Гибель королей Корнуэлл Бернард

– Так говорит Господь.

– Тогда это жестокий бог, – сердито заключил я и, повернувшись к нему, увидел, что он горюет искренне. – Не твоя вина, что Альфред обрюхатил служанку.

– Верно, господин.

– Тогда как его грех может влиять на тебя?

– Господь не всегда справедлив, Он просто действует по своим правилам.

– Ничего себе – просто! Значит, если я не могу поймать вора, я вместо этого должен отхлестать кнутом его детей – вот так просто!

– Господь ненавидит грех, а нет лучшего способа отвратить от греха, чем пригрозить суровым наказанием. – Он направил лошадь к левой стороне дороги, чтобы пропустить вереницу вьючных лошадей. Они шли на север и везли овчину. – Если бы Господь строго не наказывал нас, – продолжал Осферт, – тогда что помешало бы греху распространяться?

– А мне нравится грешить, – отрезал я и обратился к всаднику, чьи слуги вели вьючных лошадей. – Альфред жив? – спросил я.

– Едва-едва, – ответил мужчина. Он перекрестился и благодарно кивнул, когда я пожелал ему спокойного путешествия.

Осферт продолжал хмуриться.

– Зачем ты привел меня сюда, господин? – поинтересовался он.

– А почему бы нет?

– Ты мог бы взять с собой Финана, а взял меня.

– Ты не хочешь повидаться с отцом?

Некоторое время он молчал, затем повернулся ко мне, и я увидел слезы в его глазах.

– Хочу, господин.

– Вот поэтому я и взял тебя, – проворчал я.

За поворотом дороги нашим взорам открылся лежащий внизу Винтанкестер с новой церковью, которая возвышалась над морем крыш.

Винтанкестер был, естественно, главным из всех бургов Альфреда, то есть городов, укрепленных против нападения данов. Он был окружен глубоким рвом с палисадом на высоком берегу. Мало кто решился бы напасть на эту крепость: подобная затея обречена на провал. Защитники твердыни, как и люди Хэстена, имели бы все преимущества и могли обстреливать врага и забрасывать его камнями, а нападающим пришлось бы пробираться через препятствия и лезть по приставным лестницам под угрозой быть сброшенными вниз ударом топора. Именно бурги Альфреда сделали Уэссекс безопасным. Да, даны совершали набеги на окрестности, но все более или менее ценное находилось в пределах стен, поэтому врагам оставалось лишь выкрикивать тщетные угрозы. Захватить такую крепость можно было только через осаду, взяв гарнизон измором, но на это ушли бы недели или даже месяцы, и все это время осаждающие оставались бы открытыми для нападения войск из других крепостей. Так что пришлось бы бросать людей на стены и смотреть, как они гибнут во рву, а даны всегда бережно относились к своим людям. Бурги – это цитадели, недостижимые для данов, подумал я, а Беббанбург тверже, чем любой бург.

Северные ворота Винтанкестера были каменными и охранялись караулом из десяти человек, которые стояли шеренгой в открытой арке. Командовал им маленький седой дядька со свирепым взглядом. Увидев меня, он взмахом руки дал команду своему отряду разойтись.

– Я Гримрик, господин, – представился он, очевидно ожидая, что я узнаю его.

– Ты был при Бемфлеоте, – вспомнил я.

– Точно, господин! – обрадованно воскликнул он.

– Ты был отличным рубакой, – сказал я в надежде, что это так.

– Мы показали этим гадам, как умеют сражаться саксы, правда? – довольно усмехнулся он. – Я часто рассказывал этим молокососам, что ты можешь по-настоящему дать отпор врагу! – Он через плечо указал на своих людей, большинство которых были молодыми парнями, призванными с ферм или из лавок отслужить несколько недель в гарнизоне бурга. – А у них еще молоко на губах не обсохло, – добавил Гримрик.

Я дал ему монету. Я не мог себе этого позволить, но был вынужден вести себя как господин.

– Купи им эля, – велел я Гримрику.

– Обязательно, господин, – кивнул он. – Я знал, что ты приедешь сюда! Мне, естественно, придется сообщить, что ты здесь, но я знал, что все будет хорошо.

– Все будет хорошо? – переспросил я, озадаченный его словами.

– Я знал, господин! – Он широко улыбнулся и отступил в сторону, пропуская нас в город.

Я направился в «Два журавля», с хозяином которого был знаком. Он тут же велел своим слугам забрать у нас лошадей, вынес эля и отвел нас в просторную комнату с чистыми циновками на полу в задней части таверны.

Хозяин носил такую длиннющую бороду, что ему приходилось заправлять ее за широкий кожаный ремень. Его звали Синрик, и он лишился левой руки, сражаясь за Альфреда. Таверной владел уже более двадцати лет и был в курсе практически всех событий, происходивших в Винтанкестере.

– Церковники правят, – проворчал он.

– Не Альфред?

– Бедняга немощен, как пьяный пес. Чудо, что он все еще жив.

– А Эдуард под ногтем у клириков? – спросил я.

– Клириков, – подтвердил Синрик, – матери и витана. Но он не настолько набожен, как они думают. Ты слышал о леди Экгвин?

– О дочке епископа?

– О ней. Милашка, таких еще поискать. Юной была совсем, но очень красивой.

– Она умерла?

– Умерла в родах.

Я удивленно уставился на него. События последнего времени приобрели совершенно иной смысл.

– Ты уверен?

– Зуб даю, я знаю женщину, которая принимала у нее роды! Экгвин родила близнецов, мальчика назвали Этельстаном, а девочку – Эдгит, мать-бедняжка умерла в ту же ночь.

– Их отец Эдуард? – спросил я, и Синрик кивнул. – Два королевских бастарда, – тихо произнес я. Синрик покачал головой. – Разве они не бастарды?

– Эдуард утверждает, – понизив голос, заговорил он, – что женился на ней, а его отец считает, что все это было незаконно, и отец в этом споре, естественно, побеждает. Они держали все это в тайне! Один Господь знает, сколько повитухе отвалили за молчание.

– Дети живы?

– Они в монастыре Святой Хедды, с леди Этельфлэд.

Я в задумчивости смотрел на огонь. Итак, идеальный преемник оказался таким же греховодником, как любой другой мужчина. И Альфред убирает прочь плоды этого греха: запрятал детей в монастырь в надежде, что никто не узнает о них.

– Бедный Эдуард, – пробормотал я.

– А сейчас он женится на Эльфлэд, – добавил Синрик, – что очень радует Альфреда.

– У него уже двое детей, – не без удивления произнес я. – Это же какая путаница в королевском семействе. Говоришь, Этельфлэд в Святой Хедде?

– Заперта там, – ответил Синрик.

Он знал о моих нежных чувствах к Этельфлэд, и по его тону я понял, что ее заперли там, чтобы держать подальше от меня.

– Ее муж здесь?

– Во дворце Альфреда. Все семейство здесь, даже Этельвольд.

– Этельвольд!

– Приехал две недели назад, рыдает и причитает по умирающему.

А Этельвольд оказался храбрее, чем я думал. Он заключил союз с данами и при этом внаглую заявился ко двору своего дядьки.

– Он все пьет? – уточнил я.

– Нет, насколько я знаю. Сюда не заходил. Болтают, все время проводит в молитвах. – В его голосе было столько презрения, что я расхохотался. – Мы все молимся, – печально добавил он, имея в виду, что всех волнует, что будет с королевством после смерти Альфреда.

– А как там Святая Хедда? – спросил я. – Аббатисой там все еще Хильдегит?

– Да, господин. Она сама святая.

Я взял с собой Осферта, когда поехал в Святую Хедду. От моросящего дождя на улицах было очень скользко. Монастырь стоял на северной окраине города, близко к восточному берегу, рядом с палисадом. К единственному входу в монастырь вел длинный, загаженный проулок, в котором, как и в прошлый раз, когда я здесь был, толпились попрошайки, ожидая милостыню и еду, – обычно монахини раздавали их по утрам и по вечерам. Попрошайки расступились, давая нам дорогу. Они занервничали, увидев, что мы с Осфертом в кольчугах и при мечах. Некоторые протягивали к нам горсти или деревянные плошки, но я не обращал на них внимания. Меня больше интересовали трое солдат, охранявших дверь монастыря. Все трое были в шлемах и вооружены копьями, мечами и щитами. Когда мы приблизились, они преградили нам путь.

– Туда нельзя, господин, – сказал один из них.

– Ты знаешь, кто я такой?

– Ты господин Утред, – с уважением произнес стражник, – и тебе туда нельзя.

– Аббатиса – моя старая знакомая, – сказал я, и это было правдой.

Хильд была другом, святой и женщиной, которую я когда-то любил, но мне, кажется, запрещалось навещать ее. Главным в троице стражников был крепкий мужик, немолодой, широкоплечий и, судя по выражению лица, уверенный в себе. Хотя его меч был в ножнах, я не сомневался, что он быстро выхватит его, если я попытаюсь прорваться в монастырь силой. Не сомневался я и в том, что смогу запросто сбить его с ног. Однако их было трое, а Осферт не стал бы нападать на западных саксов, охранявших конвент. Я пожал плечами.

– Я могу передать аббатисе сообщение? – поинтересовался я.

– Это можно сделать через меня, господин.

– Тогда передай, что ее пришел навестить Утред.

Он кивнул. Я услышал, как позади меня охнули попрошайки, и, обернувшись, увидел, что проулок заполняют солдаты. Я узнал их командира, человека по имени Годрик, он служил под началом Веостана. Он вел отряд из семи солдат в шлемах, вооруженных, как и те, что охраняли дверь в монастырь, копьями и щитами. Они были готовы к бою.

– Меня попросили препроводить тебя во дворец, господин, – поприветствовал меня Годрик.

– И тебе для этого понадобились копья?

Годрик проигнорировал вопрос и жестом указал в сторону выхода из проулка.

– Ты идешь?

– С удовольствием, – ответил я и последовал за ним через город.

Прохожие на улице молча смотрели нам вслед. Хотя мы с Осфертом остались при мечах, мы все равно выглядели как пленные под конвоем. Когда подошли к дворцовому парадному, управляющий потребовал, чтобы мы сдали оружие. Так было заведено. Только личной охране короля дозволялось носить оружие во дворце, так что я передал Вздох Змея управляющему и последовал за Годриком мимо личной часовни Альфреда к маленькому домику с тростниковой крышей.

– Тебе предложено подождать здесь, господин, – сообщил Годрик, указывая на дверь.

Мы зашли в комнату без окон. Из мебели здесь имелось две лавки и стол, на стене висело распятие. Люди Годрика остались снаружи и, когда я собрался выйти, преградили мне путь копьями.

– Мы хотим есть, – заявил я, – и выпить. А еще нам нужно ведро, чтобы пописать.

– Мы арестованы? – спросил Осферт после того, как нам принесли еду и ведро.

– Похоже на то.

– А почему?

– Не знаю, – ответил я.

Я поел хлеба и твердого сыра, а затем лег на влажный земляной пол и попытался заснуть.

Стемнело, когда вернулся Годрик. Он все еще держался учтиво.

– Пойдем со мной, господин, – пригласил он.

Мы прошли через знакомый двор в один из малых залов, где в очаге ярко горел огонь. На стенах висели кожаные драпировки с изображениями различных святых западных саксов. В дальнем конце зала стоял стол, застланный голубой скатертью, и за ним сидело пять церковников. Трое были мне не знакомы, зато двоих я узнал, и оба не числились среди моих друзей. Один – епископ Ассер, мстительный валлийский священник, наперсник Альфреда, другой – епископ Эркенвальд. Они сидели по обе стороны от узкоплечего человека с седыми волосами вокруг выбритой тонзуры и остреньким, как у голодной куницы, личиком. Облик дополнял длинный нос, умные глаза и тонкие, слегка вздернутые губы, которые обнажали кривые зубы. Еще два священника, помоложе остальных, сидели по торцам стола. Перед каждым стояла чернильница с пером и лежала стопка пергамента. Они, судя по всему, оказались здесь, чтобы делать записи.

– Епископ Эркенвальд, – поприветствовал я его и перевел взгляд на Ассера. – Кажется, я тебя не знаю.

– Сними с его шеи молот, – приказал Ассер Годрику.

– Дотронешься до молота, – предупредил я стражника, – и я поджарю твою задницу на огне.

– Хватит! – Голодная куница хлопнула ладонью по столу так, что чернильницы подпрыгнули. Два священника-писаря стали быстро что-то строчить. – Я Плегмунд, – объявил он.

– Главный колдун Контварабурга? – уточнил я.

Он уставился на меня с явной неприязнью, затем подвинул к себе лист пергамента.

– Тебе придется кое-что объяснить, – заявил он.

– И на этот раз никакого вранья! – сурово сообщил Ассер.

Много лет назад в этом самом зале витан устроил мне допрос по поводу преступлений, в которых, если говорить по правде, я был виновен. Главным свидетелем моих преступлений был Ассер. Во время того допроса я лгал напропалую, и епископ знал это. С тех пор он презирал меня.

Я хмуро посмотрел на него.

– Как тебя зовут? – спросил я. – Ты напоминаешь мне кое-кого. Он был валлийским негодяем, жалким куском дерьма, но я убил его, так что ты не можешь быть им.

– Господин Утред, – устало проговорил епископ Эркенвальд, – прошу тебя, не оскорбляй нас.

Мы с Эркенвальдом недолюбливали друг друга, но в былые времена епископ Лундена показал себя эффективным управляющим и не стоял у меня на пути в период битвы при Бемфлеоте, более того, своим организаторским талантом внес немалую лепту в победу.

– Каких объяснений вы хотите? – спросил я.

Архиепископ Плегмунд подвинул к себе свечу, чтобы лучше было видно пергамент.

– Нам рассказали о твоей деятельности этим летом, – начал он.

– И вы хотите поблагодарить меня, – усмехнулся я.

В меня впился его холодный, острый взгляд. Плегмунд прославился своим аскетизмом, он отказывал себе в любых удовольствиях, будь то еда, женщины или роскошь. Он служил своему богу, создавая себе неудобства, молясь в уединении и ведя отшельнический образ жизни. Почему люди восхищались им, я не понимал, но христиане говорили о нем с благоговейным восторгом, особенно когда он отринул отшельничество, чтобы стать архиепископом.

– Весной, – продолжил он высоким, визгливым голосом, – у тебя состоялась встреча с человеком, который называет себя ярлом Хэстеном, после этой встречи ты поехал на север в земли, которыми владеет Кнут Ранулфсон, а потом ты побывал у ведьмы Эльфаделль. Оттуда ты отправился в Снотенгахам, занятый Зигурдом Торрсоном, а затем снова встретился с ярлом Хэстеном.

– Все верно, – беспечно сказал я, – только ты кое-что упустил.

– Вот опять ложь, – фыркнул Ассер.

Я посмотрел на него:

– Тебя мать в детстве табуреткой шандарахнула по голове?

Плегмунд снова ударил ладонью по столу:

– Что мы упустили?

– Один маленький правдивый фактик о том, что я сжег флот Зигурда.

Все это время Осферт ощущал, как усиливается враждебная атмосфера в зале, и его беспокойство росло. Наконец он не выдержал и, не сказав мне ни слова, вышел. Ни от кого из тех, кто сидел за столом, не последовало никаких возражений. Бастард их не интересовал, им нужен был я.

– Да, мы знаем, что флот был сожжен, – сказал Плегмунд, – и знаем причину.

– Расскажите-ка.

– Это был знак данам, что пути назад у них нет. Зигурд Торрсон уверяет своих сторонников, что их жребий – захватить Уэссекс, и в доказательство этого он сжег собственные корабли.

– И вы верите в это? – поинтересовался я.

– Это правда, – отрезал Ассер.

– Тебе вбили эту мысль в башку топором, поэтому она не может быть правдой, – заявил я. – Ни один северный вождь никогда не сожжет свои корабли. Они стоят целое состояние. Это я сжег их, и люди Зигурда пытались убить меня за это.

– О, никто не сомневается, что ты был там, когда они горели, – проворчал Эркенвальд.

– Ты не отрицаешь, что встречался с Эльфаделль? – спросил Плегмунд.

– Нет, – ответил я, – точно так же, как я не отрицаю, что разгромил армии данов при Феарнхэмме и при Бемфлеоте в прошлом году.

– Никто не отрицает, что ты оказывал услуги королевству, – небрежно бросил Плегмунд.

– Когда тебе это было выгодно, – ледяным тоном вставил Ассер.

– Ты отрицаешь, что лишил жизни аббата Деорлафа из Буккестана?

– Я выпотрошил его, как рыбу, – подтвердил я.

– Ты не отрицаешь этого? – В голосе Ассера слышалось неподдельное изумление.

– Я горжусь этим, – заявил я. – Я прикончил еще двух других монахов.

– Запишите это! – прошипел Ассер клеркам, которые вряд ли нуждались в указании. Они и так все тщательно записывали.

– В прошлом году, – проговорил епископ Эркенвальд, – ты отказался присягнуть высокородному Эдуарду.

– Верно.

– Почему?

– Потому что я устал от Уэссекса, – объяснил я, – устал от священников, устал выслушивать, что на все воля вашего бога, устал выслушивать, что я грешник, устал от вашей бесконечной чепухи, устал от этого пригвожденного тирана, которого вы называете богом и который хочет только того, чтобы мы все были несчастны. Я отказался присягать, потому что моя цель – вернуться на север, в Беббанбург, и убить тех, кто захватил его, но я не смогу сделать это, если буду связан присягой, а Эдуард вдруг захочет от меня чего-то другого.

Возможно, моя речь была и не самой почтительной, но я и не испытывал никакого почтения. Кто-то, полагаю Этельред, приложил все силы к тому, чтобы уничтожить меня, и привлек к этому делу церковников, потому я вынужден был противостоять этим мерзким ублюдкам. И кажется, преуспевал, во всяком случае в том, чтобы сделать их еще более мерзкими. Плегмунд морщился. Ассер крестился. Эркенвальд просто закрыл глаза. Два молодых священника все писали и писали.

– Пригвожденный тиран, – медленно проговаривал один из них, чиркая пером по пергаменту.

– А кому пришла в голову такая великолепная идея отправить меня в Восточную Англию, прямо в лапы Зигурда?

– Король Эорик уверяет нас, что Зигурд приехал без его приглашения и что если бы он знал об этом, то заранее атаковал бы вражеские силы, – сообщил Плегмунд.

– Эорик – глист, – бросил я. – На всякий случай, архиепископ, если ты не знаешь, глист – это такая же штука, как епископ Ассер, мерзость, которая выползает из задницы.

– Я научу тебя уважению! – рявкнул Плегмунд, сердито глядя на меня.

– Зачем?

Он захлопал глазами. Ассер что-то настойчиво бубнил ему на ухо, мне был слышен свистящий шепот. Что до епископа Эркенвальда, то он пытался накопать что-нибудь полезное для меня.

– Что тебе рассказала ведьма Эльфаделль?

– Что Сакс разрушит Уэссекс, – ответил я, – и что даны победят и Уэссекс исчезнет.

Мои слова ошеломили всех троих. Пусть они и были христианами, причем важными и могущественными, они все же не без трепета относились к настоящим богам и их волшебству. Священники испугались, хотя никто из них не перекрестился, потому что так они признали бы, что языческая предсказательница может иметь доступ к истине, а этого делать они как раз и не хотели.

– А кто такой Сакс? – прошипел свой вопрос Ассер.

– Вот для этого я и приехал в Винтанкестер, – отрезал я, – чтобы предупредить короля.

– Так расскажи нам, – потребовал Плегмунд.

– Я расскажу королю, – твердо заявил я.

– Змея! – обрушился на меня Ассер. – Подлый вор! Сакс, который разрушит Уэссекс, – это ты!

Я сплюнул, чтобы показать свое презрение, но плевок не долетел до стола.

– Ты приехал сюда из-за женщины, – устало проговорил Эркенвальд.

– Прелюбодей! – не унимался Ассер.

– Это единственное объяснение твоего появления здесь, – добавил Эркенвальд и посмотрел на архиепископа. – Sicut canis qui revertitur ad vomitum suum.

– Sic inprudens qui iterat stultitiam suam, – в тон ему произнес архиепископ.

В первое мгновение я подумал, что они проклинают меня, однако маленький епископ Ассер не смог удержаться от искушения продемонстрировать мне свою ученость и перевел:

– Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою.

– Слова Господа, – сообщил Эркенвальд.

– Нам надо решить, что с тобой делать, – объявил Плегмунд, и при этих словах люди Годрика придвинулись ко мне. Я спиной ощутил их копья.

В очаге треснуло бревно, и сноп искр вылетел на циновки, которые тут же задымились. В другой ситуации кто-нибудь из слуг или солдат обязательно поспешил бы затоптать огонь, но сейчас никто не шевельнулся. Они жаждали моей смерти.

– Нам было продемонстрировано, – нарушил молчание Плегмунд, – что ты вступил в сношения с врагами нашего короля, что ты с ними строил против него заговор, что ты делил с ними хлеб да соль. Более того, ты признался в том, что лишил жизни святого аббата Деорлафа и двух его братьев, а также…

– Святой аббат Деорлаф, – перебил его я, – был в сговоре с Эльфаделль, а еще святой аббат Деорлаф хотел убить меня. И как я должен был поступить? Подставить ему другую щеку?

– Молчать! – приказал Плегмунд.

Я сделал два шага и затоптал тлеющие циновки. Один из солдат Годрика решил, что я сейчас наброшусь на церковников, и тут же нацелил на меня копье. Я повернулся и пристально посмотрел на него. Просто посмотрел. Он покраснел и медленно опустил копье.

– Я сражался с врагами вашего короля, – произнес я, продолжая смотреть на копейщика, – как хорошо известно епископу Эркенвальду. – Я перевел взгляд на Плегмунда. – Пока другие трусливо прятались за стенами бурга, я вел в атаку армию вашего короля. Я стоял в стенах из щитов. Я рубил врагов, я окрашивал землю их кровью, я сжигал корабли, я взял крепость Бемфлеот.

– И ты носишь молот! – взвизгнул Ассер. Он дрожащим пальцем указал на мой амулет и продолжил: – Это символ наших врагов, это главный символ тех, кто будет снова терзать Христа, а ты надеваешь его ко двору нашего короля!

– Чем занималась твоя мать? – спросил я. – Пердела, как кобыла? Тебе это пошло на пользу?

– Хватит, – опять же устало произнес Плегмунд.

Нетрудно было догадаться, кто «надул» им в уши: мой кузен Этельред. Он носил титул правителя Мерсии и по своему положению был ближе всего к королю, однако любой знал, что Этельред – щенок на сворке западных саксов. Он хотел обрезать поводок и после смерти Альфреда наверняка попытается завладеть короной. И обзавестись новой женой, потому что старая, Этельфлэд, добавила к его привязи еще и рога. Этот ублюдок на привязи и с рогами жаждет мести и моей смерти, поскольку знает: в Мерсии слишком много тех, кто предпочтет последовать за мной, а не за ним.

– Наш долг – решить твою судьбу, – заявил Плегмунд.

– Судьбу решают норны, – возразил я, – сидя под Иггдрасилем.

– Варвар, – прошипел Ассер.

– Королевство должно быть защищено, – продолжал архиепископ, игнорируя нас обоих, – оно должно иметь щит веры и меч праведности. В королевстве Господа нет места человеку без веры, человеку, который может повернуть против нас в любой момент. Утред Беббанбургский, заявляю тебе…

Но все, что он хотел мне заявить, так и осталось невысказанным, потому что дверь зала со скрипом открылась.

– Король желает говорить с ним, – провозгласил знакомый голос.

Я обернулся и увидел Стеапу. Доброго Стеапу, командира гвардии Альфреда, крестьянина, попавшего в рабство и поднявшегося до великого воина, человека, тупого, как бочонок с дегтем, и сильного, как бык, моего друга и верного товарища.

– Король, – бесстрастно добавил он.

– Но… – начал Плегмунд.

– Я понадобился королю, ты, кривозубый ублюдок, – бросил я ему и перевел взгляд на копьеносца, угрожавшего мне. – Если еще раз направишь на меня острие, – пообещал я ему, – я вспорю тебе брюхо и скормлю твои кишки своим собакам.

Норны, вероятно, хохотали от души, когда я шел на встречу с королем.