Чистилище. Побег Пронин Игорь
Он подобрал еще один кистень и вернулся к костру. Лягухи начали дымиться. Он подгреб их к себе рогатиной и начал с наслаждением есть. Соль! Яркий вкус! Только теперь Максим понял, что очень хочет пить, и снова потянулся за снегом. Так хорошо ему, наверное, никогда в жизни не было. Даже когда мама обнимала в детстве, даже когда первый раз уговорил женщину, имени которой не помнил, даже когда с Валькой обжирались мясом мутов в овражке. Тепло, пища… Это все, что нужно для счастья.
И тогда его заметили.
– Дядя Леня, сзади! – тонко закричал Мишка. – Дядя Леня, оглянись!
С полным ртом соленых, обгорелых лягух, все еще с наслаждением хрустя их костями, Максим покатился прочь от костра – так было быстрее, чем вскакивать на неверные, больные ноги. Перекатившись несколько раз, он поджал под себя колени и замер, надеясь, что враги потеряли его в темноте.
– Там! Там, глядите!
Видимо, глазастый Мишка показывал в его сторону пальцем, но Максим его не видел.
– Тихо, не беги вперед, увалень! – Это был голос Федора, старшего над всеми. – Может, их тут десяток… Говорил же, одного факела мало!
– Мишка, беги к нашим за подмогой! – тут же потребовал кто-то.
– Стой! Куда ты его посылаешь? В темноте получит по голове, вот и вся подмога! – возразил Федор. – Вместе держаться, во все стороны смотреть! Мишка, ты видишь его?
– Ну, вроде вот там… был.
За то время, что они переговаривались, Максим успел на полусогнутых ногах отступить еще дальше от огня и сместиться в сторону. Оружие он держал наготове: в одной руке рогатина, в другой кистень, еще один висел через плечо, а в кармане ждал своего часа нож. Если рискнут и кинутся его искать, то спрятаться не получится, но и взять себя голыми руками он не позволит. Но озерные осторожничали.
– Там не там… Я ничего не вижу. А ну, к огню идем, нам факелы нужны! – Все вместе, испуганно озираясь, они появились на границе света и мглы. Факел, который держал в руке длинный парень, почти уже погас. Федор вышел вперед. – Леня! Лесной! Ты жив?
– Что ты спрашиваешь? – разозлился длинный. – У него на затылке яма! И когда только приложить его успели, гады! Эй, выходите! Давайте драться по-честному, беженцы поганые!
– А зачем?! – хрипло выкрикнул Максим, отступая все дальше. – Мы вас и так перебьем!
Он тут же сменил направление и пошел туда, где оставил лук. Он ступал очень осторожно. Снег все же чуть поскрипывал, но озерные стояли у костра, в который Мишка тут же подкинул новых дров. Они затрещали, и Максима никто не услышал.
– Вот же гады! – не унимался длинный. – Никогда такого не было, чтобы люди на людей кидались! Предатели! Ваших матерей муты пялили, слыхали?!
– Заткнись! – приказал ему Федор. – Эй, в темноте! Если ты там не один, пусть и остальные голоса подадут!
«Хитрый какой! – усмехнулся про себя Максим, нашаривая лук. Единственная стрела легла на отсыревшую тетиву. – А я вот в удачу теперь верю, а не в хитрость».
Он недолго думал, в кого выстрелить. Если бы не Мишка, Максим еще несколько минут пролежал бы в блаженстве, упиваясь едой и теплом. Пока длинный и Федор по очереди выкрикивали в темноту то предложения, то оскорбления, «беженец» зашел сбоку. Сюда должен был поглядывать длинный, но он оказался уж слишком горячим парнем, а значит, невнимательным. Сырая тетива натянулась не так, как обычно. Беззвучно вздохнув, Максим, рискуя, сделал еще два шага вперед и поднял прицел повыше. Если не выйдет – что ж, придется бежать. Теперь, возможно, хватит сил дойти до Цитадели.
Привычный звук спущенной тетивы в этот раз вышел совсем не звонким, а басовитым и даже хриплым. Но удача и правда повернулась лицом к Максиму: стрела не просто попала в цель, она вонзилась в шею Мишки, пробив тряпье. Вскрикнув, парнишка присел на снег и попробовал было ее вытащить. Зазубрины, нанесенные когда-то дядей Толей на стрелу, причинили ему новую боль.
– Вот гады! – размахивая пылающей головней, длинный отскочил в темноту, дальше от костра. – Уходим, перебьют!
– Мишку-то не бросай! – Федор обхватил раненого за плечи и поволок следом. – Вернись! И факел брось, дубина, тебя же видно при его свете!
– Дядя Федор, голова кружится! – бормотал Мишка. – Кровь так и струится, дядя Федор!
Максим отходил от костра все дальше, продолжая смещаться. Он успел зайти им со спины, а озерные все смотрели туда, откуда прилетела стрела. «Были бы стрелы! – азартно пожалел он. – Никто бы не ушел! Эх, чтобы драться с людьми, нужны луки, рогатки – все, что можно кидать! А ведь когда-то мы пращи мальчишками делали, пытались птиц мелких бить. Но это было давно».
– Не молчите же, гады! – Длинный, казалось, был готов орать до рассвета. – Ну, выходите!
– Они не выйдут, – сказал наконец Федор. – И не отзовутся. Что они, дурни, разговаривать с тобой? Может, они вообще ушли. Да точно ушли, что уж там… Дай топор.
– Зачем?
– Затем! Мишка… того, помер. Не хочу его так оставлять, не заслужил он, чтобы в мута обратиться.
Федор говорил вполголоса, но Максим был достаточно близко, чтобы все слышать. Он успел немного успокоиться и снова чувствовал жгучий холод, несмотря на тряпье и обувку. Чувство радости от успехов постепенно заслоняла усталость. Он больше не мечтал прикончить двух оставшихся, лишь бы они ушли и позволили согреться перед долгой дорогой к Цитадели.
И все вышло так, как он хотел. Федор и длинный, обезглавив топором Мишку, снова взяли факелы и пошли к своей крепости, подавая на ходу какие-то сигналы. Максим даже прошел за ними немного, чтобы быть уверенным: они не вернутся и не сядут в засаду. Но озерные и правда возвращались домой. По пути они продолжали негромко ругаться. Насколько понял Максим, кодового сигнала, чтобы позвать на помощь, у них не было, и Федор даже не был уверен, что за ними вообще кто-то наблюдает из секрета, уж очень морозной была ночь.
И тогда он вернулся к огню. Садиться, несмотря на боль в ногах, Максим не рискнул: в тепле сразу стали слипаться глаза. Он ходил вокруг, то приближаясь к костру, то отдаляясь, и ел все, что находил. Заодно догадался стянуть с Лени Лесного его длиннополую одежду, которая пришлась впору. Подумал было собрать трофеи: кожаную обувь, хорошее тряпье, а может, и железное оружие, не подобранное озерными, но решил, что и так сделал сегодня достаточно. Доев лягух, лепешки и одинокую замерзшую морковку, забытую в снегу, он подобрал лук и пошел к дому. Стрелу, которой он так удачно убил Мишку, Федор, по всей видимости, унес с собой. Хотелось прихватить в дорогу горящую головню, но ее могли заметить из озерной крепости.
В пути он снова промерз до костей. Ночь и правда выдалась ужасной: без луны и звезд, морозная и ветреная. К тому времени, как впереди показалась темная громада Цитадели, Максим уже несколько раз упал от усталости. Он бы, может быть, и не отыскал крепость, если бы на ее стенах не мелькали время от времени отблески факельных огней. Прежде такого никогда не было, но теперь Цитадель была на осадном положении. И защищаться она впервые на своем веку готовилась не от мутов, а от людей.
– Это Максим! – хрипло закричал он, напрягая простуженное горло. – Спустите веревку!
– Кто? – тут же сипло спросили сверху.
– Максим!
– Что ты врешь? – На голову ночного гостя просыпался снег со стены. – А ну, подними голову и не шевелись!
Наверху появился факел, а рядом с ним – Валька, закутанный в тряпье по самые глаза. Максим не узнал бы его, если бы не знакомая с детства манера прищуриваться.
– Ну, и что ты на меня смотришь? – спросил он. – Веревку кидай. И позови кого-нибудь, надо меня втаскивать – сам не влезу.
– А это точно ты? – Валька все не мог насмотреться. – Голос не твой. И вообще: где ты был?
– Воевал! Голос у тебя самого такой, что ни за что не узнаешь! Давай быстрее, я же замерзаю!
Они втащили его наверх впятером: Валька, Вовик и еще трое мелких, имен которых Максим не знал. Что они делали на стене, да еще при кистенях, он спрашивать не стал – и так было понятно, что многое изменилось, а еще больше изменится в будущем. Вовик, что-то сердито буркнув, тут же убежал греться, а мелкие, кутаясь в плохонькое тряпье, уселись на корточки, словно воробьи, и стали греть руки возле единственного факела. Валька, помявшись, пошел с Максимом вниз.
– Я ненадолго, – сказал он уже во дворе. – Должен вернуться. Я старший по южной стене на эту ночь. Сам видишь – одни малолетки. Все, кто выбрался с «торга», – ранены и устали.
– Да ты, вроде бы, тоже хромаешь больше обычного, – нахмурился Максим. – Тебе отдыхать не положено? Что делал бы Андрей, если бы озерные пришли мстить, а у нас все спят? Подожди… Он сам-то жив?
– Жив, с ним все в порядке. Сначала, когда мы прибежали, ждали озерных. Но потом стемнело, и Главный сказал, что раньше завтрашнего дня они не придут. Поэтому бойцам надо отдыхать, а на стену караулить отправили мелких. Вот тут я стою, присматриваю за ними, слева от меня Алка, а с севера – Маша. Как ты выжил? Я уж думал, конец тебе…
– Потом расскажу. Извини, но мне надо лечь! – Максим уже закрывал за собой дверь, когда снова позвал приятеля: – Постой, Валька! Возьми это тряпье, оно теплое и ноги закрывает. И обувку тоже бери, а то охромеешь на вторую ногу в такую ночь.
Валька сгреб дары, начал было благодарить, но Максим закрыл дверь и оказался в темноте. На ощупь, постанывая от боли в изрезанных о лед ногах, он отыскал спальное помещение. Тут никто не храпел, не вертелся, не стонал – все спали как убитые. «Может, так оно и есть? – Максим нашел свободное место и привычно стащил тряпье со спящего рядом. – Лежим тут, вроде живые, но уже обреченные. Когда озерные придут, мы не сможем защититься. Они не муты, они могут просто поджечь нас. Зимой мы еще можем потушить огонь снегом… А что, если я и не вставал на самом деле? – Едва опустив голову, он почувствовал, как проваливается в забытье. – Если и не было никакой битвы, если эта бесконечная ночь так и тянется, и все еще впереди…» Он не успел додумать. Лежать было неудобно, Максим перевернулся, не просыпаясь, на другой бок, и тут в глаза ему стали светить факелом. Лучи противного света проникали сквозь веки, мешали, и Максим попытался закрыться рукой.
– Хватит дрыхнуть! – Андрей шлепнул его по ладони. – Уже день. Поднимайся и иди в оружейку.
– Как день? – Максим резко сел и застонал: у него болело все тело. – Где день?
– Тут темно, а на улице солнце. Давно такого не было! Прошлой зимой мы с Косым в такую погоду мышковать ходили, с сачком. Что поймали, там же и ели. – Андрей смотрел одним глазом, второй совершенно заплыл. – Ты не вернулся вчера вместе со всеми. Где был?
Потирая лицо ладонями, Максим кое-как рассказал ему о своих ночных подвигах, которые теперь казались похожими на выдумку. Но Андрей выслушал его спокойно, даже несколько раз кивнул.
– Слышал, Косой? – погромче спросил он. – Сожгут они нас. А ты дров жалеешь! Все равно сгорим.
Откуда-то сбоку долетел стон, выражавший то ли согласие, то ли возражение – понять было невозможно. Максим сообразил, что в «спальне» необычно тепло.
– Последнее затопили? – спросил он.
– Нет. Я приказал склад ободрать. Половые доски, двери, стеллажи – все в печь. Оранжереи доломаем, тоже сожжем. В общем, будем сжигать помаленьку Цитадель. – Андрей зачарованно смотрел на факел. – Слушай, Максим, а почему бы нам самим их не поджечь, а?
– Потому что они потушат огонь, а нас перебьют. Вот если они нас окружат, то нам туго придется. А их много, и они настороже. Уверен, во всех секретах уже сидят караульщики.
– Я гонял мелких в лес, за хворостом. Говорят, от озерных стук топоров долетает. Дрова рубят… – Вожак поднялся и, хромая, направился к выходу. – У нас после вчерашнего только один топор остался, а у них прибыток! Жду в оружейке всех бойцов, кто может ходить. А тебя, Косой, пусть хоть на руках несут!
Кое-как Максим поднялся. Ему казалось, что он не пролежал и минуты. В углу помещения горел огонек – это Маша топила печку. В просмоленной кадке таял снег. Максим напился, вопросительно посмотрел на повариху.
– Ничего же нет, – ответила она, не поднимая глаз. – Мясо будет, как Главный прикажет готовить: мелких несколько замерзло. Не знаю сколько. А больше ничего нет, мы же почти все с собой понесли. Думали, назад вернется.
Он прошел к выходу, где снова была не закрыта дверь в тамбур. Опять не было «шуб», и тапок тоже. Мельком пожалев, что отдал Вальке такое удачное свое приобретение, Максим босиком пробежал через двор и минуту спустя был в оружейке. Тут было натоплено куда жарче, у печурки орудовал топором Вовик. Судя по тонким рейкам, жгли остатки оранжереи. За столом с остатками трапезы сидели человек пять. Окинув взглядом их повязки, пропитанные кровью из явно глубоких ран, Максим мысленно присвистнул. Он удивительно легко отделался, только спина болела да помороженные пальцы и ноги. Остальное – мелочи.
– Почти все, – сказал Андрей при его появлении. – Ну, не считая баб. Но от них проку мало, так же, как и от слабосильных и мелких. Косой живучий, но смотреть на него страшно. Может, доживет до вечера, а может, и нет.
– У меня ребра поломаны, – негромко сказал Илья. – Дышать больно и говорить. Значит, ребра. Я тоже не боец.
– Надо будет – забудешь о ребрах! – прикрикнул на него Главный. – В общем, так: ничего из нашего плана не вышло. Все из-за Косого, долго вы бежали! Ну и дальше дрались, как бабы за мужика, только не хватало еще за волосы хвататься! А ты? – Он сурово уставился на Максима. – Ты должен был четырех уложить, я тебе лук дал! В скольких ты попал?
– В троих. – Максим не был расположен оправдываться. – Двое – не знаю, а третий точно мертв. Я тебе уже рассказывал.
– Наплевать, что ты мне про ночь рассказал! Важно, что мы битву проиграли. Придут озерные – будем драться до конца, тут и говорить не о чем. Шанс у нас один: показать, что им же дороже обойдется.
– А если подожгут? – опять негромко спросил Илья. – Ты же сам говорил, что…
– Молчи, пока в морду не дал! – оскалился Андрей. – Подожгут, значит, гореть будем! Я вот что решил: кто вчерашний бой вспомнит, того убью. С этой минуты такое правило. Надо о том, что завтра думать, а не о том, что вчера. Если от озерных отобьемся… Давайте совет держать: что тогда?
Воцарилось молчание. Часто, с присвистом, дышал Илья, страдальчески глядя в потолок, кто-то чуть шипел от боли, ощупывая рану под повязкой. Максиму подумалось, что, по опыту прежних лет, минимум двое из присутствующих долго не проживут. Глубокая рана может воспалиться, и тогда – медленная смерть.
– Максим, – неожиданно произнес Андрей. – Ты скажи. Как общине жить дальше?
– Ну… – Максим не ожидал такого поворота. – Не знаю. Еды у нас, похоже, почти нет. Если, конечно, не будем до весны жрать друг друга…
– Уже жрем, – спокойно заметил Главный. – И ты будешь, если сдохнуть не захочешь. И еще: не до весны нам так жить. Весной хлеб на деревьях не вырастет. Конечно, будем мышковать и птиц бить попробуем, но… раньше ничего не получалось, и теперь не получится. Насекомые плохой прикорм, и черви не во всякий год много родятся. Так что думай дальше.
– Рыба?.. – осторожно предположил Максим. – Рыбу на червей ловят, ну и на других жучков. Это весной будет.
– Рыба в воде живет. А где вода – там весной будут муты. Думай еще.
– Почему я должен думать?! – неожиданно для себя вскипел Максим. – Ты, когда планировал это нападение, со мной не советовался! А я еще осенью сказал: разведать бы все как следует, продумать! Не послушал меня? Думай сам теперь!
Андрей немного помолчал, а когда заговорил, голос его звучал зловеще.
– Я с тобой по-хорошему хочу, потому что ты мне нравишься. Но сам-то ты, видать, хочешь по-плохому, да? Я ведь сказал: кто вчерашнее вспомнит – убью. Прощу только один раз, в память о том, что ты мне в драке с мутами помог. Теперь мы квиты, еще раз оступишься – и больше солнышка не увидишь. Я вообще теперь думать стану: полезен ты для общины или вреден? Вот приятель твой, Валька Хромой, тот просто обуза. А ты можешь нам зло принести, чую. Я буду думать. Но сейчас ты скажешь: как нам выживать? Ты умный, если ты не придумаешь, то кто же?
«Ты, конечно! – хотелось сказать Максиму. – Ты ведь умнее всех, неспроста ведь Главным себя назначил?» Но сказать такое вслух… Андрей сильнее его, и он не шутит. Помощи ждать неоткуда. Люди и вначале признали его власть, а теперь, когда община на краю гибели, вообще только на него и надеются. Вот если бы Максим смог дать им что-то другое… Но он не знал, что делать. И даже не хотел знать. Он хотел уйти навстречу своей судьбе и больше никогда не видеть этих стен, чего бы это ему ни стоило.
– Мы ждем, – сухо напомнил Андрей. – Вот Голова сказал, что самая длинная зимняя ночь позади, он как-то по счету дней это знает. Если не врет, конечно. Значит, середину зимы пережили, до тепла недолго осталось. Протянем как-нибудь, а вот…
– Я такого не говорил!
Максим даже испугался, когда Голова, о котором он успел как-то позабыть, высунулся из-под стола. Все это время он, оказывается, тихо сидел там. Теперь бывший старейшина – или не бывший, он ведь все равно самый старый? – сердито сверкал глазами.
– Я сказал, что после самой длинной ночи приходят настоящие морозы! Это значит, что до тепла все равно еще далеко, хоть половина зимы и миновала. Но если зима – это темное время, тогда половина! А если…
Не спеша прицелившись, Андрей метнул в Голову кость. Он ловко попал, и кость отскочила ото лба Головы со звонким щелчком. Илья прыснул было и тут же скривился от боли.
– Ты тоже меня не слушаешься? Сказано ведь: сидеть под столом и не вякать! Но раз уж ты сам про себя напомнил… – Андрей поднялся и резким движением вырвал топор из руки Вовика, который щепил доски. – Иди сюда. Община устала, община получит свежатинки. Мороженое мясо может подождать.
Голова испуганно юркнул обратно под стол, но кто-то пинком тут же вытолкнул его обратно. Прыгнув через половину «оружейки», Андрей обхватил одной рукой его за шею и прижал к полу.
– Держите ему ногу! – закричал он. – Держите ногу! Все передохнем, ну так ты раньше нас, гадина! Ты довел нас до такой жизни, ты! По частям подохнешь, я тебя еще и жрать заставлю, тварь!
Первым, болезненно морщась и держась за бок, ему на помощь двинулся Илья. Потом кто-то еще… Максим вскочил и выбежал вон. Он был противен сам себе. Надо, надо было вмешаться… И умереть. Но Максим слишком хотел дожить до весны и уйти навстречу жизни или смерти, но своей собственной. За дверью он едва не споткнулся о лежащего на полу Косого. На нем, казалось, живого места не было.
– Что там? – хрипло спросил он.
– Андрей Голову рубит. Топором.
– А кому рубит голову?.. Ах, этого Голову! – Косой закашлялся и отхаркнул кровь. – Пусть рубит. Макс, мы должны помочь Андрею. Иначе всем конец. А я хочу жить, понял? И ты хочешь, я знаю. Помоги нам, и тогда выживем. Хоть втроем, а выживем! Он верил, что ты посоветуешь что-нибудь, когда проснешься. Ты же умный, Макс. Темнишь только все время. Ты должен помочь.
Ничего не ответив, Максим перешагнул через него и побрел сам не зная куда. Сделав круг по подземному ходу, где в свете редких факелов мелкие выламывали доски из пола, он незаметно для себя очутился в трапезной. За столом, с самого края, сидел Валька и огладывал кости, оставшиеся с прошлого раза. Напротив него ссутулилась на скамье Алка, через всю щеку у нее тянулась глубокая царапина.
– Я очень хочу есть! – сказал Валька в ответ на невысказанный вопрос Максима. – Больше у нас ничего нет. На стене еще одна девочка замерзла ночью. Вот, мяса все больше, и… И все. Больше ничего нет.
– Так нельзя, – всхлипнула Алла и только тогда Максим понял, что девушка плачет. – Ну ладно еще муты, хотя и это нехорошо! Вы же сами как муты станете, людоедами!
– Я бы не стал! – Валька отшвырнул кость, едва не попав в дремавшую у печи Машу. – Но что делать, что? За стеной зима и озерные! Или умирать, или есть!
– Значит, я умру, – твердо сказала она. – Можешь меня съесть, Валя. Я не обижусь.
Максим рассеянно взял с деревянного блюда кость и уселся рядом. Кость была холодной и начисто обглоданной. Кому она принадлежала? Наверное, кому-то из мелких. Но если бы у общинников была возможность пойти к месту боя и забрать тела, то они не упустили бы случая запастись пищей впрок. Имела ли Алла право их осуждать? Нельзя запрещать людям бороться за свою жизнь до конца. Или все-таки можно? У него начала болеть голова то ли от голода, то ли от вопросов, на которые он не знал ответа.
– За что нас так? – спросил он. – Старшие погибают, обращаются. В старом мире они жили и копили знания. С ними советовались, они учили, как жить. Теперь ничего нет, мы одни.
– Моя мама вообще не ела мяса! – невпопад сказала Алла. – Только яйца. Тогда были курочки.
– Нет курочек, забудь о них…
И тогда Максим вдруг понял, что надо делать. Единственный шанс их общины – пойти к другим соседям. С Березовым срубом отношения были хоть немного, но лучше. Станут ли они помогать «беженцам»? Конечно, нет. Так живут люди в мире, наступившем после Катастрофы: никто никому не помогает, только вредят и норовят обокрасть. Ну а некоторые, вот как обитатели Цитадели, готовы и убивать других. Значит, не зря соседи с ними не знались. Что ж, пусть так. Значит, надо пойти к ним с поклоном. Надо отдать им себя, стать их рабами, как мелкие. Работать на них за еду, за право жить. Только тогда березовцы им помогут – если они станут собственностью Березового сруба. Община погибнет, но выживут хоть некоторые. Их потомки, возможно, станут полноправными членами общины. Впрочем, ненадолго, ведь и другие, дичая год от года, окажутся в том же положении. Но это поможет продержаться некоторое время. Зачем думать о большем? Ведь в любую минуту каждый, кто не ребенок и не носит ребенка, может обратиться в мута. И это случится обязательно, если не сгинешь от болезней, голода или ран.
– Ты меня не слушал, да? – Валька, оказывается, что-то говорил. – О чем ты думаешь? У тебя лицо странное.
– Одевайся, – сказал Максим. – Мы идем в Березовый сруб. И ты, Алка, иди с нами. Может, корку хлеба для тебя выпросим.
Часть III
Весна
Глава десятая
Рабство
Деревянные подошвы скользили по наледи, которая опять появилась ночью. А вчера бежали ручьи, и Валька сказал, что теперь-то тепло пришло всерьез, до самой осени. Увы, он снова ошибся. Тепла очень хотелось не только потому, что хотелось вдоволь прогреть кости на солнышке, а и потому еще, что тогда наконец-то можно будет перестать толкать эти разваливающиеся на куски плиты с торчащими из них ржавыми железяками.
– Давай-давай! – Алекс наградил Вальку несильным подзатыльником. – Что вы как дохлые? Мяса-то натрескались за зиму? Вот, отрабатывайте теперь!
Кора уже почти не скользит по льду, да что там – она стерлась, и теперь плита скребет по нему боком. Максим утер пот и подошел к Алексу.
– Ну хватит тебе! Надо с этим прекращать. Делать новые санки смысла нет, так что оставим до холодов эту плиту здесь. А как снег ляжет – потащим дальше.
– Снег? – Алекс искренне рассмеялся и хлопнул Максима по плечу. – Хочешь все лето отдыхать, что ли? Нет, брат, когда совсем сухо станет, будем катки использовать. Наши старшие уже все продумали!
– Какие еще катки?
Нахмурившись, Максим оглядел команду «людоедов». Маша и десяток мелких впряглись в «упряжку» – тянули спереди, с помощью канатов, которые сами же и плели из коры и веток, и шестов с крюками. Толку от них было мало, особенно от канатов, которые постоянно рвались, но таким образом они хоть немного могли помочь. Основная нагрузка приходилась на тех, кто толкал сзади. Шестеро мужчин, считая Вовика и тех мелких, что были постарше. Все тощие, как скелеты, да и сам Максим выглядел не лучше.
– Обыкновенные, рожа твоя дикая! – Алекс скорчил страшную морду, оскалился и сделал вид, что пытается схватить Максима. Так он изображал мутов, когда хотел подразнить рабов. – Как вы там жили, а? Немудрено, что до людоедства докатились! Ваши когда деревья валят, то потом разбивают стволы на части. Вот эти части будем подкладывать под плиты и катить, так еще легче. Так что радуйся! Но пока тащите так, хватит отдыхать!
– Но от Цитадели ничего не останется, – робко заметил Валька. – Куда же нам от мутов прятаться?
– Вот когда ничего не останется, тогда и будешь жаловаться! Давайте, налегли-навалились! Меня постоянно ругают из-за вас!
Максим уже давно мысленно попрощался с Цитаделью. Когда зимой они едва доковыляли до Березового сруба, их уже поджидали с рогатинами. Но Максиму удалось все же добиться встречи со старейшиной. Его звали не по должности, а по имени, точнее, по давным-давно данному прозвищу: Клюква. Это, как объяснили Максиму, то ли горькая, то ли кислая ягода, которая растет во влажных местах, поэтому ее давно никто не собирает: мутов боятся. Но в детстве Клюква как-то раз заблудился, нашел ягоды и ел их двое суток, пока его не нашли. Потом мучился животом или еще как-то болел, вот кличка и прилипла. У Клюквы тоже было детство, его не называли просто «мелким», он был намного старше всех обитателей Березового сруба и, конечно, Цитадели. Впрочем, теперь и в Срубе было полным-полно мелких, которых тоже мало кто считал. Ничего не поделаешь: бабам не запретишь рожать. Да и спокойнее так – беременная в мута не обратится, значит, ее можно и одну оставлять.
В том памятном разговоре Максим почти сразу употребил слово «рабы», которое откуда-то помнил со своего счастливого детства, но никогда прежде не использовал – повода не было. Клюква, хоть и нахмурился, заинтересовался. Осознав, что «беженцы» находятся в совершенно бедственном положении и понимают, что просто так их никто не выручит, старейшина приказал гостям подождать и ушел на час с кем-то советоваться. А когда вернулся, в сопровождении воинов, то условия для начала выдвинул самые простые. Все обитатели Цитадели, до единого, должны были выйти без оружия из крепости и позволить березовским там все осмотреть. «Дальше поглядим, как жить станем!» – сказал Клюква.
Они пришли туда втроем, а возвращались с Валькой – Алку березовцы оставили, пожалели. Девушка испугалась и все рвалась домой, но Максим тоже решил, что так лучше: давно ничего не евшая, в лохмотьях, она могла просто не выдержать возвращения в Цитадель. Да что там Алла – без него и Валька не дошел бы, после бессонной длинной ночи на холодной стене. Когда они вернулись, Максим, прежде чем разговаривать с Главным, потребовал мяса. Холод и голод поумерили его брезгливость и нежелание быть дикарем. Прежде всего он хотел быть живым.
– Считай, они согласились… – прохрипел Косой, лежавший на лавке. – Про озерных ты им не рассказывал?
– Нет, как уговорились. – Максим рвал жареное мясо с кости и старался не думать о том, что это, скорее всего, часть прежнего Головы. – Но придется рассказать. Хуже будет, если сами узнают.
– Расскажем, – кивнул Андрей. – Если хотят быть нашими хозяевами, то пусть защищают. Жаль, конечно, что так вышло… Ничего, нам бы до тепла дотянуть, сил набраться, а там – поглядим. Но пока придется делать, что велят.
– У них нет доктора, как вы думаете? – спросил Илья, все держась за бок. – Дышать больно. И жар у меня.
Ему никто не ответил. И без того всем было ясно, что доктора на свете давно перевелись, только самые старшие их помнили. Если же у березовских остались какие-то лекарства из прежнего мира, то они берегут их, как сокровище, и на «беженцев» тратить ни за что не станут. Илья прожил еще неделю, не больше, и все время мучился. Потом замерз возле нетопленой печи, когда все ушли на работы. И еще четверых стоил общине бой на «торге» с озерными: раны воспалились, и их медленно убил телесный жар. Но Косой, как ни странно, выжил и поднялся.
Когда пришли березовские, они, как и было приказано, вышли на мороз. Каждого тщательно обыскали. Максим, понимая, что отберут все, припрятал среди разгромленной оранжереи, под снегом, короткий нож и украденную Валентином карту. Не только ему это пришло в голову, поэтому нельзя сказать, что общинники остались совсем без оружия. Но не все прошло гладко. Часть оружия, вместе с единственным оставшимся топором, Андрей лично отнес в лес. Но, как оказалось, к тому моменту за Цитаделью уже наблюдали лазутчики, и тайник сразу же опустел.
– Вот как теперь будет! – сказал им Клюква, расхаживая вдоль строя и заглядывая каждому, включая даже мелких, в глаза. – Вы будете делать все, что мы прикажем. За это получите муку вечером, раз в три дня – овощи. Пейте отвар из хвои, это полезно. Мясо, как я понимаю, у вас есть… Эх, до чего же вы докатились! Людоедами стали!
– Мы перестанем, ты только дай другой пищи! – сказал мрачный Андрей.
– Где же мне ее взять? – Клюква подошел к нему, сопровождаемый двумя дюжими парнями с рогатинами. – Ты тут Голова, что ли?
– Я – Главный! – гордо вскинул голову Андрей. – Нет у нас больше Головы.
– И сам вижу, что вы безголовые! Надо же: на людей напасть! Когда такое было в наших краях? Да, всякое случается в округе, доходят новости. Но у нас такого одичания никогда не было! – Клюква укоризненно покачал головой. Косой, сидевший на снегу рядом с Главным, схватил его за колено: боялся, что Андрей сорвется. – Нет у меня для вас мяса, не припасли. Откуда нам было знать, что еще ораву нахлебников кормить придется? Так что живите, как жили, этой зимой уже ничего не исправить. Да и вас не исправить… Людоеды!
– Что насчет озерных? – не отставал Андрей. – Оружия нет. Что нам делать, если они придут?
– Я с ними сам поговорю, – уклончиво пообещал Клюква. – Если все-таки придут, скажете им, что теперь вы наша собственность. Значит, пусть к нам приходят.
Вечером им принесли муку, которой, впрочем, на мелких не хватило. Как только Главный отвернулся, случилась драка: пара мужиков, сговорившись, прорвались к мешку и забрали себе половину. Андрей услышал, вернулся и тяжко избил обоих. Это укрепило его власть, от которой, казалось, ничего не осталось. Оружие им не вернули, сказав, что людоедам оно не полагается. Но муку приносили исправно, и общинники терпели унижения. Вот только отрабатывать этот харч приходилось тяжко.
Сначала Максим в числе прочих крепких мужчин был отправлен на территорию березовцев, где им показали место, богатое камнями. Они было решили, что это какие-то особенные камни, но оказалось, что им просто надо вывернуть из земли несколько крупных булыжников, которые потом раскололи друг о друга. Алекс, который стал одним из присматривающих за людоедами, отобрал те осколки, где вышли острые края, и научил, как с помощью веревок и тряпья прикрепить осколки к палкам.
– Вот и топоры вам, – сказал он. – Конечно, не самое хорошее орудие, но если постараться, то дерево свалить можно. А это и есть теперь ваша работа. Будут топоры тупиться – сами кумекайте, как новые сделать. Ну, а чтобы их к палкам крепить, жилы неплохо подходят. Ну, из мутов, например.
Все поняли, что Алекс сейчас говорит не о мутах. При обыске Цитадели березовцы нашли замороженные тела на стене, но не тронули их. Они как бы разрешили общинникам продолжать людоедство, хотя вслух осуждали и ругали их. Максим быстро понял, что если до весны обитатели Цитадели целиком сожрали бы друг друга, то никто не стал бы по ним горевать. Впрочем, это касалось не всех: по непонятным ему самому причинам, новые хозяева забрали к себе нескольких малолеток, совсем несмышленых. Взяли, конечно, самых крепких. Потом по одной взяли и женщин – молодых, не беременных. Машу оставили – ей было уже под тридцать, всю жизнь бесплодная. Еще одну, Анну, подержав у себя, вернули. Похоже, что из-за беременности, которую сразу не заметили.
– Сказали, им людоедские дети не нужны! – плакала Анна. – Хорошо там, в Срубе: тепло, кормят и не обижает никто… Богато живут!
Так и началась их новая жизнь. Сначала занимались только тем, что валили деревья, бесконечно понукаемые надсмотрщиками. Потом березовцы, присмотревшись к Цитадели, решили часть материалов, из которых она была сложена, перетащить к себе, для укрепления Березового сруба. Андрей скрежетал зубами, но спорить с хозяевами не мог, тем более что к нему они относились с некоторым уважением и, кажется, подкармливали отдельно. Перепадало и ближайшим соратникам Главного, которых, впрочем, осталось всего двое. Живучий Косой при всем непостоянстве своего характера помнил, о чем просил Максима, и претензий не предъявлял. Зато второй помощник Андрея, Димка-Крот, не уставал ругать его. У него выходило, что именно Максим виноват в нынешнем бедственном состоянии общины, и то, что после разбора стен у Цитадели нет даже призрачного шанса на возрождение, – тоже его заслуга. Андрей пока помалкивал, но по некоторым приметам Максим замечал, что такая точка зрения ему нравится. Сам-то он не мог забыть, что именно его промах погубил их.
Озерные, к всеобщему удивлению, никак себя не проявляли, и к весне мести с их стороны совсем перестали ждать. Зима была далеко, и большинство общинников просто жили день за днем, ни о чем не спрашивая. Валька так, конечно же, не мог.
– Ну и что будет, когда опять зима придет? – спросил он, когда их наконец-то отпустили на ночь. – Стен, считай, уже не осталось. За лето остаток разберем. А если они захотят еще и подземелье раскопать и по частям к себе утащить?
– Алекс мне на другое намекнул. – Максим сделал паузу, чтобы разгрызть сухую лепешку, полученную за труды. – Не тронут они остаток Цитадели, Березовый сруб и так хорошо укреплен. Расширились за наш счет, фундамент толстый. Стены и дома можно из дерева сделать, которое мы же и поставим. Они плодятся, и знаешь зачем? Алекс сказал, что с озерными и у них были стычки. В общем, березовцев беспокоит, что озерных все больше. Наверное, потому и мы им пригодились. Все же союзники.
– Будет война?! – Валька почесал затылок. – Вот как! Ну, никакого покоя. Ты прав, дичают люди. Эх, опять волосы подрезать пора… Сам худею, а волосы растут. Почему так? Но погоди. А при чем тут наше подземелье-то? Почему его не тронут?
– Потому что осенью и зимой у них много мелких подрастет. Вот они и хотят следующей весной начать второй Сруб строить. Фундамент у нас хороший, муты не подроют, а леса или мы нарубим, если живы еще будем, или они сами постараются. Ну, а потом станут думать, как озерных со свету сжить, если озерные первыми не начнут.
– Вот как! – удивленно повторил хромой. – А я видел, как они с озерными встречались, толковали о чем-то… Странно все.
– О чем толковали? – Максим закончил лепешку и с сожалением слизнул с ладони последнюю крошку. – О нас, наверное. Ведь не просто так озерные нас простили? Наверное, березовцы им чем-то заплатили. Но Алекс молчит об этом.
Вслед за бредущими впереди малолетками они вернулись в Цитадель. Еще на подходе оба учуяли пьянящий запах жарящегося мяса. Они промолчали, стыдливо отводя глаза. Мясо Андрей позволял им есть нечасто и все же время от времени устраивал общинникам этот дикарский праздник: съесть одного из своих, до поры лежавшего в снегу. Ближе к весне мелкие стали замерзать все реже, да и осталось их не так уж много. Кроме того, все лучше становилось с дровами: работая на березовцев, лесорубы таскали ветки домой, это им позволяли.
Перепрыгнув заполнившийся ледяной водой ров, возникший на месте стены, Максим и Валя увидели у входа в оружейный блок столпившихся малолеток и беременных баб. Они о чем-то, негодуя, переговаривались. Расталкивая их, наверх вышел Косой.
– Сказано: Главный решил, что мясо нужно только работникам! Так уж вышло, что задавило сегодня Филипку. А если не задавило бы, то вообще ничего бы не было! Привыкли жрать как не в себя. Вспомните, как раньше было! Лягухам радовались!
– Мы с работы, – сказал ему голодный Валька, потупив глаза.
– Да уж ты, недомерок хромой, работник известный! – скривился Косой, который всегда не любил Вальку. – Привет, Макс. Ну, идите, я не знаю, что Главный скажет.
В «оружейке», где и следа не осталось от какого бы то ни было оружия, за столом сидели Андрей и те из взрослых и старших мелких, кто работал на лесоповале. Они жадно ели, швыряя кости и хрящи под стол. Там ползали и дрались несколько баб, забавляя едоков.
– Чего пришли? – Андрей утер блестящие губы. – Вас не ждали.
– Мы тоже работали! – нахмурился Максим.
– Да? Так вы же всегда морды воротили от такого мяса, или я неверно помню? Скажи мне, Крот, разве не воротили они морды от нас, людоедов?
– Воротили! – с готовностью подтвердил Димка. – Только жрали все равно больше всех.
– Ну вот. Иди теперь в Березовый сруб, пусть тебя там лягухами кормят или жуками солеными. Откуда мне знать, может, они тебя отдельно харчуют – ты ведь нас им продал.
Максим повернулся и вышел. Все к этому шло! В первое время его благодарили – еще бы, спас ведь всех, придумал, как жить! Но теперь он же во всем и виноват оказался.
«Так тебе и надо! Знал ведь, что для этих людей ничего делать не нужно. Они дикари! И никогда уже не станут другими, – в сердцах думал он, поднимаясь на поверхность. – Березовцы, по сути, ничем не лучше. Придет и их время, тоже станут друг друга жрать. А я сам виноват: надо было уйти прошлой весной! И если других людей не осталось, пусть и я пропаду. Все равно, как за жизнь не цепляйся, а кончишь тем, что обратишься в мута».
– Ты куда заспешил-то? – Валька, кутаясь в тряпье, шел следом. – Максим, а ты заметил, что Андрей в твоей обуви ходит и одежде. Ну, которую ты с озерного снял? Лучше, чем в Березовом срубе!
– Он давно уже перестал стесняться. А я трус, если не воткнул ему нож в горло за такое! – Максим резко обернулся и схватил Вальку за плечи. – Валя, я трус или нет? Я ведь терплю это только потому, что не хочу здесь сдохнуть, понимаешь? Мечта у меня есть: уйти навсегда!
– Тише! – Валька расширил глаза. – Не кричи, тебя ведь все слышат. Не нужно говорить, что ты хочешь уйти. Андрей тебя за это особенно не любит. Ну, за то, что ты общины сторонишься и с ним рядом быть не хочешь. Если он поймет, что ты скоро уйдешь, – убьет тебя.
– Еще кто кого убьет… – проворчал Максим, нащупывая короткий нож в деревянных ножнах, подшитых под рубаху. – Хотя, конечно, шансов у меня немного. Андрей если решает убить, то просто убивает, без предупреждения.
Мимо них, шмыгая носом, прошел Вовик в сопровождении стайки мелких. Они несли удочки и пару сачков, какими летом лягух ловили.
– Вы куда это? – тут же спросил Валька.
– Пошли с нами! – Вовик обернулся. Нос и губы у него были разбиты. – Пошли, а? Макс, страшно ведь на затон идти, но очень кушать хочется. Сегодня Крот у нас все забрал, что березовские принесли. Мы жаловались, но им-то что за дело! Я Андрею сказал, чтобы нам мяса дали, а он вместо этого мне по морде дал! Идемте с нами, вместе не так страшно. Маша обещала пожарить потихонечку.
Максим задумался. При одной только мысли о жареной рыбке, хоть бы даже самой маленькой, у него свело желудок. Шансов поймать рыбу, конечно, было немного, но они хотя бы были. День стал длиннее, заняться нечем… Вот только идти к реке, на затон, действительно было страшно. Муты еще не начали свою миграцию на север, но там, где вода, никогда нельзя чувствовать себя в безопасности. Раньше зимой и правда ходили на рыбалку, но тогда шли большой группой, с рогатинами и кистенями. Зимующих подо льдом мутов мало, так что всегда можно было с ними справиться. Теперь же оставалось полагаться только на удачу: все оружие у общинников забрали.
– Хоть бы какой кистень… – задумчиво пробормотал Максим себе под нос.
– Дубинки у нас есть! – Вовик подошел ближе и потянулся к самому уху. – Это секрет. Мы как стали рубить деревья, так из ветвей первым делом дубинок наделали. Страшно же! А если муты? Или озерные? И еще каменные топоры. Те, что жилами связанные, – покрепче и не хуже, чем кистенем, жахнуть можно. Все в лесу спрятано, как раз по дороге будет!
Максим оглянулся на Вальку. Тот, сглотнув слюну, кивнул и поплотнее закутался в тряпье. Мелкие приободрились и заговорили меж собой громче, даже воинственно. Максим шел впереди и делал вид, что не интересуется их болтовней, но сам с интересом прислушивался. После того, как мелкие оказались на свободе, он не переставал им удивляться. Говорили эти дети только о еде и не знали порой вещей, которые казались Максиму элементарными. Как можно не знать, что яблони растут из семечек или что железа взять больше неоткуда, а тряпье, в обрывки которого они кутаются, сделано еще в старом мире? Вот и теперь какой-то рыжий мальчишка обещал остальным, что когда вырастет выше Главного, то убьет его и съест, и каждый день будет есть мясо. Валька, занудливый и дотошный, начал им объяснять, что, во-первых, есть людей это неправильно, и летом надо с этим как-то закончить, вернуться к лягухам и насекомым, а во-вторых, если есть людей каждый день, то община очень быстро совсем закончится.
– Соседей будем жрать! – возразил Вовик. – Начнем с озерных, их много.
– Попробовали уже один раз. Или ты забыл?
– Главный приказал забыть, – важно ответил пацан. – Но я помню. Мы тогда просто голодные были, и вообще, зимой несподручно. Летом – другое дело! И у нас топоров каменных не было, а теперь есть! Будем их отлавливать, убивать и есть. Ну, а потом и березовских тоже. Они нас дразнят людоедами, а что такого? Мы, наоборот, самые умные – первыми догадались! Косой так сказал.
«Не зря нас зовут людоедами, – вздохнул про себя Максим. – Наверняка однажды нас всех просто перебьют. Мы опасны. Надо бежать, бежать, как только лед сойдет! Пока слишком холодно».
На реке подо льдом чернели промоины, туда идти было опасно. Но в затоне хоть снег и съежился под редкими пока лучами солнца, лед пока стоял. Прихватив закопанные в сугробе топоры и дубинки, вся ватага осторожно ступила на замерзшую воду. Мелкие прятались друг за друга – они и мутов-то видели разве что во время последней злополучной осады. Зато страшных россказней слышали предостаточно. В сущности, единственное, чему учили их вечно занятые выживанием старшие, – страх перед вечно голодными тварями.
Ступая как можно плавней, Максим удалился от берега шагов на сорок. Какая тут глубина и стоит ли ловить именно здесь, он понятия не имел. Прежние зимние рыбалки случались именно на реке, а не здесь, в широком заливе.
– Хватит! – сказал боязливо Валька. – Повезет – так и тут поймаем. Давайте скорее, холодает к ночи.
Максим, размахнувшись топором, ударил в глухо отозвавшийся лед. Что-то хрустнуло, и он, испугавшись, сделал пару шагов назад.
– Подожди, я снег расчищу, а то трещину не заметим. – Валька попробовал сделать это дубиной, что была подлиннее, но мало чего достиг. – Макс, мы потонем, если в воду упадем. Мы же не в старом мире, плавать не учились. Лед совсем слабый, и…
– Отойди! – рявкнул на него Максим и начал бить раз за разом, больше не останавливаясь.
После четвертого или пятого удара сквозь пронзившие лед трещины стала с хлюпаньем выплескиваться вода, но он продолжал бить, не обращая внимания на причитания Вали. Наконец Вовик толкнул его в спину. Максим отошел, и мальчишка сачком выловил из неровной проруби куски льда.
– Рыбу-то распугали… – проворчал Валька. – Не подумали. И приманка нужна. У вас есть приманка, дурни мелкие?
– Вот! – рыжий пацан вытащил из-за пазухи маленький череп без нижней челюсти. – Машка обварила и мясо ободрала, но кое-что осталось. Это Нинкин старший, Тимошка.
Максим отшатнулся. Что-то в этом детском черепе было такое, от чего нельзя было отмахнуться несмотря ни на что. Это нечто перевешивало все, что случилось с общиной, все их беды и угрозу голодной смерти, страх, холод и рабство, а еще это было сильнее, чем страстное желание Максима уйти и начать пусть короткую, но какую-то совершенно другую жизнь.
– Брось! – крикнул он. – Брось сейчас же!
– Чего это я бросать-то буду? – Мальчик спрятал череп за спину. – Жрать небось хочешь? А рыба сама на крючок не налезет!
– Тише, тише! – Валька уже был рядом, похлопывал Максима по плечу. – Ты чего так разошелся-то?
Максим попятился. Они уже разложили на снегу удочки, длинные пруты с тонкими «хвостиками», на которых, за оставленные специально веточки, крепились костяные крючки и каменные грузила. Он мог бы рассказать им, что помнит другие удочки: с прозрачной тончайшей леской, со стальными крючками, с веселыми разноцветными поплавками… Все они остались в Старой крепости. После переезда в Цитадель потому и рыбачили редко, что улова почти не было. Конечно, старались поначалу, пытались и летом ловить… Но потом часть рыбаков погибла от мутов, потому что с водой шутки плохи, а часть в мутов обратилась. Рыбалка стала только зимней, а леску плели из волос. Теперь, похоже, и про это забыли. На такие прутики, да без сноровки, вряд ли получится кого-нибудь поймать. Максиму стало смешно, да и сам себе он показался очень смешным: поверил, что и в самом деле может сегодня попробовать жареной рыбки, вкус и запах которой почти забыл. А как разозлился ни с того ни с сего, как задрожала рука, сжимавшая каменный топор!
– Пусть ловят, – тихо сказал Валька. – Не мешай. Вдруг выудят что-нибудь? Половина наша, мы же их охраняем.
– Особенно ты! – рассмеялся Максим. – Ничего они не поймают. Пошли отсюда, пока я этих будущих мутов в проруби не перетопил.
Валентин открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут лед раскололся от мощного удара снизу. Брызги полетели во все стороны, а на рыжего, прилаживавшего на крючок наживку из крохотного кусочка человечины, упала совершенно белая фигура, покрытая торчащей во все стороны обледеневшей шерстью. С визгом мелкие кинулись в стороны. Вовик пятился, выставив вперед дубину.
– Макс! – закричал он. – Макс, бей его!
С Максима спало оцепенение, и в два прыжка он оказался возле мута. Только что пробудившись от спячки, тварь еще не вполне овладела своим застывшим телом и пока только держала отчаянно орущего пацана. С ходу ударить не получилось: ноги в деревянных тапках разъезжались на мокром льду. Мут глухо зарычал и задрал к небу морду, совсем не похожую на человеческое лицо. Мощный, бугристый лоб, чудовищно развитые челюсти, а главное – безумные глаза… Но Максим смотрел на его кулаки. Они были размером с половину головы и покрыты костяными наростами. Именно этот тип мутов мог убивать одним ударом, а несколькими – прошибать стену, сложенную из бетонных плит старого мира. Размахнувшись изо всех сил, Максим ударил, но каменный топор отскочил от головы твари, будто она сама была каменной. Мут зарычал грозней, а узловатые пальцы сжали ногу жертвы. Рыжий захрипел и потерял сознание от боли, на тряпье обильно выступила кровь. Второй удар оставил заметную вмятину, мут опустил морду, почти уронил ее на лед. Максим ударил в третий раз, теперь в затылок, поближе к шее. И топор, пробив череп, застрял у чудовища в голове.
– Еще один! – Вовик запрыгал на месте и вдруг швырнул на лед дубину. – Там, внизу, еще один! Я видел, он огромный!
В следующий момент Вовик уже мчался по льду, нагоняя убежавших вперед мелких. Максим рванул топор, и тут лед прямо под ним содрогнулся от нового удара.
– Бежим! – завопил Валька, хватая друга за руку. – Бежим, бежим!
Выпустив рукоять застрявшего топора, Максим позволил потащить себя прочь. Он еще видел, как взметнулся фонтан воды и разбитого льда, как появились две белые лапищи и утащили в холодную тьму сородича вместе с его живой еще жертвой. Повернувшись, Максим припустил так быстро, как только мог: эта смерть показалась ему особенно отвратительной. Там, внизу, не было места даже лучам солнца. Они остановились, только вбежав в лес.
– Только не так! – немного отдышавшись, выдохнул Максим. – Пусть сдохну, но только не так! Валька, я никогда так не пугался! Представляешь, они спали где-то там, на глубине, и я разбудил их, когда пробивал лед. И сначала один, потом другой проснулись, медленно начали двигаться, сломали лед, который их сковывал… И теперь тот рыжий внизу! Мне кажется, муты не могут есть, пока не оттают совсем! Может быть, он несколько дней будет его просто держать рядом, и труп другой гадины – тоже!
– Ну вот. – Валька, разгоряченный бегом, присел на пень. – А ты собираешься уйти. Нельзя уйти, не пересекая рек. Летом муты будут везде, где вода, и не замерзшие. От них не убежишь.
– И все равно я уйду! – Максим схватил пригоршней снег, стал осторожно есть, чтобы охладить горло, и вдруг заметил какое-то движение среди елей. – Валя, уходим. Быстрее. Не спрашивай ни о чем и пока не беги. Просто… Не смотри туда!
Конечно, любопытный Валя повернул голову, чтобы проследить за взглядом Максима. А потом неуверенно сделал шаг туда, где кто-то скрывался среди деревьев.
– Розовый шарфик, – сказал он. – Она его стирала каждый раз, когда было чем, а на лето прятала где-то.
– Кто? – не понял Максим.
Читать бесплатно другие книги:
