Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой Ханна Софи

Глава 3

В отеле «Блоксхэм»

На следующее утро в «Блоксхэме» я никак не мог избавиться от чувства нерешительности, зная, что вот-вот нагрянет Пуаро и объяснит нам, полицейским рабочим лошадкам, как глупо мы ведем дело о тройном убийстве. К тому же о его предстоящем визите знал только я, и от этого мне было не по себе. Ведь отвечать за его присутствие предстояло мне одному, а я боялся, как бы оно не деморализовало моих людей. По правде говоря, еще больше я боялся, как бы оно не деморализовало меня самого. При ярком свете необычайно солнечного февральского утра, да еще и на удивление хорошо выспавшись, я не мог понять, почему накануне у меня не хватило духу запретить ему даже приближаться к «Блоксхэму».

Впрочем, даже отважься я на такое заявление, толку все равно было бы мало; Пуаро просто не послушал бы меня, и все.

Я как раз стоял в роскошном лобби отеля, ведя беседу с неким мистером Лукой Лаццари, менеджером отеля, когда появился Пуаро. Этот Лаццари был приветливым, услужливым и каким-то восторженным типом, с черными кудрями, певучим голосом и усиками, которые, однако, не шли ни в какое сравнение с усами Пуаро. Казалось, Лаццари вознамерился сделать все для того, чтобы я и мои люди получили от нашего пребывания в «Блоксхэме» удовольствие не меньшее, чем постояльцы отеля – те из них, кому посчастливилось остаться в живых.

Я представил его Пуаро, который лишь коротко кивнул в ответ. Казалось, он был не в духе, и я скоро узнал почему.

– Я не нашел Дженни, – сказал он. – Половину утра я прождал в кофейне. Но она не пришла.

– Ну так уж и половину! – возразил я, помня о его склонности к преувеличению.

– Мадемуазель Фи тоже не было. Другие официантки, те ничего не смогли мне рассказать.

– Не повезло, – заметил я, нисколько не удивленный этой новостью.

Сам я ни одной секунды не предполагал, что Дженни придет в кофейню еще раз, и теперь чувствовал себя виноватым. Наверное, мне следовало приложить больше стараний, чтобы заставить Пуаро увидеть истину: она бежала из «Плезантс» от него, недвусмысленно объявив, что, доверившись ему, совершила ошибку. Так зачем же ей возвращаться на следующий день туда, где, как она знает, ее будет ждать он, чтобы взять под свою защиту?

– Итак! – Пуаро поглядел на меня выжидательно. – А что можете сообщить мне вы?

– И я здесь тоже для того, чтобы давать вам информацию, в которой вы нуждаетесь, – сияя, объявил Лаццари. – Лука Лаццари, к вашим услугам. Вам уже доводилось бывать в отеле «Блоксхэм», месье Пуаро?

– Non.

– Разве он не великолепен? Словно дворец, пришедший к нам из belle poque[19], верно? Величественен! Надеюсь, вы уже обратили внимание и в должной мере восхитились художественными шедеврами, которые окружают нас со всех сторон!

– Oui. По сравнению с пансионом миссис Бланш Ансворт ваш отель просто превосходен, хотя у пансиона есть одно преимущество – вид из окна, – отвечал Пуаро сухо. Дурное настроение, судя по всему, завладело им надолго.

– Ах, вид из окон моего очаровательного отеля! – Лаццари восторженно стиснул руки. – Из комнат, окна которых выходят в сад, можно созерцать картину редкостной красоты, по другую же сторону взор постояльца привлекает иное, не менее изысканное зрелище – изумительный Лондон! Я покажу вам позже.

– Я предпочел бы увидеть комнаты, в которых произошли убийства, – возразил Пуаро.

При этих словах улыбка Лаццари немного потускнела.

– Месье Пуаро, вы можете быть совершенно уверены в том, что столь ужасное преступление – три убийства за одну ночь, уму непостижимо! – никогда больше не будет иметь места во всемирно прославленном отеле «Блоксхэм».

Мы с Пуаро переглянулись. Можно подумать, в нашу задачу входило предотвращение подобных преступлений в будущем, а не расследование тех, которые уже совершены.

Я решил, что пора взять бразды правления в свои руки и, по возможности, заткнуть этому Лаццари рот. Усы Пуаро и так уже топорщились от сдерживаемого гнева.

– Жертвами стали миссис Харриет Сиппель, мисс Ида Грэнсбери и мистер Ричард Негус, – заговорил я. – Все трое остановились в отеле, каждый занимал отдельный номер.

– Каждый? То есть у каждого и у каждой была своя комната, так? – Пуаро улыбнулся нечаянной шутке. Я приписал перемену в его настроении тому факту, что Лаццари наконец замолчал. – Извините, я перебил вас, Кэтчпул. Продолжайте.

– Все три жертвы прибыли в отель в среду, за день до того, как произошло убийство.

– Они прибыли все вместе?

– Нет.

– Определенно нет, – сказал Лаццари. – Они приехали врозь, поодиночке. И зарегистрировались тоже один за другим.

– И убили их тоже одного за другим, – произнес Пуаро, высказав вслух мою мысль. – Вы в этом уверены? – переспросил он Лаццари.

– Более уверенным и быть нельзя. Ведь мне сообщил об этом мистер Джон Гуд, мой клерк, а это самый надежный человек из всех, кого я знаю. Вы с ним познакомитесь. В нашем отеле, месье Пуаро, служат лишь люди с безукоризненной репутацией, и если мой служащий говорит мне, что это так, то я знаю – так оно и есть. Со всей страны и со всего мира люди стекаются ко мне, чтобы задать один вопрос – могут ли они служить в «Блоксхэме». И лишь лучшим из лучших я отвечаю «да».

Забавно, но до того момента я даже не подозревал, насколько хорошо изучил Пуаро – пока не увидел, что Лаццари и понятия не имеет, как с ним управляться. Да возьми он кусок картона, напиши на нем «Подозревается в убийстве» и повесь на шею мистеру Джону Гуду, то и тогда он не смог бы возбудить по отношению к бедному парню большего подозрения со стороны маленького бельгийца. Никому на свете Эркюль Пуаро не позволит диктовать себе, как ему следует относиться к тому или иному человеку; скорее наоборот, этот старый лис заберет себе в голову нечто прямо противоположное тому, в чем его будут пытаться убедить.

– Итак, – продолжал он, – мы имеем дело с необычайным совпадением, не так ли? Наши три жертвы – миссис Харриет Сиппель, мисс Ида Грэнсбери и мистер Ричард Негус – прибывают в отель поодиночке и, кажется, не имеют друг с другом ничего общего. И все же их объединяет не только день смерти, а именно вчера, но и день прибытия в отель «Блоксхэм»: в среду.

– И что в этом особенно примечательного? – спросил я. – В отеле такого размера, как этот, множество постояльцев прибывают в один и тот же день. Не всех же убивают.

Глаза Пуаро вытаращились так, словно готовы были вот-вот выскочить из черепа. Не находя в своих словах ничего предосудительного, я продолжил излагать бстоятельства дела.

– Убитые женщины и мужчина были найдены в запертых на замок номерах, каждый в своем, – сказал я, невольно ловя себя на том, что говорю «каждый», хотя речь идет о двух женщинах и мужчине. – Убийца запер все три двери и скрылся с ключами…

– Attendez, – перебил меня Пуаро. – Вы хотите сказать, что ключи пропали. Вы ведь не знаете наверняка, забрал ли их убийца с собой и у него ли они сейчас.

Я перевел дыхание.

– Мы подозреваем, что убийца унес ключи с собой. Мы здесь все обыскали, но ни в одной из комнат, да и нигде в отеле, их не нашли.

– Мои безупречные служащие все проверили и подтвердили, что это так, – сказал Лаццари.

Но Пуаро заявил, что хочет сам осмотреть все три комнаты снова. На что Лаццари согласился так радостно, словно его пригласили на вечеринку с танцами.

– Ищите, сколько хотите, но ключей от трех комнат вы не найдете, – сказал я. – Говорю вам, их забрал убийца. Не знаю, что он с ними сделал, но…

– Возможно, положил их к себе в карман, рядом с запонкой, одной, тремя, а то и пятью, – холодно отвечал Пуаро.

– А, теперь я понимаю, почему вас называют самым замечательным детективом, месье Пуаро! – воскликнул Лаццари, хотя скрытый смысл замечания бельгийца наверняка был ему непонятен. – Человек превосходного ума, вот как о вас говорят!

– Причиной смерти, скорее всего, следует считать отравление, – сказал я, не желая дольше необходимого выслушивать восхваления талантов Пуаро. – Мы полагаем, что это был цианид, в достаточном количестве действующий очень быстро. Это станет ясно после вскрытия, однако… в их напитки наверняка был добавлен яд. В случае с миссис Сиппель и мисс Идой Грэнсбери этим напитком был чай. Мистер Ричард Негус пил шерри.

– Как вы это узнали? – спросил Пуаро. – Напитки что, еще в комнатах?

– Да, чайные чашки и стакан Негуса из-под шерри. В чашках осталось всего несколько капель на донышке, но и этого достаточно, чтобы отличить чай от кофе. Готов поспорить, что в этих каплях обнаружатся и следы цианида.

– А что со временем смерти?

– По мнению полицейского врача, все трое были убиты между четырьмя пополудни и половиной девятого вечера. К счастью, нам удалось сузить этот временной промежуток от семи пятнадцати до восьми десяти.

– Настоящая удача! – поддакнул Лаццари. – Каждого из… э-э-э… покойных гостей в последний раз видели в четверть восьмого, в каждом случае свидетелем был кто-то из надежнейших служащих нашего отеля – так что это наверняка правда! Я ведь сам обнаружил покойных – какой ужас, какая трагедия! – между пятнадцатью и двадцатью минутами девятого.

– Однако их должны были убить еще до десяти минут девятого, – сказал Пуаро я. – Потому что тогда на ресепшен уже лежала записка с объявлением убийства.

– Пожалуйста, подождите, – сказал Пуаро. – До этой записки мы еще доберемся, в свое время. Месье Лаццари, как такое возможно, чтобы кто-то из сотрудников отеля видел каждого из убитых постояльцев ровно в четверть восьмого?

– Да. – Лаццари закивал так энергично, что я испугался, как бы его голова не свалилась с шеи. – Это истинная правда. Все трое заказали обед в номер к семи пятнадцати, и все три обеда были доставлены минута в минуту. Так всегда обслуживают постояльцев в отеле «Блоксхэм».

Пуаро повернулся ко мне.

– Вот еще одно совпадение norme[20], – сказал он. – Харриет Сиппель, Ида Грэнсбери и Ричард Негус прибывают в отель в среду, ровно за день до своего убийства. Затем, в самый день убийства, они вдруг заказывают ужин каждый к себе в номер ровно в одно и то же время? Это кажется мне совсем неправдоподобным.

– Пуаро, есть ли смысл обсуждать правдоподобие или неправдоподобие того, что, как нам известно, было?

– Non. Однако есть смысл проверить, на самом ли деле все было именно так, как нам рассказали. Месье Лаццари, не сомневаюсь, что в вашем отеле найдется хотя бы одна очень большая комната. Пожалуйста, соберите в ней всех служащих отеля, и мы побеседуем с ними, как только им – и вам – будет удобно. А пока вы готовитесь к беседе, мы с мистером Кэтчпулом займемся осмотром номеров, в которых произошли убийства.

– Да, и нам лучше поспешить, а то тела вот-вот увезут, – сказал я. – При обычных обстоятельствах их бы уже там не было. – Я не стал упоминать о том, что в данном случае задержка произошла лишь по моей вине. Прошлым вечером я так спешил прочь из «Блоксхэма», подальше от этих ужасных комнат, и так стремился занять свой ум чем-нибудь, кроме мыслей о трех лежавших в них телах, что совершенно забыл сделать соответствующие распоряжения.

Я надеялся, что после ухода Лаццари Пуаро немного оттает, но этого не произошло, и я понял, что он, вероятно, всегда так строг «на работе», что, по правде говоря, было большой вольностью с его стороны, ведь это была моя работа, а не его, а он своим поведением только портил мне настроение.

У меня был главный ключ, и мы посетили одну за другой все три комнаты. Пока мы ждали, когда откроются изящно позолоченные двери лифта, Пуаро сказал:

– Надеюсь, хотя бы в одном мы с вами солидарны: когда речь идет о служащих этого отеля, на слово месье Лаццари полагаться нельзя. Он говорит о них так, словно эти люди выше всякого подозрения, чего просто не может быть, раз они присутствовали здесь во время убийства. Лояльность месье Лаццари делает ему честь, однако он глупец, если всерьез считает, будто весь персонал отеля «Блоксхэм» – сплошные des anges[21].

Одна мысль уже давно не давала мне покоя, и я решился наконец в ней признаться:

– Надеюсь, вы не считаете глупцом и меня. То, что я сказал недавно о других постояльцах, также прибывших в среду… Надо иметь куриные мозги, чтобы ляпнуть такое. Любые постояльцы, которые приехали в среду, но не были убиты в четверг, не имеют для нас значения, так ведь? Я хочу сказать, что совпадение становится достойным внимания, только если некое количество постояльцев, прибывших в среду, по видимости, независимо друг от друга, оказываются убитыми в одно и то же время в четверг.

– Oui. – Пуаро неподдельно тепло улыбнулся мне, когда мы входили в лифт. – Вы восстановили мою веру в остроту вашего ума, друг мой. Кроме того, вы попали в самую точку своим замечанием относительно «по видимости, независимо прибывших» постояльцев. Наверняка окажется, что все три жертвы убийства как-то связаны между собой. Я готов поклясться в этом уже сейчас. Они не были выбраны наугад среди всех постояльцев отеля. Этих троих убили по одной причине – и эта причина связана с инициалами Пи Ай Джей. По этой же самой причине они все трое прибыли в отель в один и тот же день.

– Прямо как будто они получили приглашение доставить себя на бойню, – с истинно кавалерийским натиском продолжал я его рассуждения. – Примерно следующего содержания: «Пожалуйста, приезжайте на день раньше, чтобы мы могли посвятить вашему убийству весь четверг».

Возможно, шутки на такую тему – вещь не слишком благородная, однако должен признаться: когда я впадаю в уныние, то всегда шучу. Иногда мне даже удается обмануть себя и заставить думать, будто все в порядке. Но не в тот раз.

– Посвятить убийству… – пробормотал Пуаро. – А ведь это мысль, mon ami. Я понимаю, вы говорили не серьезно. Тем не менее вы сделали одно весьма интересное замечание.

Мне так не казалось. Идиотская шутка с моей стороны, не более не менее. Похоже, Пуаро вознамерился поздравлять меня всякий раз, как я сболтну очередную глупость.

– Второй, третий, четвертый, – считал Пуаро, пока мы поднимались в лифте. – Харриет Сиппель, комната 121. Ричард Негус, комната 238. Ида Грэнсбери, комната 317. В отеле есть еще пятый и шестой этажи, но наши три жертвы оказались на втором, третьем и четвертом этажах последовательно. Какая точность. – Обычно Пуаро с одобрением относился ко всякому проявлению точности, но в этом случае она его, похоже, тревожила.

Мы осмотрели три комнаты, идентичные практически во всех отношениях. В каждой была одна кровать, несколко шкафов, раковина с перевернутым кверху донышком стаканом на углу, несколько кресел, столик, письменный стол, выложенный плиткой камин, батарея отопления, у окна стол побольше, чемодан, одежда, личные принадлежности – и мертвец.

В каждой комнате дверь закрывалась с глухим стуком, и я оказывался внутри, как в ловушке…

«Возьми его за руку, Эдвард».

Смотреть на эти тела внимательно было выше моих сил. Все три лежали на спине, совершенно прямо, руки по швам ладонями вниз, ногами к двери. Готовые к погребению.

(Даже сейчас, когда я пишу эти слова, описывая положение трупов, меня охватывает непереносимое чувство. Стоит ли удивляться, что тогда мне стоило огромного труда хотя бы на несколько секунд задержать взгляд на их лицах? Синюшные оттенки кожи; мертвые, окостеневшие языки; ссохшиеся губы. Но и это было еще ничего по сравнению с мыслью об их руках, которую я гнал от себя, и которая все время возвращалась: интересно, при жизни Харриет Сиппель, Ида Грэнсбери и Ричард Негус хотели бы, чтобы кто-то держал их за руку, когда они будут мертвы, или же такая перспектива ужаснула бы их самих? Увы, человеческий мозг – упрямая и плохо контролируемая штука, и я все продолжал размышлять на эту тему, хотя мне было больно.)

«Готовые к погребению…»

Мысль поразила меня с новой силой. Я вдруг понял, почему эти три сцены смерти казались мне столь гротескными: трупы лежали так, как после долгих месяцев безуспешного лечения мог бы уложить тело усопшего больного врач. Тела Харриет Сиппель, Иды Грэнсбери и Ричарда Негуса были уложены с большим тщанием – по крайней мере, мне так казалось. Тот, кто их убил, позаботился о них после смерти, и от этого кровь стыла у меня в жилах: ведь это означало, что он убивал хладнокровно, обдуманно.

Только эта мысль успела посетить меня, как я прогнал ее. Нет, забота о мертвом теле тут ни при чем. Просто я мешаю прошлое с настоящим, соединяю это злосчастное дело в отеле «Блоксхэм» с моим печальным детским опытом. И я приказал себе думать лишь о том, что видел в каждом номере, и ни о чем больше. Я попытался взглянуть на все глазами Пуаро, не искажая картину воспоминаниями.

Каждая жертва убийства лежала на полу между креслом с откидной спинкой и маленьким столиком. На трех похожих столах в разных комнатах стояли две чайные чашки (у Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери) и один стакан из-под шерри (у Ричарда Негуса). В комнате Иды Грэнсбери, 317, на большом столе у окна стоял поднос, нагруженный пустыми тарелками и еще одной чайной чашкой с блюдцем. Эта чашка была также пуста. На тарелках не было ничего, кроме крошек.

– Ага, – сказал Пуаро. – Значит, в этой комнате у нас есть много тарелок и еще одна чашка. Наверняка мисс Ида Грэнсбери ужинала не одна, а в компании. Не исключено, что этой компанией был убийца. Но почему поднос еще здесь, ведь из комнат Харриет Сиппель и Ричарда Негуса их убрали?

– Возможно, они не заказывали еду, – сказал я. – Может быть, им принесли только напитки – чай и шерри, – поэтому никаких подносов в их номерах и не осталось. У Иды Грэнсбери и одежды в два раза больше, чем у тех двоих. – Я показал на шкаф, где на вешалках висело впечатляющее количество платьев. – Вы только поглядите, сколько тряпок – здесь и нижнюю юбку впихнуть некуда. Судя по всему, она собиралась наряжаться.

– Вы правы, – сказал Пуаро. – Лаццари сказал, что все трое заказывали ужин, но нам придется проверить, что именно принесли в каждую комнату. Пуаро не поверил бы ему на слово, если бы не мысль о Дженни – Дженни, чье местопребывание ему до сих пор неизвестно! Дженни, которая находится примерно в том же возрасте, что и жертвы – от сорока до сорока пяти лет, я думаю.

Я отворачивался всякий раз, когда Пуаро наклонялся над жертвой и проделывал что-то с запонкой у нее во рту. Пока он проводил свои расследования, издавая разные восклицания, я смотрел то в камин, то в окна, избегая думать о руках, которые уже никогда никому не пожать, вспоминая вместо этого свой кроссворд и прикидывая, в чем я мог ошибиться. Вот уже несколько недель я бился над составлением кроссворда для газеты, но пока не преуспел.

Осмотрев все три комнаты, Пуаро настоял, чтобы мы вернулись на второй этаж, в номер Ричарда Негуса, 238. Интересно, если я войду туда еще раз-другой, то, может, привыкну? Хотя до сих пор от частоты повторения ничего не изменилось. Шагнуть снова в комнату Ричарда Негуса было для моего бедного сердца все равно что влезть на крутую гору, зная, что самое тяжкое испытание ждет его наверху.

Пуаро, не подозревая о моем несчастье, которое я, надеюсь, успешно скрывал, встал посреди комнаты и произнес:

– Bon. Вот та комната, которая особенно отличается от остальных, n’est-ce pas? Правда, в комнате у Иды Грэнсбери стоит поднос с грязными тарелками и дополнительной чашкой, зато здесь вместо чайной чашки бокал из-под шерри, да к тому же окно распахнуто во всю ширь, тогда как в других комнатах окна закрыты. В комнате мистера Негуса невыносимый холод.

– Так было и тогда, когда мистер Лаццари вошел и нашел Негуса мертвым, – сказал я. – С тех пор здесь никто ничего не трогал.

Пуаро шагнул к открытому окну.

– А вот и замечательный вид, который хотел показать мне месье Лаццари – окно выходит в сад. Из комнат Иды Грэнсбери и Харриет Сиппель вид совсем иной – оттуда виден «изумительный Лондон». Видите деревья, Кэтчпул?

Я заверил его, что вижу, гадая при этом, уж не записал ли он меня в круглые идиоты. Разве можно было не заметить деревья, которые росли прямо под окном?

– Еще одно отличие этой комнаты состоит в положении запонки, – сказал Пуаро. – Вы обратили внимание? Запонки во рту у Иды Грэнсбери и Харриет Сиппель лишь слегка виднеются между губ. А у Ричарда Негуса запонка лежит куда глубже, почти у самой гортани.

Я открыл было рот, чтобы возразить, потом передумал, но было уже поздно. Пуаро прочел все по моим глазам.

– В чем дело? – спросил он.

– По-моему, вы слишком педантичны, – ответил я. – Во рту у каждой жертвы запонка, на каждой запонке монограмма с одними и теми же инициалами – Пи Ай Джей. В этом и заключается сходство между ними. Сходство, а не различие. Не все ли равно, ближе к какому зубу помещается в том или ином рту та или иная запонка?

– Совсем не все равно. Губы и вход в гортань – это не одно и то же место, нет-нет. – Пуаро подошел ко мне и встал прямо напротив. – Кэтчпул, пожалуйста, запомните то, что я вам сейчас скажу. Когда три убийства почти идентичны, любое отличие меж ними, даже самое малейшее, уже имеет значение.

Неужели я должен запоминать эту мудрость даже в том случае, если я с ней не согласен? Но Пуаро не о чем было беспокоиться. Я помнил все, что он говорил в моем присутствии, и чем больше бесили меня его слова, тем крепче они застревали в моей памяти.

– Во рту у каждой жертвы было найдено по запонке, – с упорством обреченного повторил я. – С меня хватит и этого.

– Понимаю, – отвечал Пуаро с грустью. – Этого хватит и вам, и той сотне людей на улице, которой вы все собираетесь задавать вопросы, и вашим боссам в Скотленд-Ярде. Но Пуаро этого мало!

Пришлось мне напомнить себе о том, что речь идет всего лишь об определении понятий различия и сходства, а не о моей персоне.

– А как насчет окна, открытого там, где остальные окна закрыты? – спросил он. – Это различие заслуживает вашего внимания?

– Маловероятно, – отозвался я. – Ричард Негус мог распахнуть это окно сам. У убийцы могло и не быть причин, чтобы закрыть его. Вы ведь сами не раз повторяли, Пуаро, что мы, англичане, и лютой зимой держим окна открытыми, считая, что это закаляет характер.

– Mon ami, – терпеливо продолжал Пуаро. – Подумайте: ведь не сами же эти люди выпили отраву, выскочили из кресел и ровненько вытянулись на полу, руки по швам, ладони вниз, ноги к дверям. Это невозможно. Почему никто из них не бродил неверными шагами по комнате? Почему никто не упал по другую сторону от кресла? Убийца сам положил тела так, чтобы они оказались на равном расстоянии от кресла и маленького столика. Eh bien[22], если для него так важно, чтобы все три сцены убийства выглядели абсолютно одинаково, то почему же он не закрыл окно, открытое, возможно, самим мистером Негусом, – почему он не позаботился о том, чтобы и с этой точки зрения все три убийства выглядели абсолютно идентично?

Пришлось подумать и об этом. Пуаро был прав: все тела были расположены так не случайно. Убийца наверняка хотел, чтобы они выглядели одинаково.

«Прибирание усопших…»

– Полагаю, все зависит от того, где мы хотим видеть раму картины преступления, – поспешно заявил я, сопротивляясь попыткам памяти завлечь меня в самую темную комнату моего детства. – То есть расширим ли мы ее до окна или сделаем уже.

– Раму?

– Да. Не настоящую, конечно, умозрительную. Возможно, сцена преступления для нашего убийцы не выходила за пределы вот этого квадрата. – Я обошел лежавшее на полу тело Ричарда Негуса, срезая углы на поворотах. – Видите? Я только что очертил вокруг Негуса небольшую рамку, а окно осталось за ее пределами.

Пуаро улыбался, пытаясь спрятать улыбку за усами.

– Умозрительная рама вокруг места убийства. Да, понимаю. Где начало сцены убийства и где ее конец? Вот в чем вопрос. Может ли она быть меньше комнаты, в которой произошло убийство? Занимательная задачка для философов.

– Спасибо.

– Pas du tout[23]. Кэтчпул, не могли бы вы рассказать мне, что произошло здесь, в отеле «Блоксхэм», вчера вечером? Мотив давайте пока оставим в стороне. Расскажите мне, что, по-вашему, делал преступник. Каков был его первый шаг, каков второй и так далее.

– Даже не представляю.

– А вы попытайтесь представить, Кэтчпул.

– Ну… Наверное, он пришел в отель, с запонками в кармане, и прошел по всем трем комнатам по очереди. Возможно, он начал с того же места, что и мы, – с комнаты Иды Грэнсбери на четвертом этаже, постепенно спускаясь все ниже, чтобы как можно скорее покинуть отель, едва разделавшись с Харриет Сиппель в 121-м номере, на втором. Тогда всего один этаж будет отделять его от свободы.

– И что же он делает в каждой из трех комнат?

Я вздохнул.

– Вы же знаете ответ. Совершает убийство и выкладывает мертвое тело по струнке. Засовывает запонку в рот. Затем закрывает за собой дверь, запирает ее на ключ и уходит.

– И в каждую комнату его впускают без малейших возражений? В каждой комнате его уже ждет жертва с весьма кстати пришедшимся напитком, в который так удобно положить яд, – притом еще напитки принесли во все три комнаты ровно в четверть восьмого? И что же, убийца стоит рядом с жертвой, наблюдая, как он или она пьет? А потом еще задерживается на некоторое время, чтобы дождаться, когда жертва умрет? С одной из них, Идой Грэнсбери, преступник даже ужинает, и она заказывает ему чай. И что же, меньше чем за час, с четверти восьмого до десяти минут девятого, он успевает пройти по трем комнатам, отравить трех человек, разложить на полу их тела и сунуть каждому в рот по запонке? Это не кажется мне вероятным, друг мой. Напротив, даже совсем невероятным.

– Да, действительно. Но, может быть, у вас есть идея получше, Пуаро? Вы ведь для этого здесь – чтобы в вашу голову приходили идеи получше, чем в мою. Так что не стесняйтесь, начинайте. – Я устыдился своей выходки еще до того, как добрался до конца предложения.

– Я начал уже давно, – сказал Пуаро, к счастью, ничуточки не обидевшись. – Вы говорили, что убийца оставил на стойке портье записку, в которой содержалась информация об убийстве – покажите ее мне.

Я вынул записку из кармана и передал ему. Джон Гуд, совершенный человек Лаццари в облике отельного клерка, нашел ее на стойке в десять минут девятого. В ней было сказано следующее: «Да не покоятся они с миром. 121. 238. 317».

– Значит, убийце, или его помощнику, хватило наглости приблизиться к главной стойке в холле отеля и на глазах у всех оставить там записку, которая выдала бы его с головой, если бы на него обратили внимание, – сказал Пуаро. – Он дерзок. Уверен в себе. Он не растворился во тьме, выскользнув из отеля черным ходом.

– Прочтя записку, Лаццари проверил все три комнаты и в каждой обнаружил труп, – продолжал я. – Тогда он проверил все остальные комнаты отеля, о чем с гордостью сообщил потом мне. К счастью, в других номерах мертвых постояльцев не оказалось.

Я знал, что говорю вульгарности, но мне почему-то становилось от них лучше. Будь Пуаро англичанином, я бы, возможно, приложил больше усилий, чтобы держать себя в руках.

– А месье Лаццари не приходило в голову, что именно один из еще живых постояльцев и мог оказаться убийцей? Non. Не приходило. Всякий, кто останавливается в отеле «Блоксхэм», должен служить воплощением добродетели и чистоты помыслов!

Я кашлянул и наклонил голову в сторону двери. Пуаро обернулся. Там стоял Лаццари. Вид у него был прямо-таки счастливый.

– Как вы правы, месье Пуаро, ах, как вы правы, – сказал он.

– Всякий, кто был в отеле в четверг, должен поговорить с мистером Кэтчпулом и отчитаться ему в своих передвижениях, – строго сказал ему Пуаро. – И постояльцы, и служащие, которые были в тот день на работе. Все до единого.

– С величайшим удовольствием, вы можете говорить, с кем только пожелаете, мистер Кэтчпул. – Лаццари согнулся в почтительном поклоне. – Наша столовая сейчас будет в вашем распоряжении, сию минуту, вот только уберут завтрак, всю эту – как это говорится? – атрибутику, так сейчас же всех и созовут.

– Merci[24]. А я пока проведу подробный осмотр мест убийства, – сказал Пуаро. Это меня удивило. Мне казалось, что мы его только что завершили. – Кэтчпул, узнайте адреса Иды Грэнсбери, Харриет Сиппель и Ричарда Негуса. Выясните, кто именно регистрировал их в отеле, какую еду и напитки они заказали к себе в комнаты и во сколько. А также кто их принес.

Я начал отступать к двери, опасаясь, что список задач, составленный для меня Пуаро, никогда не кончится.

Бельгиец окликнул меня:

– И еще узнайте, нет ли в отеле постоялицы или служащей по имени Дженни.

– В «Блоксхэме» не работает ни одной Дженни, месье Пуаро, – сказал Лаццари. – Вам следовало бы спросить об этом не мистера Кэтчпула, а меня. Я всех здесь хорошо знаю. Мы в «Блоксхэме» одна большая дружная семья!

Глава 4

Рамка становится шире

Бывает, вспомнишь слова, сказанные кем-то когда-то, и невольно улыбнешься, даже если с тех пор прошло много лет; вот так и у меня со словами Пуаро, которые он сказал мне в тот день: «Даже самому изобретательному детективу непросто найти способ избавиться от синьора Лаццари. Если его отель недохвалить, то он останется подле вас, чтобы восполнить недостачу своими средствами; если перехвалить, то он останется, чтобы послушать».

Однако усилия Пуаро вскоре оказались вознаграждены – он убедил Лаццари дать ему побыть одному в комнате 238. Подойдя к двери, которую управляющий отелем оставил открытой, бельгиец закрыл ее и облегченно вздохнул. Насколько же легче мыслить ясно, когда никто не бормочет под боком.

После этого он направился прямо к окну. Открытому окну, как еще раз подумал он, глядя из него вниз. А открыть его мог убийца, после того как покончил с Ричардом Негусом. Открыть, вылезти наружу и спуститься по стволу соседнего дерева.

Но для чего такие сложности? Почему бы не покинуть комнату, как это делают все люди, через коридор? Быть может, убийца услышал голоса за дверью комнаты Негуса, и не хотел, чтобы его увидели. Да, так вполне могло быть. И все же, когда он подошел к конторке главного портье и положил на нее записку с объявлением о тройном убийстве, разве он не рисковал быть замеченным? И не просто замеченным – задержанным с отягчающей уликой в руках…

Пуаро посмотрел на распростертое тело. Никакого металлического блеска меж губ. У Ричарда Негуса, единственного из трех убитых, запонка лежала у основания горла. И это делало его случай аномальным. В этой комнате вообще было слишком много аномалий. Поэтому Пуаро и решил начать детальный обыск именно с нее. Он… Да что толку отрицать это – он испытвал подозрение в отношении этой комнаты. Из трех комнат именно она вызывала у него наибольшую антипатию. В ней было что-то не то, какой-то скрытый беспорядок, страсть к неповиновению.

Пуаро стоял рядом с телом Негуса и хмурился. Даже по его строгим стандартам одного распахнутого окна было недостаточно, чтобы считать, что в комнате хаос, так почему у него именно такое впечатление? Он стал оглядываться, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Нет, наверное, он все же ошибся. Эркюль Пуаро не часто делал ошибки, но иногда такое случалось даже с ним, и это, наверное, был один из тех случаев, поскольку комната номер 238 была, вне всякого сомнения, очень аккуратно прибрана. Нигде не видно ни пыли, ни грязи, все вещи на своих местах. Все так, как в комнатах Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери.

– Закрою-ка я окно и посмотрю, станет ли от этого лучше, – сказал себе Пуаро.

Так он и поступил, а потом осмотрел комнату заново. Что-то все же было не так. Комната номер 238 ему по-прежнему не нравилась. Он не был бы доволен, если бы, остановившись в отеле «Блоксхэм», оказался в таком…

Внезапно решение проблемы прямо-таки бросилось ему в глаза, положив конец его размышлениям. Камин! Одна из покрывавших его плиток лежала криво. Она не была на одном уровне с другими; она выпирала. Шатающаяся кафельная плитка; Пуаро не сомкнул бы глаз в комнате с таким явлением. Он снова взглянул на Ричарда Негуса.

– Ну, разве что в таком же состоянии, как вы, но не иначе, – сказал он трупу.

Его единственной мыслью, когда он нагнулся над камином и протянул руку к плитке – нарушительнице спокойствия, было попытаться втолкнуть ее на место, чтобы она стала заподлицо со всеми. Ведь так он сможет оказать будущим постояльцам этой комнаты неоценимую услугу – избавит их от мучительных попыток угадать, что же в ней не так, в этой комнате. Да и синьору Лаццари тоже!

Но стоило Пуаро коснуться плитки, как она упала на пол, а вместе с ней и что-то еще: ключ с биркой под номером 238.

– Sacre tonnerre[25], – прошептал Пуаро. – Значит, подробный осмотр был не таким подробным.

Вернув ключ туда, где он был найден, бельгиец принялся тщательно обследовать комнату, прочесывая ее буквально дюйм за дюймом. Не обнаружив больше ничего любопытного, он перешел в комнату 317, а затем и в 121, где я его и обнаружил, вернувшись после выполнения всех его поручений с интересными новостями.

Однако Пуаро не был бы Пуаро, если бы не настоял на том, чтобы сначала я выслушал его новость о находке ключа. Могу сказать одно: в Бельгии, видимо, не знают о том, что злорадствовать некрасиво. Он так и раздувался от гордости.

– Вы понимаете, что это значит, mon ami? Окно было открыто не Ричардом Негусом, его распахнули после его смерти! Заперев дверь номера 238 изнутри, убийца вынужден был искать другой путь к отступлению. Им и стало дерево, растущее за окном комнаты мистер Негуса, а ключ он спрятал за шатающейся плиткой камина. Возможно, он сам ее и расшатал.

– А почему он не положил ключ к себе в карман и не вышел обычным путем? – спросил я.

– Это вопрос, который я задаю себе сам и на который пока не могу дать ответа, – сказал Пуаро. – Однако я наверное знаю одно: в этой комнате, номер 121, никто ключа не прятал. И в 317-й тоже. Значит, покидая «Блоксхэм», убийца прихватил с собой ключи от двух комнат, так почему бы не от третьей тоже? Почему с Ричардом Негусом он обошелся по-другому?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил я. – Слушайте, я поговорил с Джоном Гудом, клерком…

– С самым надежным из клерков, – уточнил Пуаро, весело сверкнув глазами.

– Ну да… насчет надежности не знаю, но вот на информационном фронте он нам козырей подкинул. Вы были правы: между тремя жертвами действительно есть связь. Я видел их адреса. Харриет Сиппель и Ида Грэнсбери живут в местечке под названием Грейт-Холлинг, в Калвер-Вэлли.

– Bon. А Ричард Негус?

– Нет, он из Девона – место называется Биворти. Но с ним тоже есть связь. Это он забронировал все три комнаты в отеле – Иде, Харриет и себе, – и он же их все заранее оплатил.