Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы Рейтблат Абрам

БИОГРАФИРУЕМЫЙ ИЕГО БИОГРАФ

(К постановке проблемы)309

Нередко не только вбыту, но ивнаучной литературе биографией называют жизнь человека (по крайней мере, ряд ключевых событий этой жизни), однако словарное значение данного слова– «жизнеописание»310. Иногда это определение варьируется идополняется. Например: «описание чьей-л[ибо] жизни»311 или даже «сочинение, вкотором излагается история жизни идеятельности какого-н[ибудь] лица»312 (в последнем случае справедливо подчеркнут аспект сочиненности иповествовательной природы биографического текста). Данный момент нам хотелось бы особо проакцентировать: повествование, чтобы быть биографией, должно представлять собой не простой свод фактов, не прямое отражение жизни человека, аосмысленную нарративную конструкцию. Это, по определению А.Л. Валевского, «текстуальная представленность на языке данной культуры феномена личностной индивидуальности»313. Ябы только прибавил, что этот текст строится как нарратив, как хронологически развертывающееся повествование, поскольку «словесный портрет личности» также соответствует определению А.Л. Валевского, но он дает черты исвойства человека всинхронии ине является биографией. Итакой популярный жанр, как хроника жизни идеятельности какого-либо известного лица, безусловно, близок кбиографии, но собственно биографией не является, поскольку тут фиксируются самые разные факты (с претензией на полноту), которые представлены без какой-либо иерархии, без осмысления связей между ними, без общей концепции. Биография же дает «формулу» жизни человека, представляет ее как имеющую смысл, как некое движение, переход из одного состояния вдругое.

Нередко считают, что биография «отражает» жизнь конкретного человека. Даже Г.О. Винокур, автор классической книги «Биография икультура» (1927), придерживался этой точки зрения. Идела не меняет, что подлинной жизнью он считал не внешний ее уровень («разрозненные, пестрые ислучайные наблюдения»), ауровень внутренний– «конечный смысл всего пережитого исодеянного <…> героем» биграфии, «содержимое личной жизни сточки зрения раскрывающейся внем исторической идеи»314.

Согласно Винокуру, если исследователь отыскивает этот смысл, эту идею «в акте понимания внутреннего содержания нашего предмета [то есть личной жизни], ане <…> где-то сверху или встороне», он достигает «объективной истины»315.

Однако, что (кто) привносит смысл вличную жизнь, структурирует ее ичто обеспечивает объективность познания, втрактовке Винокура остается неясным. Ихарактерно, что хотя слово «биограф» несколько раз встречается вего книге, но специально обиографе речь унего не идет– для него это только условная инстанция, которая вслучае успеха лишь отразит существующую вне его инезависимо от него биографию персонажа.

В XX веке, после книг П. Рикёра, П. Уайта иряда других исследователей нарративных структур исторического дискурса, атакже работ, специально посвященных биографическому жанру316, нельзя уже сомневаться втом, что биографию как текстуальную конструкцию создает не персонаж, абиограф.

Б.В. Дубин, автор чрезвычайно содержательной статьи по биографике, предлагает двухаспектное понимание биографии: «С одной стороны, это схема упорядочения собственного опыта, авторегулятивная конструкция ивэтом смысле компонент системы ориентаций самого действующего индивида. Сдругой– это косвенное, так или иначе гипотетическое воспроизведение (дублирование) схемы самопонимания исамопредставления индивида теперь уже другим действующим лицом входе его специфического смыслового действия– вситуации иакте биографирования, биографической реконструкции, “внешнего” понимания, интерпретации апостериори»317.

Но слово «биография» означает именно «жизнеописание», письменный отчет ожизни. «Схема же упорядочения собственного опыта» очень редко принимает текстуальную, отрефлектированную форму (тем более «нарративную», развертывающуюся во времени); обычно она существует вформе достаточно аморфного, «свернутого» «я-образа». Кроме того, она известна только самому герою, аисследователь может судить оней вподавляющем числе случаев лишь по весьма косвенным свидетельствам и, пытаясь реконструировать ее, неизбежно будет выступать вроли биографа.

Поэтому, как нам представляется, биографией имеет смысл называть только текстуальную конструкцию (прежде всего– письменную), создаваемую биографом.

Биографируемый живет ивпроцессе жизни оставляет следы: 1) вещи, которыми пользовался или которые сделал; 2) визуальные следы (запечатлевшие его рисунки, фотографии, кино– ивидеосъемки), 3) письменные (анкеты, письма, творческие работы, дневники, деловые документы, протоколы допросов ит.д., ит.п.). Одни из этих следов биограф принимает во внимание, считает биографическими фактами, придает им смысл ивключает вбиографию, другие– нет. Врезультате статусом биографических фактов наделяется лишь ничтожная часть оставленных человеком следов. Они рассматриваются (понимаются) врамках создаваемого биографом целостного биографического текста, иврезультате жизнь биографируемого становится осмысленной.

Конечно, биограф не может творить свободно, как писатель; он ограничен фактами жизни героя. Так, биограф Пушкина не может написать, что он был на Дворцовой площади во время восстания декабристов, абиограф Мольера– что он жил итворил вПерсии, но что касается интерпретации фактов, наделения их (и всей жизни героя) смыслом– тут его возможности достаточно широки: «…биографу надлежит дать ответ на метафизический вопрос (каков был смысл жизни этого человека?), т.е. досказать именно то, что подчас не удалось самому персонажу»318.

Таким образом, ключевой фигурой всоздании биографии является биограф. Однако врамках отечественной биографики ему уделяется непропорционально малое внимание, основной акцент делается на персонажах биографий, атакже на поэтике иисточниках биографического текста319. Вданной статье яне ставлю своей целью подробно охарактеризовать социальную роль биографа вообще иврусском обществе вчастности. Моя задача гораздо скромнее– привлечь исследовательское внимание кэтой проблеме инаметить основные аспекты ее изучения.

Для того чтобы прояснить цели исмысл деятельности биографа, вначале охарактеризуем социальные функции биографии. Она возникает одновременно систорией (историографией) вмомент разлома родового, мифологического сознания ивыделения индивидуума из некоторой цельности (рода, племени, полиса ит.д.). Причем если история служит возникновению новой общественной идентификации, обретению смысла существования социальной общностью, то для личности аналогичную функцию выполняет биография.

Широкое развитие биографирование получает втот период, когда оказываются под вопросом сословные различия, изначально предписанные нормы социального поведения ииндивид получает возможность самостоятельно выбирать жизненный путь.

За биографией как нарративной конструкцией стоят следующие мировоззренческие посылки:

– индивидуальная жизнь может быть ценна, достойна внимания. То есть люди– не одинаковые, они отличаются друг от друга; ипри этом человек не просто исполняет свою социальную фунцию, аспособен принимать самостоятельные решения, совершать действия, исключительно важные для социума;

– жизнь человека может иметь смысл. Его действия ипоступки– не механическая реакция на среду; они объединены общей целью, представляют собой не изолированные факты, аосмысленное целое, обусловленное спецификой данной конкретной личности;

– различные аспекты иэтапы жизни человека взаимосвязаны, нечто их объединяет;

– есть люди, память ожизни которых нужно хранить. Биография (подобно памятнику ввизуальной сфере) мемориализует личность, фиксирует ее социальные заслуги, обеспечивающие ей место впамяти последующих поколений. Показательно, что П.В. Анненков, автор первой развернутой иопирающейся на обширную фактографическую базу биографической книги оПушкине «Пушкин вАлександровскую эпоху» (1874), прямо связывал ее появление ссозданием памятника Пушкину: «В виду близкого открытия памятника, которым Россия намеревается почтить заслуги Пушкина делу воспитания благородной мысли иизящного чувства вотечестве, на совести каждого, имеющего возможность пояснить некоторые черты его нравственной физиономии итем способствовать установлению твердых очертаний для будущего его облика,– лежит обязанность сказать свое посильное слово, как бы маловажно оно ни было»320;

– достойна внимания, значима не только духовная, религиозная сфера, но исветская. Биография– продукт секуляризации, ранее функциональными ее аналогами были евангелия ижития святых.

Создаваемая биография предлагает образец для подражания. Но еще важнее ее роль ввыстраивании «жизненного проекта»: она позволяет читателю придать смысл исвоей жизни, сформулировать собственные жизненные цели, прояснить ииерархизировать жизненные ценности.

Долгое время ивобществе, ивкультуре существовала довольно жесткая иерархия, иодни люди имели «право на биографию», адругие– нет. Ю.М. Лотман полагал, что право на биографию имеет человек, который «реализует не рутинную, среднюю норму поведения, обычную для данного времени исоциума, анекую трудную инеобычную, “странную” для других итребующую от него величайших усилий»321. Однако, как мне представляется, этот критерий имеет первостепенное значение лишь для одной из разновидностей биографии, распространенной вэпоху романтизма. Обычно на первом плане при выборе объекта биографирования социальная ценность персонажа, его вклад вжизнь общества (разумеется, врамках господствующих представлений). Так, И.С. Аксаков подчеркивал «несомненное общественное значение» Ф.И. Тютчева ивидел свою задачу втом, чтобы показать, что «Тютчев был не только самобытный, глубокий мыслитель, не только своеобразный, истинный художник-поэт, но иодин из малого числа носителей, даже двигателей нашего русского, народного самосознания»322.

Соответственно, пишутся биографии правителей, военачальников, духовных лиц, позднее– людей искусства, предпринимателей, спортсменов ит.д. Простой же человек (рабочий, крестьянин, домохозяйка ит.п.) считается недостойным биографирования, ибиографии подобных людей обычно не создаются. Исухой игрубый крупный военачальник становится героем биографии, адушевная, добрая ивысоко ценимая семьей женщина– нет.

Поскольку биографирование является важной социальной функцией, возникает роль биографа, призванного создавать биографии. Он призван собрать фактическую информацию одостойном остаться всоциальной памяти человеке иобобщить ее всвязный рассказ оего жизни.

Биограф– это человек:

– умеющий написать литературный текст (в той или иной степени литератор),

– как правило, высоко ценящий своего героя,

– стоящий ниже биографируемого по статусу (по крайней мере вмомент написания биографии; Тургенев не пишет биографию Гончарова, амаршал Конев– маршала Жукова). Как точно отмечал Ю.М. Лотман, «чем активнее выявлена биография утого, кому посвящен текст, тем меньше шансов “иметь биографию” усоздателя текста»323. Статус биографа ниже статуса историка. Так, биографов, имеющих такой же статус, как Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, врусской культуре нет.

Человек, заслуживший биографию, ибиограф находятся в«несимметричных» отношениях: если имя первого нужно запечатлеть впамяти, то второй– «безличен», он выступает вобщественном сознании всего лишь органом общества, средством фиксации вне его инезависимо от него существующей биографии; поэтому биограф нередко анонимен (например, внекрологах), но даже если имя его известно, то вкачестве биографа особого интереса для читателя он не представляет. Вего деятельности главное– не самовыражение, не оригинальность, аумение «вписать» жизнь человека вобщекультурный нарратив своего времени (по словам Лотмана, биография «пропускает случайность реальных событий сквозь культурные коды эпохи»324), из множества связанных сжизнью своего героя фактов отобрать те, которые позволят выстроить конструкцию, соответствующую ожиданиям аудитории исуществующей «сетке» социальных ролей.

Биографическую книгу обычно читают из-за ее героя, ане из-за автора (случаи типа эйдельмановских книг одекабристах, когда создатель книги может быть важнее персонажа, весьма редки). Для самого биографа написание биографических текстов чрезвычайно важно (если, конечно, он не пишет их только ради денег). Реконструируя жизнь своего персонажа, создавая ему биографию, он придает этой жизни смысл. «Собирая» персонажа, он идентифицируется сним, «собирает» тем самым себя. Описывая жизнь «замечательного» человека, он как бы приобщается кего славе иизвестности, выходит из ряда «обычных» людей. Ипусть его биографию не пишут, но по крайней мере биографическую справку осебе он заслуживает325.

Таким образом, вроли биографа заложено внутреннее противоречие. Я. Кумок писал: «Пора понять, что биография есть творческий акт самого биографа»326. Однако, стремясь к«постижению», «пониманию» выдающегося, неординарного человека, воссозданию его сложности иуникальности, он неизбежно должен адаптировать, банализировать его образ, вписать вуже существующие «клетки», «ячейки» господствующей вобществе мировоззренческой структуры, чтобы он стал доступен публике, был воспринят ею.

В прямой форме высказанные положения применимы кклассическому типу биографии, который условно можно назвать просветительским. Тут автор создает образец для подражания, рисует совершенного, универсального персонажа, вкотором важны не столько специфические черты данного человека, сколько полнота выражения хороших качеств: самый мудрый, самый отважный, самый справедливый.

Романтизм принес новый тип биографии, вкоторой индивид обрисовывается вего специфичности, особости, уникальности. Здесь идея подражания сменяется идеей понимания другого. Вглядываясь виное, отличающееся от себя, биограф (и его читатель) лучше понимает себя.

Соответственно, споявлением представлений очеловеческом многообразии на первый план вместо изображения действий ипоступков выходит описание мотивов поведения.

Следует «развести» роль биографа ипрофессию биографа. Выделение вобществе роли биографа еще не означает, что существуют люди, для которых ее исполнение становится профессией, основным источником средств кжизни иглавным жизненным занятием. Вначале люди выступают вроли биографа эпизодически; лишь на определенном историческом этапе возникают профессиональные биографы.

В России первые биографии начали публиковаться вXVIII в. Их героями являлись главным образом правители иполководцы327, ацель биографии была морально-назидательная: прославить и, тем самым, дать пример для подражания. Один из первых иизвестнейших русских биографов Д. Бантыш-Каменский четко сформулировал эту авторскую установку впредисловии кодной из своих книг: «Кромежелания познакомить иноземцев сзнаменитыми моими соотечественниками, цель моя: сохранить для потомства подвиги, достойные подражания, и, осмеивая слабости, описывая преступления, возвысить цену добродетели»328.

Профессиональные биографы не как единичное, акак массовое явление возникают вРоссии вконце XIX в. Г.Н. Геннади (1826—1880) с1858 по 1877 г. ежегодно печатал вжурналах некрологи умерших за год писателей, Д.Д. Языков (1850—1918) в1885—1916 гг. издавал сборники писательских некрологов за год отдельными книгами. В.С. Баскин опубликовал четыре биографических очерка «Русские композиторы» (Вып. 1—4. М.; СПб., 1886—1895); Ф.И. Булгаков выпустил биографический словарь «Наши художники <…>» (Т. 1—2. СПб., 1890); Н.П. Собко– «Словарь русских художников» (Т. 1—3. СПб., 1893—1899); Л.М. Карачунский– сборник биографических очерков «Наши петербургские артисты» (СПб., 1896); А.П. Добрыв– книгу «Биографии русских писателей среднего инового периодов» (СПб., 1900); А.П. Богданов– свод биографий «Материалы для истории научной иприкладной деятельности вРоссии по зоологии <…>» (Т. 1—4. М., 1888—1892) ит.д.

В серии «Жизнь замечательных людей», созданной издателем Ф.Ф. Павленковым ивыходившей в1890—1900 гг., было издано почти две сотни книг. Ипри этом среди 71 автора 19 написали не менее трех книг (в том числе Е.А. Соловьев– 14, М.А. Энгельгардт иЕ.Ф. Литвинова– 9, ит.д.)329. Подавляющее большинство авторов– давно забытые сейчас популяризаторы икомпиляторы, влучшем случае– второразрядные публицисты илитературные критики (например, А.М. Скабичевский иР.И. Сементковский). Крупных ученых илитераторов всписке авторов этой серии нет.

Аналогичная ситуация всоветской «ЖЗЛ», созданной в1933 г. Профессиональных биографов среди ее авторов довольно много: 32 человека написали не менее трех книг. Иподавляющее большинство их– люди малоизвестные влитературе инауке, рядовые журналисты ипопуляризаторы (В.В. Архангельский, Т.К. Гладков, В.И. Кардашов, М.С. Колесников, Б.Г. Кремнев, Л.А. Крупенников, В.М. Проскуряков, Г.И. Ревзин, М.И. Яновская идр.). Иногда попадаются известные имена (М.В. Алпатов, А.А. Аникст, Е.Э. Бертельс идр.), но оказывается, что по большей части они являются авторами одной, максимум двух книг иписали их либо когда были молодыми иначинающими (М.О. Чудакова), либо, напротив, когда находились вопале (М.А. Булгаков, А.К. Воронский) или период интенсивной творческой работы был далеко позади (В.А. Обручев, Е.В. Тарле, В.Б. Шкловский).

На протяжении XIX—XX вв., несмотря на все социальные икультурные трансформации вРоссии, доминировал апологетический тип биографии. Отрицательные, разоблачительные, снижающие биографии врусской культуре чрезвычайно редки, «негативные персонажи» обычно остаются без биографий, например Ф.В. Булгарин, Н.И. Греч, А.Ф. Воейков ит.п. Характерно, что самая популярная серия биографий называется «Жизнь замечательных людей», ане, скажем, «Биографическая серия». Этот же тип биографии остается самым распространенным исейчас. Например, влитературоведении исследователь изучает биографию того писателя, которого любит ивысоко ценит. Врезультате, исходя из своих мировоззренческих иэстетических предпочтений, общего образовательного икультурного горизонта, пола, сексуальной ориентации ит.д., исследователи разбиваются на весьма специфические страты. Между персонажем ибиографом устанавливается близкая, интимная связь. Среди наиболее характерных типов можно назвать экзальтированных дам-цветаеведов, советских патриотов-шолоховедов, русских патриотов-есенистов, авторов еврейского происхождения, страстно любящих русскую литературу,– бабелеведов имандельштамоведов, утонченных иэрудированных специалистов по Андрею Белому иВячеславу Иванову, пропагандистов соборности иособого русского пути, пишущих оЛеонтьеве иДанилевском, ит.д.

Практически отсутствует не только критическая, «снижающая» биография, изображающая «антигероев». Почти нет ибиографий «простых», «обычных» людей. Лишь вочень немногие места «проникают» такие персонажи, например всловарь «Русские писатели. 1800—1917 гг.», где представлено много биографических статей описателях ипублицистах, имеющих плохую репутацию (Булгарин, Буренин, Греч, Победоносцев идр.), атакже олубочных, бульварных, газетных литераторах, писателях-самоучках, графоманах ит.д., ит.п. Впрочем, статусный принцип действует издесь. Оклассиках пишут известные литературоведы, ао литераторах низовых, малоизвестных ит.д.– авторы начинающие или непрофессионалы, люди со стороны, то есть имеющие вданной сфере столь же низкий статус.

Основная тенденция развития биографического жанра на протяжении всего времени его существования– сближение сповседневностью («жизнью»). Это выражается врастущем числе публикуемых биографий, вбиографировании самых разных, втом числе ине считавшихся ранее престижными идостойными запечатления социальных сфер (бизнес, спорт, развлечения, секретные службы ит.п.), вотражении вбиографиях «частной жизни», эротической стороны человеческой жизни ит.п., впоказе негативных сторон деятельности биографируемого. Казалось бы, рост числа биографических книг истатей впериодике, рост популярности этого жанра свидетельствуют оего расцвете. Однако впоследние десятилетия нередки высказывания окризисе биографии. Его связывают собезличиванием, сунификацией людей ит.д. Мне представляется, что это кризис не биографии, абиографов, их сознания. Усвоив элитаристскую, недемократическую установку, они не обладают необходимым инструментарием, необходимым понимательным ресурсом, чтобы понять «простого» (а на деле– очень сложного) человека, осмыслить его жизнь. Аведь каждый человек уникален иимеет «право на биографию». Найдет ли он своего биографа– это другой вопрос.

Впрочем, нередко люди сами пишут осебе. Отметим, что ивэтом случае, как ни парадоксально это звучит, биограф по своему социальному статусу ниже биографируемого. Выдающиеся люди судачной судьбой чрезвычайно редко пишут мемуары; обычно берутся за перо те из них, кто считает себя ущемленным, недооцененным. Оказавшись не удел, они стремятся обелить себя, прояснить мотивы своих поступков, описать совершенную по отношению кним несправедливость (в качестве примеров укажу на воспоминания А.П. Ермолова, С.Ю. Витте, Л.Д. Троцкого).

Вообще же развернутые автобиографии пишут те, кто считает свою жизнь значимой инеординарной. Любопытно, что многочисленные вконце XIX– начале ХХ в. писатели-самоучки обычно писали ипубликовали автобиографии. Малозначимые ималоуспешные (как писатели) при взгляде сверху, спозиций высокой литературы, при взгляде снизу они оказывались лицами незаурядными (из многомиллионного крестьянского населения три четверти были вообще неграмотны, алитераторами стали лишь десятки).

В этих заметках лишь обозначены исследовательские проблемы, встающие при изучении роли биографа. Более углубленное их рассмотрение станет возможным после проработки соответствующего эмпирического материала социологами, историками, психологами. Ядумаю, что это одна из наиболее актуальных задач биографики.

2004 г.

НРАВСТВЕННЫЕ МОТИВАЦИИ БИОГРАФА330

В данной работе я хотел бы рассмотреть смысловую структуру биографической деятельности иформы осознания ее биографом. Вкачестве материала использованы отечественные биографии XVIII—XX вв.

Жанр биографии вРоссии весьма консервативен идо последнего времени менялся очень слабо. Во второй половине XIX в. биография как жанр рутинизировалась, стала привычной, цели ее были ясны современникам. Вэтом периоде редко можно встретить декларации отом, кчему стремится автор, чего хочет достичь, работая над биографией. Иначе обстояло дело вконце XVIII– первой половине XIX в., когда этот жанр вРоссии еще только складывался. Тогда биографы впредисловиях нередко писали, вчем видят свою задачу, ккакому читателю обращаютя ит.д. Анализ этих предисловий раскрывает сложную структуру мотиваций, характера самосознания биографа.

Биограф, реконструируя жизнь своего персонажа, создавая ему биографию, идентифицируется сним, «собирает» тем самым себя, проясняет ииерархизирует свои жизненные цели иценности, придает своей жизни смысл. Таким образом, объективно биографирование позволяет биографу решить свои внутренние проблемы, гармонизировать свой смысловой мир. Можно сказать, что вэтом биографируемый помогает биографу. Субъективно же биограф осознает работу над биографией как исполнение долга перед ним, как символическую расплату. Персонаж своей деятельностью (военной, политической, литературной ит.д.) принес пользу обществу (и, вчастности, биографу), кроме того, он научил, как жить, показал, ради чего стоит жить, ав воздаяние биограф должен запечатлеть этот ценный опыт.

Свою задачу биограф видит втом, чтобы отразить то, что существует независимо от него. Он выступает вроли зеркала, следовательно, от него не требуется творчество, изобретение, он лишь должен быть верен действительности: «Начиная изображать знаменитые деяния, незабвенные добродетели инеподражаемые подвиги того Великого Монарха, которому удивляется вселенная, боготворят подданные, союзники и– сами– неприятели; чувствую, что мой талант слаб для сего важного предмета; но, внимая гласу усердия, понуждающего меня приняться за перо, думаю: кто же может достойно изобразить сии деяния? Конечно, я менее других имею красноречия испособностей, но нужны ли такие дарования для изображения деяний, самих по себе великих изнаменитых?»331

Но для кого же пишет биограф? Биографируемый знает свою жизнь, и, кроме того, чаще всего биография пишется после его смерти. Так что она обращена не кнему, ак читателям биографии. Обычно биограф видит вэтой роли потомков. Вот типичные примеры. Н.И. Новиков писал омотивах создания им словаря русских литераторов: «Не тщеславие получить название сочинителя, но желание оказать пользу моему отечеству ксочинению сея книги меня побудило. Польза, от таковых книг происходящая, всякому просвещенному читателю известна; не может также быть неведомо ито, что все европейские народы прилагали старание осохранении памяти (курсив мой.– А.Р.) своих писателей: абез того погибли бы имена всех вписании прославившихся мужей»332. Ачерез три четверти века П.А. Вяземский завершал написанную в1848 г. биографию Фонвизина схожими словами: «Горе писателям, которые самонадеянно предают забвению ипоруганию дела доблестных отцов! <…> Вполном убеждении, что память опрошедшем (курсив мой.– А.Р.) есть достояние, ачастию исила настоящего, предаю сдоверчивостью труд мой вниманию читателей»333.

Аналогичным образом другой мемуарист отмечал, что «память, сохраненная для потомства омужах поревновавших совокупной славе ипользе целых народов игосударей, есть жертва достодолжно приносимая великим их душам. Описание поступков идеяний должно быть свято соблюдено впример инаставление грядущим временам (курсив мой.– А.Р.). Изображение жизни оных да будет зерцалом предопределенным кподобной судьбе». При жизни таких приближенных ктрону делателей добра ничем не отблагодаришь. «Собственная таковым мужам награда есть передаяние их памяти вроды родов (курсив мой.– А.Р.) иумилительное воспоминание оих любви кчеловечеству. Изваянные иизсеченные памятники напоминают оних токмо присущему; отдаленный едва осих знамениях их заслуге ведает, ивремя сотрет прежде, нежели наступит позднее потомство. Описание же их деяний ипоступков, проникая вотдаленнейшие концы земли, достигнет позднейших веков; потомство почтит их подражанием <…>»334. Вот еще один пример: «Цель моя– сохранить для потомства подвиги (курсив мой.– А.Р.), достойные подражания, и, осмеивая слабости, описывая преступления, возвысить цену добродетели»335.

Биограф видит свою задачу визображении героев, замечательных людей, оказавших услуги согражданам. Впрочем, иногда (но достаточно редко) жизненный образец задается от обратного, итогда пишется биография предельно плохого человека, представляющего собой воплощение зла (Ванька Каин, Емельян Пугачев ит.п.). Существование подобной биографии аргументировалось следующим образом: «Это сочинение, представляя нам одне ужасные преступления, не может по-видимому иметь настоящей пользы?– нет; оно изображает вразительных чертах такую картину, которая исамого порочного человека приведет всодрогание, научит его иобратит на путь добродетели»336.

Это до будущих поколений, преодолев временную дистанцию, биограф стремится донести информацию ожизни биографируемого, спасти его от забвения. Получается, что, описывая прошлое, биограф обращается кбудущему. Но, разумеется, обращается он не креальным потомкам, которых он плохо представляет ивкусы которых знать не может. Потомки вданном случае– это смысловая инстанция, элемент конструкции современности. Ихарактерно, что биограф не ждет этого самого будущего, апубликует биографию сейчас, рассчитывая, что ее будут читать современники, что она повлияет на них, окажется им полезной ит.д. Ипрошлое трактуется вбиографии сточки зрения современности, точнее, тех ее аспектов, которые считаются выражающими будущее, тенденции развития.

Подобный просветительский посыл (дать образцы для подражания) русская биография восновном сохраняла ивдальнейшем.

Не моралистический, апсихологическо-позитивистский подход кбиографии сформировался вРоссии лишь ксередине XIX в. Вот характерное выражение нового подхода: «По нашему мнению, биография вобласти литературы то же, что портрет вобласти живописи; ее задача воспроизвести точнейшим образом природу ижизнь описываемого человека»337. Однако этот подход был представлен скорее втеории жанра, чем вего практике. Подавляющее большинство биографий иво второй половине XIX в., иввеке XX писалось все же вморалистическом ипрославляющем духе, попыток воссоздать противоречия персонажа, отразить его слабые стороны почти не было.

Другое понимание биографии человека, другая антропология складывались виных жанрах– автобиографии (мемуарах) иавтобиографической художественной литературе (самый яркий пример– «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Толстого). Здесь читателю предъявлялись гораздо более противоречивые, неоднозначные персонажи, чем втрадиционном биографическом жанре. Здесь позволялась гораздо большая степень субъективности впоказе персонажа, гораздо большая степень детализированности визображении его частной жизни ит.д. Врезультате если вгосподствующей биографии просветительского типа был представлен рационалистический подход кинтерпретации деятельности человека, ее мотивов, то вмемуаристике, атем более вавтобиографической прозе находили выражение иподсознательные импульсы, аффективные состояния ит.д.

Это связано стем, что биограф изначально обращался ко всему обществу, амемуарист зачастую записывал свои воспоминания для членов своего рода, для детей ивнуков, не рассчитывая на публикацию. А.Г. Тартаковский писал про их «семейное назначение, имевшее ввиду детей, внуков, сестер, братьев, правнуков, стем чтобы сохранить <…> память ороде употомков, чтобы фамильные традиции не угасали вбудущих поколениях»338.

Итак, ибиограф, имемуарист пишут для современников, учитывая их интересы, запросы, ценности.

Прошлое ибудущее вбиографии– это элементы смысловой картины настоящего, используемые для повышения статуса, подчеркивания высокой ценности того, очем идет речь. «Прошлое» самой своей давностью, свершенностью усиливает значимость персонажа, аподключение «будущего» подчеркивает не ситуативную, ауниерсальную его востребованность, нужность, его бессмертие.

Сохраняя память обиографируемом, биограф заботится отом, чтобы его (биографируемого) не забыли вбудущем; сберегает персонажа (а вконечном счете– себя) от смерти.

Тут мы переходим кдругому важному аспекту деятельности биографа.

В конечном счете исполнение своего нравственного долга перед биографируемым он осознает как спасение персонажа от смерти. Ведь при наделении жизни смыслом ключевой проблемой является смерть, прерывающая индивидуальное физическое существование иставящая под вопрос деятельность личности («Зачем жить идействовать, если все равно умрешь?»).

Осознание подобной возможности столь травматично, что человеческое общество неизменно создает компенсаторные механизмы, позволяющие решить проблему смерти, осознать, что главное– не чисто физиологический процесс прекращения отправления организмом своих биологических функций. Простейший ход– разделение индивида на тело идушу, причем смертным объявляется только тело, адуша считается бессмертной (этот комплекс представлений исходит из веры впродолжение личного существования после физической смерти). Такой подход кпроблеме смерти существовал тысячелетиями, вразных культурах. Но ивсекуляризированном обществе неявно предполагается, что физическая смерть не до конца уничтожает человека. Здесь акцент делается на переключении на сверхличное (семья, народ, родина, государство ит.д.), которое будет «помнить» об индивиде и, таким образом, символически убережет его от смерти.

Считается (хотя обычно это не эксплицируется), что, пока человека помнят, пока он существует всознании других, он не до конца умер, он как бы продолжает свое существование. Приведу пример. Допустим, ваш знакомый уехал далеко иу вас нет возможности общаться сним. Вы не знаете, умер он или нет, ихотя физически он уже, возможно, умер, но для вас он еще жив. Сдругой стороны, родители иногда говорят освоем ребенке, скоторым они прервали контакты: «Он для нас умер!»

В. Набоков очень ясно ивыразительно сформулировал эту идею водном из своих текстов: «…есть земная возможность бессмертия. Умерший продолжает подробно иразнообразно жить вдушах всех людей, знавших его <…> покойник остался на земле во многих образах, иногда гармонически дополняющих друг друга. Но лично знавшие его умрут; вот первая стадия этой продленной жизни окончена, вот люди знают онем только понаслышке, по записям, его образ длится, но он скуп ихолоден. Инам больно предчувствовать тот будущий холод,– когда только имя будет еще жить»339.

Издавна выработаны различные формы обеспечения символического бессмертия (или долголетия), прежде всего надгробия ипамятники.

Например, на римских погребениях первых веков нашей эры имеется надпись, «указывающая имя покойного, его семейное положение, иногда его социальный статус или профессию, возраст, дату смерти <…>. Надпись часто сопровождается портретом умершего <…>. Назначением надгробия было передать последующим поколениям память об усопшем. <…> Пережить смерть значило не только заручиться гарантиями вэсхатологическом плане, но исохранить славу осебе на земле, будь то ввиде надгробия снадписями изнаками или ввиде похвального слова писца»340.

Для профанного сознания на первый план выходит внешний облик умершего, отсюда стремление сохранить его тело (см. мумии, мавзолеи) или хотя бы поместить изображение на надгробие. Как указывал А. Базен, «искусственно закрепить телесную видимость существа– значит вырвать его из потока времени, “прикрепить” его кжизни»341. Теперь эту функцию еще успешнее выполняют кино ивидео. Для более искушенных, более образованных людей важнее словесное повествование опокойном, запечатление смысла его жизни– прежде всего вформе биографии.

Деятельность биографов для современной России чрезвычайно важна, поскольку здесь массовое сознание обычно осмысляет историю не врамках генерализованных понятий, закономерностей итенденций, ачерез личностные исемейные модели. Поэтому значимы не столько идеологические иполитические программы (характерно, что современные партии не предъявляют их, аэлекторат не очень ими интересуется), сколько лидеры. Иистория трактуется как цепь биографий. Постоянно тасуются одни ите же наборы персонажей (Петр Первый, Суворов, Кутузов, Ленин, Сталин, Пушкин, Толстой, Менделеев, Гагарин ит.д.)342.

Но всовременной постперестроечной России постепенно формируется ииной подход кбиографии со стороны биографов ичитателей. Тут персонаж– объект не поклонения, аскандального интереса, иинтересен он не столько своей профессиональной деятельностью, сколько частной жизнью. Герой здесь– поп-звезда (в этой роли может, впрочем, выступать испортсмен, иписатель, идаже политический деятель, азадача биографа– не воспеть его, а«сорвать покровы», рассказать о«тайнах» его жизни, описать миф (ср. название одной из серий– «Женщина-миф») ит.п. Соответственно, биограф видит свою задачу не втом, чтобы сохранить употомков память огерое, ав том, чтобы заработать побольше денег ипо возможности прославиться.

2005 г.

НЕКРОЛОГ КАК БИОГРАФИЧЕСКИЙ ЖАНР343

Биография как тип повествования ожизни конкретного, реально существовавшего человека представлена вразличных формах, различающихся адресатом ифункциональным назначением. Чаще всего выделяют такие модификации биографии, как научная монография, популярный биографический очерк, биографический роман, статья всловаре или энциклопедии, автобиография. Но при этом нередко забывают некрологи, хотя ожизни многих людей можно получить сведения только из них, поскольку эти люди не удостоились биографических повествований вдругих жанрах.

Некролог как биографический жанр обладает рядом специфических особенностей. Конститутивна внем временная привязка ксмерти человека: он должен сообщить обществу оней (и, соответственно, появляется вскоре после смерти), подвести итог жизни человека (раньше его путь был не завершен), основное внимание уделяя социально полезным аспектам его деятельности (посты, награды) иизбегая негативных оценок. Уже самим фактом помещения некролога его персонаж признается социально значимым иважным (чаще всего некролог закрепляет ранее возникшую известность, но не всегда, иногда человек не был ранее известен публике, ипериодическое издание хочет изменить сложившееся положение вещей, так, например, иллюстрированный журнал «Нива», печатавший обычно некрологи государственных иобщественных деятелей, литераторов иученых, поместил в1880 г. на своих страницах некролог управляющего конторой «Нивы» Ю.О. Грюнберга).

Привязка некролога ксмерти выражается ивтом, что внем часто говорится опричине смерти иместе похорон, атакже вчасто присутствующих внем ритуальных словах, что умерший не будет забыт344.

Любая социальная общность, ориентированная не на реализацию сиюминутных целей (как, например, участники ограбления банка или курортной игры впокер), ана длительное существование, вырабатывает определенные механизмы поддержания своей тождественности, причем впространстве отождествление идет по принципу отличения от «чужих», аво времени– по принципу подчеркивания связей со своими, жившими ранее,– «предками». По четкой формулировке Я. Ассмана, «обращаясь ввоспоминании кмертвым, общность подтверждает свою идентичность»345.

Основное внекрологе– не личность человека, не его частная жизнь, апочти исключительно социальная его полезность. Ведь память об умерших– не автоматический процесс, арезультат целенаправленной деятельности. Помнят не всех: «Мы говорим, что мертвый продолжает жить впамяти потомства, как если бы речь шла оестественном продолжении самодеятельного существовния. Но на самом деле речь идет об акте оживления, которым мертвый обязан волевому решению группы не допустить его исчезновения, сохранить его силой воспоминания как члена общности, взять его ссобой вшагающее дальше настоящее»346. Поэтому характерно, что обычно некролог обезличен, это жанр не авторский, аколлективный, оценку внем выносит не конкретный индивид, авсе общество. Поэтому вдореволюционной России некрологи, как правило, помещались без подписи.

Постоянное появление некрологов говорит людям: тот, кто что-то делает для других, не умрет, его будут помнить. Это предполагает признание ценности общества: если мнение окружающих человеку безразлично, то какая ему разница, будут его помнить или нет.

В российской периодике жанр некролога появился вначале XIX в. (первым журнальным некрологом был, по-видимому, некролог И.Ф. Богдановичу в«Вестнике Европы» в1803 г. (№ 3)). Тогда публиковались главным образом некрологи членов императорской семьи, военачальников ивысших государственных чиновников, причем освещалась почти исключительно официальная сторона их деятельности. В1820-е гг. публикация некрологов стала уже достаточно обыденным явлением. Так, вгазете «Северная пчела» в1826 г. некрологи появлялись всреднем вкаждом десятом номере, причем среди лиц, удостоенных их, были не только такие фигуры, как Н.П. Румянцев иН.М. Карамзин, но игораздо менее известные лица, например литератор А.Ф. Рихтер, музыкант И.Я. Миллер икупец Я.Н. Мольво. Постепенно число периодических изданий росло, особенно после воцарения Александра II. Соответственно росло число публикуемых некрологов.

Во второй половине XIX– начале ХХ в. наблюдался расцвет этого жанра впериодической печати. Вкаждой столичной газете несколько раз внеделю публиковались некрологи– правительственных чиновников, военных, общественных деятелей, членов императорской семьи, ученых, педагогов, писателей, деятелей искусства, духовных лиц ит.д., причем не только отечественных, но изарубежных. Многие газеты имели некрологическую рубрику идержали специального сотрудника, отвечающего за подготовку некрологов (в результате ежегодно несколько десятков тысяч людей удостаивались некрологических заметок), подборки некрологов за год выходили даже отдельными изданиями. Если учесть, что всоответствии снаправлением газеты или журнала, местом издания, профилем, знакомствами ее сотрудников круг лиц, удостаивавшихся втом или ином издании некролога, существенно разнился, то вцелом «некрологировалась» немалая часть общества. Так, по нашим подсчетам, вжурнале «Театр и искусство» ежегодно печаталось более 100 некрологов театральных деятелей. Всего, по мнению И.Ф. Петровской, «в журналах, газетах, ежегодниках XIX– нач. ХХ в. помещено несколько десятков тысяч некрологов»347.

Некролог расцвел вситуации, когда были достаточно четкие представления осмысле существования человека исоциума, об устройстве общества, скрепляющих его ценностях. Уразных групп ислоев общества они могли быть разными, но укаждой представление осистеме социальных ценностей было достаточно определенным.

Если брать некрологи определенного периода вкомплексе, то можно выявлять, какие ценности вданный момент больше всего важны для общества. Иерархия ценностей проявляется ивотборе представителей тех или иных социальных слоев, профессий, полов ит.п., иввыделении конкретных лиц, иво включении внекролог той или иной информации, ивпрямых оценках.

Некролог обычно был невелик ивключал следующие сведения: информацию овремени иместе рождения исмерти, месте учебы, чинах, званиях инаградах, местах службы, общественной деятельности, имеющихся публикациях ит.п. Нередко сообщалось также отом, кто были родители.

Я проанализировал некрологи, опубликованные всамом распространенном русском журнале «Нива» в1900 году. За год было помещено 33 некролога, втом числе 6– иностранцев, из отечественных лиц– 6 государственных деятелей, 5 писателей ижурналистов, 5 ученых, 4 деятеля искусства, 2 духовных лица, врач, коммерсант, издатель, педагог, член императорской семьи.

Вычленяемый из них набор ценностей– типично интеллигентский. На первом плане тут– долг перед народом, необходимость освобождать ипросвещать его. Как «громадная заслуга [писателя Д.В.] Григоровича» указывается то, что он «первый <…> утвердил внашем сознании истину, что русский народ, что крепостной люд достоин свободы» (№ 1. С. 18).

Педагог В.П. Кулин удостоен высокой оценки, поскольку «он ставил дело просвещения выше всего» (№ 10. С. 203), аиздатель Ф.Ф. Павленков, выпускавший книги сцелью просвещения, вообще совершил, по мнению некрологиста, «просветительский подвиг» (№ 6).

Высоко ценятся наука, литература иискусство, атакже любовь кдругим людям, толерантность имиролюбие. Вкачестве достоинств философа Вл. Соловьева названы как «дух свободного исследования», так ипризывы к«терпимости, всепрощению, миролюбию, борьбе счеловеконенавистничеством», против национальной розни (№ 33. С. 664б).

Если характеризуются личные черты человека, то только сцелью показать, что он был готов пожертвовать собственным благом для блага людей. Так, огеографе А.А. Тилло сообщается, что в«частной жизни это был человек редкой скромности, всецело поглощенный интересами науки…» (№ 4. С. 82), ау управляющего конторой «Нивы» Ю.О. Грюнберга отмечается «беззаветная преданность долгу, доходившая до забвения своей личности…» (№ 47. С. 943). Некрологисты считают нужным подчеркнуть, что художник И.П. Келлер «отличался необычайною правдивостью ипрямотой», был «изумительно добрый» (№ 9).

После революции число публикуемых некрологов постоянно снижалось, поскольку цензура жестко ограничивала круг лиц, достойных некролога (это были преимущественно государственные ипартийные деятели), анабор представленных вних ценностей сужался иокостеневал.

Американский исследователь Джефри Брукс водной из своих статей проанализировал некрологи вгазете «Правда» 1920-х гг. Выяснилось, что «центральная идея почти всех представленных жизней– служение, т.е. вклад индивида внечто большее, чем сам он. Можно сказать, что равновесие между индивидом иобществом, которое впредреволюционный период нарушалось впользу индивида, теперь, напротив, стало нарушаться впользу общества»348. Выше всего стало цениться самопожертвование, отказ от личных потребностей иинтересов, от дома исемьи, инекрологисты судовлетворением отмечали соответствующие черты. Типичен следующий цитируемый Дж. Бруксом пассаж: «Товарищ Нестеренко не имел личной биографии иличных потребностей» (Правда. 1925. 15 марта). Ср., например: «Товарищ Фрунзе не знал личной жизни, все силы его уходили на борьбу за идеалы социализма» (Правда. 1925. 3 ноября). Самопожертвование выражалось обычно словом «преданность», причем имелась ввиду преданность революции икоммунистической партии.

В отличие от миролюбия, терпимости теперь на первый план вышла борьба, ивнекрологах, как показывает Брукс, постоянно фигурировали военные метафоры. Например, опартийном деятеле, погибшем от несчастного случая, писали, что погиб «один из лучших солдат старой гвардии нашей партии» (Правда. 1921. 14 августа). Семейные же метафоры, не говоря уже об информации осемье (родителях, жене, детях), почти не проникали тогда на страницы некрологов.

По наблюдениям С. Корсакова, «некрологи 20-х годов имели ярко выраженную форму эпичности, содержали всебе элементы разговорной речи, создавались исключительно теми людьми, которые близко знали умершего, вто время как вбрежневский период можно было написать некролог, даже не зная самого человека. Выработалась определенная калька, ина ее основе специальной комиссией создавался некролог. Были свои штампы, которые, наверное, “надолго сохранились ввашей памяти”: “…понесли тяжелую утрату”, “после долгой ипродолжительной болезни скончался видный деятель…” ит.д. За этими сухими словами образ, характер человека был практически незаметен, зато четко определялос его место впартийной иерархии. Степень значимости человека, ушедшего из жизни вгоды застоя, легко восстановить по соответствующим параметрам некролога: специалисту омногом говорят такие тонкости, как число подписавшихся под некрологом людей иих регалии, место размещения посмертного сообщения вгазете иего жанр, наличие траурной рамочки иее толщина»349.

В позднесоветский период форма илексика некролога были жестко формализированы. Вкачестве важнейшего критерия выступала преданность партии истране. Но при этом опокойном сообщались дата иместо рождения, сведения оместах учебы ислужбы, об общественной работе, ополученных государственных наградах. Причем скаждым годом жесткость формы истандартизованность лексики все нарастали. Еще в1960-х гг. можно было обнаружить какую-то вариативность. Приведу цитаты из некрологов, помещенных вгазете «Правда» вмарте 1960 г.: «В лице <…> мы потеряли преданного делу партии коммуниста, опытного партийного работника, скромного иотзывчивого товарища. Светлая память онем надолго сохранится внаших сердцах» (14 марта); «Светлая память о<…>, верном сыне Коммунистической партии, горячем патриоте, талантливом архитекторе истроителе, человеке прекрасных душевных качеств, навсегда сохранится внаших сердцах» (23 марта). В1980-х же из некролога внекролог кочевала одна ита же формула; приведу цитаты из некрологов, помещенных вмарте 1980 г.: «Светлая память о<…>, верном сыне Коммунистической партии, навсегда сохранится внаших сердцах» (2 марта); «Светлая память об академике <…> навсегда сохранится внаших сердцах» (13 марта), ипомещаемые теперь некрологи обязательно начинаются сподписи Л.И. Брежнева.

В советскую эпоху более или менее регулярно публиковались некрологи политических ипартийных деятелей, писателей, актеров, ученых, спортсменов ит.д., но число ежегодно публикуемых некрологов существенно сократилось из-за жесткого цензурного контроля. В1983 г. сотрудник журнала «Советская библиография» А.В. Ратнер записал всвоем дневнике: «…запрещено печатать в№ 6 некролог З.Л. Фрадкиной ивообще чьи-либо некрологи без разрешения Отдела пропаганды ЦК. Всвязи сэтим из № 5 выброшены некрологи И.Н. Кобленца иК.В. Тарасовой»350.

В перестроечные иособенно постперестроечные годы некролог как жанр постепенно исчез, по сути, он сейчас скомпрометирован. Сейчас вгазетах нет соответствующей рубрики, материалы подобного характера появляются очень редко, не имеют определенного места вномере ижесткой формы, чаще всего вэтой функции выступает мемуар или рассказ окаком-либо эпизоде из жизни умершего. Последовательный рассказ оего жизни, фактическая информация оего деятельности, оценка его социальной полезности обычно отсутствуют.

В ходе работы над данной статьей был просмотрен ряд столичных газет за март 2005 года. Вэтот месяц в«Российской газете» было помещено два некролога– актрисы Клары Лучко (краткая заметка ине опубликованное ранее интервью сней) итележурналистки Нинель Шаховой (в разных местах газеты), в«Вечерней Москве»– только некролог Клары Лучко (в рубрике «Утраты»), в«Газете»– целых шесть некрологов: той же Клары Лучко (в качестве некролога врубрике «Актриса» помещены воспоминания актрисы Ирины Муравьевой), Леонарда Джемса Каллагена, бывшего премьер-министра Великобритании (рубрика «Утрата»), атакже четыре своего рода «антинекролога»– Аслана Масхадова, двух чеченских полевых командиров (оба врубрике «Возмездие») итольяттинского рэкетира (рубрика «Расправа»). «Литературная газета» опубликовала краткую заметку поэта Виктора Бокова оНинель Шаховой икраткий некролог барнаульского поэта Вл. Башунова.

Можно было предполагать, что вгазетах коммунистических, всилу их обращенности кстаршим возрастным группам, кболее консервативным слоям общества, обнаружится существенно большее количество некрологов. Оказалось, что это не так. В«Правде» было помещено всего два некролога– все той же Клары Лучко (без рубрики) ипредседателя компартии Чили Гладис Марин (в рубрике «Герои навсегда»), в«Советской России»– один– Гладис Марин (без рубрики).

Итак, что же обнаружилось? За месяц нашелся лишь один человек (актриса), на смерть которого отозвались почти все газеты. Встране постоянно умирают известные всвое время государственные деятели, Герои Советского Союза, ученые, спортсмены, писатели, журналисты, но пресса (и, по-видимому, общество) не считает нужным печатно подвести итоги их деятельности. Характерно, что вкультурных изданиях, помещая некролог, авторы нередко стремятся иронически дистанцироваться от этого жанра. Вот характерный пример. Вжурнале, посвященном печатному дизайну, помещен некролог специалисту по графическому дизайну А.Д. Крюкову. Ивот как он начинается: «В старые времена написали бы: “Академия графического дизайна сглубоким прискорбием сообщает окончине своего старейшего члена…” Вновые, веселые жанр некролога стал непопулярен. Не увидишь вглянцевых журналах портретов страурными рамками. “Не помни осмерти”? Или рамочек на всех не хватит– столько их, смертей, вокруг?» Далее автор рассказывает одеятельности Крюкова, азавершает свой текст так: «А главное, как писали внекрологах, “светлая память онем навсегда сохранится внаших сердцах”. Иэто правда»351.

В других странах жанр некролога существует вполне благополучно, иежедневно газеты печатают десятки некрологов. Мы полагаем, что почти полное исчезновение жанра некролога вРоссии не случайно.

Есть, конечно, ряд причин частных.

Можно вспомнить, что сейчас изменилось отношение ксмерти: она утратила осмысленность, закономерность (так как нет веры взагробный мир), ас другой стороны, вэпоху Чечни ирусской мафии стала обыденной ипопадает на страницы газет лишь как повод для сенсации.

Можно заметить, что сейчас расцветает мифологическое сознание, которому не интересно развитие человека, его изменение во времени, преобладает синхронная картинка.

Можно полагать, что некролог просто ушел вдругие сферы, прежде всего на телевидение.

Возможно также, что внынешнее время посерения, отсутствия ярких фигур исчезает интерес ксовременникам.

Но все это будут частные ине совсем точные трактовки. Более правильным будет, как мне представляется, следующее объяснение.

Сейчас произошел распад общества (общественности), распад социальных связей, «атомизация» социальной «материи». Сама важность общества, сцепляющих его связей поставлена под вопрос. Улюдей вРоссии нет общих ценностей, понятие социальной заслуги стало проблематичным.

Разломы идут по многим линиям: имежду поколениями (старшие возрастные группы до сих пор не расстались ссоветской идеологией, дискредитированной вглазах молодежи), имежду социальными слоями (одни пассивно наблюдают за происходящим, ностальгически вздыхая по брежневским временам, другие стремятся найти свое место вновой, «рыночной» реальности), имежду представителями разных народов (прежде всего это касается войны вЧечне, но межнациональные конфликты инапряжения существуют ивдругих регионах), имежду конфессиями (имеются ввиду прежде всего агрессивная политика Православной церкви по отношению ккатоликам, сектантам ипредставителям ряда других конфессий, атакже деятельность ряда радикальных течений висламе, ставящих перед собой политические цели). Врезультате то, что представляется важным одним, вызывает ненависть или насмешку удругих.

Это ведет ктому, что социальные ценности релятивизируются, общих почти нет. Объединение осуществляется не столько на основе общих предков (люди знают, что часть этих предков сравнительно недавно уничтожила другую часть предков влагерях), ачерез отталкивание от чужих– вформе ксенофобии. Значима ипозиция средств массовой коммуникации, которые вдемократическом обществе должны выражать общественное мнение. ВРоссии они все больше становятся (как всоветские времена) «средствами массовой информации» ине выражают мнение общества, асообщают об установках иействиях государственной власти.

Что касается ценностей, то все они высмеиваются. Достаточно открыть любую газету, чтобы встретить юмористические заголовки, даже вотношении вещей весьма серьезных– катастроф, убийств, военных действий ит.п. Подобный стеб «состоит впровокационном иагрессивном, на грани скандала, снижении любых символов других групп, образов прожективных партнеров– как героев, так иадресатов сообщения– через подчеркивание этих символов внесвойственном им, пародийном или пародическом контексте…»352 Вподобный контекст серьезный по своей исходной направленности жанр некролога не вписывается.

На первый план вышло не социально важное, аличное, частная жизнь, семья. Поэтому публикации, появляющиеся после смерти известных людей, имеют принципиально частный, неофициальный характер (воспоминания родственников идрузей) ине претендуют на целостность, отражение всего жизненного пути, аповествуют лишь окаких-нибудь его эпизодах, фрагментах.

2006 г.

ЧТО НЕ ПОПАДАЕТ ВБИОГРАФИЮ?353

Основная функция биографии– социализация человека посредством знакомства его сповествованием ожизни реально существовавшего (существующего) лица (наряду сдругими формами социализации: прямым информированием онормах иценностях общества; повествованием овымышленных персонажах (художественная литература); информацией осоциально одобряемых ине одобряемых образцах из ближайшего окружения (родители, друзья) ит.п.). Биография позволяет читателю ощутить, что индивидуальная жизнь (и его тоже) имеет смысл исмысл этот социальный, всвязи личности собществом.

В данной работе не рассматривается автобиография. Вбиографии на первый план выходит то, что важно для общества, вавтобиографии– то, что важно для личности, что предопределяет несколько иной характер отбора фактов. Вавтобиографии он не является принципиально иным, поскольку личность интериоризировала ценности общества ипри построении автобиографии возникает сложная система зеркал, учитывающая подход общества кбиографии, но все же автобиография отличается от биографии, написанной другим человеком.

Жизнь человека носит многосторонний имногоаспектный характер, причем вкаждом из аспектов много тех или иных событий ипоступков. Нормы иценности общества воплощает биограф, ему доверено произвести отбор из множества фактов, характеризующих жизнь человека. Он из массы фактов включает вбиографический нарратив лишь очень небольшую часть, те, которые необходимы ему для построения соответствующей смысловой конструкции.

В жизни человека можно условно выделить несколько аспектов. Прежде всего разведем стороны биологическую исоциальную. Нет сомнения, что аспекты физиологические (болезни или биологически предопределенные предпосылки социальной деятельности, например высокий рост для баскетболиста, слух для музыканта или гомо– или гетеросексуальная ориентация) во многом обусловливают функционирование человека как члена общества. Конечно, сами они вопределенной степени социально обусловлены или так или иначе проявляются взависимости от социального контекста, но тем не менее отрицать их определенную независимость от чисто социальных факторов нельзя.

Далее, всфере социальной можно выделить аспект частной жизни (быт, сфера личных привязанностей– дружба, любовь, семейная жизнь) иаспект жизни публичной (работа, творчество, политическая иобщественная деятельность ит.п.). Если мы проанализируем изданные вРоссии вXIX—XX вв. биографии, то увидим, что аспект публичной жизни не только составлял главное содержание биографий, но они почти исключительно кнему исводились. Рассматривались преимущественно социально важные исоциально обусловленные аспекты жизни человека: воспитание иобучение, профессиональная деятельность итворчество. То есть человек был представлен восновном как работник, общественный иполитический деятель. Гораздо меньше внимания уделялось частной жизни, аесли биограф иписал оней, то освещал преимущественно жизнь семейную. Эротическая же сфера, состояние здоровья (болезни) ит.п. всоздаваемые вРоссии биографии обычно не попадали. Иногда приводились сведения осостоянии здоровья, но только втех случаях, когда оно влияло на выполнение профессиональных обязанностей.

Частная жизнь человека как самоценная сфера его существования исамореализации практически не рассматривалась. Она либо не находила отражения вбиографии, либо была представлена впредельно редуцированной форме. Биограф обычно не уделял внимания даже тому, вкакой степени она стимулирует (или ослабляет) социальную деятельность персонажа. Осексуальных практиках героев (особенно не являющихся господствующими вданном обществе, яуж не говорю оперверсиях) биограф обычно не писал, равным образом он не писал (в лучшем случае– упоминал) оболезнях, хотя они могли играть первостепенную роль вжизни персонажа.

В России не было биографий людей, примечательных васпекте своего сексуального поведения (если иписалась биография Казановы, то не столько как соблазнителя, сколько как исторического персонажа илитератора), хотя такие личности, конечно, встречались, например А.Г. Ковнер (1842—1909). Он, являясь довольно известным журналистом ипрозаиком, вдохновился «Преступлением инаказанием» Достоевского ирешил совершить преступление сблагородными целями (правда, не убийство, акрупную кражу вбанке), попал под суд, вступил впереписку сДостоевским ит.д. Впоследствии он переписывался сВ.В. Розановым354. Л. Гроссман написал онем целую книгу (Исповедь одного еврея. М.; Л., 1924), всловаре «Русские писатели. 1800—1917» (М., 1992. Т. 2) имеется статья онем, написанная мной. Но ни Гроссман, ни яни словом не упомянули огипертрофированных сексуальных возможностях Ковнера, хотя, например, информация оних поразила Розанова, который посвятил обсуждению этой темы специальное письмо Ковнеру. Разумеется, редакция словаря почти наверняка настояла бы на снятии информации об этом, но яисам не вставлял ее встатью, поскольку не мог «увязать» сдругими биографическими фактами, которыми располагал.

Точно так же не может российский биограф подступиться кинтерпретации сумасшествия. Известно, что нередко знаменитые люди были больны психически (например, К.Н. Батюшков, Д.И. Писарев). Факт этот упоминается, естественно, вих биографиях, однако не конкретизируется, присутствует тут без всякой увязки сдругими биографическим фактами ине получает никакой интерпретации. Психическая болезнь выступает просто как временное «выпадение» из нормальной жизни. Вот характерный пассаж из статьи оД.И. Писареве водном из биографических словарей: «Сознание бесцельности прежних умственных занятий, чрезвычайное переутомление, многолетняя безответная любовь кдвоюродной сестре Р.А. Кореневой привели П[исарева] в1860 г. ктяжелому психическому расстройству. Четыре месяца провел он влечебнице. После выздоровления все силы отдает окончанию университета, работает над кандидатской диссертацией <…>»355. Вчем проявлялась психическая болезнь, как она повлияла на его поведение– обо всем этом остается только догадываться. Чуть подробнее изложен этот сюжет всловаре «Русские писатели. 1800—1917»: «Летом иосенью 1859 г. П[исарев] пережил мировоззренческий кризис, закончившийся психическим расстройством <…>. Им овладели мания преследования ибезотчетный страх <…>. Сдиагнозом “разжижение мозга”, болезни неизлечимой, П[исарев] был помещен вчастную психиатрическую больницу д-ра Штейна, где дважды пытался покончить ссобой»356. Дальше говорится овыздоровлении, но итут, как ивцитировавшейся выше статье, нет ни слова овлиянии сумасшествия на его публицистику илитературную критику. Аналогичным образом трактует сумасшествие как «выпадение» из жизни иЮ. Коротков, автор книги оПисареве всерии «ЖЗЛ»35. Встатье В. Щербакова, специально посвященной этому вопросу, приведено много фактов оболезни Писарева, но не предпринята попытка рассмотреть ее как событие его жизни, тесно связанное сдругими ее сторонами358. Примечательно, что сам Щербаков отмечает: «Из биографов только французский исследователь Арман Кокар обратил на нее (психическую болезнь.– А.Р.) серьезное внимание всвоей книге “Dimitri Pisarev (1840—1868) et l’idologie du nihilisme russe” (Paris, 1946) ивысказал ряд ценных суждений на сей счет, хотя вего распоряжении имелись лишь немногие известные источники»359. Таким образом, врамках другой традиции биографического жанра оказалось возможным включить вбиографию иинтерпретировать то, что врусской биографической традиции выпадает из рассмотрения.

Еще одна сфера, которая обычно не попадает вбиографии,– это быт, повседневность. Содной стороны, она считается гораздо менее важной, чем деятельность всоциальной иполитических сферах, изобретение итворчество. Сдругой стороны, биография– это нарратив, апередать внарративе рутинное гораздо труднее (и менее выигрышно), чем яркое инеординарное. Врезультате читатель не знает, чистил ли персонаж зубы, аесли да, то какой пастой, носил он тесную или свободную одежду, где приобретал обувь ит.д. Более того, даже круг чтения (например, выписываемые газеты, приобретаемые книги ит.д.) освещается вбиографиях вредчайших случаях.

Не описывается, как правило, ипьянство персонажей, хотя известно, что многие русские писатели, например Н.В. Успенский, И.А. Кущевский, А.А. Шкляревский, А.И. Куприн, К.Д. Бальмонт, А.А. Блок идр., отличались неумеренным потреблением спиртного.

Игнорировалась до последнего времени иэкономическая сторона жизни персонажа. Известно, что почти для любого человека вопрос оразмере дохода игарантиях регулярности его получения– один из ключевых. Однако вбиографиях персонаж существовал как бы вбезвоздушном пространстве, не задумываясь онеобходимости искать средства ксуществованию.

Сказанное представляет общие тенденции построения биографического нарратива вРоссии. Однако всоветском обществе, предельно политизированном, именно факты из политической сферы зачастую тоже опускались или искажались. Так, обиографируемых персонажах советского периода не сообщалась их политическая принадлежность (если они не были большевиками), не говорилось орепрессиях по отношению кним (аресты, запреты публикаций ит.п.), уперсонажей-евреев опускалась «еврейская» сторона их жизни ит.п.

Неизбежно возникает вопрос: чем предопределяется отбор тех или иных фактов исторон жизни героя при включении вбиографию?

Я полагаю, что главное тут– социальная функция биографического жанра игосподствующие вданном обществе антропологическое видение человека, представления оцелях его существования.

Так, герой призван пропагандировать социально одобряемые нормы иценности, поэтому то, что противоречит им, что способно подорвать уважение кнему, заведомо опускается (или подается как «ошибка» героя), ато, что выглядит нейтрально, слабо связанным ссоциальными ценностями инормами, дается маргинально, для «расцвечивания» сюжета.

При этом, естественно, учитываются табу, существующие вкультуре данного общества. Это могут быть более универсальные табу, как, например, табу на показ иобсуждение секса, которое было присуще на определенных стадиях всем западным странам. Но могут быть иболее локальные запреты, например на рассказ одоходах ирасходах персонажа. Если вСША эта тема принадлежит кчислу приоритетных, то врусской культуре (советская тут– не исключение) вопросы эти обсуждались неохотно, поскольку всамопредставлении культуры на первый план выходила «духовная» сторона, аматериальная рассматривалась как вторичная, зачастую маркированная негативно.

Наличие табуированных тем предопределяет то, что витоге одни сферы хорошо обеспечены источниками, адругие плохо. Механизмы социальной памяти устроены таким образом, что одни сферы целенаправленно документируются (производственная деятельность, военные действия, творчество– вличных архивах, архивах государства иобщественных организаций), адругие считаются неважными или вообще недостойными запоминания, отражающими низменные стороны человеческой деятельности.

Биограф может опираться на данные государственных учреждений (дела об учебе, службе, преступлениях, наблюдении ит.п.), на личные документы (дневники, воспоминания, письма). Но табуированные темы отражаются вэтих источниках очень скупо. Идаже если информация по ним вархивах имелась, то при публикации соответствующие пассажи купировались. Например, при публикации письма Белинского М. Бакунину (ноябрь 1837 г.) всобрании сочинений было опущено признание вонанизме (этот фрагмент был напечатан только в1991 г.)360.