Меч Ронина Удовиченко Диана
Матушка, Кито-но-Мандокоро, прижала ребенка к сердцу. Она изо всех сил пыталась сохранять лицо, но ужас, наполнявший душу, выплескивался во взгляде, который перебегал с сына на дочь. Кумико и сама испытывала страх, а еще было очень жаль младшего братишку. Он маленький, не понимает, почему нельзя бежать от врага.
Бабушка Едогими стояла ровно, гордо подняв голову, будто и не боялась смерти. Но лицо ее было бледно, губы искусаны. Кумико знала: бабушка терзается чувством вины. Ведь это она уговорила сына заключить мир с предателем.
– Мы хозяева замка Осака, дитя, – тяжело роняя каждое слово, пояснил Хидэери. – Мы не можем оставить преданных нам людей, убегать, поджав хвосты, подобно трусливым псам. Честь семьи – все, что у нас осталось. Нужно хранить ее.
Да и бежать уже было некуда. Поздно. Из-за стен доносились истошные крики, мольбы женщин, стоны раненых и умирающих, победные вопли опьяневших от крови и вседозволенности захватчиков.
Воины Токугава упоенно бесчинствовали в пылающем замке. Убивали всех мужчин без разбора – стариков, подростков, совсем детей. Хватали женщин, разрывали кимоно, валили прямо на землю, насиловали. Самым молодым и красивым вязали руки, сгоняли в кучу, к воротам – готовили на продажу. Тех, кто похуже и постарше, просто сбрасывали в призамковый ров. Тащили из замка запасы, утварь, дорогие ткани, скидывали в возки.
Вода рва вскипала от тел – барахтающихся, пытающихся спастись, истекающих кровью, медленно опускающихся ко дну. И мертвых. Их было больше.
Хотелось зажать уши, скорчиться, съежиться, спрятаться в темном уголке, чтобы не заметили, не нашли. Зажмуриться, потом открыть глаза – и убедиться, что все это было дурным сном. А еще хотелось увидеть Акира. Хоть на мгновение. Попрощаться.
Но Акира был там, за стенами, сражался с захватчиками. А скорее всего, он уже погиб. Кумико гнала от себя эту страшную мысль, но понимала: так и есть. Замок Осака пал, защитники уничтожены. Спасти Акира могло только чудо. И она молила богов о чуде. Не для себя. Для любимого.
– Кито, приведи сына, – ровным голосом произнес отец, вынимая из ножен вакидзаси.
Матушка зажала рот ладонью, затрясла головой, отказываясь.
– Лучше смерть, чем бесчестие, – тихо сказал Хидэери. – Прежде чем уйти, мы должны позаботиться о детях.
«Лучше смерть», – эхом отозвалось в душе. Ей, Кумико, легче, чем тем, кто сейчас в руках захватчиков. Один взмах меча подарит забытье. Не придется переживать то, что выпало на долю фрейлин и служанок. Не будет насилия, грубых чужих рук, лиц, искривленных похотью и жестокостью, унизительного стояния в толпе приготовленных на продажу, короткой, но тяжелой жизни рабыни или блудницы.
Жаль только, это будет не Акира. Он поклялся сам убить Кумико, чтобы избавить от бесчестия. Но, скорее всего, погиб на стене. Принять смерть от руки любимого было бы не так страшно.
Один взмах вакидзаси… Наверное, отец ударит в сердце. Или перережет горло. Сейчас. Первым будет Кэтсуо. Он мальчик, наследник. И он мал, его нужно пощадить, не мучить страхом. Пусть не видит, как семья умирает, пусть умрет первым.
– Приведи сына, Кито.
Матушка, стиснув зубы, дрожа, подняла Кэтсуо на руки, сделала шаг к мужу…
Двери распахнулись под мощным ударом, в зал ворвался отряд воинов. Верные самураи Тоетоми загородили дорогу собой, выставив катаны. Бесполезно… Спустя несколько мгновений их окровавленные тела были смяты натиском врагов.
Кито-но-Мандокоро забилась в руках солдат, захлебываясь криком, умоляла пощадить сына. Кумико тоже схватили. Напрасно она надеялась избежать участи всех женщин замка…
Хидэери неподвижно стоял посреди зала, теперь в руках его уже были оба меча. От его фигуры веяло такой непоколебимой решимостью, что враги замялись, не рискуя приблизиться. А может, слишком высокопоставленным был хозяин замка, чтобы простые солдаты могли решить его судьбу.
В зал вошел, переваливаясь, низкорослый толстый человек. Остановился в десятке шагов от отца. Смотрел молча, чуть растянув губы в холодной улыбке. Потом поклонился:
– Хидэери-сан…
Отец не ответил на поклон.
– Сдавайся, Хидэери-сан, – произнес Токугава. – Признай себя побежденным, склонись передо мной, и я подарю твоим близким жизнь, а тебе легкую смерть.
Отец молчал.
– Я позволю тебе умереть, как подобает воину, – продолжал сегун. – Разрешу сэппуку. Ты не потеряешь лица. Но прежде объяви о том, что сдаешься.
Отец молчал.
– Я понял тебя, Хидэери-сан, – снова поклонился Токугава, и в этом была насмешка. Он едва заметно кивнул высокому воину, который держал за плечо маленького Кэтсуо: – Мэмору…
Самурай оттолкнул мальчика, выхватил меч, взмахнул… Сверкнула сталь – разрубленное наискось тело рухнуло на пол. Матушка застонала и безвольно обвисла в руках солдат – лишилась чувств.
– Смотри, как гибнут твои родные, – усмехнулся Токугава. – Это наказание за твою строптивость, Хидэери-сан. Мэмору…
Воин снова занес катану, только теперь над бесчувственным телом Кито. Но сегун покачал головой. Мэмору вопросительно посмотрел на господина, повернулся к Кумико. Она зажмурилась, ожидая удара, после которого все закончится. Даже обрадовалась, что смерть будет легкой.
– Нет. Женщин оставить в живых, – приказал Токугава. – Пусть жизнь их станет позором семьи Тоетоми.
Самурай оскалился, схватил Кумико, рванул кимоно. Она тоненько закричала, пытаясь прикрыться клочками шелка.
– Нет, Мэмору, – снова произнес сегун. – Проявим уважение к дочери благородной семьи. Сохраним ее девственность. Тем охотнее такую красавицу возьмут в борделе Эдо.
Самурай коротко хохотнул, увлекая Кумико за собой: Токугава готовил девушке еще больший позор, чем изнасилование. Стать добычей победителей не так постыдно, как быть проданной за деньги клиенту борделя.
Уже возле двери Кумико обернулась, увидела: два самурая прямо в луже крови Кэтсуо распяли бесчувственное тело матери, третий встал на колени между ее ног, дергал завязку штанов. Токугава благосклонно наблюдал, как дотаптывают честь семьи Тоетоми, которую он люто ненавидел.
– Взять их, – не глядя на Хидэери, приказал он.
Солдаты рванулись вперед. Отец и бабушка склонили головы, одновременно вонзили в животы вакидзаси. Медленно опустились на колени. Их агонии Кумико уже не застала – ее уволокли туда, к горстке женщин, приготовленных на продажу…
…Рука сама потянулась к ножу, лежавшему на столе между чашек и блюд. Настя едва успела остановиться, сделала вид, что ищет салфетку.
Сегун облизнул тонкие губы:
– Вижу, ты благоденствуешь, Кумико. Хозяйка веселого дома… Ты должна быть благодарна мне за то, что я сохранил тебе жизнь.
Пришлось склониться еще ниже и пролепетать о вечной признательности. В душе клокотала ярость, и Настя уже не знала, кому это чувство принадлежит – то ли несчастной девице из опозоренной семьи, то ли ей самой: всю жизнь ненавидела подлецов и предателей.
– Нравится ли тебе быть гейшей? – продолжал допрашивать сегун.
Она заверила, что всем довольна, а теперь просто счастлива, ведь ей выпала честь лицезреть самого великого Токугава. Казалось, толстяку нравятся ее ответы.
– Ты умная девушка, Кумико, – почти ласково сказал он. – Гораздо умнее, чем твои отец и бабка. Одна влезла в мужские дела, чем погубила сына, второй не сумел вовремя принять мою власть. Налей еще сакэ.
Настя протянула чашку, жалея, что в ней нет яда, и от всей души желая Иэясу захлебнуться рисовым пойлом.
– Наверное, ты уже довольно искусна в любви, Кумико, – отхлебнув, сказал сегун. – Кому продали твое первое цветение?
– Никому, великий сегун, – прошелестела Настя. – Я сохранила девственность.
Она рассчитывала, что Токугава, узнав о ее неопытности, потеряет интерес. Но ошиблась. Сегун весьма оживился.
– Так ты еще невинна…
«Тьфу ты, мразь! – мысленно выругалась Настя. – Не поймешь, чего им тут надо. Сейчас небось решит сорвать цветочек. И что делать? С сегуном не поспоришь, живо головы лишат. И даже заявленной девственности уже нет. Вот ведь попала!»
Но Токугава вдруг потребовал танцев, ради чего даже разрешил гейшам подняться на ноги. «Жаль, – подумала Настя. – Хотелось бы посмотреть танец на коленях». Она вышла первой, изгибалась, размахивала веером и все время чувствовала на себе взгляд Иэясу. Нехороший такой, слишком уж похотливый. Так смотрел господин Гэндзи, а потом перекупил ее у сводни. Только вот сегуна никто на дуэль не вызовет. Даже влюбленный Сакамото Митсуо.
Токугава отбыл в замок поздно ночью, налюбовавшись танцами и насладившись звуками сямисэна.
А наутро к Насте явились два посланника из замка.
– Ровно через неделю великий сегун войдет к тебе, – сообщили они. – До этого времени ни ты, ни твои девушки не должны знать мужчин. Это возмещение убытков.
В руки Насти перекочевал увесистый мешочек, наполненный золотом, а перед дверью дома встали самураи из охраны сегуна. Теперь и вход, и выход были перекрыты.
Целый день Настя просидела взаперти. Передвигаться по дому разрешалось, но всякий раз за нею тащился один из охранников. Даже когда она ходила в туалет, перед дверью замирал суровый самурай. Попытки разговорить и обаять воинов потерпели крах. Оставалось только делать вид, что все в порядке, и заниматься с ученицами.
Промаявшись до вечера, Настя рано улеглась спать. Решила взять пример с любимой героини и подумать об этом завтра, на свежую голову.
Она задремала и начала погружаться в сон, когда вдруг ощутила сильный холод. Теплое одеяло не могло согреть, при дыхании от губ поднимался парок. «Ничего себе, заморозки в середине весны», – сонно подумала Настя. Собралась встать, чтобы зажечь светильник и приказать служанкам растопить очаг. Но тело сковало странное оцепенение. Руки и ноги отказывались служить, клонило в сон – как будто она замерзала в сугробе.
Вдруг комната осветилась неприятным, каким-то неживым светом. Над кроватью закружились снежинки, из них соткалась белая фигура. Не в силах пошевелиться Настя лишь беспомощно наблюдала, как призрак все уплотняется, принимает четкие контуры. Вскоре фантом превратился в красивую женщину с серебристыми волосами. Раскинув руки, как крылья, она распростерлась в воздухе над Настей, опускаясь все ниже. Совсем близко Настя видела ее бледное, бескровное лицо. На ресницах бриллиантиками сверкали крошечные льдинки. Привидение склонилось к губам девушки, как будто хотело ее поцеловать.
Настя почувствовала на коже ледяное дыхание, которое словно высасывало из нее жизнь. Хотелось закричать, вскочить, но не было сил. Призрак медленно убивал ее.
Внезапно женщина отпрянула, издала жалобный стон, лицо исказилось гримасой ужаса и злобы. Гостья рассыпалась снежной пылью, прошлась вихрем по комнате и вылетела в дверь.
Настя долго еще не могла сдвинуться с места. Тело оживало постепенно. Сначала восстановилось дыхание, потом она ощутила покалывание в руках и ногах: восстанавливалось кровообращение. В комнате немного потеплело. Но и сумев пошевелиться, она еще долго лежала, скованная страхом и холодом, дрожа и закутавшись с головой в одеяло.
Она рискнула встать, только когда за окном забрезжил рассвет. Не успела подойти к двери, как в комнату вбежал самурай. Увидев Настю, облегченно выдохнул.
– Слава богам, вы живы, Кумико-сан. Я уже думал…
– Что это было? – с трудом выговорила она.
– Юки-Онна. Она замораживает людей, насылает на них сон и убивает девушек.
– Зачем?
– Никто не знает, Кумико-сан. Раньше Снежная дева появлялась только зимой, в метели, и то в лесах или заброшенных домах, и убивала случайных путников. Но в последние годы стала приходить круглый год и забирать юных девушек. Старики говорят, наступает конец времен.
Настя пожала плечами: о конце времен рассказывали, наверное, с их начала.
– Лучше не говорите сегуну, – посоветовал самурай. – Он не верит в нечисть и наказывает за такие слухи.
– Не скажу, – пообещала Настя.
Токугава был последним человеком, с которым она стала бы делиться переживаниями. Да и вообще, не собиралась дожидаться его высокого посещения, подумывала о побеге.
– Мы видели, как Снежная дева подлетела к вашей комнате, Кумико-сан, – от стресса самураю изменили обычная неразговорчивость и сдержанность. – Но ничего не могли поделать, на нас напало оцепенение, потом сон.
– Вы не виноваты, – утешила Настя. – Я и сама встать не могла.
– Мы думали, Снежная дева убила вас.
– Она почему-то передумала, – усмехнулась Настя. – Может, я ей показалась недостаточно красивой.
– Странно. Юки-Онна никогда не уходит без жертвы…
До сознания, все еще оцепеневшего после визита призрака, слишком медленно доходил смысл его слов.
– Так чего же мы стоим? – выкрикнула Настя.
Она выскочила за дверь и побежала по комнатам девушек. Молчаливая Аям крепко спала, убаюканная колдовством Снежной девы. Пухленькая Реико была напугана, но цела, Шика в порядке…
Открывая дверь четвертой комнаты, Настя уже знала, что увидит: бумага задвижки была покрыта медленно тающей изморозью. Самая молоденькая из ее учениц, тринадцатилетняя Эмико, неподвижно лежала, устремив взгляд мертвых глаз в потолок. Лицо ее было бледным, на ресницах поблескивали снежинки.
Глава 9
Во тьме безлунной ночи
Лисица стелется по земле,
Крадется к спелой дыне.
Басё
Сенкевич
Три дня он просидел на постоялом дворе, в компании дамы со ртом на затылке, длинношеей бабы, безногих, безруких и безголовых мужиков, кучи разноцветных пузырей, существ без ртов, существ без носов, существ без глаз и прочих невидимых нормальным людям уродов. Все они тянулись к человеку, пытались схватить, впиться, насытиться его энергией. Сейчас Сенкевич это чувствовал, понимал, насколько уязвимы люди в окружении голодных тварей. Закрывался, не подпускал сущностей.
О том, чтобы пускаться в путешествие, не научившись управлять даром вероломного кота, и речи быть не могло.
Едва Сенкевич выходил на улицу, как его окружало такое многообразие нечисти, что казалось, он попадал в липкий кисель из полупрозрачных тел. Он спешно ретировался под деревья. Там было немного легче. Отвратные сущности попадались реже. Лес кишел другими духами – природными. Эти выглядели гораздо симпатичнее и не пытались приставать к людям. Они прятались под листьями деревьев, выглядывали из чашечек цветов, из трещин в коре на стволах, резвились в ручьях и прудах. Одни напоминали гусениц, другие – птиц или мелких зверюшек. Встречались и такие, которые походили на людей. Природные сущности были тихими, робкими и пугливыми. Они и сами шарахались от наглых духов, окружавших людей. Там, где не было ни деревьев, ни рек, ни прудов, воздух кишел уродливыми тварями. Сенкевич боялся представить, сколько их ошивается на дорогах в поисках энергетической пищи.
Немного отдохнув в лесу, он возвращался в комнату и пытался справиться с сущностями, которые там обосновались. Отшвыривать их и не подпускать к себе он уже научился. Это было просто, достаточно только мысленно окружить себя непроницаемым коконом. Такие практики были Сенкевичу известны и доступны. А вот как по желанию включать и выключать потустороннее зрение, он не знал.
Пробовал так и сяк: от медитаций становилось еще хуже, количество нечисти только возрастало, мысленное загораживание не помогало, а молиться он не умел.
Однажды, вконец измучившись от общества приставучих тварей, из которых самой назойливой была дамочка со змеиной шеей, Сенкевич разозлился. Тетка все норовила пристроить голову ему на плечо и облизать ухо.
– Отвали! – стиснув зубы, приказал Сенкевич.
К его изумлению, сущность исчезла. Ее место занял безногий мужик, пытавшийся ухватить Сенкевича за шею непомерно длинными руками.
– Пошел вон! – заорал Сенкевич, вдохновленный первым успехом.
Калека исчез. Вслед за ним стали пропадать и остальные духи. Все оказалось проще простого: оказывается, хватало мощного посыла, сделанного на всплеске энергии. Немного отдохнув в одиночестве, он настроился и рявкнул:
– Появитесь!
Воздух вокруг тут же снова наполнился призрачными соседями. Оставалось только потренироваться отдавать приказы мысленно. Через несколько часов Сенкевич научился и этому. Пару раз «включив и выключив» потустороннее зрение, он задумался. В полную ли меру использует свои способности? Да, он может видеть духов. А как насчет того, чтобы слышать их? Почему-то нечисть хранила безмолвие. Но ведь здорово было бы и поговорить с тварями. Мало ли что они могут порассказать.
Сенкевич настроился на мир духов, дождался, когда к нему подберется длинношеяя баба, и вежливо поздоровался.
– Ты можешь видеть меня? – удивленно прошелестела женщина.
– А ты только поняла? – хмыкнул Сенкевич. – Вроде я недавно тебя послал подальше. С чего бы мне это делать, если б я тебя не видел?
Тварь задумалась:
– Да, ты прав. Я не догадалась.
Интеллектуальные способности нечисти оставляли желать лучшего. Сенкевич достал записи монаха Сого, пролистал, нашел подходящую картинку и обратился к женщине:
– Ты – Рокурокуби.
Шея отпрянула, как змея.
– Значит, угадал, – заключил Сенкевич. – Теперь ты должна приходить по зову и выполнять мои приказы. Ступай во двор, отыщи хозяина и расскажи мне, чем он занимается.
Рокурокуби послушно проскользнула сквозь стену. Вернувшись, доложила:
– Он курит трубку и ругается с женой, господин.
Выгода от обитателей призрачного мира становилась очевидной: духов можно было использовать в качестве шпионов. Сенкевич опробовал методику на Охагуро-беттари, так звали женщину, у которой был огромный, до ушей, рот. Потом на Нури-ботоке, чернокожем парне с рыбьим хвостом и глазами, вывалившимися из глазниц. Они тоже подчинились. Малорослый одноглазый Хитоцумэ-козо только молча покачал головой. Как выяснилось, он не любит шума и почти не разговаривает. С радужными пузырями, висевшими под потолком, Сенкевич связываться не стал: у них не было ртов.
Теперь оставалось выяснить, хватит ли энергии тварей для построения портала. Сенкевич сомневался. Во-первых, сущности явно были слабоваты и не дотягивали до уровня демонов или богов. Во-вторых, он понятия не имел, как собрать их в кучу и воспользоваться всеми силами сразу. «Лучше бы найти одного, но мощного духа», – подумал он. Теперь это не представлялось такой уж сложной проблемой: можно было допросить уродцев, наверняка они знали о других тварях.
Выключив мир духов, он принялся собираться в дорогу. Получив столько покорных слуг, можно будет разобраться с исчезновением девушек в Эдо и, наконец уйти в другую эпоху.
Дан
Свет звезд сочился сквозь кроны деревьев, наполняя лес загадочными тенями. Но на поляне было светло: в ее центре сияло огненное пятно, освещавшее деревья вокруг. Ветви их были черными от вороньих тел. Ни один из демонов сегодня не спал. Сегодня была священная ночь. Ночь меча из звездной пыли.
В середину поляны, к пятну огня, слетел Ямабуси, за ним – Коноха и Карасу. Старый вожак распростер крылья, затянул протяжную хриплую песню о небесном вороне. Стая с деревьев ответила оглушительным криком. Ямабуси прошелся по кругу в странном танце, продолжая заклинать небесного ворона, чтобы освятил кровь вулкана, дал кузнецу силы, стали – крепости, клинку – непобедимости.
Коноха и Карасу взмыли в воздух, сшиблись над деревьями в ритуальной битве. Ямабуси замер, глядя на звезды, потом, заметив ему одному видимый знак, разразился хриплым воплем. Это стало сигналом: стая с криками сорвалась с деревьев, закрыла небо. Вороны дрались между собой, словно черным снегом, посыпая поляну перьями. Падая на огненный круг, перья вспыхивали невыносимо яркими искрами, рассеивались по воздуху.
Зрелище было жутким и завораживающим одновременно. Дан каждое мгновение ждал, что обезумевшие птицы набросятся на него и оставят один скелет. Но тут из огненного круга ударил высокий столб пламени, заставив стаю рассыпаться в разные стороны.
– Небесный ворон благословил кровь вулкана! – прокаркал Ямабуси. – Мы выкуем меч из звездной пыли!
Птицы тут же унялись и снова расселись по деревьям.
– В кузницу! – скомандовал старик.
Пылал огонь в печи, окрашивая стены оранжевым. Не простой огонь: Карасу шепнул на ухо, что искры для разжигания пламени тэнгу взяли в жерле вулкана. Им и был круг пламени на поляне. Дан не знал, возможно ли такое, но он уже отвык удивляться. Как пояснил Карасу, главная кузница находится на вершине вулкана, но там человеку не выжить, поэтому меч из звездной пыли будет коваться в лесу тэнгу.
Коноха в демоническом обличье, облачившись в кожаный фартук, стоял возле печи, когтистые птичьи лапы крепко сжимали корзину, полную серого песка.
– Готов, птенец? – подмигнул он Дану. – Поработаешь подмастерьем. – Коноха встряхнул корзину. – Звездная пыль, птенец!
Метеорит, понял Дан. Вернее, железная руда, выделенная из метеорита. Вот что такое эта их знаменитая звездная пыль. И в своем мире Дан видел клинки из булата с добавкой метеоритного железа с запредельной лигатурой. Был у него приятель, лучший кузнец в России, работал на заказ для Оружейной палаты Кремля. Такие мечи стоили чрезвычайно дорого. Ну а тут, раз существуют демоны, возможно, они помимо прочности придают клинкам какие-то дополнительные мистические свойства.
Коноха высыпал руду в глиняную посудину, сунул ее в большую печь. Закрыл дверцу, остановился, приговаривая заклинания. Взял еще одну корзину, наполнил следующую посуду.
После выплавки на дне каждой чашки оказался маленький ноздреватый слиток.
– Тамахагане, – пояснил Коноха.
Он принялся сортировать горячие слитки, раскладывая их щипцами в две кучи. Приглядывался, подносил к длинному носу, зачем-то нюхал, потом прислушивался, будто первичная сталь шептала ему на ухо, в какую сторону ее нужно отложить.
– Зачем это? – поинтересовался Дан.
Коноха покосился сердито, мол, не мешай священнодействовать, но пояснил.
– Шингане! – он ткнул в кучку поменьше. – На сердечник пойдет! А это кавагане, на оболочку.
Рассортировав сталь, демон принялся ковать заготовку сердечника.
– Работай! – бросил он.
Дан раздувал горн, Коноха из шингане выковал грубую пластину, разбил на несколько частей, сложил в стопку, обсыпал каким-то порошком.
– Работай!
Раскалив металл в горне, демон молотом принялся сколачивать его в единое целое. Снова получил пластину, разделил пополам, сложил, нагрел, сковал. И еще раз, и еще, и еще… Так раз двадцать, по прикидкам Дана.
Гудело пламя, мерно бил молот, тела покрывались потом. Ковался меч из звездной пыли.
Наконец, в руках Коноха оказалось что-то вроде грубого клина.
– Шингане! – кивнул демон. – Теперь кавагане!
С заготовкой для внешней части меча он проделывал то же самое, только гораздо дольше, закладывая слой за слоем, снова и снова повторяя ковку. Потом оттянул пластину так, чтобы она была длиннее шингане, и согнул вдоль пополам.
Нагрев обе заготовки, Коноха вбил сердечник в согнутую кавагане.
– Зародыш меча! Работай!
Дан пахал в полную силу. Теперь ковался собственно меч, кавагане и шингане сваривались в единое целое, заготовка вытягивалась в клинок. Коноха заставил подмастерьев потрудиться: сам он ударами маленького молота – «ручника» только показывал, куда бить. А Дан с Карасу изо всех сил плющили раскаленную сталь увесистыми кувалдами.
– Работайте! – поучал Коноха. – Работайте! Теперь от вас зависит, каким будет меч. Если слои не проникнут друг в друга, все пропало. Клинком можно будет разве что в зубах ковыряться и от мух отмахиваться.
Когда Дану уже стало казаться, что руки скоро отвалятся и вообще выпадут из плеч, Коноха наконец сказал:
– Достаточно! Теперь сиагэ.
Он продемонстрировал инструмент, похожий на рубанок. Подумав, сказал:
– Сиагэ я вам доверить не могу. От него зависит самое главное – баланс!
Демон принялся гонять его вдоль полосы железа, придавая заготовке правильную, абсолютно симметричную форму и равномерно уменьшая толщину к острию.
Закончив, Коноха обработал поверхность меча напильником, вытер пот со лба, передал клинок Карасу. Тот понятливо кивнул, подошел к большому шлифовальному кругу, что лежал в углу. Черновая шлифовка, понял Дан. Он уже еле держался на ногах, но с интересом наблюдал за происходящим. Коноха в это время разводил в большой посудине глину с водой, добавлял какие-то остро пахнущие порошки. Месил получившуюся массу, приговаривая заклинания.
– Цутеки! – наконец, объявил он.
Карасу с поклоном передал вожаку меч, тот стал старательно обмазывать клинок зеленоватой кашей. Дан обратил внимание, что лезвие осталось почти нетронутым, зато на боковых гранях лежал толстый слой.
– Ты тут плохо намазал, – Карасу хотел было ткнуть пальцем в поверхность, на которую, по его мнению, было нанесено недостаточно зеленой массы.
– Уйди! – рявкнул Коноха. – Одно неверное движение, и меч погибнет в закалке!
Вожак священнодействовал над клинком, бережно, любовно покрывая его несколькими слоями загадочного состава и без остановки повторяя заклинания.
Потом, когда покрытие подсохло, Коноха торжественно произнес:
– Яки-ирэ!
– Закалка, – шепнул Карасу. – Самый важный момент. Сейчас меч получит душу. Стихия огня столкнется со стихией воды, и в бесчувственную сталь войдет дух. Ибо меч из звездной пыли всегда живой.
– Надо подготовиться, – сказал Коноха. – Поесть, совершить омовение, облачиться в чистые одежды, провести ритуал очищения. Мастер в момент яки-ирэ должен быть чист снаружи и внутри.
Выйдя из кузницы, Дан зажмурился: светило яркое дневное солнце.
– Сколько же мы там пробыли? – пробормотал он.
Для него время работы над мечом пронеслось, будто одно мгновение.
– Три дня и три ночи, – ответил Карасу.
Сполоснувшись в роднике, демоны отправились на поляну, обедать дичью, падалью, которую стая регулярно приносила из леса. Дана пригласили с собой, но он отказался – откопал несколько клубней дикого батата, испек их на костре. Запил водой из ручья.
Вскоре Коноха позвал его обратно в кузницу. Начитывая заклинания, раскалил клинок докрасна, поворачивая его в древесном угле. Сунул щипцы в руки Дана:
– Делай яки-ирэ! – И указал на корыто, наполненное ледяной водой из родника.
Дан замялся. Приятель рассказывал ему, что от закалки, от того, под каким углом и с какой скоростью опустить в воду только что выкованное оружие, зависит очень многое. Ошибившись, можно лишиться уже почти готового меча.
– Не тяни! Или ты хочешь, чтобы клинок взял часть не твоей души, а моей? – подогнал Коноха.
Дан схватился за щипцы, сунул алый от жара меч в воду. Глиняная обмазка понемногу отваливалась, обнажая пока еще неровную, неидеальную поверхность стали. Клинок остывал, отдавая жар воде, вокруг вскипала пена. Вдруг Дан ощутил, что как будто перенесся внутрь оружия. Он чувствовал бурлящую в мече силу, радость рождения и еще – жажду крови, радостное предвкушение битвы. Сейчас не только меч, но и он, Акира-Дан, закалялся, получал крепость, несгибаемость, умение побеждать.
Он услышал голос стали, обращенный к нему. Голос призывал сражаться, побеждать, не сдаваться.
– Чувствуешь единение с мечом? – спросил Коноха, пристально смотревший на него.
Дан молча кивнул.
– Значит, все правильно, – с облегчением выдохнул демон. – Все было не зря. Меч из звездной пыли впитал частицу твоей души. Теперь он – это ты, а ты – это он.
Настя
Не спалось. Настя лежала на постели и тупо пялилась в сумрак, ожидая полуночи, когда придет Юки-Онна. Снежная дева являлась каждую ночь. Усыпляла охранников, потом зависала над постелью Насти, смотрела с болью и ненавистью, выла от ярости, тянула руки к шее, желая удушить, но всякий раз отступала. Настя лежала, скованная холодом и ужасом, но в глубине души была уверена: Юки-Онна ее не тронет. Между ними словно стояла невидимая, но непреодолимая преграда.
И всякий раз Снежная дева исчезала, а наутро Настя находила труп еще одной из своих девушек. Она пыталась уговорить самураев выпустить их из дома или сообщить сегуну. Но охранники отказывались наотрез, утверждая: за распространение «ложных слухов» им даже сэппуку не позволят сделать. Трусость недостойна самурая, такому просто отрубят голову или сгноят в тюрьме.
Оставалось всего четверо суток и четыре девушки, а она так ничего и не придумала. Сообщить Сенкевичу? Во-первых, как? Все выходы из дома перекрыты, гейш стерегут то ли как вражеских шпионов, то ли как венценосных особ. Во-вторых, что он сможет сделать? Ничего. То же самое с Данилкой. Да Настя и понятия не имела, где сейчас находится друг.
Дожидаться, когда призрак убьет всех девчонок? Бедняжки без того в ужасе, каждая ночь может стать последней. Настя чувствовала ответственность за гейш, которых сама же нанимала. Получалось, что девушки гибли из-за нее.
Да еще и секс с сегуном представлялся слишком тяжким испытанием. Он не вызывал ничего, кроме отвращения. Но даже не это пугало Настю. Она боялась, что не выдержит ненависти Кумико, в удобный момент просто перережет Токугава глотку. Тогда ей точно конец. И смерть не будет быстрой.
Ну, а если даже предположить, что она выдержит близость с этой мерзкой тварью – как ему объяснить, куда за эту неделю исчезла обещанная ему девственность? Настя ничего не нашла по этому поводу в памяти Кумико, но предполагала, что за такой обман в Японии тоже могут жестоко наказать.
Не в силах больше лежать, она подскочила, зажгла светильник и нервно забегала по комнате. Хотелось хоть чем-нибудь себя занять, отвлечься от страха и ожидания. Настя схватила со столика расческу, зеркальце, принялась чесать волосы с такой яростью, что искры посыпались. Взгляд упал на резную шкатулку, в которой хранились всякие важные вещи.
Рука с расческой опустилась. Настя немного подумала, потом откинула крышку. Внутри лежали несколько документов из бакуфу и префектуры, палец Сакамото Митсуо, плотно замотанный в бархат (выкинуть странный подарок Настя не рискнула: вдруг покровитель захочет его увидеть?). В уголке шкатулки скромно притулился крохотный шелковый мешочек. Настя взяла его, достала клочок лисьей шерсти. Еще немного поразмыслила, с досадой проговорила:
– Хуже ведь уже не будет, правильно?..
Она вышла из комнаты. Охранник у двери посмотрел вопросительно.
– Мне нужно в сад, – твердо заявила Настя.
– Кумико-сан, ты же знаешь, что не должна выходить из дома до прихода сегуна, – вежливо произнес самурай.
– У меня кружится голова, – капризно проговорила девушка. – Мне нужно подышать свежим воздухом. Я задыхаюсь в стенах дома.
Самурай замялся – видимо, по инструкции полагалось проявлять вежливость к будущей наложнице Токугава.
– Великий сегун не похвалит вас, если я умру, – давила Настя. И, решив не слишком сгущать краски, добавила: – Или утрачу красоту и силы.
Представив, что скажет господин, самурай кивнул:
– Хорошо, Кумико-сан. Но только в сопровождении охраны.
– Это все, что мне нужно, – нежным голоском заверила Настя. – Всего лишь вдохнуть сладкого летнего воздуха, ощутить аромат цветов в саду, дуновение ветра на лице…
Здесь она не соврала: ветер был просто необходим.
Под охраной двух самураев Настя вышла из дома, проплыла в сад. Солдаты смотрели так внимательно, так напряженно, будто ждали, что хрупкая гейша то ли кинется в драку, то ли растает бесследно в ночной темноте.
Настя решила их не дразнить. Присела на скамью, томно откинулась на спинку. Пальцы под длинным рукавом кимоно мяли клочок лисьей шерсти. Главное, что темно, не увидят… Дождавшись прикосновения легкого ветерка, она разжала пальцы. Шерстинки уплыли во мрак. Теперь только надеяться…
Выждав некоторое время, она поднялась, вежливо произнесла:
– Благодарю вас, господа. Мне стало легче. Пора вернуться в дом.
Самураи явно испытали облегчение, что ценная пленница не попыталась сбежать, и с почетом сопроводили ее до комнаты. Настя устроилась на постели, настроилась на долгое ожидание.
Но кицунэ появилась на удивление быстро. Настя снова так и не поняла, как сумела оборотница просочиться сквозь охрану, и даже не заметила, когда та скользнула в дверь. Просто на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла, увидела стоящую посреди комнаты женщину.
– Зачем звала, Кумико-сан?
Читать бесплатно другие книги:
