит ярче, все еще какая-то водянистая, что показывает, что над нами еще повис тонкий слой паров.

Работа идет неустанная. Люди делают к лыжам сапоги нового образца и подошвы с шипами. Лейтенант Эванс чертил планы Сухой долины и ледника Кёттлитца. Физики все время работают; Мирз делает сбрую для собак; Оутс освобождает лошадей от паразитов; Понтинг печатает со своих негативов.

Наша самая любимая игра в качестве вечернего развлечения – шахматы; так много нашлось охотников, что не хватает наших двух досок.

Пятница, 14 июля.

С нами стряслась беда, ужасно нас напугавшая; да и теперь мы далеко еще не спокойны.

Вчера в полдень одна из лучших наших лошадей вдруг перестала есть. Вскоре после того стало очевидно, что у нее сильные боли: несомненно, колика. Оутс мне донес, но мы сначала не очень встревожились, вспомнив скорое выздоровление в таких же условиях другой лошади, Джимми. Больную отправили погулять с Крином. Я два раза проходил мимо них и уже думал, что все обойдется, но Крин мне после сказал, что ему с нею было много хлопот. Каждые несколько минут с бедняжкой делались жестокие схватки, и она сначала рвалась вперед, как бы силясь убежать от невидимого врага, потом старалась лечь.

Крин с большим трудом удержал ее на ногах, потому что лошадь эта очень сильная. По возвращении в конюшню ей стало хуже, и Оутс с Антоном терпеливо водили горячим мешком под ее брюхом. Она все старалась лечь, так что Оутс, наконец, счел за лучшее позволить ей. Лошадь растянулась на полу и только время от времени вздрагивала и корчилась от боли; она поднимала голову, даже порывалась подняться на ноги. Никогда до того я не представлял себе, как жалка лошадь в таком положении. Она не издает ни звука; ее страдание выражается вздрагиванием и движениями головы, которую она обращает к людям, с несомненным выражением мольбы.

Часы проходили, не принося облегчения; нельзя было не признать, что лошадь серьезно больна. Оутс дал ей пилюлю с опиумом, потом другую; оставалось только ждать. Оутс и Крин не отходили от пациентки. Я несколько раз навещал ее– перемены не было. К полуночи я сильно приуныл. Нам нельзя больше терять ни одной лошади; их без того осталось слишком мало. Одно из двух: или мы должны сохранить оставшихся в живых или мы рискуем успехом всей экспедиции!

Все до сих пор шло так хорошо, что я стал забывать о своих опасениях и надеялся, что и дальше будет хорошо. Поэтому когда к полуночи, проболев целых 12 часов, лошадь не поправлялась, вся моя уверенность улетучилась.

Вскоре после полуночи мне донесли, что больная как будто спокойнее. В 2 часа 30 минут я опять был в конюшне и нашел заметное улучшение. Лошадь все еще лежала на боку, вытянув шею, но спазмы прекратились, глаза глядели спокойнее, а уши настораживались на шум. Пока я на нее смотрел, она вдруг подняла голову и без усилий встала на ноги; затем, точно пробудившись от злого кошмара, она стала принюхиваться к сену и к соседке. Через полчаса у нее было выпито ведро воды и она принималась за корм.

Я лег в три часа, значительно успокоенный. Сегодня в полдень случайно обнаружилась причина болезни, с указанием, что опасность не вся еще прошла, а именно: в стойле нашли небольшой ком полупереваренного, прокисшего сена, подернутый слизью и содержащий несколько маленьких ленточных глистов; это бы еще ничего, но к этой массе пристала полоска внутренней слизистой оболочки кишки.

Аткинсон полагает, что большой беды тут нет, если в течение недели-другой очень осторожно обращаться с кормом. Будем надеяться.

Между тем, у нас было много споров относительно первых причин беды. Вероятнее всего, они заключаются в следующем: в брожении сена, в недостаточном количестве воды, в слишком натопленной конюшне; кроме того, она могла простудиться в эту бурю, ее могло продуть, разгоряченную от моциона; все эти причины могли способствовать заболеванию. Едва ли можно приписать случаю, что захворали именно те две лошади, которые помещаются у конца конюшни, ближе к печке. Отныне будем меньше топить; пробьем большой вентилятор и увеличим количество воды. Так или иначе, надеемся предотвратить подобную опасность в будущем.

Суббота, 15 июля.

Утром был сильный ветер со снегом; ветер и днем был резкий и холодный, но к вечеру совсем упал и небо прояснилось. Ходил на Вал; лазил по скалам в своих новых галошах из тюленьей шкуры и остался очень ими доволен.

Оутс считает, что у многих лошадей глисты, и мы думаем, как можно избавить лошадей от этого.

Боунз чувствует себя хорошо, хотя менее резв, чем до происшествия. В конюшне установили отличный большой вентилятор.

Успокоиться после пережитых в четверг волнений не так-то просто. Положение слишком уж серьезное.

Воскресенье, 16 июля.

Сегодня утром опять маленькая тревога: еще с одной лошадью был такой припадок, впрочем, легкий. Два раза ложилась, но через полчаса все прошло. Не понимаем, что бы такое могло их так тревожить.

Воскресный дель прошел по обычному распорядку.

День спокойный, если не считать редких, но сильных порывов. Нашим товарищам на мысе Крозье, наверное, тяжело.

Понедельник, 17 июля.

Погода все не устанавливается. Ветер налетает с большой силой и через час-другой замирает. Гонит облака. Луны не видно в светлые часы. Гулять не тянет.

Я по многим причинам рад, что скоро будет светло. Шторм и обусловливаемое им бездействие дурно подействовали не на одних лошадей. Понтингу не по себе, его нервная натура не выносит такого зимнего прозябания; Аткинсон насилу может уговорить его выходить для моциона; ему, наконец, удалось затащить его с собой на работу – копать ямы в снегу и делать проруби. Тэйлор тоже тяжел на подъем, и вид у него нехороший. Когда можно будет опять играть в футбол, это их расшевелит. Возвращение дневного света должно излечить все недомогания, физические и умственные.

Вторник, 18 июля.

Сегодня в полдень небо было ярко-алое, и было настолько светло, что видно было дорогу.

Этот один светлый час доставляет огромное удовольствие, но так как для него требуется ясное небо, то он составляет большую редкость.

Среда, 19 июля.

Опять тихо и хорошо. Температура постепенно понизилась до –35° [–37 °С]. Сходил к старой трещине к северу от Неприступного острова. Это открытая трещина, дающая льду возможность двигаться, следуя морскому движению под ним. Эванс и Нельсон еще до шторма оставили там сани с аппаратом для измерения глубины и теперь с большим трудом выручили их. Что именно случилось – неясно; выходит, как будто шторм запрудил трещину, поднимая ломаные куски тонкого льда, образовавшегося после недавних волнений. Каждый такой поднятый кусок сделался ядром большого сугроба; сугробы эти, в свою очередь, весом своим придавив лед, позволили воде залить сани сверху. Удивительно, что от такой, по-видимому, незначительной причины может произойти такая крупная неприятность. Эта трещина теперь смерзлась и, стягиваясь, открыла другую, гораздо ближе к нам, по направлению, кажется, к мысу Барни.

Мы заметили на небе странный вид светил, заходящих в северо-западном направлении. В дни зимнего солнцестояния наблюдаемая в этом положении луна явилась в сильно искаженном виде и была кровавого цвета. Можно было принять ее за пламя далекого костра, но никак не за луну. Вчера планета Венера, в таких же условиях, приняла вид японского фонаря или бортового красного фонаря на судне. В том и другом случае заметны были мигание и переливы света из темно-оранжевого цвета в багрово-красный, но последний преобладал.

Четверг, 20 июля, и пятница, 21-е.

Записывать нечего. Лошади пока все здоровы. По утрам пьют много воды.

Суббота, 22 июля.

Улучшению, как нам кажется, способствует лучшая вентиляция в конюшне, а также увеличенный рацион соли.

Сегодня у нас опять свирепая метель. Ветер порывами доходил до 72 миль в час. Нашим на мысе Крозье, должно быть, пришлось немало перетерпеть. С благодарностью вспоминаю, что скоро будет светло.

Понедельник, 24 июля.

Метель продолжалась весь вчерашний день (воскресенье); вечером ветер побил все рекорды, дойдя до 82 миль в час. Флюгер нашего анемометра отчасти укрыт; на открытой же горе Симпсон находит цифры на 20 % выше. Стало быть, не встречающий препятствий ветер в таких порывах достигает почти 100 миль в час, то есть силы урагана. Сегодня Нельсон нашел свои сани перевернутыми вверх полозьями. Во время моего ночного дежурства я мог заметить, как ветер быстро падал и, наконец, совсем утих, оставляя атмосферу почти удушливую, при 7° [–14 °С]. Температура и сегодня продержалась довольно высокая. Я ходил смотреть трещину, в которой неделю назад мерили глубину. Тогда она была шириной в несколько футов, подернутая тонким льдом; теперь края ее сошлись, выдвинув острую гряду в 3–4 фута высотой. Выдвинувшийся край имеет дюймов 18 в толщину – конечно, вследствие теплой погоды.

Вторник, 25 июля, и среда, 26-е.

Эти дни записывать положительно нечего. Жизнь протекает спокойно и однообразно. Все здоровы. Никто не выказывает скуки или удрученности. Лошади, по-видимому, здоровы и бодры, как никогда; то же можно сказать о собаках, за исключением двух-трех.

Свет быстро прибавляется. Сегодня (в среду) в полдень было очень хорошо: воздух был совершенно ясный и все детали Западных гор и световые контрасты выступают, словно нарисованные нежной кистью.

Четверг, 27 июля, и пятница, 28-е.

Тихо. Небо розовеет. Свет, видимо, прибывает. Мы никогда не хандрили; но приближение светлых дней вызывает в нас истинно праздничный подъем духа.

Веселое настроение нашей компании никогда ничем не затмевалось; дружеское, благодушное подтрунивание с первых же дней никогда не прекращалось, как не ослабевал вдохновляющий нас энтузиазм; и то и другое пережило угрюмые, трудные зимние дни и воспрянуло со свежей силой с приближением весны. Если и бывали минуты пессимизма, когда предвиделось ослабление этих добротоварищеских уз, такие предчувствия не оправдались; теперь уже нет места сомнению в том, что мы внесем в нашу работу единомыслие и готовность к взаимопомощи, небывалые в этой области труда. Такой дух должен помочь нам превозмочь все затруднения. Это – доброе предзнаменование.

Суббота, 29 июля, и воскресенье, 30-е.

Два спокойных дня, температура –30° [–34°C]. Редкие порывы, длительностью около минуты.

Исчезла одна из наших лучших собак, Жулик. Боюсь, что его загрызли другие собаки и что мы его больше не увидим, а только найдем его окоченелый труп, когда будет светлее. Мирз не думает, чтобы товарищи на него напали, а полагает, что он попал в какую-нибудь трещину или тюленью прорубь. Во всяком случае, боюсь, что придется примириться еще с одной утратой. Ужасно досадно.

Сегодня Гран по моей просьбе ходил на мыс Ройдса, и даже дальше, посмотреть, сколько открытой воды. Миль шесть за мысом лед все еще старый и покрыт нанесенным ветром снегом. Это для меня большая неожиданность, тем более что настоящая зима небывалая по силе ветра. Симпсон говорит, что средняя сила ветра – 20 миль в час, тогда как в два года нашего прежнего здесь пребывания она не превышала 9—12 миль. Остается возможность, что мы для нашей станции выбрали особенно ветреную местность. Но мне не верится, чтобы здесь было больше ветра, нежели на мысе Хижины.

Сегодня утром я гулял два часа. Удивительно приятно видеть неровности пути и любоваться знакомыми местами в нежно-фиолетовом освещении. В час пополудни небо на севере было багрового цвета.

Понедельник, 31 июля.

Сегодня было пасмурно и меньше света, но месяц кончается, а август принесет уже солнце.

Странно, что наших еще нет. Они уже пять недель, как ушли. Лошади начинают беситься. Китаец визжит и брыкается в стойле; Нобби не визжит, зато брыкается так усердно, что переломал часть своего стойла. Шум по ночам очень беспокоит; представляются всякие ужасы; но когда дежурный посетит конюшню, плутовки поглядывают такими сонными, ленивыми глазами, точно у них ничего подобного не бывало и быть не могло.

Небо на севере сегодня было удивительно красиво: на горизонте было ясно и обрывки слоистых облаков освещались снизу красным огнем. Симпсон предсказывает метель не далее как через сутки: интересно посмотреть, что будет.

Вторник, 1 августа.

Месяц начался чудным днем. Утром я прошелся по всему нашему «имению», по всем рытвинам и овражкам, наполненным или песком с землей. Я имел при этом двоякую цель. Я думал, не найду ли останков бедного Жулика, но мне это не удалось; затем, мне хотелось испытать наши новые подошвы с шипами, и ими я остался вполне доволен: они обладают всеми свойствами, желательными для ходьбы по гладким льдам – легкостью, теплом, просторностью – и легко надеваются и снимаются.

Свет сегодня был особенно хорош; солнце непосредственно отражалось в одном неправильной формы, с радужными отливами облаке – явление необычайной красоты. В воздухе было тихо, и приятно было слышать, как наши люди где-то работали. Звук голосов, шуршание лыж или стук ломов в такие дни доносятся за две или три мили; не раз сегодня мы слышали веселые голоса, песнями встречавшие весну и солнце.

Мне кажется, стоит упомянуть, что в употреблении у нас есть два телефона: по одному отмечают время для Райта, работающего с телескопом; другой поддерживает сообщение с Нельсоном, который находится у своей проруби в трех четвертях мили отсюда. Последнее соединение сделано с помощью одной неизолированной алюминиевой проволоки, с возвращением тока через землю, и доказывает, что нам нетрудно будет организовать связь с домом на мысе Хижины.

Краткий отчет о зимней экскурсии