Дьявол знает, что ты мертв Блок Лоренс
– Но не о том, что ты думаешь. У нее мозги набиты всякой всячиной. Кстати, она сама сшила ту пижаму, в которой встречалась с тобой. Вообрази! По своей выкройке. Она может делать деньги разными способами. Ей не обязательно для этого подсаживаться в машины на Одиннадцатой авеню. Вот только сейчас ей нужно зарабатывать побольше.
– А как обстоят твои дела?
– В каком смысле? – Его взгляд стал беспокойным.
– Просто интересуюсь, как у тебя с финансами. Ты что-нибудь заработал на револьвере?
– Да, здесь полный порядок. Пистолет мне достался почти даром. Реально пришлось потратиться только на дурь.
– Какую еще дурь?
– Ну, мне же пришлось торчать около Капитана, и все такое. Прежде чем начнешь задавать вопросы, надо чтобы парни успели хотя бы немного узнать тебя. А лучший способ – купить у них травку. Они на тебе зарабатывают, и ты начинаешь им нравиться.
– Тебе пришлось спустить на это крупную сумму? Потому что в таком случае будет справедливо, если я возмещу тебе расходы.
– Волноваться нет резона у старого бизона. Я свел концы с концами.
– Как тебе это удалось?
– Легко удалось, безрогий ты лось. Все, что я там купил, продал потом у себя на Сорок второй. На одной сделке немного потерял, зато на второй подзаработал. В итоге я внакладе не остался.
– Ты толкал наркоту?
– Только без нотаций, ладно? Что мне еще оставалось? Сам я это дерьмо не употребляю. Не выбрасывать же? Я же не занимаюсь этим постоянно. Как, кстати, и покупкой оружия. Ты же знаешь, у меня одно желание – стать сыщиком, но если приходится тратить деньги, грех не вернуть их. Ты считаешь, это неправильно?
– Нет, уже не считаю, – сказал я. – Когда объясняют так доступно…
У себя в номере я разобрал револьвер и почистил его. У меня, конечно, не было предназначенного для таких целей набора инструментов, но я обошелся ватными палочками и обычным машинным маслом – все лучше, чем ничего. Закончив, я убрал оружие в тот же ящик, где хранил пять тысяч долларов. Нужно было положить деньги в свою ячейку в банке, но я упустил время, и теперь приходилось ждать понедельника.
Я включил, но почти сразу выключил телевизор. А потом позвонил Джен.
– Думаю, что смогу добыть тебе ту вещь, которую мы обсуждали, – сказал я ей. – Но прежде чем продолжить, хотел убедиться в твоем желании все еще заиметь ее.
Она заверила, что желание никуда не делось.
– Тогда принесу тебе кое-что к концу недели, – пообещал я.
Повесив трубку, я проверил ящик комода, словно револьвер мог магическим образом испариться, пока шел телефонный разговор. Но таких волшебных удач просто не бывает.
Тем же вечером я передал Элейн большую часть своего разговора с Ти-Джеем, не упомянув, разумеется, только о револьвере. Рассказал, как он покупал и продавал наркотики, чтобы с успехом выполнить одно мое поручение, и о его очевидном увлечении транссексуалом, еще не сделавшим самую важную операцию.
– Входит в этот мир, – заметила она, – незаметно втягивается. Но ты хотя бы контролируешь, насколько все серьезно? Что мы будем делать, если он сам решит отрастить себе бюст?
– Не преувеличивай. Ему просто интересно. Что-то вроде эксперимента.
– «Проект Манхэттен» тоже сначала был всего лишь экспериментом. Но вспомни, во что потом превратилась Хиросима. Как далеко у них все зашло? Они стали парой?
– Думаю, она просто затащила его в постель и дала испытать подлинное наслаждение. По всей вероятности, новизна ощущений произвела на него не только глубокое впечатление, но и потрясла до известной степени. Но это не значит, что он бросится в ближайшую клинику на электролиз или инъекции гормонов. Или они станут настолько близки, чтобы вместе подбирать шторы для своего семейного гнездышка.
– Ладно. А ты сам? Ты это когда-нибудь пробовал?
– Подбирать шторы?
– Ты знаешь, о чем я. Так пробовал или нет?
– Не припомню.
– Не припомнишь? Как можно этим заниматься, а потом даже не помнить?
– Знаешь, чего только с тобой не происходит, когда допиваешься до Боливии. Я творил много такого, о чем не помню. Так откуда же мне помнить, с кем я чудил? А если девушка была после главной операции, и хирург над ней хорошо поработал, разве смог бы я обнаружить разницу?
– Но сознательно, значит, никогда не спал с ними. А хотел бы?
– Но у меня уже есть подружка.
– Я говорю гипотетически. Взять, допустим, ту же Джулию. Ты испытывал к ней что-нибудь? Что ты чувствовал? Ты хотел ее?
– Мне это даже в голову не приходило.
– Потому что цветок нежнейшей чистоты на родине ждет тебя. Только я перепутала, верно? Цветок чистейшей нежности… Я когда-нибудь удостоюсь чести познакомиться с мисс Джулией? Или мне придется самой поехать на Одиннадцатую авеню?
– Нет никакой необходимости, – сказал я. – Уверен, они нас пригласят на свадьбу.
Субботнюю ночь я провел у Элейн. В воскресенье утром сразу после завтрака вернулся к себе в отель и отключил переадресацию звонков. Потом проверил ящик и удостоверился в реальности денег и пистолета перед тем, как набрать номер Джен.
– Ты будешь дома в ближайший час или два? Мне бы хотелось заглянуть к тебе.
– Да, я у себя.
– Тогда скоро буду.
Через полчаса я уже стоял на тротуаре Лиспенард-стрит, дожидаясь, чтобы она бросила мне ключ. На мне была холщевая борсетка. Но молнию я полностью застегнул. Мне не предстояло быстро доставать оружие.
Стоило мне выйти из лифта, как она сразу обратила внимание на мешочек у меня на поясе.
– Шикарная вещь, – сказала она. – И очень практичная. Знаю, рюкзаков ты не любишь, но вот это очень удобная штука, верно?
– Да, руки остаются свободными.
– И тебе к лицу синий цвет.
– Их делают даже из шкур угрей.
– Нет, это не для тебя. Но входи же. Будешь кофе? Я как раз сварила свежий.
Мне показалось, что внешне она осталась такой же. Впрочем, не знаю, каких перемен я ждал. Прошла всего неделя. На первый взгляд Джен еще больше поседела, но это потому, что моя память успела вернуть ей более темные волосы. Она принесла кофе, и мы попытались найти тему для разговора. Я вспомнил пятничное собрание и рассказал ей, как можно допиться до Боливии. Под кофе мы принялись подшучивать над странными историями и смешными фразами, которые слышали на встречах АА за многие годы.
Нарушив паузу, я сказал:
– Принес тебе оружие.
– Принес все-таки?
Я похлопал по борсетке.
– Вот ведь странно, – заметила она. – До меня даже не дошло поинтересоваться, что ты там носишь. По твоим вчерашним словам я поняла, что придется ждать почти до конца недели, прежде чем ты добудешь его.
– Он уже у меня был, когда я звонил тебе.
– Почему же…
– Наверное, я смутно надеялся услышать от тебя, что он тебе больше не нужен.
– Теперь понятно.
– Так что я пытался тянуть время. По крайнее мере мне так казалось. Я не всегда сам хорошо соображаю, что делаю.
– Ты в этом далеко не одинок.
– Что ты знаешь о пистолетах, Джен?
– Ты нажимаешь на спусковой крючок, и из дула вылетает пуля. Что я знаю о револьверах? Да почти ничего. А нужно многое знать?
Следующие полчаса я посвятил объяснению ей основных правил обращения с малым стрелковым оружием. Наверное, было абсурдно обучать инструкциям по безопасности потенциальную самоубийцу, но она, казалось, не считала это глупейшим занятием. И даже сказала:
– Если я собираюсь застрелиться, то не в результате несчастного случая.
Я показал ей, как вращать барабан, как вставлять и вынимать патроны. Потом, убедившись, что револьвер не заряжен, продемонстрировал, как действовать, когда придет время. Предложенный мной метод был из старого полицейского арсенала, излюбленный и проверенный ритуал под названием «скушать пулю». Ствол вставлялся в рот под углом вверх, чтобы пуля, пробив мягкие ткани, поразила мозг.
– Это должно сработать, – объяснил я. – Пуля тридцать восьмого калибра пустотелая в наконечнике и потому расширяется при столкновении с твердым предметом. – Должно быть, я невольно поморщился, потому что она спросила, в чем дело.
– Я видел людей, которые делали такое с собой. Зрелище жутковатое. Лицо бывает обезображено.
– Рак меня тоже не красит.
– Пуля более мелкого калибра не наносит такого урона внешности, но возрастает и вероятность не попасть в жизненно важную точку.
– Нет, это самое подходящее, – сказала она. – Мне плевать, как я буду потом выглядеть.
– Зато мне не плевать.
– О, милый, прости меня. Мне очень жаль. А скажи: это должно быть жутко на вкус – ощущать сталь во рту? Ты когда-нибудь пробовал, каково оно?
– Много лет назад?
– То есть ты…
– Думал ли я о самоубийстве? Даже не знаю, что ответить. Помню, как-то поздно ночью засиделся один в нашем доме в Сайоссете. Анита спала. Понятно дело, я все еще был тогда женат и служил в полиции.
– И крепко выпивал.
– Само собой. Так вот, Анита спала, мальчики спали. А я сидел в гостиной и попытался сунуть дуло в рот, чтобы понять ощущения.
– Ты был в депрессии?
– Не сказал бы. Я крепко надрался, но не думаю, что совсем потерял тогда желание жить. Алкогольный анализатор у дорожных полицейских мог взорваться, если бы я в него дыхнул, но, черт возьми, я ездил в таком состоянии все время.
– И ни разу не попадал в аварии?
– Случилась парочка, но ничего серьезного. По мелочи, и у меня никогда не возникало с этим неприятностей. Если честно, то копу надо задавить кого-нибудь насмерть, чтобы получить выговор за вождение в нетрезвом виде. И хотя я за рулем не просыхал, со мной никогда не происходило ничего подобного. Задним числом я понимаю, что увольнение из полиции и переезд в центр города, вероятно, спасли мне жизнь. Потому что я перестал носить при себе оружие и больше не пользовался автомобилем. А либо одно, либо другое рано или поздно привело бы меня к гибели.
– Расскажи о той ночи, когда ты сунул дуло в рот.
– А о чем еще рассказывать? Помню вкус металла и оружейной смазки. И мысль: «Вот, значит, что ты испытываешь». А потом другая мысль: «Как мало осталось сделать, чтобы все кончилось». Но в последний момент я все же удержался. Не такого финала мне хотелось.
– И ты вынул ствол изо рта?
– Да, я вынул ствол изо рта, чтобы никогда больше так не делать. Но я и потом думал покончить с собой. Уже когда жил один в Нью-Йорке и допивался до безумия. Конечно, пистолета у меня уже не было, но город предоставляет тебе широкий ассортимент возможностей свести счеты с жизнью. Простейший способ – ничего не делать, а только пить, пить и пить.
Она взяла револьвер и покрутила в руках.
– Тяжеленький, – сказала она. – Даже не представляла, что они столько весят.
– Почему-то всех поначалу это удивляет.
– Мне самой не понятно, почему я не ожидала этого. Это же кусок металла. Ему положено быть тяжелым. – Она положила его на стол. – У меня выдалась совсем неплохая неделя. Поверь, я не стану торопиться пускать его в ход.
– Рад слышать.
– Но хорошо знать, что он лежит где-то дома. Всегда под рукой, если понадобится. Эта мысль утешает. Ты можешь понять мои чувства?
– Думаю, могу.
– Знаешь, что самое невыносимое? – спросила она. – Это когда люди узнают, что у тебя рак. Я, понятное дело, не бегаю по городу с плакатом на груди, но приходится участвовать в собраниях, где нужно честно рассказывать о событиях в своей жизни. А потому многие знают об этом. А когда слышат, что доктора поставили на тебе крест, и твоя болезнь считается неизлечимой, начинают давать тебе советы.
– Какие советы?
– Всякие. От макробиотической диеты и соков из ростков пшеницы до упования на молитвы и походов к экстрасенсам. Рекомендуют какие-то сомнительные клиники в Мексике. Полное переливание крови в Швейцарии.
– О Господи!
– Я забыла его фамилию, но какого-то лекаря тоже часто упоминают. Причем у каждого есть знакомый, которому когда-то дали пятнадцать дней жизни, а сейчас он легко валит деревья в лесу и пробегает марафон, потому что применил какой-то идиотский метод и получил нужный результат. И я даже не огрызаюсь в ответ, что они несут хрень. Наверное, иногда что-то подобное случается. Я и в чудеса тоже верю.
– Есть фраза, которую часто слышишь на наших собраниях…
– «Не убивай себя за пять минут до того, как произойдет чудо». Знаю. И не собираюсь этого делать. Я верю в чудеса, но считаю, что исчерпала отпущенную для меня магию, когда сумела встать на путь трезвости. И не смею рассчитывать на большее.
– Тебе не дано предугадать этого.
– Иногда дано. Но я завела свой рассказ не к тому. Я упомянула о множестве людей, горящих желанием помочь. И каждый приносит мне что-то совершенно бесполезное. А вот ты принес мне единственную вещь, которая реально мне нужна. – Она снова взялась за револьвер. – Разве это не забавно, а? Скажи, что это смешно.
Тем утром сначала ярко сияло солнце, но небо затянули облака к тому моменту, когда я покинул квартирку Джен. Неделю назад мне пришлось возвращаться домой под проливным дождем. Сегодня, по крайней мере, с неба не упало пока ни капли.
Вернувшись в отель, я встал перед необходимостью как-то убить пять часов, остававшихся до ужина с Джимом. Я размышлял, чем мне себя занять, часто поглядывая на телефон.
Это как не пить, постоянно приходила в голову мысль. Ты делаешь над собой постоянные усилия, чтобы воздержаться в конкретный день, не взяться за бутылку в конкретный час. Иногда даже минута имеет значение, когда совсем припрет. Ты не снимешь трубку, не позвонишь ей и не отправишься туда.
Напрасный труд.
Примерно в два часа я дотянулся до телефонной трубки. Искать запись с номером уже не требовалось. Пока автоответчик воспроизводил голос ее мужа, я думал не о словах убитого, а вспоминал строку Джона Маккрея. «И если осмелится сын их сынов ту веру предать…»
– Лайза? Это Мэтт, – сказал я. – Ты дома?
Она была дома.
– Мне бы хотелось зайти к тебе на несколько минут. Надо кое-что обсудить.
– Очень хорошо, – сказала она.
Из ее квартиры я поехал прямо в ресторан. Но сначала принял душ, и потому едва ли моя кожа пропиталась ее ароматами. Возможно, я нес их на своей одежде. Или, скорее, в своем сознании.
Определенно в сознании что-то осталось, и я даже несколько раз порывался рассказать обо всем Джиму. Я мог это сделать. Часть роли куратора как раз и заключается в том, чтобы быть для тебя исповедником, причем не слишком строгим в оценках твоих поступков. Ты мог сказать, например: «Этим утром я задушил свою бабушку». А он должен был ответить примерно так: «Что ж, ей по любому оставалось жить недолго. Самое важное, чтобы ты не запил после этого».
Но даже Мику я ни о чем не рассказал. Возможно, потому что у нас с ним не получилось полноценных ночных посиделок. После собрания в церкви Сент-Клэр я проводил Джима до дома, а потом заглянул в «У Грогана», но Мик сразу предупредил меня, что на этот раз нам не встречать вместе рассвет.
– Если только не пожелаешь поехать на ферму со мной, – сказал он, – поскольку через пару часов мне уже пора садиться за руль. Надо встретиться с О’Марой.
– Что-то случилось?
– Пока ничего, – ответил он. – Вот только Розенштейн вбил себе в голову, что О’Мара может умереть.
Розенштейн – адвокат Мика, а О’Мара с женой управляют ранчо в округе Салливан, принадлежащим Мику. Я спросил, не болен ли О’Мара.
– Здоров как бык, – сказал мой приятель. – Ему и положено быть здоровым при том образе жизни, который он ведет. Целый день на воздухе, пьет молоко моих коров, потребляет свежеснесенные яйца моих кур. Он так прожил уже шестьдесят лет, наш друг О’Мара, и ему еще столько же отпущено свыше. Это я и сказал Розенштейну. Все верно, отвечал мне он. Но предположим, О’Мара умрет, и в каком положении ты окажешься?
– Наймешь нового управляющего, – сказал я, но сразу понял, в чем загвоздка. – Хотя минуточку. Кто является формальным собственником?
Он грустно усмехнулся:
– О’Мара, и больше никто. Ты же знаешь – мне не принадлежит ничего.
– Кроме портков, которые ты носишь.
– Да, ничего, кроме пары джинсов, – кивнул он. – Официально у арендатора помещения бара «У Грогана» тоже другая фамилия. И еще один такой же фантом владеет самим зданием. И машина не моя, если судить по документам. А ферма принадлежит О’Маре и его жене. В этой стране невозможно стать собственником, чтобы тут же кто-то не пожелал все у тебя отобрать.
– Но ты ведь всегда действовал подобным образом, – сказал я. – Сколько я тебя знаю, ты не владел ничем.
– И правильно делал. В прошлом году они потянули ко мне свои ручонки, пытаясь пришить мне дело по закону о борьбе с рэкетом и организованной преступностью, и искали любую собственность, которая бы числилась за мной. Их паршивое дело развалилось, не дойдя до суда, слава богу и Розенштейну, но за это время они бы успели конфисковать в пользу государства все имущество, имей я несчастье владеть хоть чем-то.
– Так в чем проблема с О’Марой?
– А в том, – ответил он, – что если О’Мара умрет, а потом за ним последует его женушка, хотя эти бабы живут, кажется, вечно…
Не все, невольно мелькнула у меня мысль.
– …То что произойдет с моим ранчо? У них нет детей. У него племянник и племянница живут где-то в Калифорнии, а у нее брат – священник в Провиденсе, штат Род-Айленд. И кто станет наследником, зависит только от того, кто из четы О’Мара проживет дольше. Однако рано или поздно мои земельные владения достанутся либо племяннику c племянницей, либо святому отцу. И Розенштейн хочет знать, как я собираюсь внушить родственникам О’Мары, что ранчо на самом деле мое. Милости просим, они могут жить там, пасти коров и пить сырые яйца, но распоряжаться собственностью буду я по своему усмотрению. Понял теперь?
Розенштейн предложил несколько вариантов закрепления собственности за Миком – от акта передачи прав с открытой пока датой до внесения отдельного пункта в завещание О’Мары. Но все это шито белыми нитками, и федеральные власти легко доказали бы неправомочность сделок, стоило им вникнуть в суть вопроса.
– А потому мне придется потолковать с О’Марой, – сказал Мик, – хотя пока точно не знаю, как подойти к теме. «Будь осторожен, приятель. Опасайся сквозняков». Так? Одно я знаю четко: надо прожить жизнь, ничем не владея.
– Но ты так и живешь многие годы.
– В том-то и дело, что нет. Я живу на основе того, что Розенштейн любит называть «юридической фикцией». В какой бы форме ты ни обладал собственностью – тайно или явно, – ее все равно могут у тебя отобрать. – Он посмотрел на стакан в своей руке и допил виски. – Ты можешь чувствовать себя свободным, только если тебе на все плевать. Бога ради, пусть ранчо достанется племяннику О’Мары. Я все равно выкуплю его обратно. Или присмотрю себе другое. Или вообще обойдусь без фермы. Привязанность к своим владениям принижает тебя сильнее, чем опасение лишиться их. Вот, взгляни на меня. Я готов гнать машину всю ночь в страхе, что О’Мара может умереть, хотя он ни разу не болел со дня своего рождения.
– Индейцы говорят, что человек вообще не может владеть землей. Она вся принадлежит Великому Духу. А люди имеют право только пользоваться ею.
– Это как мы шутим про пиво. Ты не можешь им завладеть. Только берешь в аренду на время.
– То же самое верно и для кофе, – сказал я, вставая из-за стола.
– Это верно для любой собственности, – кивнул Мик. – Что ни возьми.
Глава 20
Весь понедельник лил дождь. Он дотерпел до того времени, когда я накануне вечером вернулся домой, а потом хлынул, и под его звуки я проснулся утром.
Я решил не выходить из отеля вообще. Когда я только снял свой номер, на первом этаже располагалось кафе, но оно закрылось несколько лет назад. С тех пор помещение использовалось в различных целях, а последний арендатор торговал в нем женской одеждой.
Позвонив в «Утреннюю звезду», я заказал себе обильный завтрак. Паренек, доставивший заказ, выглядел, как попавшая в водосток крыса. Я позавтракал, взялся за телефон и провисел на нем целый день. Я делал звонок за звонком, а когда я ни с кем не разговаривал, дожидался соединения или ответного звонка, то смотрел в окно, стараясь сообразить, чей еще номер мне следует набрать.
У меня ушло много времени на поиски следов компании «Мультисеркл продакшнз», предыдущего владельца квартиры Хольцмана. Далеко не сразу удалось установить, что зарегистрирована фирма на Каймановых островах, а это значило одно: ее дела покрывала густая вуаль, пробиться сквозь которую нечего было и мечтать.
Управляющая жилым комплексом тоже почти ничего о «Мультисеркл» не знала. Она никогда не встречалась ни с одним человеком, который представлял бы эту компанию, как не была знакома с тем или с теми, кто занимал квартиру до переезда туда Хольцмана. У нее создалось впечатление, что Хольцманы вообще стали первыми, кто реально там поселился, но она могла ошибаться. Она вообще не принимала никакого участия в продаже или сдаче квартир. После постройки здания у него был специальный агент, занимавшийся этими вопросами, и одно время он даже использовал одну из пустующих квартир под свой офис. Но с тех пор, как все жилье оказалось распродано, агент перебрался в другое место. Она, вероятно, могла найти для меня фамилию агента и его новый телефон, хотя не было гарантий, что он еще действовал. Мне нужна подобная информация? – участливо спросила она.
Номер действительно успел устареть, но, зная название организации, найти их постоянные номера мне не составило труда по справочной. Сложности же возникли, когда я попытался разыскать в этом агентстве по торговле недвижимостью хоть кого-то, кто располагал бы данными о здании на углу Пятьдесят седьмой улицы и Десятой авеню. Человек, продававший роскошные квартиры в той высотке, в агентстве больше не работал.
– Но я все-таки найду ту женщину, которая способна вам помочь, – успокоил меня бодрый молодой человек. – Оставайтесь на линии, хорошо?
Я подождал, и он действительно снабдил меня именем и номером телефона. Я набрал его, попросил соединить меня с Керри Фогель, снова подождал несколько минут, после чего мне было сказано воспользоваться еще одной комбинацией цифр.
Когда я наконец добрался до Керри Фогель у нее оказался точно такой же бодрый и жизнерадостный голос, как и у того мужчины, который посоветовал переговорить с ней. Видимо, это было одним из главных требований их профессии. Да, она живо помнила интересовавшее меня здание. Еще бы! Она сама прожила в нем полтора года.
– Мы как цыгане, – объяснила она. – Все, кого судьба привела в эту сферу деятельности. Жизнь сумасшедшая, и далеко не каждый выдержит напряжение. Ты получаешь для продажи жилой дом, а потом сама выбираешь для себя квартиру. Таково единственное, но важное преимущество: иметь бесплатную крышу над головой. Но это означает необходимость торчать там круглые сутки, чтобы быть готовой принять потенциальных покупателей в любое время дня и ночи. Кроме того, босс рекомендует тебе выбрать одну из лучших квартир дома и обставить ее по последнему писку моды, потому что так начинается психологическая атака на клиента: надо, чтобы ему самому сразу же захотелось жить так же. Поэтому ты берешь напрокат самую дорогую мебель, развешиваешь по стенам ценные произведения искусства, а раз в неделю к тебе присылают целую бригаду уборщиков. И вас бы удивило, как часто в моей практике я проводила человека по всему зданию, а заканчивалось все заявлением: «Я готов купить квартиру в этом доме. Но только вашу». Что поделаешь? Ты подписываешь договор продажи и освобождаешь помещение.
В здании, где жили Хольцманы, она успела сменить пять квартир, три из которых находились на одной вертикали с их жильем, и все были куплены уже после того, как она успела немного к ним привыкнуть. Название компании «Мультисеркл продакшнз» она хорошо помнила, как и саму квартиру. Уж не знаю, что там было запоминать, поскольку сама она в ней не жила, а помещение выглядело совершенно идентично квартирам, расположенным и выше и ниже него. Но в конце концов я абсолютно не разбирался в подобных делах.
А она действительно вспомнила все до мелочей. Осматривать квартиру лично явился мужчина, показавшийся ей иностранцем, но европейцем или латиноамериканцем – этого она сказать не могла. Он был высок, строен, темноволос, но едва ли вымолвил за все время хотя бы слово. Она поторопилась завершить с ним сделку, даже не показав всех имевшихся квартир, потому что в его присутствии она нервничала.
К интуиции же следовало прислушиваться, потому что работа считалась не самой безопасной. По крайней мере для молодых женщин. Мужчины часто начинали отпускать сначала комплименты, а потом делать двусмысленные предложения. Это досаждало, но приходилось терпеть. Хуже, когда от слов они переходили к действиям. Случались даже изнасилования.
Потому что все складывалось в пользу насильников. Ты была одна в своей собственной квартире и сама демонстрировала кровать в спальне, словно нарочно подсказывая этим свиньям идею. Здание стояло наполовину пустым, и никто не услышал бы твоих криков и зовов о помощи. Впрочем, их не услышали бы в любом случае, потому что тем и славились квартиры в дорогих новостройках: почти полной звукоизоляцией. Чем не еще один плюс для потенциального насильника?
Самой ей пока везло в этом смысле, но она знала и менее удачливых коллег. Тот мужчина поговорил с ней под конец сдержанно и негромко, внимательно осмотрев квартиру, но ничего не произошло: он даже не похвалил ее фигуру. А когда удалился, она сразу поняла, что никогда больше его не увидит.
Так и вышло. Она с ним уже не встречалась. После этого ей приходилось иметь дело только с его адвокатом. Тот точно был латиноамериканского происхождения. Нет, говорил без акцента, зато имел испанскую фамилию. Она ее, к сожалению, не запомнила. Гарсия? Родригес? Что-то очень распространенное к югу от США – вот и все, что запало в память. Фамилии покупателя она не помнила тоже, и ей почему-то казалось, что она ее никогда и не слышала, иначе бы точно знала, из Европы он или из Латинской Америки, верно же? По фамилии легко догадаться.
Но покупатель фигурировал под корпоративным названием «Мультисеркл продакшнз», хотя она понятия не имела, чем компания занимается. В доходном доме купить квартиру может любой. Это в кооперативе тебе приходилось являться на собрание будущих жильцов и убеждать их, что ты человек достойный, который не станет устраивать шумных ночных вечеринок и вообще не причинит соседям никакого беспокойства. Причем собрание имело право отвергнуть твою кандидатуру простым голосованием под любым предлогом или даже без всякой причины вообще. Там ты подвергался дискриминации, которая была недопустима по закону для частного подрядчика или продавца. Кстати, был случай, когда один кооператив в Ист-Сайде отказал в членстве самому Ричарду Никсону, представляете? Что тут скажешь после этого!
А в доме, где квартиры находятся в собственности жильцов, все иначе. При желании и наличии достаточной суммы на чековой книжке ты мог купить себе жилье, а соседи не смели и слова сказать, чтобы помешать тебе. Став владельцем квартиры, ты имел право сдавать ее, что во многих кооперативах не разрешается. Вот почему дорогие апартаменты в домах класса люкс были столь популярны у иностранцев, которые хотели надежно вложить деньги в Соединенных Штатах. Причем такого рода покупатели, в свою очередь, нравились продавцам недвижимости, поскольку не были слишком требовательны к финансовым условиям сделки и не настаивали на включение в договор пункта, где продажа считалась состоявшейся только после получения ими банковской ссуды на ипотеку. Обычно они выписывали чеки и оплачивали полную стоимость сразу.
Как и поступил покупатель квартиры, интересовавшей меня. Она хорошо запомнила именно тот случай, потому что никто не явился завершить формальности. Даже юрист «Мультисеркл». Он прислал чек с посыльным, вот и все.
Спохватившись, Керри Фогель вдруг задалась вопросом: а хотя бы с адвокатом она встречалась лично? Они несколько раз разговаривали по телефону, и в воображении он рисовался ей похожим на лейтенанта из сериала «Полиция Майами, отдел нравов». Но виделись ли они?
Цены на квартиру она назвать уже не могла, но ей ничего не стоило примерно прикинуть ее. У всех квартир в башне она была разная. Чем выше – тем дороже. А на том этаже… Дайте подумать… Триста двадцать тысяч долларов. Да, где-то так. Плюс-минус десять или пятнадцать тысяч. Поверьте, оценка очень близка к реальной.
И вероятно, треть этих денег стоили только виды из окон сами по себе. Они просто потрясающие. Она ничего не имела тогда против, если приходилось лишний час ждать обещавшего приехать потенциального покупателя, который задерживался. Сиди и любуйся, время пролетало незаметно. Поэтому ей нравилось жить там, хотя, если быть до конца откровенной, район оставлял желать лучшего. Ей он внушал опасения. Особенно поначалу, но постепенно она к нему привыкла, и он стал казаться вполне приличным.
– Через дорогу находится превосходный ресторан, – рассказывала она. – Владелец Джимми Армстронг, и он всем известен по имени хозяина. Снаружи не производит впечатления, но внутри очень мило, а еда – просто для гурманов. Там прекрасно готовят чили. Отличный выбор разливного пива. Вы должны непременно заглянуть туда.
Пришлось заверить ее, что обязательно как-нибудь там побываю.
Я позвонил Элейн.
– Погода навеяла предчувствие, что ты дома.
– Еще не так давно меня здесь не было, – сказала она. – Ходила в оздоровительный центр. Такси, конечно, как назло не поймать, но я нацепила тот свой дешевый полиэтиленовый дождевик и прикрылась зонтом. Разумеется, все равно промокла насквозь, хотя простуда мне не грозит. Ты сам сидишь дома, как я понимаю?
– И никуда не собираюсь.
– Правильно. Нет никаких признаков, что ливень скоро закончится. Если бы жила на первом этаже, уже начала бы строить ковчег.
Я рассказал ей о том, что узнал о «Мультисеркл».
– Деньги заграничные, – объяснил я, – и не существует способа легко установить, откуда они к нам прибыли. Один владелец или целый кагал – тоже сказать невозможно. Покупка квартиры хорошее вложение денег, надежная защита от инфляции, способ уберечь капиталы от политической и экономической нестабильности на родине.
– Где бы она ни находилась.
– Хотя в данном случае этот фактор не представляется столь уж значимым. Похоже, они и так уже вывели свои фонды на Каймановы острова и вполне могли держать все деньги на долларовых счетах там. Но покупка квартиры все равно выгодное дело. Ее можно сдавать. Обычно строго оговаривается минимальный срок аренды. Это тебе не просто отель, хотя есть жилые дома в курортных городах, где минимальный срок они ухитрились снизить всего до трех дней. В Нью-Йорке это обычно месяц или даже дольше.
– А в здании Хольцмана?
– Месяц. Но для «Мультисеркл» это не имело значения, ведь квартира не сдавалась. Там вообще никто не жил. Глен с женой стали вообще первыми, кто там поселился, – занятно, как я избегал называть ее по имени!
– А женаты были до того всего неделю? Представляю, как весело они обживались на новом месте!
– «Мультисеркл» заплатила наличными, – продолжал я. – Они прислали чек на всю сумму сразу.
– И что же?
– Не пойму, как они утратили эту собственность. Подумал о лишении права выкупа по закладной, но оно не могло иметь силы на несуществующую ипотеку. Иногда у корпорации конфискуют имущество, чтобы расплатиться с ее кредиторами, но эта компания была спрятана на Кайманах. Откуда могли взяться кредиторы?
– Об этом тебе, вероятно, может рассказать их адвокат.
– Может, но не расскажет. Даже если мне удастся установить его личность, в чем я сомневаюсь. Его фамилия должна значиться в каких-то списках, и я попытаюсь разыскать его, но и в этом случае мне едва ли удастся вытянуть из него необходимую информацию. «Мультисеркл». Знаешь, о чем мне напоминает это название?
– О беге по замкнутому кругу[35]?
– О колесе внутри другого колеса, – сказал я.
– Но почему они так интересуют тебя? И причина потери ими квартиры. Скажем, если бы я была объектом твоего расследования, тебе тоже необходимо было бы знать, кто жил в моей квартире до меня?
– Здесь другой случай, – ответил я. – Есть что-то странное в «Мультисеркл продакшнз», как очень странно выглядит корпорация «Ю-Эс ассетс редакшн», и, видит бог, было что-то странное в самом Хольцмане. А наличие общих странностей предполагает существование некой связи.
– Вероятно, ты прав.
– У меня чувство, – сказал я, – что ответы на все вопросы где-то прямо под носом, но я никак не распознаю их.
Потом я позвонил Джо Даркину.
– Я сам пытался до тебя добраться час назад, но у тебя был хронически занят телефон, – сообщил он. – Набрал твой номер несколько раз.
– Да, я сижу на проводе весь день.
– Так вот, чтобы успокоить тебя: Гюнтер Бауэр не был наемным агентом и участником международного заговора. Мне повезло. Парень, с которым я побеседовал, оказался вежливым и необычайно терпеливым. У меня было ощущение, что он готов посмеяться над моими вопросами, но сдерживает себя изо всех сил. У Гюнтера с Джорджем возник жестокий конфликт исключительно на личной почве, как он сказал мне. Гюнтер не мог стать чьей-то управляемой ракетой. Если только не сам Господь Бог приказал ему совершить убийство. Больше не могло быть никого, кто направил бы его руку.
– Я и сам не связывал особых надежд с этой версией.
– Верно, но считал, что она заслуживает проверки. И хотя ты на редкость упрямый сукин сын, в уме тебе не откажешь.
– Спасибо и на этом.
– Твоя идея заключалась в том, что Джорджа убрали, пока он не заговорил, не так ли?
– Ты же знаешь, Джордж не был из числа болтунов. Но с его смертью дело можно закрыть окончательно.
– Оно, собственно, уже было закрыто, хотя вынужден согласиться, что теперь поставлена последняя точка. Но если ты считаешь, что в Рикерсе кто-то манипулирует заключенными…
– Всем известно, что такое случалось.
– Да, но подобное не происходит с обычными парнями. Ты не можешь записаться в Рикерсе на курсы «Как организовать убийство в тюрьме». Они, конечно, заинтересовали бы многих, но пока ничего подобного не существует.
– Верно.
– Выходит, ты подозреваешь кого-то влиятельного. Мне кажется, ты нарыл на Хольцмана какую-то грязь.
– Да.
Читать бесплатно другие книги:
