Мое простое счастье Дейв Лаура

16

Когда много путешествуешь, очень скоро понимаешь, что даже в самой жалкой, неудачной, отвратительной поездке бывает один незабываемый момент. Вообще-то именно на фоне такой незадавшейся поездки этот момент выделяется особенно ярко. Взятая напрокат машина ломается посреди ночи. Пятизвездочный отель оказывается пропахшей плесенью хибарой. Прямо из аэропорта тебя увозят в больницу с острым приступом гастроэнтерита. Но зато ты успеваешь прокатиться на велосипеде по залитому лунным светом берегу моря где-нибудь в Ирландии; совершаешь прогулку по окрестностям летнего Аспена; просыпаешься, полностью выздоровевший, на Ангилье в последнее утро перед отъездом и любуешься прекраснейшим в твоей жизни восходом. И кажется, что этот волшебный миг, стоивший тебе так дорого, и есть самое главное. Благодаря ему вся поездка становится ненапрасной.

На обратном пути из Нью-Йорка в Уильямсберг битком набитый поезд дважды отказывался ехать: первый раз мы простояли сорок пять минут при въезде в Стамфорд, штат Коннектикут, а второй – прождали больше часа у самого Бриджпорта. Когда я наконец добралась до дома, было почти десять вечера. Свет в окнах не горел, и я решила, что все уже спят – вернее, все, кроме Гриффина, который, наверное, до сих пор в ресторане. Оно и понятно: до предварительного открытия времени оставалось немного, и на его месте я бы тоже готовилась, не жалея сил.

К тому же в последнее время на меня обрушилось столько перемен – новый дом, новая жизнь, а теперь еще и потеря работы, – и я почти убедила себя, что даже рада немного побыть в тишине.

А потом я включила в гостиной свет и увидела Гриффина: он стоял, держа в правой руке нарцисс. Вся комната у него за спиной была заставлена такими же нарциссами в банках из-под желе, а на подоконнике выстроились свечи.

Мои губы сами собой сложились в улыбку.

– Что тут происходит? – спросила я.

Гриффин протянул мне цветок.

– Ничего особенного, – улыбнулся он. – Просто с этих пор я всегда буду так тебя встречать. Комната, полная цветов… Ужин при свечах… Могу даже приготовить омлет с омарами.

– А где Джесси? И близнецы?

– Я отправил их в соседний город – есть пиццу и смотреть кино. Дом в нашем полном распоряжении так долго, как нам захочется…

Я обняла Гриффина за шею и приникла к его груди. Он прижал мою голову к себе, и я почувствовала, как меня наполняет его сила.

– Прости, что все время пропадаю в ресторане… что бываю с тобой реже, чем хотел бы…

– Не надо просить прощения… Я не хочу, чтобы ты в чем-то себя винил… – ответила я и добавила: – Меня уволили.

– Я это предчувствовал.

Я со вздохом опустилась на мягкий диван и медленно провела пальцами по волосам.

Гриффин сел рядом со мной.

– Наверное, все к лучшему. В последнее время мне казалось, что колонка мне даже мешает: без нее я бы волей-неволей задумалась, чего на самом деле хочу. Но теперь, когда колонку у меня отобрали…

– Теперь, когда колонку у тебя отобрали?..

– Я поняла, что ее-то я и хочу!

Гриффин тихо рассмеялся и начал осторожно массировать мне спину.

– Все будет хорошо – обещаю, – сказал он. – Конечно, начинать сначала нелегко, особенно здесь. Бергширские холмы трудно назвать оплотом журналистики…

– Ты правда сказал «оплот» или мне послышалось?

– Правда. Подумал, тебе понравится.

– Мне понравилось, – улыбнулась я.

– Вот видишь? Уже шаг вперед.

Я невольно рассмеялась, но тут же посерьезнела:

– Я всю дорогу сидела и думала, что мне теперь делать. И так и не придумала ничего похожего на ответ.

– А что ты сама хочешь делать?

– Понятия не имею.

И тут в памяти у меня всплыл разговор с Ником, о котором я вспоминала у Питера в кабинете. Наш предпоследний разговор. Или, вернее, недоразговор.

– Что такое? – спросил Гриффин. – Ты о чем-то думаешь, я же вижу.

– Да так, пришла в голову одна глупость. Даже рассказывать не стоит.

– А ты все-таки попробуй.

– Когда я начала вести «Сто открытий», мне стало интересно, как живут люди в разных странах, и я решила фотографировать… дома. Дома, которые чем-то меня зацепили и могли научить, как создать свой собственный… если понимаешь, что я хочу сказать…

С минуту Гриффин молчал.

– Они у тебя здесь? – спросил он наконец.

– Кто? Дома?

Он улыбнулся, не обращая внимания на мой язвительный тон:

– Ну да. Или хотя бы фотографии.

– В зеленой коробке в спальне.

– Можно посмотреть?

– Прямо сейчас?

Гриффин поднялся и протянул мне руку:

– А почему бы нет?

Мы разложили их прямо на полу – фотографии, негативы, непроявленные пленки. Перед нами предстал плод моей шестилетней тайной страсти: дома в самых разных городах, от Хайфона во Вьетнаме до Мариетты в Джорджии, дома у подножия крутых утесов в рыбацкой деревне Клима на Милосе, загороженные ремонтными лесами дома на берегу крошечной речушки в Винчестере, штат Теннесси, одинокое кресло-качалка перед однокомнатным домом на Кубе…

Гриффин долго и не по разу рассматривал каждую фотографию, не произнося ни слова.

Наконец он заговорил – сначала серьезно, потом с улыбкой:

– По-моему, хорошо. Даже очень хорошо.

Я недоверчиво посмотрела на него:

– А ты мне не льстишь?

Гриффин покачал головой и снова принялся разглядывать фотографии.

– Думай что хочешь, но, по-моему, у тебя вполне профессиональные снимки – интересные, неожиданные, своеобразные. – Он посмотрел прямо мне в глаза и продолжил: – Если бы я увидел их до того, как мы встретились, мне бы захотелось с тобой познакомиться. А это верный признак, что передо мной нечто стоящее.

Я невольно улыбнулась:

– Правда?

– Чистейшая правда.

Я смущенно закрыла лицо руками.

– Пожалуйста, давай сменим тему… – Я осторожно выглянула между пальцев. – И спасибо…

– Не за что, – с улыбкой ответил Гриффин.

Он осторожно отодвинул фотографии в сторону и, уже менее осторожно, усадил меня к себе на колени так, что мои ноги обвили его талию.

– Но мне по-прежнему нужен план, – сказала я. – Еще ни разу в жизни я не оставалась без плана.

– Может, пришло время это изменить?

– Что-то я не очень тебя понимаю.

– По-моему, иногда мы строим планы просто потому, что не уверены в себе… – Гриффин немного помолчал. – У тебя есть дело, которое тебе нравится. Дело, которым ты умеешь и хочешь заниматься. Почему бы не начать с этого? Скажи себе: пока хватит и такого плана.

– Не могу же я просто взять и так себе сказать.

Гриффин наклонился вперед, почти касаясь губами моих губ:

– А ты попробуй…

Я поцеловала его – легко и нежно. Один раз, другой…

– Я очень тебя люблю, – проговорила я.

– И это взаимно.

Гриффин стал раздевать меня – сначала медленно, потом все нетерпеливее, беспорядочнее… Он ласкал мою шею, мои бедра – прямо так, на полу, не теряя времени на то, чтобы добраться до кровати.

И внезапно я осознала, как же я счастлива – несмотря на тяжелый день, несмотря на все последние дни. И я чувствовала, что еще об этом вспомню.

Пока Гриффин срывал с меня оставшуюся одежду, мне пришло в голову, чем станет для нас эта минута – поворотным моментом, новым началом в нашей новой жизни.

Но чем бы ни стала эта минута, для встречи со свекровью она явно не подходила…

17

– Здравствуй, Гриффин!

Мы так и подскочили. Мать Гриффина стояла на пороге нашей спальни неподвижно, точно статуя, а мы лихорадочно пытались привести себя в порядок: Гриффин схватился за джинсы, я натянула через голову платье, впопыхах не смогла найти лямку и неловко прижала его к груди. Вжикнула молния на штанах Гриффина, и от этого звука я чуть не умерла со стыда. Зато моя новоиспеченная свекровь не испытывала ни малейшего смущения. Для столь позднего времени суток выглядела она удивительно элегантно. В ней было что-то от обоих сыновей – кожа Гриффина, красивые глаза Джесси. Серебристые волосы чуть-чуть не доходят до маленьких плеч.

– Миссис Патни… – пробормотала я. – Или можно называть вас просто Эмили?

Она пристально поглядела на меня, но ничего не ответила. И тут меня понесло. Я говорила и не могла остановиться, отчаянно пытаясь спасти положение, – моя обычная защитная реакция.

– Очень приятно познакомиться… Гриффин рассказывал о вас столько хорошего… как же я рада, что мы наконец-то встретились…

Эмили смотрела на меня так, словно я говорила по-китайски, – лучше бы так оно и было!

– Представляете, мою собаку зовут Мила – немного похоже на Эмили, правда?

– Разве? – проронила она.

Неужели я правда думала, будто мать Гриффина оттает, если услышит, что ее имя похоже на кличку моей собаки?

– Не то чтобы ваши имена рифмовались… хотя, если произнести их достаточно быстро… или достаточно медленно… – Я смешалась и добавила уже совсем тихо: – Я очень люблю Милу…

Эмили отвернулась от меня и обратилась к сыну:

– Я раздавила футбольный мяч, когда подъезжала к дому. Давно пора повесить на деревья фонари. Слышишь, Грифф? А если бы это был человек?!

– Мама, что ты тут делаешь? – Гриффин одернул на животе рубашку. – Еще и в полночь?

Я наклонилась к валяющемуся на полу лифчику и попыталась незаметно запихнуть его под кровать – сначала руками, потом, почувствовав на себе взгляд Эмили, ногой.

– Мне сообщили, что у моих сыновей рушится жизнь, и я решила сама во всем разобраться. После лекции я села в машину, и вот я здесь. И желаю знать, в чем дело. Так что рассказывай.

– Все очень запутано.

– Так постарайся распутать, – ответила Эмили, скрестив на груди руки.

Меня настолько ошеломила встреча с матерью Гриффина, которая, судя по всему, считала в порядке вещей без предупреждения вломиться в спальню к сыну и устроить ему допрос, что смысл ее слов дошел до меня не сразу. Она примчалась из другого города, потому что рушится жизнь ее сыновей (во множественном числе)… То есть и Джесси, и Гриффина… И почему, интересно, жизнь Гриффина рушится? Он – успешный шеф-повар, вот-вот откроет собственный ресторан. Дела у него идут прекрасно. Единственное, что изменилось, – Гриффин женился на мне. И тут до меня начало доходить, что именно это и не устраивает Эмили.

– Подожди… тебе что, позвонил Джесси? – удивленно спросил Гриффин.

– Нет, не Джесси, как ни печально. Шерил и Джиа. Они позвонили вместе.

И тут Эмили Патни решила, что пришло время разобраться со мной.

– А вы, стало быть, Энни?

И она посмотрела на меня таким взглядом, что мне на полном серьезе захотелось ответить: «Нет». Но прежде чем я успела раскрыть рот, послышался топот: кто-то бежал вверх по лестнице, прыгая как минимум через две ступеньки.

Мы обернулись и увидели на пороге запыхавшегося Джесси с близнецами на руках. Лица у мальчиков были перемазаны в томатном соусе, апельсиновом соке и сахарной пудре.

– Привет, мам! – Джесси улыбнулся от уха до уха. – Я так и думал, что это твоя машина стоит перед домом. Ты в курсе, что раздавила футбольный мяч близнецов?

– Дорогой, – сказала Эмили, – из всех вопросов, которые требуют ответа, этот, думаю, не самый важный.

Вскоре комната опустела: Эмили пошла укладывать младших мальчиков спать, а старшие мальчики отправились на первый этаж поговорить с ней. Я приняла душ и, даже не убрав фотографии, забралась в постель и попыталась уснуть, чтобы день поскорее закончился.

Однако уснуть мне не удалось. Я просто лежала в темноте, пока глаза не привыкли к тусклому лунному свету и я не начала различать узоры на потолке – буквы и цифры, складывающиеся в таинственную формулу, которую я никак не могла понять. Этим я и занималась – пыталась разгадать формулу, – когда Гриффин вошел в комнату и лег рядом со мной.

Я думала, он извинится – извинится за поведение своей матери, за ее грубое вторжение в наш дом в конце и без того трудного для меня дня. Но Гриффин молча лежал, прикрыв глаза рукой, и ждал, заговорю я или нет. Ждал, выскажу ли я то, что думаю про себя: «Это уже слишком».

– Мама в курсе, что мы женаты, – произнес наконец Гриффин. – Я сообщил ей, когда мы уезжали из Лас-Вегаса, – хочу, чтобы ты знала. И еще раньше, на четвертый день после нашей встречи, я позвонил ей и сказал, что женюсь на тебе, как только ты согласишься. Хочу, чтобы ты знала и об этом.

Я повернулась к нему:

– Правда?

Он кивнул.

– Это так мило…

Гриффин немного помолчал.

– Энни, пойми, она давно знает Джиа. У них очень близкие отношения. Джиа очень терпимо относилась к Эмили, хотя с ней иногда нелегко. Ей просто нужно немного времени, чтобы к тебе привыкнуть.

– К кому? Джиа или Эмили?

– Очень смешно…

– Она думает, что ты совершил ошибку, да? В смысле когда на мне женился?

– По-моему, мама просто немного растеряна. Понимаешь, у нас с тобой все произошло очень быстро, а…

– А с Джиа ты прожил тринадцать лет?

– Да.

Мне было неприятно недоумение Эмили, но я его разделяла. Нас обеих мучил один и тот же вопрос, и, если честно, я немного побаивалась получить на него ответ.

А потом я просто взяла и задала его – ну, или вроде того.

– А почему, по ее мнению, ты женился на мне, а не на Джиа? Как она это объясняет?

– Послушай, тут нет ничего личного, – ответил Гриффин – если это можно назвать ответом. – Просто у мамы… несколько старомодные понятия о приличиях.

– Правда? Что-то я не заметила.

Гриффин рассмеялся.

Мне невольно вспомнилась их встреча с моей мамой: как доброжелательно Гриффин к ней отнесся, как великодушно, как отказывался в чем-либо ее винить. Часть меня хотела ответить ему тем же и закрыть глаза на поведение Эмили и ее неожиданный визит.

Но я не могла: другая моя часть не имела ни малейшего желания проявлять великодушие. Вот мать Ника полюбила меня как родную дочь еще до того, как мы с ним начали встречаться. И на что же могу я надеяться на этот раз? Видимо, на то, что со временем свекровь научится меня терпеть.

Но я не стала ни просить Гриффина растолковать мне поведение его матери, ни сравнивать ее (по крайней мере, вслух) с другими матерями, которым не составило труда полюбить меня с самого начала. Вместо этого я сделала единственное, что мне оставалось, – опять принялась разглядывать узоры на потолке. Прекрасные, успокаивающие узоры.

– Я сошла с ума или тут правда есть какая-то система? – спросила я, указывая на потолок.

Гриффин словно окаменел – всего на мгновение. Но за это мгновение я поняла, чего он боится и что сейчас последует правда. Очередная правда о том, насколько тесно все переплетено – его прошлое, наше настоящее…

– Вообще-то это рецепты.

– Рецепты?

– Да. Рецепты первых блюд, которые я приготовил как профессиональный повар.

– А что это были за блюда?

– Свинина конфи со сладким перцем. Рагу из ягненка. Лимонный кекс.

– От лимонного кекса я бы сейчас не отказалась…

Я посмотрела на потолок совершенно другими глазами и поняла, что слова – это ингредиенты, цифры – их количество, а линии между ними – кругообразные движения ложки, которая все перемешивает. Удивительно. И грандиозно.

И тут я увидела еще кое-что – и как я могла не заметить раньше? – рисунок буквы «м» о чем-то мне напоминал – о точно такой же букве «м», которую я где-то недавно видела. И внезапно я вспомнила где.

– Это Джиа нарисовала?

– Да, – ответил Гриффин, – это Джиа нарисовала.

– А твоя мама, разумеется, помогала?

Я просто пошутила – или, вернее, попыталась пошутить. Но Гриффин ничего не ответил.

Тогда я повернулась на другой бок и заснула.

18

Утром я обнаружила в электронном ящике имейл с напоминанием о том, что сегодня я еду с близнецами на экскурсию в Хартфорд. Мне переслал его Джесси, а ему, в свою очередь, Шерил. Клэр отправила ей сообщение с просьбой переслать его сестре – то есть мне – и улыбающимся смайликом. «Сестре?!» – писала Шерил мужу. Затем следовал целый ряд выражений, гораздо менее дружелюбных, чем улыбающийся смайлик.

Меньше всего на свете мне хотелось бежать в школу к девяти пятнадцати и усаживать детей в автобус. Поправка: меньше всего на свете мне хотелось вылезать из постели и собирать раскиданные по полу фотографии. Еще поправка: меньше всего на свете мне хотелось вылезать из постели, разговаривать с мужем и помогать ему в ресторане, как я вчера пообещала, а потом разбираться с фотографиями. Последняя поправка: меньше всего на свете мне хотелось столкнуться со свекровью по дороге в ресторан.

Поэтому, когда Джесси предложил отвезти нас с близнецами в школу, я сразу же согласилась. Сам он ехал в институт, чтобы поработать над диссертацией и лишний раз не встречаться с матерью.

Но когда Джесси остановился перед школой и близнецы выскочили из машины, я увидела на ступеньках микроавтобуса Джиа. На ней были темные очки, которые наверняка смотрелись бы великолепно с ее оранжевым шарфом.

– Вот черт… – выругался Джесси, когда Джиа подняла глаза и посмотрела прямо на нас.

– И что же нам делать?

– Может, помахать? – предложил он.

Но меня мучила не столь насущная проблема.

– Она что, тоже едет? Это же детский музей! Естественно-научный детский музей! И вообще, разве ей не надо вести уроки?

– Видимо, не сейчас.

Я тяжело вздохнула, поплотнее укуталась в отвратительное пальто со стразами и открыла дверцу машины:

– Ну, тогда пошли.

– Куда это? – удивился Джесси.

Джиа по-прежнему смотрела прямо на нас. Она по-прежнему смотрела на нас сквозь лобовое стекло.

– Поздороваться.

– Ни за что, – помотал головой Джесси. – Неудобно как-то.

– Неудобно?

– Угу.

Я метнула на него испепеляющий взгляд:

– Джесси, ты что, отправишь меня туда совсем одну?

– Никуда я тебя не отправляю, – ответил он, включая зажигание. – Если хочешь дать деру – я только за. Готов отвезти тебя куда угодно. В смысле куда угодно между этим местом и МТИ.

– Неслыханное великодушие!

– Пустяки, – отмахнулся Джесси. – Такой уж я добрый.

Всю дорогу до Хартфорда мы с Джиа старательно избегали друг друга: я заняла место спереди, она сидела сзади и играла с детьми в какую-то музыкальную игру.

В самом музее нам тоже удалось ни разу не встретиться, хотя у меня и без того хватало забот: все утро близнецы и остальные порученные мне малыши носились от экспоната к экспонату, то и дело норовя уронить что-нибудь себе на голову. Мы не обменялись ни словом, стоя в музейной столовой и раздавая детям сэндвичи с арахисовым маслом. Джиа даже к этому подошла творчески – украсила каждый бумажный пакет с сэндвичами кружевным цветком.

А потом, когда вся группа уже собиралась выйти из музея, сесть в автобус и вернуться в Уильямсберг, мы одновременно повели нескольких девочек в туалет. И вот в самом конце экскурсии мы оказались лицом к лицу – вернее, плечом к плечу – перед рядом раковин, глядя в одно и то же потускневшее зеркало.

– Привет… – проговорила Джиа.

– Привет, – ответила я. – Трудный был день.

Она кивнула.

Я быстро мыла руки, торопя своих девочек, и тут что-то на меня нашло: я решила сменить тактику и постараться быть смелой.

– Послушай, Джиа…

Она встретила в зеркале мой взгляд.

– Просто хотела извиниться. Наверное, это ничего не изменит, но я хочу, чтобы ты была в курсе: я не знала ни о тебе, ни о вашей с Гриффином… истории. Не все, по крайней мере.

– А что это может изменить? Гриффин-то знал.

Неплохой аргумент.

– Тогда извини за все остальное. За то, что так неожиданно вывалила все это на тебя.

Еще секунду Джиа просто смотрела на меня в зеркале, а потом печально улыбнулась:

– Очень мило с твоей стороны, но тебе не за что извиняться. Зря я тогда убежала. Довольно мелодраматично вышло, а это совершенно не в моем стиле. Просто я ничего подобного не ожидала, сама понимаешь.

– Конечно, понимаю – теперь понимаю. – Я немного помолчала. – Я не хотела, чтобы ты узнала от меня.

– Неудивительно, что вышло именно так: Гриффин свою вину признавать не любит.

Она многозначительно посмотрела на меня, и внезапно я почувствовала, что оказалась во враждебной команде – команде Джиа. А я не желала играть против Гриффина, не желала, чтобы Джиа думала, будто я этого хочу.

– Вряд ли Гриффин собирался кого-то обидеть, – ответила я. – Не думаю, что он сделал это нарочно.

– Нет, конечно. Он человек насквозь положительный. Хотя мне начинает казаться, что у нас ничего не вышло в том числе и поэтому.

Я растерянно посмотрела на нее в зеркале.

– Хорошо, что Гриффин уехал на время из города, дал мне возможность прийти в себя. Я уже встречаюсь с другим мужчиной, и у меня все отлично. У нас все отлично. Я начала новую жизнь, которой у меня никогда бы не было, если бы Гриффин остался со мной.

– Замечательно. – Я перевела дыхание. – Приятно слышать.