Мое простое счастье Дейв Лаура
– Я не сдалась.
– Это хорошо.
– Зря я позвонила Эмили. Тут я была не права. И вот еще что я тебе скажу: Гриффин хороший человек, прекрасный человек, но он умеет любить только женщин с поломанной жизнью. Полноценные женщины Гриффина не интересуют, поэтому я его и потеряла. Я больше не нуждалась в костылях. А значит, мы не могли по-прежнему идти на холостом ходу. Пора было двигаться вперед, вместе строить отношения. – Джиа выключила воду. – Понимаешь, что я хочу сказать?
Другая на моем месте подумала бы, что Джиа просто хочет отравить сопернице жизнь. Но я видела только одно: она не пыталась меня уколоть. Или пыталась, немножко, намекая, что рано или поздно Гриффин меня бросит. И в то же время Джиа старалась быть честной: разве в каком-то смысле ее рассказ не совпадал с рассказом Гриффина? Просто с другой точки зрения?
– Не знаю, что происходило в твоей жизни, когда вы познакомились, но думаю, у тебя что-то случилось. Я права?
Джиа окинула критическим взглядом мое пальто – мое дурацкое, расшитое сердечками пальто – и снисходительно поджала губы; видимо, она сама ответила на свой вопрос.
– Не уверена, что все так просто, – возразила я.
Джиа улыбнулась, взяла бумажное полотенце и принялась вытирать руки.
– В нашей жизни все очень непросто, – заметила она. – Если, конечно, неверно обратное. Самое сложное – научиться определять, когда все именно так просто, как кажется. Сама я пока не научилась.
Я кивнула и тоже принялась вытирать руки.
– Кстати, при случае верни мне, пожалуйста, шарф.
С этими словами Джиа выбросила полотенце в помойное ведро и вышла. А я осталась стоять перед зеркалом. Совершенно одна.
19
Когда мы подъехали к школе, на парковке стояла Эмили Патни в теплой куртке и ботинках на меху. Она стояла на улице, хотя снова пошел снег. Стояла и ждала близнецов, чтобы проводить их домой.
Со своего места в заднем ряду, около аварийного выхода, я наблюдала, как Джиа выскочила из автобуса, подбежала к Эмили и обняла, уткнувшись подбородком ей в плечо.
Джиа отстранилась, и они заговорили, быстро и радостно. Их лица почти соприкасались – я даже подумала, что они сейчас поцелуются.
Я попыталась расслышать их разговор, но не смогла. Да не особо и хотела: о чем бы ни шла речь, ни та ни другая явно не пели мне дифирамбы.
– Прекрасно! – пробормотала я, глядя на них в окно, потом посмотрела на аварийный выход и всерьез задумалась, не потянуть ли за твердую красную ручку.
Как ни стыдно признаться, из автобуса я сбежала – по-другому не скажешь, – прячась за спинами двух девочек. Лицо я загораживала чемоданчиками для завтрака с нарисованной русалочкой Ариэль, а сбоку прикрывалась рюкзаком с Дорой-следопытом.
Надо было, конечно, подойти поздороваться. Надо было попытаться завоевать расположение Эмили. Но у меня не хватило сил. Я слишком устала и слишком боялась того, что она скажет (или не скажет). Боялась опять услышать нечто такое, от чего Гриффин начнет казаться чужим человеком.
Домой я возвращалась кружным путем, боковыми улицами и переулками, не чувствуя холодного ветра, не чувствуя почти ничего, что уже само по себе свидетельствовало о многом и, увы, не говорило ни о чем хорошем.
В общем, я пребывала в несколько растрепанных чувствах и немало удивилась, когда, подойдя к дому, увидела, что на крыльце кто-то сидит – кто-то в длинной чисто-белой лыжной куртке и белой же шапке с большим помпоном.
Я подошла поближе, внутренне готовясь к встрече с очередным членом семьи Патни, который поспешит мне сообщить, что я вторглась в их жизнь и нарушила ее отлаженный ход.
Но там, на крыльце, в дурацком белоснежном костюме, выпирающем во все стороны, сидел никакой не Патни.
Там сидела Джордан – моя Джордан, больше всего похожая на огромный снежок.
Я остановилась перед ней.
– Я тут инкогнито. Боюсь, как бы меня не увидел кто-нибудь, кому меня видеть не следует.
Вот что она сказала вместо «Привет!», вместо «Как дела?», да еще с таким видом, будто слова эти что-то объясняли.
– Это правда ты? – спросила я.
– Это правда я, а у вас тут правда зверский холод. Я замерзла как собака. А ты, похоже, меня не так поняла.
– Насчет чего?
– Я сказала «Сходи на свидание», а не «Выйди замуж».
– Досадное недоразумение, – заметила я.
С минуту она молчала, и мы просто смотрели друг на друга.
– Кстати, ты же вроде говорила, что живешь в Уильямстауне? – спросила наконец Джордан. – Я целый день колесила по Массачусетсу, пытаясь тебя найти.
– Всем слышится «Уильямстаун».
Джордан огляделась, ежась от холода, который в тишине казался еще холоднее.
– И я понимаю почему, – сказала она.
Я знала: сейчас Джордан начнет орать на меня за то, что я пропала, не отвечала на звонки, писала невразумительные сообщения.
Но это было неважно. Я села рядом на ступеньку и прижалась головой к ее голове. Джордан молчала, и я поняла, что она позволит мне просто посидеть и отдохнуть, пока я не буду готова рассказать о том, что со мной происходит.
И тут появились Сэмми и Декстер. Они бежали вприпрыжку, держа в руках огромные вафельные рожки с шоколадным мороженым, которое вот-вот грозило вывалиться на землю. Позади, отстав от них на добрых полквартала, шла Эмили.
Джордан посмотрела сначала на мальчиков, потом на меня, потом снова на мальчиков.
– Только не говори, что это твои…
20
Я поднялась наверх, взяла теплые перчатки и оставила на прикроватном столике обручальное кольцо: пальцы от мороза покраснели и стали тонкими, и мне не хотелось его надевать, особенно туда, куда мы собирались.
Мы сели в автомобиль Джордан, и я отвезла нас высоко в Бергширские холмы. По дороге из Уильямсберга, не останавливая машины, я показала ей ресторан Гриффина, а в Дерфильде – чудесный книжный магазин «Монтегю букмилл» (как будто хоть раз заходила внутрь!). В деревне Эшли-Фоллз мы свернули на живописную горную дорогу, по которой я ездила всего раз – в прошлом году, во время командировки в здешние места, – но предпочла сделать вид, что часто тут бываю.
Мне хотелось показать Джордан что-нибудь красивое в моем новом мире, даже если ради этого придется выносить семнадцатиградусный мороз.
Мы стояли у подножия пешей тропы и смотрели вверх. Ветер заметно усиливался. Покрытая недавно выпавшим снегом тропа, не меньше двух миль длиной, терялась в облаках.
– Издеваешься? – спросила Джордан.
– Оно того стоит, – заверила я, как будто имела хоть малейшее представление о том, куда мы идем.
Пока мы добрались до вершины, обе запыхались и замерзли. Впрочем, не настолько, чтобы не оценить открывшуюся нам картину – ту самую идеальную картину, на которую я и надеялась: близкое кристально-голубое небо, деревья и девственно-чистый снег, а далеко внизу – замерзшая река.
– Ну ладно, признаю – здесь классно, – сказала Джордан. – Пожалуй, более живописного пейзажа я еще не видела.
– Знаю. – Я посмотрела вниз, на окружающую нас красоту. – Просто благодать.
Мы сели на скамейку, и я протянула ей термос с горячей водой.
– Если я с тобой соглашусь и прощу тебе слово «благодать», мы начнем спускаться прямо сейчас?
– Может быть, – улыбнулась я.
Джордан сделала большой глоток, потом еще один.
– Знаю, ты думаешь, что я стану тебя осуждать.
– Неправда, – ответила я. – Ты уже меня осудила.
– И каков приговор?
Я громко рассмеялась – пожалуй, слишком громко, чтобы мой смех мог показаться искренним. Джордан повернулась ко мне:
– Послушай, Энни…
– Неудачное начало, – перебила я. – Очень неудачное. За всю историю Вселенной еще никто не сообщил мне ничего хорошего после слов «Послушай, Энни». И что-то мне подсказывает, что ты не исключение.
– Я просто хотела сказать, что понимаю – правда понимаю. Тебя бросили, и ты в порыве чувств приняла необдуманное решение. Естественно, в обычных обстоятельствах ты бы ничего подобного не сделала.
Я наклонила голову в ее сторону:
– И по-твоему, это должно меня утешить?
– Я просто говорю, что твое поведение вполне естественно. Ты хотела начать новую жизнь, доказать, что оправилась быстрее Ника. Ну так обнови страничку на «Фейсбуке», сделай себе статус «Замужем», а рядом – дурацкое красное сердечко, чтобы все знали, что ты неодинока. Ты довольна. Ты счастлива… – Она выдержала паузу. – А потом возвращайся домой.
– Дело не в этом, – ответила я. – У меня и страницы-то на «Фейсбуке» нет.
– Тогда я вообще ничего не понимаю.
– Джордан, я знаю, что ты обо всем этом думаешь. – Я обвела рукой вокруг себя. – Но я правда счастлива. Конечно, к новой жизни привыкаешь не сразу – а как же иначе? Только не говори, что у вас с Саймоном все шло гладко с самого начала. Тоже ведь были трудности – с Сашей, с его бывшей женой…
– Были, но не такие.
– Я счастлива.
– Ты все время это повторяешь.
– Тогда что тебе не нравится?
Джордан посмотрела прямо на меня:
– Если ты счастлива, почему у тебя такой несчастный вид?
Я прикусила язык. И тут из глаз у меня хлынули слезы. Я сидела на вершине дурацкой горы со своей лучшей подругой и плакала – плакала о том, что потеряла работу, что на меня обрушилась чокнутая семейка Гриффина, а его высокохудожественная бывшая девушка меня ненавидит; о том, что мне приходится жить в чужом городе, который не может стать мне домом. А еще о том, что за всей этой свистопляской я утратила связь с Гриффином… и с самой собой.
– Я понимаю: скоро открытие ресторана. Но на меня столько всего навалилось, и я чувствую себя так…
– Как будто ты здесь чужая?
– Как будто я везде чужая.
Джордан с недоумением посмотрела на меня, но я не знала, как объяснить по-другому. Просто я начала осознавать, что в последнее время, да и вообще всю свою жизнь, я постоянно куда-то стремлюсь, не останавливаясь достаточно надолго, чтобы понять, что мне нужно для счастья. Понять, в чем разница между бесцельным движением и прибытием в некое место. И вот теперь я наконец остановилась, но смогу ли я удержать счастье и сохранить стабильность, даже если захочу?
– Меня мучает еще один вопрос, – сказала Джордан. – Не поможешь разобраться? Как может женщина, которая семь раз ходит в магазин, прежде чем купить кофейник, выйти замуж за мужчину, даже не зная его второго имени?
– У Гриффина нет второго имени.
– Ну, это ты так думаешь.
Я рассмеялась – на этот раз вполне искренне, – потом вытерла слезы и постаралась взять себя в руки.
– Ну уж в этом ты одна виновата, – сказала я. – Сама же велела мне стать своей противоположностью.
– Что-то я такого не помню.
Я обескураженно посмотрела на нее. Этот совет должен был спасти мне жизнь, на нем зиждилось все мое новое «я», а она даже не помнит, как мне его дала!
– Твой авторитет серьезно подорван, – заметила я.
– Еще один, последний вопрос. Ты его любишь?
Я не колебалась ни секунды:
– Да. Очень.
И это была правда. Может, я и начала новую жизнь, поддавшись минутному порыву, желая кому-то что-то доказать. Но я любила Гриффина, любила всем сердцем, и при мысли об этом мне сразу стало лучше.
Джордан надвинула шапку на глаза.
– Если это правда… если ты думаешь, что это правда… тебе будет нелегко услышать то, что я сейчас скажу. Ты должна его бросить.
– С ума сошла? Ты вообще меня слышала?
– А сама-то ты себя слышала? Энни, такая жизнь не по тебе. Не уживешься ты в этом захолустье. Тебе нужна свобода. Полная свобода.
– Кто сказал?
– Умные люди.
– Может, «умным людям» стоит провести в моей жизни больше десяти минут, прежде чем о ней судить? Может, «свобода» – это то же самое, что «нечего терять»[12]?
Джордан склонила голову набок:
– Мне послышалось или ты только что процитировала Дженис Джоплин?
– Может, и процитировала! – бросила я, повышая голос и начиная терять терпение.
В ответ Джордан заговорила спокойнее и тише, словно с сумасшедшей:
– Все еще можно исправить, если аннулировать брак. Хочешь, я это устрою?
Я мотнула головой, чувствуя, что закипаю.
– Поверить не могу, что ты такое говоришь!
– Тогда почему выходишь из себя? Если я не права хотя бы отчасти, зачем так горячиться?
– Нет, ты не права, – отрезала я, вставая. Я решила сбежать от нее прежде, чем мы обе зайдем слишком далеко и наговорим друг другу слов, о которых потом пожалеем.
– Ты куда? – спросила Джордан.
– Не хочу больше об этом. Я бы никогда не стала так отзываться о твоей жизни.
– Что поделаешь? Я – не ты. Я та еще стерва, по крайней мере временами, и это ни для кого не секрет. А еще не секрет, что я люблю тебя больше всех на свете. И не надо делать вид, будто сомневаешься. Я забочусь о тебе и о том, что хорошо для тебя, и мой брат тут совершенно ни при чем.
Я посмотрела прямо на нее:
– А, так он снова стал твоим братом?
Она спокойно выдержала мой взгляд:
– Это не имеет никакого значения, Энни. В любом случае я хочу для тебя того, чего ты сама хочешь.
Я обвела рукой вокруг себя, охватывая жестом всю беспредельную гору:
– Вот чего я хочу. Тебе не приходило в голову, что я нашла именно то, о чем всегда мечтала?
– Да? И давно ты об этом мечтаешь? Извини, конечно, но я не собираюсь просто сидеть и смотреть, как ты отказываешься от того, чего на самом деле хочешь, – любить, пока смерть не разлучит вас. Временное помешательство Ника еще не повод переезжать в захолустье вместе с мистером Кашеваром.
Я растерялась и не знала, с чего начать, но все-таки заставила себя начать хоть с чего-нибудь:
– Во-первых, это не захолустье. Тут недалеко университет штата, если ты не в курсе.
– А еще музей-ферма, если ты не в курсе.
Я развернулась и пошла прочь – по глубокому снегу, к тропе, которая уведет меня вниз, подальше от Джордан.
Я слышала, как она шла за мной, стараясь не отставать, а потом остановилась.
– Между прочим, с Перл у него все кончено! – крикнула Джордан мне вслед. – Вдруг тебе интересно. Все кончилось еще до того, как началось.
Я не обернулась – застыла на месте, но не обернулась.
Снова послышались шаги Джордан. Она подошла ближе и остановилась прямо у меня за спиной.
– Он сейчас в Лондоне – заканчивает съемки фильма. Пытается найти работу в Европе и не закиснуть окончательно. Говорит, что не может вернуться домой без тебя. Прямо жалко его.
Я по-прежнему стояла не двигаясь. Джордан понизила голос:
– Послушай, Ник осознал, какую совершил глупость. Но он не приедет и не попросит прощения, если я скажу, что ты счастлива. Но если я скажу, что ты несчастна…
Я быстро повернулась и метнула на нее испепеляющий взгляд:
– Даже не думай! Я не шучу, Джордан. Только этого мне еще не хватало!
– Тогда скажи, что тебе все равно. Скажи, что еще шесть месяцев назад ты готова была любить Ника до конца жизни, а теперь тебе все равно.
– Прошло больше шести месяцев.
– Прошу прощения – семь месяцев назад.
Я отвернулась и пошла дальше.
– Мне все равно, – сказала я.
– Может, повторишь, глядя мне в глаза? Думаю, получится более убедительно.
Я продолжала спускаться.
– Сейчас ты мне не особенно нравишься.
– Ничего, – крикнула Джордан мне вслед, – переживу.
21
На ночь Джордан не осталась, а поехала в Нью-Йорк, откуда надеялась улететь в Лос-Анджелес первым же утренним рейсом. Она сказала, что переночует в аэропорту, но я подозревала, что на самом деле у нее в планах провести пару дней в Нью-Йорке, Бостоне или еще где-нибудь – лишь бы не со мной в провинциальном Уильямсберге, – прежде чем вернуться в Калифорнию. Как бы там ни было, меня не покидало ощущение, будто Джордан все еще здесь – прямо в доме, в нашей с Гриффином спальне. Ее голос звучал у меня в ушах так громко, словно она стояла рядом со мной: «Ты не должна тут оставаться…»
Отчасти именно поэтому я пошла в ресторан к Гриффину. Мне казалось, это мудрое решение – побыть вдвоем, постараться снова сблизиться, помочь ему с бесконечными приготовлениями к открытию. Но в ушах у меня по-прежнему звучали слова Джордан… Как я не поняла, что самым мудрым решением было бы остаться дома?
Мы вместе украшали ресторан гирляндами белых искристых фонариков в виде цветов лотоса, оплетая ими крышу и фасад наподобие виноградных лоз.
– Поверить не могу, что до открытия всего неделя, – сказала я.
– Десять дней! – поправил Гриффин.
– Десять дней, – повторила я.
Я стояла на стремянке, а Гриффин светил мне фонарем, чтобы хоть немного рассеять темноту. Он расспрашивал о Джордан, и я, не желая рассказывать ему правду, резко сменила тему.
– И потом, это всего лишь предварительное открытие, – продолжил Гриффин.
– Неважно. Все равно большое событие. Ты же говорил, что это чуть ли не самая ответственная часть.
– Ты специально пытаешься меня запугать или у тебя это получается ненарочно?
Я рассмеялась:
– Может, тебе будет спокойнее, если мы все-таки определимся с названием? Есть у тебя идеи?
– Есть кое-какие наметки. Но даже если до следующей недели мы так ничего и не придумаем, все приглашенные и так знают, где мы находимся.
– Это большой плюс, – согласилась я.
Гриффин поднял ко мне лицо и улыбнулся:
– Жаль, что я не знал о приезде Джордан, – выкроил бы немного времени, чтобы с ней пообщаться.
Я отвернулась от Гриффина, от этой его улыбки и сосредоточилась на фонариках.
– Ну, это еще не конец света.
– Надеюсь, что нет, – усмехнулся Гриффин. – Но Джордан – твоя подруга, и я хотел бы с ней познакомиться.
Это было так искренне, так похоже на Гриффина, что в груди у меня что-то сжалось.
Наверное, это маленькое проявление доброты должно было сблизить нас, напомнить мне о том, что я знала о Гриффине, и заглушить слова Джордан. Но вопреки здравому смыслу в голове у меня вертелось одно: «Почему наша жизнь кажется не настолько счастливой, чтобы показать ее Джордан?»
– Не забывай, что Джордан – сестра Ника, – сказала я.
– Ну и что?
– Она на его стороне.
Гриффин бросил на меня взгляд, который я различила даже в тусклом свете фонаря.
– Что такое? – спросила я.
– Не знаю… Просто я думал, все это уже в прошлом.
И тут мне бы ответить: «Конечно, в прошлом!», но с языка у меня уже сорвалось другое, не столь позитивное замечание:
– Скажи об этом Джиа. Или своей матери.
– Энни…
– Ты не понимаешь, – проговорила я, опуская фонарики.
– Похоже, что так. Хотя вроде я тупостью не отличаюсь. Не гений, конечно, но все-таки. Обычно понималка у меня работает хорошо.
Гриффин пытался обратить все в шутку, отнестись к моим словам легко. Но я его не поддержала: я не хотела, чтобы все было легко. Я хотела, чтобы все было трудно – очень трудно.
Я спустилась со стремянки. Руки у меня дрожали. Гриффин хотел мне помочь, но я не позволила. Его прикосновение стало бы последней каплей и еще могло бы меня образумить.
Должно быть, Гриффин что-то почувствовал, потому что отступил назад, достал из ведра еще гроздь фонариков и заговорил:
– Я целый день думал о тебе. Вернее, о твоих фотографиях. И мне в голову пришла одна идея – возможно, дурацкая, а возможно, и гениальная… Ты еще не смотрела на них сегодня?
– Нет.
– Наверное, лучше поговорить, когда они будут у нас перед глазами, но вот о чем я подумал…
– А не рановато ли для гениальных идей, Гриффин? – перебила я. – Может, лучше приготовиться к тому, что ничего у меня с этими фотографиями не выйдет?
– Отличный настрой…
Я пожала плечами, как бы говоря: «Извини, на другой я сейчас не способна».
– Энни, ты талантливый фотограф, и у тебя все получится. У нас получится. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем.
«Вместе мы что-нибудь придумаем…» И тут мне вспомнились слова Джиа: «Гриффин умеет любить только женщин, у которых сломана жизнь».
– Послушай, не надо меня спасать, – бросила я.
Гриффин растерянно посмотрел на меня:
– А кто говорит, что тебя надо спасать?
– Никто, – ответила я и, прежде чем успела себя одернуть, добавила: – Джиа – вот кто. Она мне рассказала, что это твое любимое занятие.
– Джиа ошибается – возможно, по моей вине. – Гриффин пристыженно посмотрел на меня. – Я не хотел ее подвести, поэтому и оставался с ней слишком долго. Но я любил Джиа. И спасти я пытался не ее, а наши отношения, что далеко не одно и то же. Поэтому я и старался как мог, даже когда понял, что уже поздно и мы никогда не достигнем того, чего хотели.
Гриффин встретился со мной взглядом, и мне оставалось только признать, что его слова похожи на правду – по крайней мере, правду, как он сам ее понимает. Но легче мне от этого почему-то не стало.
– Я никогда не пытался никого спасать – ни Джиа, ни тем более тебя.
– Тогда что ты пытаешься сделать? Послушай, планы – это хорошо, но не лучше ли заранее смириться с тем, что фотография останется для меня просто хобби, а я так и не найду себе работу, если, конечно, не соглашусь писать для какого-нибудь «Вестника Захолустья».
Мой тон поставил Гриффина в тупик, и он окончательно перестал что-либо понимать.
– Энни, что тебе сказала Джордан?
– Ничего…
– Тогда почему ты упорно пытаешься со мной поссориться? Неужели тебе станет от этого легче?
Я пошла прочь, даже не остановившись, чтобы опустить фонарики обратно в ведро – маленькие, ни в чем не повинные фонарики, которые я по-прежнему сжимала в руках.
– Неправда. Я не пытаюсь поссориться.
– Тогда что ты делаешь?