Мое простое счастье Дейв Лаура

22

Меня всегда поражало, сколько читателей задавало мне один и тот же вопрос: как прервать надоевшую поездку. Как прервать поездку, за которую – и они прекрасно об этом знали – денег им не вернут. Я никак не могла понять, почему они считают, будто ответ мне известен, а потом догадалась: на самом деле большинству читателей ответ не нужен. Они не собираются прерывать поездку – давно запланированную, долгожданную, желанную. Просто когда выбор сделан – любой выбор, даже приятный, – все равно хочется верить, что это еще не свершившийся факт и где-то есть черный ход, которым можно при случае воспользоваться.

Дома меня ждала записка от Эмили:

«Аннабель, я надеялась поговорить с вами до отъезда, но завтра утром у меня лекция, и мне нужно возвращаться в Манхэттен.

Еще увидимся?

Эмили».

Я положила записку обратно на стол, гадая, о чем это она хочет со мной поговорить. О том, что я не понимаю ее сына? Не знаю, что ему нужно для счастья? Обо всех тех вещах, о которых надо было подумать прежде, чем начинать совместную жизнь?

Еще я нашла на столе остатки ужина, которым Эмили кормила близнецов: зажаренные на решетке куриные палочки, сладкий картофель во фритюре, бананово-черничный молочный коктейль.

Я взяла пригоршню картошки и медленно потащилась наверх, совершенно измотанная двумя сегодняшними ссорами – и той, что навязала мне Джордан, и той, с Гриффином, которую я затеяла сама.

Проходя мимо комнаты близнецов, я с облегчением отметила, что дверь закрыта, а свет погашен. С еще большим облегчением я услышала доносящийся из ванной плеск воды и негромкое пение Джесси. Все это вместе означало, что остаток дня я проведу в одиночестве, а с душевными потрясениями на сегодня покончено.

Потом я открыла дверь в спальню и поняла, что насчет душевных потрясений ошибалась. И насчет остатков ужина тоже: они были не только на кухонном столе.

Они равномерно покрывали пол нашей комнаты: красные пятна кетчупа, рыжие кусочки картошки, яркие лужицы коктейля. Пол и мои фотографии… все мои фотографии…

– М-да, это не есть хорошо.

Не знаю, сколько продолжался мой ступор, прежде чем я услышала голос Джесси. Я обернулась: он стоял на пороге в джинсах и футболке с нарисованным из баллончика атомом. Волосы у него были мокрые после душа.

– Нет, – согласилась я.

– Наверное, сейчас не самый удачный момент, но долг велит тебе сообщить, что Сэмми, возможно, проглотил твое обручальное кольцо.

– Возможно?

– Я знаю об этом только от самого Сэмми, а он утверждает, что еще и кухонный стол проглотил.

Я взглянула на прикроватный столик: кольцо действительно пропало. Я подошла ближе, присмотрелась, не блеснет ли что-нибудь на ковре или между ножек стола. Но кольца нигде не было.

Со своей новой позиции я еще раз оглядела последствия катастрофы, которая, возможно, разрушила мое будущее: фотографии, негативы, измятые мотки пленки, зеленая коробка плавает в луже черничного коктейля.

– Помочь тебе тут убраться? – спросил Джесси.

– Лучше помоги мне убраться отсюда.

Мы сидели на крыльце, не обращая внимания на холод: я – на нижней ступеньке, Джесси – на верхней. На средней стояла бутылка бурбона. Пили, ощущая согревающее тепло алкоголя, смотрели в звездное небо и ждали, когда вернется Гриффин.

Мы так напились, что в конце концов я рассказала ему все: и о разрыве с Ником, и об увольнении, и обо всем этом сумасшедшем дне, начиная с Джиа и ее ужасной исповеди в туалете и заканчивая Джордан и мистером Кашеваром.

Видимо, рассказывала я хорошо, потому что Джесси прямо заходился от смеха, а шутка про мистера Кашевара понравилась ему настолько, что он заставил меня повторить ее дважды.

– Рада, что моя жизнь кажется тебе забавной.

– Уф… – выдохнул Джесси, утирая слезы и с трудом подавляя последний смешок. – Не то слово!

Я укоризненно покачала головой и напустила на себя обиженный вид, но не выдержала и тоже рассмеялась.

– А Джордан всегда такая стерва? – спросил Джесси.

– Эй! Вообще-то это не слишком справедливо.

– А по-моему, очень даже справедливо.

– Просто она за меня волнуется. Думает, что я кинулась в новую жизнь, как в омут.

– А даже если и так?

Я взяла бутылку и отхлебнула. Бурбон потек по горлу обжигающей струей.

– У меня в глазах троится, поэтому неудивительно, что я не совсем тебя понимаю, но… я не совсем тебя понимаю.

– Даже если Джордан права и ты действительно кинулась в этот так называемый омут, какая, в сущности, разница? Разве до этого тебе жилось лучше?

Я протянула ему бутылку:

– И это, по-твоему, должно меня утешить?

– Мое мнение: ты бы так и так угодила в омут, даже если бы осталась в Лос-Анджелесе на развалинах прошлой жизни. – Он немного помолчал. – Вопрос в том, как ты поступишь теперь: просто закроешь глаза на то, что узнала, или примешь какое-нибудь решение?

Эту его речь я тоже поняла не вполне, но в моем замутненном сознании неожиданно возник вопрос: а к кому он, собственно, обращается? Ко мне или к самому себе?

– Ты боишься, что она тебя не простит? – спросила я. – Когда все уляжется и вы оба успокоитесь. Ты боишься, что Шерил не сможет начать сначала?

Джесси сделал еще один большой глоток:

– Я боюсь не за Шерил.

– А за кого? За Джуд Флемминг?

– Да, за Джуд Флемминг. В конце концов, она пострадала больше всего.

– Почему?

– Понимаешь, мы с ней сошлись в очень тяжелый для меня момент – совершенно неподходящий для начала новых отношений. Мы с Шерил только что расстались, и…

– Подожди… Ты расстался с Шерил еще до Джуд?

– Ну да.

– Так дело было не в Джуд Флемминг?

– Нет. Джуд была уверена, что станет решением всех моих проблем. И, пожалуй, я мог бы стать решением ее проблем, если бы не одно «но»: я по-прежнему хочу быть с женой и никогда этого не скрывал. Вот только она до сих пор меня не слышит.

– Погоди, которая «она»?

– Угадай.

Я не нашла что на это ответить.

Джесси снова приложился к бутылке.

– А самое отвратительное в этой истории, что мы с Джуд занимались любовью всего один раз. Всего один раз, и она беременна! Прямо какая-то подростковая мыльная опера… только вот подростки староваты.

Я была в полном недоумении.

– А почему тогда ты расстался с Шерил?

– Я подарил ей на день рождения курс занятий по йоге. Частных занятий с Теодором. Просто «Теодор» – ни фамилии, ничего. Представляешь? Я думал, такое только Мадонна может себе позволить. Лучший инструктор по йоге в Бостоне, говорят. Я вечно не мог угодить Шерил с подарком, поэтому его и нанял. Хотя что-то мне подсказывало, что делать этого не надо.

– И?

– Скажем так: на этот раз я ей угодил.

Я вытаращила на него глаза:

– Шерил и Теодор?..

– Шерил и Теодор. Хотя, если ей верить, у них чисто духовные отношения. Ну и какие, спрашивается, у меня после этого шансы? Раз Шерил столько получает от Теодора без всякого секса, сколько же она недополучала от меня?

Мне невольно вспомнился Ник – Ник и его платоническая любовь к Перл. Действительно, какие могут быть шансы против того, чего еще не было? По-моему, никаких.

– Джесси, мне очень жаль.

Он запустил пальцы в волосы.

– Она сама не знает, чего хочет: вернулась ко мне, тут же снова ушла. Собиралась вернуться еще раз, а потом сказала, что не готова.

– И что, интересно, в такой ситуации значит «готова»?

Джесси пожал плечами:

– Шерил и я… мы вместе со второго курса. Она тоже училась в МТИ – на ботаника. Я даже вынес два отвратительных занятия на грядке, лишь бы побыть рядом с ней… Наверное, тяжело сохранить отношения, когда сохраняешь их так долго.

Я снова взяла бутылку и прижала горлышко к губам, не зная, что ответить. Мне хотелось потрепать его по плечу и сказать, что все будет хорошо, но я понятия не имела, так ли это, поэтому просто поставила бутылку на место и посмотрела вверх, на звезды.

– М-да, – протянула я, – умеешь ты заставить взглянуть на свои проблемы со стороны.

Его снова разобрал смех, и я засмеялась вместе с ним.

– Рад помочь, – проговорил Джесси. – Но я бы на твоем месте особо не зазнавался.

– Почему?

– Я-то знаю, чего хочу, просто еще не придумал, как этого добиться.

Меня подмывало спросить, чего же, собственно, он хочет: вернуться к Шерил? Помочь Джуд? Но прежде чем я успела открыть рот, Джесси продолжил:

– А вот тебе, Энни Адамс, до этого еще далеко.

Я хотела возразить, что отлично знаю, чего хочу: остаться с Гриффином и начать в Уильямсберге новую жизнь. Но в моей одурманенной бурбоном голове имя «Гриффин» почему-то превратилось в «Ник», и я сочла за лучшее промолчать.

– Ты вот о чем подумай, – снова заговорил Джесси, опять беря в руки бутылку. – Может, ты оказалась в этом положении не от отчаяния, а потому, что наконец-то начала осознавать, кто ты такая на самом деле?

Прежде чем я успела ответить, Джесси наклонил бутылку в мою сторону и сказал:

– Добро пожаловать в омут.

23

На следующее утро меня разбудил телефон. Звонил он так отчаянно, что было ясно: это далеко не первый звонок. Далеко не первая попытка со мной поговорить.

Голова кружилась от бурбона и бессонной ночи. Я потянулась к трубке, постепенно начиная осознавать, что происходит: я лежу в постели одна, белье на половине Гриффина даже не смято, а фотографии больше не разбросаны по полу.

Внезапно бурбон всколыхнулся у меня в желудке, грозя вылиться наружу не с того конца, и какое-то время я могла только лежать не шевелясь и ждать. Телефон, слава богу, затих. А потом зазвонил снова. Я не сумела сообразить, как заставить его замолчать по-другому, поэтому сняла трубку.

– Алло!

– Ты готова спеть для меня?

– Что?

– Думаю, подойдет песня Бетт Мидлер про невоспетого героя, который не дает твоим крыльям опуститься[13]. Впрочем, если тебе больше по вкусу девица, которая победила в «Американском идоле», можешь исполнить ее хит про звездный час[14].

Это был Питер. Питер, несравненный редактор и мой бывший начальник, перечислял попсовые песни, безбожно перевирая текст.

Я прикрыла глаза рукой, пытаясь унять головокружение.

– Питер, у меня так кружится голова, что я с трудом тебя слышу. Можно я перезвоню попозже?

– Ну уж нет! Я и так битых два часа пытаюсь до тебя дозвониться, чтобы сообщить отличную новость. – Он выдержал театральную паузу. – Твое увольнение отменяется!

Я убрала руку с лица:

– Что?

– В твое отсутствие произошел настоящий бунт. Ну, «бунт» – это, пожалуй, громко сказано, но главное, что тебя просят вернуться. Тебя и меня. Все благодаря небольшому бунту и кое-каким ловким махинациям с моей стороны. Несокрушимые Питер и Энни снова в седле!

– Просто поверить не могу!

– И не ты одна! Но слишком сильно не радуйся: «Сто открытий» по-прежнему пройденный этап, по крайней мере в их теперешнем виде. Калеб Второй хочет, чтобы колонка о путешествиях выходила в режиме реального времени и стала более интерактивной. В чем это будет выражаться, еще предстоит решить. Но как бы там ни было, одна перемена точно к лучшему: тебе повысили зарплату.

– Правда?

– Даже не спрашивай, как мне это удалось. Но на всякий случай имей в виду, что один провинциальный журнал под названием «Нэшнл джиографик» предлагал тебе возглавить свое африканское представительство.

– Угу…

– Любовь моя, подробности обсудим позже, а пока просто знай, что я выхлопотал для тебя контракт на три года, прибавку в размере тридцати трех процентов и полную медицинскую страховку. В обмен от тебя хотят большей вовлеченности: ты должна помочь газете упрочить присутствие на рынке путешествий, что бы это ни значило. Есть только одно маленькое «но»: у них мания контролировать каждый шаг подчиненного, поэтому придется переехать в Лондон. Жилье тебе предоставят, пока не акклиматизируешься. Все-таки в том, чтобы твою газету поглотила огромная корпорация, тоже есть свои плюсы.

– Подожди секунду… что значит «Лондон»?

– Любовь моя, если ты не знаешь, что значит «Лондон», я не уверен, что стоило так за тебя бороться.

Я молчала – а что еще мне оставалось?

– Я ведь живу в Массачусетсе, – сказала я наконец.

– Я знаю, что ты живешь в Массачусетсе, но «Беккет-Медиа» жаждет развивать свое европейское представительство. Даже меня собираются туда ненадолго отправить. У тебя был выбор: получить работу с предоставлением жилья в Лондоне или в Берлине. Мне показалось, что до Берлина ты еще не доросла.

– Большое спасибо.

– Ну, это же не навсегда. И потом, ты можешь ездить домой на выходные, правда?

– Из Лондона?!

– Значит, в отпуск. Или на праздники.

– Питер…

– Это уникальный шанс. Такой дается только раз в жизни.

– А как же «Время собирать камни и время разбрасывать камни»? Как же твоя речь о том, что я утратила интерес к колонке? Ты ведь сам сказал, что мне пора двигаться дальше!

– Да я готов был что угодно сказать, лишь бы тебя утешить! И вообще, это же Лондон! Ты обожаешь Лондон. А когда они поймут, какой ты бесценный кадр, мы потребуем перевести тебя обратно в Америку. Всего шесть месяцев, и ты снова в Фермтауне. Самое большее – девять.

– Питер…

– Фермберге?

– Не могу, Питер… сейчас не могу…

– Можешь.

Я покачала головой, словно он меня видит, а потом выпалила правду, чувствуя, как в желудке все переворачивается:

– Сейчас я могу только одно – положить трубку…

Через час я стояла на пороге ресторана. Я понятия не имела, как реагировать на звонок Питера, зато точно знала, что должна увидеться с Гриффином – загладить или хотя бы попытаться загладить свою вину и объяснить ему, что со мной происходит. И тогда, быть может, я и сама смогу в себе разобраться.

Но когда я вошла внутрь, меня снова охватило смятение: за недавно установленной стойкой, на одном из тщательно вытертых табуретов сидела Джиа – сидела, попивая кофе из высокой кружки и склоняясь к Гриффину. И оба они смеялись и выглядели совершенно счастливыми.

Я застыла на месте. Я застыла на месте, а они одновременно оглянулись на меня.

– Энни… – сказал Гриффин, а Джиа помахала мне рукой.

Я растерялась, не зная, что делать, и тоже вяло помахала. А потом развернулась и выбежала за дверь – слишком быстро, чтобы это показалось естественным.

Гриффин бросился следом, окликая меня по имени. Я всерьез решила не оборачиваться, но обернуться все-таки пришлось – прежде всего потому, что я свернула не на ту улицу и понятия не имела, куда направляюсь.

– Энни, постой… прошу тебя…

Он взял меня за локоть.

– Извини, – бросила я. – Не хотела вам мешать.

– Разве так она выглядела? – спросил Гриффин.

– Разве так это выглядело, – поправила я. – Ты ведь имел в виду «это»?

– А я что сказал?

– Ты сказал «она».

Не знаю почему, но «она» звучало в тысячу раз хуже. Возможно, потому, что в наши отношения опять оказался замешан кто-то посторонний.

– Энни, пожалуйста, послушай. Я вижу, к чему ты клонишь, но, прошу тебя, просто послушай меня. Джиа поссорилась со своим парнем и хотела поговорить со мной, посоветоваться. Вот и все.

– Посоветоваться с тобой? О своем новом парне?

Гриффин кивнул:

– Он не очень хорошо себя ведет.

«И он не единственный», – хотелось мне добавить.

– Гриффин, ты правда думаешь, что она должна обсуждать свою личную жизнь именно с тобой?

– Знаю, звучит глупо, но на самом деле это хорошо – хорошо, что мы разговариваем друг с другом. Для всех нас хорошо. Прошлое нужно оставлять в прошлом. Понимаешь, о чем я?

Я покачала головой, потому что не понимала, о чем он. Зато понимала другое: все у меня в сознании слилось воедино: прошлое и настоящее; Джиа и Ник, Гриффин и я; Джесси, Шерил и Джуд; «Сто открытий», фотографии и снова «Сто открытий». А ведь должны быть какие-то границы, разделяющие время, когда я не знала, что мне нужно, и время, когда знала; время, когда мне хотелось сбежать, и время, когда меня тянуло остаться.

– Может, вернемся в ресторан? – предложил Гриффин. – Здесь очень холодно.

Как бы в доказательство он плотно обхватил себя руками.

Я была все еще обижена, но, несмотря на это – а может, отчасти из-за этого, – все-таки сообщила ему о том, что сделала:

– Я разослала письма всем своим коллегам – ресторанным критикам и журналистам, которые пишут о стиле и об искусстве. Пригласила их приехать на предварительное открытие или в любое другое время. Вдруг тебе интересно.

– Конечно, интересно. Спасибо.

Я пошла прочь – на этот раз в нужном направлении.

– Куда ты? – крикнул мне вслед Гриффин.

Я не могла произнести ни слова, но он, казалось, прочел мои мысли, потому что нагнал меня и произнес:

– Я выбрал тебя, Энни, – в первый же день. И я знаю, что ты знаешь, хотя и делаешь вид, будто это не так. И еще я знаю, что ты тоже выбрала меня.

Я покачала головой, не желая признавать, что все так просто.

– Ты все время говоришь, будто прошлое осталось в прошлом. Но когда оно настолько переплетено с настоящим, это уже не прошлое, а что-то другое.

– Что это? – сухо спросил Гриффин. – Предлог, чтобы уйти?

– Как минимум повод окончить этот разговор, – сказала я, хотя и знала, что говорить такое не следует.

Той ночью, когда Гриффин вернулся домой, я притворилась, что сплю. Я лежала совершенно неподвижно, пока он ходил по комнате, раздевался и принимал душ, ложился рядом со мной и устраивался поудобнее.

Гриффин закрыл глаза рукой, не говоря ни слова.

Мне вспомнилась наша первая ночь, вернее, следующее утро. Тогда я тоже притворялась, что сплю, но Гриффин не изобразил, будто поверил, а сделал то, в чем я нуждалась больше всего на свете, – приблизился ко мне.

Может, теперь моя очередь?

Восемь дюймов. Нас разделяло всего восемь дюймов. Я совершила два кругосветных путешествия, три раза была в Дубае, четыре – в Гонконге. Я отыскала крошечный городок в Новой Зеландии, до которого можно добраться только на лодке, и то если знать, куда именно плыть.

Я умела отдаляться на огромные расстояния, но не знала, как преодолеть каких-то дурацких восемь дюймов и приблизиться к человеку, в котором нуждалась больше всего на свете.

Через несколько дней я сделала то, чего, казалось, не сделаю никогда: поехала в Амхерст, в библиотеку Массачусетского университета, и написала последнюю статью для колонки «Сто открытий». Я посвятила ее Лас-Вегасу – городу, о котором избегала писать все то время, что работала в газете, хотя он и находится недалеко от Лос-Анджелеса. Я отобрала несколько достопримечательностей, способных превратить Вегас в место, куда хочется сбежать от реальности. В список я включила живописный заповедник «Ред Рок Каньон» (рубрика «Открой глаза»), подземный корейский ресторан («Попробуй особый соус»), странную, но занятную общину на берегу озера («Выйди не в ту дверь») и частное казино в центре города – довольно далеко от Лас-Вегас-Стрип[15] («Вырвись за привычные рамки»). Казино это открывается только после полуночи, и в нем работает Эдвард, старейший дилер города, раздающий карты для игры в блек-джек вот уже семьдесят два года.

Ну а в последней рубрике, «Найди изюминку», я впервые поделилась с читателями чем-то личным. Я написала о часовне на границе города – маленькой часовне с оранжевыми ставнями. Пожалуй, это единственное место в шумном Лас-Вегасе, где можно устроить по-настоящему тихую свадьбу. Священник подарит вам по букету белых и зеленых цветов, угостит шампанским со вкусом малины и даст немного побыть вдвоем – и до и после церемонии.

Но ничего подобного я рассказывать не стала, а просто набрала: «Здесь я вышла замуж».

Я нажала на «Отправить» и быстро вышла из библиотеки. Вернее, хотела выйти, но у самых дверей заметила объявление о том, что сегодня вечером в студенческой столовой показывают кино. И название фильма: «Римские каникулы».

Не могу объяснить, почему я пошла туда, почему захотела снова окунуться в этот фильм и найти в нем утешение. Может, потому, что чувствовала себя опустошенной и усталой. А может, потому, что каким-то чутьем угадала: наступает последний момент, когда потерянное и обретенное находятся в неустойчивом равновесии, а оба исхода одинаково вероятны.

Я пришла в столовую где-то к середине фильма, но еще успела увидеть, как Джо Брэдли и принцесса Анна сидят у бесподобной Испанской лестницы и он убеждает ее выйти за привычные рамки и сделать все то, о чем она всегда мечтала: прогуляться по великолепным улицам и кафе Рима, покататься на мотоцикле и сходить на танцы, найти волшебную стену, у которой исполняются желания, – покориться, хотя бы раз в жизни, зову собственного сердца.

Я еще успела увидеть, как после всех приключений Анна сидит в машине Брэдли, такая живая, ослепительная, полная решимости, и прощается со своей первой и единственной любовью:

«Теперь я должна с вами проститься. Я дойду до угла и поверну, а вы останетесь в машине и уедете. Обещайте, что не будете смотреть, как я ухожу. Просто уезжайте. Покиньте меня, как я вас покидаю».

Я еще успела увидеть все это и досидела до самого конца, наслаждаясь каждым мгновением.

А через два дня за мной приехал Ник.