Меч Ронина Удовиченко Диана
– Хорошо. Вот тебе, – старушка протянула какой-то желтоватый черепок. – Это поможет вначале.
– Что это? – Впрочем, можно было и не спрашивать. Настиного опыта хватило, чтобы определить: в руке у нее человеческая теменная кость. Старая, потемневшая от времени, но настоящая.
– Ты знаешь, – проницательно взглянула лисица. – Нет, я не убивала эту женщину, только раскопала ее могилу. Кость поможет тебе вернуться в человеческий облик. А это… – В лапе появился еще один кусок кости, на этот раз поменьше и более вытянутый. – Это обратит тебя в лису.
Настя молча приняла обломок лисьего черепа.
– Пойдем-ка наружу, – тенко с кряхтением поднялась из кресла. – Тебе нужна луна.
Они выбрались из пещеры, остановились под раскидистым дубом. Стояла теплая ночь, диск полной луны просвечивал сквозь верхушки деревьев, заливая лес серебристым светом.
– Вознеси молитву Луне, – приказала тенко. – Возжаждай обращения всей душой. И тогда уже приложи к макушке лисью кость.
Настя послушно сделала все, что от нее требовали, подождала немного, взглянула на свои руки. Никаких изменений, лапами они не стали.
– Плохо! – рявкнула старуха. – Ты не хочешь обращения! Слушай лес. Смотри на него глазами лисицы. Чувствуй каждую частицу своего тела, заставь его измениться.
Она коснулась лапой лба Насти, приказала:
– Смотри! Слушай! Чувствуй!
Как было и в прошлый раз, Настя ощутила лисью сущность. Обострились слух, зрение, обоняние. Невыносимо захотелось пробежаться по лесу, ощущая лапами прикосновение земли, разрыть кротовью нору, поваляться в траве. Она подняла глаза к Луне и от всей души произнесла молитву, которой научила тенко. Приложила к голове кость, зажмурилась на мгновение.
С телом происходило странное. Не было ни боли, ни судорог – только возбуждение, ощущение огромной силы. Настя открыла глаза, взглянула вниз – черные лапы нетерпеливо переступали на месте, ожидая возможности сорваться на бег.
– Что, неймется? – теперь голос тенко звучал добродушно. – Ну, беги. Только недолго и недалеко. Ты еще очень неопытная лиса, хотя красивая, чернобурая.
Настя помчалась в лес. Лапы едва касались травы, тело было гибким и послушным. Она летела сквозь кусты, кувыркалась на траве, как щенок, подскакивала и снова бежала. Наконец, немного успокоившись, принялась обнюхивать стволы деревьев, рыть под корнями – мышковать. Выдернула из нор пару мышат, с удовольствием съела. Напилась воды из пруда, немного посидела на берегу, любуясь мельканием крошечных блестящих рыбок. Человеческие мысли отступили на задний план, медленно растворяясь в животных инстинктах. Она стала зверем: думала, как зверь, чувствовала, как зверь. Прошлая жизнь, родные и близкие, радости и горести перестали быть значительными. Вдруг Настя ощутила, что ее словно тянет назад. Призыв тенко был строгим и властным. Она повиновалась, побежала к жилищу старухи.
– Наигралась? – усмехнулась та. – Теперь перекидывайся обратно. Рано тебе еще долго в лисьей шкуре бегать. А то привыкнешь, потеряешь контроль над разумом и не сможешь вернуться. Так и останешься ни человеком, ни кицунэ – обычным диким зверем.
Такая перспектива Настю не прельщала. Она уселась, сосредоточилась, расслабилась, постаралась почувствовать каждую клеточку лисьего тела, заставить его измениться. Потом вознесла молитву Луне, подняла с земли человеческую теменную кость, приложила к затылку. Снова зажмурилась, в душе опасаясь, что сбудется предостережение тенко. Но все прошло благополучно: она снова была человеком. Правда, во рту поселился странный привкус. «Я ела мышей», – вспомнила она. Но почему-то эта мысль не вызвала брезгливости.
Настя взглянула на старую кицунэ, ожидая ободрения. Вместо этого наставница затряслась от смеха:
– Тысячу лет живу, ни разу такого не видела! – И, отвечая на безмолвное удивление девушки, сказала: – Ступай, поглядись в пруд. Света Луны хватит, чтобы ты увидела…
Пробравшись сквозь кусты, Настя вышла к пруду, склонилась над водой, разогнала прибрежную ряску, опасливо взглянула и охнула. На нее смотрело лицо Кумико, тело тоже было человеческим. Но на макушке торчали черные лисьи уши. Ужаснувшись, она побежала к старухе:
– Что делать?
– Не кричи, Кумико-сан, – хохотала кицунэ. – Чем меньше волнуешься, тем легче пройдет обращение. Попробуй еще раз.
Сосредоточиться, почувствовать тело, произнести молитву, приложить кость… Настя проделала это снова. Ощупала голову – уши никуда не делись. Она сама себе напоминала героиню аниме. Сзади тоже что-то было не так. Настя потрогала себя пониже спины – над ягодицами появился недлинный, но замечательно пушистый хвост.
– Это как раз правильно, – успокоила тенко. – Признак того, что ты становишься кицунэ. У меня вон их девять, и ничего, не плачу. Но чтобы у женщины остались лисьи уши, такого я не слыхала.
Настя нервно всхлипнула, представляя себе реакцию Данилки. Хвост, да еще и уши! Хорошо хоть усы не отросли…
– Еще раз, – приказала тенко.
Еще, и еще, и еще… Настя пыталась много раз, но уши продолжали обличительно торчать на ее голове. К тому же они еще и реагировали на каждый звук, чутко поворачиваясь в разные стороны.
– Ладно, прекрати, – вздохнула лисица. – Может, это из-за того, что ты не рождена кицунэ. Ведь и обычный человек становится оборотнем впервые на моей памяти. Кицунэ рождаются, а не становятся. Ты – единственное исключение из правила.
– И как же мне ходить с этим? – пискнула Настя.
– А что тут такого? – невозмутимо ответила тенко. – В лесу никто не удивится, а если отправишься к людям, уши легко спрятать под прической. Впрочем, может быть, когда ты окончательно проникнешься сущностью кицунэ, все само наладится.
– А как проникаться сущностью кицунэ?
– Учиться, дитя мое. Клан лис-оборотней очень древний, мы храним множество знаний. Для начала тебе надо научиться сливаться с лесом, землей, водой. Стать частью природы, почувствовать единение с нею и одновременно помнить, что ты человек, не зверь. Тебе надо учиться быть кицунэ. Это непросто, но ты очень сильная и способная. У тебя получится.
Настя выразила желание начать прямо сейчас: все же уши не давали ей покоя, хотелось поскорее избавиться от этого украшения.
– Какая ты нетерпеливая, – вздохнула тенко, – совсем загоняла старуху. Ну что ж…
Она скинула кимоно, встряхнулась, встала на четыре лапы.
– Идем. Я буду учить тебя быть лисой, но не забывать о человеческой сущности. Обращайся снова в зверя.
На этот раз метаморфоза прошла быстро и гладко. Настя опять ощутила неповторимую радость от звериной силы и ловкости. Но сдержала себя, двинулась за тенко, которая степенно шагала по лесу.
– Слушай, – говорила кицунэ, – слушай не отдельные звуки, а дыхание леса. Слышишь? Оно складывается из множества звуков. Слушай, как растут деревья, как соки по ним бегут от корней, поднимаются по стволам, питают ветви и листья. Слушай, как дышат звери. Это твои владения. Там, где живут кицунэ, нет других хищников. Но властью следует распоряжаться разумно, не вредить лесу. Он кормит нас, дает кров. Его нужно уважать и любить.
Она больше не говорила по-человечески, но Настя непостижимым образом слышала ее в своем сознании. Тенко передавала мысли, вкладывала их прямо в голову. Они не были оформлены в слова, а представляли собой образы, стремительно чередовавшиеся в разуме. Язык кицунэ.
– Смотри, – учила тенко, – смотри вглубь, не снаружи. Разгляди, как бьется под перьями сердце этой совы. Как мерцает вода в темноте. Как свет нашей богини Луны разливается по листве.
Настя впитывала эту науку даже не умом, а сердцем. И ее зрение, ее слух становились все острее.
– Обоняй, – говорила старуха. – Ветер, который издали несет запахи человеческого жилья. Воду в ручейке, свежую, чистую. Луну. Ты чувствуешь запах лунного луча?
Настя поднимала острый нос, ловила оттенки запахов, тончайшие ароматы леса.
– Чувствуй, – говорила кицунэ, – движение воздуха, колышущее твою шерсть. Прикосновение невесомой паутины. Капельки росы на лапах.
Насте было невероятно хорошо. Звуки, краски, запахи, ощущения множились, копились, показывая всю красоту, все разнообразие окружающего мира.
– А теперь побежали! – тенко сделала большой прыжок, распласталась в беге, будто в полете. – Догоняй!
Настя рванулась за наставницей. Но догнать тенко было непросто. Позабыв о старости и усталости, лисица неслась по лесу, перепрыгивая кусты и огибая стволы деревьев. Золото ее шкуры матово поблескивало под светом Луны, тело было гибким и ловким, девять хвостов развевались на ветру. Наконец Настя догнала ее, побежала бок о бок, стараясь не отставать. Она не знала, сколько длилась эта безумная гонка. Но под конец стало казаться, что рядом бежит не лиса, а скользит золотистый полупрозрачный призрак.
– Довольно! – тенко неожиданно остановилась. – Мы дома.
Настя не сумела так ловко затормозить и вписалась в торчащие из земли корни дуба. Перекувырнулась через голову, шлепнулась на брюхо, огляделась: действительно, они были возле жилища старухи.
На лисице уже было знакомое кимоно.
– Оборачивайся и ступай себе с миром, – приказала она. – На сегодня урок окончен. Дай отдохнуть старухе.
Настя отыскала на земле человеческую теменную кость, проделала все, как ее учила тенко, обратилась и сразу же схватилась за голову. Проклятые уши были на месте, да еще и шевелились, ловя предутренние звуки.
– Пожалуй, это даже красиво, – зевая, произнесла наставница. – Зато ты единственная на свете женщина с лисьими ушами. Или единственная лиса с телом женщины.
Настю это почему-то не утешило. Она оделась, вздохнула – при этом уши грустно опустились – и побрела в сторону селения кицунэ. Надежда избавиться от анимешной прелести таяла.
Глава 12
Марево белых цветов…
Только так – приходит теперь
Каждый рассвет ко мне.
Бусон
Сенкевич
Отани Есицугу лежал в постели, вид у него был еще более изможденный, чем обычно, – проказа обострилась. Красные гнойные корки покрывали лицо, черты расплылись, лицо приобрело еще большее сходство с львиной мордой. Руки больной держал поверх одеяла, и по тому, как он расставил их, Сенкевич понял: воспалены лимфоузлы под мышками.
Над кроватью Есицугу висел уродливый призрак: синяя кожа, холодные прозрачные глаза, корявое тело, длинные тощие руки. Он вывалил язык, с вожделением слизывая гной с лица несчастного. «Дух смерти, – понял Сенкевич. – Ждет, когда у больного иссякнут силы».
Несмотря на слабость и явный жар, Есицугу сделал попытку приподняться, но со стоном опустился на подушки. Обошелся кивком головы:
– Приветствую, Тосицунэ-сан. Что привело тебя ко мне?
Сенкевич присел возле постели. Надеясь, что самурай помнит клятву верности, осторожно произнес:
– Мне нужно попасть в замок Эдо.
Есицугу долго молчал. «Боится, – понял Сенкевич. – Тайком провести человека в замок сегуна – предательство, за которое лишают головы».
Но он ошибался. Не последовало ни отговорок, ни расспросов. Помолчав минут десять, самурай просто уточнил:
– Когда?
«Японцы – удивительный народ, – подумалось Сенкевичу. – Человек готов предать господина ради того, кто избавил его от потери лица». Логика этих людей была ему недоступна, приходилось просто принимать ее как данность.
– Чем быстрее, тем лучше.
– Через два дня в замке большой прием, – с трудом выговорил Есицугу. – Постараюсь до этого времени прийти в себя.
Спустя двое суток Сенкевич в отряде охраны Есицугу вошел в ворота Эдо. Низко опустив голову, двинулся за Отани. Хотя не особенно боялся быть разоблаченным: кому есть дело до рядового самурая? Таких полон замок, никто и не посмотрит.
Его не остановили в воротах, не узнали, а уж в темных коридорах опасаться и вообще было нечего. Охране полагалось оставаться в комнате перед средним покоем, рядом с помещениями для прислуги, дожидаясь, пока господин закончит дела в замке. Сенкевич вместе с остальными уселся на циновку, включил потустороннее зрение. Разумеется, здесь было полно духов: корявые малорослые мужички с одним глазом посреди лба, уродливые женщины – кто без рта, кто без лица, а кто и вовсе с двумя головами. Непонятные монстры: помесь вороны с кошкой, гибрид человека с кротом, твари с телом собаки и головой ребенка – всех не перечислишь. Попадались и вовсе бесформенные сущности – разноцветные горошины, черные пятна и мелкие закорючки. Но больше всего порадовали предметы утвари, обладающие руками и ногами. Они деловито сновали из комнаты в комнату. Сенкевич успел заметить наряженный в кимоно сямисэн с человеческим лицом на корпусе, струны свисали подобием усов; меч с ножками, на рукояти которого торчала маленькая голова; старый, истертый гэта на четырех лапках и с хвостом.
В общем, невидимая жизнь кипела даже в комнатах для прислуги. Но все эти духи не выглядели опасными или сильными.
Улучив момент, когда одни самураи задремали, клюя носом, другие отвлеклись на тихую беседу, Сенкевич поднялся, морщась и держась рукой за живот. Может человек захотеть в уборную? Может, даже суровые самураи не застрахованы от несвежего утреннего мисо. В сторону уборных для прислуги Сенкевич и направился.
Но, не дойдя, свернул в боковой коридор перед комнатами для высокого персонала. Здесь было людно – сновали курьеры и делопроизводители, важно шагали камергеры сегуна. Сначала Сенкевич не обращал на них внимания, сконцентрировался на висевших в воздухе и ползающих по стенам духах. Эти выглядели уже более угрожающе, чем обитатели комнаты слуг. Здесь были зубастые твари, похожие на шимпанзе, сине-зеленые чудища с кривыми лицами, длинными клыками и когтями – японский аналог вампиров. Сущности вели себя злобно, шипели одна на другую, протягивали лапы к людям, но почему-то не дотрагивались до них.
Один такой урод схватил было пробегавшего самурая-курьера. Но взвизгнул, будто поранившись, и отпрянул. Сенкевич мог бы поклясться, что курьер злорадно ухмыльнулся. Пришлось присмотреться к молодому вояке – что в нем такого особенного, что нечисть пугается?
Потустороннее зрение отшелушило человеческое обличье, проявив истинную сущность: по коридору шел покрытый слизью чернокожий демон. Длинный рыбий хвост мерно подпрыгивал на полу при каждом шаге. Сенкевич перевел взгляд на следующего проходящего мужчину. Этот был обычным человеком. А вот третий, если присмотреться, больше походил на гигантскую мохнатую бабочку с клыками и когтями.
Мимо Сенкевича шли и шли отвратительные твари в людском обличье. Настоящим человеком оказывался только каждый пятый. В таких условиях понятна была активность «парикмахера» ками-кири. Если в городе столько же демонов под личиной мужчин, вполне возможно, что некоторые из них стали избранниками девушек на выданье.
«Интересно, – подумал он, – а как дела у дам?» Но о том, чтобы попасть на женскую половину, и мечтать было нечего. Не хватало еще, чтобы приписали покушение на честь наложниц сегуна. В подвалы тоже не пробраться. Пока он здесь, где стоит суета и бегают по делам самураи, никто не обратит внимания, но лестницы, ведущие в другие части замка, охраняются.
Сенкевич развернулся и медленно побрел обратно, подводя итоги. Итак, в городе уйма духов, замок охраняется потусторонними сущностями, а в людей вселяются демоны. Кто-то стягивает войска нечисти, в этом сомнений уже нет. И если на месте большинства приближенных Токугава теперь подменыши, то кто сам Иэясу? Грозит ли ему опасность, или это именно он – источник опасности? И если все же сегун под угрозой, то как его предупредить? Он прославился тем, что отрицает существование демонов, даже издал указы, запрещающие распространять слухи о них. Такому скажешь, что Эдо кишит нечистью – хорошо, если отправишься делать себе сэппуку. А то ведь и под меч палача попадешь. Хотя разница невелика.
Сенкевич вернулся к самураям Есицугу. Никто не обратил внимания на его отсутствие. А если и обратили, промолчали. В японской сдержанности имелся несомненный плюс: здесь не любили лезть не в свое дело.
Под вечер Отани вышел – по измученному лицу прокаженного было видно, что служба давалась нелегко. Он держался прямо, но ступал тяжело, все так же, как раньше, неловко оттопыривая руки. При появлении господина самураи построились и двинулись вслед за ним.
Пересекая замковый двор, Сенкевич заметил знакомого дайме, Камакура Уэсуги. Этот удельный князь прибыл на службу через несколько месяцев после Тосицунэ. Память объекта подсказала: они всегда были дружны и вместе выпили немало сакэ в веселых домах. Только вот сейчас, под новым взглядом, Уэсуги здорово изменился: тело его покрывала бурая шерсть, морда вытянулась в подобие медвежьей, а за спиной трепетали большие крылья.
Теперь Сенкевич знал, что делать. Вернувшись домой, он старательно написал на рисовой бумаге вежливое, полное изысканных обращений, письмо – приглашение на ужин. Позвал слугу и приказал отнести послание в резиденцию Камакура.
Дан
Голова раскалывалась от боли, в глазницах будто нож проворачивали. Так продолжалось уже несколько суток. Особенно страшными были ночи, когда, кроме физической муки, наваливалась смертная тоска. Карасу промывал его ослепленные глаза травяным настоем, Ямабуси варил зелья, снимающие боль и воспаление. Но душевную боль не в силах был вылечить никто. Однако Дан ни разу не пожалел о сделанном. Задавал только один вопрос:
– Когда я смогу тренироваться?
– Слишком нетерпелив, – ворчал Коноха.
Вожак стаи теперь относился к Дану с некоторым подобием уважения. Решимость человека впечатлила его. Спустя неделю после того, как Дан ослепил себя, Коноха даже признал:
– Может быть, я и поторопился с выводами. Может, ты и достоин меча из звездной пыли. Посмотрим, когда придет время тренировок. Я буду строг.
– Что значит ты? – возмутился Карасу. – Я его наставник.
– Нет, я!
– Не ссорьтесь, – вмешался Ямабуси. – Меч не просто оружие, он волшебный. Здесь требуется мудрость, накопленная веками. Наставником буду я.
Три демона едва не передрались, но потом пришли к консенсусу, решив, что станут обучать Акира все вместе. Дан даже приободрился: будущее обещало много сюрпризов.
– Не тоскуй, Акира-сан, – говорил Карасу. – Вскоре ты поймешь: даже для слепца жизнь полна красок. Меч станет твоими глазами.
Выяснилось, что Дан интуитивно поступил совершенно правильно, ослепив себя демонским клинком. Коноха, узнав об этом, восхищенно прокаркал:
– Поступок истинного воина. Меч принял твою жертву.
Наконец настал день, когда боль притупилась, и Дан быстро пошел на поправку. Теперь он поднимался и под руководством Карасу учился передвигаться на ощупь. Сначала было трудно, он спотыкался, падал, а однажды влез ногой в большую кучу оленьего навоза, не сообразив вовремя, откуда идет запах.
– Старайся чувствовать преграду, а не только нащупывать ее, – поучал Карасу. – Развивай чутье.
Обещанного внутреннего зрения пока не появилось, но Дан действительно учился ощущать окружающий мир. Ориентироваться на звуки, запахи, осязание, ловить малейшие перемены. По журчанию ручья определял расстояние, на котором тот находится, различал, как шуршат листья того или иного дерева.
– Учись ловить движение, – говорил Карасу.
Он ходил вокруг Дана, заставляя поворачиваться так, чтобы всегда быть к нему лицом. Это оказалось трудно: демон двигался почти бесшумно и очень быстро.
– Чувствуй, Акира-сан! Чувствуй!
Дан начал улавливать движение, иногда ему даже казалось, он видит в сознании слабую тень наставника. Ему удавалось угадывать, где находится тэнгу. Но Карасу постепенно увеличивал скорость.
День сменялся ночью, время летело незаметно. И с каждыми прожитыми сутками Дан все больше привыкал к слепоте. Теперь он даже находил в этом плюсы. Слух и обоняние обострились, словно у дикого зверя. Уже не нужно было концентрироваться, чтобы поймать движение Карасу: Дан ориентировался по птичьему запаху демона и звуку его дыхания.
К тому же Дану стало казаться, что он не вполне слеп: на внутренней поверхности век возникали смутные силуэты и образы, целые картины. Они то расплывались в бесформенные пятна, то становились четче – и тогда Дан ненадолго будто бы снова становился зрячим. Он не знал, что это такое, но надеялся, что это и есть зрение слепого воина, о котором говорил Ямабуси.
В свободное от занятий с Карасу время Дан подходил к дереву, камню, кусту и пытался увидеть их внутренним зрением. Сначала ощупывал, вдыхал запах, старался представить предмет во всех подробностях. Иногда ему это почти удавалось, и Дан «видел» перед собой четкий абрис.
Однажды, устав от разнообразных тренировок, он сидел, привалившись спиной к дереву, и думал о Насте. Как там подруга? Скорее бы вернуть форму и отправиться в Эдо.
Перед ним быстро промелькнула большая тень, обдав запахом птичьих перьев с едва уловимым оттенком падали. Потом метнулась к Дану. Не задумываясь, он вскинул руку, отразив удар когтистой лапы.
– Отлично, человек! – каркнул Коноха. – Ты готов к началу постижения пути слепого воина.
Настя
Вот уже неделю она училась у тенко. Теперь обращение происходило без особого труда, правда Настя все еще пользовалась как подспорьем теменными костями. Но, к ее разочарованию, лисьи уши так и не исчезли. Она даже почти привыкла к этому пушистому украшению на голове.
Однажды вечером, когда Настя пришла к наставнице, та сказала:
– Перевоплощению ты уже научилась. Теперь будешь совершенствоваться в искусстве самостоятельно. В лесу ты тоже прижилась, начала его чувствовать. Дальше познавай его сама. И удерживать в себе обе сущности умеешь, опасность стать диким зверем миновала. Я преподам тебе другой урок, дитя. Ты готова?
Загадочный тон тенко Насте не понравился. Несмотря на все добродушие учительницы, помнился жестокий монстр, глянувший на нее при первом знакомстве из-под маски рыжего зверя. Но делать нечего, такому существу не возразишь.
– Тогда обращайся, и побежали. – Тенко скинула кимоно.
Вдвоем они долго неслись по ночному лесу, пока запах ветра, летевшего навстречу, не изменился. Настя резко остановилась, потянула носом. Пахло вкусно и одновременно пугающе. К приятным ароматам еды, подгнившей рыбы и существ, которые могли стать добычей, примешивалась тяжелая вонь – грязь, пыль, псина. Вскоре она услышала и звуки: раздражающее поскрипывание, ленивое потявкивание собак, овечье блеяние.
«Узнала? – донеслась до нее мысль тенко. – Так пахнет человеческое жилье. Так пахнут люди».
«Зачем мы пришли сюда?»
«Увидишь. Иди за мной и делай, как я».
Тенко медленно двинулась в сторону, откуда исходили запахи и звуки. Впереди показались темные очертания домов. Деревня. Лисица потрусила вдоль улицы, держась ближе к заборам и кустам.
«Как же собаки? – думала Настя, следуя за наставницей и наблюдая, как метут землю все девять ее хвостов. – Собаки ведь залают, разбудят людей».
Старая лисица не отвечала. Возле одного из домов пес действительно залился злобным, истерическим лаем. Тенко на мгновение замерла, по золотистой шерсти пробежали искры – собака взвизгнула и замолкла.
«Она чувствует силу и опасность, – пояснила наставница. – Больше не посмеет шуметь. Собаки умные существа».
«Что мы здесь делаем? Кур пришли воровать?»
Тенко снова промолчала. Подкралась к самому большому дому, принюхалась. Потом одним прыжком с места перемахнула через забор. Насте ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру.
Лисица прошла к дому, не обращая внимания на большую лохматую собаку, которая при виде кицунэ, дрожа, забилась под куст. Тенко припала к стене дома, чутко прислушалась.
«Здесь живет человек, который должен умереть».
«Ты убьешь его?»
«Не сама. Смотри и запоминай».
По шерсти тенко снова пробежали огненные искры, образовавшие вокруг тела ореол. Девять хвостов нервно били по земле. Воздух стал тяжелым, густым, как перед бурей – казалось, сейчас ударит гром и на землю прольются потоки дождя.
А потом Настя уловила мысли наставницы. Вернее, даже не мысли, а огромное желание, поглощавшее все существо лисицы. Тенко отчаянно желала, чтобы тот, кто находится за стеной, заболел. Представляла в красках, как человек покрывается волдырями, гниет заживо. Как его мучает лихорадка, бьет кашель. Как лопается кожа, заливая глаза гноем. Это желание было таким сильным, что Настя как будто увидела несчастного перед собой. Картина была отталкивающей и пугающей, она попятилась в ужасе.
Тенко оглянулась, желтые глаза горели в темноте призрачным светом, пасть хищно оскалилась, на землю с языка падали клочья розоватой пены. Лисица выглядела так, словно заразилась бешенством. Чудовище, которое пряталось под золотистой шкурой, снова выглянуло наружу. И самое страшное – Настя чувствовала исходящую от наставницы радость, настолько сильную, что она граничила с безумием.
Мгновение – и тенко изменилась, снова превратилась в добродушную старую лису. И мысли ее стали спокойными, ровными:
«Вот и все, дитя. Через три дня он заболеет, через девять умрет».
«За что ты наказала его?»
«Он был охотником на кицунэ, – это «был» прозвучало так уверенно, что Настя внутренне содрогнулась. А лисица продолжала: – Я могу насылать болезнь и беды на большом расстоянии. Но тебе это еще не под силу. Поэтому я привела тебя сюда, чтобы научить. Теперь твоя очередь. В доме есть еще один охотник, сын хозяина. Он молод, ему еще не время уходить. Просто сделай так, чтобы у него отнялась одна рука. Тогда он не сможет больше охотиться».
Настя, следуя примеру тенко, припала к стене дома и замерла, не зная, что делать дальше.
«Постарайся увидеть их, – пояснила лисица. – Увидеть то, что внутри. Выйди из тела, проникни в дом».
Настя сосредоточилась, отрешилась от всего, попыталась представить людей, которые спят за стеной. Ничего не выходило. Она долго стояла, распластавшись по стене, пока не затекли лапы. Тогда ей вдруг стало казаться, что тело сливается с деревом, из которого сделан дом, впитывается в него. Внезапно Настя провалилась сквозь стену и очутилась внутри. С изумлением опустила глаза, но не увидела собственного тела. Оно осталось там, снаружи, опустевшее, без сущности.
Страха не ощущалось. Настя огляделась. Люди спали, не подозревая о гостье. Пожилой мужчина похрапывал, лежа на спине – наверняка это и есть охотник, который вскоре покроется волдырями. Рядом с ним сопела жена. В другом углу, раскинув руки, спал юноша. Настя подплыла к нему, склонилась над постелью, разглядывая того, кого предстояло сделать калекой.
Она не испытывала жалости или сочувствия – никаких эмоций не было вообще. Протянув призрачную руку, Настя коснулась лба спящего. Появилось ощущение бесконечной силы, почти всемогущества. Сейчас она была бы способна убить юношу, стоило только пожелать.
Настя сдержала этот порыв, мысленно всмотрелась в жертву, почувствовала потоки энергии в ее теле. Передавила один из них легким нажимом, мысленно пожелав, чтобы правая рука юноши превратилась в беспомощную плеть. Сын охотника даже не пошевелился. Настя отошла от кровати и снова оказалась в собственном теле.
Больше она не видела, что происходит за стеной. Зато взгляд на собственную шкуру убедил ее: задание наставницы выполнено. Черно-бурая шерсть горела алмазными искрами. И Настя знала: сейчас глаза ее – как расплавленное золото.
«Хорошо, ты сумела», – кивнула тенко.
Глава 13
Уходит земля из-под ног.
За легкий колос хватаюсь…
Разлуки миг наступил.
Басё
Сенкевич
Господин Камакура Уэсуги явился минута в минуту – японская вежливость не допускала опозданий. Сенкевич тоже проявил пунктуальность: гостя ждал накрытый стол, а за стоявшей неподалеку ширмой прятался Мадара, сжимая в лапах рисовую веревку и бумагу с заранее написанной молитвой.
На этот раз Сенкевич рисковать не стал, заучил обращение к Сонтэн, полагая, что у него хватит искренности, чтобы оно сработало. Глядя на такое чудище под человеческой кожей, любой матерый атеист и прожженный грешник будет молиться с искренностью невинного ребенка. Правда, Сенкевич так и не смог решить, когда лучше запечатывать демона: до обеда или после. С одной стороны, еда может придать сущности сил, с другой – вдруг он разомлеет и потеряет бдительность. Решил действовать по обстоятельствам.
Ужин продолжался часа два: Сенкевич добросовестно развлекал гостя приятной беседой, пока тот насыщался. Сакэ тоже было выпито немало. Наконец, когда довольный Уэсуги сыто откинулся от стола, Сенкевич светским тоном спросил:
– Так для чего вы прибыли в Эдо, Уэсуги-сан?
– Странный вопрос, – добродушно ухмыльнулся Камакура. – Так же, как вы, Тосицунэ-сан, чтобы служить сегуну, да славится его имя в веках, да ниспошлют ему боги долгую жизнь и правление.
– Вопрос не так странен, как кажется на первый взгляд, – тонко улыбнулся Сенкевич. – Не знал, что сегуну могут служить демоны.
Уэсуги переменился в лице. Болезненно оскалился, рыкнул:
– Узнал, значит. Всегда был умен. Тебе же хуже!
Человеческое обличье сползло с него, как шкура со змеи. Огромный крылатый зверь кинулся на Сенкевича и отпрянул – к его одежде был пришит защитный знак.
– Ну, живи, пока можешь! – Уэсуги схватил кувшин с сакэ, осушил его из горлышка. – Скоро мы до тебя доберемся, никакая защита не поможет!
Напружинившись, он прыгнул в окно, но изо всей силы приложился к нему и сполз вниз: охранные знаки придали стеклу твердость камня. Демон ринулся в дверь, но и тонкая бумажная задвижка оттолкнула его. Он вскочил на стену, намереваясь пройти сквозь нее – и здесь неудача. Зверь сделал по стене комнаты несколько кругов, как в мотоциклетном шоу, но так и не сумел выбраться.
– Бесполезно метаться, Уэсуги-сан, – нежно улыбался Сенкевич. – Я ведь могу так вас называть? Возможно, вам приятнее будет слышать свое настоящее имя – Кума-они?[25] – По тому, как дернулся и сжался Камакура, Сенкевич понял, что правильно опознал демона. Недаром всю ночь листал тетрадь с описаниями духов. – Вы были призваны из Дзигоку[26], не так ли? Не трудитесь, не рвите себя, выйти отсюда не удастся. Здесь везде святые знаки. Лучше выпейте еще сакэ, расскажите, кто приказал вам явиться в Эдо и заменить собою знатного дайме. А главное, зачем?
– Спрашивай, сколько хочешь: я не предам господина! – от безысходности Уэсуги схватил со стола остатки риса и запихал в рот, будто хотел заткнуть его.
– Хорошо, – кротко согласился Сенкевич. – Тогда сделаем так. Демон Кума-они, я называю твое имя и приговариваю тебя к заточению в этом предмете.
Он указал на кувшинчик, только что опустошенный гостем, и принялся читать обращение к Сонтэн. Уэсуги съежился, тело его обмякло, но вот превращаться в облако и втягиваться в кувшин дух не торопился. Сенкевич прочел обращение трижды – не помогло. Уэсуги был обездвижен и, судя по гримасам, испытывал сильнейшую боль, но и только. Для верности Сенкевич еще исполнил песню «Металлики», уж тут искренности было хоть отбавляй. Но и это не помогло.
– Мадара! Почему он не запечатывается?
Кот выглянул из-за ширмы, окинул демона критическим взглядом:
– Вероятно, он уже был заклят своим именем и не может сменить хозяина. Ведь меня демон из Эдо призвать не смог, потому что я твой слуга. Ну а этот не подчинится тебе. Ты связал его, но заточить не сможешь.
– Что с ним тогда делать?
Мадара скорчил гримасу:
– Убить. Что еще? Отпускать нельзя, иначе скоро все демоны Эдо атакуют твой дом.
– А как его убить? Молитвой?
– Можно, – кивнул кот. – Только он слишком силен, тебе придется молиться дня два. Охрипнешь.
– Чем еще?
– Меч его просто так не возьмет. Запечатать тоже нельзя. Можно измотать молитвой, а потом, когда ослабеет, убить, – не прекращая молитвы. Он здесь один, без поддержки хозяина и других демонов, так что, думаю, получится. Только голову руби сразу, одним ударом. А потом бей в сердце.
– Предатель! – взвыл Кума-они. – Ты заплатишь!
Воспользовавшись тем, что Сенкевич перестал молиться, он вскочил и принялся метаться по комнате, оставляя на полу и стенах глубокие следы когтей. Снова и снова бросался на окно и дверь.
– Поторопись, Тосицунэ-сан, – невозмутимо проговорил кот. – Защитные знаки так долго не выдержат.
Сенкевич снова затянул молитву. Демон зарычал, прыгнул на него. Визжа от боли, рванул косодэ. Когтистая лапа зацепила тонкий шелк, стянула его, отшвырнула прочь вместе с нашитым защитным знаком.
– Убить! Убить! – ревел Кума-они.
Когти впились в тело, пронзая кожу, к шее тянулась смрадная клыкастая пасть, хлопающие крылья похоронным саваном застилали мир. Сенкевич пытался молиться, чтобы оттолкнуть монстра, но Кума-они перехватил его за горло, слова застряли непережеванным комком.
«Кажется, конец», – подумал, отключаясь, Сенкевич. Вдруг жесткие, как железо, пальцы разомкнулись, воздух хлынул в помятую глотку. Демон отпрянул. Сенкевич встал на четвереньки, хрипел, пытаясь отдышаться.
По комнате с воем и рычанием катался огромный ком из двух тел. Сенкевич разглядел серый пушистый хвост, яростно бьющий по полу: с демоном сцепился Мадара. Кот пребывал в боевой ипостаси – превратился в большое существо, похожее на дракона. Теперь две сущности отчаянно рвали одна другую, устилая пол клочьями шерсти и каплями темной, почти черной крови.
Восстановив дыхание, Сенкевич подобрал изодранную одежду, нашел защитный знак, выставил его перед собой и подошел ближе к схватке. Сосредоточился, затянул молитву, повелительно назвал имя демона. Клубок вскоре распался. Мадара отполз, зажимая уши окровавленными лапами: молитва и ему не приносила радости.
Кума-они корчился от боли, сломанные крылья метались по полу. Сенкевич повторял молитву снова и снова.
– Хватит! – наконец взмолился демон. – Лучше убей!
– Тогда говори, кто вызвал тебя из Дзигоку! Зачем ты здесь? Зачем остальные?
Обессиленный Кума-они с трудом заговорил. Мадара склонился над ним, ловя каждое слово, чтобы Сенкевич, который продолжал молиться, ничего не пропустил.
Через полчаса откровений Сенкевич вытащил катану, размахнулся и одним ударом снес звериную голову, прорубив шею с такой силой, что на полу осталась глубокая борозда от клинка. Обезглавленное тело задергалось в агонии, скребя когтями. Мадара подобрал голову, отнес в угол, видимо, боялся, чтобы не приросла. Кажется, его забавляла ситуация: он заглядывал в красные глаза недавнего противника, корчил гримасы, высовывал язык – в общем, развлекался как мог.
Сенкевич, не медля, вонзил катану в сердце твари. Демон содрогнулся в последний раз, его тело обмякло, разлагаясь на глазах. По комнате поползла удушливая вонь тухлых яиц и гниющей плоти. Кума-они превращался в слизь, будто его растворяли в кислоте, разливался грязно-кровавой вонючей лужей. Мадара поморщился, отшвырнул голову, с которой тоже стекали потоки слизи, открыл окно.
– Так пахнут только адские твари, – словно оправдываясь, сказал он. – Не все демоны столь зловонны.
Слизь превратилась в жижу, которая стала быстро испаряться. Вскоре от демона не осталось ничего, кроме пятна, выжженного на полу.
Сенкевич махнул рукой:
– Ничего страшного, стерпели же. Главное, теперь мы знаем все.
Он взял тетрадь Сого, призвал Рокурокуби и Охагуро-беттари, приказал:
– Ступайте, разыщите мне ронина по имени Акира и девушку, которую зовут Кумико. Скажите, я зову их в Эдо.
– Где нам искать их, господин? – прошелестела длинношеяя дама.
– Понятия не имею. Акира путешествует по стране, Кумико была гейшей в веселом доме, но исчезла. И вообще, вы духи или нет?! – вспылил Сенкевич, изрядно утомленный долгими моленьями и разозленный всем, что узнал. – Найдите, и точка! И не смейте возвращаться, не выполнив мой приказ! Иначе тебя запечатаю в седалище отхожего места, а тебя – в таз для омывания зада!
Женщины запищали и исчезли.
Читать бесплатно другие книги:
